1905 год прошелся как огненный смерч по России. Никогда больше огромная страна не жила прежней, предшествующей этому потрясению жизнью. Это было предупреждение не только для военно-политического руководства империи, но и всего народа – если не остановить процесс революционного брожения, впереди тяжкие испытания и потрясения с непредсказуемыми последствиями. В руководстве империи были трезвомыслящие, умные и решительные люди. Они объединялись вокруг председателя Совета министров П. А. Столыпина. До сих пор призывом и укором звучат его слова, сказанные на одном из заседаний Государственной Думы в адрес леворадикальной оппозиции: «Им нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия!».
В 1905 году Севастополь в какой-то момент оказался в эпицентре мятежного, революционного вихря. Многое из тех тревожных и трагических дней до сих пор не нашло убедительного, внятного объяснения. Я не ставлю перед собой задачу глобального исследования событий 1905 года в Севастополе и на Черноморском флоте. Для меня важно пролить свет на заведомо замутненные страницы истории и хотя бы чуть-чуть ворохнуть тот подгнивший клубок проблем и противоречий, цепкие нити которого до сих пор не дают вывести Россию из того лихорадочного состояния, в котором она пребывает с начала ХХ века.
Севастопольскому вооруженному восстанию в ноябре 1905 года посвящено много книг, выпущено множество брошюр, публикаций и научных исследований. Этим событиям посвящены памятники, архитектурные комплексы, художественные полотна, кинофильмы и спектакли. Наиболее полными, и заслуживающими известного доверия являются подборки документов: «Революционное движение в Черноморском флоте в 1905-1907 годах». М. 1956; «Севастопольское вооруженное восстание в ноябре 1905 года». М. 1957; «Революционное движение в 1905 году». Сборник воспоминаний и материалов. М., 1925. Общество политкаторжан. Наибольший интерес и максимум доверия уже по одному своему происхождению вызывают архивные материалы Ф. 417 ЦГА. ВМФ, Ф. 243, 497.
Наиболее объективную и обширную информацию по революционным событиям в Севастополе в 1905-1907 годах собрал и систематизировал руководитель исторической группы «Морского собрания» Черноморского флота России полковник в отставке Г. Рыжонок. Из последних публикаций, посвященных революционным событиям в Севастополе и на Черноморском флоте, следует отметить исторический очерк «Неизвестный лейтенант Шмидт», опубликованный в № 10 журнала «Наш современник» за 2001 год. Автор очерка, военный историк и писатель-маринист капитан 1 ранга Шигин затронул многие малоразработанные и, я бы сказал, теневые стороны событий в Севастополе и на Черноморском флоте в 1905 году. Существенным недостатком публикации, по моему мнению, является отсутствие в некоторых случаях адресности у части использованных материалов, что для публикаций, способных вызвать у читателей неоднозначную реакцию, – крайне опрометчиво.
Историк и краевед Андрей Михайлович Чикин свою работу «Севастопольское противостояние. Год 1905-й» посвятил описанию выборов во вторую Севастопольскую городскую думу, осветил роль городского самоуправления в ходе мятежных событий осени 1905 года, живо и образно показал общественно-политическую жизнь Севастополя начала ХХ века.
В своем исследовании я предпринял попытку на основе общедоступных архивных материалов и публикаций еще раз проследить и проанализировать основные события ноябрьского восстания в Севастополе на фоне революционного брожения юга России, оценить при этом роль и степень участия в мятежных событиях отдельных политических организаций и национальных групп. В основу исследования положены материалы архивов и сборник «Документы и материалы, Севастопольское вооруженное восстание в ноябре 1905 года». Москва, 1957, редакторы А.М. Панкратова, А.Л. Сидоров, Г.М. Деренковский.
Ноябрьские события в Севастополе невозможно рассматривать вне связи их с мятежом на эскадренном броненосце «Князь Потемкин-Таврический», антиправительственными выступлениями в Одессе и известной ролью в цепи этих событий лейтенанта Петра Шмидта, – наиболее заметной фигуры в мятежных событиях октября-ноября 1905 года в Севастополе и на Черноморском флоте.
Начнем с личности главного фигуранта описываемых событий – лейтенанта Петра Шмидта.
ТЕРНИСТЫЙ ПУТЬ К СЛАВЕ ПЕТРА ПЕТРОВИЧА ШМИДТА
Петр Петрович Шмидт родился 5 (17) февраля 1867 года в Одессе, в потомственной морской дворянской семье. С петровских времен Шмидты, флотская династия которых началась с корабельного мастера Антона Шмидта, приехавшего строить русские корабли из Франкфурта-на-Майне, честно служили России. Отцом Петра был заслуженный морской офицер, в отставке – адмирал, активный участник героической обороны Севастополя в 1854-1855 годах, Петр Петрович Шмидт. Матерью Петра была Екатерина Яковлевна, в девичестве фон Вагнер, по матери – кн. Сквирская, по первому браку – Скоробогатова.
В отдельных справочных изданиях (в том числе, и на сайтах Интернета) указывается, что девичья фамилия матери Петра Шмидта была Морозова, поэтому считаю целесообразным дать по этому пункту биографии Шмидта развернутую информацию. Дело в том, что до октября 1854 года, Екатерина Яковлевна Вагнер была супругой капитана 2 ранга Скоробогатова Антона Никитича, погибшего от смертельной раны на бастионе Севастополя во время первой бомбардировки союзников. Ранее, фрегат «Флора» под командованием капитан-лейтенанта Скоробогатова отличился в бою, сражаясь в течение ночи 9(21) ноября 1853 года у мыса Пицунда против трех турецких пароходофрегатов, вооруженных 62 орудиями. Имея только 44 орудия, российский парусный фрегат в условиях почти штилевого ветра, вышел победителем. Император Николай I, которому доложили о бое «Флоры» с тремя турецкими кораблями, распорядился командира фрегата капитан-лейтенанта Скоробогатова за отличие произвести в капитаны 2 ранга, офицеров «Флоры» представить к награждению орденами.
Среди отмеченных наградами офицеров фрегата были братья, – старший офицер фрегата лейтенант Владимир Петрович Шмидт и вахтенный начальник – лейтенант Петр Петрович Шмидт. Произведенный 25 ноября в капитаны 2 ранга Антон Никитич Скоробогатов в том же году за 18 морских кампаний был награжден орденом Св. Георгия 4 ст. В кампании 1854 года он уже командовал линейным кораблем «Ростислав». С начала обороны Севастополя сражался на Малаховом кургане, где и был смертельно ранен. С окончанием Крымской войны на вдове Скоробогатова, Екатерине Яковлевне, женился бывший подчиненный командира фрегата «Флора», к тому времени капитан-лейтенант, Петр Петрович Шмидт, награжденный за храбрость и мужество в войне Орденами Св. Анны 3 ст. с бантом и Св. Владимира 4 ст. с мечами и бантом. Во время обороны Севастополя он был дважды ранен. Старший же брат Петра Петровича, Владимир Петрович, будущий адмирал и сенатор, бывший в героическом бою «Флоры», старшим офицером у Скоробогатова, тоже в некотором роде стал наследником покойного командира, последовательно командуя сначала фрегатом «Флора», затем линейным кораблем «Ростислав».
Отец будущего мятежного лейтенанта, Петр Петрович Шмидт (1828-1888 гг.) вышел в отставку контр-адмиралом, но я не решился бы утверждать, что он сделал блестящую карьеру. Был он человеком честным, добропорядочным, простодушным, доверчивым, но чрезвычайно неуравновешенным и вспыльчивым до самозабвения, и при всем при этом, слабохарактерным. Это не самые лучшие качества для карьеры военного моряка. Статный «капитан с синими глазами», так по-доброму называли Шмидта-отца сослуживцы и дамы…
Мама Шмидта, Екатерина Яковлевна (1835-1877), урожденная фон Вагнер, умрет, когда Пете будет только 10 лет. На всю последующую жизнь он унаследует от нее болезненную восприимчивость к боли, бедам других людей, призвание к общественным наукам и общественной деятельности, музыкальность, неуравновешенную нервную систему. Екатерина Яковлевна стойко выдерживала бурные перепады характера мужа. Жили они в ту пору в Одессе. Там старший Шмидт служил капитаном на одном из пароходов Русского Общества Пароходства и Торговли. Там же, в Одессе, 5 февраля 1867 года родился Петр.
Глава семейства оставляет службу в РОПиТ и пытается стать главным учредителем Новороссийского пароходства. Вкладывает в это предприятие немалые деньги, доставшиеся ему в приданое за женой и … прогорает, семья с тремя маленькими детьми остается без средств к существованию. Из этой финансовой катастрофы семья едва ли смогла бы самостоятельно выбраться, если бы не помощь старшего брата незадачливого коммерсанта, – Владимира Шмидта.
Владимир Петрович Шмидт помог брату вернуться на действительную военную службу и рассчитаться с долгами. Отца Петра Шмидта назначили градоначальником города и старшим морским начальником порта Бердянск, с присвоением очередного воинского звания капитан 2 ранга. На ближайшие десять лет семья обоснуется в этом портовом городке. Потеря семейного капитала была не самой большой бедой семьи Шмидтов. До рождения Петра, в семье умерли от воспаления мозга друг за другом три сына. Это тревожный во всех отношениях симптом повлиял на то, что всю свою последующую короткую жизнь Екатерина Яковлевна мучилась тревогой о здоровье маленького Пети, и к тому были весьма серьезные основания. Он рос болезненным ребенком, легко возбудимым, необыкновенно чувствительным и тонким душой. Петр обладал отличным музыкальным слухом, хорошо играл на скрипке, рояле, виолончели, пел, рисовал, отличался недюжинными математическими способностями. Петя обращал внимание окружающих своей задумчивостью, и совсем не детской грустью. Суждения подростка иногда поражали мудростью, за что домочадцы нередко шутливо называли его «главой семьи». Как писала в своих воспоминаниях сестра Петра, Анна Петровна Избаш: «Петя любил мать тревожной любовью очень нервного ребенка и постоянно боялся потерять ее. Раз ночью маленький Петя разбудил нас и бросился в комнату матери с криком: «Мама, мне снилось, что ты умрешь через два года!». Мать умерла через два года после его сна. Екатерине Яковлевне едва минуло 42 года. Ее любимому единственному сыну исполнилось 10 лет… Смерть матери сделала его одиноким на всю оставшуюся жизнь», – вспоминала сестра Петра Шмидта.
Со смертью матери беды семьи не закончились. Вскоре трагически уйдет из жизни старшая сестра Анны и Петра, – Мария. Набожная, аскетичная, она какое-то время заменяла им мать. Мария Петровна вышла замуж за гвардейского офицера, владельца поместья на Орловщине, старше ее на 30 лет, человека иного склада и воззрений. Супружеская жизнь ее была безрадостной. В один из дней 1890 года Мария повесилась в своей спальне.
Чтобы преждевременно не навязывать читателю свои соображения по сложной наследственности Петра Шмидта, не стану комментировать изложенной только что информации…
В Бердянске Петр закончил четыре класса гимназии и, тринадцати лет, следуя семейной традиции, 12 сентября 1880 года поступил в младший приготовительный класс Морского училища. Закрытое учебное заведение имеет свою специфику, свои традиции, требования и законы. Учился морской кадет Петр Шмидт не более как удовлетворительно. Из воспоминаний однокашников Петра по Морскому корпусу, выясняется, что у него практически не было друзей, что он не без оснований подозревался в воровстве мелких денег из висящих в гардеробе шинелей одноклассников (клептомания?). Однокашники отмечали также периодически случавшиеся с Петром психические припадки. Не без основания, те же одноклассники считали, что подобные явления были весьма вескими основаниями для отчисления Петра Шмидта из корпуса, уж если не по низким моральным качествам, то по состоянию здоровья. И, что единственной причиной оставления Шмидта в корпусе был большой авторитет в военно-морских кругах его дяди адмирала и сенатора, кавалера всех российских и многочисленных иностранных орденов, прошедшего трудный и героический служебный путь на кораблях и бастионах Севастополя, исполнявшего последовательно должности младшего флагмана адмирала Григория Бутакова, командира Тихоокеанской эскадры, члена адмиралтейств – совета и, наконец, – сенатора. И это все при том, что отец Петра Шмидта, Петр Петрович, – тоже был отставным адмиралом, имевшим немалые заслуги. При таких заслуженных родственниках отдельные недостатки кадета Шмидта официально, до поры, не фиксировались, как и то, что сокурсники называли Петра «психом»…
Реакция сокурсников Петра Шмидта на его «особый взляд» на суть вещей вполне закономерна. Наш идеалист попал, по его разумению, в среду «полнейшего разврата и грубой глупости». На каждом шагу он видит пошлое поругание всего того, что было свято для него. Он видит вокруг себя молодых и испорченных до последней крайности людей. Сперва, он пытается избежать этого общества, но это невозможно. Тогда, переломив себя, он входит в него и всеми своими молодыми силенками и неустойчивой психикой старается влиять на окружающих. Но куда ему еще до влияния? Он сам сильно подвержен любому влиянию. Петр увлечен романами Достоевского, пытается понять: почему в жизни так много несправедливости? Любознательный, жадный до знаний, Петр Шмидт, тайком посещает лекции известного профессора-экономиста Н.А. Карышева, знакомится с публицистом Н.В. Щелгуновым и идеологом научного социализма Н.К. Михайловским. С сыном Щелгунова Николаем они однокашники по морскому училищу. Они были главными инициаторами создания в училище кружка юных вольнодумцев. Эрудированный «магистр», – так называют сокурсники Петра за его обширные знания. Часть гардемаринов ему симпатизирует, большая же часть, вполне обоснованно, сторонится и презирает.
Но «магистр» в те годы еще не зацикливается на ортодоксальной революционной идее. Много времени Петр уделяет шахматам, гимнастике, музыке. И все-таки, самый основной предмет увлечения юного Петра Шмидта – жизнь, люди. Уже в те годы к нему приходят радужные мечты «о социалистическом государстве будущего», о всеобщем счастье. Все эти мысли прослеживаются в письмах юного идеалиста к знакомой гимназистке из Бердянска Евгении Тилло. Именно в письмах к ней проявляется стремление сделать счастливым хотя бы одного человека.
14 декабря 1885 года Петру было присвоено звание гардемарина, а 29 сентября следующего года по экзамену (53-м из 67 человек в выпуске), он получил чин мичмана и назначение на Балтийский флот. Свой первый отпуск Петя Шмидт проводит в Бердянске, городке в котором, как уже говорилось, батюшка нашего фигуранта в течение десяти лет был градоначальником и старшим морским начальником. Свой первый офицерский отпуск новоиспеченный мичман провел несколько необычно, – он проработал разнорабочим на местном маленьком заводе сельскохозяйственных орудий. Его работа в течение двух недель в формовочном цехе завода англичанина Гриевза, была явной блажью, но именно об этом факте Петр Шмидт всегда будет вспоминать как о своей великой заслуге, позволяющей ему «профессионально» судить о проблемах рабочего класса России…
С 1 января 1887 года мичман Шмидт приступил к исполнению служебных обязанностей в учебно-стрелковой команде Восьмого флотского экипажа. Служба молодого офицера с самого начала, что называется, не заладилась. Шмидта отличали явно завышенное самомнение и агрессивная амбициозность, что, естественно, не вызывало к нему симпатий сослуживцев – офицеров. А затем последовал поступок, приведший в шоковое состояние и сослуживцев, и все многочисленное семейство Шмидтов. Петр женился на профессиональной уличной проститутке. Звали ее Павлова Доминика Гавриловна. Некоторые исследователи жизни Шмидта высказывают предположение, что с Доминикой Павловой Петра познакомил однокашник по училищу, его черная тень до конца дней – Михаил Ставраки. Мало ли подобных «знакомств» было у гардемаринов, но не на каждой же уличной проститутке они обязаны были жениться. Познакомился с Доминикой Петр поздней осенью 1887 года в Петербурге. По существовавшему положению, молодому офицеру рекомендовалось вступать в законный брак не ранее как по истечению трех лет службы. Невеста могла быть только дворянкой; в качестве исключения допускалась женитьба на купеческой дочери. По существовавшему кодексу офицерской чести Петру грозило немедленное и позорное изгнание со службы. Сам Петр объяснял свой своеобразный поступок желанием перевоспитать нравственно падшую девушку. Сделать счастливой жизнь хоть одного человека Петр Шмидт считал своим нравственным долгом… Он пытался вытянуть ее из болота проституции: дал ей свою фамилию, научил грамоте. Пройдут годы и она станет писать на своего арестованного мужа клеветнические письма, выставлять на продажу с соответствующим рекламным приложением его виолончель… Это 17 лет спустя Петр Петрович скажет: «Лучший способ отомстить адмиралу Чухнину это подарить ему на день право владения моей женой». А пока юный альтруист верит, что он совершил «подвиг духа» женившись на уличной девке.
Чтобы избежать неминуемого в такой ситуации суда чести с последующим изгнанием с военной службы, мичман Шмидт в соответствии с поданным рапортом, ссылаясь на проблемы со здоровьем, получает «Внеочередной 4-месячный отпуск внутри Империи», «Продолжение отпуска еще на три месяца по домашним обстоятельствам», «Шестимесячный отпуск по болезни». За этими лаконичными записями послужного списка скрываются все признаки служебного тупика и очевидные «прелести» семейной жизни молодоженов, – подозрительность, злобность, грубые оскорбления на фоне длительных истерик. Всего в послужном списке адмиральского сынка и сенаторского племянника не укажешь. Но, тем не менее, из анализа послужного списка Петра Шмидта следует, что смерть его отца последовала сразу за женитьбой сына.
Итак, мичман Шмидт уже через год (21 января 1888 года) отчисляется от должности в 6-месячный отпуск «по болезни с последующим переводом на Черноморский флот по причине не подходящего ему климата». Неуживчивый характер и опрометчивая женитьба явились причиной того, что у Шмидта не сложилась служба и на Черноморском флоте. Здесь у него произошел первый серьезный нервный срыв, обнаруживший симптомы тяжелой душевной болезни. Он был госпитализирован.
Доминика Павлова ждала ребенка. Ему нужно было дать имя. Преданный чувству «нравственного долга» Петр Шмидт регистрирует свои отношения с Павловой. 28 февраля 1889 года в семье П.П. Шмидта и его жены Доминики Гавриловны Павловой родился сын Евгений. После лечения Шмидту был дан 11-месячный отпуск по болезни. В марте 1889 года с диагнозом «депрессивный и неврастенический синдром» он был помещен в московскую психиатрическую лечебницу А. Савей-Могилевича. А 24 июня этого же года был удовлетворен рапорт П. Шмидта об отставке. По истечению отпуска, без лишней огласки, Шмидт чином лейтенанта был уволен от службы по болезни.
По воспоминаниям сестры Петра, – рождение сына не изменило легкомысленного отношения Доминики Павловой к семейной жизни: она оставалась невежественной и порочной, часто исчезала из дома, пила… Похоже, этой несчастной «по жизни» женщине, уже немало пережившей, очень нелегко было терпеть рядом с собой душевнобольного мужа, но и свидетельство сестры Петра в данной ситуации едва ли могло быть объективным.
О том, чем был занят Шмидт в 1890-1892 гг. имеются некоторые сведения в фонде музея П.П. Шмидта в Очакове. Фотокопии воспоминаний знавших Петра Петровича по работе в Азово-Черноморском банке в Таганроге. К этому периоду относится фотография маленького Жени на детском велосипеде. Спокойная, размеренная жизнь простого обывателя показалась Петру Шмидту слишком обыденной и не героической.
Неожиданно получив наследство после смерти тетушки по матери, А.Я. Эстер, Шмидт с женой и маленьким Женей уезжает в Париж и поступает в школу воздухоплавания Эжена Годара. Под именем Леона Аэра пытается освоить полеты на воздушном шаре. Но избранное предприятие не сулило успеха, семья бедствовала, и в начале 1892 года они переехали в Польшу, затем в Лифляндию, Петербург, Киев, где полеты Леона Аэра также не дали желаемых сборов. Шмидты задолжали за гостиницу. Шар, вместе с оборудованием для обеспечения полетов, пришлось продать.
Попадая в сложные жизненные переделки, Петр Шмидт, на время забывал о своей «непомерных» амбициях. Так и теперь, поборов неуемную гордыню, Шмидт пишет письмо дядюшке с просьбой оказать ему помощь в возвращении на флот, и 27 марта 1894 года обращается с прошением на высочайшее имя «о зачислении на военно-морскую службу («… здоровье мое позволяет мне продолжить службу Вашему Императорскому Величеству, а, посему, представляя при сем медицинское свидетельство, всеподданнейше прошу: дабы повелено было определить меня на действительную службу …»).
Вице-адмирал В.П. Шмидт не замедлил откликнуться на просьбу своего незадачливого племянника: «Я выхлопотал тебе зачисление в 18-й флотский экипаж в Петербурге…».
22 июня 1894 года отставной лейтенант 2-го флотского Черноморского экипажа П.П. Шмидт приказом по Морскому ведомству за № 94 был определен на службу прежним чином мичмана с зачислением в 18-й флотский Балтийский экипаж на строившийся крейсер 1 ранга «Рюрик». Однако и на этот раз, все по тем же причинам сложных семейных отношений и неуравновешенного характера, ему пришлось переменить место службы. Похоже, были к тому и другие причины. Военно-революционная организация Балтийского флота, которую возглавлял его друг и однокашник по училищу Николай Щелгунов, разгромлена, а сам он арестован. Петр не скрывал своих контактов с революционными флотскими романтиками, но в отличие от своих товарищей он имел заботливого и могущественного дядюшку. И на этот раз дядя способствовал переводу племянника на Тихоокеанскую эскадру, препоручив заботу о нем на месте командующему эскадрой и своему бывшему подчиненному контр-адмиралу Григорию Чухнину. За полтора года службы на кораблях эскадры Петр последовательно сменил все имевшиеся в наличии корабли и на каждом его непременно изгоняли решением совета кают-компании, мягко скажем, – за неуживчивость. В течение длительного времени историки, исследовавшие биографию Петра Шмидта, объясняли такое явление исключительно демократическими взглядами нашего фигуранта и реакционной сущностью офицерского состава эскадры.
Начал Петр свою дальневосточную службу с боевых кораблей: вахтенный начальник миноносца «Янчихе», крейсера «Адмирал Корнилов», затем последовали: буксир «Силач», транспорт «Ермак», канонерская лодка «Горностай», буксир «Надежный». Это при том, что «Силачом» командовал известный гидрограф и милейший человек капитан 2 ранга П.С. Павловский, «Горностаем», так же широко известный в своих кругах гидрограф, синоптик и журналист капитан 2 ранга А.А. Новаковский. Новаковский был автором очерков по истории флота России. Общение с этими неординарными личностями стало определенной вехой в продолжении формирования Петра Шмидта как моряка и социолога. Но и на этих судах, к сожалению, «неугомонный лейтенант» не задержался. Что было причиной столь частых переводов с корабля на корабль? Прежде всего, – это упорное нежелание серьезно относиться к своим служебным обязанностям. Самый близкий Петру Петровичу человек, его сын, вспоминает: «Отец любил море и его тайны, но военной службы не выносил и, и как большинство моряков, всю жизнь мечтал о береговом месте». Вот это уже более основательная причина, служебных неудач, только следует добавить, что подобное стремление всегда сопутствовало плохим морякам…
Здесь уместно уточнить, что именно Тихоокеанская эскадра в те годы отличалась наибольшей демократичностью взглядов офицерского состава и наибольшей лояльностью командования, по сравнению с Черноморской и особенно с Балтийской эскадрами. Более того, прекрасно осознавая, что строптивого мичмана курирует командир эскадры, офицеры кораблей, тем не менее, настойчиво претворяли в жизнь свои требования по изгнанию из своих коллективов Петра Шмидта. Исследователи биографии Петра Шмидта тщательно анализировали каждый год и каждый месяц его незадавшейся военно-морской карьеры, пытаясь обнаружить в ней хотя бы крупицы героики, и иногда им это удавалось.
В июне 1897 года Шмидта назначили вахтенным начальником на мореходную канонерскую лодку «Бобр», которой командовал капитан 2 ранга М.П. Молас. Это уже был боевой корабль с соответствующими требованиями к службе. Командир корабля предпринимает все возможные меры для списания с корабля строптивого офицера. При стоянке корабля в японском порту у Шмидта вторично резко обостряется нервная болезнь, и его помещают в морской лазарет Нагасаки. По возвращении во Владивосток, Шмидт назначается старшим штурманом на буксир ледокольного типа «Надежный», но и здесь он не задержался.
Показателен приказ контр-адмирала Чухнина: «… За противодисциплинарные поступки относительно судового командира и за таковой же рапорт, поданный 23 августа, лейтенант Шмидт арестовывается с содержанием на гауптвахте на три недели». (Из приказа командира Владивостокского порта контр-адмирала Г.П. Чухнина от 30 августа 1897 года).
За этим последовал другой приказ: «…Вследствие рапорта лейтенанта Шмидта предлагаю главному доктору Владивостокского госпиталя В.Н. Попову назначить комиссию из врачей и при депутате от Экипажа освидетельствовать здоровье лейтенанта Шмидта… Акт комиссии предоставить мне». (Из приказа командира Владивостокского порта контр-адмирала Г. Чухнина от 28 октября 1897 года).
Официально было объявлено, что у Шмидта началось обострение почечной болезни. О болезни Петра Шмидта адмирал Чухнин телеграфировал дяде-сенатору и, должно быть, с облегчением вздохнул, предполагая, что после этого его беспокойный подопечный никогда не напомнит о себе. Получив тревожное телеграфное сообщение, заботливый дядюшка способствовал переводу племянника для продолжения лечения в Петербург. В течение длительного времени Петр проходит курс лечения в лучших психиатрических клиниках столицы, в том числе, и в знаменитой Калинкиной.
Неблагодарная(?) супруга, не оценив методов настойчивого перевоспитания, публично заявила о нежелании жить с психически неполноценным мужем и снова вернулась к своему позорному ремеслу. Родственники Петра пытались доказать, что психическое нездоровье, последнего – прямое следствие его несчастной семейной жизни. Вот уж воистину, с больной головы на здоровую. Если смотреть на развитие событий, объективно, по-человечески, то жизнь Петра на этом этапе вызывает искреннее сочувствие. По биографическим материалам, хранящимся в музее Шмидта в Очакове, следует, что в этот же период Петр Петрович перенес операцию на почках.
В это время мачеха Петра и Анны, не моргнув и глазом, прибрала к своим рукам особняк в Одессе, принадлежавший ранее Екатерине Яковлевне Шмидт, а фактическим наследникам, сыну и дочери не досталось ни копейки. В результате всех этих злоключений, вышедший из психиатрической клиники Петр остался один с малолетним сыном на руках, без средств к существованию но, похоже, он не отчаивается.
В этот период им овладевает новая идея, – создать усовершенствованный воздушный шар и с его помощью нанести бомбовый удар по Парижу. Почему именно Париж стал целью агрессивных устремлений Петра Шмидта доподлинно неизвестно, но есть все основания предполагать, что столица Франции в его воспаленном мозгу ассоциировалась с мировым центром разврата, достойным разорения в первую очередь. С этого момента, потребность в перевоспитании падших женщин, уступила место маниакальному стремлению к самоутверждению и мировой известности, любыми средствами, даже ценой собственной жизни. Всепоглощающая цель – достичь мировой славы и известности, потребность жертвенного подвига будет теперь сопровождать Петра до конца жизни.
В это время адмирал Владимир Петрович Шмидт делает все для того, чтобы Петра по выписке из клиники признали «практически здоровым». В результате, 24 сентября 1898 года приказом по Морскому ведомству за № 204 лейтенант Шмидт был вторично уволен от службы в запас флота, но уже с правом службы в коммерческом флоте. В декабре 1900 года Петр Шмидт назначается старшим офицером на пароход «Ольга». Затем, уже в должности капитана плавает на пароходах «Святой Николай» и «Полезный».
По злой иронии судьбы, семья Шмидта в эти годы живет в Одессе, в доме, расположенном напротив бывшего дома матери Петра, покойной Екатерины Яковлевны Шмидт. В самом конце 1901 года Шмидта назначают капитаном грузового парохода «Игорь», совершавшего каботажные рейсы на линии Одесса – Батум. Об этом периоде сохранились воспоминания подшкипера грузового парохода «Олег» В. Карнаухова-Краухова. Зафиксируйте внимание на этой личности, нам еще предстоит с ним встретиться на палубе мятежного крейсера «Очаков». Но болезнь, похоже, не оставляла Петра. По словам жены, в то время «он нередко подвергался приступам сильной раздражительности, истерии и судорогам. При одном из таких припадков сын его был так напуган, что сделался заикой и таким остался и поныне» (декабрь 1905 года). Последним пароходом Шмидта-капитана стала «Диана» – самый современный корабль, плававший на линии Одесса-Петербург. 28 ноября 1903 года, следуя из Риги в Одессу, при проходе датскими проливами в густом тумане пароход сел на камни. Шмидт перед этим ушел с мостика в каюту, оставив судно на старпома. 16 суток «Диана» билась на камнях. Только на 17-й день, пришедший из Копенгагена спасательный буксир стащил «Диану» с камней.
После этой навигационной аварии путь на капитанский мостик для Петра Шмидта был закрыт. Однако, не без помощи дядюшки, ему удалось избежать судебной ответственности за серьезное навигационное происшествие.
Шла война с Японией, 12 апреля 1904 года, по обстоятельствам военного времени, Петра Шмидта, как офицера запаса флота, вновь призвали на действительную военную службу и направили в распоряжение штаба Черноморского флота. При определении места службы, Петр Шмидт просил назначить его на подводную лодку, на Балтику, но его зачислили в 33-й флотский экипаж. Вскоре он перевез из Одессы в Севастополь семью, которую поселил первоначально на улицу Екатерининскую (ныне улица Ленина) в доме № 83. В Севастополе на этот раз Шмидт не задержался, была удовлетворена его просьба, и он был направлен на Балтику. Уже 14 мая он получил назначение старшим офицером на угольный транспорт «Иртыш», находящийся в Либавском порту. Этот транспорт, приписанный к 2-й Тихоокеанской эскадре, с двухмесячным опозданием, в декабре 1904 года с грузом угля и обмундирования вышел вдогонку эскадре.
Назначение Шмидта было вполне логичным и состоялось, с учетом его опыта самостоятельных океанских переходов. Остается еще удивляться, что Петра Петровича не назначили командиром «Иртыша». Видимо, еще слишком свежи были в памяти командования его прежние «художества» на военном флоте. Независимо от нашего отношения к Петру Шмидту как к личности, приходится признать его особые качества как капитана и судоводителя. При перешвартовке «Иртыша» в гавани Либавы, при сильном ветре разорвался буксирный трос, и судно стало сносить в сторону причалов. При наличии на мостике командира капитана 2 ранга Ергомышева и капитана порта, только Шмидт, правильно оценил ситуацию и своевременно предпринял все необходимые действия, тем спас судно от грозящей аварии. К сожалению, в этой ситуации, он нахамил портовому начальнику и за это был наказан адмиралом Рожественским.
Отношения Шмидта с Ергомышевым были окончательно испорчены после того, как физически не успевая загрузиться до полных норм углем для эскадры, командир дал указание имитировать полную загрузку трюмов принятием в цистерны забортной воды… Старший офицер резко выступил против такого явного очковтирательства. Везти вместо угля через океан морскую воду воюющему флоту? «Приказывайте кому-нибудь другому, а я в таком преступлении участвовать не хочу», – заявил старший офицер лейтенант Шмидт. И снова – конфликт.
Сводные братья Петра Шмидта с первого дня войны уже находились на театре военных действий. 31 марта 1904 года на внешнем рейде Порт-Артура подорвался и погиб броненосец «Петропавловск», на борту которого находились командующий Тихоокеанской эскадрой адмирал С.О. Макаров, художник-баталист В.В. Верещагин и оба брата лейтенанта Шмидта (от брака его отца с Ольгой Николаевной Бутеноп) – флаг-офицер С. Макарова Владимир Шмидт и его брат Лев. Лев погиб. Ему было 20 лет. Владимир остался жив, но был тяжело ранен. По поводу гибели Льва Петр Шмидт писал в письме к сыну 12 апреля 1904 года: «Несчастный мальчик. Он, наверное, из чувства дружбы к Володе пошел с ним в бой на «Петропавловске». Упокой Господи, душу его». В севастопольской квартире в кабинете Шмидта будут висеть портреты адмирала С. Макарова и погибшего брата Льва.
Чтобы помочь осажденному Порт-Артуру Петр Шмидт разработал план доставки продовольствия и медикаментов. «…Я предлагаю лично доставить в Порт-Артур пароходы с мясными консервами и всем необходимым, предлагаю прорваться в этот порт на коммерческих, не вооруженных артиллерией пароходах… в худшем случае эта экспедиция закончится потерей одного, впереди идущего парохода, командование которым я беру на себя. Остальные же дойдут благополучно… Помогите же, русские люди, выполнению мною задуманной экспедиции!». Это потом, во время ареста на борту броненосца «Три Святителя», о причинах поражения в войне и бедственного положения народа России мятежный лейтенант напишет: «Все, что умело лгать, воровать и не думать, все это нагло лезло наверх и командовало не только кораблями, но всем русским народом… Кто не был раб, тот был преступник».
Эскадре предстояло совершить кругосветный переход на Дальний Восток, исключительно сложный для боевых кораблей и их экипажей. Шмидт же этим маршрутом, через Суэцкий канал, неоднократно проводил океанские пароходы, – для него эта задача была привычной и необременительной. «Шмидт был хорошим моряком, любил море и морскую службу. Но не на военном флоте. Ему всегда хотелось являться господином своих действий, что на военной службе в полной мере никогда невозможно… Он был склонен работать порывами, а не систематически. Шмидт был незаменимым членом кают-компании: веселым собеседником, хорошим товарищем и приятным компаньоном при съездах на берег, и мы, молодежь, за это его очень любили. Но и его общительность и веселость отличались порывистостью, и часто на него находили периоды хандры и апатии, тогда разговорчивость пропадала, и он ходил мрачный и нелюдимый…
Что мы особенно в нем ценили, это игру на виолончели. Когда он по вечерам имел настроение, то садился у двери своей каюты и начинал играть… Нежные, задушевные звуки лились так красиво, сливаясь с шепотом морских волн, и исчезали где-то вдали, в темноте сгустившихся сумерек… Мы как очарованные сидели кругом и слушали. Много приятных вечеров он доставил нам, и мы обязаны его музыке приятными переживаниями на «Иртыше». В игре Шмидта выливалась вся его душа – мятежная, неудовлетворенная, уносящаяся за химерами и всегда несчастная, но гордая. Он, несомненно, был поэтической натурой и сам себя не понимал. И, во всяком случае, меньше всего походил на революционера-фанатика. Ни холодного расчета, ни честолюбия и цинизма в нем не было. Увлекаясь сделать России что-то хорошее, он попал на ложный путь и заблудился», – вспоминал Г.К. Граф.
Но и в этой ситуации происходит трудно объяснимое, для непосвященных, явление, – в феврале Шмидт внезапно для всех откомандировывается с корабля. То, что Шмидт был болен, – это очевидно. Припадки случались с ним раза два-три в месяц. По мнению большинства офицеров «Иртыша» списание старшего офицера произошло с подачи командира судна, с которым у Петра Петровича явно не сложились отношения. По другим обрывкам информации, старшего офицера «Иртыша», рвавшегося на театр военных действий, поразила неожиданная и необъяснимая болезнь. Командир до офицеров транспорта довел лишь то, что по состоянию здоровья лейтенант Петр Шмидт не может долго находиться в тропическом климате… Вот так-то раньше, служа на «Диане», мог неоднократно и без всяких ограничений плавать, а теперь вдруг, нет и все тут. Думаю, что как человек с известным житейским опытом и довольно изобретательный, Шмидт прекрасно понимал, что после разгрома японцами Порт-Артурской эскадры и капитуляции Порт-Артура (списание Шмидта с корабля произошло через несколько дней после официального сообщения о гибели наших кораблей в Порт-Артуре, а в Петербурге, соответственно, о несчастье постигшем флот было известно несколько ранее), у Второй Тихоокеанской эскадры не оставалось реальных шансов на успех. Обстановка была более чем сложная, шансов на прорыв было немного, это прекрасно понимали все офицеры эскадры от командующего до последнего молодого мичмана. Понимали все, но покинуть корабли, идущие почти на верную гибель решались лишь утратившие понятие чести одиночки.
В составе Второй эскадры было несколько транспортов, укомплектованных гражданским персоналом, в их числе, транспорт медицинского обеспечения «Орел», на котором было много женщин, но и те вели себя весьма мужественно в походе и в процессе цусимской трагедии, так что случай со Шмидтом был по всем признакам из ряда вон выходящим. Кстати, в Цусимском сражении «Иртыш» погиб с большей частью команды. Так что, был у лейтенанта Шмидта реальный шанс совершить подвиг, но он, похоже, предназначал себя для более значимого, жертвенного подвига. Постараюсь, все-таки быть справедливым и в меру сострадательным, Петр был серьезно болен, – в течение всего похода два-три раза в месяц с ним случались припадки. Лицо чернело, делались конвульсии, он задыхался.
Из воспоминай Гаральда Графа – офицера транспорта «Иртыш»: «Я узнал, что командир получил приказание из Главного Морского штаба списать старшего офицера, кажется по его же ходатайству, как офицера запаса перешедшего известный возраст. Это распоряжение только случайно не застало нас в Либаве, и потому Шмидт совершил переход в Саид… Итак, – предельный возраст в 38 лет? Даже на кадровой службе лейтенанты служили до 40 и более лет. Скорее всего, дело в том, что к известному моменту один из сводных младших братьев Петра, Лев, погиб на борту «Петропавловска» вместе с адмиралом Макаровым, второй, – Владимир, получил тяжелую рану под Порт-Артуром и в то время уже находился в японском плену. В этой ситуации родной, заботливый дядя посчитал себя обязанным сохранить жизнь племяннику. Но война продолжалась, и даже дядя-сенатор не мог добиться увольнения со службы племянника-офицера. Зато теперь в задачу дядюшки входило подыскание для племянника необременительной, спокойной должности. Основания вернуться на Черное море у Шмидта были более чем весомые. Черноморским флотом командовал его старый «куратор» по Тихоокеанской эскадре – адмирал Чухнин, бесконечно уважающий адмирала Владимира Шмидта, и в части касающейся, знакомый с проблемами Петра Шмидта. В феврале Шмидта списывают с «Иртыша», в начале апреле он прибывает в Севастополь с прикомандированием к 28-му флотскому экипажу.
К моменту возвращения Петра Шмидта в Севастополь, Доминика Гавриловна уехала в Петербург, прихватив с собой наиболее ценные вещи. Этому предшествовала мерзкая по своей сути история. Еще во время пребывания Шмидта в Либаве, его развратная женушка, без зазрения совести сообщает, что она ждет ребенка. Сообщение это очень удивило Петра Петровича, но реакция на сообщение была несколько не стандартная. Петр Шмидт сообщает жене, что он рад безмерно и, что если родится девочка, то назвать ее следует Катенькой. В злокозненных ухищрениях супруги Петр Петрович убедится позже. А пока он убит горем при последовавшем сообщении о смерти новорожденной. Сестра Шмидта, Анна Петровна Избаш, в своих воспоминаниях по этому печальному поводу заметит: «Симуляция ожидания ребенка… в отсутствие брата – что-то преступное, темное, измышленное для каких-то личных выгод этим лживым и враждебным брату существом…».
Петра Петровича назначают служить в 28-й флотский экипаж, и он с сыном перебрался во флигель на Соборной улице. На данном этапе, неугомонного лейтенанта до глубины души возмущало политическое и человеческое равнодушие, безучастность коллег-офицеров к условиям жизни матросов. Шмидт активно участвует в общественной жизни Севастополя. Он член городского родительского комитета. Есть сведения, что Петру Петровичу принадлежит идея создания кассы взаимопомощи для моряков. Шмидт мечтал создать Великую Всероссийскую партию социалистов-работников и, по всей вероятности, собирался стать ее вождем. Бесспорно одно – Петр Шмидт был бескорыстным, бескомпромиссным человеком с крайне возбудимой, болезненной психикой, легко поддающимся эмоциям и сторонним влияниям. 15 мая 1905 года Евгений Шмидт считает одним из страшных, роковых в жизни своего отца. В этот день в Севастополе была получена телеграмма о разгроме русского флота в Цусимском сражении. Петр Петрович переживал поражение России в войне с Японией как страшную беду русского народа, свою личную трагедию, после которой, как писал его сын, так и не смог прийти в себя. Грубо и вульгарно это будет звучать, но попросту очередной раз более основательно «поехала крыша».
Вот как запомнилось 15 мая 1905 года Евгению Петровичу Шмидту: «За час до обеда с треском распахнулась дверь и в столовую ворвался отец. Я взглянул на него и обомлел. Он был в пароксизме такого невероятного сумасшедшего бешенства, в каком я ни разу не наблюдал его (а я видел виды!). Лицо его почернело и дергалось судорожными гримасами, глаза потеряли человеческое выражение и стали стеклянными и незрячими, чуждыми и страшными. В горле у него кипело и клокотало. Видимо, отец боролся со спазмами, душившими его, не мог их осилить и задыхался. Я в ужасе бросился к нему. Отец на меня и не взглянул, да вряд ли он меня и видел тогда перед собой. Рванув обоими руками воротник белоснежного кителя так, что отлетели крючки, отец в исступлении забегал из угла в угол, отбрасывая ногой попадающиеся ему стулья. Наконец душивший его страшный гнев получил выход, и стекла нашей квартиры зазвенели от его неистового крика.
– Альфонсы! – гремел отец. – Альфонсы на содержании у государства! На голову народа обрушился позор кошмарный, неслыханный, невероятный, а эти мерзавцы, эти предатели, эти сутенеры в белых перчатках и лакированных башмаках сидят с бл…ми в ресторанах и гнусавят: «Ну что ж, пошлем новую эскадру». То есть, пусть новые жертвы, новая кровь, новый позор, а нам дела нет, мы, по-прежнему, будем кутить с проститутками и состоять на содержании у народа! Мы – белая кость! Откуда эти люди? Кто они? Русские или американцы? Что они думают? Чем живут, какие чувства владеют их жалкой душой?».
Весть о Цусимской трагедии очень болезненно отозвалась во всех уголках необъятной Российской империи. Разгром флота ассоциировался с поражением в войне с Японией. В народе, в войсках и на флотах опасное брожение. По правительственному указу при военном министерстве создается особая комиссия, а в военных округах и на флотах – «особые совещания» с целью пресечения антиправительственных настроений и пропаганды. В «особом совещании» при Командующем Черноморским флотом кроме самого Главного Командира состоят: комендант Севастопольской крепости, начальник 13-й пехотной дивизии, командир севастопольской крепостной артиллерии, начальник учебного отряда Черноморского флота, младший флагман Черноморской флотской дивизии, военно-морской прокурор, начальник Таврического губернского жандармского управления, начальник севастопольской жандармской крепостной команды, представители отдельных кораблей и частей. Докладывая на одном из «особых совещаний» о настроениях в частях и на кораблях флота, военно-морской прокурор подчеркнул, что особенно оживилась революционная пропаганда во флотских экипажах и на кораблях, в частности на броненосце «Екатерина Вторая», среди артиллеристов крепостной артиллерии и саперов, Белостокского и Брестского гарнизонных полков, а также на достраивающемся крейсере «Очаков».
Неделю Петр Петрович был вне себя, близок к полному отчаянию. Он почти не спал. А когда несколько оправился от пережитого, поведал сыну свой план создания «Союза офицеров – друзей народа». «Верю… хочу верить, что найдутся во флоте смелые, честные люди, готовые рискнуть всем – карьерой, самой жизнью ради Отечества… Сорганизовавшись, мы сумеем привлечь на свою сторону слабых и нерешительных. Мы убедим их, что преступно думать о теплых местечках в тот страшный час, когда Родина гибнет, когда решаются судьбы многих поколений! Нет, не может русское офицерство быть поголовно врагом вскормившего его народа!», – излагал свои мысли Шмидт сыну.
В союз вошли, кроме автора идеи, давний друг Шмидта по Сибирской флотилии капитан инженер-механик военного транспорта «Дунай» Виктор Генрихович Володзько-Костич, инженер-механик поручик 29-го флотского экипажа Максимилиан Гармсен, и флотский артиллерист Вердеревский. На первый взгляд может показаться, что взбалмошный Петр Шмидт увлек «своей» идеей комплексующих неудачников по службе и по жизни, инородцев… Но обратите внимание хотя бы на лейтенанта Дмитрия Вердеревского. Закончив Морской корпус в 1893 году, этот офицер успел побывать в кругосветном плавании, с 1900 года по 1904 год, «числясь в запасе флота», возрождать садоводство в Туркестане, и теперь, как и Петр Шмидт, по условиям военного времени, вернулся на службу, и командует номерным миноносцем № 255. До марта 1917 года, Дмитрий Николаевич, не считал возможным напоминать о своем «сотрудничестве» со Шмидтом, зато, начиная с 1906 года он «сделал» выдающуюся карьеру в братстве «Вольных каменщиков», пройдя все ступени вплоть до 18-й степени в ложе «Астрея», в 1929 году, и Великого мастера Ареопага Ordo ab Chao в 1946 году. Именно столь плодотворное сотрудничество в масонском братстве было основной причиной того, что в июне 1917 года Дмитрий Николаевич становится Морским министром Временного правительства. Судьба остальных «заговорщиков» была не столь блистательна, и мы о них поговорим несколько позже…
Петр Петрович написал воззвание к офицерам Черноморского флота. Воззвание это было адресовано: Главному командиру Черноморского флота, начальнику минной дивизии, в штаб линейных кораблей флота, в кают-компании броненосца «Ростислав», крейсера «Очаков», нескольких минных крейсеров, транспорта «Дунай» и др. И надо же такому случиться! Когда последний конверт с «воззванием» скрылся в почтовом ящике, когда с плеч его неугомонного автора «свалилась гора» и отец и сын отправились на Приморский бульвар, перед ними, как из-под земли, возникла грозная фигура Главного командира Черноморского флота. Вице-адмирал Чухнин прибыл в Севастополь с Тихоокеанского флота в мае 1904 года. Антипатичного ему лейтенанта Шмидта Григорий Иванович узнал сразу. Стал грубо его отчитывать за то, что одет не по форме, «щеголяет в плаще». Увидел, что воротник застегнут только на один крючок. Бросив еще несколько нареканий в адрес своевольного офицера, воскликнул гневно:
– О чем вы думаете, хотел бы я знать?
– О России, ваше превосходительство, – ответил, едва сдерживая себя, лейтенант Шмидт.
Неподалеку на скамейке сидела в ожидании мужа Мария Павловна Володзько. Адмиралу, видимо, доставляло особое удовольствие «песочить» строптивца в присутствии молодой очаровательной дамы.
30 мая 1905 года штаб флагмана Черноморской флотской дивизии направил начальнику губернского жандармского управления в Севастопольском градоначальстве три экземпляра отпечатанного на гектографе воззвания за подписью «Союза офицеров – друзей народа». Жандармы очень старались, но обнаружить автора воззвания им не удавалось. Как это похоже на «работу» наших правоохранительных органов, – здание городской жандармерии располагалась на Соборной улице, – напротив флигеля, в котором проживал Петр Шмидт с сыном… Как вспоминал потом Евгений Шмидт, отношение к листовкам Союза офицеров преобладало безразличное, иногда – ироническое, редко – враждебное.
По всему было видно, что наступила пора лейтенанту Шмидту и службой заняться.
БРОНЕНОСЕЦ «ПОТЕМКИН» В МЯТЕЖНОЙ ОДЕССЕ; СПЛАНИРОВАННАЯ АКЦИЯ ИЛИ НЕПРЕДВИДЕННАЯ СЛУЧАЙНОСТЬ? ПРИГЛАШЕНИЕ НА ДЕГУСТАЦИЮ «ЦУКАТОВ» В ОДЕССКУЮ ЛАВОЧКУ ГОСПОДИНА ЦУКЕРБЕРГА
Хорошо представляя морально-боевые и служебные качества Петра Шмидта, и в очередной раз, идя навстречу просьбе сенатора Владимира Шмидта, Чухнин, направляет беспокойного лейтенанта в Измаил, командиром старенького номерного миноносца с экипажем в 17 человек, для начала определив срок его командировки в два месяца. 13 июня, получив на руки командировочное предписание, Шмидт должен был прибыть к месту службы 15 числа. Казалось, ну что еще нужно офицеру, призванному из запаса, имеющему проблемы со здоровьем…. Более того, рядом Одесса, родной город, с многочисленной родней, с коллегами по службе в Добровольном флоте. Но не тут-то было, – мятежная, романтическая? душа Петра Петровича рвется к кипучей общественной деятельности.
