Она шла по улице, и, хотя Ей хотелось взять ручку и писать то, что приходит в голову, не задумываясь над словами, Она все таки шла, глядя на желтые листья и серое небо, отражавшиеся в глазах прохожих. Тем временем на дорогах было лето в самой чудесной поре, но Она всегда видела только осень через свои черные очки; Она никогда не расставалась с синим пальто и перчатками, боясь подхватить вирус, который, как ей казалось, заражает всех, особенно по весне.
Она не знала, куда и зачем идет, но это не имело значения, так как Она умела находиться в разных местах одновременно. Вот и сейчас Она была далеко от той дороги, что можно было видеть в Ее очках. Она сидела за мраморным столом, таким же синим и холодным, как Ее пальто, и прислушивалась к звукам музыки, играющей где-то за битонными стенами. Эта мелодия преследовала Ее с утра, разбудила Ее, включившись еще во сне.
Она не любила музыку. Не любила с детства, сама не зная, да и не задумываясь, почему. Возможно, если б кто-нибудь посмотрел на Нее, то объяснил бы эту странность, но никто сделать этого не мог - просто Ее никогда не было. Даже теперь, когда Она шагает по проспекту многомиллионного города, выстукивая каблуками успевший надоесть за бесконечное утро ритм, Ее нет. Она все еще в той комнате с бетонными стенами и мраморным столом. Там нет окон, но Она умеет смотреть сквозь стены; и перед Ней каждую секунду проносятся искаженные мучительной болезнью лица.
С Ней никогда ничего не происходило. Возможно, причина этому - Ее отсутствие.
Но эта прилипшая мелодия была необычным явлением и как-будто что-то предвещала. Она была уверена, что ночью в Ее квартиру привезли целый оркестр и зачем-то запустили Ей в голову. Ей захотелось заткнуть его.
Тогда Она свернула в ближайшую дверь с ничего не значащей надписью "РУКА", спустилась в подвал и остановилась перед длинным узким коридором.
Музыка в ушах зазвучала громче. Она вспомнила, что в Ее груди что-то есть, но не могла вспомнить, что именно.
Сейчас Она отчетливо знала только одно: надо очистить голову от этих назойливых музыкантов; даже если их придется щипцами вытягивать через уши и нос.
Она шла вперед, разглядывая влажные, поросшие плесенью стены, поминутно видя одну и туже, уже знакомую надпись "РУКА". В полутьме, нарушавшейся лишь тусклыми светильниками, развешанными по всему коридору, Она достала ручку и сняла с нее колпалчок; затем, простояв несколько минут и, видимо, передумав что-либо писать, снова одела колпачок и, выкинув ручку, пошла дальше.
В конце коридора Она увидела дверь. Она открыла ее и вошла внутрь, спустившись еще глубже.
Это был бар, но Она сейчас сидела в кабинете у врача, каторый при помощи различных зеркал и палочек пытался разглядеть причину звучавшей музыки. Так ничего и не поняв, он решил открыть Ее голову и просто почистить все детали. Накинув на Нее простынь, он пошел готовиться к операции.
Она подошла к стойке и, поскольку Ее никто не видел, сама налила какую-то мутноватую жидкость в первый попавшийся стакан.
- Вы ищите его? - спросили из-за спины.
- Нет. Я никого не ищу. - ответила Она, не оглядываясь.
- Его здесь нет.
- Он болен?
- Нет. Но Он тоже слышит музыку.
- Я не знаю Его. - сказала Она, допив стакан и выходя из кабинета, так и не дождавшись седого врача с кучей зеркал.
Оркестр перестал Ей мешать.