А цветы то, где?

               

      Даже в давнишние времена, когда Отец народов не озаботился ещё двухдневным в неделю отдыхом для рабочих, мне выпадало  иногда провести воскресный день с собственным родителем. С тех пор как в семье появилась веломашина,  отец стал вывозить меня на природу. Ясно, что такие выезды случались летом в жаркую и сухую погоду. Так было и в пятьдесят втором или третьем году, когда отец, усадив меня на раму, направил свою  веломашину  в сторону Баландино. Это в наши дни одноимённый аэропорт известен во всём мире, а в те годы грунтовое покрытие его укатывали штопанные «Илы» и «Дугласы», видавшие всю Европу, тогда как даже о знаменитом  Уральском  мраморе наслышаны были лишь немногие специалисты.
        Металлургический район Челябинска за прошедшие шестьдесят лет сохранил своё положение самого северного для  города и, соответственно, он остаётся ближайшим к  Баландино. Другое дело, что в те годы путь к одноимённому посёлку и карьеру был куда как живописнее и чище.  Дорога шла от копра, который увечил и ломал всё стрелковое оружие, которое с полей войны привозили на переплавку, простиралась через поле, небольшой перелесок и выходила на главную улицу села. Здесь, на околице, между дорогой и обрывистым берегом реки лежала живописная полянка. Длиной всего около тридцати метров, она с северной стороны была ограничена забором крайнего деревенского огорода. Рядом с ним располагался родничок, который кто то заботливо обложил каменьями и вокруг которого только лишь и была вытоптана трава. А между ним и забором от дороги и до обрыва над рекой кустилась «ромашка аптечная», источая бесподобный аромат. На самой же поляне травостой был будто бы ухоженный, ровный как после газонокосилки. У бровки  обрыва, узкой полоской чередовались полевые цветы. Много их было за дорогой, в тенистом закутке под деревьями и даже на каменистой  горке с южной границы поляны росли, пусть и прореженные от бескормицы, но какие то необычные цветы. Пока отец прилёг отдохнуть, я решил собрать букет для матушки. Река под обрывом шумела по камням. На противоположном берегу прямо перед нами белела свежими досками купальня пионерского лагеря. Она располагалась между двумя небольшими береговыми утёсами, которые, кстати, так же обозначали границы «нашей» полянки. Но они же ограждали купальню от сильнейшего течения, а оно, огибая их и подмывая берег с нашей стороны, устремлялось под каменистую горку с заманчивыми цветами, теснясь с противоположным утёсом, брызгая, пенясь и кипя бурунами меж ними. Ящерица привлекла моё внимание прежде чем я  решил взобраться на горку за цветами. Наверное впервые я тогда увидел такое чудо, но поймать её, конечно, не удалось. Вся горка была будто бы специально сделана из перекрывающих друг друга каменистых пластинок, которые повсюду, нависая друг над другом, могли дать  убежище сотне таких ящериц. Удивительно постоянной --- с ломоть хлеба --- была  толщина любой из них. А вот по части прочности они оставляли желать лучшего, поскольку отправившись  таки наверх за цветами, я часто слышал под ногами хруст обломившейся пластинки. С легкомыслием присущим пятилетнему мальчишке, я иногда и специально жал ногой на выступающий край пока ни чувствовал умиротворении от хруста. И как водится, лучший, большой и красивый цветок рос на самом верху, колыхаемый ветерком над обрывом. Подобраться к нему было трудно, а дотянуться  и  сорвать дорогого как оказалось стоило. В тот самый момент, когда  рукой я коснулся его стебля, раздался знакомый уже хруст и под ногой образовалась пустота. Так, согнувшись, с новым цветком в руке, я и полетел в бурлящий поток. Река приняла ласково, но подхватила и понесла. Вынырнув и хватив воздуха, я попытался дотянуться ногами до дна, но самыми носками я лишь и смог прижаться к  вершине сперва одного, а когда оторвало и понесло дальше --- другого камня на дне реки. Бесполезно! Эти попытки я прекратил немедленно и каким то образом прижался к каменистому берегу под нависающей скалой. Здесь образовалась полоса стоячей воды шириной чуть больше стула.  Но что это было за место! Тёплое ласковое солнышко сменилось мгновенно на глубокий полумрак и жаворонка здесь было совершенно неслышно. Зато, цепляясь за камни и оставаясь в воде, когда ноги нет нет и срывались в поток, я всё таки смог двинуться вперёд то макая нос в воду, а то стукаясь головой о нависающую скалу. Смешно сказать, мысли были заняты предстоящей взбучкой и то --- до тех пор, пока путь ни оказался перегорожен громадной паутиной. Хозяйка, если судить по выводку, громадная чёрная паучиха, была здесь же, и стоило известного труда --- это запомнилось очень ясно --- решиться донным камешком разрушить всю эту паучинную идиллию. Ведь уходить то мне из щели на стремнину, как только и можно было бы их обойти, оставалось опасным --- унесло бы разом. Напирающие струи, шум потока, характерный запах и полумрак, коленки оббитые о каменистую осыпь… Всё это осталось позади метров через десять-пятнадцать. Непросто было выбраться на слепящий солнечный свет. Но отец мирно посапывал, оперев  голову о лежащее колесо покрытое пиджаком,  сохнуть на мне было по сути нечему, а потому за лучшее я посчитал согреться на камнях.  Очень скоро грохот, проехавшей по дороге машины, положил конец нашему покою.  Отец встрепенулся, глянул на ручные часы, нашёл взглядом меня и заторопился. Только уже подъезжая к копру и территории завода он вдруг поинтересовался:--- «А цветы то, где?». Узнав, что я их   забыл прихватить, он по отечески ещё и пожурил.