Обратите внимание, – Петр Петрович выехал в командировку почти одновременно с выходом из Севастополя броненосца «Потемкин».
Как старший по возрасту и сроку пребывания в звании, лейтенант Шмидт был назначен старшим в группе из двух номерных миноносцев, обеспечивавших режим плавания и рыболовства на Дунае. Офицер, имеющий большой опыт корабельной службы, по прибытии к месту ответственной командировки, должно быть, с первого же часа пребывания в Измаиле займется своими прямыми обязанностями… У Петра Петровича на этот счет было свое, особое, мнение… Учитывая значительное удаление от командования флота, находящегося в Севастополе, и близкое расположение желанной Одессы; с учетом практически неограниченного запаса свободного от служебных обязанностей времени, у Шмидта были все условия для активной публицистической и общественной деятельности. В этих условиях контакты Шмидта с одесской общественностью и с так называемыми демократами всех мастей можно рассматривать как вполне естественные. В специфических, местных буржуазных кругах одессита и моряка Шмидта тоже принимали как своего. Все предыдущие месяцы он регулярно отправлял свои корреспонденции в московские и петербургские издательства, печатался в Одессе. Теперь же он в 60 километрах от города своей юности, своей мечты! Стоит ли тратить время попусту?
Самое время заметить, что на дворе стоял июнь 1905 года. На площадях, бульварах, в порту и в подворотнях Одессы вызревало событие, впоследствии известное как «Одесское восстание», нам хорошо знакомое с детских лет по повести Валентина Катаева «Белеет парус одинокий», – чудная романтическая сказка для детей среднего возраста. Все понятно, Катаев был детским писателем, а мы с вами в основном обсуждаем взрослые проблемы, поэтому для освещения реальной обстановки в Одессе июня 1905 года обратимся к более объективным свидетельствам. Развернем весьма авторитетный, в свое время, журнал «Исторический вестник» за 1907 год и обратимся к публикации журналиста Орлицкого. Журналист берет интервью в Одессе у лидера Комитета, ставящего своей задачей создание «Социальной пролетарской республики» Сергея Самуиловича Цукерберга.
Цукерберг: «Моряки уже с нами за освободительное движение. Сегодня вы увидите и услышите будущего адмирала Черноморского флота, когда мы завладеем эскадрой».
Орлицкий: «А когда вы завладеете эскадрой?».
Цукерберг: «Матросы на нашей стороне. Офицеров, которые несогласны, Шмидт пообещал побросать в воду. А раз броненосцы будут наши, то весь юг будет наш. Здесь создается Южная республика с Крымом и плодороднейшими землями Волыни и Подолии… Пусть старая насильница, некультурная Москва погибнет от внутренних раздоров. Это нас, южан не касается… У нас будет чудное, незамерзающее море и лучшие пшеничные земли, виноградники и шелководство, первоклассные порты и крепость Севастополь с броненосным флотом».
Орлицкий: «А народ Южной республики»?
Цукерберг: «Народ! Эти хохлы-волопасы пойдут за интеллигенцией… У нас капиталы, наука, энергия, мы господа в торговле и политике. Заставим, коли добром не уживутся…».
Орлицкий: «Выходит, ваша «Южная республика» со столицей в Одессе будет царством евреев?».
Цукерберг: «А хотя бы и так! Пусть будет царство семитов. В России его организовать удобнее, чем в песках Палестины, или где-нибудь в Уганде. На Черном море воскресим Карфаген… Мы, евреи, создадим торговое государство, создадим капиталы, торговлю, коммерческий флот… Занимать деньги со временем и Европа будет у нас в Одессе, а не в Париже или в Берлине… Богатым евреям, которые сейчас скупятся на революцию, достанется! Их склады сожгут, дома разграбят. Будут убитые, раненые, оскверненные синагоги. Мы к этому готовы. Это не больше, как расплата за грядущее царство семитов на Черном море. Не в далекой Палестине, или Аргентине оно должно воскреснуть, а здесь, где миллионы евреев живут уже сотни лет»…
Орлицкий: «Когда же начнется восстание?».
Цукерберг: «Ждем сигнала, у нас в городе все готово давно!».
Скажу честно, когда я десяток лет назад прочитал в «Историческом вестнике» эту публикацию, то сразу возникло подозрение, что предприимчивый журналист, подстраховываясь псевдонимом, ловко преподносит «жареные» факты о событиях, якобы имевших место, более двух лет назад. Смута, прокатившаяся по России в основном уже улеглась, – можно теперь и посудачить на эту тему. Ну, а теперь, когда я ознакомился с протоколом допроса Б.М. Берга, о котором еще пойдет речь; где из письма, использованного как вещественное доказательство его активного участия в ноябрьских событиях в Севастополе, опять упоминается Южная республика со столицей в Одессе, включающая Крым, то публикацию Орлицкого приходится воспринимать всерьез…
Далее, Орлицкий пишет, что его заинтересовали и поразили своей грандиозностью планы «комитета» и он остался на начинающемся митинге, в ходе которого он услышал еще более удивительные вещи: оказывается лейтенант Шмидт спланирован комитетчиками в протекторы Южно-Русской республики до того момента, когда все успокоится и будет избран президент. Услышал Р. Орлицкий и то, что в планируемых событиях решающая роль отводится броненосцу «Потемкин». В назначенный день на нем произойдет восстание, и броненосец подойдет в Одессу для помощи повстанцам. По плану комитета ему ставилась задача обстрела правительственных войск. О том, как развивались события в Одессе, и какое участие принял в них броненосец «Потемкин» нам сейчас и предстоит поговорить...
У историков революционного движения стало уже традицией восстание на броненосце «Потемкин» определять как знаковое событие в революционном процессе 1905-1907 годов, – своего рода детонатор последующей революционной бури на юге России. Это слишком наивный и упрощенный взгляд на сложный и глубокий кризис, охвативший российское общество, имевший внешние проявления в виде аграрных беспорядков, воинских бунтов, стачек и забастовок в промышленности, широких антиправительственных выступлений, вызванных, прежде всего, антивоенной пропагандой ряда эстремистски настроенных партий и отдельных социальных и национальных групп, использующих в своих целях недовольство в обществе, вызванное неудачами и потерями в ходе войны с Японией.
Даже если рассматривать события в Одессе и Севастополе как отдельные фрагменты общей смуты на Юге России, следует отметить то, что правительственные структуры на местах еще в 1904 году предпринимали доступные им меры к сдерживанию протестного движения на флоте и в частях гарнизона. Так, для предотвращения массовых контактов матросов с бунтарски настроенными группами заводских рабочих, командующий Черноморским флотом 1 ноября 1904 года издал приказ, запрещающий увольнение в город. Это вызвало возмущение матросов. 3 ноября несколько тысяч матросов в Лазаревских казармах потребовали у дежурного офицера увольнения в город. Не добившись разрешения и вразумительного объяснения причины запрета, они вскрыли оружейные пирамиды, завладев оружием, открыли беспорядочную стрельбу в воздух, сорвали ворота и утопили их в Южной бухте. Между делом, они учинили погром во флигелях офицеров, разогнав последних, а наиболее радикальные из них попытались превратить стихийное возмущение в вооруженный мятеж.
Если не мудрствовать лукаво, здесь имела место массовая хулиганская выходка. Большинство матросов имели в городе подруг, многие были женаты, и для них лишение права на увольнение всколыхнуло обычные житейские страсти, именно накалом этих страстей и воспользовались агитаторы и постарались придать обычной «бытовухе» политическую окраску. Зачинщики этого выступления подверглись аресту и наказаниям в соответствии с требованиями дисциплинарного устава и военного законодательства. Несколько сот матросов перевели на Балтику. При их отправлении 5 декабря произошли новые волнения, в основном среди портовых рабочих. В окнах вагонов воинского эшелона были выставлены самодельные импровизированные красные флаги. Матросы пели революционные песни. В январе 1905 года активные участники этих волнений были осуждены. Пять человек были приговорены к каторжным работам, 7 человек направлялись в арестантские роты, а 16 – в дисциплинарный батальон. В ответ на это в Одессе, Николаеве, Екатеринославле, Баку и других города вспыхнули забастовки протеста. Эти события явились первыми предвестниками ноябрьской смуты.
Теперь самое время возвратиться к событиям в Одессе июня 1905 года, и в связи с ними рассмотреть отдельные фрагменты участия в этих событиях броненосца «Потемкин». Для начала неплохо было бы уточнить, было ли на броненосце восстание, или имел место стихийный, незапланированный бунт; как планировалось выступление, и кто фактически его возглавил.
Как вспоминал потом участник восстания на броненосце И.И. Атамасов, восстание на кораблях Черноморской эскадры планировалось на лето-осень 1905 года. Сигнал к восстанию должен был дать броненосец «Императрица Екатерина Великая». Но этим планам по ряду причин не суждено было осуществиться. На вводимом в строй броненосце «Князь Потемкин-Таврический», при нахождении его в Николаеве, из-за глубокой осадки и мелководья Южного Буга броню и орудийные башни устанавливали уже после перехода корабля в Севастополь. На борту бронированного гиганта было 750 человек команды, 27 офицеров и 30 рабочих-судостроителей и инженеров по артиллерийскому вооружению. Процесс монтажа артиллерии был полностью завершен и предстояли последние испытания. Броненосец выходил на плановые учения эскадры первым, должен был подготовиться к общим учениям эскадры до ее прихода.
Авторитетные архивные источники говорят о том, что в этот период какого либо выделения в организациях РСДРП отдельных военных секций не было. Первые упоминания о так называемой «Централке» появилась в печати с легкой руки матросов-ветеранов флота, начавших публиковать свои воспоминания после 1925 года. Документов, подтверждающих ее существование, нет ни в одном архиве. Восстание на кораблях эскадры действительно готовилось. Во главе бунтарски настроенных моряков стоял А. Петров с учебного судна «Прут». Восстание планировалось начать сразу на всех кораблях при их нахождении в море.
На большой матросской сходке в окрестностях Севастополя за Малаховым курганом 10 июня 1905 года было решено начать восстание с выходом эскадры на учения в Тендровский залив. Сигналом должен был служить орудийный выстрел с броненосца «Ростислав», когда все офицеры соберутся в кают-компаниях кораблей на обед. Разработаны были и меры по захвату основных командных пунктов на кораблях специально выделенными группами матросов. Содействие гарнизонных полков и крепостной артиллерии считалось обеспеченным.
В нашем же конкретном случае, «Потемкин» вышел в море для проведения плановых летних стрельб по плану испытаний оружия. То, что выступление моряков на броненосце началось преждевременно, сомнения ни у кого из историков не вызывает. Но почему так произошло?
C начала 1905 года, в условиях надвигающихся революционных потрясений, жандармские и полицейские структуры неоднократно практиковали тактику провоцирования рабочих на преждевременные выступления с целью разбивать революционные силы по частям, не допуская массовых выступлений. Ярким тому подтверждением является спровоцированная охранкой демонстрация рабочих Петербурга 9 января 1905 года, когда авангардные силы петербургского пролетариата были расстреляны правительственными войсками.
Судя по некоторым признакам, подобный случай имел место и на броненосце «Потемкин». Командование флота, видимо, не в полной мере давало себе отчет о степени активизации матросской массы в результате революционной пропаганды различных экстремистско настроенных революционных групп, иначе оно не решилось бы загружать боезапас главного калибра на броненосец перед выходом корабля в отдельное плавание.
10 июня 1905 года адмирал Чухнин выехал в Петербург по вопросам согласования новой кораблестроительной программы, оставив за себя старшего флагмана вице-адмирала Кригера. В числе последних распоряжений перед отъездом Чухнин отдал приказ броненосцу «Потемкин» выйти в отдельное плавание в Тендровский залив для выполнения артиллерийских стрельб главным калибром. 12 июня в воскресенье «Потемкин» с обеспечивающим миноносцем № 267 вышел с Севастопольского рейда, утром 13-го корабли пришли на рейд Тендры, а в полдень 14-го числа на броненосце произошел мятеж.
Командир «Потемкина» капитан 1 ранга Голиков знал о готовящемся на кораблях эскадры выступлении моряков. Это следует из материалов судебного расследования по факту мятежа на броненосце. В них имеется сообщение прокурора Симферопольского суда о том, что «... по ходу следствия по делу потемкинского восстания выяснилось, что еше до выхода корабля в море, его командир капитан 1 ранга Голиков получил анонимное письмо с предупреждением об ожидаемом бунте эскадры в море, и далее приводились имена бунтовщиков на «Потемкине», но Голиков не докладывал об этом командованию флота».
Материалы эти были опубликованы среди прочих, в Симферополе в 1925 году. Выпуск этот был приурочен к 20-й годовщине восстания. Документы эти представляют некоторый интерес при анализе всех обстоятельств мятежа на броненосце. Настораживает здесь лишь то, что подборкой и редактированием материалов занимался ФЕЛЬДМАН К.И., лицо, в известной степени не заинтересованное в объективной оценке событий на мятежном броненосце.
Как свидетельствует сам Фельдман, он, будучи одесским студентом, принимал участие в походе мятежного корабля в Феодосию, но уже после всех происшествий с «Потемкиным» на рейде Тендры и в Одессе. Свидетельство ФЕЛЬДМАНА по данному эпизоду не только настораживает, но и противоречит некоторым «вновь открывшимся» обстоятельствам. Но задать возникшие по ходу дела вопросы некому, – ФЕЛЬДМАН, как основной носитель и хранитель информации по данной проблеме, отошел в мир иной еще в 1968 году. А то ведь интересно было бы узнать, всякий ли желающий мог на боевом, мятежном броненосце попутешествовать? Кто-то до Феодосии, а кто-то, быть может и до Констанции.
Пока лишь прошу, обратить внимание на личность этого «студента» из Одессы, – позднее два аналогичных одесских «студента», – Пятин и Мойшев, так же «случайно», появятся на рейде Севастополя, на борту восставшего «Очакова», и как бы, между делом, примут активнейшее участие во всех повстанческих акциях, для чего переоденутся в матросское рабочее платье и составят своеобразную свиту лейтенанта Шмидта. За что и будут осуждены военным судом.
Невольно задаешься вопросом, что за учебное заведение Одессы готовило студентов, специализирующихся по восстаниям и мятежам на военных кораблях Черноморского флота? Поскольку левые эсеры, не смотря на специфику их деятельности, от подобной чести открещиваются, большевистская организация Одессы была к тому моменту разгромлена «охранкой», то с большой долей уверенности можно утверждать, что название этого специализированного вуза – Одесский бундовско-меншевистский комитет по созданию «Социальной пролетарской республики». А одним из ведущих преподавателей, непосредственно «курирующим» наших «студентов», скорее всего, являлся нам уже знакомый СЕРГЕЙ САМУИЛОВИЧ ЦУКЕРБЕРГ.
Кстати, двадцать лет спустя, наш бывший студент, ставший к тому времени уже основным «экспертом» по событиям на «Потемкине», КОНСТАНТИН ИСИДОРОВИЧ ФЕЛЬДМАН будет консультировать режиссера ЭЙЗЕНШТЕЙНА на съемках эпохального? фильма «Броненосец Потемкин». Видимо, войдя во вкус подобной деятельности, К. ФЕЛЬДМАН со временем получил известность как критик и драматург.
Вспоминая о своей героической революционной юности, восстанавливая в памяти отдельные детали восстания на броненосце, едва ли ФЕЛЬДМАН раскрыл свою истинную роль на восставшем броненосце. Хотя, кто знает, может со своим единоверцем, а быть может и единомышленником, – ЭЙЗЕНШТЕЙНОМ, он был откровенен?
Может быть, именно после доверительных бесед с ФЕЛЬДМАНОМ, ЭЙЗЕНШТЕЙН и проникся заманчивой и уже не новой идеей о создании Крымской автономной еврейской республики. Ведь именно в этот период, – во второй половине двадцатых годов, группа евреев из числа советских и партийных руководителей, инициировала вопрос о создании еврейской автономии в Крыму.
Товарищ Сталин, курирующий решение национальных проблем, доходчиво объяснил тогда ходатаям о несвоевременности поднятой проблемы. Как известно, очередная инициатива по этому вопросу завершилась образованием еврейской автономии, но уже не в Крыму, а в Приморском крае.
В этой связи, общественная деятельность и самого ЭЙЗЕНШТЕЙНА в двадцатые годы требует более пристального анализа. Так, в августе 1920 года будущий известный кинорежиссер был принят в ложу «розенкрейцеров» одним из лидеров ордена Борисом Зубакиным; в 1922 году продолжил сотрудничество в московском отделении ложи – «Ордене Духа» – с 1924 года, – «Ордене Света» (Замойский Л. Масонство и глобализм, невидимая империя. М.: «Олма-пресс», 2001. – С. 328).
При таких «творческих» контактах остается только удивляться столь продолжительной жизни К.И. Фельдмана. Ну а тогда, в те далекие двадцатые годы, проживая в Одессе, ФЕЛЬДМАН собирал свидетельства очевидцев и документы по событиям на «Потемкине», работал в архивах, был желанным гостем на кораблях Черноморского флота, дружил с Борисом Лавреневым. Именно с подачи Фельдмана было озвучено сообщение прокурора Симферопольского суда, которое вызвало у нас определенный интерес и некоторые размышления по сути документа и его происхождению.
Как показали последовавшие чрезвычайные события на борту броненосца в море,- командиру «Потемкина» не удалось справиться с ситуацией, приведшей к «неуправляемому» бунту, в ходе которого погибло 7 офицеров броненосца, а сам Голиков был буквально растерзан озверевшими «активистами».
Судя по всему, капитан 1 ранга Е.Н. Голиков, – один из самых опытных и инициативных на флоте командиров, решил самостоятельно справиться с вызревающем на корабле мятежом, – задушив его в зародыше. Только в этом случае становится понятным и логичным поведение командира броненосца накануне и в ходе бунта. В этой связи любопытно ознакомиться с мнением Петра Шмидта, высказанным в разговоре с сыном. «… инициатива бунта на «Потемкине» принадлежит не матросам. Это очень и очень радует. Но… если какая бы ни было инициатива не может и не должна исходить от матросов, то может и должна принадлежать офицерам… или офицеру», – поправился он, грустно улыбнувшись. И ведь прав в своем предположении оказался Петр Петрович. Так как Гиляровский и Голиков были однокашниками Шмидта по морскому корпусу, – он знал их характеры, способности и вполне мог смоделировать возможные варианты их действий, но здравое, объективное суждение по конкретной ситуации сложно было от него ожидать, так как их успешное продвижение по службе не могло не раздражать самолюбие Петра Петровича.
Вернемся к истории с пресловутым мясом. В 7 часов утра в понедельник 13 июня корабли отдали якоря в Тендровской бухте, а днем миноносец № 267, находящейся в обеспечении броненосца, приняв на борт ревизора броненосца мичмана А.Н. Макарова, артельщика и буфетчика, ушел за провизией в Одессу. Миноносец покинул Одессу в 21 час. Во время пребывания в Одессе экипаж миноносца был свидетелем тревожной обстановки в городе, охваченном всеобщей стачкой, грозившей перерасти в вооруженное восстание. Информация о событиях в Одессе быстро распространилась среди матросов броненосца, и способствовала еще большему накалу страстей. Достаточно было самого незначительного повода, чтобы эти страсти переросли в мятеж.
Таким поводом стал готовящейся для обеда команды борщ с недоброкачественным мясом. Приобретенное несвежим, это мясо затем более 7 часов пролежало в мешках на горячей палубе миноносца, который задержался в пути на 2 часа из-за столкновения с вышедшей в море без огней рыбачьей лодкой. Переданное на броненосец в 4 часа ночи мясо, по свидетельству вахтенного офицера Н.С. Ястребцова, было уже с запахом. Вместо того, чтобы срочно отправить мясо, на термическую обработку на камбузе, скоропортящейся продукт оставляют душной июньской ночью на палубе корабля. Заметьте, оставляют там, где, как правило, собирались матросы на перекуры, – на спардеке. Оставляют, так сказать, на всеобщее обозрение.
После того, как стало очевидным, что мясо испортилось, и матросы открыто заявили о нежелании его употреблять в пищу, капитан 1 ранга Голиков отдает через вахтенного начальника приказ выдать мясо на камбуз для приготовления обеда.
Явно провокационным выглядит и поведение командира броненосца перед командой, которая отказывается обедать. Как явно просматривается в воспоминаниях очевидцев инцидента, – И.И. Старцева, Е.Г. Лакия, Г.Н. Полторацкого и других членов команды, Голиков менее всего уговаривал матросов обедать, а настойчиво требовал выдачи зачинщиков, главных бунтовщиков.
Теперь, самое время, привести основной довод в пользу версии о спровоцированном мятеже. За два года до описываемых событий, летом 1903 года, на учебном крейсере «Березань» назревала, назовем ее так, – протестная акция экипажа, недовольного порядками на корабле. Выступление матросов, по агентурной информации, готовилось активистами социал-демократического кружка, действовавшего среди экипажа. 8 июля 1903 года, опять же в море, при переходе крейсера из Сухуми в Севастополь при загадочных обстоятельствах на камбуз выдали, опять же, червивое мясо. Команда обедать отказалась. Часть матросов начала бунт. Но под нажимом командира корабля и вооруженного караула, который угрожал ей жестокой расправой, выдала зачинщиков. Бунт в самом зародыше был подавлен, организаторы его арестованы и преданы суду.
К этому остается только добавить, что командиром крейсера «Березань» был в то время капитан 2 ранга Г. Голиков, назначенный через полгода на более высокую и ответственную должность – командиром новейшего и мощнейшего на флоте броненосца «Потемкин». Напрашивается вывод о том, что Голиков имел весьма успешную практику укрощения мятежного духа в недрах зараженной революционной пропагандой команды. Что мешало ему повторить березанский эксперимент на «Потемкине»?
В пользу этой версии говорит и то, что инициаторами возмущения были квартирмейстеры, – старшины подразделений. Я думаю, что в соответствии с выработанным сценарием, их инструктировал старший офицер Гиляровский. Фактические же организаторы планируемого мятежа, не желая раньше времени обострять конфликт и дать повод к выявлению «зачинщиков» для расправы, первыми перешли к башне, при разделении команды на одумавшихся и продолжающих протест. За ними стали переходить и другие матросы. Через минуту у правого борта осталось не более 30 человек, – задуманная командиром акция срывалась, – но в этот момент старший офицер Гиляровский остановил перебегавших матросов и приказал боцману Михайленко переписывать их фамилии, а остальным велел разойтись. Едва Михайленко начал переписывать фамилии матросов, как из толпы у башни послышался крик: «Кто переписывает, тот будет висеть сегодня на рее рядом с Голиковым!». Гиляровский, все более распаляясь, приказал вынести на палубу брезент; он расстилается под ногами обреченных с тем, чтобы кровь их не запятнала деревянного настила палубы. Матросы поняли, что готовится расстрел. Из группы обреченных, не успевших перебежать от орудийной башни, раздались голоса: «Ваше высокоблагородие, не стреляйте, мы не бунтовщики!».
Все напряженно ждали, что будет дальше… А дальше, – хорошо задуманный сценарий был окончательно сорван, – зловещую тишину разорвал призыв машинно-трюмного квартирмейстера анархиста А. Матюшенко: «Братцы, что они делают с нашими товарищами? Забирай винтовки и патроны! Бей их хамов!».
Матросы бросились в батарейную палубу и расхватали винтовки. Но патронов не было. Несколько обойм, спрятанных ранее за иконой Николая Чудотворца, разобрали моментально. Затем взломали замок оружейного погреба и вынесли оттуда патроны. В ответ на вопрос старшего минного офицера лейтенанта В.К. Тона: «Чего же вы хотите?» десятки злобных голосов закричали: «Свободы!».
В этой ситуации командир Голиков приказал строевому квартирмейстеру А. Денчику взять часть караула и собрать всех матросов, на которых можно положиться. Тот отобрал 8 человек караульных, но не успели они двинуться с места, как раздались выстрелы.
Первый выстрел – в воздух – сделал трюмный В. Никишкин, а третьим был убит старший артиллерист корабля лейтенант Л.К. Неупокоев. Караул разбежался, но старший офицер Гиляровский успел выхватить у одного из караульных винтовку и укрыться за башней. Большая часть очевидцев свидетельствуют, что Вакуленчук погиб уже в ходе свалки. Часть «потемкинцев» вспоминали о рукопашной схватке между Гиляровским и Вакуленчуком, в ходе которой руководитель возмущения и был смертельно ранен. Последняя версия представляется наиболее верной, так как подтверждается документами следствия. Гиляровский затем был застрелен квартирмейстером Матюшенко. Тот факт, что схватка произошла между Гиляровским и Вакуленчуком, говорит в пользу той версии, что командованию корабля были известны главные зачинщики мятежа.
Таким образом, из общего числа офицеров в ходе мятежа матросы убили семерых: командира Голикова, старшего офицера Гиляровского, старшего артиллериста Неупокоева, старшего минера Тона, члена комиссии морских артиллерийских опытов лейтенанта Н.Ф. Григорьева, младшего штурмана прапорщика Ливинцева и старшего судового врача Смирнова. Командира Голикова нашли в адмиральском салоне, откуда он пытался прыгнуть в море через иллюминатор. Его вывели на палубу и расстреляли.
В ходе мятежной свалки на броненосце часть офицеров с корабля пыталась спастись, вплавь добираясь до стоящего рядом миноносца № 267. Кстати, в воду бросились и некоторые матросы. В это время миноносцем командовал лейтенант барон Петр Михайлович фон Юргенсбург, одновременно исполняющий обязанности старшего артиллериста броненосца. Оценив ситуацию, командир миноносца попытался уйти в Севастополь, но с мятежного корабля был произведен по курсу миноносца предупредительный выстрел из 47-мм артиллерийской установки. Корабль лег в дрейф, а с «Потемкина» команда матросов на ботике подошла к миноносцу и, поднявшись на борт, арестовала барона Юргесбурга, заточив его в кают-компанию вместе с теми из офицеров, которым была сохранена жизнь. Миноносец перешел во власть мятежников.
Даже при беглом знакомстве с архивными документами о событиях 1903-1907 годов в Севастополе и на Черноморском флоте, становится очевидным, – социал-демократы не смогли активно влиять на разворачивающиеся события. Так, Одесские события в июне 1905 года социал-демократы наблюдали только со стороны и через решетки камер. Местная, одесская группа социал-демократов была ослаблена арестами и разогнана полицией. Для Ленина, по его же словам, бунт на «Потемкине» явился полной неожиданностью. Срочно посланный в Одессу большевик Васильев-Южин, добрался в Одессу, когда «Потемкин» уже покинул порт… Васильев был направлен как представитель ЦК и был подробно проинструктирован В.И. Лениным: «Постарайтесь, во что бы то ни стало, попасть на броненосец, убедите матросов действовать решительно и быстро. Добейтесь, чтобы немедленно был сделан десант. В крайнем случае, не останавливайтесь перед бомбардировкой правительственных учреждений. Город нужно захватить в наши руки. Затем немедленно вооружите рабочих и самым решительным образом агитируйте среди крестьян. На эту работу бросьте возможно больше сил одесской организации. В прокламациях и устно зовите крестьян захватывать помещичьи земли и соединяться с рабочими для общей борьбы. Союзу рабочих и крестьян в начавшейся борьбе я придаю огромное, исключительное значение.
… Необходимо сделать все, чтобы захватить в наши руки остальной флот…
Нужно действовать решительно, смело и быстро. Тогда немедленно посылайте за мной миноносец. Я выеду в Румынию».
Если бы Васильев-Южин успел войти в контакт с потемкинцами и ленинский план был реализован, вплоть до прибытия Ленина на миноносце в Одессу, – любопытно было бы наблюдать процесс общения двух ветвей потенциальной власти, ленинского ЦК, с одной стороны и бундовско-меншевистского цукерберговского комитета, – с другой. Хотя, учитывая национальную принадлежность большинства членов ЦК, с большой долей вероятности, они нашли бы общий язык. Кстати, обратите внимание на внешность Васильева-Южина. Нельзя не отметить исключительно грамотно подобранного делегата для миссии в Одессе…
Во все времена было очень сложно замалчивать тот факт, что на «Потемкине» значительно большим авторитетом пользовались эсеры и анархисты. Не случайно, стихийным главарем бунта на броненосце был анархист Матюшенко. Именно он, своими буйными, непредсказуемыми действиями сорвал сроки планируемого мятежа, способствовал зверской расправе над офицерами…. Почему восставшие расправились так жестоко с офицерами? Ведь не было ничего подобного при аналогичных возмущениях команд кораблей в Кронштадте и Свеаборге. Подобная зверская расправа произошла лишь в марте 1917 года в Кронштадте и Гельсингфорсе и в декабре 1917 году в Севастополе. Кто и зачем отдал этот дикий приказ об уничтожении офицеров?
Обратите внимание на то, что документ о планировании возмущения на кораблях эскадры в поддержку восставшего «Потемкина» так же предусматривал – «перебить предварительно начальство». Сразу напрашивается вывод о том, что руководство обоими акциями происходило из одного Центра. Сразу возникает вопрос, почему взбунтовавшейся «Потемкин» направился не в Севастополь, где его с нетерпением ждали и готовились поддержать другие корабли эскадры, а максимально возможным ходом направился в охваченную стачкой Одессу? То, что стачка в Одессе была инспирирована, меньшевиками и так называемым, одесским Комитетом, и чьи интересы представлял этот Комитет нам ясно из публикации Орлицкого. То, что Комитету был нужен броненосец, для воздействия своими орудиями по правительственным войскам, прибытие которых ожидалось для подавления уже начавшихся к тому моменту беспорядков, в этом тоже не возникает сомнений.
Как уже говорилось, информацию о событиях в Одессе на «Потемкин» принес все тот же миноносец № 267, доставивший на корабль злополучное мясо. По воспоминаниям бывшего матроса 2-й статьи броненосца Царева А.Ф., этим же рейсом миноносца на броненосец прибыли двое рабочих портовых мастерских, затребованные накануне для ремонта рулевых механизмов корабля. В мятежной свалке, начавшейся в обеденное время, когда среди погибших офицеров был и младший штурман Ливенцев, в заведовании которого находились рулевые механизмы, требующие ремонта, о рабочих никто не вспомнил до прибытия броненосца на рейд «Одессы».
По моей версии, под видом одного из рабочих на броненосце в момент мятежа находился молодой одессит Константин ФЕЛЬДМАН, вторым – Александр Березовский. Оба они были уполномочены одесскими заговорщиками для активизации повстанческого процесса на броненосце. Об этом свидетельствуют материалы следствия и воспоминания потемкинцев. В момент выхода броненосца из Севастополя, на его борту кроме членов команды находились 30 рабочих и специалистов по артиллерийским системам. Вполне допускаю, что среди них могли быть и эмиссары от одесского повстанческого комитета. Сам Фельдман это категорически отрицал, неоднократно утверждая, что он был на борту броненосца только при переходе корабля в Феодосию, уже после всех мятежных происшествий на рейде Тендры. Остается предположить, что ФЕЛЬДМАН и Березовский находились на борту броненосца в качестве эмиссаров от Одесского Комитета – все того же, от имени которого интервью журналисту Орлицкому давал СЕРГЕЙ САМУИЛОВИЧ ЦУКЕРБЕРГ. По крайней мере, свою принадлежность к меньшевистской фракции РСДРП Фельдман не отрицал в ходе следствия. Как-то проявить себя во время кровавой и жестокой мятежной свалки на рейде Тендры, наши «студенты» не решились. И это вполне понятно, страшен и непредсказуем русский бунт! Но присутствие ФЕЛЬДМАНА и Березовского на борту броненосца, и их прямые контакты с руководителями мятежа, о которых они неоднократно вспоминали впоследствии, вполне могли способствовать принятию мятежниками решения на переход броненосца с рейда Тендры на рейд Одессы – на помощь восставшей Одессе!
Удивляться здесь нечему, если ленинский ЦК нашел возможным послать своего представителя на восставший броненосец из Швейцарии, то было бы даже странным, если бы своего представителя на корабль, «беременный» мятежом, не направили предприимчивые одесситы.
Так или иначе, но вечером 14 июля броненосец «Потемкин» стал на рейде Одессы, а утром 15 июля одесситы, пришедшие в порт, увидели в конце Нового мола палатку с телом умершего от раны матроса Григория Вакуленчука.
Опять вернемся к публикации корреспондента С. Орлицкого. Нравится нам это или нет, но если отбросить ангажированную революционную прессу, то это единственное заслуживающее доверия свидетельство по исследуемым событиям. Как следует из редакционной переписки «Исторического вестника» за 1908 год, у редактора были определенные проблемы, связанные с публикацией используемой нами корреспонденции. В этой связи, по просьбе редактора, Орлицкий представил дополнительные весьма убедительные свидетельства, подтверждающие все факты, изложенные в его публикации.
Итак, Орлицкий отмечает, что фамилия матроса была не Вакуленчук, а Омельчук. Кстати, эту же фамилию сообщает и командир Одесского порта генерал-майор Перелешин в своем донесении о факте захода броненосца в Одессу.
Кому и для чего нужно было менять фамилии не понятно, скорее всего, – это следствие обычной воинской неразберихи. Да и дело уже не только в фамилии. Было ли выставленное на молу тело, телом матроса, убитого на борту броненосца? Матросы-бунтовщики, остаются матросами, следующими морским традициям, – тела умерших в море, следовало предавать морю, – тем более, в летний зной. Были ведь и другие покойники на борту, – четверо матросов, во время стрельбы на борту броненосца, с перепугу оказались в воде и погибли под пулями своих соратников, стрелявших в лейтенанта Григорьева и прапорщика Ливенцева, пытавшихся добраться вплавь на борт миноносца. Тела их были подняты на борт. И вдруг, эдакое кощунственное представление! За этим событием явно прослеживается помощь морякам со стороны режиссера, или будущего консультанта режиссера?
В «Календаре русской революции» петроградского издательства «Шиповник» за 1917 год по описанию одесских событий июня 1905 года следует, что во время первого столкновения с полицией был убит не один, как считалось ранее, а двое рабочих. «Один из трупов украла полиция, а другой рабочие подняли на носилки и с пением «варшавянки» понесли по рабочим кварталам». Возникает вопрос, – зачем полиции было воровать труп второго погибшего рабочего? Появляется полубредовая версия, что труп рабочего был припрятан по указанию руководства Комитетом и использован по согласованию с руководителями мятежа на «Потемкине» для накала революционных страстей. Может это и явилось причиной странной путаницы с фамилиями? Революционная печать очень много писала о митинге рабочих и матросов у тела Вакуленчука; существуют даже художественные полотна, посвященные этому торжественному акту, по сей день существует ритуал возложения цветов к памятнику в порту. Однако ни в одной из публикаций ни слова не говорится о факте самих похорон. Не странно ли?
Достаточную резкость на этих событиях навести сложно. Настораживает и тот факт, что в ходе войны и многочисленных последующих инвентаризаций на стеллажах Одесского областного архива, утрачены даже те документы по Одесскому восстанию, которые там были до 1956 года…
Обратимся к воспоминаниям стоящего вне всякой политики и вне всяких группировок поэта А. Федорова. Во второй половине дня 15 июля, проходя по Гаванской улице, он столкнулся с весьма странной процессией, поднимающейся из Карантинной гавани. Федоров пишет: «Запыленные матросы, всего человек восемь-десять, шли за гробом, поставленным на дроги. Некоторые были одеты в матросские куртки, а один из них был в желтом замазанном дождевике. Позади этой странной процессии ехала карета, а в ней за стеклами виднелись какие-то совсем чуждые этой компании физиономии и опять-таки – матросская куртка».
Остается предположить, что «чуждые физиономии» – это представители все того же загадочного Комитета, о котором писал журналист Орлицкий, и именно они «курировали» захоронение теперь уж точно, невостребованного, загадочного тела.
Любые измышления, размышления вокруг темы проводов покойника, похорон, всегда вызывают мерзкие, брезгливые ощущения, а в нашем случае даже сатанинским душком отдают, поэтому, если кто и посчитает, кощунственной мою версию с конкретной историй похорон, – я готов выслушать более убедительные аргументы по конкретному сюжету.
Кстати, один из очевидцев событий, одесский большевик, по понятным соображениям, не назвавший своей фамилии, в корреспонденции в газету «Пролетарий» так описал похороны Вакуленчука: «Гроб с серебряном катафалке, окруженный 12-ю матросами с попом во главе и хоругвеносцами, двигался медленно по Преображенской. За гробом шла толпа, постепенно увеличившаяся в конце Преображенской тысяч в 15. На окраинах присоединилось еще тысяч 5. Балконы были усеяны народом так же и прилегающие улицы. И особенно много было рабочих на окраинах города… Шли стройно, без песен и без знамен…
Над могилой товарища ораторы социал-демократы говорили страстные революционные речи, призывая на борьбу, оценивая настоящий момент как начало восстания…».
По прошествии ста с лишним лет, когда отошли в мир иной все свидетели тех давних событий, мы вправе принять к сведению и информацию этой статьи-агидки анонимного автора, и воспоминания А. Федорова, фигуры достаточно известной в Одессе 20-х годов.
Читаем дальше воспоминания А. Федорова: «Одессу похороны матроса уже не интересовали. Пользуясь попустительством властей, в городе начались массовые беспорядки и грабежи. В центр города и в порт потянулись деклассированные элементы, каких оказалось немало. Ночью вакханалия достигла своего апогея. Эта ночь дышала огнем и ужасом. В порту, где клокотало пламя, хищничали хулиганы и всякий сброд. Оттуда на извозчиках и подводах еще днем вывозились на глазах у всех товары. Жадность и дикость не пускала людей из этой раскаленной печи. Они разбивали бочки с дорогими винами и не только пили их, черпая картузами, шапками, руками, чем попало, но и влезали в них, упиваясь до бесчувствия…. тонули, захлебывались, сгорали в вине. Тут же катали разбитые бочки с сахаром, и кипящий сахар лился и заливал бесчувственные, горящие и просто опьяневшие тела. Их после находили в сахарных красных как кровь корках… ужасные цукаты из человеческих тел. Тех, кого пощадил огонь, доканывали выстрелы. Из парка и с Николаевского бульвара всю ночь гремела артиллерия, грохотали залпы и трещали пулеметы, как горох, падающий на железную крышу. В эту ночь никто не спал в Одессе. К утру пламя стало меньше. Как сказочный зверь, оно нажралось досыта и днем 16 июля, уже сонное, глотало все то, что было еще чудом пропущено им или еще не совсем сожрано. Черные обломки зданий, как кости изломанных им скелетов, торчали там, где еще накануне бился мощный пульс жизни. И среди обломков зданий грудами валялись скелеты, да кое-где стонали, умирая, обгорелые, раненые, искалеченные люди. Доктора, санитары, полиция подбирали их, сваливали в уцелевшие вагоны, на телеги, увозили в больницы. Это была, однако, только часть. Множество народа, застигнутого пламенем и выстрелами, ища спасения, бросалось в воду и погибало в море. Долго потом всплывали трупы, и водолазы и рыбаки захватывали со дна человеческие тела…».
А потом началось массовое бегство людей из Одессы. С. Орлицкий пишет, что он был потрясен, как быстро деморализация охватила людей, которые сутки назад ратовали на митингах за свободу. Обезумевшие от страха активисты недавних беспорядков и агитаторы шумных митингов в панике затаптывали слабых и стариков, сталкивали с подножек вагонов барышень и дам. Среди беженцев оказались и комитетчики, готовившие сепаратистское восстание в пользу Южно-Русской республики. Теперь, сидя в вагонах уходящих из Одессы поездов, они сокрушались о погибших в городе ценностях и ругали правительство за то, что оно не смогло навести порядка в Одессе! Парадокс истории: одесское отребье – «ракло» сорвало честолюбивые планы комитетчиков, мечтавших создать иудейское царство на юге России. Члены комитета, казалось, предусмотрели все, кроме алчности одесского люмпена, и это их погубило…
Но даже и в этой ситуации члены Комитета не считали себя окончательно побежденными и, имея на то серьезные основания, надеялись на скорый реванш.
Оставим неудачливых одесских заговорщиков с их проблемами и вернемся на борт броненосца «Потемкин». Растерянность и колебания среди части команды «Потемкина» были не только в период бунта. Теперь же, когда вся команда была «повязана» пролитием крови офицеров, оставалось только сплотиться и идти до конца, – вчерашние растерянные и озлобленные мятежники, сегодня, после братания с одесским «пролетариатом», почувствовали себя истинными борцами за свободу.
Восставшие, овладев кораблем, избрали свой руководящий орган – судовую комиссию, назначили новый командный состав, подчинили себе команду миноносца № 267. Но самое главное, в Одессе броненосцу было оставаться бессмысленно и теперь уже небезопасно… Большинство историков, исследовавших этот эпизод, пассивность «Потемкина» объясняли тем, что меньшевики, возглавившие рабочих Одессы, сделали все возможное, чтобы удержать матросов броненосца от совместной с рабочими и колеблющимися солдатами вооруженной борьбы.
Пока на берегу хоронили Вакуленчука, судовая комиссия «Потемкина» собралась на одно из самых важных своих заседаний. Обсуждались два вопроса: об использовании гидрографической шхуны «Веха», обманом захваченной повстанцами, и о создавшемся положении после пожара со стрельбой в порту. «Веху» решили оборудовать под импровизированный плавучий госпиталь, на случай непредвиденных ситуаций, а пока перевели на нее 12 больных и раненых матросов с броненосца. Главным вопросом обсуждения комиссии был вопрос о дальнейшей тактике восставших. К. Фельдман и А. Березовский настаивали на немедленном переходе в наступление. Они заостряли внимание на том, что пассивная тактика может скомпрометировать потемкинцев в глазах рабочих, а кроме того, в город продолжали прибывать войска. Комиссия согласилась с их доводами. Во время заседания комиссии к борту броненосца подошла шлюпка с солдатами, которые сообщили, что в городском театре собрались военные и городские власти и если орудия «Потемкина» уничтожат их, то солдаты присоединятся к матросам. Комиссия постановила открыть огонь по театру. Команду собрали на митинг для утверждения этого постановления…
Первым выступил К. Фельдман. Он призвал матросов немедленно начать бомбардировку и захват города…
Обстрел Одессы орудиями «Потемкина» – одно из важнейших событий восстания. В источниках и историографии существуют разные версии о его причинах. В воспоминаниях И. Лычева, К. Перелыгина, Я. Склярова говорится, что бомбардировка была вызвана стремлением отомстить за расстрел одесситов в порту. И. Старцев называет в качестве причины известие о заседании военного совета в городском театре.
К этому мнению присоединяются К. Фельдман, А. Березовский. Д. Алексеев добавляет еще известие о готовности солдат присоединиться к матросам после бомбардировки. Согласно воспоминаниям А. Коваленко, известие о совете явилось лишь непосредственным поводом к обстрелу, а главным было стремление перейти к активным действиям. По сообщению А. Матюшенко, основной причиной обстрела был отказ властей города доставить на корабль средства для эксплуатации корабля и провизии для экипажа. Последний аргумент кажется наиболее вероятным.
В 18 часов 35 минут «Потемкин» снялся с якоря и отошел на полторы мили. Здесь он развернулся правым бортом и произвел три предупредительных выстрела из 37-миллиметровой пушки. Затем на фок-мачте взвился сигнал «Н» и в 19 часов 5 минут он произвел первый, а спустя 10 минут – второй выстрел по Одессе из 152-миллиметрового орудия. Первый выстрел – фугасным, второй – бронебойным снарядами. Первый снаряд предназначался для дома командующего войсками, второй – в дом градоначальника. Далее предполагалось обстрелять театр. Однако первые снаряды не достигли целей, и от дальнейшей стрельбы «мстители» отказались. О подробностях описываемых мной событий можно прочитать в газете «Русское слово» от 19 июня 1905 года.
Скажем проще, мятежники, своими действиями поставили себя вне закона, но, не будучи абсолютными «отморозками», они не решились обстреливать 12-дюймовыми снарядами мирный город. В последующие годы появились сообщения о «холостом» залпе носовой башни броненосца, но я считаю, что здесь больше желаемое выдавалось за действительное.
Теперь, когда в Одессе запахло «жареным», в прямом и переносном смысле, мятежники, наконец, вспомнили о Севастополе, да и командование флотом в Севастополе не забывало о них, получая тревожные телеграфные сообщения от командира одесского порта. Было очевидно, что встречи с основным боевым ядром эскадры «Потемкину» не избежать. Мятежники уподобились матерому волку, загнанному охотником за красные флажки…
16 июля в 12 часов 5 минут «Потемкин» снялся с якоря на Одесском рейде, команда заняла места по боевому расписанию. Перед уходом корабля на берег были отпущены офицеры, арестованные командой в момент бунта. С поваленными по-боевому леерными стойками и шлюпбалками, с ожившими линиями подачи боезапаса, медленно разворачивая артиллерийские башни главного калибра, с поднятым флагом «Наш» (означающий готовность к артиллерийской стрельбе, – этот флаг, представляющий красное полотнище, и, похоже, впопыхах не спущенный в суматохе бунта, был принят бастующими рабочими Одессы за флаг революции, и спешно был объявлен таковым. Это уже позднее, красное полотнище было с нока-реи перенесено на гафель, рядом с Андреевским флагом и было признано флагом восстания…).
О бунте на «Потемкине» в Петербурге узнали 15 июля из срочной телеграммы вице-адмирала Кригера, который, не дожидаясь указаний свыше, приказал младшему флагману контр-адмиралу Ф.Ф. Вишневецкому с отрядом из трех броненосцев, минного крейсера и 4 миноносцев экстренно готовиться к походу для усмирения мятежного броненосца. Вечером 15 июля в штабе флота в Севастополе получили срочную телеграмму из Морского министерства: «Адмиралу Кригеру. Следуйте немедленно со всей эскадрой и минными судами в Одессу. Предложите команде «Потемкина» покориться, если получите отказ, то немедленно потопите броненосец минами с миноносцев… Спасшуюся команду «Потемкина», если будет сопротивляться – расстреливать… Авелан».
Не посмевший отказаться от сомнительной участи усмирителя бунта, сомневающейся в успехе спланированной акции, Кригер, подгоняемый паническими телеграммами из Одессы, вслед за отрядом Вишневецкого начал спешно готовить к походу остальные корабли эскадры. Однако, по мнению официального Петербурга, в этой чрезвычайной ситуации начальник эскадры и его младший флагман действовали недостаточно энергично.
«Я удивлен несвоевременностью исполнения приказаний, как Вишневецким, так и Кригером, – раздраженно комментировал их действия адмирал Авелан, – так как первый употребил на переход более суток, а второй вместо утра вышел вечером. Да, действительно, оба адмирала не решились пойти на крайние, требовавшиеся министром меры. Более того, в ходе «немого боя» с мятежным «Потемкиным» к нему присоединился броненосец «Георгий Победоносец», а Кригер с Вишневецким вынуждены были ретироваться, дабы другие корабли не присоединились к восставшим.
После неудачной операции по принуждению «Потемкина» к сдаче, начальник эскадры собрал на своем флагманском броненосце «Ростислав» в районе Тендры военный совет. На нем было отмечено, что тревожное настроение команд чревато всеобщим восстанием. Предложение Кригера о потоплении ночью обоих броненосцев торпедной атакой было отклонено, так как, по убеждению командиров кораблей, миноносцы в ходе атаки могли перейти на сторону восставших. Обескураженный адмирал распорядился уходить в Севастополь. Ночью к эскадре присоединился миноносец № 272, посланный Кригером в Одессу с последним предложением восставшим сдаться. С «Потемкина» миноносцу ответили: «Никогда».
Броненосец «Георгий Победоносец» не долго находился в составе «революционной» эскадры: при снятии с якоря, он был умышленно посажен на мель членами экипажа, настроенными против мятежников. После этого, немногочисленные мятежники были нейтрализованы, и на броненосце был восстановлен уставной порядок.
Не имела успеха последовавшая вслед за этим попытка командующего эскадрой перехватить «Потемкин» в районе Феодосии с целью уговорить его сдаться, а в противном случае – утопить торпедной атакой или артиллерийским огнем.
