ТОТ САМЫЙ ОСТРОВ
FUNF
Сразу открыли все три люка, чтобы провентилировать отсеки. Свежий воздух – это единственное, что нужно человеку. Больше ему, кажется, не требуется вообще ничего... По очереди полезли на верхнюю палубу – хоть на пять минут. Курильщики, в том числе и я, с наслаждением задымили сигаретами. Океан вокруг был чист, погода стояла просто идеальная. Спускался вечер. Дали полный вперёд обоим дизелям.
На мостике (вернее, на том, что от него осталось) Хорст Бенс сказал восхищённо:
– Вот мы дали! А эти томми – бестолковые тюфяки, раз не сумели нас достать...
Змей (с солидным кровоподтёком на левой скуле – видно, тоже ударился обо что-то) резко остудил ухмыляющегося дизелиста:
– Не спешите с оценками, приятель. И не обзывайте англичан понапрасну. Они первоклассные моряки, у таких учиться надо, а не ехидничать. Или вы уже почувствовали себя морскими волками – вся корма в ракушках?
Хорст, у которого это первый поход, сконфуженно приумолк, а Змей добавил, прочищая свою трубку:
– Это вы, мальчики, ещё с русскими не встречались... те вообще сущие дьяволы. В Крыму их так и называли – «чёрная смерть»: сами подохнут, но и тебя с собой на дно утащат.
Курс по-прежнему зюйд-вест. Включили «Тунис». Сразу начались работы по устранению повреждений.
А повреждений – о, мой Боже! Почти весь больверк ограждения рубки смят, люк еле открыли. Оторваны сетеотводы – носовой и правый кормовой, мы остались без антенн. Пока не знаю, сумеем ли мы вернуть лодке возможность радиосвязи.
Странно, но уцелел «Тунис» – он работает, хотя его штанга выдвинулась наполовину и наглухо застряла.
Печальное зрелище представляет боевой перископ. Он согнут ударом корпуса эсминца градусов под пятнадцать на нос, а верхней головки с линзами нет вообще. Удивительно, что его не снесло совсем. Зенитного автомата тоже нет – выломан вместе со станиной, а сама площадка искорёжена, леера выдраны и причудливо загнуты. Конечно же, на мостике не осталось ни одного целого прибора. Один снаряд попал точно в ограждение рубки слева, там зияет большая дыра с почему-то выгнутыми наружу краями. Второй пришёлся почти туда же, только чуть к носу и справа. Ещё один разорвался прямо перед рубкой, немного повредив обтекатель магнитного компаса, и по всей носовой части следы от осколков. Корпус, слава Богу, цел, винты и рули тоже. Остаётся надеяться, что проехавшийся по нам эсминец или корвет тоже далеко не ушёл.
Нам ещё повезло, потому что в сорок первом U-100 была протаранена почти так же; её капитан Йоахим Шепке находился в боевой рубке у перископа, и ударом корпуса эсминца его там расплющило. Спаслось всего шестеро или пятеро... томми взяли их в плен и потом трубили по радио, потому что Шепке был асом. В тот год мы потеряли лучших подводников – Шепке, Лемпа, Кречмера и Прина...
Кроме того, лопнул фундамент правого дизеля. Точнее, не лопнул, а треснул. Это серьёзно, однако Дривер пообещал Змею, что починит. Не представляю себе, как это можно сделать в открытом океане, но нашему инженер-механику можно верить.
Озабоченный Змей заглянул ко мне в радиорубку, где мы с Кассом, чертыхаясь, разматывали и отмеряли провода:
– Гейнц, как будете готовы к сеансу связи, доложите.
– Яволь, герр капитан! – чётко ответил я, и мне показалось, что моя подчёркнутая дисциплинированность снова стала причиной еле заметной усмешки.
Однако ничего не вышло. Мы не успели натянуть антенны, потому что «Тунис» предупредил о появлении противника. Не дожидаясь, пока налетят самолёты, Змей скомандовал срочное погружение, хотя батарея ещё не зарядилась.
