Царица Евдокия вся была в хлопотах по поводу отъезда в Москву. Оттуда она уже не собиралась возвращаться в северную столицу. И потому собиралась основательно. Правда за всю жизнь у нее особо не было накоплено вещей. Да и что нужно было затворнице инокине? Но за последние несколько месяцев, после того, как ей была объявлена свобода, и средства ее были достаточны, накопила она всякого добра из белья и одежды. Уж вроде бы ей ли старухе наряжаться? Но надоело ходить в клобуке. И вот за этот-то грех излишества каждый день вымаливала у Господа прощения. Но за всю жизнь устала от одиночества и вынужденного аскетства. Рано супруг запрятал ее в монашескую келью. Особо-то и не погрешила, чтобы всю жизнь замаливать грехи. Истовые молельщики - это те монахини, что на старости лет попали в монастырь. Вот они-то отторгают все мирское, им уже ничего не надо. А она многое у жизни не взяла и уже, наверное, поздно. И все-таки кое-какие женские радости сейчас не чужды ей. Вот и накопилось что-то и это она возьмет с собой в Москву. Там не будет запирать себя в монастырь до поры до времени, пока не почувствует по-настоящему желания отойти от мира.
Отъезжают через несколько дней. Внук, как и обещал, отряжает с нею охрану. Это хорошо, мало ли в дороге татей встретится? Долог путь от Петербурга до Москвы. Об охране ей сообщил придворный Никита Тульский. Не спесивый, как иные вельможи, словоохотливый. Сказал, что недавно женился, и царь одарил его именьями и дворянством. А уж как Петрушу хвалил, бабке было очень приятно все это слушать. И такой-то он умный и решительный - настоящий царский характер. Царица Евдокия посетовала Никите, этому доброму человеку, что у Петра и Натальи не сложились с ней взаимоотношения, что смотрят они на нее, как на чужую.
Никита сочувственно посмотрел на царицу:
- Ваше величество, тутот-ка все понятно. Что одна встреча может дать? Вы никогда не видели своих внуков, а они вас. Вот ежели с самых юных лет вы были бы друг у друга на виду... Кто я такой его величеству, раб, но с самого его малолетства мы с ним беседовали о разных разностях, вот и привык он ко мне, а я к нему. Нынче от себя ни на шаг не отпускает. Ну уж, а я служу ему, как пес.
Евдокии понравилась преданность Никиты внуку:
- Ну и я тебя, Никитушка, не обижу, коль внушишь Петру, чтоб почаще со мной виделся. За делами да забавами, чтоб не забывал свою бабеньку. А мне ведь что нужно-то: ласково слово да улыбка. Больше-то и ничегошеньки.
Никита, кланяясь, целовал царице руку:
- Петр Алексеевич добрый, как пообвыкнет он к вам, так и полюбит всей душою. Ну, а я все сделаю, чтобы это побыстрей случилось.
Помягчело на душе царицы Евдокии после ухода Никиты. Может и в самом деле с его помощью и будет она душой поближе внуку. Хоть какая-то надежда есть. И захочет Петруша встретиться с ней не просто для официального визита, а по-семейному, чтобы она могла рассказать ему о своей жизни, о своих обидах. И чтоб он утешил ее, приобнял бы.
Встала она на колени перед иконами и стала истово молиться об этом.
За этой горячей молитвой и застал ее Клеоник. Видя царицу молящейся, он сам встал рядом и присоединился к молитве. А Евдокия и не заметила его сначала. Только уж когда закончила и встала с колен, обнаружила рядом духовника.
- Благослови, батюшка. - подошла она к нему и приложилась к руке.
- Бог благословит. - перекрестил он ее. - О чем так страстно молишься, матушка?
- Да о внуке моем, Петруше. чтоб Господь был к нему благосклонен и помог бы ему в трудных деяниях в такие его юные лета.
- Воистине да благословит Господь государя нашего... - забормотал, крестясь, Клеоник.
Потом они уселись за стол пить чай с мягкими мятными пряниками. Дуя в чашку и, перекатывая ее в своих больших руках, Клеоник говорил:
-А ведь я к тебе, матушка царица пришел с просьбицей.