Безрезультатно закончился и организованный Кригером поиск броненосца минным крейсером «Гридень» и контр-миноносцем «Стремительный» с офицерским экипажем, с задачей торпедирования «Потемкина». В итоге флагманы эскадры вице-адмирал А.Х. Кригер и Контр-адмирал Ф.Ф. Вишневецкий за свою медлительность со сборами на усмирение и игнорирование приказа о потоплении «Потемкина» высочайшим приказом от 1 августа 1905 года были уволены от службы без производства в следующий чин и даже без предварительного прошения об отставке. Император и его ближайшее окружение не простили адмиралам своего страха, в котором мятеж на «Потемкине» держал их 11 дней. Пометавшись по маршруту Одесса – Констанца – Феодосия – Констанца, имевший малые запасы угля, котельной воды и провизии; лишенный возможности их пополнить, беспомощный корабль с деморализованным экипажем 25 июля сдался на милость румынских властей. Свыше 600 участников мятежа остались в Румынии на положении политических эмигрантов. В поисках лучшей жизни многие из них уехали в Болгарию, Канаду, Аргентину. Лишь после февраля 1917 года некоторые из них вернулись в Россию, но далеко не большинство, как о том восторженно писала революционная пресса. Для большинства из них уже полученного революционного опыта хватило на всю оставшуюся жизнь.
Поскольку весь экипаж «Потемкина» был интернирован и остался в Румынии, провести полноценное судебное расследование по факту мятежа на броненосце было нереально. Только полноценное дознание и следствие с опросами, допросами, следственными экспериментами и прочими процессуальными процедурами могло дать объективную картину, в том числе оценить степень внедрения представителей различных антиправительственных структур и партий в экипаж броненосца и их влияние на ход мятежных действий. Только поэтому оказалась столь живучей легенда о том, что во главе мятежа стояли социал-демократы и пр. По этой же причине Константин Фельдман, создавая и культивируя свой ореол буревестника революции, мог в этой связи и немного пофантазировать… Весьма загадочным остается то, что общение с НКВД, хоть и состоялось, не закончилось для ФЕЛЬДМАНА так же стандартно и столь же печально как для его «однокашников» по одесскому вузу, – АЛЕКСАНДРА ПЯТИНА и ПЕТРА МОЙШЕВА, о судьбе которых у нас еще будет возможность поговорить.
После «творческой командировки» на «Потемкин» Константин Фельдман был арестован полицией и содержался в Севастопольской военной тюрьме по обвинению «за соучастие в мятеже». Фельман давал признательные показания и, судя по всему, ему грозил немалый срок на каторге. Но настоящие одесситы «своих» в беде не бросают. В Севастополь для организации побега Фельдмана прибывает Иоффе Адольф Абрамович. Наш земляк – крымчанин, уроженец Симферополя, сын купца-миллионера, профессиональный революционер. В последующие годы получит известность за руководство советской делегации на переговорах с немцами в Брест-Литовске, за «помощь» немецким товарищам в организации революции и пр. После удачного побега Константин Фельдман продолжил свою «студенческую» деятельность…
В 1925 году чекистами было сфальсифицировано уголовное дело по фактам финансовых злоупотреблений на «Мосфильм». В задачу следователей входило скомпрометировать режиссера Ханжонкова. В числе обвиняемых по «делу» проходил и небезызвестный нам Константин Фельдман. Но, в ходе расследования и суда все «подельники» Ханжонкова, за их прошлые революционные заслуги от уголовной ответственности были освобождены. В их числе был и наш фигурант Не исключено, что, «творческие» контакты с ЭЙЗЕНШТЕЙНОМ на определенном этапе помогли К. ФЕЛЬДМАНУ на его продолжительном творческом и жизненном пути. Нам же было интересно из материалов уголовного дела узнать, о том, что Константин Фельдман находился на борту восставшего броненосца «Потемкин» по заданию меньшевистского повстанческого комитета Одессы. Подробности уголовного процесса над Ханжонковым можно узнать из публикации в журнале «Родина», в выпуске, посвященном столетию русского кинематографа.
Я посчитал необходимым подробно остановиться на июльской Одессе 1905 года, и на мятежном «Потемкине» потому, что только в прямой связи с этими событиями можно объективно оценить последующие антиправительственные волнения в Севастополе в ноябре 1905 года.
Потерпев временную неудачу в Одессе, группа одесских буржуазных националистов, руководимых БУНДом, активисты РСДРП, социалисты-революционеры, меньшевики и прочие соискатели власти, не отказались от продолжения борьбы, более того, – перенесли центр своих подрывных усилий в главную базу Черноморского флота – Севастополь.
Очевидным становился факт, – спровоцированный, преждевременный мятеж на «Потемкине», основательно спутал все карты заговорщикам, планировавшим одновременное возмущение на большинстве кораблей эскадры, но мятежная волна еще не полностью схлынула. Как уже говорилось, при встрече с правительственной эскадрой, к «Потемкину» присоединился броненосец «Георгий Победоносец» но уже через сутки на нем была восстановлена законная власть. Преданные правительству члены команды во главе с боцманом Кузьменко вначале попытались увести корабль в Севастополь, а когда не получилось – посадили его на мель. Но и этим все не кончилось. 20 июня вспыхнул мятеж на учебном корабле «Прут», организованный матросом А. Петровым, – главным организатором и вдохновителем планируемого всеобщего восстания на эскадре. Вечером восставший «Прут» подошел из Николаева к Одессе на встречу с «Потемкиным». Но мятежного броненосца уже не было на одесском рейде. Вскоре властям удалось задержать «Прут» и арестовать команду. Со сдачей румынским властям «Потемкина» приутихла на этот раз мятежная эпопея.
Хоть и с опозданием на столетие, следует отметить что, спровоцировав преждевременный мятеж на броненосце «Потемкин», его командир, капитан 1 ранга Е.Н. Голиков, ценой своей жизни и жизни подчиненных ему офицеров, фактически сорвал грамотно продуманный и, основательно подготовленный всеобщий мятеж на эскадре Черноморского флота, о цели которого подробно написал в своей записке организатор подготовки мятежа матрос А. Петров.
«Мы видели, – писал он перед казнью – как трудно сделать восстание всеобщим. Вспыхнув в одном месте, оно не скоро переместится в другое. Войска только тогда будут открыто переходить на сторону народа, когда у них появится уверенность во всеобщем восстании. А для этого надо, чтобы восстание охватило широкий район. Где же такой широкий район, как не у нас на Черном море? Кто, как не мы, матросы, начавшие революцию в Севастополе, можем перебросить ее сразу на Кавказ, с Кавказа в Одессу, в Николаев? И кто, как не мы, можем заставить войска принять участие в революции? Что они примут участие, в этом мы не сомневались…».
Вне всякого сомнения, Петров – сильная личность, отличный организатор. Если бы Петров не был социал-демократом, а был бы как Петр Шмидт, – революционером «вне партий»?, – вот кто мог бы реально привести к власти ЦУКЕРБЕРГА и одесских сепаратистов… Хотя, как знать, если планам Петрова суждено было бы претвориться в жизнь, то ЦУКЕРБЕРГ со своим комитетом мог бы еще и опередить социал-демократов при захвате власти в регионе…В этой связи, своевременно будет вспомнить о том, что при организации военного суда над матросами транспорта «Прут» общественным защитником от флота был назначен лейтенант А.В. Немитц, будущий командующий Черноморским флотом при Временном правительстве, сместившим А.В. Колчака в угоду корпоративным целям масонской группировки, возглавляемой Керенским.
В связи с событиями в Одессе, среди «особо информированных» севастопольских дам прошел слух о том, что восстание на «Потемкине» возглавил лейтенант Шмидт, успевший к тому времени оставить свой заметный след не только среди «поборников свободы», но и среди дам севастопольского общества.
Я считаю, что любые самые невероятные слухи, имеют под собой вполне естественную и закономерную основу. Можно с уверенностью сказать, что и в Одессе и в Севастополе существовали группировки, заинтересованные в том, чтобы антигосударственные, деструктивные процессы в вооруженных силах, и, прежде всего, на флоте, возглавлялись профессионалами. А Петр Шмидт, по ряду своих воззрений и конкретных действий вполне удовлетворял первичным требованиям для такой деятельности.
К чести офицерского корпуса флота, до марта 1917 года ни один из кадровых офицеров не изменил присяге в верности Государю Императору и России. Ильин-Раскольников – выпускник гардемаринских классов военного времени, не был кадровым офицером, и во флотскую среду внедрялся по указанию руководства РСДРП, поэтому ссылки на него неосновательны. А романтический и героический образ «мичмана Панина», созданный Вячеславом Тихоновым в одноименной кинокартине – вымысел от начала и до конца.
Ну, а что касается нашего сюжета, – автор очерка «Неизвестный лейтенант Шмидт» – Шигин, приводит выдержку из письма Петру Шмидту одной его знакомой, некой мадемуазель Рахт, которая пишет, что в Севастополе ходят упорные слухи, будто Шмидт принял в Одессе командование мятежным «Потемкиным». Ох, уж эти дамы!
Интересно другое, – Шмидт, в своем письме к ИДЕ РИЗБЕРГ, рассказывая о содержании письма РАХТ, определенно дает понять, что не усматривает ничего особенного в том, что народная(?) молва выдвигает его на роль вождя в восстании флота. Это уже дает нам некоторый повод для размышлений…
Любопытную переписку ведет Петр Петрович, и какие достойные у него партнеры по переписке.
БАНАЛЬНАЯ ПОДОПЛЕКА «ПОЧТОВОГО РОМАНА»
Сотрудники музея Петра Шмидта в Очакове, в течение многих лет, по крупицам собирают, систематизируют и анализируют, все то, что хоть в какой-то мере связано с его жизнью и деятельностью. Судя по последней публикации директора музея, все в большей мере просматривается стремление объективно и непредвзято взглянуть на эту сложную, противоречивую, по-своему талантливую, в чем-то героическую, но безнадежно романтическую, а в чем-то и ожесточенную, мятущуюся и непоследовательную натуру, несчастного, тяжело больного человека.
Анализируя имеющиеся в нашем распоряжении документы и моделируя наиболее вероятный ход событий, приходим к выводу, что Петр Шмидт в дни июньского восстания, все-таки, побывал в Одессе. Убыв из Севастополя в Одессу, утренним рейсом парохода 12 июня, что подтверждает в своих воспоминаниях Евгений Шмидт, вечером того же дня Шмидт должен быть в Одессе. Предположим, что как ответственный и дисциплинированный офицер, Петр Петрович, утром 13-го июня прибыл к месту службы, – в Измаил. То, что заведывание у Петра Петровича было не особенно обременительным видно по фотографии миноносца, прилагаемой к тексту. Принимая во внимание порывистый и порой непредсказуемый характер Шмидта, и, учитывая развитие одесских событий, можно с уверенностью утверждать, что в Измаиле Петр Петрович не задержался и в середине июня уже был в Одессе. Учитывая исключительную общительность Петра Петровича и его старые одесские связи, можно с большой долей уверенности утверждать, что наш «мятежный лейтенант» не смог оставаться в стороне от стремительно нараставших событий. К этому насыщенному событиями периоду относятся его публикации, посланные в столичные издательства. По моему глубокому убеждению, впоследствии факт этот сознательно замалчивался «соратниками по борьбе», чтобы не скомпрометировать Шмидта в глазах командования в свете возникших у него вскорости проблем…
Учитывая, что одесские события развивались столь стремительно, непредсказуемо и устрашающе, нет ничего удивительного в том, что, вернувшись из Одессы рано утром 20 июля в Измаил, Петр Петрович оперативно «сворачивает» все свои служебные дела, которые он толком и развернуть-то не успел, и в гражданском костюме, что было совершенно противоестественно в те годы и в той обстановке, спешно покидает место службы.
Назначенный командиром миноносца № 253, и исполняющим обязанности командира миноносного отряда, базирующегося в Измаиле, лейтенант Петр Шмидт, оставляет корабль на боцмана и механика, забирает с собой кассу миноносного отряда и исчезает в неизвестном направлении… Можно себе представить какое впечатление произвел Петр Шмидт на того же механика (других офицеров по штату на маленьком, номерном миноносце не предусматривалось), о команде я и речь не веду, скорее всего, с командой он не успел и познакомиться.
Официального разрешения на оставление миноносца Шмидт, естественно, не имел и получить не мог по причине крайне малого срока пребывания в должности. Ввиду же продолжавшейся войны с Японией, факт оставления места службы офицером по законам военного времени грозил наказанием, – заключением в крепости от 3-х до 5-ти лет… Как потом объяснял Шмидт военному следователю, деньги миноносного отряда в сумме 2,5 тысяч рублей он оставил при себе, так как казначейство в момент его спешного отъезда было закрыто.
Должно быть, не без основания, считая, что его пребывание в Одессе не осталось незамеченным, пытаясь оторваться от возможного «полицейского хвоста» и отсрочить последующие репрессии со стороны властей, Шмидт «бросается в бега», не забыв, однако, прихватить с собой солидную сумму денег из кассы миноносного отряда. Это уже потом, для командования, следователя и для любопытной публики была озвучена причина столь поспешного покидания Шмидтом Измаила – необходимость безотлагательного присутствия в Керчи для оказания помощи в решении семейных проблем сестры.
Итак, любящий брат, готовый рисковать карьерой и свободой ради помощи сестре, отправляется в Керчь… У нас нет оснований считать, что Петр Шмидт не посетил сестру, тем более, что она впоследствии представила по сему факту свидетельские показания. Из Керчи, по логике вещей, лейтенант Шмидт был должен как можно быстрее вернуться к своему месту службы, тем более оставалась надежда, что его отсутствие не будет обнаружено начальством, находящимся в Севастополе. Но у Петра Шмидта на этот счет были свои резоны. Он, видимо, считал, что ближайшая дорога из Керчи в Измаил проходит через Киев… Именно во время пребывания в Киеве и состоялась первая и единственная встреча на свободе Петра Петровича и ИДЫ РИЗБЕРГ, будущей героиней «почтового романа», так что самое верное, – это обратиться к основной фактуре этого романа, – к письмам… Кстати, встреча с Ризберг состоялась 22 июля, т.е. почти через месяц с момента оставления Шмидтом Измаила.
… «На второй день по выезде из Керчи, проехав Лозовую, освободился против меня целый диван, и я, наконец, лег спать после полного физического и нравственного переутомления, – писал Шмидт. – Деньги у меня были в кармане, в газете, перевязанные веревочкой, а, кроме того, около 100 рублей было в портмоне в другом кармане: в портмоне были не казенные, а мои деньги. Заснул я как мертвый, и проспал подряд, не просыпаясь, 11 часов; проснувшись, убедился, что пакет с деньгами у меня украли. Как раз была станция, я выскочил для объявления жандарму, но, уже позвав его, вспомнил, что мне открывать свое инкогнито властям, это значит попасть под суд за побег с миноносца, а потому я сказал ему, что деньги я нашел. Так я и ехал дальше, лишенный возможности принять меры к розыску, да и трудно было бы найти, потому что я спал долго и решительно не мог бы определить, в каком месте пути меня обокрали. Таким образом, в глубоком раздумье, я добрался до Киева»…
Начнем с того, что маршрут движения Петра Шмидта, даже для незнакомых с географическими особенностями юга России выглядит несколько странно, поэтому логичнее предположить, что «беглый лейтенант» продолжает заметать следы и воздерживается от возвращения в Измаил… Следует принять во внимание и то, что в те годы от Измаила на Одессу и далее на Евпаторию, Севастополь, Керчь и к портам Кавказского побережья бесперебойно действовала пароходная линия. Воспользовавшись услугами такого каботажного грузопассажирского пароходика, Шмидт, при заходе в Севастополь, мог без труда оформить в штабе отпуск по семейным обстоятельствам и вполне официально продолжить свое путешествие в Керчь и назад к месту службы, но наш герой не искал легких путей…
Знакомство Петра Петровича с Идой Ризберг в Киеве на бегах, выглядит не так романтично, как это может показаться на первый взгляд. А уж когда Ида, «совершенно случайно» оказывается со Шмидтом в одном купе поезда, логично рассматривать лишь два наиболее вероятных варианта такой «случайности». Для начала зададимся вопросом: что делает на бегах в Киеве командир отряда миноносцев из Измаила, да еще с приличной суммой денег? Разумеется, играет. Пусть меня простят те, кто свято верит в любовь с первого взгляда, но то, что таинственная незнакомка обратила на Шмидта столь пристальное внимание, говорит о том, что играл он с размахом. Можно предположить, что наша таинственная дама просто отдыхала на конских бегах в поисках острых ощущений, но уже то, что она оказалась рядом со Шмидтом в купе поезда, отходящего на Одессу, убеждает нас в том, что она либо авантюристка, пытающаяся «раскрутить» денежного лейтенанта, либо… агент одной из подпольных группировок, заинтересованной в использовании Петра Шмидта по своему, особому плану… Другие версии здесь не выдерживают критики.
Ну и чтобы вы не сочли мои версии исключительно предвзятыми, я не отрицаю полностью и вероятность того, что могли ведь Шмидта действительно обокрасть в поезде, и на бегах в Киеве он делает отчаянную попытку, на оставшуюся сотню рублей отыграться, и тем уладить свои усложнившиеся финансовые дела. Кстати, и этот, самый слабый из вариантов не противоречит основному предполагаемому ходу событий.
Итак, за 40 минут задушевной беседы, наши счастливые собеседники так очаровали друг друга, что казалось, позабыли обо всем на свете. Однако, через некоторое время таинственная незнакомка исчезает, не забыв при этом оставить свой адрес, – Дарница, Лесная, 25 и имя – Зинаида Ивановна Ризберг. Должно быть, к тому моменту Ида выяснила, что ее спутник твердо решил возвратиться к своему месту службы и дальнейшее его сопровождение нецелесообразно. Видимо, Петр Шмидт окончательно убедился в том, что его участие в одесских событиях не привлекло особого внимания полиции и жандармерии и он без особого риска может вернуться в Измаил.
По прибытии в Измаил 22 июля, увидев, что его длительное отсутствие никого особенно не насторожило, и отвечать, похоже, придется только за утрату денег, Шмидт развил кипучую деятельность по поиску желающих помочь ему решить возникшие финансовые проблемы. Все попытки достать деньги у знакомых не увенчались успехом. Посоветовавшись со своим механиком, Шмидт решил, что «самое благоразумное объявить, что деньги он потерял в Измаиле, катаясь на велосипеде».
Только 27 июля Петр Петрович немного восстановил свое душевное равновесие и написал свое первое за этот весь период письмо к сыну. Этот факт весьма показателен для Шмидта, так склонного к эпистолярному жанру. Из двух месяцев командирования в Измаил, Петр Петрович, как уже говорилось, месяц пробыл в «бегах», а второй месяц – в безуспешных попытках достать требуемую сумму денег.
История с деньгами была настолько мутная, что Петр Шмидт не решился о ней поведать даже своему старинному другу и «соратнику по борьбе» капитану-инженеру В. Володзько, располагавшего значительными средствами. В тоже время обсуждался вариант о денежной помощи Шмидту со стороны Екатерины Васильевны Ростковской, близкой подруги сестры Шмидта. Срок командировки заканчивался и Шмидту нужно было отчитаться в утраченной денежной сумме...
В ответ на его заявление военное начальство предложило Шмидту возвратить деньги в казначейство в течение двух недель: в случае невыполнения этого, дело должно быть передано судебному следователю. После повторного контрольного срока, уже всерьез был поставлен вопрос о совершении лейтенантом Шмидтом военного преступления, начато судебное расследование и возникла необходимость в присутствии Шмидта в Севастополе. Факт растраты Шмидтом большой суммы казенных денег ни для кого не был секретом. Более того, в ходе судебного расследования, под давлением неопровержимых фактов, Шмидт вынужден был сознаться не только в растрате, но и в дезертирстве. Именно с этого момента и пойдет речь о «Воинском преступлении Шмидта, использованном вице-адмиралом Чухниным как предлог для ареста и намерения судить Петра Петровича».
В некоторых воспоминаниях участников севастопольских событий октября – ноября 1905 года история с исчезновением казенных денег у Петра Шмидта объясняется тем, что будто бы он передал эти деньги на революционные цели.
Так, например, бывший кондуктор крейсера «Очаков» Вдовиченко в 1922 году писал: «Всем и каждому очень скоро стало известно, что деньги эти были переданы Шмидтом революционной организации».
ЦГИАМ, ф. 1166, ед. хр. 74, л. 2.
Вдовиченко не уточняет какой организации были переданы деньги и не объясняет, почему же тогда командование флота и жандармы не направили следствие по этому пути. Никаких фактов и документов, хотя бы и косвенно подтверждающих версию Вдовиченко, исследователями за 100 последующих лет не обнаружено. Обстановка для Шмидта к моменту его явки с повинной, несмотря на его изощренность и буйную фантазию, складывается совсем не просто, но снова, в который уже раз, вмешался сердобольный дядюшка. Он быстро погасил утраченную племянником сумму из своих личных средств. Но произошло это всего за несколько дней до октябрьских событий в Севастополе. Официально же был озвучен вариант с получением Петром Петровичем кредита в Международном банке и Обществе взаимного кредита.
Так или иначе, деньги в кассу миноносца № 253 были возвращены, судебное дело по факту растраты было приостановлено, но факт незаконного оставления места службы офицером в военное время оставался в стадии расследования. Чтобы избежать дальнейшего судебного расследования и последующей огласки, Шмидта в считанные дни увольняют с флота, тому способствовали идущие мирные переговоры с Японией. Дяде и этого показалось мало, чтобы обеспечить племяннику почетное возвращение капитаном на коммерческий флот, адмирал Владимир Шмидт настойчиво добивается, чтобы того уволили с одновременным производством в следующий чин, – капитана 2 ранга. Однако, в Морском министерстве, при всем уважении к почтенному адмиралу, это находят излишним, Шмидта так и увольняют лейтенантом.
Некоторые исследователи тех давних событий утверждают, что Петр Шмидт был таки уволен в отставку с производством в капитаны 2 ранга. Зная не понаслышке специфику нашего военного делопроизводства, я тоже уверен в том, что в первоначальном виде в Указе значилось звание «капитан 2 ранга». И только после всех последующих событий, после известной реплики императора об «этом лейтенанте…», указ об отставке слегка «подкорректировали».
И на фоне всей этой, мягко скажем, некрасивой истории, наш фигурант, находясь в Севастополе, опять весь, без остатка, «ушел в революционный процесс» и, при этом, находит возможным засыпать письмами Иду Ризберг. Он ей отправлял письма ежедневно, а то и по несколько штук в день. В письмах он в приказном порядке требует от нее поддерживать с ним переписку. Как напишет потом Евгений Шмидт: «… на отцовском письменном столе появился большой портрет незнакомой мне женщины ЕВРЕЙСКОГО типа…».
Однако, Петр Петрович находил, что его знакомая похожа на прекрасную испанку… Правда, вскоре после этого он напишет ей: «Вы для меня бесплотный дух, Зинаида Ивановна, потому что я так мало вас видел, что теперь при моей плохой памяти на лица я совершенно не могу себе вас представить. Осталось в памяти только общее впечатление, характер внешности, но не сама внешность».
Зинаида Ивановна тоже не очень хорошо запомнила внешность своего случайного(?) попутчика: «В вагоне был полумрак, горели свечи. Я не могла разглядеть лица говорившего со мной, а на бегах я его вовсе не рассмотрела: я видела одни лишь его глаза».
«Нечто новое, чуждое мне, вошло в жизнь моего отца. Он почти совсем перестал спать и писал кому-то до утра бесконечные письма», – вспоминал потом Евгений Петрович. Петр Петрович напишет своей попутчице больше 100 длиннейших писем – шедевров эпистолярного жанра. Истерзанная страданиями и болезнью, жаждущая любви пылкая и восприимчивая душа его нашла, а точнее создала, сфантазировала образ, которому адресовала поток неизбывного, неземного, трепетного чувства обожания.
«Любовь к жизни, напряженная, «неприличная», как говорил Иван Карамазов, такая любовь – это основная черта моей натуры», – так объяснял своей корреспондентке свою суть Петр Шмидт.
Сопереживая с Петром Шмидтом его романтические приключения, мы невольно опередили ход событий, поэтому вернемся в Севастополь октября 1905 года. Да, похоже, мы слишком увлеклись, если на образ Петра Шмидта, мы станем «нанизывать» психологические проблемы героев Достоевского, хорошим это не кончится…
ПОДРЫВНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ РЕВОЛЮЦИОНЕРОВ В СЕВАСТОПОЛЕ.
ПРЕДВЕСТНИКИ НОЯБРЬСКОЙ БУРИ. ДОКУМЕНТЫ И ФАКТЫ
На первый взгляд, революционные страсти улеглись, но как выяснилось, – не надолго… Деструктивные, антигосударственные группы всех мастей, активизировали свою деятельность на Черноморском флоте и в Севастополе. Документальным свидетельством их деятельности среди матросов являются письма, написанные моряками в период, предшествующий очередной революционной вспышке в ноябре 1905 года
В перечне документов под № 15 приводятся письма о якобы невыносимых условиях службы в Черноморском флоте.
«Так вот всю службу и застилают нам глаза темной пеленой и делают большие подлости с нами: устраивают внезапные проверки, ищут в сундуках, пересматривают книги и карточки, читают письма. Как это подло и бесчестно с их стороны: в их руках власть, а они берут, ни у кого не спрашивая. Мы должны, товарищи протестовать и не бояться за последствия, но громогласно сказать, что они не имеют права так поступать. Еще они установили правило уходить со двора только после 5 часов вечера, и то с билетами от ротного. А ротные так зря билет не дадут, всегда им нужно дать ответ, куда идешь. А без билета никуда не уйдешь, потому что стены очень высокие и через окна тоже не вылезешь. Решеток, правда, нет, и для посторонних ничего не заметно, но в подоконниках забиты толстые прутья, так что не только нельзя уйти из окна, но даже и головы не просунешь. Так и сиди как арестант. В пять часов окончишь работу, придешь поужинать и не знаешь, куда девать эти два часа, так как поверка у нас в восемь часов».
Это письмо шло первым под рубрикой «Письма матросов о невыносимых условиях службы в Черноморском флоте». Обратите внимание, письмо изобилует пропагандистскими штампами. Для людей, знакомых с военной службой, подобные «невыносимые условия» могут показаться детским лепетом мальчиков детсадовского возраста, избалованных мамками и няньками, а не воплем души здоровых, крепких как буйволы деревенских и рабочих парней, не моложе 21 года, призванных защищать Родину… Читаем дальше:
«Белье помыть не всегда захватишь место, так как команды у нас до 1000 человек, а удобства для мойки – всего на 8-10 человек, и когда не пойдешь, там всегда несколько человек места ждут. Воды тоже всегда недостаток не только для стирки, но даже часто и пить нечего. Посуда – гнилые кадушки и сильно воняют гнилью: волей-неволей приходится мыть речной водой, а она очень соленая, и живешь так, не как военный, призванный на службу, а как какой-то арестант. В праздники до поздних часов приходится пользоваться билетом не более одного раза в месяц, и то при хорошем поведении…».
И таких писем, написанных как под копирку, приводится 12 штук… Прошу заметить, эти письма писались с перспективой переправки их в Румынию, бывшим потемкинцам, для последующего их опубликования в революционной эмигрантской прессе.
Для пресечения подобной корреспонденции, главный жандарм империи П.И. Рачковский обращается к начальнику главного управления почт и телеграфа М.П. Севастьянову с просьбой разрешить полковнику А.П. Бельскому просматривать переписку между потемкинцами, находящимися в Румынии и матросами Черноморского флота. Вот они – проклятые царские чиновники, цепные псы империализма, до чего додумались, – читать матросские письма! Зам. министра ВД Империи вежливо просит главного почтмейстера разрешить просматривать корреспонденцию между государственными преступниками и потенциальными бунтовщиками…
«Милостивый государь Михаил Петрович!
Главный командир Черноморского флота получил сведения, что между укрывшимися в Румынии матросами, принимавшими участие в бунте на броненосце «Князь Потемкин-Таврический», и матросами, находящимися на службе в Севастополе, ведется переписка, в которой содержатся указания на готовящееся будто бы на Черноморском флоте возмущение.
Вследствие сего, вице-адмирал Чухнин возбудил вопрос о принятии самых тщательных мер надзора за таковой перепиской.
Сообщая о том на ближайшее усмотрение вашего превосходительства, вместе с тем покорнейше просит, в видах государственной важности своевременного раскрытия сказанного военного заговора, не признаете ли вы возможным сделать распоряжение о предоставлении исп. об. начальника губернского жандармского управления в Севастопольском градоначальстве и Евпаторийском уезде подполковнику Бельскому права просмотра направляемой из Румынии в Севастополь и обратно корреспонденции нижних чинов, как с означением «до востребования», так и по тем адресам, кои подполковник Бельский, по сношении с вице-адмиралом Чухниным, признает подозрительными».
П. Рачковский
ЦГИАМ, Ф. ДП. 00, 1905 г., д. 1667, лл. 26,27.
А теперь посмотрим, как бывалые бунтари, официально признанные государственными преступниками, инструктировали свою молодую смену на кораблях флота, и насколько эта смена осознавала степень своей готовности к решительным действиям. В конкретных же письмах речь шла о ситуации, когда в Севастополе стало известно о бунте на «Потемкине» и заговорщиками на флотской дивизии предпринимались экстренные меры по поддержанию мятежа.
... Сначала предполагалось захватить оружие, находящееся в экипажных помещениях, ВЫГНАТЬ матросов, вооружить их, немедленно посадить на суда, развести пары и идти к «Потемкину», перебив предварительно начальство. Одновременно с этим предполагалось отрядить часть матросов для порчи проводов, с целью отрезать сообщение с городом, часть для захвата крепостных батарей (последнее надеялись осуществить потому, что батарейная команда обещала сдаться, как только матросы нападут) и часть для караула у ворот офицерского двора, с тем, чтобы воспрепятствовать побегу офицеров, могущих поднять тревогу в городе. Вот таков был наш план….
Но при подсчете сил, нас оказалось мало. Для захвата оружия в экипажах предполагалось по сотне на экипаж и так как их девять, то нужно было 900 человек. Собрание было экстренное, много товарищей об нем не знали и вследствие праздника разошлись утром по городу, к тому же много было наряжено в патруль. Нас было слишком мало. Восстание могло не удаться. Пришлось отложить на завтра… Назавтра нам объявили, чтобы мы готовились к смотру, что приедет главный командир Чухнин… В строю нас продержали до обеда и объявили, что командир не приедет. Нас распустили.
Возвратившись в казармы, мы увидели, что оружие исчезло. Теперь мы поняли, зачем нас держали во дворе. Пока мы ждали Чухнина, оружие вывезли в порты. Мы попали в ловушку…. Вскоре приехал адмирал и объявил о нашем аресте. Нас окружила рота. Когда мы вышли во двор, он был заполнен войсками. Мы проиграли. Нас увели на баржу и в ней свезли в крепость. Там уже было 700 прутовцев (т.е., матросов арестованных на восставшем транспорте «Прут» – Н.Б.). После нас в тюрьму привели еще до 1500 человек, арестованных в тот же день… В крепости мы пробыли 2,5 месяца… Потрясенные расстрелом четырех матросов с «Прута». Кто там был? Адаменко, Петров, Титов или Черный – мы не знаем. Но мы не могли больше оставаться в этой крепости… Мы стали настойчиво требовать или освобождения или суда.
На другой день после заявления нами решительных требований, нас отвезли на броненосце «Три Святителя» под сильной охраной в Одессу. Здесь нам выдали армейское обмундирование и объявили, что нас отправляют в Харбин, чтобы там, в рядах армии, мы «искупили» нашу вину и смыли «это пятно». Дорогой в Харькове нам, пишущим эти строки, удалось бежать и пробраться за границу. Но последние события в России нас снова зовут туда. Мы не можем не быть в борьбе за свободу народа, мы не можем спокойно из-за границы смотреть на нашу родину и мы там будем…
Матросы И.Д. и И.Н. (Газета «Пролетарий» № 26 за 1905 год).
Вне всякого сомнения, послание это подверглось основательному редактированию более грамотных во всех отношениях партийных товарищей, но суть его ясна – матросам черноморских экипажей давался подробный инструктаж к вооруженному, антиправительственному выступлению.
Можно только поразиться крайне нерешительным и более того, – сверхгуманным действиям властей, обязанных самыми жесткими и решительными мерами искоренять любые проявления бунтарской активизации в матросской среде. В тоже время, мы видим, что в активную антиправительственную борьбу, реально грозящую вооруженным восстанием, включились уже не сотни а тысячи моряков… После массовых летних бунтарских и хулиганских выходок, они очень четко себе уяснили, что «всех на каторгу не пошлешь». События нарастали явно нешуточные… август, сентябрь, октябрь. Что там, дальше?
«Вдали от столицы революционеры приняли манифест 17 октября за полную капитуляцию власти. Эту свободу они понимали по-разному, представляя себе весьма туманно; но народные толпы, вышедшие на улицу с царскими портретами и национальными флагами праздновали издание манифеста, а не протестовали против него. Появление на улицах, резко отличавшихся друг от друга по настроению – тех, кто праздновал Царскую милость, и тех, кто торжествовал над Царской властью – было главной причиной той бурной вспышки гражданской войны, которую затем называли «волной погромов», «выступлением черной сотни»…
Ольденбург С.С. Царствование императора Николая Второго. М. ТЕРРА, 1992. С. 291.
АВТОРЫ И ОРГАНИЗАТОРЫ ГЕНЕРАЛЬНОЙ РЕПЕТИЦИИ ГРЯДУЩЕЙ
ВСЕРОССИЙСКОЙ КАТАСТРОФЫ
Пройдет несколько лет и вышедший в отставку, С.Ю. Витте, который был одним из авторов манифеста, напишет «…17 октября для провинциальных властей упало, как гром на голову, что большинство провинциальных властей не понимало, что случилось, что многие не сочувствовали новому положению вещей, что многие не знали, в какую им дудку играть, чтобы в конце концов не проиграть, что одновременно действовала провокация, преимущественно имевшая целью создавать еврейские погромы… в первые недели после 17 октября проявилась полная дезорганизация власти, как говорится, «кто пошел в лес, кто по дрова», одним словом, можно сказать, действовала сломанная, неорганизованная власть, которую потом окрестили растерявшейся властью».
То, что в империи давно зрела тревога, это было очевидно для всех. Известные общественные деятели выступали в печати с недобрыми пророчествами, в столицу приходили письма и коллективные послания, в которых сквозили обоснованные опасения в дальнейшем развитии событий. Но Джинн был выпущен из бутылки. Развитие событий оказалось в руках людей или безответственных, тщеславных, авантюристичных, или откровенно преступных. Этих людей не заботили интересы Отечества. Как в карточной игре они ставили на кон самую высокую ставку – благополучие, мир и будущее одной из величайших империй мира. Выигрыш сулил огромные выгоды, мгновенные обогащения, стремительный приход к власти на фоне крушения великой славянской державы. Именно этого они и добивались.
В 1871 году духовный вождь международного масонства Альберт Пайк, предсказывая будущее величайшей славянской империи, писал: «Когда самодержавная Россия останется последней цитаделью христианства, мы спустим с цепи революционеров-нигилистов и безбожников и вызовем сокрушительную социальную катастрофу, которая покажет всему миру, во всем его ужасе абсолютный атеизм, как причину одичания и самого кровавого беспредела…».
Кто подготовил и представил императору проект манифеста нам уже ясно, остается уточнить, кто был инициатором движения, вынудившего императора пойти на издание манифеста от 17 октября.
24-26 мая 1905 года в Москве проходил коалиционный съезд земств и городов. Он работал во время избирательной кампании в Севастополе, и городской голова Максимов не смог приехать на него, но внимательно следил за газетными сообщениями, и телеграммой подтвердил свое согласие на включение своей фамилии в петицию на высочайшее имя, принятую съездом. Как по этому поводу писала демократическая пресса: «Послание объединило разнообразные круги российской интеллигенции, собравшейся добиться от царя ответа на реализацию в стране конституционной программы». Пройдет три года, и жандармы вспомнят Алексею Александровичу его подпись под этим документом. В адресе, подготовленном участниками на имя императора, сквозила тревога: «В минуту величайшего народного бедствия и великой опасности для России и самого престола Вашего мы решаем обратиться к Вам, отложив всякую рознь и все различия, нас разделяющие, движимые одной пламенной любовью к Отечеству… Государь! Пока не поздно для спасения России во утверждение порядка и мира внутреннего, повелите без замедления созвать народных представителей, избранных для сего равно и без различия всеми поданными Вашими. Пусть решат они в согласии с Вами жизненный вопрос государства, вопрос о мире и войне, пусть определят они условия мира или, отвергнут его, превратят эту войну в народную (имеется в виду русско-японская война – Б.Н.). Пусть явят они всем народам России, неразделенную более, не изнемогающую во внутренней борьбе, а исцеленную, могущественную в своем возрождении и сплотившуюся вокруг единого стяга народного».
Под каждым словом этого обращения грех было не подписаться каждому гражданину России, но суть этого обращения, – требование к императору о создании структур представительской власти и предоставлении политических свобод. А это в условиях России проблемы весьма сложные и по своей сути не однозначные…
Под документом стояли подписи четырнадцати человек. Среди них известные в империи общественные деятели:
граф П.А Гейден, – предводитель дворянства Опочецкого уезда, много занимался общественной и судебной деятельностью член масонского кружка мартинистов;
князь Н.Н. Львов, – предводитель дворянства Балашевского уезда, председатель саратовской губернской земской управы и основатель партии мирного обновления, один из основателей «Союза Освобождения» (1903) и партии мирнообновленцев и прогрессистов, член масонского Межпарламентского союза (1910), депутат 1, 2 и 4 Госдум, товарищ председателя 4 Госдумы, сотрудник газеты «Возрождение», ложа «Малая Медведица»;
князь Г.Е. Львов – председатель тульской губернской земской управы, руководитель общеземской организации помощи раненым и больным, депутат 1 Госдумы, председатель Всероссийского земского союза, один из руководителей Земгора, организатор заговора против царя, в марте-июле 1917 года глава Временного правительства, посредник между масонскими организациями Москвы и С.-Петербурга;
И.И. Петрункевич – один из ветеранов тверского земства, значительную часть жизни провел в административной ссылке, левый кадет из руководителей московской группы «Союза Освобождения» (1903), член общероссийского ЦК этого союза, депутат Госдумы, редактор журнала «Речь»;
Ф.А Головин – председатель московской губернской земской управы, член Верховного Совета российского масонства (с1908), один из основателей партии кадетов и член ее ЦК, деятель Земгора, председатель 2-й Госдумы, министр Временного правительства;
князь П. Долгоруков – предводитель дворянства Русского уезда, камергер Высочайшего двора, член общероссийского ЦК «Союза Освобождения» (начало 1900-х), организовал в Москве «Общество мира» (1909), ставшее вскоре масонской ложей, депутат 2-й Госдумы, председатель партии кадетов (1915), в мае 1916 года заявлял, что Германия победит Россию, близкий друг Гольстейн А.В., в 20-х годах посещал Россию, арестован большевиками и расстрелян;
князь С.Н. Трубецкой – профессор Московского университета, философ, активный общественный деятель, ложа «Великий Свет Севера»;
барон П.Л. Корф – старейший петербургский гласный, Военная ложа…
Тот факт, что в 1908 году у жандармов возникнут вопросы к А.А. Максимову по поводу его подписи под документом в компании со столь серьезными господами, абсолютно естественен. Если вы обратили внимание, все вышеперечисленные господа – члены масонских лож, имеющие высокие степени посвящения. Опираясь на них, С.Ю. Витте разработал и представил на подпись царю манифест, вызвавший столь бурную и неоднозначную реакцию в различных слоях российского обществе. И, естественно, император это С. Витте не простил.
Недаром за мемуарами С. Витте после его смерти в 1915 году, так настойчиво охотилась жандармерия – слишком крутую, многоходовую игру он затеял, находясь в ближайшем окружении императора в столь сложный для России период…Что же так повело «влево» уважаемого господина председателя Кабинета министров?
Попытаемся найти ответ на этот вопрос в биографических данных и послужном списке С.Ю. Витте: «По окончанию курса в Новороссийском университете Одессы со степенью кандидата физико-математических наук посвятил себя железнодорожной деятельности. Вступив на службу в управление Одесской ветви Юго-Западных железных дорог, Витте вскоре сделался одним из ближайших сотрудников директора Русского общества пароходства и торговли Н.М. Чихачева, в ведение которого в то время поступила и Одесская железная дорога. Ответственная должность начальника движения, на которую он был назначен, и которую ему пришлось нести в продолжение всей русско-турецкой войны, создало ему репутацию распорядительного администратора»…
Оказывается, прежде чем «посвятить себя железнодорожной деятельности», Сергей Юльевич, оставаясь адъюнктом при кафедре чистой математики в университете, числился при канцелярии генерал-губернатора Одессы, генерала Коцебу Павла Евстафьевича (Августовича), был вхож в его семью. А семья губернатора Коцебу была во всех отношения не простая. Батюшка генерала, – Август-Фридрих-Фердинанд (1761-1819) был известный в свое время писатель и драматург, член-корреспондент РАН, статский советник, и что для нас особо интересно, – состоял и активно сотрудничал в ложе «Трех Секир». Родной брат губернатора – генерал-лейтенант Мориц Евстафьевич (Августович) (1790-1861), подполковник Свиты Его Величества, командующий Ивангородской крепостью, с 1821 года состоял в ложе «Храма Постоянства» в Варшаве. Сын генерала Морица Евстафьевича, – капитан 2 ранга Михаил Морицович, – геройски сражался с врагами России на бастионах Севастополя и тем заслужил уважение и добрую память своих сослуживцев, – чего нельзя было сказать о самом генерале, многие действия и решения которого в ходе обороны Севастополя вызывали, мягко скажем, некоторое недоумение сослуживцев. Вот в такие надежные руки и попал молодой адъюнкт С.Ю. Витте.
Что же касается «железнодорожной деятельности», то основная заслуга в этом «выборе» Витте принадлежит графу Бобринскому Владимиру Алексеевичу, именно он составил протекцию перспективному молодому чиновнику. Как следует из послужного списка С.Ю. Витте, – «пройдя все низшие должности, он стал начальником эксплуатационного отдела Юго-Западных железных дорог». И это все за неполные восемь лет! Что же касается графа Бобринского, управляющего министерством путей сообщений с 1868 по 1871 год, то он, вне всякого сомнения, приобрел исключительно способного, деятельного чиновника, обязанного своему благодетелю стремительной карьерой и, похоже, не только по «железнодорожной деятельности». Бобринский в разные годы принадлежал к Военной ложе Петербурга, был членом масонского Межпарламентского союза (1910-е), депутатом 2, 3, 4 Госдум, товарищем председателя 4-й Госдумы, все эти годы поддерживал самые теплые отношения со своим бывшим протеже, сделавшим столь стремительную карьеру.
Дальнейшая биография С.Ю. Витте, в части касающейся, нам хорошо известна, в интересующий же нас период, – 1903-1905 гг. он возглавлял Совет министров империи, и на этом высоком и ответственном государственном посту его отдельные действия и принимаемые им решения невольно наталкивают нас на мысль, – а не выполнял ли он при этом отдельные обязательства перед своими старыми и новыми благодетелями?
О мемуарах графа Витте мы уже говорили. Когда в феврале 1915 года С.Ю. Витте скончался, следуя настоятельной просьбе покойного мужа, его вдова поместила их в банк, находящейся в Байоне. Там они хранились под чужим именем, и дошли до нашего времени, о чем мечтал их знаменитый автор. Доверял граф Витте своей супруге и не ошибся своим доверием.
К сожалению, о жене С. Витте известно немного и даже в том «немногом» многое настораживает. Первая жена Витте, с 1879 года – Надежда Андреевна Иваненко. Вторая жена с 1892 года Матильда Хотимская (по другим сведениям НУРОК), по первому браку ЛИСАНЕВИЧ. От комментариев по последнему факту я воздержусь, хотя, сам Витте не мог отрицать того факта, что его женитьба на еврейке способствовала резкому «сворачиванию» его карьеры государственного деятеля.
РЕАКЦИЯ СЕВАСТОПОЛЬСКОЙ ПУБЛИКИ НА ИМПЕРАТОРСКИЙ МАНИФЕСТ
«О СВОБОДАХ». ОТ ФАНТАЗИЙ И ЭМОЦИЙ К КОНКРЕТНЫМ ДЕЛАМ, – ПРОВОКАЦИОННЫЕ ДЕЙСТВИЯ У ТЮРЬМЫ И ИХ ПОСЛЕДСТВИЯ
В октябре всероссийская политическая стачка охватила всю империю. Бастовали почти все фабрики и заводы, стоял транспорт, замолчал телеграф, люди вышли на улицы. 10 октября встали поезда на станции Джанкой и на Феодосийской железнодорожной линии, остановилась Николаевская железная дорога; 11 октября перестали работать железнодорожники ст. Симферополь; 14 октября в Севастополе по Нахимовскому проспекту прошла демонстрация…..
Документ за № 35.
Из донесения А.П. Бельского командиру отдельного корпуса жандармов
о демонстрации 14 октября 1905 года.
В 6 часов вечера 14 сего октября в г. Севастополе по Нахимовскому проспекту, когда там было много гуляющей публики, по направлению к Приморскому бульвару проходило несколько подгулявших человек, призываемых к отбытию воинской повинности, с пением солдатских песен…
В 7 часов на том же проспекте около дома Эрихса послышался пронзительный свист, и на середину улицы к этому месту стал сходиться с шумом разный народ: ремесленники и рабочие, преимущественно ЕВРЕИ. Образовалась толпа человек 400-500. Будто бы какой-то еврей с крыльца магазина Зусмана стал что-то говорить, и тут же из толпы были брошены прокламации. После этого сейчас же собралась толпа с криком и свистом направилась к Приморскому бульвару…, но, не доходя, остановилась у здания Государственного банка, где, как говорит пристав 1-го участка, кто-то из толпы стал кричать: «Долой полицию, бей ее», и кто-то ударил пристава палкой по спине и по ступне ноги, почему он был лишен возможности принять участие в прекращении беспорядка. В это время от Приморского бульвара подходила рота 50-го пехотного Белостокского полка. Увидев ее, толпа в беспорядке с криком и свистом направилась опять по Нахимовскому проспекту к Б. Морской улице, разбегаясь по прилегающим переулкам. Часть же толпы, убегая от преследовавшей роты, успела достигнуть до полутемного Почтового переулка, откуда и рассеялась по другим улицам. Разбегаясь из этого переулка, из толпы были произведены два револьверных выстрела, никому не причинивших вреда. Налицо – явная провокация, так как рота оружие при разгоне демонстрации не применяла.
Еще 12 числа имелись сведения, что лица политически неблагонадежные хотят, пользуясь обыкновенным сборищем, при предстоящем 15 числа сего месяца призыве новобранцев, произвести демонстрацию, чтобы показать, что в Севастополе силен комитет Крымского союза в своей противоправительственной деятельности, о чем и было сообщено Севастопольскому градоначальнику.
На основании этих сведений, по моему ходатайству у коменданта крепости и с согласия севастопольского градоначальника, воинское присутствие (место сбора призывников) было переведено из обычного своего помещения в казармы Белостокского полка, находящиеся в конце города.
Свершившееся 14 сего месяца октября нарушение порядка, как это говорят и агентурные сведения, было случайное, в подражание беспорядку, произведенному за несколько минут перед тем новобранцами, певшими песни.
Ввиду того, что из числа задержанных чинами полиции во время беспорядков обратили на себя внимание два лица: мещане ГЕРШ РОЖАНСКИЙ и МОИСЕЙ СКУРИН оказались новобранцами, следует предположить, что многие из призывных, будучи удалены приставом после пения ими песен с проспекта, вновь присоединились к толпе. Выше упомянутые новобранцы и задержанная мещанка ХАЯ РУМАНОВА известны как лица политически неблагонадежные, проходившие в числе прочих по наблюдению и неоднократно обыскиваемые, но безрезультатно.
На основании имеющихся частных сведений, что во время вышеописанного беспорядка какой-то еврей имел при себе красный флаг, или привязанный к палке красный платок…
Полковник Бельский. 15 октября 1905 года. СЕКРЕТНО.
ЦГИАМ, Ф. ДП. 00. 1905г. д. 1350, ч. 36. лл. 78-79. Подлинник.
17 октября в Ялте закрылись все учреждения и учебные заведения, магазины и банки. 18 октября в Симферополе забастовали работники типографий и табачных фабрик, служащие почтово-телеграфной конторы, закрылись магазины. Атмосфера очень душная… Неудовольствия, смута растут….
17 октября 1905 года при обстоятельствах, до сих пор вызывающих различные толкования историков, императором Николаем Вторым подписан манифест. Божьей милостью он даровал так давно ожидаемые православным народом «незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы слова, собраний и союзов…».