7/IX-1944
19.25. Эта катавасия, наверно, никогда не кончится. Мы каждый раз не успеваем полностью зарядить аккумуляторы. Всё повторяется, как на заезженной пластинке: два-три часа идём под дизелями, ремонтные работы на палубе и рубке, потом пищит «Тунис», мы ныряем на полсотни метров и ползём под водой. Аккумуляторы садятся до половины, лодка всплывает, мы бежим натягивать антенну, и когда уже почти всё готово – остаётся только закрепить изоляторы – снова пищит умный прибор, и Змей командует погружение. Ах, если б не сломался шнорхель...
В общем, коротковолновую радиосвязь мы всё же настроили. Приём отвратительный, ужасные помехи. Фон Рёйдлих велел продолжать отправлять радиограммы от GL. Отправил: мы в квадрате BD 396. Квитанции нет. Получил её «тот, кому она нужна» или не получил? Не терпится услышать объяснения командира, но он упорно молчит, словно заразился немотой у своего первого помощника.
Обзорный перископ работает, и да, не такие уж мы и слепые, как думалось. Беда в том, что от того страшного удара там где-то сдвинулись призмы, поэтому изображение получается кривое и косое, как ни пытались исправить. И в торпедную атаку под ним не выйдешь – в отличие от сломанного боевого перископа, на нашей лодке он не сопряжён с вычислительным механизмом торпедной стрельбы. В принципе, можно и без механизма, но для этого нужно рассчитывать торпедный треугольник на бумаге, причём делать это очень-очень быстро. Герхард уже в сотый раз пообещал научить рассчитывать торпедные треугольники и вычислять гироскопический угол торпеды.
– Да там всё просто, Гейнц. Графическая задача. Карандаш, линейка... Торпеда и цель должны встретиться. Курсы, скорости, синусы-косинусы... векторная алгебра и немножко тригонометрии, как в школе. Ничего сложного, к тому же прибор сам всё это рассчитывает... Зачем оно тебе нужно? Хочешь стать старшим боцманом или первым вахтенным офицером?
Да нет, пока не хочу. Зачем, зачем... я и сам не знаю. Просто интересно, и всё.
8/IX-1944
GL BD 8270. Где-то очень далеко по левому борту Бискайский залив и Испания; Азоры на SSW. В 13.20 на правой скуле из тумана показалась шхуна с убранными парусами, которая тарахтела двигателем посреди пустынного океана и нахально шла курсом наперерез. На ней словно знали, что мы остались без зенитной артиллерии, а тратить на неё торпеду никто не станет. Шхуна пересекла наш курс в полутора кабельтовых, с её палубы на нас глазели. Флага на ней не было вообще никакого. Да и чёрт с ними, как сказал командир, лишь бы самолёты не вызвали.
Туман рассосался. Наконец-то полностью зарядили батарею. И вовремя: на горизонте показались множественные дымы. Похоже, идёт крупный конвой или даже эскадра. Змей погрузил лодку на сорок метров, отвернул вправо и сбавил ход: атаковать не имеет смысла – в надводном положении нас тут же изрешетят из пушек, ещё и авиацию наведут, а боевой перископ по-прежнему торчит над рубкой, словно коромысло.
18.20. Вот оно что! Оказывается, мы не будем прорываться ни в Лориан, ни в Бордо. Командир собрал всех свободных от вахты (насколько смогли вместиться в командном посту и смежных отсеках) и выдал примерно такую речь:
– Слушайте меня внимательно, ребята. Мы в открытом океане. На вашем счету как минимум один потопленный транспорт, а может, и больше. Но главное другое. По моей команде наши радисты передадут Льву радиограмму, которую Гейнц Биндач сейчас зачтёт вслух.
Я произнёс текст, который к этому времени уже выучил наизусть. Экипаж ахнул.
– Эту радиограмму, Гейнц, после передачи можете оставить себе на память. Так что, друзья, с некоторого времени мы с вами станем покойниками. Это кодовый сигнал о том, что мы выполнили первую часть задания, а для всех остальных это уведомление о том, что ждать нас бессмысленно. Тот, кому нужно, всё поймёт правильно.
Опять этот «тот, кому нужно»! Да кто же это такой, чёрт подери?!
– Даже если мы её не отправим, нас всё равно никто не будет искать, нас будут только оплакивать. Для всех мы пропадём в океане, как пропал экипаж Гюнтера Прина. Но, как вы сами видите, подводная лодка U-925 жива и продолжает следовать своим курсом. Экипаж будущих покойников также неплохо себя чувствует, а через полчаса будет ужинать с хорошим красным вином.