- Что случилось?
- Просьбица не от меня а от жены одного недавно значительного лица, а ныне сидящего под арестом.
- А что я могу сделать, я, чай, не при власти? - недоуменно пожала плечами Евдокия.
- Заступитесь за оного человека перед царем.
- В чем же виноват сей человеце? - дуя на кипяток, спросила она.
Клеоник вынул платочек, отер знаменитый свой нос:
- Да особых вин за ним не числится, так сказывала его супруга, просто государь осердился на него и от всех дел отставил.
- Кто же сей обиженный человек?
Царица вытягивая губы, хотела глотнуть чаю. Она любила вот так потихоньку цедить крутой кипяток.
- Это светлейший князь Александр Данилович Меньшиков...
От неожиданности глоток у царицы получился резким и глубоким. Она вскрикнула, нёбо и язык у нее обожгло.
- Матушка царица, вы поспешили! Спаси вас богородица и вседержительница! - воскликнул Клеоник и испуганно перекрестился.
Но Евдокии боль была не болью. Ее потрясло, что сам Меньшиков под арестом. Не так-то уж и давно приходил он к ней хозяином положения, а она у него была просительницей. Теперь просить нужно за него. Этот человек в ее жизни был носителем самого мрачного. Он, по сути, был ее тюремщиком. Если с супругом Петром 1 еще были связаны какие-то светлые страницы, то уж Александра Даниловича она всей душой ненавидела и боялась. Император отправил ее в монастырь да и забыл о существовании бывшей жены, то Меньшикову, самому без роду и племени, было лестно тиранить родовитую боярыню. Он с удовольствием делал все, чтобы ей было хуже. Да и к смерти ее сына Алексея он тоже, говорят, приложил руку, пытал его, добиваясь признания..
От сообщенной Клеоником новости у царицы должно бы быть радостно на душе. Рано или поздно справедливость торжествует. Но не так уж ликует ее сердце. Знает она, что такое опала. И никому такого не пожелает. Что проку от мести? Если бы жизнь изменилась от этого, вот тогда...
- Ну что ж, - после долгой паузы промолвила Евдокия. - передай его жене что я постараюсь переговорить с внуком, а уж что из этого выйдет, одному Богу известно. Да и сама-то я виделась с Петрушей всего лишь раз. Но может что и получится.
Про себя подумала, возможно Никита Тульский и поможет быть ближе к внуку.
- Матушка царица, а можно ли так сделать, я напишу письмо его величеству, а вы под ним подпишитесь.
Клеоник опять клевал своим большим носом и отирал его платком.
- А куда спешить-то? - удивленно спросила Евдокия, и теперь его нос не казался ей смешным. - У Меньшикова арест-то домашний, чай, не посадят его в крепость и не грозят ему смертью.
Клеоник глубоко вздохнул:
- Да так-то так. Но доброе-то дело не лишнее, ваше величество.
- Нет, батюшка, погодь, не надо делать с бухты барахты.
Да и внук меня не поймет. Меня ведь засадил в монастырь мой муж, а Меньшиков, как пес цепной сторожил в заточение... Должна я внуку сама рассказать, почему я прощаю этого злодея и прошу за него. Как Бог велел прощать врагам и молиться за них.
- Матушка-царица, все это можно описать в письме.
- Да что ты заладил: письмо да письмо? Уж вроде все тебе растолковала. Да и не мастерица я письма складывать.
- Дак ведь я же помогу. - пролепетал Клеоник.
Не понравилась Евдокии такая его настойчивость. Что-то тут было не то. Поди умаслили его Меньшиковы, вот и хочет он теперь отработать, знать наверняка да и доложиться. Это вывело ее из себя. Но просто рассердиться и прогнать святого отца было неловко:
- Батюшка, голова чтой-то у меня разболелась. Уж давай отложим разговор сей на другое время.
Очень недовольным уходил Клеоник из комнаты. И когда Евдокия, как всегда попросила его благословения, он дал его, но вновь напомнил:
- А вот письмо-то...
Закипело у Евдокии в груди:
- Никакого письма..! Пока я с внуком не встречусь.
Духовник расстерянно забормотал извинения.