18 октября, вторник. Для жителей Севастополя это был обычный рабочий день. К вечеру из столицы по телеграфу был получен текст манифеста. Ситуация в городе резко изменилась. Первая реакция населения – радость, восхищение, восторг. Все хотели знать подробности. Слухи неслись по городу, стремительно обрастая домыслами, фантазиями и откровенными выдумками. Размноженный в типографии текст манифеста шел нарасхват. Кругом раздавались ликующие голоса, люди обнимались, поздравляли друг друга…
«Мои друзья затащили меня в какой-то совершенно незнакомый богатый дом; там меня усадили за обильно уставленный винами и закусками стол, поили шампанским, кричали «ура» и снова поили. Оглушенный, с одурманенной головой, я, кое-как, вырвался из гостеприимного жилища и побежал домой. Севастополь сиял залитыми электричеством улицами, ресторанами и кафе. Праздничная толпа, опьяневшая от избытка гражданских чувств, долго не давала мне никакой возможности пробиться к Мичманскому бульвару и подняться на Чесменскую… Наступает новая, счастливая пора», – вспоминал Евгений Петрович Шмидт.
Около Военно-морского музея собрался стихийный митинг. Полицмейстер В.Я. Попов вместе с помощником пристава 1-го участка Пащурой и вооруженными казаками пытались «успокоительными увещеваниями» прекратить митинг и, не добившись результата, решили применить физическую силу. Два человека при рассеянии толпы получили ранения штыками. Воинский начальник полковник де-Роберти, взобравшись на ступеньки музея, обратился к собравшимся с успокоительной речью. Ему удалось удалить матросов и казаков, отношения между которыми достигли огромного накала.
Город гудел, словно потревоженный улей. Портовые рабочие, ремесленники, публика всех сословий вышла на демонстрацию, направлявшуюся с улицы Екатерининской (современная улица Ленина) к Приморскому бульвару. Среди них было немало участников недавнего митинга у Военно-морского музея. Над головами людей трепетали национальные и красные флаги, звучали патриотические речи. Факт появления манифеста многими признавался как «знаменательный в истории России».
Расположившийся на Приморском бульваре оркестр 28-го флотского экипажа после требования демонстрантов сменил репертуар и начал играть «Марсельезу», а также бравурные марши. Капельмейстер пытался сопротивляться, но тут же был безжалостно смещен. После бурных речей восторженная толпа, прихватив с собой оркестр, с пением двинулась по Нахимовскому проспекту. В это время другая часть севастопольцев вышла на патриотическую манифестацию с царским портретами и национальными флагами. «…Матросы и рабочие бросились к манифестантам, разорвали портреты, а от национальных флагов оставили на древках только красные полосы…». У многих эти действия вызвали недоумение. Кто-то выразил опасение, что ситуация может выйти из под контроля властей. Ведь виновником праздника в первую очередь был сам царь, нашедший в себе мужество подписать исторический документ, даровавший народу свободы. На мелкие стычки с полицией уже никто не обращал внимания. Более того, некоторых, наиболее наблюдательных, насторожило отсутствие нарядов полиции…
Полицейские и жандармы, не получившие от своих руководителей особых инструкций, наблюдали за событиями … со стороны.
Попытаемся и мы объективно взглянуть на события 17 октября в Севастополе.
Администрация на местах после опубликования манифеста действительно была поставлена в сложнейшую ситуацию. Адмирал Чухнин назвал происходящие в Севастополе после 17 октября события анархией. Присяжный поверенный РЕЗНИКОВ, знавший все обо всех, вспоминал: «Чухнин однажды задал вопрос явившейся к нему депутации: – Как вы думаете, почему появился манифест 17 октября: потому ли, что он дарован царем, или завоеван народом у царя? – Ему, конечно. Ответили, что было завоевание. «Да, – сказал он, – я тоже думаю: это было завоевано силой, но знаете какой? – силой разбойника, который приставив вам револьвер к груди, потребует «кошелек или жизнь». Конечно, отдашь кошелек, чтобы спасти жизнь. Вот в каком положении, по моему убеждению, находился государь император накануне 17 октября».
Гелис И. Сочинения, стр. 15.
Городское самоуправление Севастополя во главе с А.А. Максимовым в те дни сыграло весьма своеобразную роль. Долгие десятилетия она замалчивалась, так как официальная идеология не терпела присутствия рядом с героями первой русской революции какого-то купца-миллионера Максимова и подобных ему.
Для севастопольской городской думы день 18 октября обещал быть также обычным, рядовым. Шло заседание, на котором обсуждались рутинные городские вопросы. Так как гласные много курили, окна на улицу были открыты. Поэтому, несмотря на звонкую трель трамвайчиков, шум приближающейся толпы они услышали очень скоро. Вскоре стало видно, что толпу ведет известный в Севастополе народоволец Н.И. Емельянов. Глухо урчащая, но не выказывающая озлобления толпа остановилась перед балконом дома госпожи Хлудовой, в котором заседала городская дума. Максимов повернулся к встревоженным, не знающим что делать гласным и жестом пригласил их к столу. Шаги неожиданных гостей были уже слышны. В проеме двери появился Емельянов. Он сразу сообщил, что вместе с ним в думу пришли «депутаты от народа», выбранные для участия в работе городского самоуправления. Обмен мнениями шел почти четыре часа. Все это время толпа стояла у дома Хлудовой и терпеливо ждала результатов встречи гласных и депутатов от народа. И когда Емельянов опять вышел на крыльцо и объявил о положительных результатах переговоров с городской думой, люди ответили восторженными возгласами и аплодисментами.
Определившись с нашей позицией в отношении к манифесту, побывав на необычном заседании городской думы, обратимся к конкретным событиям на улицах Севастополя, для чего присоединимся к жандармскому офицеру, наблюдающему за демонстрацией….
Документ № 36
Из шифрованной телеграммы А.П. Бельского командиру отдельного корпуса жандармов о расстреле демонстрации в Севастополе 18 октября 1905 года
19 октября 1905 г. 5 часов 25 минут.
Севастополь. 18 октября около 5 часов вечера, после появления телеграмм с Высочайшим манифестом, при участии портовых рабочих, ремесленников, публики состоялась демонстрация; демонстранты с Екатерининской улицы направились на Приморский бульвар, ЗАСТАВИЛИ морской оркестр играть гимн, затем Марсельезу, говорили патриотического и политического содержания речи; взяв оркестр, направились по Нахимовскому проспекту с красными флагами, крича: «Да здравствует свобода», «Ура». Музыка попеременно играла гимн, Марсельезу, марши. Толпа демонстрантов на Нахимовском с публикой достигла восьми или десяти тысяч, здесь под влиянием речей, демонстрация перешла в политическую.
Разорвав портрет государя, решили идти к тюрьме, освободить политических арестованных; посланная к тюрьме рота не воспрепятствовала демонстрантам подойти к воротам тюрьмы. Тут опять говорились политические речи, требуя неистовыми криками освобождения арестованных. После одной речи стоявшие ближе к воротам под предводительством военного матроса Бобока стали выламывать ворота. Бобок покушался вырвать у караульного ружье, тот убил его на месте, после чего стоящая около ворот полурота сделала три беспорядочных залпа. Толпа разбежалась. В половине одиннадцатого, с вызовом по тревоге Брестского полка, все успокоилось. Из первоначальных сведений известно: убито трое, раненых, доставленных в городскую больницу, четырнадцать. По слухам, завтра ожидается нападение на тюрьму. Комендантом приняты решительные меры.
Полковник Бельский.
ЦГИАМ, Ф. ДП. 00., 1905 г., ч. 36, л. 90. Подлинник.
Ситуация у тюрьмы требует пояснений. Около 18 часов демонстрация представителей всех сословий направилась к тюремному замку с требованием освободить политических заключенных. Об этом официально было сообщено полицмейстеру В.Я. Попову и жандармскому полковнику А.П. Бельскому. Люди стояли у ворот в ожидании, что к ним выйдет представитель администрации и сообщит о мерах, которые полагает предпринять власть. Из ее представителей в здании управления тюрьмы находились помощник полицмейстера Битнер и адъютант штаба крепости капитан Оллонгрен. Людям было заявлено, что для принятия решения по их требованиям в тюремный замок ожидается прибытие полковника А.П. Бельского и полицмейстера В.Я. Попова. Прошло более часа, но они так и не появились. Напряжение среди людей возрастало. Слышались недовольные возгласы.
После трагедии, которая произойдет на небольшой площадке перед воротами тюремного замка, по городу распространятся две версии случившегося. Суть наиболее распространенной из них сводилась к тому, что без предупреждения людей, находившихся перед тюрьмой, ее ворота открылись, и в проеме появились солдаты Брестского полка. Раздался первый залп. Оставляя убитых и раненых, толпа в ужасе бросилась в разные стороны, давя детей, стариков, женщин. Такое изложение фактов находит подтверждение в выступлении гласного севастопольской думы Л.О. ЦЕБРОВСКОГО на заседании 19 октября. Утром этого дня «ввиду циркулирующих слухов, что будто бы толпа выломала ворота тюрьмы», он побывал на месте происшествия и, оговорив ветхость ворот, тем не менее, отметил, что не обнаружил признаков их взлома. Он пояснил: «… ворота запираются изнутри железным засовом, а снаружи двумя французскими тонкими крючками. При малейшем напоре эти крючки должны были сломаться, но целость их доказывает, что ворота были открыты не под напором, а лицом, близко знающим устройство ворот».
С другой стороны противостояния ситуация виделась иначе. 15 ноября опубликован приказ Командующего войсками Одесского военного округа. В нем говорилось, что митингующими была сломана калитка тюрьмы и некоторые из них, якобы ворвались внутрь и набросились на нижних чинов 3-го взвода 3-й роты 49-го пехотного Брестского полка. Из толпы произведен провокационный одиночный выстрел. Тогда командир взвода унтер-офицер Тарас Жупин «решительными действиями удалил толпу». За это от лица командования ему объявлено «спасибо» и он награжден часами с надписью «За доблестное поведение 18 октября 1905 года».
На 9 часов вечера у стен тюрьмы было убито 3 человека, 16 тяжело ранено и обнаружено примерно 20-25 легкораненых. Кем в тот день был отдан приказ открыть огонь по безоружной толпе так и не выяснили. Расследованием занимался прибывший на место трагедии командир Брестского полка полковник И.А. Думбадзе. Несмотря на энергию, проявленную при опросе своих подчиненных он так и не смог получить вразумительных ответов, найдя их «сбивчивыми и странными», что было вполне естественным потому, что команды, как таковой, на стрельбу не было, дежурная рота была спровоцирована на стрельбу неожиданно напавшими на солдат манифестантами. Такое заключение вполне подтверждается материалами, изложенными в следующем документе за № 37:
Донесение контр-адмирала Спицкого товарищу министра внутренних дел о расстреле демонстрации в Севастополе 18 октября 1905 года (выдержка)
... Между тем, к тюрьме толпа все больше и больше теснила войска, стали слышаться угрожающие возгласы и, наконец, стала ломиться в ворота тюрьмы, с целью добиться осуществления своего требования силой; затем сойдясь вплотную с нижними чинами, стала их сталкивать и пытаться отнять ружья. Солдаты, не ожидая команды офицера (здесь присутствовали начальник комендантского отделения капитан Оллонгрен, командир батальона и др.) дали залп; толпа бросилась в разные стороны, на месте остались убитыми два: 1) человек в форме матроса с надписью на фуражке «матрос 3-го экипажа Бобок»; 2) молодой человек по виду ЕВРЕЙ, звание и фамилию коего не выяснили; умерло от ран в больнице четверо: 1) ростовский мещанин Дмитрий Борисов; 2) рядовой Брестского пехотного полка Владимир Правденко; 3) мещанка города Гродно СОФЬЯ ЛЕЙБОВА ЛОПШИЦ; 4) молодой человек неизвестного звания; и доставлено в больницу для оказания медицинской помощи 14 человек раненых.
Градоначальник контр-адмирал Спицкий.
ЦГИАМ, Ф. ДП., 00., 1905 г., ч. 36., л. 98. Подлинник.
В газете «Крымский вестник» № 259 писали, что у стен Севастопольского тюремного замка погибли или умерли от ран: ФАЙФЕЛЬ, АЛЕКСЕЙ ЗАКОЛИНСКИЙ, САРА ЛОПШИЦ, АВРААМ ШПРИНГЕР, Никита Бабак, Дмитрий Борисов, ДАНИИЛ ВОРОНКОВ, рядовой Владимир Правденко. В городскую больницу, находившуюся рядом с тюрьмой, доставлены пострадавшие: С. ПРЕСС, М. ЛАПП, С. ШКУРКА, М. Рощин, И. Гусев, К. Шкапин, И. Выдрин, В. Собченко, И. Крылова, Ф. Бударикова, И. Кривошеев, Е. Беликов.
О национальной принадлежности авангарда демонстрантов можно даже не гадать…
На просьбу депутатов городской думы прокомментировать трагедию, случившуюся у тюрьмы, градоначальник, адмирал Спицкий сообщил, лишь ту информацию, что была в его донесении, с которым мы с вами уже ознакомились…
Надо отдать должное прокурору Г. КЕНИГСОНУ, он сориентировался быстрее прочих представителей администрации. В составе депутации он обратился к коменданту крепости за объяснениями. Генерал Неплюев был лаконичен. Раз полиция бессильна в вопросах наведения порядка, то в дело вступили войска. Пространные рассуждения гласного думы генерала П. Лескевича о христианской совести были выслушаны без комментариев, но было сделано замечание, что генерал мог бы говорить потише и он – комендант независимо от его эмоциональных заявлений, будет действовать только по закону. И уже в дверях, на минуту задумавшись, Неплюев повернулся к делегатам и выдавил короткую фразу: «Я, может быть, сам хотел освободить политических, но в виду того, что этого «требовала» толпа еще подумаю надо ли». Прокурор КЕНИГСОН заявил депутации, что он немедленно напишет жандармскому начальству требование об освобождении шести политзаключенных. Как поступить с двумя арестантами уже преданными суду он в ближайшее время проконсультируется с руководством в Симферополе.
На следующий день, не ограничиваясь устным заявлением, КИНИГСОН прислал П. Лескевичу письмо следующего содержания: «Вчера после нашего разговора, в виду того – что жандармские офицеры ссылаются на то, что для освобождения политических арестованных им нужно соглашение со мной (странно, когда они арестуют, то меня не спрашивают), я, возвратясь домой, написал ротмистру Васильеву официально, что прошу его освободить 6 политических арестантов, о которых он производит дознание. Относительно двух, дела которых в суде, я буду просить свое начальство в Симферополе. Я глубоко взволнован тем, что мне не удалось своим советом предотвратить вчерашнее несчастье; я считаю, что политическая амнистия давно уже нравственная обязанность правительства и при таких условиях вряд ли мне будет возможно остаться на должности прокурора без дальнейших нравственных ударов».
ЦГААРК, ф. 26, оп. 6, д. 37а, л. 2.
Очень я сомневаюсь в искренности и лояльности к власти прокурора КЕНИГСОНА.
Вечером 18 октября лейтенант Петр Шмидт, выступавший на митинге у тюремного замка, как бывший свидетель расстрела около тюрьмы, обратился в думу с требованием о принятии решительных мер к виновным в пролитии крови.
Максимов и гласные думы были возмущены, что во время трагического развития ситуации у стен тюрьмы на место не прибыли ни полицмейстер В. Попов, ни градоначальник контр-адмирал А. Спицкий, ни комендант крепости генерал-лейтенант В. Неплюев. В отсутствие главного командира он исполнял обязанности временного генерал-губернатора.
Максимов обращается к Спицкому с просьбой о срочном проведении экстренного заседания городской думы. Напуганный тревожными событиями Александр Макарович Спицкий не стал препятствовать намерениям Максимова и практически самоустранился от ведения дел. Главный командир Черноморского флота Г.П. Чухнин в это время находился в море вместе с Морским министром А.А. Бирюлевым. Комендант крепости также не проявлял особой активности. Таким образом, на несколько дней власть перешла к взбудораженой городской думе. Заседания в ней шли почти беспрерывно.
Обратимся к архивным документам и вернем из забытья фамилии людей, которые вершили в те дни историю на улицах Севастополя.
СЕВАСТОПОЛЬСКАЯ ВОЛЬНИЦА
В историческом заседании городской думы, почти беспрерывно проходившем двое суток, участвовали гласные: И.А. Абрамов, Э.С. БЕБЕШЬ, Н.Г. Березин, И.Ф. Дариенко, И.С. Кефели, Н.Я. КИСЕЛЕВИЧ, Б.А. КОГЕН, А.К. Коста, А.Ф. Краббе, П.Д. Лескевич, И.И. Овчаренко, Н.И. ТАРНАВСКИЙ, С.С. УКЛОНСКИЙ, Н.И. Фадеев, И.Г. Фальченко, Л.О. ЦЕБРОВСКИЙ, В.К. ЭНГЛЕЗИ, М.А. Ящинин.
В заседании присутствовали с правом решающего голоса (ответственность за это взял на себя Максимов) и представители от народа, выбранные на митинге: ОРЛОВСКИЙ, ВЕРБОВОЙ, Шмидт, ТЕОДОРОВИЧ, Орлов, Мельников, Шаповалов, БЕРЛИН, КАЮТИН, Лапин, Андреев, Кичакин, Максимов (городской голова), Янковский, Харитонов, РОГОЗИН, и две женщины И. СМИДОВИЧ и Н. ВОЛЬСКАЯ.
Представьте себе, кого привел в городскую думу Емельянов, если Вольская в самые ближайшие мятежные дни возглавит формирование дружин боевиков и фактически «пропишется» в Лазаревских казармах, а СМИДОВИЧ примет самое активное участие во всех революционных, повстанческих акциях.
Кроме перечисленных людей на заседание прибыл депутат от Духовного Ведомства протоиерей Баженов, секретарь Г.Д. Примогенов и бывший врач городской больницы С. Никонов. 21 октября он получит разрешение главного командира флота вице-адмирала Чухнина после ссылки вернуться в Севастополь. 25 октября Никонов снова станет главным врачом городской больницы и примет активное участие в жизни города.
19 октября в зале севастопольской думы, казалось, все российские проблемы были поставлены на повестку дня. Присутствие «депутатов от народа» резко революционизировало ход заседания. Причем, одна сторона, гласные, требовала решать все вопросы в пределах компетенции данного учреждения, ограниченного известными рамками закона, которые манифест 17 октября не отменял. Другая сторона – делегаты, выбранные на народном митинге, по сути, – выдвинутые ими же и собранной толпой и силовым приемом введенные в думу, наоборот, предлагали все немедленно разрушить и приступить к строительству нового, неведомого общества. Встречая сопротивление, «народные избранники» красноречиво заявляли, что гласные, не могут считаться представителями народа и что действующие законы принимались без участия оного, а также напоминали гласным о толпе людей, терпеливо стоящих под окнами думы в ожидании принятия очередного решения.
Это уже было откровенное запугивание и шантаж. Максимов старался всеми силами не допустить дальнейшей конфронтации, которая неизбежно привела бы к расколу и переходу процесса в неуправляемое русло. Но страсти разгорались. Присяжный поверенный Л.Я. РЕЗНИКОВ постоянно вносил на голосование провокационные инициативы, сетовал, что жалкое, по его словам, действующее Городовое положение совершенно не дает возможность думе принять необходимые меры по ограждению населения от произвола военных властей.
После энергичного выступления РЕЗНИКОВ представил текст телеграммы, «выработанный представителями от народа, в несколько тысяч собравшегося на бульваре». Срывающимся голосом, торопливо Л. РЕЗНИКОВ зачитал обращение:
«Граждане города Севастополя, собравшиеся вместе с представителями городского самоуправления, в чрезвычайное заседание городской думы, постановили: Признавая, что существующее военное положение, угнетающее совершенно незаслуженно все население более четырех месяцев, совсем несовместимо с Манифестом от 17 октября и с достоинством свободных граждан, что оно угрожает жизни, здоровью и имуществу населения, которое под влиянием последнего кровопролития, учиненного в городе ночью 18 октября, во время мирного празднования всенародно объявленной свободы, может вызвать опасные междоусобицы, настоятельно просят о немедленом снятии военного положения и освобождения арестованных по политическим делам….».
ЦГИАМ, ф. ДП, 00, 1905 г., л. 90.
Нужно ли уточнять, – о жизни, здоровье и имуществе какой части населения Севастополя, в первую очередь, так заботится защитник народа, ЛЕВ ЯКОВЛЕВИЧ РЕЗНИК, и чем так помешало военное положение законопослушным гражданам.
После прибытия в думу остальных депутатов от народа, по инициативе Л. Резникова память погибших у стен тюрьмы людей почтили вставанием. После этого депутаты от народа вынесли на обсуждение думы требования, которые она должна утвердить.
1. Заявить протест правительству против избиения происшедшего 18 октября.
2. Потребовать снятия военного положения и усиленной охраны Севастополя, удаления казаков из города, войск и полиции с улиц, организовать милицию, направить часть таковой к больнице.
3. Принять похороны погибших на казенный счет.
4. Требовать предания суду всех виновных избиения 18 октября: Попова, Бельского, Пашуру, Оллонгрена, Васильева и начальника тюрьмы и удаления их от должности, до предания суду.
5. Требовать освобождения всех политических заключенных и общей амнистии, в т.ч. матросов с броненосца «Потемкин» и других судов, заключенных по политическим делам.
6. Заявить протест против смертной казни.
7. Принять содержание семейств убитых и раненых на общественный счет.
8. Предоставить летнее помещение городского собрания для народных митингов.
9. Предоставить места в заседаниях Думы избранным депутатам от народа.
10. Потребовать возвращения доктора Никонова в Севастополь и назначить его вновь на место старшего врача больницы.
…Алексей Андреевич Максимов призвал всех к спокойствию и дал слово морскому офицеру Петру Шмидту. Этот человек сразу привлек внимание Максимова эмоциональностью, хорошо поставленной речью, умением владеть аудиторией, увлекать за собой или, как говорил сам Петр Петрович «обращать в свою веру». В последующие сутки Максимов и Шмидт почти все время будут работать рядом.
Ночью 19 октября Петр Шмидт писал Зинаиде Ризберг:
«Я жил эти дни так, как не удастся жить никому никогда. Горел, состарился на 5 лет за эти 5 дней, но я сдвинул ту гору, которую, вы говорили, мне не сдвинуть никогда…
Известность моя в Севастополе была завоевана… в четыре дня. И сегодня дума постановила меня чествовать «ура» от населения в конце своего заседания. Когда я еду по городу, то мне там и сям кучки народа кричат «да здравствует Шмидт»… Вечером в тот же день говорил на митинге для интеллигенции (18 октября – Б.Н.). Ночь провел с народом у здания тюрьмы, требуя освободить политических и останавливал народ от разрушения тюрьмы… (Значит, были призывы и попытки разрушить тюрьму? – Б.Н.). В ту же ночь я собрал экстренное заседание гласных. Редактировал телеграммы от разных слоев населения (Теперь ясно, кто редактировал телеграмму, зачитанную в думе Л. Резниковым… – Б.Н.). Заседал в думе на правах гласного 18 часов подряд и превратил этих толстопузых флегматиков в протестующих борцов. На другое утро на митинге народном я был выбран в числе других представителей от народа для участия в работе думы. За эти дни сделано все: город освобожден от войск (я требовал, чтобы вся дума полным составом шла за мной к коменданту крепости ставить ему требования), вместо войск ходят по городу патрули из рабочих (народная охрана), казака ни одного. Ко мне ходят соединенные депутации всех учебных заведений для подачи своих петиций. Поднимался вопрос выбрать меня временным представителем города. Я отказался и просил прежнего голову продолжать работать со мною… Не спал три дня. Устал…».
Севастопольское вооруженное восстание в ноябре 1905 г. Документы и материалы. М., 1957. с. 476.
…Революционера из интеллигентов, прежде всего, выделяет скромность...
Из небольшого дома, скромно приютившегося в Пушкинском переулке (рядом с нынешней площадью Суворова), где находилось жандармское управление, внимательно следили за событиями. Шифрованные доклады продолжали поступать командиру отдельного корпуса жандармов. Тревожная обстановка царила в учреждении… 19 октября – «… Депутация направилась в сопровождении толпы народа к городскому дому, где происходило в это время экстренное заседание думы с разрешения градоначальника по поводу события 18 октября, – доносил полковник А. Бельский. – Прибывшие депутаты вмешались в заседание думы и предъявили требования, выработанные на сходке.
Председатель собрания, городской голова Максимов, допустил делегатов к обсуждению заявленных пунктов совместно с гласными, причем последние в этом обсуждении почти были безгласны…».
ЦГАРФ, ф. 102, 00, 1905 г., ед. хр. 1350, ч. 36, л. 132.
... После встречи депутатов с комендантом крепости Максимов сделал в думе заявление, что им разрешено учреждение охраны, возвращение трупов погибших у стен тюрьмы родственникам без медицинского вскрытия, устранения с улиц военных патрулей и полицейских нарядов. Что же касается казаков, то Максимов напомнил, что по его и Емельянова ходатайству они уже устранены от несения службы на улицах Севастополя.
… Решение о создании собственной(?) охраны было принято на митинге проходившем, на Приморском бульваре 19 октября. Информацию об этом сообщили на заседании думы депутаты от народа. Из их числа выбрали ответственную за организацию охраны Н. ВОЛЬСКУЮ, а за дружины отвечал помощник судебного следователя Ю. ШИМАНСКИЙ. На это дело дума ассигновала 2000 рублей.
Увлеченный разворачивающимися событиями, оказавшийся в совершенно непривычной для себя обстановке, умеющий сопереживать и сострадать, Максимов совершал шаги в которых, должно быть, никогда не раскаивался, но которые исковеркали ему всю оставшуюся жизнь. Но было еще что-то, что стимулировало его поступки. Алексей Андреевич не мог не понимать – его действия в отсутствии инструкций из столицы и Министерства внутренних дел могут иметь неоднозначные последствия. Значит, было что-то, или кто-то на помощь которого он рассчитывал?
Один из организаторов и вдохновителей ноябрьского вооруженного мятежа 1905 года в Севастополе И.П. Вороницын в книге «Лейтенант Шмидт», вышедшей в 1925 году, приводит любопытную информацию. Он пишет о присутствии на заседании севастопольской думы от 19 октября С.Д. Урусова.
Действительно, князь С.Д. Урусов, крупный землевладелец, человек влиятельный и с обширными связями в Петербурге, в это время находился в Ялте. Он был назначен товарищем министра внутренних дел и, якобы, но не мог выехать в столицу для принятия дел. Повсеместно бастовали железнодорожники. Об этом писал в своих «Воспоминаниях» и С.Ю. Витте. Были два места, куда Урусов мог отправиться для посадки в московский поезд – Симферополь и Севастополь. Учитывая свидетельство современника, мы можем заключить, что он осознанно выбрал Севастополь. По специфике своей должности, Урусов вполне мог в Севастополе оставаться инкогнито, но присутствовать на заседании севастопольской думы он мог только с ведома Максимова…
Кстати, Вороницын приводит весьма любопытную характеристику, данную С.Д. Урусовым Шмидту. У князя, наблюдавшего за выступлениями Петра Шмидта сложилось впечатление, что «перед ним находится человек не вполне нормальный, потерявший душевное равновесие, с чувствительностью чрезмерно завышенною. Видно было, что все соображения практического характера, вопросы своевременности, осуществимости и личного интереса для него не существуют…».
Вороницын И.П. Лейтенант Шмидт. – М.-Л.: Госиздат, 1925. – с. 43-44.
Учитывая тот шалман, в который превратились заседания севастопольской думы в эти дни, кажется уже совершенно естественным не только присутствие революционера-подпольщика Вороницына на этих заседаниях, но и обмен его мнениями с тем же Урусовым…
ОРГАНИЦАЦИЯ ПОХОРОН «ЖЕРТВ ПОЛИЦЕЙСКИХ РЕПРЕССИЙ» КАК ПРОВОКАЦИЯ ДАЛЬНЕЙШИХ БЕСПОРЯДКОВ В ГОРОДЕ И НА ФЛОТЕ.
УЧАСТИЕ В СОБЫТИЯХ ПЕТРА ШМИДТА
Известия о событиях произошедших около севастопольской тюрьмы стремительно распространились по городу. Не зная всех обстоятельств происшествия, часть горожан ожесточилась по отношению к власти, другие были подавлены и растеряны…
19 октября все торговые и промышленные заведения закрыты. Забастовали Реальное и Техническое училище, временно закрыта классическая гимназия, происходят митинги на площадях и бульварах, назначено экстренное заседание думы….
Обстановка в Севастополе накалялась с каждым часом, но до сего момента революционный психоз не перекинулся в Лазаревские казармы и в военные городки расположения гарнизонных полков. В этот же день главный командир Черноморского флота вице-адмирал Чухнин телеграфирует императору в Петербург:
«Если здесь (в Севастополе) не будет уничтожено революционное гнездо и не выселены ЕВРЕИ, так как фактически верно, что подготовки морских команд к восстаниям производятся ЕВРЕЯМИ, все противоправительственные сходки устраиваются ими, для каковой цели они имеют постоянный приезд из Одессы, то надо приготовиться к жалкому существованию флота…».
Вице-адмирал Г. Чухнин.
19 октября 1905 года.
Представьте себе, насколько убедительной и взвешенной должна была быть информация у главного командира Черноморского флота, чтобы он отправил на имя императора такую телеграмму…
Три дня спустя проходили похороны жертв расстрела…
Документ за № 42.
Донесение контр-адмирала Спицкого товарищу министра внутренних дел о
похоронах жертв расстрела демонстрации 18 октября.
21 октября 1905 года.
… Принимаются меры к ограждению общества от вредного влияния членов революционного комитета. ЕВРЕЙСКОЕ НАСЕЛЕНИЕ ДЕРЖИТ СЕБЯ КРАЙНЕ ВЫЗЫВАЮЩЕ, возможен еврейский погром, в предупреждении коего принимаются все меры. 21 октября приступили к работе портовые рабочие, восстановилось трамвайное движение и открылись магазины.
Градоначальник контр-адмирал Спицкий
ЦГИАМ., Ф. ДП., 00., 1905 г., д. 1350., ч. 36., л. 110. Подлинник.
В революционный процесс включается т.н. «общественность»…
Документ за № 43.
Из телеграммы участников митинга в Севастополе С.Ю. Витте с ходатайством о снятии военного положения и усиления охраны и об отмене запрещения присутствовать на митингах солдатам и матросам.
... Приветствуя объявленную политическим преступникам амнистию, граждане Севастополя, собравшиеся на митинге, опечалены тем, что не все пострадавшие за свои убеждения освобождены от суда и следствия. Считая это величайшей несправедливостью, волнующей все население города, собравшиеся граждане ходатайствуют о скорейшем применении амнистии к политическим преступникам Черноморского флота и армии…., граждане Севастополя ходатайствуют о принятии мер к отмене распоряжения главного командира Черноморского флота, воспрещающего присутствие нижних чинов на митингах.
Следуют подписи.
ЦГИАМ., ф. ДП., 00., 1905 г., д. 1350., ч. 36, лл. 187-188. Копия.
Документ № 39
Телеграмма севастопольского городского головы Максимова председателю совета министров С.Ю. Витте с протестом против расстрела демонстрации
Севастопольская городская дума в чрезвычайном заседании совместно с депутатами, выбранными от народа, заслушав доклад городского головы о совершившихся в ночь с 18 на 19 сего октября убийствах, постановила выразить протест правительству, администрацией коего были убиты граждане Севастополя, мирно праздновавшие осуществление свободы и совершавшие мирную демонстрацию у здания тюрьмы в честь заключенных за политические убеждения, и требовать немедленного удаления виновных и предания их суду, немедленно снять военное положение с устранением войск с улиц города и казаков из пределов градоначальства с заменой их временной народной охраной, освобождения всех политических заключенных и общей амнистии, не исключая матросов Черноморского флота, уничтожить смертную казнь, как позорящую отечество. Только выполнением этих насущных требований возможно успокоение населения и возвращение к нормальному течению жизни.
Городской голова Максимов
ЦГИАМ., ф. ДП., 00., 1905 г., д. 1350, ч. 36., лл. 100-101.
Учитывая крайне тревожное положение в Севастополе и на Черноморским флоте, Витте вышел с внеочередным докладом к царю. Реакция императора вполне соответствовала обобщенному докладу по обстановке в Севастополе.
Документ № 45
Ответ Николая 11 на доклад С.Ю. Витте о телеграммах Севастопольской городской думы:
Удивлен вмешательством Севастопольской городской думы не в свое дело. Приведение восставших к покорности возложено на военную власть. О принятии каких-то требований, предъявляемых мятежниками, речи быть не может. Однако это возмущает душу не только военного но и всякого русского человека. С ними будет поступлено как с клятвоприступниками и изменниками. НИКОЛАЙ.
ЦГИАМ., ф. 543, оп. 1, ед. хр. 556, л. 5. Копия.
Документ № 47.
Из донесения А.П. Бельского командиру корпуса жандармов о похоронах убитых во время демонстрации в Севастополе 18 октября.
... С Приморского бульвара толпа двинулась к городской больнице, в церкви которой должно было проходить отпевание убитых православных (тела евреев были заранее отправлены на еврейское кладбище). После отпевания процессия с траурными флагами, красными знаменами и массой венков, между ними от РСДРП, от ЕВРЕЙСКОЙ ГРУППЫ той же партии, от СИОНИСТОВ, от партии социалистов-революционеров, тронулись на кладбище среди образовавшейся по обеим сторонам улице живой цепи. Играл оркестр военной музыки, а так же воспитанников Реального училища, откуда инструменты были взяты по распоряжению городского головы, так как начальство училища противилось этому. Собравшаяся на похороны толпа, среди которой было больше любопытствующих, достигала 10-12 тысяч человек.
На кладбище по особому расписанию говорились речи…. Из речей особенно зажигательное слово произнес лейтенант Шмидт: «Граждане! У могил говорят молитвы. Да уподобятся молитвам наши обещания, которые мы произносим здесь над прахом жертв произвола. Обещаем, что раз данная нам свобода никогда и никому не будет отдана. Обещаем, клянемся! (Толпа клянется). Пример этих безвременно погибших послужит укором плеяде опричнины; поклянемся, что этого больше не допустим. Да услышат клятву души жертв…. (Более точный, полный текст речи Шмидта приводится в документе 48, но и без того, трудно назвать речью этот горячечный бред…).
Последним речь произносил Орловский в духе речи лейтенанта Шмидта – говорил настолько страстно, что упал без чувств….
Полковник Бельский
ЦГИАМ., ф. 543., оп. 1., ед. хр. 544., л. 3. Копия.
Петр Шмидт проявляет исключительную активность, – беспрерывно выступает на митингах и сборищах, непременно обличая реакционную сущность царизма. При этом он настолько интенсивно ораторствует, что на митинге 21 октября в ходе выступления с ним случается психический приступ, а следующий за ним выступающий оратор Орловский падает в глубокий обморок (в донесении полковника Бельского только обморок Орловского нашел подтверждение…).
Можно представить себе со стороны этот митинг и общее психическое состояние присутствующих на нем…
Документ № 52
Уведомление начальника штаба Черноморского флота контр-адмирала М.А. Данилевского о РЕЗОЛЮЦИИ ВИЦЕ-АДМИРАЛА Г.П. ЧУХНИНА, ЗАПРЕЩАЮЩЕЙ П.П. ШМИДТУ, ПОД УГРОЗОЙ АРЕСТА И ПРЕДАНИЯ СУДУ, участвовать в митингах
5 ноября 1905 г.
Экстренно. Лейтенанту П. Шмидту
… На означенном донесении главным командиром положена следующая резолюция, сообщающая вашему благородию по причине ВАШЕЙ БОЛЕЗНИ, препятствующей вам явиться в штаб, согласно повестке: «Штабу немедленно потребовать лейтенанта Шмидта и объявить: Ежели он будет присутствовать на сходке или вообще заниматься агитаторством, то немедленно будет арестован и предан суду за неисполнение лично отданного ему приказания».
Начальник штаба контр-адмирал Данилевский.
Взято: «Лейтенант Шмидт». Воспоминания сестры. Издание 1923 г. Москва.
Если бы Петр Шмидт адекватно оценивал ситуацию, то подобное предупреждение должно было охладить его революционный пыл, но воспаленная психика ( после последнего серьезного приступа прошло меньше двух недель) искала новых потрясений и они появились под воздействием бурного восторга от факта избрания Шмидта депутатом рабочих Севастопольского порта, а вслед за тем, «пожизненным» депутатом севастопольских рабочих. В документах под №№ 53 и 54 в письмах П. Шмидта к А.П. Избаш и к З.И.Р. прослеживается чрезвычайный восторг от доверия, оказанного Шмидту рабочими….
После очередного митинга Петра Шмидта арестовывают. Здесь Шмидтом, как уже офицером в отставке занимается жандармерия. Отставной лейтенант попадает в тюремную камеру, и оттуда он пишет несколько воззваний и переправляет их за тюремные стены. В это время на очередных площадных сборищах и митингах «узника совести» избирают пожизненным депутатом Севастопольского совета…
Да… чудны твои дела, Господи… Хотя, череда описываемых событий больше сродни дьявольскому наущению…
В последние дни октября участились случаи, когда наиболее разнузданные группы из мастеровых и лиц без определенного рода занятий, пользуясь общим накалом страстей, начали нарушать общественный порядок в городе, создавать конфликтные ситуации с военнослужащими, открыто нанося им оскорбления и допуская отдельные случаи прямого насилия… Ситуация в городе опять грозила выйти из под контроля. В этой связи, вполне естественным явилось постановление адмирала Чухнина, опубликованное сразу же после возвращения кораблей эскадры с моря.
Документ № 50
Обязательное постановление вице-адмирала Г.П. Чухнина о репрессиях за оскорбление военнослужащих
1 ноября 1905 года
Главным командиром Черноморского флота и портов издано следующее постановление: «Принимая во внимание крайнюю необходимость оградить военных людей от беспричинных оскорблений, чему, к сожалению, были случаи, ОБЪЯВЛЯЮ, что за нанесение военнослужащим беспричинных оскорблений виновные повергаются заключению в тюрьме от 3 месяцев и денежному штрафу до 3000 рублей».
Газета «Новая жизнь» № 9 от 9 ноября 1905 года.
Вернемся опять к организации похорон…
20 октября 1905 года был обозначен в Севастополе как траурный день. С раннего утра к больнице потянулся народ, хотя начало траурных мероприятий было намечено на 10 часов утра. К 12 часам около больницы скопилось большое количество людей. Улицы Большая Морская, Нахимовский проспект и особенно Херсонесская (современная улица Адмирала Октябрьского – Б.Н.) были запружены народом.
«Уже в районе цирка я убедился, что в похоронах принимает участие больше половины города, – вспоминает Евгений Шмидт. – Мы с оркестром (оркестр Константиновского реального училища – Б.Н.) казались песчинкой в необозримом человеческом море, когда по выработанному заранее маршруту вышли из города и направились к церкви, с трудом пробивая дорогу сквозь народную толщу».
По свидетельству современников на похороны пришло около двадцати тысяч человек. Власть была не в силах поддержать дисциплину, поэтому в дело вступили многочисленные добровольцы и милиционеры, назначенные думой…. Скоро среди толпы поползли зловещие слухи явно провокационного характера. Говорили о возможном нападении на толпу вооруженных хулиганов, об избиении «крамольников и жидовских наймитов». Однако до кладбища процессия дошла благополучно. Восемь гробов были опущены в могилы, все затихли, нервы людей напряжены. Последовали речи. Среди ораторов: Шмидт, присяжный поверенный РЕЗНИКОВ, городской голова Максимов, представитель революционного пролетариата, как он сам себя отрекомендовал, Мельников, Орловский.
Шмидт находился в крайнем возбуждении, у него дрожали руки. Увидев сына, в глазах которого застыл неподдельный испуг и жалость к отцу, Петр Петрович только кивнул головой. Они встретятся и смогут поговорить только около тюремного замка. Шмидт на пролетке спешил домой и забрал сына, который шел пешком в центр города. Они приехали домой. Потрясение было настолько велико, Петр Петрович был так опустошен, что откликнулся на просьбу сына отдохнуть.
Организация похорон была рассчитана на возбуждение и озлобление всех слоев населения против властей… Задача организаторов этих демонстративных похорон была выполнена на все 100%.
Вечером 20 октября П.П. Шмидта вызвали в штаб флота, где контр-адмирал Данилевский «после грозного внушения» арестовал его и заключил на гауптвахту. В 5 часов вечера под конвоем двух офицеров и четырех матросов Петра Шмидта с Графской пристани препроводили на флагманский эскадренный броненосец «Три святителя». Городская дума в тот же вечер объявила о ходатайстве по его освобождению.
n Из хроники тех дней
24 октября (входящий № 31808). Генералу Д.Ф. Трепову Особый отдел направил записку о беспорядках и демонстрациях по Харьковской губернии. В ней, кроме прочего, указывалось: «Статс-секретарь граф Витте, свидетельствуя совершенное почтение Его Превосходительству Дмитрию Федоровичу имеет честь препроводить при сем 16 телеграмм с извещениями о беспорядках из… 6. Севастополя – Городского головы Максимова…».
ЦГАРФ, ф. 102, 00, 1905, ед. хр. 1350, ч. 64, л. 87.
27 октября. Николай Второй в письме государыне-матери Императрице Марии писал: «В первые дни после манифеста нехорошие элементы сильно подняли головы, но затем наступила сильная реакция, и вся масса преданных людей воспряла. Результат случился понятный и обыкновенный у нас: народ возмутился наглостью и дерзостью реакционеров и социалистов, а так как 9/10 из них жиды, то вся злость обрушилась на них – отсюда еврейские погромы. Поразительно, с каким единодушием и сразу это случилось во всех городах России и Сибири. В Англии, конечно, пишут, что эти беспорядки были организованы полицией, как всегда – старая, знакомая басня! Но не одним жидам пришлось плохо, досталось и русским агитаторам: инженерам, адвокатам, и всяким другим скверным людям. Случаи в Томске, Симферополе, Твери и Одессе показали, до чего может дойти рассвирепевшая толпа, когда она окружила дома, в которых заперлись революционеры и поджигала их, убивала всякого, кто выходил…».
Шульгин В.В. «Что нам в них не нравится…» Об антисемитизме в России. – М. Русская книга, 1994.
После прибытия в Севастополь с моря командир и военный губернатор Г.Чухнин предпринял энергичные меры по локализации действий городской думы и лично городского головы Максимова. Адмирал запретил митинги, что вызвало неоднозначную реакцию в обществе. Народные депутаты заявили резкий протест. Чухнин пошел на компромисс, запретив митинги в помещениях за их «не имением», но на открытом воздухе не препятствовал проведению общественных мероприятий, притом, что вход на Приморский бульвар «для нижних чинов и собак» был запрещен. Поэтому на митингах проходивших на его территории у ограждения постоянно толпились матросы и солдаты, прислушиваясь к речам ораторов. На каждом митинге зачитывались письма потемкинцев, заключенных в плавучей тюрьме «Прут», обращенные к севастопольцам. Они просили не допустить военного суда над ними и приветствовали борьбу народа за свои права.
Неспокойно было среди портовых рабочих. Просуществовав три дня, народная милиция по приказу адмирала была отстранена от выполнения продекларированных функций. 21 октября на улицах Севастополя появились полицейские посты. Представители социал-демократического движения и эсеры заявили, что не могут допустить совместное поддержание порядка в городе с полицией и объявили о роспуске милиции. Однако, нелегальные группы самообороны, естественно, остались и продолжили функционирование, о чем пойдет речь далее.
Командование флота неоднократно предупреждало П. Шмидта о его противоправных действиях.
ГОРОДСКОЕ САМОУПРАВЛЕНИЕ – ЭТО НЕ ШУТКИ ШУТИТЬ!
После получения докладов о ситуации в городе и на флоте, Г.П. Чухнин назначил 21 октября два совещания с представителями различных ведомств. Среди приглашенных был и городской голова А.А. Максимов. «Адмиралу сообщалось, что на основании свобод город находится (на момент его возвращения вечером 19 октября с выхода в море – Б.Н.) во власти революционеров, что полиция устранена, участки заперты, полицмейстер выехал из города, т.к. накануне ему угрожали смертью, что, наконец, городская дума взяла на себя роль революционного трибунала. Адмиралу был представлен и журнал заседания думы от 19 октября, подписанный городским головой и другими лицами».
Вице-адмирал Г.П. Чухнин. По воспоминаниям сослуживцев. СПб., 1909. с. 194.
… Более того, Максимов ходатайствовал о передаче своего поста… лейтенанту Шмидту!
Вице-адмирал, мягко скажем, был недоволен действиями городского головы, который не только умаляя действенность законной власти, самостоятельно возложил на себя обязанности должностных лиц, в том числе и военного ведомства, но и посчитал возможным обратиться с просьбой отпустить нижних чинов, сочувствующих демонстративным похоронам убитых у тюрьмы! Чухнин упрекал городского голову и в том, что он обратился к капитану над портом с предложением отпустить на похороны мастеровых.
Этот эпизод сын Шмидта – Евгений Петрович отобразил следующим образом: «И вот севастопольская городская дума решается на шаг, невиданный в истории российского городского самоуправления. Городской голова с несколькими гласными являются во дворец к главному командиру Черноморского флота и портов Черного моря, вице-адмиралу Чухнину, почти неограниченному владыке всего черноморского побережья, и «убедительно просят» его превосходительство, от имени населения, если он хочет «гарантированного порядка», передать все свои полномочия по успокоению населения лейтенанту Шмидту».
Шмидт-Очаковский Е.П. Указанное сочинение. – С. 83.
Можно себе представить состояние адмирала Чухнина, – ему предлагалась внештатная роль помощника режиссера в театре абсурда. Пока он был с кораблями в море, все кому не лень, начиная от революционных активистов и местных босяков и заканчивая депутатами городской думы, при поразительном бездействии представителей законной власти, раскачивали ситуацию в городе и на флоте, спровоцировали стрельбу по неиствовавшей у тюрьмы толпе, накалили до предела страсти демонстративными похоронами жертв расстрела, а теперь депутаты той же думы просят передать официальные полномочию по успокоению населения самому неуправляемому из всех офицеров флота, душевнобольному человеку, который сам накалил страсти у тюремных ворот, и не удержал возбужденную толпу от схватки с охраной тюрьмы…
Неплохо было бы вычислить еще главного режиссера-постановщика этого театра из фойе которого несся явный душок лавки старьевщика, разбавленный острым ароматом чеснока, а сценой которого, к величайшему несчастью, становились улицы и бухты Севастополя. Адмирал Чухнин, лично смелый, решительный и жесткий, поставил себе такую задачу, но явно переоценил свои возможности…
В 9 часов утра Г. Чухнин собрал военный совет, куда вызвал всех армейских и флотских начальников. Постановление городской думы от 19 октября объявлены недействительными, запрещено публиковать реферат ее чрезвычайного заседания в «Крымском вестнике». 22 октября газета вышла с пустой страницей. Редактор-правокатор не посчитал нужным поставить на место запрещенного к публикации реферата заседания думы другой материал. Многие в городе посчитали это своеобразным актом протеста. Что же здесь удивительного, если редактор этой газеты С.М. СПИРО еще в мае 1902 года нелегально тиражировал газету «Искра», а все последующие годы плодотворно сотрудничал с боевиками РСДРП, что было впоследствии доказано полицией (ЦПАИМЛ, ф. 2, оп. 1, д. 812, лл. 10 об., 11). Кстати, С.М. СПИРО до 1905 года был депутатом Севастопольской городской думы.
По мере осмысления ситуации, в которой находилась вверенная ему крепость и флот, Чухнин приходил в ярость. Монархист по убеждениям, человек прошедший суровую военную школу на кораблях императорского флота и преданный интересам империи, привыкший к беспрекословному повиновению, Г.П. Чухнин был вне себя от ярости. Он объявил, что если не удастся восстановить прежний уровень власти, то введет военное управление, разделит город на 7 участков, назначит военных начальников, и они будут действовать в соответствии с законом по охране крепости. Кстати, именно так и поступил в 1862 году генерал-лейтенант Хрулев, посланный Императором Александром Николаевичем для наведения порядка в мятежной Варшаве, и эффективность этой меры превзошла все ожидания. Далее, Чухнин подчеркнул, что, учитывая поведение городской думы и лично Максимова, он готов передать офицерам и гражданскую власть в Севастополе «если таковая откажется управлять». Это было серьезное предупреждение для А.А. Максимова.
Встреча Максимова с Чухниным была короткой. «… Адмирал призвал к себе городского голову и членов управы… объявляет, что восстанавливает законные порядки, что имеет в своих руках такую власть, которая немедленно положит конец всякой вредной деятельности, если он только будет продолжать ее».