Девятнадцатилетний Эрнст Хассе по прозвищу Непочатый громко всхлипнул, и все посмотрели на него.
– Йоханн, будьте так добры, вытрите ему сопельки, – жёстко сказал Змей старшему дизелисту. – Юноша, хотелось бы заметить, что вы не в яслях, а в Атлантическом океане на борту германской подводной лодки. Разрешите продолжить? Премного вам благодарен. Итак, мы не идём ни в Лориан, ни в Ля-Рошель, ни в Сен-Назер… ни в какую другую базу Европы. Там уже везде враг, и если что-то им ещё не захвачено, то, увы, будет захвачено в ближайшее время. Мы идём в Вест-Индию. Задание, которое поручено мне, и из-за которого я сменил Гельмута Кноке и первого вахтенного офицера Мюнке, имеет чрезвычайную важность и высокую секретность. Поэтому мы больше не будем топить никого. Эта драка с конвоем, из-за которой мы чуть не пошли на дно и остались без перископа, была случайной. Мы вывернулись, уползли, словно змеи…
Тут первый помощник Фогель усмехнулся краем рта, а за ним, несмотря на драматичность ситуации, прыснуло ещё несколько человек – командир ведь не знал своего прозвища (или прикидывался, что не знает, ведь внутри подводной лодки трудно что-то утаить). Змей сделал вид, что не заметил хихиканья, и продолжил:
– …а сказать по правде, я просто не удержался от залпа. Ведь нас всё равно обнаружили и атаковали. Каюсь, захотелось разок стрельнуть, прежде чем смываться… В общем, мы идём на секретную базу, расположенную у Малых Антильских островов. Их ещё называют Наветренными островами; не думаю, что вам там не понравится. Это задание я получил лично от нашего Льва, гросс-адмирала Дёница, и пусть вас не удивляет, что я прилюдно называю его папашей; у меня, видите ли, есть для этого кое-какие персональные основания. И верю я только ему, а ещё я верю вам, потому что мы – один экипаж. Лодку, которая доставила меня и капитан-лейтенанта Фогеля, наш старший радист Биндач назвал «Летучим голландцем», назвал наобум, но попал в точку, сам того не зная. Для задания планировалась другая лодка, а U-925 была лишь запасным вариантом. Обстоятельства сложились так, что основной вариант отпал.
Гробовое молчание в центральном посту нарушалось только шумом работы дизелей – мы шли в позиционном положении. Змей улыбнулся краем рта и подытожил:
– В общем, мы станем лодкой-призраком, однако мне всё же гораздо приятнее командовать кораблём с живыми людьми. Да, нас вычеркнут из состава Кригсмарине, ну и что? Как вам нравится название «Золотая рыбка»? Наш груз в виде двух серых цилиндров, которые лежат на запасных «угрях», просто не имеет цены, а ещё мы довольно неплохо плаваем – согласитесь, нас не так-то просто поймать и съесть. Если вы не против, то нарисуем на остатках нашей рубки соответствующую эмблему, и плевать на то, что их запретили.
Все напряжённо молчали, ожидая, что он скажет дальше.
– Ну и на закуску. Вас, несомненно, интересует моя личность, а также личность первого вахтенного офицера. Так вот: считайте, что у меня вообще нет никакого прошлого. Равно как и у капитан-лейтенанта Фогеля. Какая вам разница, где и как мы плавали до вас, если у вас нет к нам претензий. Или есть? Прошу высказать, не надо стесняться, мы не блаженные монашки. А?
Что да, то да. Претензий к фон Рёйдлиху, как и к Фогелю, ни у кого не было – если, конечно, не считать этой странной секретности. Моряки они оказались отменные. Пожалуй, даже лучше, чем Кноке и Мюнке (кстати, интересно, где они сейчас?).
Выдержав паузу, командир ухмыльнулся:
– Ну а раз претензий нет, то и разговоры на эту тему будем считать излишними. Вопросы имеются?
– У меня вопрос, герр капитан, – сказал Кох, мой приятель-торпедист. – Мы что же, больше никогда не вернёмся в Германию?