ЦГАРФ, ф.102, 00, 1905, ед. хр. 1350, ч. 64, л. 87.
По свидетельству И.П. Вороницына, Чухнин подготовил распоряжение, по которому без предупреждения населения города, но в интересах сохранения спокойствия в крепости на улицы Севастополя могут быть введены войска с оружием. Он имел в виду приказ, подписанный главным командиром 23 октября. В нем были слова: «В случае возникновения в городе беспорядков, когда гражданская власть не в состоянии прекратить беспорядки средствами полиции и требует присылки войск, предписываю принять для исполнения инструкцию для охраны в г. Севастополе порядка и спокойствия непосредственно войсками». Инструкция состояла из 12 пунктов, доведена до соответствующих начальников немедленно после подписания Чухниным и подана в управу и думу.
Каторга и ссылка – 1925. – № 5(16).
В этой ситуации возникала реальная угроза кровопролития. «К счастью в Севастополе в это время находился в известной степени независимый и имевший большие связи при дворе человек, который не без труда, не только уговорами, сколько угрозами, принудил рьяного адмирала вести дело потише», – вспоминает Вороницын.
Вороницын И.П. Указ. сочинения. – С.50.
Речь могла идти только о князе С.Д. Урусове, товарище министра внутренних дел империи. Заметим, адмирал руководствовался возложенной на него императором тяжкой обязанностью обеспечить непрерывную боеготовность главной базы флота и крепости к войне.
Профессиональные военные знают – при выполнении данной задачи, не может быть послаблений и условностей. Готовность регулярного флота к войне должна быть постоянной и неснижаемой.. В противном случае все многолетние и очень дорогие в финансовом отношении усилия народа и государства окажутся напрасными. Это хорошо понимали Чухнин и подавляющее большинство морских офицеров императорского Черноморского флота. Но это не желали признавать революционные партии. Это было неведомо обывателям, рабочим и крестьянам, матросам и солдатам. Каждый из них строил концепцию миросозерцания, исходя из своего образовательного, интеллектуального и профессионального уровня. А эти социальные параметры исключительно индивидуальны и относительны.
Революционные агитаторы приложили максимум усилий для корректуры этих параметров в нужном им направлении, и это им в значительной степени удалось… Революционная пропаганда оказалась исключительно действенной. Чухнин же судил просто и определенно – каждый должен заниматься исключительно свом делом и как можно лучше.
К сожалению, маховик разрушения государственных устоев на всех уровнях был раскручен и грозил новыми потрясениями. Очень скоро они обрушатся на флот и Севастополь…
n Из хроники тех дней
27 октября. Забастовали рабочие в мастерских ГУТОНСКОГО, БОКСЕРА, БОЙМАНА, ГАРТА, ЛЕВИНА, ПАНТОФЕЛЯ, ЦАНКА, КИЗИЛЬШТЕЙНА, КОЙФМАНА. Требования – экономические.
Ночью 28 октября в районе 1-го полицейского участка «в темных углах» проведена облава. Задержаны 54 мужчины и одна женщина. Все без паспортов и определенных занятий.
В соответствии с манифестом 17 октября по распоряжению помощника начальника таврического губернского жандармского управления по севастопольскому градоначальству из тюремного замка освобождены 6 заключенных, а 18 человек из-под полицейского надзора.
В новом здании рядом с народным театром, что стоит на базарной площади, с 10.00 до 11.00 открыт самый большой в России исторический и анатомический музей госпожи М.А. Шульце-Бельковской.
30 октября. Вышли на забастовку мастеровые жестяночного цеха. «С читкой требований они обошли все мастерские, призывая кончить работу». Хозяева забеспокоились, так как если рабочие получат помощь, то забастовки могут затянуться. 31 октября забастовали каменщики и штукатуры, прекратили работу приказчики магазина «Дамские рукоделия» Х. Воскобойникова. Многие требовали повышения оплаты труда.
30 октября. Вечером в Севастополь с Ай-Тодора на лошадях прибыли Их Императорские Высочества Великий Князь Михаил Александрович и Великая Княгиня Ольга Александровна. Скорым поездом они отбыли в Петербург. На перроне вокзала высокопоставленных особ провожали градоначальник контр-адмирал Спицкий, комендант крепости Неплюев и исполняющий дела полицмейстера Гангардт.
31 октября. Севастопольским градоначальником контр-адмиралом Спицким подписан приказ № 94: «Находящемуся в 2-недельном отпуске по болезни внутри Империи полицмейстеру севастопольского градоначальства статскому советнику Попову с разрешения Главного командира отпуск продлен еще на две недели. Заведование остается под тем же началом».
31 октября. Городской голова А.А. Максимов и член управы Тарнавский осмотрели ремонтные работы в принимаемого у одного из домовладельцев помещении. Оно предназначалось для лазарета Белостокского полка. Осмотр выполняла большая комиссия.
Отклонено ходатайство городского самоуправления перед командованием округа о выводе из Севастополя 6-й сотни Донского казачьего полка. Министром внутренних дел решение признано верным.
Таврический губернатор Е.И. Волков объезжает города губернии, пострадавшие от погромов. Обратите внимание, – первым пунктом хроники перечисляются бастующие мастерские, обеспечивающие ремонтные заказы флота. У всех разом забастовавших мастерских хозяева – ЕВРЕИ!
Вскоре после встречи с представителями городского самоуправления Г.П. Чухнин, озабоченный далеко идущими последствиями волнений, происшедших в городе, обратился к гражданам Севастополя с воззванием. Он призвал вспомнить свой долг перед Родиной, помочь прекращению смуты. Адмирал выразил убеждение, что Высочайший манифест 17 октября, как «слово любящего Монарха, найдет живой отклик в их сердцах, что они радостно и единодушно приступят к занятиям и труду, что он, как представитель местной государственной власти, считает долгом напомнить им, что никакое нарушение существующего закона не может допустить впредь до изменения его в законодательном порядке, ибо только уважение к закону обеспечивает свободную деятельность каждого члена благоустроенного общества».
22 октября Чухнин удалил войска с улиц города, но 24 октября начались волнения в порту. Из-за уволенного за распространение прокламаций рабочего ЦЕГЕРА разразился скандал. В него оказался вовлечен и военный губернатор Чухнин. Он обещал вернуть рабочего на предприятие. Однако портовики не успокоились, были высказаны оскорбительные заявления в адрес Главного командира. Рабочие настаивали на удалении с завода мастеров, по их заявлениям, – провокаторов и доносчиков, которым угрожали смертью. После того как адмирал пообещал закрыть порт, волнения улеглись. 26, 27, 28 и 30 октября были разрешены увольнения с кораблей на берег.
Однако ситуация в Севастополе оставалась напряженной. В порту активно распространялась запрещенная литература, шла активная агитация. Временами казалось, что революционная ситуация в Империи шла на спад. Восстановлено железнодорожное движение в Екатеринославле, в городе спокойно. Удалось предотвратить еврейский погром в Измаиле. Подобные столкновения произошли в Киеве, Гомеле, Симферополе, Саратове, Кишиневе, Белостоке и многих других городах империи.
С подачи демократической прессы, эти столкновения получили названия ЕВРЕЙСКИХ погромов. Хотя, в Гомеле было убито четверо русских и два еврея. В Киеве с 18 по 21 октября 1905 года было убито 47 человек, в их числе только 25% евреев; раненых 205 из них только 35% евреев. Значительная часть революционеров в 1905-1906 годах входила в состав политического движения «ВСЕОБЩИЙ ЕВРЕЙСКИЙ СОЮЗ В ЛИТВЕ, ПОЛЬШЕ, РОССИИ» (БУНД). Эта была мелкобуржуазная националистическая партия, основанная в 1897 году в Вильно. В качестве естественной ответной меры в 1905 году в России был создан «Союз русского народа». Позже советской исторической наукой он был объявлен партией «лавочников», «погромщиков» и «антисемитов». С 1903 года основные структуры БУНДа вошли в РСДРП, хотя своим корпоративным и национальным связям не изменяли (вспомните надписи на траурных венках при похоронах жертв расстрела у севастопольской тюрьмы – «от еврейской группы РСДРП»).
В марте 1917 года эта партийная группа поддержала Временное правительство и во время гражданской войны примкнула к силам, ведущим борьбу с советской властью. В 1920 году ведущие функционеры БУНДа отказались от противостояния с Советами и в 1921 году самораспустились? Часть членов БУНДа перешли в РКП(б) и заняли в ней руководящие должности. Многие из этих функционеров во время сталинских «чисток» были изгнаны с руководящих постов и уничтожены. В начальный период развития СССР в системе управления государством находилось значительное количество евреев. Например, в 1936 году в Совнаркоме из 115 членов только 18 человек не были евреями. В ЦК ВКП(б) из 78 – 17 соответственно, в Госплане из 15 – 3, в управлении ГПУ (НКВД) из 29 только 6, в Главном управлении лагерей и ссыльных пунктов почти все ответственные работники были евреями (95%). В таких политико-административных условиях формировались многие штампы советской исторической науки.
Острецов В.М. Черная сотня и красная сотня. М., Воениздат, 1991, – С.22-23.
Подберезкин А. Русский путь. – М., РАУ-Университет, 1999. – С. 74.
В то же время Дума приняла решение, которое казалось, не согласуется с недавними событиями. В специальном приказе № 84 от 28 октября севастопольский полицмейстер высказал особую благодарность городу за «большую жертву», которую он принес на благо полиции. Временно околоточным надзирателям добавлено к содержанию 15 рублей, а стоящим на постах городовым по 10 рублей в месяц каждому. Полицмейстер обещал немедленно уволить всякого чина полиции, если он проявит нечестность. «Желающим же вознаградить должность обращаться лично к нему, т.е. вр.и.д. полицмейстера ротмистру Гангардту». Приказ был роздан всем чинам полиции и принимаемым на службу.
Кстати, любопытные воспоминания о жандармском ротмистре Гангардте оставил сын Петра Шмидта – Евгений Петрович.
«Я догадывался, что ротмистр Гангард – «наш», что он искренне и глубоко сочувствует отцу и его делу, сочувствует гораздо сильнее и активнее, чем личные друзья отца… Если бы потребовалось действительная, энергичная помощь, при наличии серьезных шансов на успех, Гангардт, мне кажется, не задумался бы предложить отцу свои услуги. Но при настоящем положении вещей Гангардт отлично видел, точно так же, как видел и мой отец, что поднятое революционными партиями движение осуждено на верный, неминуемый провал…». Более того, Гангардт не раз бывал дома у Шмидта на Соборной улице. Как правило, они запирались в кабинете и долго беседовали…
Е.П. Шмидт. Лейтенант Шмидт («Красный адмирал»). Воспоминания сына. – Прага. Пламя. 1926. – С. 1, 94.
На мой взгляд, юношеским воспоминаниям Е.П. Шмидта по данному эпизоду не стоит придавать слишком серьезное значение. Судя по всему, Гангардт серьезно и творчески исполняя свои должностные обязанности, часто и плотно общался со Шмидтом, чтобы в части касающейся контролировать его действия, по возможности удержать увлекающегося «приятеля» от чересчур эстравогантных поступков…
В интервью газете «Крымский вестник», исполняющий обязанности полицмейстера Гангардт был лаконичен: «Во-первых я ни в коем случае не допущу в Севастополе погрома на национальной почве – это первая моя задача. Во-вторых, я твердо намерен восстановить престиж севастопольской полиции».
«Крымский вестник». – 1905. – № 252.
Серьезные заявления делал для прессы непростой «НАШ» ротмистр Гангардт. Предотвращать погромы на национальной почве входило в прямые обязанности полицмейстера, но по анализу субъективных и объективных признаков, ротмистр был обязан представлять истинное происхождение погромов. Не связывало ли ротмистра с ЕВРЕЙСКОЙ ОБЩИНОЙ Севастополя нечто большее, чем только служебный долг?
За время октябрьских событий престиж севастопольской полиции действительно был серьезно подмочен. И связано это было не только с тем, что город отказался от услуг полиции во время тревожных событий двух дней октября, но была и другая причина не на шутку взбудоражившая севастопольское общество.
Продолжавшиеся волнения среди учащейся молодежи привели к серьезным происшествиям. Особенно острая ситуация сложилась в Севастопольской мужской классической гимназии, директором которой являлся действительный статский советник Е.И. Ветнек. Возмущенные «чисто провокаторской, иезуитской политикой Ветнека гимназисты требовали его немедленного удаления из учебного заведения. Но так как добиться ничего не смогли, они обратились за помощью к Шмидту. Петр Петрович немедленно поставил вопрос на заседание городской думы, проходившее 19 октября, и был поддержан гласными и Максимовым.
События развивались следующим образом: «карандаши» (как называли воспитанников Константиновского реально училища), возбужденные происходившими в городе событиями, отправились в учебные заведения города «поднимать народ» или «снимать гимназистов». Шумной толпою они штурмовали двери мужской гимназии, закрытые по приказу директора Е. Ветнека, и проникли в коридоры учебного заведения. После этого реалисты ринулись на штурм дверей классных комнат, и встретили полное сочувствие гимназистов. Они быстро присоединились к реалистам, и только растерянные преподаватели после некоторого замешательства ретировались в учительскую «предоставив дело его естественному ходу». Но разгоряченные ученики требовали большего. Под высокими потолками коридоров и классных комнат гимназии раздалось роковое: «К Ветнеку! Бей!...». Были выломаны двери кабинета директора, и толпа на мгновение замерла… Вентека в помещении не было. Напуганный агрессивными намерениями молодых людей он еще в начале штурма гимназии позвонил в полицию, требуя присылки войск. Не дождавшись помощи, директор скрылся через окно.
Е.П. Шмидт. Указанное сочинение. – С. 60.
В телеграмме, направленной губернатору в Симферополь из Петербурга за подписью товарища министра внутренних дел генерал-майора Д.Ф. Трепова, говорилось: «В случае возникновения беспорядков в стенах учебных заведений порядок надлежит водворению учебным начальством и полиция отнюдь не должна входить в учебное заведение; при переходе же беспорядков на улицу таковые должны быть подавляемы самим решительным образом административными властями. Изложенным сообщаю Вам, Милостивый Государь, для руководства».
ЦГАРК, ф. 26, оп. 3, ед. хр. 926, ч. 1. С. 380.
В протоколе заседания думы от 19 октября записано: «… Лейтенант Шмидт сообщил о вооруженной силе, призванной директором Севастопольской классической гимназии Ветнеком для защиты вверенной ему гимназии от нашествия реалистов. В дополнение к этому преподаватель мужской гимназии г. Сипягин признавал, что, еще накануне, когда по городу стали носиться слухи о возможной забастовке реалистов, директор гимназии Ветнек просил у соответствующего начальства о присылке к гимназии вооруженного наряда. Это было сначала обещано, но затем, очевидно по благоразумию военных властей, не приведено в исполнение. Вот благодаря чему реалисты избегли педагогической кары директора…Еще до начала уроков этого дня я предупреждал г. Ветнека о естественном возбуждении реалистов, советовал тотчас же отпустить учеников, отслужив благодарственный молебен… Но я получил ответ, что гимназистам нечего радоваться, так как манифест их не касается. Но можно ли приказывать детям посыпать пеплом главу и лить слезы печали, когда весь народ ликует под живительными лучами свободы».
Никакие меры, предлагаемые Ветнеку коллегами, не принимались директором к руководству. Преступной он назвал попытку созыва по случаю волнений родительского собрания. Ветнек настаивал, что следует не придавать значения происходящим событиям и не преувеличивать оценку фактов. Он считал, что все это детские пакости, за которые следует наказывать исключением провинившихся учеников из гимназии и реального училища. «Он не допускал возможности сношения с родителями иначе, как с помощью циркуляра и воззвания в той расписке, которую дает каждый родитель при поступлении детей в гимназию и говорил: «если мнение родителей пойдет вразрез с нашим постановлением, неужели мы будем с ним считаться?».
ЦГАРК, ф. 26, оп. 6, д. 37а, лл. 6а, 6а об.
Эта история имела и другое продолжение, но с иным результатом. После мужской гимназии реалисты, пополнив свои ряды гимназистами, пошли «обращать в свою веру» (это, кстати, из лексикона Петра Шмидта) гимназисток женской гимназии. Девочки категорически отказались «бастовать» и довольно резко заявили об этом краткой фразой, обращенной против возмутителей спокойствия – «Во-о-он!!». Это произвело потрясающее впечатление на молодых людей, и они разошлись по домам. А. Максимов был не на шутку встревожен событиями, проходившими среди учащейся молодежи Севастополя. Он являлся почетным попечителем Константиновского реального училища и мужской гимназии, знал многих преподавателей и всех директоров средних учебных заведений.
Следует отметить, что судьба действительного статского советника Е. Ветника находилась в прямой зависимости от городского самоуправления, т.е. лично его – А.А. Максимова. В ведении думы находилось назначение или снятие с должности директора севастопольской мужской гимназии. Шмидт потребовал устранения Е.И. Ветнека из учебного заведения. Сторонников директора в думе нашлось очень мало и предложение подавляющим большинством гласных и «депутатов от народа» было принято. «Гимназисты торжествовали и, по выходе отца из думы, – писал Е. Шмидт, – устроили ему неистовую овацию, намереваясь пронести его на руках до самой квартиры. Только убедительные просьбы отца, серьезно рассердившегося под конец, заставили огорченную молодежь отказаться от своего несколько эксцентричного чествования».
Е.П. Шмидт. Указанное сочинение. С. 85.
26 октября состоялось совещание родителей учащихся севастопольской гимназии. На нем рассматривались петиции учащихся, имевшие почти два десятка пунктов. Под 16 номером предложено удалить директора гимназии Ветнека из учебного заведения, если этого не произойдет, гимназисты грозили не выйти на занятия. Сам Ветнек на собрание не явился. Он отбыл в Одессу в качестве бывшего директора, а по другим данным в 28-дневный отпуск. Исполняющий обязанности директора инспектор Назарьев согласился прибыть на собрание родителей при условии, что его покинет преподаватель Сипягин. Последний, выказав неудовольствие и оставив заявление по данному случаю, покинул помещение. Результат совещания во многом был предсказуем. Многие родители возмущены поведением директора гимназии. Преподаватель Аносов раздраженно говорил, покраснев от напряжения, что когда Ветнек объявил о вызове войск для усмирения гимназистов, то ему было заявлено – кровопролитие неизбежно.
Однако это не остановило Ветнека, что вызвало возмущение и потребность принятия срочных мер по предотвращению еще одной трагедии в Севастополе. Об этом говорили врач гимназии Кисель-Загорянский, учителя Слесаревский и Фиалковский, доктора Аристов и Цыплаков. Спорили о мелочах, но в целом все вопросы касались личности директора гимназии и выработки отношения к его поступку. Поздно вечером решили поручить председателю собрания от лица родителей заявить учащимся, что часть их прекрасно относится к Ветнеку и просит вернуться учащихся в классы. Однако другая часть родителей не испытывает животрепещущих чувств к Ветнеку, но также просит вернуться учащихся в классы. Один из участников собрания охарактеризовал его как «интеллигентское мероприятие», т.е. много красивых оборотов речи и пафосных заявлений, но эпилог сер и убог.
В этой ситуации неудивительно, что севастопольские гимназисты и реалисты считали своим ангелом-хранителем Шмидта. Они были постоянными гостями небольшого флигелечка на Соборной улице, где жил Петр Шмидт с сыном Женей – учеником 6 класса Константиновского реального училища.
«Если бы вы слышали, что за столпотворение Вавилонское у меня в столовой, – писал 7 ноября П. Шмидт З. Ризберг, – я закрыл обе двери и все-таки едва могу вам писать. Этих реалистов там человек 20; шум, споры, хохот, горячие речи, чего там нет. Моя квартиренка последний месяц особенно посещается молодежью».
Сев. вооруж. восстание в ноябре 1905 года. Документы и материалы. – М., 1957 – С. 488-489.
Чухнину очень хотелось хотя бы на какое-то время убрать с глаз долой ненавистного возмутителя спокойствия. По приказанию Главного командира Черноморского флота было возобновлено следствием дело «о потере казенных денег лейтенантом Шмидтом». Но враждебная адмиралу и симпатизирующая лейтенанту Шмидту общественность настойчиво требовала освободить из-под ареста народного кумира. Вслед за Царским Манифестом последовала амнистия, которая по ряду признаков распространялась и на севастопольского трибуна.
26 октября рабочие Севастополя избрали Шмидта «пожизненным депутатом» Совета. Они потребовали от вице-адмирала Чухнина немедленного освобождения Петра Петровича, как их депутата. На освобождении Шмидта настаивали учащиеся Севастополя, а также участники митинга проходившего 30 октября на Приморском бульваре. 2 ноября из-за ухудшившегося здоровья Петра Петровича перевели в госпиталь. Уже 3 ноября в 11 часов дня он оказался на свободе. Петр Шмидт вышел из палаты и увидел, что часовых охранявших его нет, беспрепятственно покинул госпиталь. Административные меры, предпринятые против Петра Шмидта, в какой-то степени отрезвили его. После освобождения Шмидт два дня просидел дома на Соборной улице. В это же время матросы обещали свести его с революционными представителями организаций, но не смогли этого сделать. Это, по меньшей мере, странно звучит. Вернее было бы предположить, что активисты революционных организаций сами остерегались контактов со Шмидтом. Имеется на этот счет и другая информация. Социалисты-революционеры и социал-демократы (особенно их меньшевистское крыло) делают попытки, каждая партия в своих интересах, использовать легендарную популярность Шмидта. Но Петр Петрович ни к одной из них примыкать не собирался, постоянно повторяя, что он «социалист вне партии». Быть может, он имел какие-то обязательства перед какой-то третьей партией или группой?
Неугомонный Шмидт подает заявление об устройстве митинга на Приморском бульваре.
Вице-адмирал Г. Чухнин стремится ускорить увольнение лейтенанта Петра Шмидта со службы, в приказном порядке он запретил ему под угрозой ареста появляться на митингах и сходках. «Он в Морском собрании собрал гг. офицеров своих для бесед по вопросам дня и высказал им, – писал в полночь с 3 на 4 ноября П. Шмидт, – что месяц назад лейтенант Шмидт был бы повешен за его революционную деятельность, а теперь представители города были у него и просили, что если он хочет гарантированного порядка, то он передаст этому революционеру все полномочия по успокоению населения. Он, конечно, отверг и высказал свое возмущение, что теперь, оказывается, таких господ и судить нельзя…».
Морской министр был неприятно удивлен освобождением Шмидта из-под ареста и без задержки дал ход документам на увольнение мятежного лейтенанта из кадров флота.
Не получив разрешение на проведение митинга, Шмидт «отдыхал от политической деятельности». Он сочинял длинные письма в Киев З. Ризберг, готовил очередные статьи для «Сына отечества» и спал по 3-4 часа в сутки. Дважды к нему приходили медицинские комиссии, посланные Чухниным. Всякий раз они признавали Петра Шмидта больным, отмечали сильное «нервное истощение», но хода их заключения так и не получили (скорее, не успели). Сам Шмидт постоянно слал телеграммы бывшим сослуживцам в Петербург с просьбой прояснить ход дела с отставкой, «которой он так мучительно добивался». Наконец 7 ноября от товарища по Морскому корпусу капитана 2 ранга Овчинникова Шмидт получил весть, что Высочайшим приказом он уволен в отставку с производством в капитаны 2 ранга. Петр Петрович послал одного из друзей сына в магазин военных вещей купить для него погоны отставного капитана 2 ранга. Приладив их к мундиру, он спустился на улицу Большую Морскую, где в студии известного севастопольского фотографа Мазура сфотографировался на память в положении стоя и сидя. Видимо, худо было Петру Петровичу. Это был первый раз за последние дни, когда он решился выйти на свежий воздух, но причина для прогулки была серьезная…Эти фотографии через десяток лет будут опубликованы на страницах многих газет и журналов, а немного позднее они войдут в учебники по истории, книги, монографии. Вот и я сейчас одну из них включил в свой очерк…
К концу октября страсти в городе немного улеглись, хотя на Приморском бульваре постоянно шли «какие-то собрания». Городовые, получив прибавку от городской думы в 10 рублей, спокойно прогуливались по улицам. В клубах Севастополя шли яростные картежные баталии, опять круглые сутки рулетка собирала местных авантюристов. Военные патрули меланхолично переговаривались и с завистью посматривали на праздные парочки, бродили по мостовым и не вмешивались в собрания людей.
Наступал вечер, и к 5-6 часам жизнь на улицах Севастополя замирала. Расходились толпы, затихал базар, пустел Приморский бульвар. И только шаги патрулей, отдаленный шум осеннего моря, распевы припозднившихся гуляк, да цокот копыт казачьих разъездов нарушали тишину двориков, переулков и улиц.
МИТИНГОВАЯ ЛИХОРАДКА В ГОРОДЕ
И В ЧАСТЯХ ГАРНИЗОНА. АРМИЯ И СВОБОДА. ЭТО КАК?
К середине ноября и так не простое положение в Севастополе и на флоте заметно осложнилось. Шло брожение среди солдат 49-го Брестского полка и в морских казармах. Офицеры крейсера «Очаков», испробовав все доступные дисциплинарные средства воздействия на экипаж, вызвав тем его дальнейшее ожесточение, сочтя дальнейшее свое пребывание на борту невозможным, покинули корабль. На всей эскадре настроение «оставляло желать много лучшего». На митинги вышли артиллеристы и саперы. С октябрьских событий не прекращались волнения в рабочих районах и слободках крепости. 3 ноября по каналам столичного телеграфного агентства в адрес забастовочных комитетов фабрик, заводов и прочих предприятий поступила телеграмма от графа С.Ю. Витте.
«Братцы, рабочие! Станьте на работу. Бросьте смуту! Пожалейте ваших жен и детей! Не слушайте дурных советов. Государь приказал нам обратить особое внимание на рабочий вопрос, для этого Его Величество образовал Министерство торговли и промышленности, которые должны установить справедливые отношения между рабочими и предпринимателями. Дайте время, все возможное будет для Вас сделано. Послушайте совета человека к Вам расположенного и желающего Вам добра».
Ирошников, М.П., Прощай Л.А. Указанное сочинение. – С. 190.
К сожалению, этот призыв не был услышан в народе.
9 ноября вновь забастовали учащиеся средних учебных заведений Севастополя: реального училища, женской гимназии, мужской прогимназии… Причина, по мнению бастовавших, заключалась в «бездушии со стороны администрации к воспитанникам, убивающем благодарные и живые порывы юности». Учащиеся были возмущены закрытием 5 и 6 классов в реальном училище и стремлением устранить из учебного заведения ученика 5 класса Максимова. В «реалке» объявлена забастовка, в газете опубликовано письмо учащихся с требованием к директору объясниться относительно исключения Максимова и «удаления еще 80 учеников из училища».
В городе и на флоте нарастало политическое противостояние. Партии соревновались в степени влияния на толпу. 10 и 11 ноября в Городском клубе должно состояться собрание, где планировалось изложить программы современных прогрессивных политических партий. Предлагалось за билетами (количество которых, разумеется, было ограничено) обращаться к устроителям мероприятия. Ими являлись: А.А. Веймарн (ул. Большая Морская, 10), С.А. Зернов (Биологическая станция), С.А. Никонов и С.А. Усов (дом Цакни на ул. Большой Морской), Н.И. Фадеев (Техническое училище). Когда наступило время проведения собрания, оказалось, что помещение не способно вместить всех желающих. Люди возмущались, но ничего поделать было нельзя. Положение сложилось настолько угрожающим, что только вмешательство Наташи ВОЛЬСКОЙ успокоило людей. Но толпа продолжала стоять у входа в помещение в надежде попасть на мероприятие. Для изучения были представлены программы конституционно-демократической партии (читал Тыртов) и социал-демократической рабочей партии.
n Из хроники тех дней
5 ноября. Специальным распоряжением градоначальника после трехдневного закрытия вновь начали работу питейные заведения Севастополя (винные казенные лавки, погреба).
6 ноября. В приказе градоначальника контр-адмирала А.М. Спицкого № 99 от 5 ноября 1905 года «… объявлена глубокая благодарность приставу 1-го участка коллежскому секретарю Грюнбергу за особую энергию по отысканию похищенной 6 октября в Херсонесском монастыре из Храма Св. Владимира иконы Корсуньской Божьей Матери и обнаружении похитителей».
6 ноября. На Приморском бульваре проходило Народное собрание, на нем присутствовало около 2000 человек. Выступало много ораторов от различных политических течений. Однако социал-революционеры и социал-демократы «затеяли у эстрады спор о своих программах и собравшиеся стали расходиться».
8 ноября. В Симферополь вернулся, вступил в должность и провел смотр войск командир 7-го армейского корпуса генерал-лейтенант Меллер-Закомельский.
10 ноября. «От севастопольского полицмейстера. Приглашаю граждан немедленно доводить до сведения ближайшего полицейского участка о каждом случае вторжения в жилища. К охране личности и собственности будут приняты решительные меры. О бездействии полицейских чинов прошу сообщать лично мне. Полицмейстер Гангардт.
10 ноября. В соответствии с приказом севастопольского градоначальника № 104 от 10 ноября и на основании приказа главного командира Черноморского флота № 1394 от 10 ноября «основанного на телеграмме морского министра за № 5530 заведование севастопольским градоначальством передано капитану 1 ранга Рогуле». Документ подписан и.д. градоначальника контр-адмиралом Тихменевым. Градоначальник Севастополя контр-адмирал А.М. Спицкий заболел.
В Крыму стали редко покупать имения. Одни боятся беспорядков, другие передачи земли крестьянам. «Землевладельцев страшит неясность в завтрашнем дне».
12 ноября. При покупке места, принадлежавшего наследникам исполнявшего обязанности главнокомандующего военно-сухопутными силами в Крыму в период Крымской кампании (1855 г.) барона Д.Е. Остен-Сакена, городское самоуправление обязалось в течение двух лет установить ему бюст. Он уже изготовлен петербургским скульптором Поповым и привезен в Севастополь. Вскоре последует его открытие. Бюст поместили «…в углу Приморского бульвара» (территория современного Спортивного клуба ЧФ на Приморском бульваре. Б.Н.). По этому случаю семья барона сделала большую скидку на отвод земли. Однако на постаменте перепутали отечество «о чем поступило соответствующее письмо от канцелярии Великого Князя Александра Михайловича».
«Крымский вестник». – 1905. – № 268.
13 ноября. В крепости сильное брожение на флоте и в обществе. В столицу поступают тревожные телеграммы о вооруженном мятеже. Надежды на войска расквартированные в Севастополе нет. «Положение Севастополя слишком важно, уменьшить вызов войск не могу. Прошу не препятствовать немедленной отправке. НР-45». Генерал-лейтенант А.Н. Меллер-Закомельский.
11 ноября. Вторую неделю продолжается забастовка мастеровых в мастерских ГУТОНСКОГО, БОКСЕРА, БАЙМАНА, ГАРТА, ЛЕВИНА, ПАНТОФСЛЯ, ЦАНКА, КИЗИЛЬШТЕЙНА, КОЙФМАНА. К экономическим требованиям добавились требования политические.
ЦГАРК – ф. 26, оп. 3, ед.хр. 926, ч. 1. С. 109.
Складывается впечатление, что ЕВРЕИ – хозяева мастерских, обеспечивающих ремонтные работы в порту и на судоверфи, сознательно работают на раскачивание и без того сложной ситуации.
Но не только партийные политические движения находили благодатную почву на разогретой атмосфере политического противостояния. В начале ноября в городе начало действовать отделение «Всероссийского союза медицинского персонала». Оно предполагало работать на основе программы выработанной последним Пироговским съездом. Для созыва организационного собрания к активной деятельности приступило бюро. Оно включило в себя избранных в городе людей: председатель С.А. Никонов (улица Большая Морская, 47), П.А. Флеров (ул. Малая Офицерская, дом Ионида), Г.С. БЕРЛИН (Нахимовский проспект, дом Кашина), О.П. НАТАНСОН (Ушаковский переулок, собственный дом), Я.В. МОЛДАВАНСКИЙ (Нахимовский проспект, дом Койчу), 6 ноября бюро приняло постановление, в котором явно просматривалась политизация союза, причем политизация на фоне известной национальной ориентации. Так в постановлении говорилось: «…Ответственность за эти погромы и избиения, возвращающее нас к мрачным средневековым эпохам, всецело падает на правительство, которое в лице своих агентов обнаружили или преступное бездействие власти, или прямое попустительство, или даже местами организованное подстрекательство подонков общества…».
Даже неискушенному в медицине человеку, прочитавшему эти строки, становилось ясно, что уважаемые господа медики – члены союза планируют заниматься не только медицинскими проблемами. Более того, в постановлении излагались требования об отмене смертной казни и всех военно-полевых судов, усиленной охраны и военного положения как в России, так и в Польше… Под постановление подписался 21 человек, в большинстве своем – евреи.
Мы с вами уже имели возможность ознакомиться с составом городской думы Севастополя. Многие гласные думы в силу своего национального происхождения и социального статуса с тревогой ожидали очередного взрыва и возможных погромов. Многие думцы были собственниками и имели различную недвижимость и свои дела в Севастополе. Владельцы магазинов, лавок, кафе и ресторанов запасались деревянными щитами для закрытия витрин и окон, навешивали более надежные замки, «разрабатывали варианты эвакуации имущества» и мучительно ожидали возможных забастовок своих рабочих, служащих или приказчиков. Страх двигал ими. Гласные приходили в думу даже без вызова. Многие полагались на осведомленность и здравый смысл городского головы Максимова.
Некоторые думцы, зная, что Алексей Андреевич продолжает поддерживать отношения с Петром Шмидтом, также надеялись получить информацию из первых рук. Максимов, как мог, успокаивал коллег. На душе у него тревожно. Он чувствовал приближение грозных событий. Максимов оказался между молотом и наковальней. С одной стороны он был представителем официальной власти, наделенной известными полномочиями, с другой – простые люди, поверившие, что с его помощью они смогут изменить свою жизнь, наладить какой-то диалог с властью…
Предмятежное брожение распространилось на всю эскадру и население Севастополя. Ночь с 11 на 12 ноября была тревожной. Адмирал Г. Чухнин не спал. До утра светились окна и в доме городского головы Максимова в Пушкинском переулке. Алексею Андреевичу звонили гласные, представители митингов и просто знакомые. Почему-то все были уверены, что Максимов знает все о происходящих событиях. Наверняка, в эту ночь Максимов ждал, когда позвонит Петр Шмидт. Но этого не случилось.
12 ноября забастовали все рабочие севастопольского порта. Значительная часть матросов флотской дивизии и часть солдат Брестского полка поддержали их. Выбран Совет, который возглавил И. Вороницын. Страсти накалялись.
В этот день в телеграмме, направленной в адрес морского министра, главный командир Черноморского флота вице-адмирал Г. Чухнин дал оценку сложившейся обстановки и запросил помощь.
Документ № 55
Телеграмма вице-адмирала Г.П. Чухнина Морскому министру А.А. Бирюлеву
о революционном настроении на «Очакове», «Пантелеймоне», в дивизии
и о вероятности восстания во всем флоте
Настроение в командах ненадежное, появились признаки его на «Очакове», «Пантелеймоне» и в дивизии при направлении из Севастополя централизованной революционной пропаганды; ожидаю бунта. Нужны крайние меры: ЕВРЕИ АГИТИРУЮТ, стремясь произвести предложить волю заключению (так в документе). Начались сходки тысячи по две матросов и солдат – агитация идет за освобождение от суда матросов «Потемкина». Арестовать тысячи нельзя, на действие оружием против них рассчитывать тоже нельзя, чувствую, что арестами и при действии оружием восстанет весь флот. Необходимо, не медля ни одного дня, усилить войска, так как на здешние положиться нельзя. Пока агитаторы мирно действуют, как действовали в Петербурге стачечники и железнодорожники. Необходимо уволить запасных сухопутных войск, кои волнуются вследствие увольнения наших. Чухнин.
ЦГВИА, Ф. ГШ 400, д. 21.,л. 158. Копия.
Документ № 154
... Между тем, во дворе дивизии продолжались митинги нижних чинов, на которых в числе других ораторов наибольшую активность проявляла КАКАЯ-ТО ЕВРЕЙКА ПО ИМЕНИ НАТАША, имевшая большое влияние на матросов. По указанию НАТАШИ все роты экипажей должны были избрать по одному депутату от каждой роты, что и было исполнено тогда же, причем, зачинщики мятежа, вооруженные палашами и револьверами, обходили помещения нижних чинов и требовали немедленного избрания депутатов от рот… Депутаты от «Очакова», машинисты Докукин и Гладков, в сопровождении лейтенанта Городысского прибыли в дивизию и никого там не обнаружив, пошли в Брестский полк, где в то время происходил митинг, на котором было много матросов солдат и ЕВРЕЕВ….
Обратите внимание, показания эти были получены в ходе дознания от активных участников восстания, депутатов от «Очакова», которых нельзя заподозрить в предвзятом отношении к евреям….
Адмирал Чухнин реально оценивал обстановку – наличие в гарнизоне солдат запасных полков, которых еще совсем недавно планировали для укомплектования полков в Манчжурии, но коим даже тюрьма и ссылка в Сибирь казались спасением от японских пуль и фронтовых тягостей, значительно осложняло и без того крайне взрывоопасную обстановку. Хорошо представляя возможные проблемы при принятии решений, выходящих за пределы полномочий морского министра, Чухнин посылает шифрованную телеграмму и военному министру А.Ф. Редигеру все с той же настойчивой просьбой – принять скорейшие меры для увольнения запасных севастопольского гарнизона ввиду происходящего в Севастополе и на флоте брожения. Именно эту переписку включает Документ № 59, датированный 11 октября 1905 года.
Бюрократическая цепочка сработала на удивление оперативно: в тот же день Редигер телеграфирует командующему войсками Одесского округа генералу А.В. Каульбарсу о необходимости усилить гарнизон Севастополя надежными войсками и уволить запасных. Появилась некоторая надежда на стабилизацию ситуации.
На кораблях в эти дни ситуация грозила в любой момент выйти из под контроля… Подтверждением тому может служить рапорт командира броненосца «Пантелеймон», капитана 1 ранга Н.Е. Матюхина, адмиралу Чухнину о революционном настроении команды броненосца.
... Большая часть команды заражена политической пропагандой. Все усилия офицеров парализуются агитаторами. Все команды офицеров и сверхсрочнослужащих команда выполняет вяло и неохотно. Уличные агитаторы на митингах и чтение без понимания газет настолько извратили понимание команд, что они считают себя вправе устраивать митинги по закоулкам корабля, издеваться над сверхсрочнослужащими за то, что вместо того, чтобы быть свободными гражданами, из-за денег снова продали себя в рабство. На всякие приказания квартирмейстеров и старшин отвечают, что теперь они все равны и старших не должно быть, и что, кто больше получает, тот сам и должен работать больше других.
Все вышеизложенное вынуждает меня донести вашему превосходительству, что в настоящее время команда корабля не представляет из себя, как должно, дисциплинированную воинскую часть.
Капитан 1 ранга Матюхин.
Интересна и резолюция Чухнина на этом рапорте: «Все это верно. Конечно, в этом виновато время и состояние психики всего народа, но это не должно нас отклонять от всевозможных усилий к исправлению зла и приносить все силы на оздоровления команд для возвращения к подчинению и возрождению духа уважения по законам…».
ЦГАВМФ, Ф. Севастопольский порт, судная часть, 1905 г. д. 9, лл. 183-184. Подлинник.
В этой резолюции Чухнина просматривается его страстное желание выправить ситуацию на флоте, мобилизовать на это офицеров флота, но как изыскать эффективные средства борьбы с крамолой?, что еще предпринять? Казалось, что все доступные средства были уже использованы. От применения прямых репрессий командующий до этого момента воздерживался. Была надежда, что числа 11, от силы 12, страсти улягутся, и наступит перелом пользу здравого смысла и правопорядка.
Но уже 11 ноября, адмирал телеграфировал на имя императора о чрезвычайном происшествии во флотской дивизии.
Документ № 61.
Шифрованная телеграмма Г.П. Чухнина Николаю II о начавшихся волнениях
во флотских дивизиях, об отказе боевых рот стрелять в участников волнения
11 ноября 1905 г. 9 часов пополудни.
Адмирал Писаревский ранен в спину во время сходки перед казармами матросов, и тяжело ранен один сухопутный офицер. В дивизии начался беспорядок и без пролития крови продолжается. Боевые роты отказались стрелять. Сухопутные начальники не решаются действовать оружием; есть сведения, что сухопутные войска тоже стрелять не будут. Положение безвыходное; матросы, вероятно поставят какие-нибудь условия, которым придется подчиниться или распустить флот. О вышеизложенном всеподданнейше доношу вашему императорскому величеству.
Вице-адмирал Чухнин
ЦГВИА, Ф. 400, Д. 21, л. 176. Копия.
Резко возрастает активность различных партийных организаций и групп – стены домов и даже афишные тумбы пестрели прокламациями; революционную печатную продукцию и литературу политического содержания жандармы и полиция перехватывали ящиками и чемоданами… В то же время, представители революционных партий в городе и в воинских частях действовали разрозненно, зачастую проявляя открытую враждебность друг к другу. В этой связи, в пределах Севастопольского градоначальства на кораблях и в частях волнения носили по большей части стихийный характер, по всему было видно, что четко выработанного плана действий у активистов революционного движения не было.
Петр Шмидт, пребывая в горячечном состоянии и опасаясь наказания, не решается открыто выступать на митингах, – больше отсиживается дома, но, не желая оставаться в стороне от «революционного процесса» стремится подстраховаться поддержкой столичных демократических инстанций. В архиве обнаружен документ, который числится под № 79 –письмо П.П. Шмидта в союз союзов с просьбой о поддержке Черноморского флота и Севастопольской крепости.
В союз союзов
Прошу поддержки в тот момент, когда Черноморский флот и Севастопольская крепость требует созыва Учредительного собрания.
П. Шмидт (бывший лейтенант флота)
ЦГИАМ, Ф. 1166, ед. хр. 69. Фотокопия с автографа.
Документ № 111 (Часть 1)
Донесение по телеграфу ротмистра Васильева командиру Отдельного корпуса жандармов о событиях в Севастополе
13 ноября 1905 г.
11 ноября часов около 4 пополудни неоднократно и ранее собиравшиеся на сходки матросы Черноморского флота, собрались большой толпой на площадке между казармами флота и казармами 49 пехотного Брестского полка; на сходку пошли в значительном числе нижние чины Брестского полка, успевшие благодаря соседству с матросами, достаточно распропогандироваться; к ним примкнули жители Корабельной и Татарской слободок, большинство коих работает в Лазаревском адмиралтействе Севастопольского порта. Толпа дошла до 5000 человек. Среди нее появились агитаторы. В это время к толпе подошел начальник учебного отряда Черноморского флота контр-адмирал Писаревский, одновременно заведовавший командами, остававшимися на берегу, т.е. в казармах, вызвавший на случай необходимости рассеять толпу сборную, так называемую «боевую роту», т.е. роту с винтовками. Так как об этой сходке властям было известно накануне, по распоряжению, отданного заблаговременно, к месту сходки подошла учебная команда 50 пехотного Белостокского полка, с ружьями, под командой своего начальника штабс-капитана Штейна.
Отделившись от команды, штабс-капитан Штейн подошел к контр-адмиралу Писаревскому за получением приказаний. Говорят, адмирал отдал довольно громко приказание штабс-капитану Штейну стрелять в толпу, если она откажет в повиновении и не разойдется. Это быстро пронеслось по рядам матросов, и находившейся в составе патруля матрос 28 экипажа Петров, подбежав к забору, отделяющему его от адмирала (на месте сходки строится каменное здание, окруженное дощатым забором), просунул винтовку в щель и дал один за другим три выстрела, из коих первым ранил адмирала в лопатку (рана не опасна), а другим штабс-капитана Штейна в пах, причем повредил ему мочевой пузырь. Штабс-капитан Штейн в два часа ночи умер, Петрова, крикнувшего «я убил адмирала», арестовали и отвели в морские казармы.
Вскоре прибыл на место происшествия и.д. севастопольского полицмейстера, отдельного корпуса жандармов ротмистр Гангардт и по возможности успокоил толпу, и она понемногу разошлась. Матросы вернулись в казармы и потребовали освобождения Петрова, причем обратились с этим требованием к случайно встреченному капитану 2 ранга. Заявление штаб-офицера о том, что он не вправе разрешить этого вопроса, не было принято толпою, из казарм вышло до 200 вооруженных матросов поддержать требование, и Петров был освобожден, причем обязался сам не уходить из казарм. За ночь матросы, зная о сочувствии им как портовых рабочих, так и нижних чинов Брестского полка, решили произвести грандиозную манифестацию и, если войска перейдут на их сторону, захватить в свои руки власть над судами, крепостью и городом, но замысел свой они скрывали и пустили слух, что собираются избежать насилия, и даже вышли на манифестацию без оружия. Явившихся на работы к 7 часам утра мастеровых порта матросы пригласили бросить работы и присоединиться к ним. Собравшись плотной толпой имея позади себя громадную толпу мастеровых с двумя красными флагами (черного я не видел), матросы стали перед казармами Брестского полка и стояли так часов с 8 до 10.
К этой поре все дежурные офицеры были удалены из казарм, в коих заседал Комитет из статских, женщин и матросов, решавший все дела коллективно.
В это время, в целях воздействия на Брестцев, в казармы полка прибыл комендант крепости генерал-лейтенант Неплюев и вр.и.д. начальника 13-й пехотной дивизии генерал-майор Сидельников. Начав издеваться над генералами, матросы предъявили коменданту требование приказать войскам не стрелять в них, когда они пойдут в город: они боялись пулеметов.
В это время к митингующим подошли с песнями нижние чины 49-го запасного батальона, и часть крепостных артиллеристов, встреченные громовым «ура». Оставив мастеровых с красными флагами на площадке перед оградой Брестского полка, матросы разными ходами забрались на забор и, вбежав в казармы, стали переманивать брестцев к участию в демонстрации.
Комендант крепости отказал матросам в их требовании и за это его и генерал-майора Сидельникова матросы тотчас арестовали, отвели в свои казармы, заперли в отдельной комнате, приставив караул, под коим продержали их около семи часов. Долго не решаясь идти в город, матросы предложили коменданту ехать в город, говоря, что за ним пойдут и они. Но, услышав ответ его превосходительства, что у него хватит решимости и голоса приказать пулеметам стрелять, несмотря на его присутствие, оставили его в покое, но под арестом.
Более часа шли переговоры с брестцами. Наконец солдаты дрогнули, допустили матросов разоружить командира полка и гг. офицеров, которых мирно отпустили по домам, и большой толпой примкнули к матросам. От находившегося среди матросов народовольца Емельянова, уговаривавшего матросов не делать в городе никаких насилий, была послана в город записка, в коей он просил власти указать ему, будут ли стрелять в мирную демонстрацию, хотя бы из воинских чинов. Ему ответили, что войска будут избегать стрельбы, и действительно, главный командир приказал Белостокскому полку, вышедшему по тревоге в составе трех батальонов на Новосильцевскую площадь – место слияния двух главных улиц города, не стрелять. Ободренные матросы и мастеровые хлынули в город. Впереди шел флотский оркестр, за ним стройными рядами матросы, брестцы, артиллеристы, нижние чины 49-го запасного пехотного батальона – все без оружия и толпа мастеровых с двумя красными флагами, из коих на одном я никаких надписей не видал, а на другом белыми буквами написано было: «Да здравствует свобода. РСДРП».
Я поспешил к Белостокскому полку, с которым не разлучался до следующего утра. Когда манифестанты показались на площади, Белостокский полк, выстроенный в колонне, по команде командира полка полковника Шульмана взял на караул, музыка заиграла гимн, на звуки которого полк ответил громовым «ура». Не ожидавшие такого приема манифестанты остановились в нерешительности, потом сами стали кричать «ура» и оркестр их тоже заиграл гимн. На площади перед толпой высились два красных флага.
Раз семь повторили оба оркестра при несмолкаемом «ура» гимн, манифестанты все более и более напирали на полк, стали обходить его. В это время полк по команде повернулся кругом и под звуки марша стройно направился по дороге к казармам. Манифестанты всей массой потянулись за ним, по пути командир полка отдал приказание, не заходя в казармы, направиться в поле перед лагерем. Увидев, что головные части полка минуют казармы, манифестанты поняли, что их выманивают в поле, чтобы расстрелять на просторе, и агитаторы, обгоняя ряды, стали кричать: «Товарищи, назад, вас народ просит, не идите, не слушайте офицеров». Полк остановился на скате лагерного поля, но, узнав, что часть демонстрантов двинулась к нему, перешел на другую позицию. Пока полк, не евший с утра, стоял в поле, манифестанты ворвались в казармы полка, ораторы их, каких-то ДВА ЕВРЕЯ и ефрейтор Афанасьев 49-го пехотного резервного батальона, привлекавшийся мною в сем году по 132 ст. Уголовного Уложения и другие уговаривали солдат примкнуть к ним, спорили с офицерами, но не рискнули их обезоруживать, хотя по приказанию находящегося в казармах подполковника Карачана взводы, бывшие под ружьем, и поставили оружие в пирамиды. Постояв у полка два часа, ничего не тронув и не переманив ни одного рядового, манифестанты ушли в город, обошли главные улицы города и вернулись по домам.
Впрочем, от казарм Белостокского полка большинство матросов разошлись по частным домам, по знакомым. Пока манифестанты стояли у казарм, находившейся в поле отряд: три батальона Белостокского полка, две роты Севастопольского крепостного батальона и пулеметная рота 13 дивизии были вполне отрезаны от города, оставшегося без охраны войска. Командир полка сообщил мне, что комендант и начальник дивизии арестованы матросами.
Около 4 часов командир полка предлагал отступить на Балаклаву и предложил мне ехать туда, чтобы через Балаклавскую почтово-телеграфную контору донести телеграммой командующему войсками о критическом положении в городе. В 5 часов мы узнали, что манифестанты отошли от казарм и полк с находящимися при нем частями перешел в свои казармы, причем решено было здесь сосредотачиваться всем и отбиваться, так как получались упорные сведения, что на следующее утро матросы решили в союзе с брестцами и артиллеристами произвести вооруженное нападение на непокорившийся им полк. Ночь все офицеры провели в полку, так как прошел слух, что всех офицеров перережут по квартирам, потому что только офицеры удерживают солдат от перехода на сторону матросов. С утра я перешел в свою канцелярию.
Едва в городе жители узнали, что 12 ноября матросы и портовые рабочие переманили на свою сторону Брестский полк, так они массами стали выезжать из города, и целых 5 дней вереницы экипажей везли обезумевших от страха обывателей за город в ближайшие селения и города.
К вечеру матросы по постановлению заседавшего в морских казармах революционного комитета, освободили коменданта и командира дивизии, которые вечером были уже на совещании у главного командира Черноморского флота.
К вечеру среди устыдившихся брестцев началась реакция, особенно когда матросы потребовали полковое знамя; они стали возвращаться в полк и, дабы матросы их не заметили, вышли потихоньку из казарм с винтовками под командой фельдфебеля в сторону, противоположную от морских казарм, в поле, вызвали своего священника, принесли присягу и окольными путями, по оврагам, перешли в лагерь на подкрепление Белостокского полка с присоединившимися к ним по пути офицерами. Это настолько ошеломило матросов, что они на следующий день, хотя и выходили не раз за ворота казарм группами, но не рискнули всей массой идти в город или напасть на казармы Брестского полка. В полку остались для охраны имущества две роты, которые при ближайшем погребе для припасов выставили красный флаг, т.е. морской сигнал об открытии огня.
Как теперь выясняется, в этот день и последующие дни в здании штаба флотской дивизии Комитет взбунтовавшихся моряков в составе до 200 человек (по два депутата от каждой роты моряков и сухопутных частей и члены социал-демократической организации) вырабатывал план дальнейших действий. Весь день по распоряжению Комитета, словно на неприятельской стороне, ходили вооруженные патрули от флота, единственной обязанностью которых было забирать с улицы всех нижних чинов носящих морскую форму, и насильно увеличивать контингент гарнизона морских казарм; неповинующихся гнали прикладами; вечером по одиночным эти патрули стреляли в Артиллерийской слободке, я сам слышал эти выстрелы.
Весь день поступали сведения одно другого тревожнее, о том, что то артиллеристы, то саперы, то матросы плавающих судов отказываются повиноваться своим начальникам и открыто переходят на сторону матросов. Успеху измены способствовали матросы, терроризировавшие население и сухопутные части угрозой бомбардировать город и казармы с эскадры.
Особенно агитировал в этом смысле передавший 12 ноября командиру Белостокского полка требование матросов матрос Родионов, весь день разъезжавший по городу верхом. Задержать его нельзя было: симпатии черни и публики были на стороне матросов; полицию, жандармов, офицеров открыто бранили на улицах; почти на каждом перекрестке агитаторы собирали кучки народа и, браня пехоту, усиленно агитировали в пользу матросов, приглашая к низвержению начальства. А запершиеся в казармах войска ни одного патруля не давали для города.
Ротмистр Васильев
Город гудел. До позднего вечера к казармам стекались люди. Многие приходили из любопытства, некоторые в надежде получить острые ощущения, а кто-то и для сбора информации, цель которой прослыть осведомленным в определенной среде человеком…
Статья из газеты «БОРЬБА»: ПЕРВЫЕ ДНИ РЕВОЛЮЦИИ В СЕВАСТОПОЛЕ
ПО РАССКАЗУ ТОВАРИЩЕЙ-УЧАСТНИКОВ»
Ноябрь 1905 г.
… на митинге, на бульваре было решено устроить народную охрану города. Тут же были выбраны 20 народных депутатов, в числе которых находились две женщины социал-демократки, известные под кличками «Наташа» и «Даша».
Суббота 12 ноября
… Забрезжил свет утра субботы 12 ноября. В один из экипажей, где находились 6 избранных накануне матросским митингом депутатов (4 матроса и 2 «вольных»), начали приходить ротные депутаты. Всего собралось 40 человек, причем были представлены все роты матросских экипажей, некоторые роты от судов, а также нескольких рот Брестского пехотного полка и крепостной артиллерии.
Депутаты образовали комиссию, пригласив кроме двух избранных раньше социал-демократов, еще трех, в том числе двух женщин. (Это все те же Наташа и Даша.)
Молодцы, девушки, везде успевали. Эти Наташа с Дашей, весь октябрь и первую половину ноября баламутили толпы горожан на митингах, а начиная с 12 ноября фактически «прописались» во флотских казармах, вошли в состав «Матросской комиссии» и практически были основными порученцами и секретарями ВОРОНИЦЫНА, возглавившего мятеж в Лазаревских казармах и на флотской дивизии.
«Взаимные отношения депутатов и «вольных» социал-демократов были таковы: последние были приглашены для СОВЕТА и в голосовании участия не принимали. Но это не мешало тому, что председателем был избран социал-демократ «Иван Петрович» (И.П. Вороницын), который был настоящим руководителем собрания; последнее в его отсутствие не принимало никаких решений. Кроме того, на тех же социал-демократов, особенно женщин, выпали и распорядительные функции. Они доводили до матросской массы решения комиссии, к ним обращались матросы с просьбой передать на разрешение комиссии те или иные выдвигаемые ходом событий вопросы. Такая роль обусловливалась, конечно, тем, что матросы их знали по выступлениям на нелегальных и открытых митингах, по их связи с ЦЕНТРАЛЬНЫМ КРУЖКОМ МАТРОСОВ, наконец, по их деятельности, как ОРГАНИЗАТОРОВ МИЛИЦИИ и как народных депутатов».
Обращаю внимание читателя, что это не строки полицейского протокола, а информация, опубликованная в большевистской газете «Борьба».
Из той же газеты «Борьба», но уже по событиям 13 ноября…
«Матросская комиссия заседала всю ночь с 12 на 13 ноября. Переходить в наступление она не собиралась, так как преобладающий голос среди матросов и солдат был за мирное течение дела. В соответствии с этим планом весь следующий день 13 ноября был посвящен организации митингов и демонстраций. В тоже время продолжали разоружать, арестовывать и удалять офицеров судов; артиллерию обезвреживали…
13 ноября, воскресенье. День обещал быть насыщенным различными общественными событиями и мероприятиями. «Элегантные дамские туалеты и щегольские, синие с золотом кителя морских офицеров растворялись без остатка в густой массе разноцветных косовороток плебса, темно-синих морских «голландок». Народ кипел на главных улицах – Нахимовском, Б. Морской и Екатерининской; набережные, площади и перекрестки чуть ли не с рассвета наполнялись беспрерывно митинговавшими рабочими и матросами. Массы пьянели от собственной решимости идти напролом и с какой-то истерической веселостью следили за ходом азартной игры, где ставкой была жизнь тысяч людей».
Шмидт-Очаковский Е.П. Указанное сочинение. С. 109.
В доме главного командира и военного губернатора некоторое время царила рабочая обстановка. Однако тревожные сообщения от командиров частей и кораблей, поступавшие почти постоянно и только с тревожной оценкой событий, вскоре окончательно обрушили видимое, натянутое спокойствие. Г. Чухнин приказал начальникам морских и сухопутных команд явиться в Морское собрание на экстренное совещание. «Господа офицеры, – обратился Григорий Павлович к офицерам, – жизнь наша и детей наших в опасности. Сотни лучших слуг царя уже в плену у мятежников, над которыми кощунственно издеваются. Время не терпит отлагательств, сплотимся как один пока не поздно, не дадим мужикам топтать нашу честь в грязи, иначе мы все погибли и с собой навсегда похороним привилегию нашего класса…».
Адмирал находился на грани нервного срыва. Чувствовалось, что психологические ресурсы человека, несколько суток жившего на вулкане кипевших на флоте и в Севастополе страстей, почти истощились. В сердцах Чухнин предложил взорвать мятежные «Очаков» и «Пантелеймон». Но офицеры не поддержали своего командира, резонно заметив, что они не ручаются за свои команды, вышедшие из подчинения.
Кстати, были на совещании офицеры не только поддержавшие командующего, но и призывавшие к самым решительным мерам по борьбе с мятежниками. Одним из них был офицер крейсера «Очаков» – лейтенант Захарченко, – о нем еще пойдет речь.
То, что произошло дальше, потом долго обсуждалось в севастопольском обществе. В разгар совещания в зал, где находилось около 300 офицеров и главный командир, вошел швейцар и сообщил что Морское собрание заминировано. По свидетельствам офицеров присутствовавших на совещании, швейцар случайно обнаружил подкоп, в котором нашли несколько пудов пироксилина.
Документы и материалы. – М. 1957. – С. 218.
Эта информация всегда лежала, что называется на поверхности, но никогда особенно на ней не заостряли внимание, чтобы не дай бог, не обвинить наших кристально чистых революционеров в обычном, вульгарном терроризме… Вопрос о взрыве Морского собрания с присутствующими в здании офицерами флота рассматривался в ходе дебатов руководства повстанческой «Матросской комиссии», о чем уже шла речь.
Город на военном и осадном положении. Несмотря на это в три часа дня на Приморском бульваре и рядом с Александро-Невской церковью на Корабельной стороне начались многолюдные митинги. Максимов проезжал мимо Приморского бульвара на пролетке, но не стал останавливаться, так как «люди сидели, буквально, на головах друг у друга». Утром на митингах появился лейтенант Шмидт, за два дня до этого освобожденный из-под ареста. Петр Петрович был в штатском костюме, но с надетой на голову по просьбе людей фуражке флотского офицера. Видимо, еще сам того не осознавая, Петр Петрович, весьма странно, не сказать бы, диковато, смотрелся со стороны… Тем не менее, Шмидт был восторженно встречен и произнес горячую речь, призывая к продолжению начатой борьбы. Один из флотских офицеров позволил себе довольно громко сказать: «Дурак!» Это вызвало страшное негодование толпы. Офицера заставили взойти на возвышение и принести публичные извинения. Когда Шмидт закончил речь, то едва держался на ногах, поэтому понадобилась помощь сына и его товарищей реалистов чтобы добраться до извозчика.
Приехав домой на Соборную, Петр Петрович почти два часа лежал у себя в кабинете. Бессонные ночи, огромное психологическое напряжение, почти круглосуточная лихорадочная работа дали о себе знать. Но вечером он собирался в Лазаревские казармы, где назревало вооруженное восстание. По воспоминаниям сына, Петр Петрович был противником вооруженного выступления. Он хотел уговорить матросов не подниматься на мятеж, пока не проведет переговоры с властью и не попробует найти золотую середину между ее интересами и интересами простых людей. Как военный человек он знал уровень возможных карательных мер против мятежников и был уверен, что напуганная, униженная «быдлом» власть не остановится ни перед чем. При этом Шмидт наивно думал, что его фантастически возросший за последние недели авторитет поможет найти общий язык с властью.
Петр Петрович жил блистательным будущим, часто не утруждая себя глубокими размышлениями о возможных последствиях пути его достижения. У него для этого не было ни времени, ни достаточного политического опыта, а главной и основной причиной эдакой «революционности» была его легко возбудимая воспаленная психика.… Он горел ярко, словно кривая свеча на ветру, которая обязательно должна погаснуть под его порывом…
Вечером то же дня в «Матросской комиссии» был поднят вопрос о приглашении Шмидта. Социал-демократы, исходя из того, что Шмидт несомненно знает военное дело, пользуется громадным авторитетом и популярностью среди матросов и является несомненно искренним революционером, ХОТЯ И СОСТОЯЩИМ ВНЕ ПАРТИЙ, высказались за его приглашение…
К явному сожалению присутствующих, части ТОВАРИЩЕЙ-СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТОВ пришлось выйти из Комиссии по следующей причине. С «Потемкина» (читай с «Пантелеймона») явилась депутация в лице мичмана и матроса и, очевидно, под влиянием офицерской агитации, заявила: «Мы согласны со всеми вашими требованиями, но наша военная честь возмущается, что нами верховодят ЖИДОВКИ».
Как следует из протокола, комиссия отнеслась резко отрицательно к этому заявлению и ответила депутатам, что социал-демократы, в том числе и две эти женщины, приглашены в Комиссию для совета. Матросы, члены комиссии, горячо протестовали против названия «ЖИДОВКИ» и заявили, что советы их крайне ценны, что в значительной степени благодаря их работе удалось создать САМОЕ ДВИЖЕНИЕ И ПРАВИЛЬНО ВЕСТИ ЕГО. Но так как товарищи из этого факта все же видели, что среди массы есть недовольные участием женщин, тем более, что и часть комиссии – очевидно, считаясь с настроением сознательной массы – предлагала им компромисс: не участвуя в комиссии, но являться ее представителями перед массами, – они решили выйти и ушли вечером 13 ноября перед приездом Шмидта…».
Как показали материалы полицейского отчета от 15 ноября, подобный расклад событий вполне входил в планы наших героических «матросок», – в ночь на 14 ноября Н. ВОЛЬСКАЯ и И. СМИДОВИЧ, пользуясь поддельными паспортами, покинули пределы севастопольского градоначальства.
Итак, «пламенные революционерки» «Наташа» с «Надей» (она же «Даша») с прочими активистами всевозможных партий, при активнейшей помощи «революционера вне партий» Петра Шмидта раскачали до предела севастопольскую публику, матросов, солдат гарнизонных полков и незаметно исчезают из бурлящего потока. Наташа и Надя обиделись на некультурных, антисемитски настроенных моряков, Петра Петровича тоже стали раздражать агрессивно настроенные матросы… поэтому и он решил «временно покинуть Севастополь».
В кармане гражданского костюма Шмидта лежал билет на пароход, отходящий в Одессу 14 ноября. Он собирался временно(?) покинуть Севастополь, но хотел напоследок «образумить» моряков и некоторых партийных деятелей, призвать их не поднимать мятеж. Шмидт полагал, что дело должна решить официальная телеграмма к царю с перечнем требований общественности. Почти счастливое чемоданное настроение отставного лейтенанта Шмидта омрачили два визитера – представители местной организации социалистов-революционеров. Они спрашивали: «… Согласился ли бы Шмидт принять командование восставшим флотом? Отец категорически заявил, что выступление флота он считает в настоящую минуту преждевременным, т.к., во-первых, при сложившихся обстоятельствах нет уверенности в солидарности всех судов, а во-вторых (что самое главное), единичное восстание только в одном Черноморском флоте, не скоординированное во времени с действиями всех политических, общественных и военно-революционных организаций, пагубно и бесцельно, заранее обречено на полную неудачу и напрасное кровопролитие».
Вечером 13 ноября, несмотря на уговоры сына. Петр Петрович спустился к Графской пристани и на ялике переправился на Корабельную сторону. Он решительно был против насилия и говорил об этом на заседании совета, проходившего в морских казармах, однако убедить в этом матросов, ведомых представителями революционных партий, Петру Петровичу не удалось. Процесс стал приобретать стихийный, неуправляемый характер. Было очевидно, что матросскую стихию все сложнее было контролировать даже инициаторам мятежа.
Исаак Уланский, участник этого заседания 13 ноября вспоминает его так:
«На заседание был приглашен лейтенант П.П. Шмидт, который собирался утром 14 ноября уехать в Одессу для организации забастовки торговых моряков… Шмидт выступал против вооруженной борьбы. Он предлагал отказаться от ряда наиболее резких требований , попытаться добиться некоторых уступок от Чухнина. Он говорил, что готовится новая всероссийская политическая забастовка, и выступление флота нужно совместить с этой забастовкой. Против предложения П. Шмидта выступили члены военной социал-демократической организации, представители саперов, запасных. Все они указывали, что положение в стране требует продолжения восстания, вооруженной борьбы, что наивно ждать уступок со стороны царских властей. Проникнувшись общим энтузиазмом депутатов, Шмидт отказался от своих предложений, заявил, что примыкает к восстанию, и поклялся остаться верным до конца делу народа».
На этом заседании был выработан широкомасштабный план восстания, намечены стратегические цели и тактические действия. План наступательных действий предусматривал:
1. Отправить отряд броненосцев в сопровождении крейсеров для блокады крепости Очаков на случай, если она окажется на стороне правительства.
2. Призвать под флаг революционной армии население, раздать оружие, создать кадры из добровольцев-революционеров под командованием опытных и верных революции солдат.
3. После взятия Очакова тот же отряд судов направить к Одессе, а мелкие суда – к Николаеву.
4. Одновременно другой отряд судов направить на Кавказ и во все порты Черного моря с целью установления там республиканского образа правления.
5. Поднять восстание на Кавказе, вооружив народ винтовками, пулеметами и другим оружием.
6. Из солдат, перешедших на сторону народа, и призванного населения организовать армию и перейти в наступление по всему фронту, вытесняя из гарнизонов правительственные войска, сконцентрировать все революционные силы в одну армию и начать наступление в центр России, отвоевывая за шагом позиции.
7. Объявить «Крымско-Кавказскую федеративную республику».
Потом пункты из этого плана – продукта коллективного творчества новоявленных стратегов, особенно 5-й и 7-й, на суде припишут лично П. Шмидту. И то, что Петру Шмидту вменяется мысль по созданию так называемой Крымско-Кавказской республики, не лишено серьезных оснований. Если слишком строго не анализировать разночтения в названии планируемой республики, то, сравнивая этот стратегический план с планом одесских заговорщиков, озвученный ЦУКЕРБЕРГОМ, можно в них найти много общего, и становится понятным, кто эту мысль мог внушить Петру Петровичу Шмидту. Выступая перед офицерами-заложниками в кают-компании крейсера «Очаков», Шмидт озвучит пункты этого агрессивного плана, признавая уже тем свое соавторство в составлении документа. Приходится признать тот факт, что разные политические группировки, в той или иной мере, все-таки пытались, что называется «втемную» использовать популярность Шмидта и печально то, что это им вполне удалось.
Около часа ночи Шмидт вернулся домой. Петр Петрович был усталый и подавленный – ругань с матросами ни к чему не привела. Молча он прошел в кабинет и опустился в кресло. «Не слушают, дураки, – делился мыслями с сыном Петр Петрович, – ведь как распинался. Все резоны выставил, доказывал им, как на ладони всю безнадежность их затеи (речь шла о вооруженном выступлении – Б.Н.) Кончу – орут «Правильно!». Выйдет эс-дек и начнет вопить о мировом капитале и трудящихся массах – и ему орут «Правильно!». Промучился я с ними часа три, плюнул и пошел домой. Пусть разделываются, как знают. Итак, завтра в Одессу…».
Шмидт Е.П. Указанное сочинение. С. 115.
13 ноября командующий Одесским военным округом генерал от инфантерии барон А.В. Каульбарс получил телеграмму из Петербурга, подписанную начальником главного штаба генералом от инфантерии А.А. Поливановым. В ней говорилось о решении императора перевести Севастополь на военное положение. 14 ноября обнародован приказ № 126, подписанный генерал-лейтенантом В.С. Неплюевым, о переводе крепости Севастополь на военное положение. Сделано это: «… на основании статьи 53 Высочайше утвержденного 15 сентября 1901 года «Положения об управлении крепостями».
Генерал напомнил общественности о юридической ответственности за «бунт против верховной власти, за приведение в негодность военного инвентаря, за умышленное истребление особой важности построек и сооружений (водопроводов, дорог, колодцев, телеграфа, знаков на железной дороге и т.д.), за нападение на часового, военных караулов и сопротивление ему (как и полиции) – их убийство и т.д. и т.п.».
«Крымский вестник». – 1905. № 268.
Севастополь отрезан от других регионов империи. По распоряжению стачечного комитета движение поездов прекращено. Время его восстановления неизвестно. Телеграф молчит. В течение недели в Севастополь телеграммы не поступали.
Документ № 75 ч. 1
Из правительственной телеграммы:
… генерал Меллер-Закомельский с одним батальоном Литовского полка и Крымского дивизиона находится на пути из Симферополя в Севастополь, генерал-майор Глаголев с одним батальоном сапер, одним батальоном Измайловского полка, четырьмя орудиями, шестью пулеметами, и взводом казаков двигается из Одессы, из Екатеринослава высылаются 3 батальона Симферопольского полка с 4 орудиями, из Кишинева 3 батальона Хотинского полка.
ЦГВИА, Ф. 400, д. 21, л. 199. Подлинник.
На фоне кажущегося затишья, продолжают активно действовать группы революционеров на железнодорожном транспорте, на почте и телеграфе…. Это создает известные проблемы с прибытием правительственных войск в район Севастополя.
Документ № 76.
Телеграмма ротмистра Васильева в Департамент полиции о прекращении в связи
с забастовкой железнодорожного сообщения и телеграфной связи.
В Севастополе тринадцатое прошло спокойно, хотя матросы возбуждали народ против сухопутных солдат, грозя бомбардировкой. Между матросами единения нет. Станция Севастополь забастовала, поезда не ходят, телеграф оборван, войска сосредоточены в казармах.
Ротмистр Васильев
ЦГИАМ, ф. ДП, 00, 1905 г. д. 1877, ч. 56. лит. А. л. 34. Подлинник.
МЯТЕЖ КОМАНДЫ КРЕЙСЕРА «ОЧАКОВ».
КРЕПОСТЬ И ФЛОТ НА ГРАНИ ВООРУЖЕННОГО ВОССТАНИЯ
Даже архивные документы, в том числе и пронумерованные, иногда грешат непоследовательностью, нарушением хронологии… Так, уже промелькнула фраза о том, что офицеры крейсера «Очаков», использовав все доступные им средства, не справившись с вышедшим из подчинения экипажем, вынуждены были покинуть борт корабля. По этому факту требуются разъяснения и уточнения.
Если до сих пор центром революционной активности были т.н. Лазаревские казармы, куда легче было проникнуть агитаторам и активистам от различных партий, то уже 14 ноября произошел мятеж на борту крейсера «Очаков». В воспоминаниях минного кондуктора с «Очакова» Д.П. Вдовиченко имеется указание на роль рабочих в событиях 11 ноября на крейсере.
По его словам, когда в 9 часов утра команда собралась на левых шканцах , на крейсер прибыли рабочие в количестве 200 человек, торопившиеся закончить работу в сроки, обусловленные заводом. Когда старший офицер капитан 2 ранга Скаловский подошел к команде, рабочий Сормовского завода Цыбульский заявил Скаловскому: «Вот вы поздороваетесь с командой, она вам ответит, а Глизяну не ответит». В этот момент подошел командир крейсера капитан 2 ранга Глизян и произнес обычное приветствие. Ответ получился очень жидкий и недружный. Глизян начал осыпать матросов площадной бранью. Появившийся снова Цыбульский, обращаясь к Скаловскому, начал иронизировать: «Ну что же, говорил я вам, что с вами лучше поздороваются, чем с командиром!». Услышав это, Глизян окончательно пришел в ярость, затопал ногами и, не помня себя, хотел ударить Цыбульского, но в дело вмешались другие рабочие и увели Цыбульского.
ЦГИАМ, Ф. 1166, оп. 2, ед.хр. 74., стр. 130.
Действия рабочего Цыбульского следует рассматривать как целенаправленную, неприкрытую провокацию. Если к этому добавить, что к части 2-й расследования по факту антиправительственного мятежа на крейсере 1-го ранга «Очаков» приложена справка Департамента полиции по Нижегородской губернии, данная на табельщика рабочих артелей от Сормовского судостроительного и Выксунского металлоделательного заводов при сдаточной группе Севастопольского казенного адмиралтейства ЦЫБУЛЬСКОГО Р.Х., привлекаемого по ст. 132 Уг. Ул. и находящегося под наблюдением полиции с апреля 1901 года, то цель такой провокации становится ясна. Вот таким «простым» рабочим случайно(?) оказался Рувим Цыбульский».
11 ноября «Очаков» выходил в море для испытания механизмов. Капитан 2 ранга Глизян находился на ходовом мостике. Накануне вечером по приказу Чухнина из компрессоров орудий выпустили жидкость. На крейсере уже стало известно, что в дивизии началось брожение. Неповиновение команды командиру приобретало опасные формы. При возвращении корабля на севастопольский рейд, Глизян, сославшись на болезнь, съехал с корабля. Старшему офицеру, капитану 2 ранга Скаловскому, на этот раз успокоить команду не удалось. На требование к команде выдать ударники орудий и затворы винтовок, группа матросов во главе с комендором Никитой Антоненко наотрез отказалась выполнить приказ. Большая часть команды поддержала протестующих. Вслед за Глизяном крейсер покинули и другие офицеры. Потом они возвратятся и снова съедут… Утром 14 ноября на крейсер прибыл флаг-капитан капитан 1 ранга Сапсай в сопровождении офицеров крейсера. Сапсай повторил требование по сдаче ударников и затворов. И опять команда отказалась выполнить требование командования. Офицеры покинули борт взбунтовавшегося крейсера.
При анализе такой непростой ситуации, приходится учитывать любую доступную информацию. Правомочен ли был капитан 1 ранга Сапсай давать разрешение на демонстративный съезд с крейсера офицеров? Сама личность Сапсая требует тоже отдельных уточнений. По происхождению он из богатых крещеных караимов, успешной карьере он обязан, прежде всего, женитьбе на помещице, наследнице богатейшего состояния. После, казалось бы, столь неприятных событий на Черном море, он не только не понес наказания, а более того, с переводом на Балтику, стал контр-адмиралом…
О ходе дальнейших событий на борту крейсера мы узнаем из донесения полковника Бельского своему руководству в столицу.
Документ № 56
Донесение А.П. Бельского Департаменту полиции о «Нарушении дисциплины
командой крейсера «Очаков».
11 ноября 1905 г.
Доношу, что несколько дней тому назад назначенный по указанию морского министра командиром крейсера «Очаков» капитан 2 ранга Глизян, собрав команду, сказал ей речь, что будет поддерживать дисциплину и прекратит то, что происходило раньше, причем употребил неудачные выражения приблизительно в следующих словах: Если будите бунтовать, с вами будет поступлено, как с командой «Прута», или с кронштадцами, из коих некоторых расстреляли, а последних тоже расстреляют». Команда осталась очень недовольной. 7 сего ноября Глизян вызывал для какой-то цели всех кочегаров судна наверх (в большинстве документов этот эпизод датируется 8 ноября). Вместе с кочегарами вышли и машинисты, которые, не взирая на троекратное требование и приказание командира, не пожелали сойти в трюм на свои места; только вмешательство старшего офицера успокоило команду, которая заявила старшему офицеру: «Мы вас послушаем, но командира долой». Громкий крик «командира долой», подхваченный всей командой, был слышан на рейде всей эскадрой.
Ныне об этом нарушении производится следствие военно-морским следователем.
Об изложенном довожу до сведения Департамента полиции.
Полковник Бельский
ЦГИАМ, ф. ДП, 00, 1905 г. д. 1877, ч. 65, л. 37. Подлинник.
Постоянно общаясь с рабочими, производящими на борту крейсера работы по окончательному вводу его в строй, команда «Очакова» в значительно большей мере, чем на других кораблях, подвергалась интенсивной революционной пропаганде. Очевидно, что в процессе работы на борту крейсера военного следователя, при реальной угрозе уголовного наказания зачинщиков акции неповиновения из числа кочегаров, и произошел мятеж, направленный против командования. Дестабилизации обстановки на крейсере способствовало и то, что на время отпуска штатного командира крейсера его заменил не старший офицер капитан 2 ранга Скаловский, а не знакомый с командой капитан 2 ранга Глизян, слишком рьяно старавшийся «подтянуть команду».
Документ № 80
Шифрованная телеграмма генерала А.В. Каульбарса А. Редигеру
о восстании на крейсере «Очаков»
Команда «Очакова» взбунтовалась, высадила офицеров. Меллер телеграфирует, что принимает решительные меры. Подкрепления железной дорогой доходят до станции Мекензиево.
Генерал барон Каульбарс
ЦГВИА, ф. 400, д. 21, л. 202. Подлинник.
Документ №81
Шифрованная телеграмма генерала А.В. Каульбарса А. Редигеру
о сосредоточении частей в Севастополе для подавления восстания
Сегодня вечером сосредоточилось в Севастополе с верными долгу частями Севастопольского гарнизона и с Брестским полком 16 батальонов пехоты, 7,5 батарей полевой артиллерии, эскадрон и сотня.
Вечером 15-го прибудет последний из посланных уже эшелонов, и к вечеру 15-го составится отряд из 18 батальонов, 8 батарей, 14 пулеметов, эскадрон, сотня.
Около семи часов вечера высланный навстречу миноносец ввел в Южную бухту частный пароход с отрядом, высланным из Одессы. В Севастополе перемен нет. В Ананьевском уезде начались аграрные беспорядки. Меры принимаются.
Генерал барон Каульбарс
ЦГВИА, Ф. 400, д. 21, л. 203. Подлинник.
Было далеко за полночь, когда в дверь флигеля Шмидта постучали. Это были матросы с крейсера «Очаков». Матросы сообщили, что на крейсере восстание, и стали уговаривать Шмидта принять командование «над Черноморским флотом».
Во главе мятежа на крейсере встали матросы Александр Гладков, Никита Антоненко и кондуктор Сергей ЧАСТНИК. Командиром крейсера выбран боцман И.Е. УЛАНСКИЙ. О каждом из них мы еще неоднократно поговорим по ходу развивающихся событий, но на характеристику одного из фигурантов стоит сразу обратить внимание: «Особое внимание обращал на себя ЧАСТНИК – высокого роста, худой, с необыкновенно энергичным лицом. По тому, как он шел, как держал поднятую голову, чувствовалось, что это человек большой воли. Казалось, он весь был вылит из стали…». Остается уточнить, что эту характеристику дала ЧАСТНИКУ ИДА РИЗБЕРГ, – крупный специалист по бойцовским качествам перспективных мущин…
…Матросы наивно полагали, что если Шмидт поднимет над крейсером флаг главного командира, то и остальные корабли присоединятся к «Очакову». Петр Петрович высказал серьезные сомнения относительно подобного хода событий, но предположил, что несколько судов действительно могут это сделать. Он решил условно, до переговоров с главным командиром принять предложение матросов «Очакова». И если Чухнин пойдет на амнистию и отмену казни, то вопрос будет закрыт. «В случае полной неудачи переговоров я приказал очаковцам не предпринимать ничего, пока не выяснится настроение эскадры. На это потребуется несколько дней, – делился мыслями с сыном Шмидт. – И только открытое нападение на «Очаков» поведет к вооруженному отпору с нашей стороны…».
После ухода поздних посетителей Шмидт ушел к себе в кабинет. Через несколько минут донеслось приглушенное пение. «Я знал, что в этот миг отец прощается с жизнью», – через много лет вспоминал Евгений Шмидт, – «… грозные события почти неизбежного военного бунта свалились на отца, как снег на голову. Для него теперь стало ясно, что возникшее брожение среди матросов и солдат – дело рук революционных партий. Деятели подполья, не знакомые ни с военным делом, ни с психологией русского солдата , далекие от понимания реальных возможностей, не внимая его советам, очевидно, решили идти напролом».
В ночь с 12 на 13 ноября эшелоны с войсками Меллер-Закомельского подошли к Мекензиевым горам, и началась высадка частей. Барон не решился ехать поездом до Севастополя. У него была информация о порче железнодорожного полотна рабочими. Кроме того, не исключался обстрел поезда на подходе к городскому вокзалу кораблями Черноморского флота, на бортах которых находились мятежные команды. Попытки Г.П. Чухнина разоружить корабли эскадры не везде увенчались успехом. Главный командир отдал приказ: ударники корабельных орудий и стрелковое оружие сдать на береговые склады. Команды крейсера «Очаков», броненосца «Пантелеймон», минного крейсера «Гридень», учебного корабля «Днестр», эсминцев «Свирепый» и «Заветный» и канонерской лодки «Удалец» отказались выполнить приказ главного командира.
Утром 13 ноября произошла встреча генерал-лейтенанта Меллер-Закомельского и вице-адмирала Чухнина. На ней командир 7-го армейского корпуса, по его словам, впервые узнал, что «командирован для усмирения бунта». До сего момента положение складывалось катастрофически. 13 ноября к восставшим присоединилась крепостная саперная рота с оружием. Сведения о силах восставших, полученные от Чухнина, были неточные, и это настораживало Меллер-Закомельского. Времени на рекогносцировку не было.
Из анализа приведенных документов следует, что правительственные войска вполне были готовы к решительным действиям против восставших – ожидали только приказа… Нам же с вами пока предстоит взойти на палубу охваченного мятежом «Очакова», заглянуть в гудящие как потревоженный улей Лазаревские казармы…
«КОМАНДУЮ ФЛОТОМ – ГРАЖДАНИН ШМИДТ», ИЛИ СБЫЛАСЬ МЕЧТА ... ?
Документ № 82
Запись сына П.П. Шмидта об отъезде отца на «Очаков»
14 октября 1905 года
14 ноября в 11 часов утра к отцу пришло человек 20 депутатов от эскадры. Матросы, боцмана, фельдфебели, унтер-офицеры. Были пожилые и молодые, от 25 до 45 лет. Они вошли в столовую. Папа велел мне с товарищами выйти и заперся с ними. Папа не ожидал прихода депутатов. Затем они разошлись.
Часа в четыре пополудни к папе прибегает депутат с «Очакова», страшно бледный, с растерянной улыбкой. Он принес записку с «Очакова»; оказалось, что Чухнин объезжает эскадру и разоружает суда, и что полевая артиллерия окружила казармы.
Папа вышел из кабинета с лицом БЕЗУМНЫМ, ГЛАЗА БЫЛИ СТЕКЛЯННЫЕ, и у него вырывался негодующий смех Он говорил, что все рушится, и что нужно, во что бы то ни стало, отстоять казармы и «Очаков», который один из всех поднялся и офицеры с которого бежали накануне. Страшно бледный он крикнул: «Не дам им погибнуть, увидим еще!». Он сейчас же надел пальто, взял свой чемодан, который у него был уложен и готов для отъезда в те города, где он хотел выступать на митингах и призывать к всеобщей забастовке. Матрос взял чемодан и они ушли.
Потом я узнал, что он хотел вскочить на катер к Чухнину и заставить его силой, если не помогут убеждения, прекратить его кровавую тактику. Но Чухнин в это время уже кончил и уехал с рейда, и папа поехал прямо на «Очаков».
Было четыре с половиной часа дня. Когда он подъехал, то он крикнул: «Скажите команде, едет Шмидт».
Команда «Очакова» выстроилась вся во фрунт, он поздоровался с ними и принял командование.
Как потом мне говорили матросы с «Очакова», отец, принимая командование, обратился к ним с речью, в которой говорил, что единственным их требованием должен быть созыв Учредительного собрания»...
«Лейтенант П.П. Шмидт». Воспоминания сестры. Изд. 1923 г., стр. 62-63.
Обратите внимание, – везде где только можно, и кстати, и совсем некстати, как последний раз перед экипажем «Очакова», Петр Шмидт пытается всех убедить в том, что единственное требование восставших – это созыв Учредительного собрания. До Учредительного ли собрания было взбунтовавшимся матросам, нарушившим присягу и законы Империи, поднявшим вооруженный мятеж, и уже тем поставивших себя вне закона?
Невольно вспоминаются строки «Собачьего сердца» Булгакова, когда, пришедшая к профессору Преображенскому делегация домкома, настоятельно призывала профессора жертвовать деньги на голодных детей Германии. Голодающие дети Германии так же волновали профессора, как и проблема созыва Учредительного собрания взбунтовавшейся экипаж «Очакова».
Но пунктик с Учредительным собранием – это далеко не всплеск возбужденной психики Петра Шмидта, – это уже был один из главных козырей, которые он заранее приберегал для речи, оправдывающей его, поборника свободы и обличителя самодержавия на открытом заседании будущего суда…. А то, что от суда ему не уйти, это он уже прекрасно понимал.
Военное руководство крепости продолжало терять контроль над ситуацией. На кораблях начались аресты офицеров. Перед обедом 14 ноября адмирал Г. Чухнин объехал корабли эскадры. В его присутствии зачитывалась телеграмма Императора с требованием прекратить смуту. Не видя другого выхода из создавшегося положения, Чухнин намеревался вывести корабли эскадры в море, дабы исключить общение команд с береговыми частями. Дом главного командира походил на осажденную крепость. Были усилены меры безопасности, охране выданы боевые патроны.
Как уже говорилось, около 3 часов дня 14 ноября Шмидт прибыл на крейсер «Очаков»…..
Документ № 94
Обращаение П.П. Шмидта к Городскому голове о посылке Императору Николаю
телеграммы с требованием созыва Учредительного собрания
Командир крейсера 1-го ранга «Очаков»
Ноября 15 дня 1905 г.
№ 2
г. Севастополь Для гласного обнародования
Г-ну Городскому голове
Мною послана сегодня императору телеграмма следующего содержания:
Славный Черноморский флот, свято храня верность своему народу, требует от вас, государь, немедленного созыва Учредительного собрания и перестает подчиняться вашим министрам.
Командующий флотом гражданин Шмидт.
Расчет Петра Шмидта на реакцию т.н. демократической прессы после ознакомления с его призывами к свободе и демократии оправдался полностью…
Редакция «Новой жизни», опубликовавшая документы за № 93 и 94, так комментирует их суть: «Приведенные выше документы, относящиеся к последнему восстанию в Севастополе, показывают, сколько выдержки, дисциплины и благородства обнаружили «бунтовщики». Поддерживая в городе образцовый порядок, не допуская никаких бесчинств и насилий над мирными жителями, они по отношению к врагам своим держались тактики открытых действий без всякой жестокости. Они вступили в переговоры, только отвечая репрессией на насилие со стороны властей. Насколько эта тактика была выгодна для восставших, показали события – власти захватывали и нападали врасплох на восставших. Но что в ней много гуманности и благородства по отношению к врагу – бесспорно. Заслуживал ли он такого отношения?».
Последняя фраза, видимо, относится к незавидной участи Петра Шмидта после подавления восстания, иначе всякая логика и без того замутненной цитаты теряется.
Итак, Петр Шмидт находился на борту восставшего крейсера «Очаков» и тем фактически возглавил мятеж на эскадре. При самой поверхностной оценке обстановки было уже очевидно, что восстание обречено на поражение. К этому моменту правительственные войска со стороны суши охватили город и порт. Полевая артиллерия расположилась на господствующих высотах – на склонах Зеленого холма и Исторического бульвара. Пехотные гарнизонные полки окончательно приняли сторону правительства.
Матросская же «братва», закусив удила, задуренная агитаторами всех мастей, озлобленная на всех и на вся, решила идти до конца. Как уже говорилось, к этому часу «Наташа» и «Надя», сделав свое черное дело, исчезли из казарм моряков, оставив «товарища» Вороницына расхлебывать коллективно замешанный, и уже сильно подгоревший и гнусно пахнущий густой кисель мятежа. Но и товарищ «Иван Петрович», оценив ситуацию, в ближайшие часы, ища спасения, покинет морские казармы и перейдет на борт миноносца…
«История не сохранила обстоятельной хроники событий тех дней, а главное – мотивов, определяющих поведение руководителей восстания. Многие следственные материалы оказались утраченными. Рассказы участников событий нередко расходятся в самых важных деталях», – писал автор книги «Крейсер «Очаков» Р.М. Мельников.
По известным причинам, руководителям мятежа было очень сложно мотивировать свои решения и поступки как в ходе восстания, так и в процессе дознания и следствия, и уж тем более, аргументировано связывать воедино свои действия в более поздние, советские времена… Недаром, документы и вещественные доказательства, собранные для проведения судебных мероприятий в связи с событиями ноябрьского вооруженного мятежа на Черноморском флоте и в Севастополе были выкрадены боевой дружиной социал-демократов из здания прокуратуры и оперативно уничтожены. В связи с этим, многие эпизоды не были доказаны и основные участники событий понесли более слабое наказание. Историки навсегда лишились значительной части материалов, которые помогли бы прояснить многие особенности ноябрьского восстания в Севастополе.
Ну а пока, «товарищ» Шмидт, расположился в адмиральском салоне крейсера и пытается по-своему, весьма своеобразно, овладеть обстановкой…
Документ № 89-а
Записка П.П. Шмидта председателю совета матросских и солдатских депутатов
И.П. Вороницину о необходимости захватить ударники от орудий боевых кораблей
и аресте офицеров
Товарищу председателю
14 ноября 1905 г.
Завтра утром с подъемом флага произведу салют и подниму флаг свободы. Прошу вас завладеть ночью ударниками и доставить их все на «Очаков» ко мне.
Товарищ Шмидт
(Р.S.) Прошу вас прислать мне с катером оркестр теперь же, это необходимо мне. Если у вас кто-нибудь есть из депутатов эскадры, то передайте, что ночью надо будет запереть офицеров в каютах.
Петр Шмидт.
Отдел рукописей ЦБ АН Литовской ССР, ф. 4, д. 409, л. 169. Автограф.
К документу редакцией «Новой жизни» сделано примечание: «Подлинник отправлен Шмидтом с матросом «Очакова». Прежде чем посыльный дошел до городской управы, началась бомбардировка. Посыльный переждал исхода бомбардировки и передал документ в комитет РСДРП.
Абсурдность последних документов очевидна: вместо того, чтобы создать штаб руководства восстанием и встать во главе этого штаба, Шмидт (похоже, он не способен был объективно оценить ситуацию) планирует торжественный подъем флага, заботится о наличии оркестра при планируемом обходе кораблей эскадры. Далее, он, явно упиваясь своей феерической, сиюминутной властью, будучи смешон, жалок и мелочен в своих решениях, идя на поводу у взбунтовавшегося экипажа, занимается всякой мелочевкой, борется за освобождения от ареста трех недисциплинированных матросов с крейсера, задержанных в городе комендантским патрулем, да еще при этом, шантажирует градоначальника возможными репрессиями по отношению к офицерам-заложникам, незаконно содержащимся на крейсере…
Подписывая свои обращения к градоначальнику и к городскому голове, Шмидт одновременно подписывает деловой документ и как командир крейсера, и как командующий флотом…, что привело бы в недоумение любого строевого писаря. В тоже время, об овладение орудийными замками от орудий кораблей, что нужно было сделать незамедлительно, упоминает между прочими, в числе третьестепенных проблемам.
Документ № 93
Предупреждение П.П. Шмидтом Севастопольского градоначальника Е.П. Рогули
о том, что в случае, если не будут освобождены трое арестованных матросов,
офицерам, содержащимся на «Очакове», не будет выдана пища.
(документ перепечатан с текста, опубликованного в «Новой жизни» № 25 от 30 ноября 1905 года)
15 ноября 1905 года. Копия
Командир крейсера 1-го ранга «Очаков» Петр Петрович Шмидт
Ноября 15 дня 1905 г.
№ 1 (выдавленная печать)
г. Севастополь
Севастопольскому градоначальнику
Сообщаю вам, что у меня находится значительное число лиц офицерского звания арестованных. Городской патруль сегодня арестовал моих трех граждан – матросов, и пока вы не вернете этих людей мне, я не дам пищи арестованным мною офицерам.
Командующий флотом гражданин Шмидт
Вся эта самодеятельная игра Шмидта в командующего революционным флотом стала возможной лишь потому, что 14 и 15 ноября адмирал Чухнин все еще надеялся «разрулить» мятежную ситуацию не применяя оружия, на чем упорно настаивал генерал Каульбарс, возглавлявший карательные войска.
Штаб-квартира Меллер-Закомельского расположилась в казармах Белостокского полка, располагавшихся на гребне холма за бывшим стадионом флота. Рядом, с крутого обрыва открывалась панорама предстоящего района «боевых действий», – весь город и внутренний рейд Севастополя был отсюда виден как на ладони. Войска, верные правительству, разделены были на две группы. На Историческом бульваре размещены 4,5 батальона при 16 орудиях и 4 пулеметах. В казармах Брестского полка на Корабельной стороне приказ ждали 4,5 батальона. Эта группа по ходу дела должна была поддерживаться войсками, следующими от станции Мекензиевы горы, и состоящими из четырех батальонов при четырех орудиях. На Северной стороне после некоторого колебания крепостная артиллерия навела свои орудия на восставшие корабли. Дополнительно около береговой батареи № 4 разворачивались две полевых батареи 13-й артиллерийской бригады и две роты солдат Виленского полка. Около дома городского головы Максимова установлены пулеметы.
Тем временем мятежники предприняли ряд действий. Некоторые офицеры, находившиеся на кораблях эскадры, были арестованы и переведены в качестве заложников на борт крейсера «Очаков». Ни один из них не принял предложения Шмидта перейти на сторону мятежников. Освобождены заключенные плавучей тюрьмы «Прут». Рассматривался вопрос открытого нападения на броненосцы, но оно признано рискованным. Главные проблемы у восставших были связаны с тем, что у них не было единого центра руководства, не отработана схема сбора и передачи информации и команд. Настроение команд на броненосцах делало… неожиданные и непоследовательные скачки то в одну, то в другую сторону. Например, на «благонадежном» броненосце «Ростислав» матросы шесть раз поднимали и спускали красный флаг.
Примечательно, что на «Пруте» в момент его захвата восставшими было 150 человек команды, но это не помешало 15-ти вооруженным матросам с «Очакова» освободить арестованных «потемкинцев» и захватить в заложники офицеров корабля. Освобожденные потемкинцы, по словам очевидцев, при этом особенной радости не испытывали… «поминутно кланялись и просили «землячков» отпустить их на берег «до начальства». Их просьбу скоро исполнили… освобожденных «героев» высадили на Минную пристань, откуда они явились добровольно к генералу Неплюеву. На повстанцев этот эпизод подействовал угнетающе. С возвращением на «Очаков», со Шмидтом произошла очередная истерика и приступ. Моишеев и Пятин ни на минуту не покидавшие Шмидта, постарались скрыть от команды крейсера очередной припадок Петра Петровича…
Представьте себе картину – бледный как смерть человек в форме капитана 2 ранга с остекленевшими глазами на сведенном судорогой страдания лице, в сопровождении ряженых в матросскую форму двух молодых людей, с явно выраженными в карикатурной степени семитскими чертами. И эта живописная троица, сначала на борту «Очакова», затем на борту контрминоносца «Свирепый» изображала из себя штаб руководства вооруженным восстанием на флоте… Если при этом учесть, что при обходе «Свирепым» кораблей на рейде на его палубе играл духовой оркестр и Шмидт, всякий раз, в перерывах между игрой оркестра, обращался с речью к командам кораблей… Здесь, пожалуй, гениальный Эйзенштейн мог отдыхать.
С дальнейшими событиями 14 и 15 ноября в Севастополе ознакомимся по следующим документам:
Документ № 98
Телеграмма Е.П. Рогули министру Внутренних дел о событиях 14 и 15 ноября
Четырнадцатого бунтуюшиеся морские команды устроили на площади перед казармами молебствие и парад с ружьями по случаю высокоторжественного дня, играли гимн.
Начали постепенно прибывать войска из Симферополя, Ялты и Одессы. Портовые рабочие доставили бунтующим съестные припасы.
Ночью на крейсер «Очаков» прибыли агитаторы и несколько чинов крепостной артиллерии.
Пятнадцатого утром перед казармами и на «Очакове» подняли боевые флаги.