– Не знаю, Вернер, – ответил Змей. – Вот честное слово, пока не знаю. Вообще-то, если вы думаете, что у нас с Фогелем нет семей, то глубоко заблуждаетесь. Мои живут в Дрездене; его жена и сын пока в Вильгельмсхафене, но планирует перебираться в Бремен. Так, Фогель?
Тот молча кивнул.
– Вот видите. Война путает все карты, но, по-видимому, скоро она кончится. Причём она запросто может кончиться и не победой той Германии, которую вы помните, и фюреру которой присягал каждый из нас…
«Вот! – насторожился я. – Вот он, заговор!»
– …И не нужно, друзья, на меня так смотреть – как белошвейки на корабельную крысу. Я не шучу. Я люблю свой народ не меньше, чем вы – иначе я не выполнял бы сейчас секретную миссию, назначенную мне лично фюрером и нашим с вами «папашей». Произойдёт только то, что должно произойти, вот и всё. Что будет дальше – я и сам точно не знаю. Как видите, я с вами вполне откровенен. Не думаю, что после моих слов у кого-то из вас возникнет дурацкая мысль устроить бунт, захватить лодку и повернуть к Европе. Среди вас нет изменников, среди вас нет идиотов, я это знаю совершенно точно. Я доверяю каждому из вас, а более всего я склонен доверять нашим радистам, – и капитан в упор посмотрел на меня, отчего я вздрогнул. – Они единственные из нас, кто имеет связь с внешним миром, пусть и аховую. А теперь давайте поужинаем. С вином, как я и обещал. Кроме того, неплохо бы и день рождения чей-нибудь справить. Уважаемый Гельмут Штайн, позвольте вас поздравить… Гейнц, поставьте-ка для всех нас «Типперэри», а потом ту, которую потребует для себя именинник. Надеюсь, под неё будет приятно жевать.
Сказав это, командир одарил всех своим жутким прищуром, зловеще улыбнулся, повернулся и отправился в свою «каюту».
Ужин был отличным. Гельмут провозгласил тост за «Золотую рыбку», а экипаж дружно крикнул «ура» и запел вместе с патефоном. Нам всем нравится эта задорная песенка, хоть и английская:
It’s a long way to Tipperary,
It’s a long way to go.
It’s a long way to Tipperary
To the sweetest girl I know.
Goodbye Piccadilly,
Farewell Leicester Square,
It’s a long long way to Tipperary,
But my heart lies there…
Змей рассказал, что русские подводники тоже слушают в море эту популярную песенку. Ну, и английские, конечно, и янки… Интересно получается. Выходит, что она – всеобщий марш моряков подводного флота всех стран? Ха-ха! Вот весело!
А потом мы наслаждались старыми вальсами Штрауса, но они только ещё больше заставляют думать о доме.
FIVE
Недолго думая, мы спустили тузик. Всё говорило о том, что остров необитаем: во-первых, на восточном берегу, вдоль которого мы шли, не было видно ни одного домика, а во-вторых, в противном случае такую идеальную якорную стоянку непременно оккупировала бы флотилия яхт, здесь была бы отличная марина со всей положенной инфраструктурой. Ничего этого не было, и по всему выходило, что мы с Мэг здесь одни. Ах, да, ещё Данни. Собаку мы посадили в тузик, вставили вёсла, и я погрёб прямиком к пляжу. За корвет мы не беспокоились – что с ним может произойти? Погода отличная, прилив-отлив невысокие, фута три, не больше – это легко вычислить, посмотрев на линию уреза воды и прибрежные скалы. Никуда «Отчаянный» не денется за ту пару часиков, которые мы посвятим осмотру прибрежного леса и… ну, может быть, ещё кое-чему. Неплохо было бы найти ручей, чтобы набрать пресной воды – и ручей тут же обнаружился, он впадал в бухту прямо на север от нас. Да и на вершину какую-нибудь залезть тоже не мешало бы – посмотреть на остров сверху и (желательно) заглянуть за горизонт. Если «купол» позволит… и тут я сразу вспомнил про «купол». Что же это за чертовщина такая, в конце концов, дьявол её раздери? Мэг сказала:
– Представляешь – выходим мы на берег, а там табличка: «Остров... э-э... Семи Черепов, Великобритания»...
– Ага, – говорю я, – и чуть ниже: «Вход – три фунта стерлингов», хе-хе.
Вода за бортом туза выглядела хрустальной – чистая, прозрачная, она прямо звала выкупаться. Мэгги зачерпнула ладонь и отёрла лицо, потом ещё раз – и брызнула на меня. Я бросил вёсла, и мы, выпрыгнув за борт, начали плескаться в трёх саженях от берега. Воды было по пояс; Данни оглушительно лаял с тузика и отчаянно вилял хвостом, а потом взвизгнул и прыгнул к нам, но поплыл мимо нас прямо к пляжу. Хохоча, я ухватил фалинь и потащил тузик вслед за псом. Мэг старательно мне мешала: ставила подножки, хватала за руки, цеплялась, брызгалась и всё такое. Было весело.
Едва Данни выскочил на песок, он побежал по пляжу вправо и принялся возбуждённо носиться по кругу, что-то старательно вынюхивая. Потом спаниель звонко залаял и рванул прямо в лес, как торпедный катер. Густая зелень тут же поглотила его. Мы с Мэг на секунду оторопели, но тут же решили, что пёс просто соскучился по живой природе и вернётся, когда набегается. Озорное настроение снова вернулось к нам. Мэг обняла меня, крепко поцеловала и подножкой повалила на песок. Не скажу, что я особенно сопротивлялся… в общем, о цели высадки на берег мы вспомнили, мягко скажем, не сразу. Мы валялись на горячем песке, потом рассматривали панцирь большой черепахи-логгерхэда – словом, наслаждались сушей, как это делает любой сошедший на берег моряк. И лишь через час спохватились, вспомнив, что открываем неведомый остров.
Оттащив тузик футов на десять от уреза воды, мы двинулись вслед за Данни. Мэг несколько раз громко звала пса, но безрезультатно. Мы пошли вдоль ручья – точнее, небольшой речушки. Заросли оказались не такими уж и густыми; мной снова овладело веселье, поэтому я, дурачась, вспомнил детство, в котором мечтал очутиться на необитаемом острове с пиратами, и громко заорал на весь лес:
Пятнадцать человек!!! На сундук мертвеца!!!
Йо-хо-хо!!! И бутылка рому!!!
Мэгги ошалело посмотрела на меня… и вдруг я остановился, как вкопанный.
Всё неожиданно встало на свои места. Детство, книжки про индейцев и пиратов, это странное дежавю несколько раз подряд, три горы, торчащие из глубины острова, коса и островок в южной бухте… Нет! Не в южной бухте, а в Южной бухте!!! Я замер, вытаращив глаза в никуда. Я внезапно понял, что спятил. Или только начинаю сходить с ума... Уставился на Мэг и говорю:
– Помоги мне. Ведь этого не может быть!
А до неё ещё не дошло:
– Чего не может быть, Си-Джей? Объясни!
Я помотал головой, словно это могло помочь сбросить узы обуявшего меня кошмара. Согласитесь, сэр, есть на свете вещи, которых не может быть в принципе. Ну, например… вот выходите вы из дома, а навстречу идёт… ну, допустим, король Лир. Тот самый. Живой. Литературный герой. Персонаж. Из книги! И – вот он, пожалуйста. Можно с ним поздороваться, корону потрогать, в паспорт заглянуть; можно пригласить его выпить по стаканчику… кстати, вы не возражаете? Я тоже. Как вы сказали? А что это значит – «по чуть-чуть»? М-м… ну, конечно. То есть не до самых краёв? Замечательно… уф. Ну так вот, и что вы тогда скажете? Вот и я – стою, а у меня всё плывёт перед глазами. Я и говорю тогда:
– Мэг, давай-ка вернёмся на корвет. Нам надо срочно кое-что серьёзно обсудить.
Мэг удивилась:
– На корвет? Зачем? А Данни?
Тут меня разозлило:
– Да никуда не денется твой Данни! Побегает и вернётся! Что он, дурак, что ли? Вот увидишь – жрать захочет и придёт на берег. Пошли.