В агитации деятельное участие принимал отставной капитан 2 ранга Шмидт, находящейся на «Очакове», который объезжал на паровом катере некоторые суда, на «Пруте» освободил арестованных «Потемкина», выпустил прокламации за подписью командующего Черноморским флотом.
К мятежникам присоединились две миноноски. Два миноносца остановили у «Очакова» пароход и, продержав некоторое время, освободили пароход и пассажиров. Насилия над пассажирами и грабежей не было. Разоруженные суда, стоящие в порту, – транспорт, две канонерские лодки, три миноносца, заняты мятежниками.
Паровой катер с «Очакова», желая воспрепятствовать выходу минного транспорта «Буг», сделал ружейный залп по нему. Канонерская лодка «Терец» открыла огонь по катеру, приведя его в негодность. Есть убитые, раненые.
Полевая артиллерия и пулеметы открыли огонь по мятежным судам, стоящим в порту. После нескольких выстрелов красные флаги сняты. Команды же, сойдя на берег, направились в морские казармы, после чего началось обстреливание морских казарм.
Броненосец «Ростислав» повредил машину на мятежном миноносце, взяв его команду на борт. Броненосец открыл огонь по крейсеру «Очаков», после чего на нем сделался пожар и был поднят (белый?) флаг.
Окружили морские казармы, которые не выпускают нижних чинов. Из города масса выехавших, но в городе полный порядок. Полагаю, что завтра весь мятеж будет подавлен. Поезда железной дороги не ходят. «Очаков» продолжает гореть.
Градоначальник капитан 1 ранга Рогуля
ГИАМ, ф. ДП, 00, 1905 г., д. 1877, ч. 56, лит. А, лл. 49-53. Подлинник.
В отличие от косноязычного ветерана, капитана 1 ранга Рогули, который смешал все события в одну кучу, подробнейшую картину событий воспроизводит в своем секретном докладе руководству жандармский ротмистр Васильев,- обратимся к нему:
Документ № 111 (Часть 2)
...К ночи 14 ноября стали прибывать подкрепления, которые, ввиду слухов о переходе эскадры на сторону мятежников и о порче пути, высаживались верстах в 18 от города и отсюда шли пешком; пустить поезд под риском выстрелов с эскадры было опасно, да и к тому же на последнем перегоне к ст. Севастополь, по настоянию депутации от «Союза матросов и портовых мастеровых» и под давлением железнодорожных рабочих, служащие станции Севастополь забастовали. Бездействие войск, которые сосредотачивались для нанесения удара, поднимало дух мятежников и вливало в их ряды новые силы из гарнизона и города. Казалось, власть не устоит. Почти в полном составе крепостная саперная рота перебежала к матросам с винтовками и патронами. Отобранные на некоторых судах существенные принадлежности орудий (обтюраторы), без коих стрельба невозможна, были разысканы мятежниками и похищены.
Получались самые противоречивые сведения о настроении эскадры, но почти с уверенностью можно было сказать, что более половины эскадры ненадежно. 14 ноября на недавно оборудованном крейсере «Очаков» взвился красный революционный флаг; примеру «Очакова» последовало несколько судов и миноносок. В морских казармах на сигнальной мачте развивался красный флаг, а на крыше учебного отряда флаг главного командира. Из морских казарм выпроводили последнего дежурного прапорщика. 14 числа ноября на площадке перед морскими казармами утром Комитет устроил парад по случаю табельного дня, и матросы проходили церемониальным маршем мимо членов Комитета, причем, как говорили, играли гимн. Словом, под видом заявления экономических требований, на почве полного признания существующего стоя государственной жизни, готовился мятеж. Одновременно по городу были распространены печатные требования матросов, экземпляр коих при сем представляется.
Появлявшиеся ранее на митингах ораторши, известные под кличками «Наташи» и «Нади», скрылись из города; они безвыходно находились в морских казармах, переодевались иногда в матросское платье. Возбуждение в городе дошло до апогея, в жандармском мундире рискованно выходить, но унтер-офицеры патрулировали по городу и старались примечать агитаторов, открыто, не стесняясь, собиравших небольшие группы на улицах для обсуждения положения дела. Я ниоткуда не мог получить точные сведения о намерениях матросов, ибо ни мятежники, ни морское начальство никого не пускали,- первые из казарм, а вторые- с эскадры. Порт забастовал и мои агенты (сотрудники) отказались от совместной работы со мной работы: один уехал, другого я вынужден был спрятать на хуторе у близкой семьи за городом, третий вовсе не явился.
С объявлением крепости на военном положении, а потом на осадном, вся власть перешла в руки коменданта и командира 7-го армейского корпуса, к коим я был должен ежедневно являться с докладом, не упуская быть с докладом у главного командира Черноморского флота...
День 14 ноября прошел в напряженном состоянии, но без столкновений.
15 числа определилось, что крепостная артиллерия, за исключением нескольких десятков людей, верна долгу службы: второй ее батальон присягнул, что будет стрелять; стали приспособлять к бою береговые батареи. На броненосце «Ростислав» 6 раз поднимался красный флаг – знак принадлежности к революционному движению, и 6 раз команда его спускала и рвала в клочки на глазах команд «Очакова» и «Пантилеймона» (бывший броненосец «Потемкин») и контр-миноносца и трех номерных миноносок, на мачтах коих с утра развевался красный флаг. Прибывший в бухту пассажирский пароход «Пушкин» был остановлен «Очаковым» и осмотрен, ибо ожидали, что на нем едут войска. Из воспоминаний Вороницына следует, что, опасаясь обстрела «Очакова» кораблями и батареями крепости, Шмидт хотел задержать пароход с пассажирами из Одессы у борта крейсера, используя их в качестве заложников, но потом отменил свое решение.
(Как выяснилось позже, среди пассажиров парохода, досмотренного высадочной партией с «Очакова», оказались под видом студентов, два представителя одесской организации Бунда, ПЯТИН и МОЙШЕЕВ, направленных к руководителям восстания для координации деятельности в соответствии с планами одесского Комитета. Эти т.н. студенты оставались на борту восставшего крейсера до самой развязки, активно участвовали во всех повстанческих акциях на других объектах, были захвачены в матросских робах и находились под арестом вместе с другими активными участниками мятежа и впоследствии предстали перед судом. Сохранилась фотография, на которой эти «посланцы свободы» с наглыми улыбками смотрят в глазок фотокамеры).
В это же время везде заговорили о только что уволенном от службы за произнесение речей на похоронах лиц, убитых 18 октября у здания севастопольской тюрьмы, лейтенанте (в отставке капитане 2 ранга) Шмидте, который стал во главе возмутившихся кораблей, объявив себя командующим Черноморским флотом, выпустил представляемое при сем объявление за своей подписью (никаких приложений к докладу Васильева не оказалось – Б.Н.) и начал объезжать эскадру, твердо уверенный в успехе дела; он знал, что еще накануне было приказано вице-адмиралом Чухниным обезоружить все броненосцы, вынуть на судах из орудий каморные кольца и свести в порт на хранение, и что флот против вооруженного «Очакова» бессилен. Но ему не донесли что в ночь на 15-е оружие и кольца были возвращены на корабли.
После церемонии поднятия красного флага на «Очакове» и сигнала: «Командую флотом. Шмидт», такие же флаги были подняты и на остальных трех миноносцах, захваченных мятежниками.
На миноносце, под звуки музыки, Шмидт объезжал эскадру, но не все суда встречали его приветствиями. Оркестр на «Очакове» непрерывно играл «Боже, царя храни», чем, в связи с подъемом красного флага, Шмидт рассчитывал привлечь на свою сторону остальные суда эскадры, но надежды Шмидта не оправдались. Суда эскадры отнеслись безразлично к его манифестации. Видя, что на других судах не понимают красного флага, Шмидт перешел на контрминоносец «Свирепый» и при звуках игравшего на нем оркестра и криках «ура» прошел вдоль всей линии судов эскадры, причем, Шмидт, стоя на мостике, при проходе мимо судов кричал, чтобы суда к нему присоединились, потому что с ним бог, царь и весь народ русский. Однако, от судов эскадры ответа не последовало, только с броненосца «Пантилеймон» последовали слабые крики «ура». Пройдя всю линию судов эскадры, Шмидт пересел на подошедший к «Свирепому» с вооруженной командой катер «Смелый» и пристал к борту транспорта «Прут». Поднявшись по трапу со следовавшими с ним вооруженными людьми, Шмидт объявил встретившему его старшему офицеру «Прута» лейтенанту Викорсту, что он прибыл освободить содержащихся на «Пруте» арестованных по делу о бунте на бывшем броненосце «Князь Потемкин-Таврический» и вслед за этим арестовал старшего офицера, караульного начальника, дежурного по караулам и вахтенного начальника, приказал мятежникам освободить заключенных. Освободить заключенных так легко мятежникам удалось по той причине, что как офицеры, так и нижние чины караула на «Пруте» приняли прибывших со Шмидтом людей за ожидавшийся ими сменный караул, так как именно на «Смелом» караул доставляется обыкновенно на «Прут». Освобожденные заключенные вместе с арестованными Шмидтом офицерами «Прута» были доставлены на «Очаков», где их встретили криками «ура». В это время ничего не знавший о произошедшем, командир «Прута» капитан 1 ранга Радецкий приехал на «Прут» вместе с подполковником Поповым, лейтенантом Гарновским и врачом надворным советником Федотовым. Едва они поднялись на транспорт, как тотчас же были арестованы мятежниками и отвезены на «Очаков». У трапа офицеры были встречены кондуктором Частником (изображавшим из себя командира крейсера – Б.Н.) и, после обезоружения, по указанию Частника рассажены по каютам под охрану часовых.
Шмидт возвратился на «Очаков» в очень подавленном душевно состоянии, потому что при следовании с «Прута» с освобожденными арестованными, все его попытки склонения на свою сторону суда эскадры окончились полной неудачей, причем, в ответ на призыв Шмидта к присоединению к нему команды вовсе не отвечали, а когда «Свирепый» проходил мимо крейсера «Память Меркурия» под кормой, в расстоянии одной сажени, то командир этого крейсера, стоявший возле планширя, крикнул Шмидту: «Мы служим царю и отечеству, а ты, разбойник, заставляешь себе служить»…
Чувствуя, что расплата неминуема, и пытаясь оттянуть развязку, Шмидт приказал поднять на мачте флажный сигнал: «Имею много пленных офицеров».
С ведома Шмидта, матросы пустили по городу слух, что в 2 часа Шмидт начнет бомбардировку города.
К этому времени и на некоторых судах, уже окончивших кампанию, и стоящих в глубине Южной бухты, взвились красные флаги. Нескольких бывших арестантов из числа освобожденных на «Пруте» арестованных матросов с броненосца «Князь Потемкин», с музыкой, как первых борцов за свободу, повели сначала в морские казармы, а потом доставили на «Очаков».
...По приказанию Шмидта, все арестованные на «Очакове» офицеры прошли вместе с ним в командирское помещение, где Шмидт, назвав себя революционером, произнес речь: «Ни одна из обещанных свобод не осуществлена до сих пор. Государственная дума – это пощечина для нас. Теперь я решил действовать, опираясь на войска, флот и крепость, которые мне все верны. Я потребую от царя немедленного созыва Учредительного собрания. В случае отказа я отрежу Крым, пошлю своих сапер построить батареи на Перекопском перешейке и отсюда, опираясь на Россию, которая меня поддержит всеобщей забастовкой, буду требовать – просить я устал – выполнения моих требований от царя. Крымский полуостров образует в это время республику, где я буду президентом и командующим Черноморским флотом и портами Черного моря. Царь мне нужен потому, что без него темная масса за мной не пойдет. Мне мешают только казаки, поэтому я объявил, что за каждый удар казачьей нагайки я буду вешать по очереди одного из вас, моих заложников, которых у меня до ста человек (на борту «Очакова» было 24 офицера – Н.Б.) Когда казаки мне будут выданы, то я заключу их в трюмы «Очакова», «Прута», «Днестра» и отвезу в Одессу, где будет устроен народный праздник Казаки будут выставлены у позорных столбов, и желающие будут им высказывать в лицо всю гнусность их поведения. В матросские требования я включил экономические нужды, зная, что без этого они за мной не пойдут, но я и депутаты матросов смеялись над вами и ими. Для меня единственная цель – требования политические, остальное я потом добуду. Если вы дорожите своей жизнью, пишите своим родным и знакомым, чтобы они хлопотали об выполнении моих условий – удалении войск и снятии осадного положения»…..
Ротмистр Васильев
На первый взгляд, эта странная речь характеризует Шмидта, как авантюриста и террориста, использующего методы подлога, обмана, шантажа и террора… для достижения ему только ведомых целей. Если даже принять во внимание, что это речь душевно больного человека, а это слишком уж очевидно, то остается только уточнить – кто внушил ему идею на волне борьбы за свободу и справедливость, возглавить мятежный флот, создать республику в Крыму, и ни мало – ни много стать в ней президентом?
То что «уши» этой идеи растут из планов загадочного одесского Комитета становится более чем очевидно. Патологическая ненависть к казакам, которая у Петра Шмидта «зашкаливает» все разумные пределы, могла быть внушена только все теми же одесскими комитетчиками. А может быть и сам Шмидт, находясь инкогнито в бурлящей мятежом Одессе, испытал на своей спине убедительность казацкой нагайки?
Мерзким душком от всего этого попахивает. Мерзко то, что одесские заговорщики, привлекли к своим узко националистическим планам душевно больного человека; революционные депутаты в Лазаревских казармах со своим стратегическим планом захвата власти и создания т.н. Крымско-Кавказской республики, еще более развили эту агрессивную, авантюрную идею… Еще более печально, что человек этот, временами явно не способный адекватно оценивать свои поступки, презрев боевую честь своих предков, воспылал ненавистью к свом сослуживцам, однокашникам по корпусу, обуреваемый честолюбивыми фантазиями, повел доверившихся ему людей на смерть и страдания. Да и как с трудом прослеживается в его сумбурной речи, люди эти для него не более как «чернь» и инструмент для осуществления все тех же честолюбивых, бредовых целей…
При всем при этом, к содержанию речи Петра Шмидта перед офицерами-заложниками следует отнестись несколько настороженно. Так, сотрудник «Одесских новостей» И.Г. комментируя речь Шмидта, говорит: «Восстановить эту речь я имел возможность со слов бывших в плену на «Очакове» пленных офицеров… Добыть речь Шмидта «из других источников» нет сейчас возможности. При одном только выражении желания повидать Шмидта мне ответили: «Вас скорее могут повесить, нежели допустят к этому «изменнику» («Одесские новости», № 6993 от 23 ноября 1905 года).
Одесской прессе того периода я тоже не стал бы особенно доверять, еще и потому, что незадачливые одесские «повстанцы», продолжающие контролировать печать, сами по уши были замазаны дерьмом.
Ну а нам пора перенестись из кают-компании «Очакова» на центральный городской холм у Петропавловского собора, чтобы охватить взором и хотя бы визуально оценить ситуацию в охваченных мятежом флотских казармах, на крейсере «Очаков», стоящий на бочке напротив Приморского бульвара, и на улицах притихшего Севастополя. Надолго ли притихшего? Даже более чем лояльные к Шмидту советские историки, отмечали, что он имел реальные шансы захватить фактическую власть над кораблями эскадры, но не использовал их. Почему?
Команды, стоящих на рейде и в гавани кораблях, были на грани мятежа. Это отмечали все, – от адмирала Чухнина, до последнего комитетчика, протирающего казенные штаны в казармах в ходе бесконечных диспутов… Участники восстания вспоминают, что если бы за миноносцем, на котором совершал свой триумфальный заплыв с музыкальным сопровождением «товарищ» Шмидт, шел катер с вооруженным караулом, как это было при захвате транспорта «Прут», то была бы достаточно большая вероятность захвата кораблей, с силовым вовлечением команд в мятежный процесс, но этого не произошло. В ответ на подобные предложения Шмидт заявил: «Когда завтра утром команды судов узнают, что я на «Очакове», то они сами добровольно к нам присоединятся!». Более того, по отдельным свидетельствам участников событий, Шмидт говорил о том, что достаточно будет одного его слова и эскадра присоединится к восстанию. Удивляться таким заявлениям не приходится, вспомнив в каком состоянии «товарищ» Шмидт прибыл на «Очаков».
А вот еще свидетельство, на этот раз руководителя восставшими матросами в Лазаревских казармах Ивана Вороницына: «На последовавшее после освобождения арестованных на «Пруте» неприсоединение остальной части эскадры лишило Шмидта всякой энергии. С ним сделался припадок, и он уже ничего не мог предпринять…».
Любопытный комментарий к описываемым событиям дает в своих воспоминаниях Евгений Петрович Шмидт. Ситуация оказалась удручающая, «отец оказался лицом к лицу с одними врагами». Линейные корабли «Екатерина Вторая», «Чесма», «Три святителя» и «Двенадцать Апостолов» приветствовали «командующего» гробовым молчанием. Ситуация показала «… всю преступность кучки не признающих Отечества «партийных недоумков», подбивших несчастных матросов на ряд гибельных для них безумств, и всю правоту моего отца, умоляющего повстанцев не медлить ни минуты и ликвидировать мятеж, доказывая его полную неподготовленность и несвоевременность», – писал Е.П. Шмидт.
Тяжеловато Евгению Петровичу мотивировать действия отца в ходе восстания…
Когда стало ясно, что эффективной помощи от «Очакова» ожидать не приходится, резко угас революционный энтузиазм на кораблях эскадры. На этом этапе возможность переломить ситуацию в свою сторону была Шмидтом упущена безвозвратно.
Адмирал Чухнин, до конца используя все возможные средства для предотвращения кровопролития, в очередной раз оценил ситуацию, и посылает к Шмидту парламентариев с предложением о сдаче. На это предложение Шмидт отвечает , что будет вести переговоры только со своими однокашниками по морскому корпусу. Чухнин, как многоопытный врач-психиатр при общении со «сложными» пациентами, и терпеливо принимает и это условие. Но едва только делегированные офицеры подымаются на палубу «Очакова» , они сразу же объявляются заложниками. Можно легко себе представить теперь состояние Чухнина… Тем более, что именно после этого Шмидт передает Чухнину, что после каждого выстрела по крейсеру он будет вешать по одному офицеру-заложнику. Но даже после этого дикого заявления, Чухнин не теряет самообладания, и в 14 часов 15 минут выдвигает новый ультиматум, на этот раз, чтобы «Очаков» сдался в течение часа. Дальнейшие уговоры были уже бесполезны, – следующим аргументом должны были стать залпы картечи…
Даже в этой критической ситуации Петр Петрович был уверен, что можно и дальше испытывать терпение вице-адмирала Чухнина и генерал-лейтенанта Меллер-Закомельского. Именно в эти минуты он своей рукой пишет телеграмму царю, о которой мы уже вели речь: «С.-Петербург: Его Императорскому Величеству. Славный Черноморский флот, свято храня верность своему народу, требует от Вас, Государь, немедленного созыва Учредительного собрания и перестает повиноваться Вашим министрам. Командующий Черноморским флотом лейтенант Шмидт». Городскому голове Максимову (и исполняющему обязанности градоначальника) Шмидт направил с посыльным копию телеграммы и уведомление об ее отправки в Петербург. Забегая вперед, отметим, что посыльный не успел донести его до управы (угол Б. Морской 24 и ул. Таврическая 22) – начался обстрел крейсера. Посыльный переждал его и, убедившись в трагической развязке ситуации, передал послание в Севастопольский комитет РСДРП.
Иосиф Гелис, автор исследования «Ноябрьские дни в Севастополе в 1905 году», о расстановке судов на рейде к моменту трагической развязки пишет: «Рядом с «Ростиславом» при входе в южную часть бухты стоял броненосный крейсер «Гридень». Дальше, против конторы порта – канонерская лодка «Терец». Еще немного дальше, ближе к середине бухты – минный заградитель «Буг»… Он имел несколько сот мин с начинкой в общей сложности до 600 пудов пироксилина». Эта была очень опасная единица на любом театре военных действий, так как любой шальной выстрел, угодив в это минное скопище, мог превратить в прах не только эскадру, но и все вокруг в радиусе 10 верст, в том числе и славный город Севастополь. «Имея на буксире такую пироксилиновую штуку, можно было быть гарантированным не только от поражения, но и вообще от каких бы то ни было наступательных действий со стороны врага. Вот этот самый «Буг» «Очаков» и хотел взять на буксир». Не будучи специалистом, Гелис многое здесь напутал, но суть опасности колоссального по силе взрыва передал точно.
Документ № 113
Рапорт А.Н. Меллер-Закомельского Императору Николаю о подавлении
восстания в Севастополе.
Войска для подавления мятежа были расположены в двух группах: на Историческом бульваре 4,5 батальона, 16 орудий и 4 пулемета и в казармах Брестского полка 5 батальонов. К последней группе должны были подойти шедшие от станции Мекензиевы горы походом 4 батальона и 4 орудия. На Северной стороне, приказано было командиру крепостной артиллерии, ручавшемуся, что брожение среди нижних чинов второго батальона улеглось, прекратить своз с батарей вытяжных трубок, повернуть какие можно орудия дулами в бухту, навести орудия на «Очаков»и в случае, если он откроет огонь, расстрелять его. Сверх того, у батареи № 4 приказано расположить две батареи, всего 10 орудий 13-й артиллерийской бригады при двух ротах виленцев.
В 3 часа 15 минут дня, по истечению часового срока, канонерская лодка «Терец» открыла огонь по портовому катеру, перевозившему мятежников на крейсер «Очаков». Вслед за сим батарея на Историческом бульваре открыла огонь по учебному судну «Днестр» и стоявшему с ним миноносцу, державшими красные флаги. Минный транспорт «Буг» снявшейся под красным флагом, вскоре спустил его и, при начавшейся с судов стрельбе, сам себя затопил, так как имел около 300 боевых мин, которые при взрыве представляли бы опасность для города.
Батарея на Историческом бульваре, после того, как стоявшие в бухте с красными флагами суда их спустили, прекратила огонь по этим судам и перенесла его на флотские казармы ...
ПОДАВЛЕНИЕ ВООРУЖЕННОГО МЯТЕЖА. ПОХОЖЕ, ГОСПОДА РЕВОЛЮЦОНЕРЫ,
ЖАРЕНЫМ ЗАПАХЛО?
... На большом рейде в это время происходило следующее: от «Очакова» отделился миноносец «Свирепый» и направился в Южную бухту, имея оба минных аппарата с правой стороны приготовленные, по-видимому, для «Терца» и «Эриклика». После маневрирования, обогнув Павловский мысок, он направился на большой рейд между «Ростиславом» и «Память Меркурия», стреляя из орудий и ружей. Ему отвечали «Ростислав» и «Сакен», что заставило команду миноносца броситься в воду, однако красного флага он не спускал и продолжал стрелять, пока все настройки над палубой не были снесены огнем. Посланные с судов шлюпки спасали с него людей.
Между тем, с «Очакова» по батарее № 6, а затем по «Ростиславу» открыт был огонь, на который и батарея и «Ростислав» отвечали, и «Очаков» вскоре спустил красный флаг, а немного погодя поднял Андреевский флаг и на мачте белый флаг. Спустил красный флаг и «Пантилеймон». Миноносцы № 265 и № 268 сдались, пристав к северному берегу, а миноносец № 270 направился от борта «Очакова» в Артиллерийскую бухту, не принявший приказания, переданного по семафору и в рупор, пристать к «Ростиславу», подвергся обстрелу судовой и береговой артиллерией и был захвачен. На этом миноносце был найден отставной лейтенант Шмидт с 16-летним сыном. Шмидт был полураздет, закутан в матросскую шинель; правая нога у него была ранена (ушиблена при поспешном бегстве с «Очакова»).
«Очаков», несмотря на поднятый белый флаг, вновь открыл огонь по Михайловской батарее и вдоль Северной бухты, вследствие чего, он подвергся новому обстреливанию, заставившему его замолчать окончательно. В самый короткий срок, вспыхнувшим на «Очакове» пожаром, крейсер был приведен в полную негодность. С «Очакова» были сняты захваченные мятежниками в разное время 24 офицера, оказавшиеся вполне здоровыми, кроме командира «Пантилеймона», капитана 1 ранга Матюхина, раненного выстрелом из ружья мятежником-часовым после первого выстрела, сделанного по «Очакову».
В то время как тонул «Буг», от «Днестра», который был, как сказано выше, обстреливаемым, так как стоял под красным флагом, отделился катер, направлявшейся по Южной бухте; по нему пехотой был открыт огонь. смертельно ранивший, как оказалось, доблестного капитана 2 ранга Славочинского, командира «Буга», бросившегося спасать на катере своих людей без предупреждения о том частей, занимавших берег у Пересыпи…
В процессе боя с «Очаковым», командир 1-й батареи 13-й артиллерийской бригады подполковник Никитенко, открыто поставив орудия у батареи № 4 на Северной стороне, в расстоянии около 700 саженей от «Очакова», смело осыпал шрапнелью палубу мятежного крейсера, принуждая его к сдаче…
Генерал-лейтенант Меллер 28 ноября 1905 г.
Документ № 111 (Часть 3)
...В 3 часа дня начался с дистанции от 50 до 200 саженей бой между судами, стоящими в гавани, и с дистанции 2300 шагов полевые орудия стали обстреливать казармы моряков. К 4 часам 30 минутам все было кончено на море, «Очаков» и присоединившиеся к нему суда были приведены в негодность.
Исправляя свою репутацию, Брестский полк один штурмовал морские казармы, где всю ночь слышались залпы и одиночные выстрелы. К утру последние мятежники сдались, но многие успели убежать через порт.
С первыми выстрелами, дабы уследить за настроением публики, я вышел на набережную поближе к перестреливающейся эскадре и наблюдал картину боя. На набережной сначала было много народа, но когда пули и снаряды, правда, единичные, стали залетать на набережную (шагах в 15 от меня из памятника адмиралу Нахимову в мостовую ударило несколько пуль шрапнели, там и разорвавшейся), народ кинулся бежать куда попало. Картина боя довольно правдиво описана в представляемой вырезке из № 269 «Крымского вестника».
И до сего часа число погибших на «Очакове» не установлено. Команды на нем было до 380 человек, сверх того, на него вошли: арестованные офицеры, не примкнувшие к восстанию; матросы, освобожденные с «Прута»; бывшие чины команды броненосца «Потемкин»; частные лица – агитаторы.
Убитые и раненые оставались на борту «Очакова» после того, как он загорелся и все, естественно, сгорели. В 9 часов я сам видел раскаленные борты «Очакова»
Ротмистр Васильев
Еще до начала обстрела, пытаясь любыми средствами отсрочить срок поражения мятежников, Шмидт приказал подвести к борту «Очакова» минный транспорт «Буг», который имея на своем борту в минах 1200 пудов взрывчатки, должен был стать инструментом шантажа Чухнина. Как уже говорилось, команде «Буга» удалось затопить минный транспорт, лишив Шмидта этого последнего шанса на отсрочку…
В исторической литературе по сей день бытует версия о жесточайшем расстреле крейсера «Очаков» кораблями эскадры и береговыми батареями. Между тем, достаточно посмотреть на фотографию крейсера после боя и продолжительного пожара и невооруженным взглядом видно, что в его корпусе практически нет пробоин от крупнокалиберных снарядов. Между тем, броненосцы были вооружены орудиями 305 и 280 мм, и было вполне достаточно попадания 5-6 таких снарядов, чтобы крейсер превратился в обугленную груду металла. Собственно, корпус крейсера после боя действительно был обуглен от длительно бушевавшего на нем пожара, с которым нужно было бороться команде, а фактической борьбы с пожаром не было.
Главным автором версии о жесточайшем расстреле «Очакова» орудиями крупных калибров броненосцев и береговых батарей был сам Петр Шмидт, а его адвокат и защитники всячески постарались эту версию усилить и углубить… Если бы лейтенант Петр Шмидт своевременно(?) не покинул борт транспорта «Иртыш» и побывал бы на нем в Цусимском бою, то он воочию увидал бы настоящий артобстрел, когда осыпаемые градом крупнокалиберных снарядов новейшие броненосцы в считанные минуты превращались в плавающие костры и переворачивались вверх дном, унося с собой в пучину тысячные команды. Но, избежав Цусимы, Шмидт не показал образец командирского мастерства, возглавив в бою новейший крейсер.
Как выяснилось из материалов многомесячного следствия, с орудий «Очакова» было выпущено 8 снарядов: 6 в первом и, кстати, последнем залпе; да два одиночных выстрела были сделаны с борта уже горящего крейсера. Это может означать только то, что артиллерийским боем никто не управлял. Единственной командой, отданной Шмидтом, была: «Комендоры, к орудиям!» На этом руководство боем и закончилось.
Дальше в описании боя следует сплошная лирика. Неплохим, добровольным адвокатом Петра Шмидта оказался писатель Куприн, наблюдавший трагедию, разыгравшуюся на рейде, с Приморского бульвара. Куприн, в те годы очень редко трезвым выходящий из дома, рассказ-ужастик которого до сих пор является обязательным приложением к описаниям операции правительственных войск по подавлению мятежа на Черноморском флоте, слишком много добавил от себя.…
Уже по тому, как Чухнин всячески оттягивал момент открытия огня по мятежному крейсеру, просматривается совершенно иная трактовка событий. Чухниным была поставлена задача, не уничтожить крейсер с экипажем, а заставить его спустить флаг и прекратить вооруженную борьбу. Едва это было исполнено, как огонь по крейсеру был немедленно прекращен. Не следует забывать и о том, что на борту крейсера находились офицеры-заложники и их судьба, может быть даже в первую очередь, волновала адмирала. Документы свидетельствуют, что огонь по крейсеру велся, прежде всего, орудиями малых калибров, с тем, чтобы повредить его настройки, нанести поражение экипажу на боевых постах, но сохранить жизненно важные участки корабля, его так называемый броневой пояс.
В отчете по итогам осмотра корабля комиссией было отмечено только одно попадание в его борт 10-дюймового снаряда. Видимо, очень уж хотелось артиллеристам береговых батарей снять свой грех участия в мятежных событиях… Огонь по крейсеру вела в основном полевая артиллерия, причем преимущественно картечью. Как уже говорилось, эта стрельба могла нанести поражение только личному составу вне укрытий на верхней палубе и в настройках. Начавшейся в результате обстрела пожар, был вызван детонацией боевых зарядов в кормовом погребе. По причине начавшейся паники, тушением пожара экипаж фактически не занимался. Факт безначалия на «Очакове» подтверждали впоследствии все без исключения участники восстания.
Далее, в отчете генерала Меллера говорится, что посланные с кораблей шлюпки спасали людей, соответственно возникает вопрос о потерях среди личного состава крейсера. Цифры потерь, приведенные ротмистром Васильевым в секретном докладе своему руководству, нам известны.
Вне всякого сомнения, данные о потерях, представленные и генералом Меллером, да и адмиралом Чухниным значительно заниженные, но, анализируя данные многочисленных источников и свидетельств; сопоставляя ход боя с аналогичными боевыми ситуациями, я остановился на 35-40 погибших от картечи и от пожара. При этом, очевидно, что и раненые погибли в огне, не дождавшись помощи. Часть экипажа пыталась спастись вплавь и среди них, в ноябрьской воде, вне всякого сомнения, были утонувшие. Рассказ-ужастик уважаемого классика русской литературы повествует нам о стрельбе солдат-карателей по матросам, плывущим к берегу, более того, – о добивании штыками, оставшихся в живых. Оставим этот сюжет без комментариев, тем более, что в центральной части Приморского бульвара находится очень гармонично устроенная монументальная композиция, посвященная жертвам восстания на крейсере «Очаков». Ведь были жертвы, этого никто и не отрицает.
Уже говорилось о том, что на борту «Очакова» в качестве заложников содержались офицеры с кораблей эскадры, силой или обманом, захваченные мятежниками. Шмидт, шантажируя адмирала Чухнина, говорил о 100 офицерах, где-то в поспешных донесениях прозвучала цифра «34», но, как оказалось на поверку, их оказалось 24. Тот факт, что за исключением двоих их них, раненых часовым, остальные оказались целы и невредимы, еще раз доказывает избирательность стрельбы по «Очакову».
Вернемся опять к нашему «героическому» командиру мятежного крейсера.
В ходе следствия было выяснено, что еще до начала обстрела, предвидя неблагоприятное развитие событий, Шмидт приказал приготовить с тылового борта «Очакова» миноносец № 270 с полным запасом воды и топлива.
Как только начался обстрел «Очакова» артиллерией, Шмидт с сыном, пользуясь начавшейся паникой и неразберихой, первым (это доказано документально и самим Шмидтом не опровергалось) покинул обстреливаемый корабль, бросив почти на верную гибель сотни доверившихся ему людей, подверг смертельной опасности ни в чем не повинных офицеров-заложников, и впоследствии даже не вспоминал о них. Мы уже никогда не выясним, в каком психическом состоянии Шмидт покидал гибнущий корабль. Допустим, что он был в полном уме и прекрасном здравии, так, по крайней мере, он утверждал в ходе следствия и судебного разбирательства и в этом убеждали суд адвокаты. Значит, бесспорным остается факт оставления командиром, корабля, ведущего бой. Причем, оставления самым постыдным для командира и особенно, офицера-моряка способом, – поспешным бегством.
Уже потом, находясь в тюремной камере, Петр Шмидт предается рассуждениям: «Мне часто думается, что Россия не позволит предать меня смертной казни… Я пойду на смерть спокойно и радостно, как спокойно и радостно стоял я на «Очакове» под небывалым в истории войн градом артиллерийского огня. Я покинул «Очаков» тогда, когда его охватил пожар и на нем нечего было уже делать, некого было удерживать от панического страха, некого было успокаивать. Странные люди! Как они все боятся смерти. Я много говорил им, что нам смерть не страшна, потому что с нами правда. Но они не чувствовали этого так глубоко, как я, а потому и дали овладеть собой животным страхом смерти»…
Остается только прослезиться после описания столь красивого и жертвенного подвига… Каким нужно обладать цинизмом, как нужно презирать окружающих людей, чтоб так себя бессовестно расхваливать. Свои многочисленные послания из тюремной камеры, Шмидт, ясное дело, адресовал потомками и в своих надеждах он не ошибся – его бредовые грезы, его бесстыдные восхваления собственной личности и деятельности; чистой благородной и непорочной души на фоне, сложной, жалкой и, в общем-то, несчастной судьбы попали на благодатную почву; не смотря на то, что упали, что называется, с больной головы на здоровые. И упали в настолько благодатную почву, что уже более 100 лет, лик Петра Шмидта уподобляется неприкасаемой, заповедной иконе.
Итак, Петр Шмидт вместе с сыном, тишком сошел на миноносец (по-людски и сойти то не смог, – повредил ногу). Едва миноносец со Шмидтом отошел от борта «Очакова», как на «Ростиславе» был поднят сигнал: «Пойти под корму флагмана». Шмидту в очередной раз предлагалось сдаться. Но миноносец на сигнал не ответил, дал самый полный ход, направляясь к выходу из бухты на вешний рейд. Об этом красноречиво говорит калька маневрирования миноносца, представленная в следственную комиссию штурманом броненосца «Ростислав», старшего корабля на рейде. После этого по миноносцу было произведено несколько точных выстрелов, корабль потерял ход и стал дрейфовать к берегу. Остановлен поврежденный и потерявший ход миноносец брандвахтенным судном против Приморского бульвара.
Версия о том, что Шмидт пытался уйти из Севастополя в Турцию, совершенно не состоятельна и приемлема разве только для пожизненных фанатов творчества Ильфа и Петрова, свято верившим, что сын лейтенанта Шмидта был турецкоподданным. Да, тут еще промелькнувшее в демократической прессе «Обращение группы турецких офицеров» (по национальности черкесов), написанное в знак протеста над казнью Шмидта. Учитывая безграничный полет фантазии нашего фигуранта, можно было бы рассматривать и «турецкий» вариант бегства, но… Нет, наш незадачливый претендент на роль командующего флота, конечно же рвался в Одессу – столицу по «чисто техническим обстоятельствам не учрежденной пока» Южно-русской республики.
Сам Шмидт на допросах упорно настаивал на том, что сразу направил эсминец в Артиллерийскую бухту. Подобное утверждение было, по меньшей мере, несерьезно, так как Шмидт был прекрасно осведомлен о том, что везде по берегам бухты были плотно размещены правительственные войска. Очень уж не хотел Петр Петрович, чтобы всплыл одесский след во всей этой мутной истории…В дальнейшем, уже в ходе следствия, Петр Шмидт не скрывает того, что в случае поражения восстания он собирался уйти на «Очакове» в Одессу, так что, конечной целью маршрута миноносца № 270 могла быть только Одесса.
Нельзя не отметить и то, что попытка прорыва миноносца из Севастополя, Шмидтом была предпринята исключительно грамотно. Только повышенная бдительность сигнальщиков-наблюдателей и поразительная меткость артиллеристов на «Ростиславе» не позволила Петру Петровичу проскочить мимо Константиновской батареи и, пользуясь осенними ранними сумерками вырваться на свободу.
При осмотре миноносца № 270 высадочной партией с брандвахтенного судна, выяснилось, что ни один из членов команды даже не был ранен. При первичном осмотре судна Шмидта не нашли, но затем он был извлечен из- под металлического палубного настила, где он прятался в самом неприглядном положении. На Петре Шмидте была грязная матросская роба и он пытался выдать себя за придурковатого кочегара. Пленника опознали и доставили на Графскую пристань (сбылась мечта незадачливого «командующего»!), только на пристань он вышел в самом плачевном виде и под конвоем…
Объективности ради, ознакомимся с воспоминаниями Евгения Шмидта по последнему эпизоду: «Залп следовал за залпом с промежутками 5-10 секунд. «Ростислав» бил методически и без промаха (мудрено промахнуться на дистанции 200 саженей!), всем левым бортом, орудиями различных калибров; крепость садила в нас 11- и 10-дюймовками. Артиллерийские офицеры оказались «знатоками» своего дела: во время боя «Очаков» получил 52 пробоины только от одних крупных снарядов. С Северной стороны и с Исторического бульвара полевая артиллерия генерала Меллер-Закомельского обстреливала казармы и нас перекидным огнем; с Графской пристани палубу «Очакова» поливали из пулеметов… Потерявшая рассудок толпа промелькнула перед моими глазами, как горячечный сон. Орудия «Очакова», наведенные на «Ростислав», были брошены прислугой при первом залпе с «Ростислава»… Повстанцы бросались в воду, лезли в трюмы, на ванты… В воде их продолжали беспощадно расстреливать из пулеметов; кому чудом удавалось доплыть до берега, того приканчивали солдаты карательного отряда…
После первого залпа я увидел среди бегущей и ревущей массы моего отца с распростертыми руками. Он хватал матросов, преграждал им путь, останавливал, стараясь прекратить панику и водворить порядок. Но его слова: «С нами Бог, с нами русский народ!» – не производили больше никакого впечатления. Исчезла всякая дисциплина, и люди, только что слепо повиновавшиеся ему и верившие как в провидение, отталкивали его и бежали куда глаза глядят… Залпы «Ростислава» и батарей соперничали друг с другом, без конца обрушивались на «Очаков». Мне до сих пор не понятно, как он не разлетелся в щепы… Несчастный крейсер, пронизываемый со всех сторон снарядами, большинство которых били по нему в упор, прямой наводкой, содрогался всем своим огромным корпусом. Раздирающие стоны невидимых жертв неслись отовсюду, корабль казался живым существом, исходящим кровью…
«Очаков» не сделал ни одного выстрела: я находился на нем до последней минуты и могу с уверенностью утверждать факт молчания очаковских орудий за время «боя», сознавая всю ответственность подобного утверждения… В верхних частях корабля остались бесформенные груды обломков. Я стал ходить между ними, разыскивая отца… Он бежал с обезумевшими, остекленевшими глазами, иссиня бледным, заглядывая во все углы и хрипло крича мое имя…
– Слава Богу!, слава Богу! – проговорил он от ужаса и радости. Господи, благодарю тебя! Давай руку. Умирать, так умирать вместе. Флаг спустил, красный, собственными руками, – признался отец…».
… Потом они поплыли к миноносцу № 270. Пространство от пылающего факела «Очакова» до миноносца было в кровавых разводах, среди которых было множество плывущих голов… Время от времени они исчезали в морской холодной пучине… Отец и сын оказались на миноносце почти уже потеряв надежду на спасение. Кто-то зацепил их, тонущих баграми и выволок на палубу…
В нагом, обессиленном, едва стоящем на ногах человеке матросы узнали лейтенанта Шмидта. Он был контужен, нога вывихнута, давала о себе знать пронзительной болью. Кто-то быстро раздобыл матросскую шинель, мокрую, в угольной пыли… Шмидт надел ее на голое тело. Придя в себя и осознав, что каратели еще не настигли миноносец, прежде всего осведомился, в каком состоянии машинное отделение миноносца. Узнав, что машина в исправности, решил увести миноносец в открытое море… Добраться до берегов Болгарии, Румынии…
Желающие ознакомиться с мемуарами Евгения Петровича Шмидта-Очаковского могут при желании сделать это самостоятельно. Я же только скажу, что в части касающейся, многое не соответствует фактическому ходу событий. Материалы следствия, используя показания многих участников мятежа, в том числе и матросов из экипажа миноносца № 270, свидетельствуют о несколько ином развитии событий, поэтому вернемся к анализу более достоверных документов…
Плененного Петра Шмидта разместили на броненосце «Ростислав». О нескольких часах своего пребывания на нем Шмидт оставил подробные воспоминания. Петр Петрович подробнейшим образом повествует, кто, что и когда ему говорил, какое выражение глаз было у говоривших, сильно возмущался что не сразу дали возможность вымыть перемазанные углем руки и лицо, не напоили горячим чаем, не пригласили отобедать в кают-компанию, не переодели в чистую одежду, отобрали спички и папиросы, не дали сыну подушку. Однако, тут же признает, что по его требованию с «Очакова» ему доставили чистую одежду и туалетные принадлежности. Затем, Шмидту разрешили умыться и накормили… Поражает то, что в своих записках Шмидт ни словом не обмолвился о десятках погибших, утонувших и заживо сожженных на «Очакове» матросах.
Практически одновременно с началом обстрела мятежных кораблей, стоящих под красными флагами в Южной бухте, полевая артиллерия, располагавшаяся на склонах Исторического бульвара, приступила к обстрелу Лазаревских казарм, удерживаемых мятежными матросами Поддержанные артиллерийским огнем, на штурм казарм устремились батальоны Брестского пехотного полка, старающиеся заработать себе прощение за недавнюю солидарность с матросами. Матросы, занявшие оборону в трехэтажных толстостенных каменных казармах, переждав интенсивный обстрел картечью, не оказали атакующим упорного сопротивления. Большая часть матросов оказалась без оружия, так как несколькими днями ранее, во избежание возможного кровопролития, стрелковое оружие из флотских казарм было перенесено в портовые оружейные склады.
Незадолго до начала обстрела флотских казарм артиллерией, рабочими дружинами были захвачены портовые склады с оружием и часть его попала в морские казармы.
Читаем материалы следствия: «... Топалов-Руванцев сообщил, что в одном из портовых складов имеется оружие. Он же, – ТОПАЛОВ возглавил боевую дружину, направившуюся на оружейный склад. В составе дружины были: П.Ф. ШИМАНСКИЙ, В.О. ВИСКИРСКИЙ, Я.Т. БОБЫРЬ, И.Ф. МОВЧАН, С.К. КИЧАТЫЙ и другие боевики. Дружинники овладели складом и переправили винтовки, пулеметы и револьверы в казармы флотской дивизии.
ЦГАОР, ДП, ОО, 1906 г. 1 отд., д. 9, ч. 69, л. 86.
Нужны ли здесь комментарии? Рабочая дружина, возглавляемая боевиками-ЕВРЕЯМИ, обеспечивает оружием мятежных моряков, способствуя кровопролитию, усугубляя и без того мрачноватую перспективу бунтарей…
На фоне бунтарской сумятицы, затеянной закусившими удила матросами, рабочие дружины во главе с еврейскими боевиками взяли под контроль портовые учреждения, захватили кассу порта, спланировали захват правительственных учреждений – почты, телеграфа, банка; требовали быстрейшего вооружения всех сформированных дружин и успели раздать большую часть захваченного в порту оружия дружинникам… По материалам следствия следует, что осенью 1905 года в состав севастопольских боевых рабочих дружин входило по меньшей мере 700 боевиков…
ЦГА ВМФ ф. ГВМСУ, 1906 г. д. 78. Лл. 181 – 182.
Только решительная атака пехотных батальонов Брестского и Белостокского полков, завершившая массированный обстрел основных узлов сопротивления мятежников, не позволила осуществиться планам революционного комитета…
Точное количество погибших среди команды крейсера «Очаков» при его обстреле правительственными кораблями и полевой артиллерией не известно. Данные, опубликованные в различных источниках, имеют значительный разброс в цифрах. Например, указывалось, что погибло около половины моряков, находившихся на корабле (260 из 570 – А.И. Тимофеев), приводились и цифры, констатирующие, что их было более 300 человек (Р.М. Мельников). Любопытную характеристику потерь за весь день 15 ноября привел кандидат исторических наук В.И. Королев. «В этот день с обеих сторон погибло 29, было тяжело ранено 29, и получили ожоги и легкие ранения 48 человек. В революционной печати, в воспоминаниях участников и советской исторической литературе говорилось «о море крови, пролитой по вине царизма» (см. Королев В.И. «Бунт на коленях». – Симферополь: Таврия, 1993 год. – С. 40.
Практически одновременно с обстрелом «Очакова», начался обстрел тех кораблей, стоящих в Южной бухте на которых были подняты красные флаги. После первых же залпов картечи, красные флаги спускались, а члены команды этих кораблей пробирались в район Лазаревских казарм и присоединялись к мятежникам. Район морских казарм подвергся интенсивному обстрелу полевой артиллерии, расположенной на склонах Исторического бульвара и на Зеленом холме. Стрельба производилась картечными зарядами (отметины картечи до сих пор хорошо просматриваются на толстенных казарменных стенах). В течение наступившей ночи решительным броском батальонов Брестского полка казармы были взяты, и около 6 часов утра сопротивление на территории морского военного городка прекратилось окончательно. В руки штурмовавших казармы попали 1611 матросов, освобождены 19 штаб- и обер-офицеров, а также гражданские лица. Все было кончено… Никто не предполагал, что развязка наступит так быстро.
Буквально, через несколько дней после подавления мятежа, в полемику о больших, якобы, потерях при штурме морских казарм и самосудах вынуждена была вмешаться городская дума. С разрешения коменданта крепости думой были выбраны понятые для осмотра казарм и городка. В специальном извещении для севастопольцев городской голова А.А. Максимов и гласные: Н. Березин, П. Лескевич, Н. Фадеев, Н. Ветцель, И. Кефели, Л. Цебровский и В. Энглези сообщали, что «… ничего подобного ими не отмечено (т.е. массовой гибели людей при штурме казарм – Б.В.). И что при всей кажущейся жестокости событий в районе Брестского полка и флотских казарм убито нижних чинов флота – 3, ранено – 8 и нижних чинов Брестского полка убито – 2, ранено – 1».
Городской голова и гласные сообщали, что слухи о готовящемся полевом суде неверны, идет следствие «и до его окончания выводы преждевременны. Непричастные лица освобождаются незамедлительно». «Крымский вестник». – 1905. – № 270.
По данным советских исследователей после мятежа было арестовано около 6000 человек. Из них 4000 – матросы. Это примерно 40% нижних чинов флота. К дознанию привлечено 2000 человек. Из них 1500 человек были признаны подследственными, осуждено в разное время 400 и более 1000 человек наказано без суда. ( см. Тимофеев А.И. «Севастополь выходит на баррикады». – Симферополь, Таврия. 1980. – С. 115.
В это время в Севастополе происходили любопытные события. Толпы народа с красными флагами, занимавшие центральные улицы и весь Приморский бульвар, «… рассыпались во все стороны, как зайцы, после первого залпа «Ростислава» по «Очакову». Город опустел в считанные минуты. Не только на улицах не встречалось ни души, но и дома стали необитаемы; можно было войти в любой дом и безнаказанно ограбить его до нитки. Одним словом, точно чума прошлась по городу. Для объяснения этого феномена требовалось выйти на Фиолентовское шоссе. По нему двигались десятки тысяч людей, с чадами, домочадцами и тем скарбом (большей частью ненужным, как это всегда бывает во время паники), который успели захватить. Творилось нечто невообразимое. Подхлестываемые непрерывно грохочущими залпами, люди бежали с вытаращенными от безумного страха глазами, перегоняли, валили, давили друг друга», – писал, передавая воспоминания адъютанта крепости капитана О. Ллонгрена, Е.П. Шмидт. Правда, уже на другой день люди стали возвращаться в Севастополь.