И мы повернули назад к пляжу вдоль заболоченного берега речушки. Ну да, болото... Оно и должно здесь быть, всё правильно. Весь путь к корвету я молчал и только сопел в такт шагам. Я не глядел на Мэг, но чувствовал, что она поглядывает на меня тревожно. Единственное, что я сказал, было: «Подай мне вёсла». Мэг, конечно, ничего не понимала. Если честно, я сам – тоже.
В салоне я усадил Мэгги за стол и кинулся было к ноутбуку, но вспомнил, что мы остались без электричества, а батарея в нём давно села. Тогда я полез на книжную полку, вот сюда – я точно знал, что именно хочу найти. Я взял вот эту самую книжку и вынул из её страниц сложенный вчетверо лист бумаги. Вот этот. Да-да, отпечатано с плохим разрешением на струйном принтере – в каком-то Интернет-кафе примерно год назад. Кажется, в Сиднее или Окленде, не помню... Где-то там. Неважно.
Мэгги тупо уставилась на лист:
– Что это?
Я говорю:
– Карта, мадемуазель. Всего-навсего карта.
Она не поняла:
– Карта чего?
– Да острова же, медуза в глотку! Этого самого острова!!!
Я был просто возмущён её непонятливостью, но ещё больше меня бесил факт, что через полминуты мне придётся ей объяснять, как такое может быть, и я просто-напросто не сумею это сделать. Да и кто бы смог? Я ткнул пальцем в южную бухту острова:
– Видишь? Мы – здесь.
Она:
– Откуда это?
Я уже начал терять терпение:
– Нет, Мэгги, смотри внимательней. Вот три горы – Фок-мачта, Грот-мачта и Бизань-мачта…
– Здесь нет горы Грот-мачта.
– Да, правильно. Нет. Её другое название – Подзорная Труба. Видишь?
Мэг посмотрела мне прямо в глаза:
– Ты с ума сошёл...
Ну, вот и диагноз. Большое спасибо!
– А ты?
Мэг захлопала ресницами. Она тоже всё поняла – ведь это была и её любимая книга тоже. Ну… одна из самых любимых. Я изо всех сил постарался взять себя в руки и сказал как мог мягче (хотя сердце колотилось, как паровой молот):
– Давай вместе.
– Ну, давай…
– Смотри. Мы здесь. Это Южная бухта, хотя и не написано. Видишь, якорёк вверх ногами нарисован? Их раньше всегда рисовали вверх ногами. Глубины совпадают! Остров Скелета, коса, Белая скала... Теперь смотри: левый входной мыс, это Буксирная голова. Сверху – Северная бухта. Лесистый мыс. Пьяная бухта. Тебе не кажется, что ты где-то уже слышала эти названия? Или, может быть, читала? Я действительно схожу с ума, и ты вместе со мной.
Мэг через силу улыбнулась:
– Ну… если вместе, то не так страшно. Где ты взял это?
– Это? – вскричал я. – Да это любой дурак в полминуты может получить через Интернет! Это картинка, нарисованная Стивенсоном, самолично. По крайней мере, они так уверяют. С неё-то, собственно, «Остров Сокровищ» и начался. «Сильное течение», «сокровища здесь»… а в самой книжке указания, как бы написанные капитаном Флинтом на обороте. Про высокое дерево, плечо Подзорной Трубы и так далее. И подпись: «Дж. Ф.», а под ней выбленочный узел...
Она не поверила:
– Ты скачал это из Интернета?
А что такого? Оттуда всё что угодно скачать можно. Подумаешь, карта придуманного острова...
Я ведь с этой книжкой рос, я с ней спал, ел и на горшке сидел. А картинку нашёл через «Yahoo». Случайно. Нашёл, скачал и распечатал. Но вы подумали, это всё? Как бы не так. Я выудил из страниц книги второй сложенный листок и говорю:
– Вот только скажи, что это не один и тот же остров. А здесь прямо так и написано: «якорная стоянка капитана Кидда».
Мэг с полминуты смотрела на обе карты, потом пробормотала: «А ну-ка...», вскочила и легко взбежала по трапу, высунув голову наружу через сдвижной люк. Я продолжал сидеть, уныло подперев голову руками, когда она спустилась обратно в салон:
– Си-Джей, я бы сказала, что имеет смысл больше доверять второй карте. Но почему ты прятал это от меня?
Мне ничего не оставалось, кроме как пожать плечами:
– Да ничего я не прятал. Лежало тут, в шкафчике. Надо чаще классиков перелистывать... – я покачал головой. – Ты пойми, я этот остров сто... да тысячу раз во сне видел! Детские грёзы, мечты юности… Я ж его наизусть знаю! Но чтоб такое… Это же нонсенс!
Мэг рассмеялась и кокетливо наклонила голову:
– А почему, собственно, нонсенс?
Я удивленно посмотрел на неё. Лицо её было серьёзно, но глаза лукаво улыбались:
– Есть на свете остров, его описали в книге. Да притом не в одной – в двух. Два автора...
– Три, – мрачно сказал я. – В трёх книгах. Ещё Джадд.
– Тем более, – продолжала Мэг. – Описали в разное время. Ну и что ж в этом такого? Просто никто не знал, где он находится.
Ну-ну... Это в наш-то просвещённый век? Спутники, самолёты… и никто, ну абсолютно никто здесь двести лет не плавал и сверху не летал! Чёрт знает какая даль от ближайшей цивилизации! Ещё бы! Так, что ли?
На этот аргумент Мэг быстро нашла свой – не самый исчерпывающий, но зато самый убедительный:
– Ну и что? Значит, есть что-то такое… – она изящно покрутила в воздухе пальчиком. – Что-то такое, неизвестное. Непонятное. До поры, до времени. Что его прячет. Вот поэтому его ни со спутников не видели, ни с самолётов. И с кораблей. Чего уставился? Вспомни, как к острову подходили!
Действительно… «Купол» этот, что ли? Мэг права. Чёрт его знает, что это такое было. Чистый океан – и вдруг остров.
Я с сомнением почесал щетину на подбородке. Хм... ну да. Вон, например, остров Свейна, он же остров Дауэрти, к весту от пролива Дрэйка – до сих пор непонятно, то ли есть, то ли нет...
Мэг легонько, но увесисто стукнула кулаком по столу:
– В общем, так. Или мы во всём разберёмся, или никакой ты не флибустьер, а твоя яхта – не корвет. Понял?
Я усмехнулся.
– А ты – не моя возлюбленная, да?
Мэг тщательно надула губки:
– Дурак ты, Си-Джей. Я всегда твоя возлюбленная, вне зависимости от того, кто ты – флибустьер или половая тряпка. Но ведь ты же не половая тряпка, Си-Джей?
Знаете, что творилось в тот момент в моей душе, сэр? Однако я нашёл в себе силы кинуться к шкафчику, выхватил оттуда початую бутылку рома, зубами вырвал пробку, смочил язык, крякнул и заорал так, что задрожал подволок:
– Три тысячи чертей, отрыжка пьяного кашалота!!! Всех повесить на рее!!! Каррамба!!! Пресвятая дева Мария, помоги корсару, раздери меня акула!!! Подавиться мне дохлой каракатицей! – и, схватив гитару, завыл нашу любимую, «диснеевскую»:
Йо-хо, йо-хо, пиратство – ух, по мне!
Мы грабим, мы режем, стреляем и жжём –
Налей-ка рому! Йо-хо!
Похитим и свяжем, и глотку заткнём –
Налей-ка рому! Йо-хо!
Мы головорезы, отребье и сброд –
Налей-ка рому! Йо-хо!
Мы дьяволы моря, хозяева вод –
Налей-ка рому! Йо-хо!
Там дальше ещё такой проигрыш на пять аккордов; я крутанулся на ногах, тряхнул головой и стукнулся башкой о пиллерс, однако мужественно закончил:
Пусть каждый из нас негодяй и плут –
Налей-ка рому! Йо-хо!
Но папы и мамы нас любят и ждут –
Налей-ка рому! Йо-хо!
Йо-хо, йо-хо! Пиратство – ух, по мне!
Глаза Мэг блестели восторгом, но она изобразила безразличие:
– Сойдёт. О’кэй, решено. Команду на бак, второй якорь к отдаче, минимум провизии и оружие с собой. «Весёлый Роджер» до места.
Встала и пошла к трапу. Я был просто восхищён. В прошлой жизни она была Энни Бонни, это я вам точно говорю. Или Мэри Рид. А кем был я? Чёрт его, то есть меня, знает.