Обратимся к воспоминаниям очевидцев и просто современников.
Известный военный историк, генерал Богданович, по предмету своего многолетнего исследования по Крымской войне, часто бывая в Севастополе, поддерживал теплые, дружеские отношения с Максимовым; естественно, он с супругой остро переживал севастопольскую трагедию ноября 1905 года.
Из дневника А.В. БОГДАНОВИЧ:
16 ноября. Ужасные вести – «Очаков» сдался, горит. Забастовали все телеграфы по всей России. В почтамте осталось мало чиновников на местах. Говорят, что завтра и почта забастует. На Николаевской железной дороге между Москвой и Петербургом только железнодорожный телеграф пока действует. Севастопольский морской бунт в Совете министров Бирилев назвал «балаганным бунтом». А про самого Бирилева говорят, что он – «балаганный министр». Это вернее!...
18 ноября. В Севастополе теперь успокоилось. Лейтенанта Шмидта, который там начал бунт, поймали…
Богданович А.В. Указанное сочинение. – С. 37.
16 ноября состоялось экстренное заседание городской думы Севастополя. Оно было бурным и противоречивым. Некоторые гласные, войдя в зал заседаний, не поздоровались с Максимовым, который, казалось, не заметил этого. И только темные тени под глазами выдавали переживания, которые свалились на него за последние сутки. Максимов был одет в строгий темного цвета костюм, на котором контрастно выделялся орден Св. Анны 2 степени (пожалован 6.12.1904 г.). Когда установилась напряженная тишина, Алексей Андреевич надел очки и обвел взглядом присутствующих коллег. Четко выговаривая каждую фразу, он напомнил мудрую мысль: «все легко дают советы, но немногие берут за них ответственность»… Сделав паузу и еще раз медленно оглядев гласных, Алексей Андреевич предложил в связи с трагическими событиями, происшедшими в городе, обсудить и принять обращение к гражданам Севастополя. Подобное обращение подготовлено и исполняющим обязанности градоначальника капитаном 1 ранга Рогулей. Но, как заметил Максимов, дума не имеет права молчать. В Севастополе вновь пролилась кровь.
К удивлению Алексея Андреевича текст зачитанного им обращения почти не встретил критики и серьезных поправок. После небольшой редакции единогласно решено передать его для печати в газете «Крымский вестник». 20 ноября текст обращения городской думы уже читали севастопольцы.
«Граждане Севастополя!
Тяжелое испытание обрушилось на наш город: горе, ужас, гнев, вражда, смятение и рознь в наших сердцах и умах. При таких чувствах легко могут возникнуть новые столкновения, снова может пролиться кровь, будут новые жертвы, будут расти взаимные оскорбления и ненависть; каждый будет считать себя судьей, осуждать другого и даже поднимать на него руку. А все это не может приводить к спокойствию, а наоборот послужит к новым кровавым междоусобицам, распрям, разгрому города и грабежам. Ради благополучия нашей родины и народа, мы гласные севастопольской городской думы, призываем Вас граждане к спокойствию и поддержанию порядка в городе. Мы просим Вас всех и каждого в отдельности употреблять все свое влияние и принимать меры к тому, чтобы обеспечить спокойствие в городе, удерживать неблагоразумных или возбужденных людей от слов, сеющих вражду, и от поступков насилия и самоуправства. Ввиду же того, что всякого рода скопления народа вызывают тревогу в среде жителей, и в таких скоплениях легко сеется вражда между различными частями населения, необходимо и самому не присоединяться к таким скоплениям и уговаривать других расходиться.
Следует также воздерживаться теперь от устройства всякого рода собраний и произнесения публичных речей, так как то и другое в момент разгара страстей и взаимного озлобления может только усиливать вражду среди населения города.
Тот, кто послужит этому делу успокоения и поддержания порядка, тот поистине выполнит священный долг гражданина в это тягостное и смутное время!
И мы призываем Вас, граждан Севастополя, к выполнению этого долга и со своей стороны обещаем употребить все силы к успокоению города».
Крымский вестник. – 1905. – № 269.
Под обращением стояла подпись «Городской голова А. Максимов».
…18 ноября была образована комиссия под председательством начальника инженеров крепости Г.М. Колосова. В состав комиссии входили: председатель – член Адмиралтейств-совета адмирал Диков И.М., члены – член главного военно-морского суда генерал-лейтенант Н.Н. Извеков; контр-адмиралы: помощник начальника Главного морского штаба А.Г. фон Нидермиллер; младший флагман барон А.Г. Штакельберг; георгиевский кавалер Р.Н. Вирен; старший делопроизводитель Главного морского штаба капитан 2 ранга Н.М. Сергеев 1-й; Римский – Корсаков 3-й; подполковник по адмиралтейству Н.А. Степанов и товарищ главного военно-морского прокурора д.с.с. Н.Л. Матвиенко.
К сожалению, до сих пор толком не исследована роль министра внутренних дел, статс-секретаря графа Витте в период севастопольского восстания, – особенно в процессе его подавления и последующего судебного расследования. Доподлинно известно, что, командируя в Севастополь членов комиссии по расследованию севастопольских событий: адмирала Дикова, члена Главного военно-морского суда генерал-лейтенанта Извекова и товарища главного военно-морского прокурора ДСС Матвиенко, Витте сказал, что царь потребовал скорейшего расследования дела о мятеже, а от себя добавил, что расследование и суд над бунтовщиками должны быть жесткими и справедливыми, но не должны «раскачивать и озлоблять общество».
Получив такие указания от высшей в Империи инстанции, члены комиссии, а за ними и члены суда, опасаясь прослыть черносотенцами, так и не решились выделить в отдельное производство дело о участии в севастопольских событиях отдельных партий и групп, – особо – представителей Бунда, а в связке с ним, еврейских агитаторов и боевиков, о чем решительно настаивал вице-адмирал Чухнин.
Позицию Витте в этом вопросе можно объяснить его озабоченностью финансово-экономическими проблемами империи. То, что правительство испытывало серьезные финансовые затруднения, напрямую завязанные с нестабильностью, вызванной революцией, очевидно и подтверждается многими документами. Но только ли эта проблемой был озабочен вновь назначенный премьер-министр?
При формировании кабинета министров, граф Витте настаивал на назначении ни министерские посты следующих кандидатов: кн. Трубецкой, кн. Урусов, Стахович, Гучков, Шипов. Ни в коей мере не оспаривая положительных качеств предложенных кандидатов, давайте взглянем на эти кандидатуры пристальнее.
Князь Трубецкой Евгений Николаевич, – член Государственного Совета, член ложи «Союз освобождения» с начала 1900-х годов.
Стахович Михаил Александрович, 1861-1923, член Государственного Совета, член Бюро масонского Межпарламентского союза (1910-е), депутат 1 и 2 Госдум, член партии мирного обновления, орловский предводитель дворянства, русский посланник в Испании.
Гучков Александр Иванович 1862-1936, сын русского купца и еврейки, организатор и лидер партии октябристов, председатель 3 Госдумы, (1910-1911), член Государственного Совета и масонского Межпарламентского союза (1910-е), во время Первой мировой войны председатель Центрального Военно-промышленного комитета и член Особого совещания по обороне, один из двух учредителей Военной ложи (Пг.), военный и морской министр В.П., с 1920 связан с немецкой разведкой, член русских лож задолго до 1914 года, член ложи Великого Востока Франции.
Шипов Дмитрий Николаевич, старый земский деятель, активно сотрудничал в масонском Межпарламентском Союзе.
Остается только делать выводы о том, какой состав кабинета министров планировал создать уважаемый граф Витте, и предполагать, какие цели он перед собой ставил.
Так, в поисках выхода из создавшейся ситуации, правительство Николая Второго командирует в Париж бывшего министра финансов В.Н. Коковцева для ведения переговоров о займе.
В отчете комитету финансов от 11 января 1906 года Коковцев писал: «...внутреннее положение России с октября месяца минувшего года оказалось глубоко потрясенным. Когда я выезжал из С.-Петербурга, на улицах Москвы в полном разгаре шла борьба между мятежниками и верными правительству войсками. В значительной части России беспорядки продолжались в неослабевающих размерах и падкая на всякие преувеличения враждебная нам иностранная пресса изображала Россию находящейся в состоянии полной анархии. Наш кредит, выдержавший все невзгоды войны, был, бесспорно поколеблен; на биржах в России и за границей царила паника, и количество проданных по низким ценам бумаг все увеличивалось день ото дня.... Под влиянием нашего внутреннего расстройства наши бумаги резко понизились на парижской бирже.... Крупный отлив золота, как последствие паники, вызванной недавними событиями нашей внутренней жизни, поставил на очередь вопрос о прекращении размена на золото…».
Переписка графа Витте с французским банкиром НЕЦЛИНЫМ и агентом министерства финансов РАФАЛОВИЧЕМ полна тревог и забот о том, как переломить общественное мнение за границей по поводу революционных событий в России и заставить среднего обывателя поверить в крепость императорской власти для того, чтобы привлечь покупателей облигаций нового займа…
Центральный архив. «Русские финансы и европейская биржа в 1904-1905 гг.»,
Московский рабочий, 1926 год, стр. 187.
Просматривается прозрачный сюжет: в то время, как евреи-банкиры Европы активно способствовали расшатыванию финансовой системы России из вне, евреи-пропагандисты и боевики прилагали колоссальные усилия на разрушение государственной структуры изнутри, выпячивая, в первую очередь, свои местечковые проблемы с пресловутой чертой оседлости, выставляя Россию как тюрьму народов. Естественно, Российская государственная структура, ослабленная и без того тяжелой войной с Японией, испытывая эти зубодробительные удары со всех сторон, находилась на грани финансового краха и социальной катастрофы.
Что же удивительного в том, что на этом фоне общероссийской революционной смуты, отдельные, наиболее сплоченные, финансово обеспеченные национальные группы, из тех же российских евреев, пытались реализовать, давно вынашиваемые планы мирового еврейства по достижению мирового господства пока в масштабах отдельно взятого и вполне экономически освоенного ими региона. Проблема была за малым, – добиться реальной политической и административной власти в обособившимся регионе.
ДОИГРАЛИСЬ: ДОЗНАНИЕ, СЛЕДСТВИЕ, СУД И ... НАКАЗАНИЕ
Мы снова обратимся к донесению ротмистра Васильева.
Документ № 111 (Часть 3)
… В эту комиссию ( речь идет о комиссии по расследованию мятежа на Черноморском флоте) два раза предлагали мне вступить на правах члена, но я уклонился, доложив, что принесу больше пользы, будучи в стороне от комиссии, негласно помогая ей. Я почти каждый день бываю в ней; меня знакомят с выдающимися показаниями и обнаруженными документами. Но считаю долгом сообщить, что эта следственная комиссия из строевых офицеров, имеющая в своем составе только одного следователя, незнакомая с техникой следственного производства, работает медленно, останавливаясь часто на несущественном. Действия свои они начали с составления списка задержанных, над чем провозились два дня; правда, в казармах в первый день было зарегистрировано 1615 человек; 3 и 4 день идет сортировка арестованных; без особо строгой проверки, за поручением экипажных командиров отпускают десятки матросов. Предварительного беглого опроса при переписи фамилий, как я это делал на главной гауптвахте 16 ноября 24 арестованным на «Очакове», причем вырвал у многих признание и указания на агитаторов, не делается, а время идет, арестованные, сидя вместе, успокаиваются, сговариваются. Теперь комиссия занята арестованными в морских казармах, а ей предстоит еще опрос арестованных в тюрьме, на главной гауптвахте и на судах.
О дальнейших работах комиссии и добытых данных донесу дополнительно, по мере выяснения дела.
Теперь в городе тихо, войска понемногу расходятся по квартирам, город присмирел, жители исподволь возвращаются; но мелкие агитаторы, уличенные и не пойманные на месте преступления, скрываются из города. В городе было сильное озлобление против сухопутных офицеров; и теперь еще циркулируют слухи о том, что все офицеры будут поперерезаны, а их квартиры разгромлены, но зато все сильнее раздаются голоса, ОБВИНЯЮЩИЕ В ПОДСТРЕКАТЕЛЬСТВЕ К МЯТЕЖУ ЕВРЕЕВ, которым грозят погромом.
Суммируя пережитое и доложенное выше, докладываю, что революционная вспышка подготовлялась заблаговременно, уже в половине октября ходили слухи, что будет матросский бунт. В Севастополе брожение среди матросов первоначально созидалось только на почве экономических требований, по крайней мере, так думали матросы, принявшие 12 ноября очень сухо депутацию портовых рабочих, объявившие этой депутации, что мастеровые могут спокойно заниматься своим делом, так как это дело матросов и нижних чинов сухопутных войск не касается мастеровых. Эта рознь между военнослужащими и портовыми мастеровыми сказалась и во время подготовки к демонстрации 12 числа у Брестских казарм: ни мастеровые, ни их красное знамя не были допущены во двор Брестского полка, в демонстрации матросы шли отдельно от мастеровых, которых они окружили своей цепью. И лишь 14, когда стало ясно матросам, что они должны будут поддержать требования свои вооруженной силой, они воспользовались услугами мастеровых и при их содействии перенесли из портовых складов оружие в казармы.
Вся демонстрация, все требования были выработаны под руководством социал-демократической партии, и лишь к 14-му в матросской среде начали иметь успех социал-революционеры, выставившие и главу – отставного капитана 2 ранга Шмидта.
ЦГИАМ, Ф. ДП, 00, 1905 г., д. 1877, ч. 56, лит. А., лл. 55-64. Подлинник
«Лейтенант П.П. Шмидт» Изд. «Новая Москва», 1922 г.
Да, ротмистр Васильев, профессионально наблюдавший и аналитически оценивающий мятеж в Севастополе и на Черноморском флоте в ноябре 1905 года, в своих донесениях и отчете дал действительно объективную и хронологически выверенную цепь событий. Любопытно и то, во многих источниках прослеживается связь Петра Шмидта не только с пресловутым одесским Комитетом, но и с социалистами революционерами…
Теперь, для уточнения некоторых деталей, характеристики отдельных фигурантов, имеет смысл обратиться к документам следствия, материалам судебного расследования, материалам прессы, освещающей исследуемые нами события….
Адвокатом Петра Шмидта был известный одесский юрист и не менее известный деятель БУНДа, – ВИНБЕРГ. Именно с его подачи в ходе следствия воздействие на Шмидта, небезызвестной уже нам, ИДЫ РИЗБЕРГ с лихвой компенсировало влияние сестры Петра, Избаш.
Да,да, это все та-же таинственная незнакомка, героиня слезоточивого «почтового романа», связная между «Еврейским комитетом освобождения Юга России» и Петром Шмидтом в период одесских событий июня-июля 1905 года… Это она ненавязчиво подстраховывала слишком эмоционально возбудимого и часто непредсказуемого в своих поступках и увлечениях лейтенанта… Любовная интрига вполне вписывалась в ее нелегкую, но почетную задачу. Небезынтересен и тот факт, что Ризберг была единственной, кто был допущен на свидание к арестованному, помимо его сестры и сына.
Описание любовных бесед Иды с Петром в этой специфической ситуации вряд ли уместно. В это же время Избаш, действительно обеспокоенная судьбой брата, настоятельно требовала основательной психиатрической экспертизы арестанта, но такой поворот событий явно не вписывался в схему усиленного создания прижизненного символа «мученика совести».
Именно в этот период, когда влиятельные представители демократической общественности предпринимали настойчивые попытки спасти жизнь «мученику совести», состоялся доклад премьер-министра С. Витте Императору о возможной психической ненормальности Петра Шмидта: «Мне со всех сторон заявляют, что лейтенант Шмидт, приговоренный к смертной казни, психически больной человек, и что его преступные действия объясняются только его болезнью… Все заявления мне делаются с просьбой доложить о сем Вашему Императорскому Величеству…». На бланке докладной резолюция Николая Второго: «У меня нет ни малейшего сомнения в том, что если бы Шмидт был душевнобольным, то это было бы установлено судебной экспертизой».
Бытует устойчивое мнение, что экспертизы проведено не было. То, что с проведением экспертизы, действительно возникали, на первый взгляд, трудно объяснимые проблемы – это факт. В этот период активизировалась деятельность общественности и прессы по созданию вокруг личности Шмидта героического ореола. Но были очень могущественные силы, крайне заинтересованные в том, чтобы к определению – «героический» приписать скромно и «трагический». Одесские «товарищи» гражданина Шмидта и без того уже так «испереживались об его несчастной судьбе» и очень уж не желали вновь с ним свидеться… Живой Шмидт одесскому Комитету в сложившейся ситуации становился опасен. А ежели уж мертвый, то лучше, так «совсем здоровый».
Между тем, защитники по делу «Об участниках Севастопольского восстания» подали кассационную жалобу. Они просили суд занести в протокол четыре обстоятельства: 1) слова прокурора, признавшего, что рассудок Шмидта был ослаблен во время севастопольских событий; 2) заявление прокурора, что он, не требует смертной казни.
Кассационная жалоба, срок которой истекал 27 февраля в 12 часов ночи, была представлена на усмотрение вице-адмирала Чухнина. Он не препятствовал тому, что делопроизводство по кассационной жалобе было продлено до 12 часов 2 марта. Защитником Шмидта С.А. БАЛАВИНСКИМ 2 марта была вторично подана кассационная жалоба, содержащая 8 пунктов:
1) несмотря на существование следственной комиссии, некоторые следственные действия велись отдельными ее членами, а не всей комиссией;
2) отказ в вызове свидетелей;
3) отказ в психиатрической экспертизе….
Тем не менее, выясняется, что медицинское освидетельствование Петра Шмидта все же состоялось. А.П. Избаш по этому поводу вспоминает:
«Комиссия из врачей, которая ездила в Очаково, состояла из глазного доктора Шмидта и детского доктора Томашевского. Господа эти в продолжение 20 минут остукивали и ослушивали брата. Один из членов следственной комиссии говорил мне, что хотели пригласить и психиатра из Одессы, но тот не пожелал ехать к (лейтенанту) Шмидту…, боясь потерять практику и карьеру. Интересно знать фамилию этого лица, которую мне не сказали. Я думаю, что такого профессора не существует».
ЦГИАМ, Ф. 1166, оп. 2, ед.хр. лл. 65 7-8.
Адмирал Чухнин, на усмотрение которого было повторно представлено дело, 3 марта утвердил приговор, оставив без последствия очередные кассационные жалобы. П.П. Шмидту смертная казнь через повешение была заменена расстрелом как бывшему офицеру, а не по причине отсутствия специального палача, как представляли это газетчики.
Конфирмация Чухниным приговора состоялась с согласия высших властей. По этому поводу было совещание Правительства, на котором на казни настаивали министр внутренних дел Дурново и военный министр Редигер, мотивируя это тем, что проявленная мягкость в дальнейшем может вредно отразиться на дисциплине войск...
По некоторым сведениям, на суде, при обсуждении приговора по делу Шмидта, голоса судей разбились поровну: два – за казнь Шмидта, два – за каторгу. Когда запросили по этому поводу Чухнина, тот ответил по телеграфу: «Если вы желаете, чтобы негодяй Шмидт был в мае месяце морским министром, то даруйте ему жизнь. Мне кажется, что этого негодяя нужно как можно скорее казнить».
А. Федоров. Революционные выступления в Севастополе в 1905 году. стр. 129.
Имеет смысл обратить внимание на адвокатов,- участников процесса над Петром Шмидтом. БАЛАВИНСКИЙ С.А. – один из лучших и успешных столичных юристов. Нам же он интересен еще и тем, что он был масоном и входил в первую ложу французского подчинения России. Членство его в этой ложе не вызывает сомнения. Список членов ложи написан рукой Н. Баженова, широко известного масонского функционера. В нем перечисляются к тому времени ставшие членами Первой Государственной думы учредитель кадетской партии В. Маклаков, историк В. Ключевский, небезызвестный уже нам по севастопольским событиям князь С. Урусов, дипломат И. Лорис-Меликов, присяжный поверенный М. Маргулиес и др. От ложи отпочковались новые ее филиалы: в Москве – «Возрождение», в Петербурге – «Полярная звезда». Из примерно сорока входивших в них лиц большинство были кадетами, несколько человек представляли народников (трудовиков и народных социалистов). Были и лица свободных профессий – уже упоминавшийся адвокат М. Маргулиес (возведенный прямо в тюрьме в 18-ю степень), инженер барон Г. Майдель, заведующий отделом Публичной библиотеки А. Браудо, историки Н. Павлов-Сильванский и П. Щеголев, адвокат О. Гольдовский и наш уважаемый С. БАЛАВИНСКИЙ.
Не правда ли, серьезная компания? Даже, если предположить, что членство в одной масонской ложе заместителя министра внутренних дел князя С. Урусова и присяжного поверенного С. БАЛАВИНСКОГО случайное совпадение, соприкосновенность обоих фигурантов с ноябрьскими событиями в Севастополе несколько настораживает
ЗАРУДНЫЙ А.С. – 1863-1934, народный социалист, получивший международную известность, как защитник в деле БЕЙЛИСА, министр юстиции Временного правительства, член Парижской ложи.
ВИНБЕРГ А.В. – депутат Госдумы, активист сионистско-масонского Общества распространения просвещения между евреями в России, ложа Великого Востока Франции.
В послужном списке адвокатов Ф.Е. ВРУБЛЕВСКОГО и А.М. АЛЕКСАНДРОВА таких любопытных фактов как у их коллег по процессу не нашлось, кроме разве того, что все вышеперечисленные юристы принимали участие в процессе «по собственной инициативе»?, так как штатным адвокатом подсудимого являлся юрист военно-морского ведомства ДЭВИССОН.
В этом перечне отсутствует не менее колоритная фигура – присяжный поверенный ИОСИФ ПЕРГАМЕНТ, имевший непосредственное отношение к участи Шмидта. Обратимся к мемуарам С.Ю. Витте: «…По поводу расстреляния Шмидта: когда его судили, то ко мне явился известный присяжный поверенный и затем член Думы (депутат первой Думы от Одессы, Пергамент) и честным словом уверял меня, что Шмидт помешанный, и что его нужно не казнить, а поместить в сумасшедший дом. Так как все это дело касалось морского министерства, Шмидт судился на точном основании общих морских законов, то я счел возможным лишь довести заявление его до сведения его величества. Государь изволил сообщить мне, что он уверен, что если бы Шмидт был сумасшедшим, то суд это констатировал бы».
Витте С.Ю., Воспоминания, т. 3, стр. 143.
С заключением государя императора по этому вопросу мы уже знакомились, теперь мы узнали и имя ходатая, – ПЕРГАМЕНТ ИОСИФ, депутат Госдумы, масон с 1908 года.
С Петром Шмидтом, в части касающейся, вроде разобрались, осталось подвести черту и в прямом, и в переносном смысле. После оставления крейсера «Очаков», Шмидт был арестован лейтенантом Николя и доставлен вместе с сыном на броненосец «Ростислав».
В ночь с 16 на 17 ноября Петра Петровича с сыном отправили на гарнизонную гауптвахту. Затем на транспорте «Дунай» Шмидты были доставлены в Очаковскую крепость и поступили в распоряжение жандармского ротмистра П.К. Полянского. Комендантом Очаковской крепости в этот период был генерал-лейтенант Григорьев. 25 января 1906 года Шмидту вручен обвинительный акт.
7 февраля начался процесс по делу П.П. Шмидта и «очаковцев»: Частника, Антоненко, и Гладкова. 13 февраля закончился опрос свидетелей. 15 февраля начались прения сторон. 17 февраля Петру Шмидту разрешили последнюю встречу с сыном. В этот день он выступил в суде с последним словом.
18 февраля военно-морской суд вынес смертный приговор Шмидту и его «подельникам» Антоненко, Частнику и Гладкову. Повешение заменено расстрелом.
Казнь состоялась 6 марта 1906 года в 8 часов 30 минут на пустынном острове Березань. Процедурой казни руководил командир миноносца, доставившего смертников на остров Березань, – однокашник Петра Шмидта по морскому корпусу капитан 2 ранга Ставраки.
Целые стеллажи документов в архивах, сотни книг и тысячи публикаций, посвященных революционным событиям в Севастополе и на Черноморском флоте в 1905 году и , тем не менее, не выясненных, или заведомо запутанных вопросов по данной теме остается очень много. В одном очерке оговорить все проблемные вопросы, связанные с ноябрьскими событиями в Севастополе, не представляется возможным. Только по личности Петра Шмидта напрашиваются многие, и многие вопросы. Некоторые из них лежат, что называется, на поверхности.
Сам факт захвата мятежниками новейшего, боеготового крейсера, каким являлся «Очаков» требует отдельного, тщательного исследования.
ВОПРОСНИК ПОД «РАССТРЕЛЬНОЙ ЧЕРТОЙ»
Неужели при возникновении явной опасности бунта на «Очакове» не нашлось офицеров, способных противостоять этой вакханалии? Неужели, все было так именно так, как говорится в уже приведенных документах: «офицеры и кондуктора были вынуждены покинуть крейсер и перейти на борт флагманского корабля». Почему упорно замалчивалось имя офицера, активно протестовавшего против грубейших нарушений дисциплины членами команды, в конечном итоге приведших к бунту; предупреждавшего мятежников о неминуемых последствиях мятежа. Этим офицером был лейтенант Леонид Иванович Захарченко. В сборнике исследуемых мною документов о Севастопольском восстании лейтенант Захарченко упоминается дважды.
Так, в первом из них читаю: «Адмирал Чухнин, увидев, что восстание принимает угрожающий характер, приказал всем командирам морских и сухопутных команд явиться на экстренное заседание в Морское собрание. Заседание было открыто 13-го ноября вечером. Среди офицеров царило полное уныние, за исключением двух-трех, вроде лейтенанта Захарченко, который все угрожал жестами и говорил, что будет биться с мятежниками до последней капли крови».
Смотрю второй документ: «Свидетель мичман Казаринов, а также и весь офицерский состав крейсера «Очаков» могут показать, что возмущение команды объясняется, как это указывается в обвинительном акте, не строгостью командира крейсера капитана 2 ранга Глизяна, а его жестокостью. Такая же жестокость наблюдалась со стороны другого офицера – Захарченко, который за несколько дней до восстания заткнул шваброй глотку пьяному матросу и грязной тряпкой вымазал ему лицо».
Ничего не скажешь – жестковатые методы воспитания применял в борьбе с пьяницами и дебоширами Захарченко, но наповоду у обнаглевшей команды он не шел… Кстати, именно этот поступок, совершенный Л. Захарченко в 1905 году, и явно не украшавший молодого офицера, стал 15 лет спустя причиной его расстрела.
9 декабря 1920 года в Особый Морской Отдел поступило заявление от 40-летнего электрика Ф.Г. Мартыненко, в 1905 году служившего матросом на крейсере «Очаков», приговоренного за участии в восстании к 15 годам каторги, которую отбывал в Амурской области вплоть до 1917 года. Мартыненко писал (орфографию и пунктуацию подлинника сохраняю): «доношу вам товарищи, знаю копитана Захарченко с 1905 года, который служил на крейсере «Очаков». Всегда являлся на службу пьян и избивал матросов, даже был такой случай взял швабру и совал ее в рот ныне покойному Антоненко (вот, стало быть, кто был тот «пьяный матрос», о котором сообщалось в вышеупомянутом документе! – Н.Б), которого разстреляли совместно тов. Шми(д)том. Пускай идет на расправу к ним. Старый матрос Шми(д)товского возстания Федор Мартыненко».
В декабре 1920 года 47-летний капитан 1 ранга Л.И. Захарченко был расстрелян. Справедливости ради, остается добавить, что капитан 1 ранга Л. Захарченко был потомственным моряком: его отец служил в Кронштадте «корпуса морской артиллерии капитаном», в отличие от Петра Шмидта, у которого и отец и дядюшка были заслуженными адмиралами… Капитаном 1 ранга Захарченко стал в 1916 году «за боевые заслуги».
За эти же заслуги новая власть и поставила Захарченко «к стенке».
Весьма вероятен и вопрос о дальнейшей судьбе сына Петра Шмидта, Евгения, поэтому даю о нем краткую справку.
Шмидт-Очаковский Евгений Петрович (28.02.1889-28.12.1951), единственный сын Петра Петровича Шмидта. Родился в Киеве. С 1892 года жил в Петербурге, где отец служил мичманом в 18-м флотском экипаже. Потом в связи с переводом отца в 1894 году в Сибирский флотский экипаж, жил а Нагасаки, затем жил с отцом в Одессе, учился в реальном училище Св. Павла, где отец в это время служил на пароходах Российского Общества Пароходства и Торговли (РОПиТ). После призыва отца на действительную воинскую службу Евгений вместе с ним переехал в Севастополь и приступил к занятиям в реальном училище.
Мать Евгения Шмидта, – дочь петербургского мещанина Павлова, в феврале 1905 года оставила семью и уехала в столицу. Во время ноябрьского вооруженного восстания Евгений находился с отцом на крейсере «Очаков», потом некоторое время после ареста содержался на гарнизонной гауптвахте, был освобожден, пережил суд над отцом в Очакове и его казнь. С января 1906 года проживал в Керчи у сестры отца – А.П. Избаш. Учился в реальном училище, успешно закончил Технологический институт (1908-1912), где был оставлен на кафедре. После начала Первой мировой войны закончил школу прапорщиков инженерных войск. 8 мая 1917 года подпоручик саперной роты Е.П. Шмидт приехал в Севастополь и участвовал в торжественном перезахоронении останков отца в сквере Покровского собора. Решением командующего Черноморским флотом вице-адмирала А. Колчака Евгений Шмидт получил право носить приставку к фамилии «Очаковский».
Любопытный факт с приставкой к фамилии – до той поры правом на подобную акцию обладал только монарх. Вне всякого сомнения, эта процедура была утверждена с Морским министром Вердеревским – соратником Петра Шмидта по Союзу офицеров-друзей народа, и согласована с министром-председателем Керенским. Е.П. Шмидт-Очаковский не принял Советскую власть, эмигрировал с войсками генерала Врангеля, продолжил службу в Галлиполийском лагере генерала Кутепова, затем выехал в Чехословакию.
Там продолжил образование в Пражском политехническом институте, написал книгу воспоминаний об отце. Эмиграция встретила произведение в значительной степени отрицательно. В СССР книга была положена в спецхран и не издавалась. Последние годы жизни Евгений Петрович провел в нищете, проживал в Парижском приюте для бедняков общины «Маленькие сестры бедных». 25 мая госпитализирован и 28 декабря 1951 года скончался. За неимением средств похоронен в братской могиле.
Нельзя не упомянуть и о героине «почтового романа». Русецкая Зинаида Ивановна (ИДА РИЗБЕРГ), годы жизни – 1889-1961. Не пытаясь навязать читателю свою точку зрения на эту почтенную даму, повторю только общеизвестные факты.
С Идой Ризберг Петр Шмидт встретился в поезде 22 июля 1905 года. Они говорили всего четверть часа. Эта встреча произвела на Петра Петровича такое сильное впечатление, что дальнейшие их отношения превратились в настоящий роман в письмах, продолжавшийся четыре месяца. В посланиях своих Шмидт делился сокровенными мыслями, советовался с ней, признавался в своих слабостях и как всякий влюбленный мужчина немного приукрашивал собственные достоинства и действия. Он создал для себя желанный образ женщины, влюбился в него, наделив его качествами, которые желал видеть в этом человеке.
Пройдут десятилетия, и переписка Шмидта и Ризберг будет опубликована, на экраны выйдет фильм об этой романтической и трогательной любви. Ну а о том, что просматривалось за фасадом этой романтической истории мы уже с вами говорили.
И. Ризберг скончалась в Москве и похоронена на Ваганьковском кладбище. На надгробии написано: «Здесь покоется прах З.И. Русецкой-Ризберг – друга лейтенанта П.П. Шмидта, героя революции 1905 года».
Смотря на выразительный профиль Иды Ризберг, невольно вспоминается такая же дама типа «вамп» – «подруга» Маяковского Лиля БРИК, подтолкнув поэта к краю пропасти и заслужившая аналогичную надпись на своей могиле…
Несколько отвлеклись от основной темы… Было бы несправедливо не вспомнить теперь и о наших простых борцах из народа, тоже внесших заметный вклад в революционную борьбу.
БЛИЖАЙШИЕ СОРАТНИКИ-«ПОДЕЛЬНИКИ» ПЕТРА ШМИДТА, КТО ОНИ?
Обратимся снова к материалам следствия….
Документ № 3136
Приговор Военно-морского суда Севастопольского порта по делу П.П. Шмидта, С.П. Част-ника, Н.Г. Антоненко, А.И. Гладкова и других участников Севастопольского восстания в ноябре 1905 года.
…Слушая дело об отставном лейтенанте флота Петре Шмидте, крестьянине ГРИГОРИИ ЯЛИНИЧЕ, сыне священника АЛЕКСАНДРЕ ПЯТИНЕ, мещанине ПЕТРЕ МОИШЕЕВЕ, обвиняемых в преступном деянии, предусмотренном ст.51 и 100 Уголовного уложения, высочайшего утвержденного 22 марта 1903 года и о нижних чинах 32-го флотского экипажа, команды крейсера 1-го ранга «Очаков», старшем баталере СЕРГЕЕ ЧАСТНИКЕ…., подшкипере ВАСИЛИИ КАРНАУХОВЕ, сигнальшике ЕФИМЕ КОРЖ…., боцманмате ИСААКЕ УЛАНСКОМ….. обвиняемых в преступных деяниях, предусмотренных 109 ст. Военно-морского устава о наказаниях и ст. 51 и 100 Уголовного уложения.
Обратите внимание, по указанным статьям проходят 45 человек, из них 7 ЕВРЕИ, включая выкреста Пятина, проходят в первой десятке списка, причем, – все семеро из ближайшего окружения Петра Шмидта.
1. … Крестьянин ГРИГОРИЙ ЯЛИНИЧ в том, что стремясь к ниспровержению насильственным путем существующего в России строя, он 12 ноября 1905 года приехал вместе с агитатором кочегарным квартирмейстером Сиротенко на эскадренный броненосец «Пантелеймон», среди команды которого в то время, под влиянием подстрекательства со стороны Сиротенко, уже развивалось брожение против дисциплины и распоряжений начальства, причем Ялинич, по прибытии на броненосец, обратился к собранной команде с речью, носящей противоправительственный характер, и лично принимал участие в поднятии на мачте броненосца красного флага, в знак присоединении команды к общему мятежу. 15 ноября, зная, что отставной лейтенант Шмидт овладел крейсером «Очаков» и стал оказывать содействие Шмидту к достижению намеченной цели, причем, вооруженный револьвером, ездил со Шмидтом и другими вооруженными бунтовщиками на броненосец «Пантелеймон», команда которого успела, до того времени одуматься и вернуться к исполнению долга, и помогал Шмидту овладеть этим броненосцем, говорил речи команде, призывая ее к продолжению мятежа.
Далее, в процессе расследования выясняются обстоятельства, имеющие самое непосредственное отношение к личности простого «крестьянина» Ялинича. «15 ноября, около 3 часов пополудни, 4 матроса с броненосца «Пантелеймон» доставили в морской госпиталь с огнестрельной раной бедра матроса 36-го флотского экипажа Григория Алейникова, которого принял доктор Сечко. У Алейникова на груди была записка, удостоверяющая его личность. 26 ноября лейтенант Веселаго и фельдшер Гергенс, обходя в госпитале больных, опознали в мнимом Алейникове того штатского, который приезжал на «Пантелеймон» 12 ноября и говорил зажигательные речи нижним чинам. Когда же лейтенант Веселаго в то время пытался ему возразить, то штатский сказал названному офицеру: «Вы своим голосом со слезой можете иметь успех». (Звучало это как вызов и явная издевка).
15 ноября штатский с матросской ротой и с лейтенантом Шмидтом приехал с «Очакова» на «Пантелеймон» и принимал самое деятельное участие в свозе офицеров этого броненосца на мятежный крейсер, причем, когда среди матросов боевой роты возник вопрос, брать или не брать на «Очаков» кондукторов, то штатский, переодетый матросом, принял самое горячее участие в обсуждении этого вопроса, после чего кондукторы были тоже свезены на крейсер. В то время, когда лейтенант Шмидт говорил речь команде, раздался выстрел, и штатский упал с прострелянным бедром. Оказалось, что штатский неизвестно с какой целью держал браунинг в руке и нечаянно ранил себя, вследствие того, что кто-то толкнул его в толпе.
Будучи перенесен в судовой лазарет, раненый потребовал к себе «товарища Шмидта», после чего, удалив из лазарета всех присутствующих, о чем-то говорили с ним наедине. По окончании разговора лейтенант Шмидт вышел наверх и приказал нести раненого в госпиталь, снабдив его ярлыком, в коем написать, что штатский – матрос 36-го флотского экипажа Григорий Алейников. Когда раненого везли на шлюпке в госпиталь, то среди гребцов были разговоры, что штатский «самый худший из всех» и что команда собиралась выбросить его за борт.
Опрошенный в качестве обвиняемого уже упомянутый штатский не признал себя виновным и объявил, что он не Алейников, а крестьянин Полтавской губернии, Константиновского уезда, местечка Нефорощи, Григорий Пантелеймонович ЯЛИНИЧ, под фамилией крестьянина Петра Григорьевича Сергиенко привлекался в 1903 году Харьковским губернским жандармским управлением к ответственности за распространение прокламаций, но затем был амнистирован… Утверждал, что добивался свидания со Шмидом в лазарете броненосца, не зная, кто этот офицер, с целью просить об отправке в морской госпиталь. Что же касается удаления всех присутствующих из лазарета, то это было сделано ввиду того, что в лазарете было тесно и мало воздуха и ему было дурно…
Если даже посчитать, что «случайное ранение» Ялинича и не типичный «самострел» по причине нервного срыва, то, вне всякого сомнения, ситуацию с его ранением было решено использовать для внешне вполне легального канала передачи информации, а может быть и документации, на берег, в критической для мятежников ситуации…
Роль Ялинича на всех этапах ноябрьского мятежа была достаточно верно освещена в ходе следствия и ему, наряду с четырьмя главными организаторами восстания также был вынесен смертный приговор, но… ГРИГОРИЙ ЯЛИНИЧ к моменту совершения им «преступного деяния не достиг совершеннолетия». И это его спасло: смертный приговор заменили пожизненной каторгой. При следовании в знаменитый Александровский централ ЯЛИНИЧУ вместе с группой заключенных удалось бежать из тюремного вагона. Об этом факте мы поговорим несколько позднее.
2. Сына священника АЛЕКСАНДРА ПЯТИНА и мещанина ПЕТРА МОЙШЕВА в том, что узнав о начавшемся 11 ноября1905 года восстания нижних чинов Черноморского флота, они прибыли 15-го ноября из Одессы на пароходе в Севастополь, где по требованию Шмидта, переехали вместе с прочими пассажирами на крейсер «Очаков», после чего, убедившись, что крейсер находится во власти мятежников и управляется Шмидтом, который заведомо, с целью ниспровержения насильственным путем существующего образа правления, объявил себя командующим флотом, добровольно остались на крейсере после освобождения задержанных пассажиров и примкнули к Шмидту, причем, чтобы оказать последнему содействие, переоделись в матросское обмундирование, вооружились винтовками и приняли участие в насильственном захвате Шмидтом эскадренного броненосца «Пантелеймон», на котором вместе с другими бунтовщиками, арестовывали командира и офицеров. При этом суд признал, что содействие оказанное подсудимыми ПЯТИНЫМ и МОЙШЕВЫМ было не осуществлено?….
Даже за деревянными, казенными и не всегда логичными фразами следственного дела просматривается исключительно лояльный подход следователей к подсудимым – ведь более, чем очевидно, что ПЯТИН И МОЙШЕВ целенаправленно прибыли из Одессы для активного участия в мятеже, что и следует из материалов расследования. Тем не менее, по конкретным статьям обвинение не состоялось….
3 …Старшего баталера СЕРГЕЯ ЧАСТНИКА, …подшкипера ВАСИЛИЯ КАРНАУХОВА, … сигнальщика ЕФИМА КОРЖА, … боцманмата ИСААКА УЛАНСКОГО в том, что, находясь в составе команды крейсера 1-го ранга «Очаков», начиная с 8 ноября 1905 года, стала обнаруживать дух неповиновения и предъявлять судовому начальству различные требования, касающиеся условий службы, а 12 ноября, когда на берегу в командах флотской дивизии вспыхнул мятеж, направленный против начальства, окончательно вышла из повиновения, самовольно вступила в сношения с мятежниками через депутатов и отказалась выдать, по требованию начальства ударники от орудий и ружья; 14 ноября, когда на крейсере уже не было офицеров, съехавших, ввиду упорного неповиновения команды, на флагманский корабль, приняла приехавшего с берега, для руководства действиями мятежников, отставного лейтенанта Шмидта, который стал направлять ее силы не только к понуждению начальников удовлетворить требования мятежников, касающихся условий службы, но и к содействию революционным партиям, стремящимся к изменению насильственным путем существующего в России государственного строя, вследствие чего освободили арестованных на учебном судне «Прут» чинов бывшего броненосца «Князь Потемкин-Таврическмй», захватили силой эскадренный броненосец «Пантелеймон» и арестовали всех офицеров броненосца, и других начальствующих лиц, наконец, когда по мятежным судам был открыт огонь с эскадры и береговых батарей, стреляли из своих орудий по судам эскадры и по батареям, пока не были принуждены силой прекратить сопротивление; все вышепоименованные нижние чины принимали участие в этих мятежных действиях команды крейсера, причем:
А. Старший баталер ЧАСТНИК 14 ноября, после отъезда с крейсера всех офицеров и кондукторов, взял на себя управление судном и говорил команде речь, возбуждая ее к продолжению бунта; когда Шмидт и другие мятежники привезли на «Очаков» арестованных офицеров, он, ЧАСТНИК встречал их у трапа и объявлял от имени команды, что при покушении на жизнь Шмидта они будут наказаны смертью, делал распоряжения об обыске офицеров и указывал каюты, в которых они должны быть заключены под стражу; после подавления мятежа, будучи снят с «Очакова» на подошедшую шлюпку, держал себя крайне дерзко по отношению к находившемуся на шлюпке мичману Холодовскому, обращаясь к которому говорил: «Теперь вы нас убиваете и судите, а потом мы будем делать с вами тоже, да еще и похуже; не я так другие найдутся, которые за нас отомстят»…
Ж. сигнальщик КОРЖ пытался поднимать ответ на сигналы мятежников дивизии;…
И. подшкипер КАРНАУХОВ возбуждал команду против начальства и, по прибытии на крейсер Шмидта добровольно принял на себя обязанности ревизора…
…Если вернуться к документу № 133, содержащему выдержку из обвинительного акта по делу от 20-25 января 1906 года, то на 9-й странице находим: «Подшкипер ВАСИЛИЙ КАРНАУХОВ исподтишка возбуждал команду крейсера против начальства. Добровольно принял на себя обязанности ревизора (корабельного хозяйственника, заведующего питанием офицеров и личного состава – Б.Н.) на «Очакове» по прибытии туда Шмидта, с которым был настолько близок, что Шмидт однажды пожал ему руку и сказал: «Теперь, товарищ, будем действовать по известному тебе, заранее составленному плану». Вот уж, решит читатель, два пламенных революционера, повстанца, связанные грандиозными планами борьбы за свободу и счастье обездоленного народа…
С планами и задачами Петра Шмидта мы уже имели счастье ознакомиться. О планах КАРНАУХОВА мы узнаем из протокола осмотра письма и записки, найденных на борту миноносца, прибитому волной к Константиновской батарее. Письмо заключено в надорванном конверте, на коем написан адрес – …каро… Новая улица, д. № 5 Иосиф Петрович Щербина, № 4. В письме написано: «Сколько людей мучается от этих кровопивцев, а вы до сих пор не признаетесь; поднимайте флаг социал-демократической партии, и вы будите командиром судна, на котором подымите этот флаг; я теперь ревизор, у нас денег достаточное количество; обижены не будите; арестованных с «Прута» выпустили и пр.». Подпись неразборчива и не разобрана… – Карлов? 15 ноября 1905 года.
Насчет неразборчивой подписи – это следователь явно поторопился и сделал заключение второпях. Элементарный анализ уже известных нам фактов указывает на единственно возможного отправителя письма – КАРНАУХОВА. Даже, казалось бы, критическая ситуация на мятежном корабле не является помехой для решения меркантильных, шкурных проблем, – вожделенная цель, руководство корабельным хозяйством, контроль корабельной кассы, с попутным привлечением к борьбе новых идейных борцов против «кровопивцев». Да, характерные национальные черты неистребимы. Оказывается В. КАРНАУХОВ-КРАУХОВ, – старинный сослуживец Петра Шмидта, в качестве шкипера плавал вместе с ним на пароходе «Олег», о чем оставил любопытные воспоминания…
Я спешу успокоить читателя в том, что не собираюсь цитировать все 16 толстенных томов следственных дел по ноябрьскому восстанию, более того, я даже не берусь подробно знакомить вас с Обвинительными актами по делу…. Если у кого и возникнет такая отчаянная цель, то такой подвиг совершайте в одиночку. Я же, поверхностным просмотром отдельных томов обвинительного заключения, выхватил отдельные выдержки из монотонного текста, – выдержки, призванные подтвердить степень участия в мятеже ЕВРЕЕВ.
Представители этой нации на протяжении последних ста лет исключительно гордились своими революционными заслугами, вот я и способствую тому, чтобы страна в очередной раз вспомнила о своих героях, о их исключительном вкладе в грядущее торжество «ИХ» МИРОВОЙ РЕВОЛЮЦИИ….
Просматриваем дальше материалы обвинительного акта: «Боцманмат ИСААК УЛАНСКИЙ играл видную роль на «Очакове» во время пребывания там Шмидта и подписывал увольнительные билеты съезжающим с крейсера нижним чинам. По показанию нескольких свидетелей он исполнял обязанности старшего офицера на крейсере. По приложенной к делу в качестве вещественного доказательства записке, где находился список бывших тогда на «Очакове» должностных лиц, он значится командиром (видимо, с другим фигурантом, баталером ЧАСТНИКОМ, так до конца и не поделили ответственные должности –Н.Б.) Протоколом осмотра билетов, представленных сигнальщиком Бендосенко, фельдфебелем Михайленко и машинистом Дмитренко, обнаружено, что эти билеты выданы упомянутым нижним чинам от крейсера «Очаков» на съезд с судна, причем на каждом против оттиснутой штемпелем подписи «Старший офицер капитан 2 ранга» – имеется подпись, сделанная от руки чернилом – «Уланский» (ч. 4, стр. 176).
Вот вам еще один пример неистребимого стремления к власти, к управлению, – стремление, которое, порой, зашкаливает над доводами рассудка, чувством страха.
Чтобы по этой, наиболее заметной группе наших фигурантов окончательно навести резкость, имеет смысл ознакомиться с воспоминаниями одного из активнейших участников восстания ИСААКА УЛАНСКОГО: «Вскоре после казни Шмидта и его сподвижников нас, осужденных на каторгу, заковали в ручные кандалы и отправили в Самарскую пересыльную тюрьму. Через месяц мы переезжали в тюремном вагоне в знаменитый Александровский централ. На железнодорожных станциях узников самодержавия радушно встречало население. Местные социал-демократические организации, в пределах возможного, делали все, чтобы как-то облегчить участь революционеров.
В Челябинске, упросив охрану, к нашему вагону подошла женщина и передала нам туесок с молоком. Эта женщина еще долго стояла на перроне вдали от вагона и, сложив пальцы, правой рукой делала движение как бы вывинчивая пробку. В пути мы выпили молоко и, когда перевернули туесок вверх дном, то на нем заметили шероховатый стерженек. Повернули его и обнаружили тайничок, в котором были вложены тонкие ножовки.
Мы сразу принялись пилить решетки и кандалы. Закончили эту тяжелую работу под Красноярском, когда уже появилась река Енисей. Первым прыгнул на ходу я, вторым матрос Иван Задорожный, студенты Пятин и Мойшеев, а последним прыгнул портовый рабочий Ялинич».
Даже при большом желании, трудно поверить в то, что в специализированном тюремном вагоне, разделенном на шесть секций, в каждой из которых находилось по пять арестантов, именно в секцию с нашими фигурантами был «случайно» передал туесок с секретом. В журнале «Каторга и ссылка» за 1922 год, в статье, посвященной памяти первой русской революции, четко и определенно говорится, что подготовкой побегов по трассе следования эшелонов с осужденными по делу о Севастопольском восстании, занималась специальная группа социалистов-революционеров, мужественную «сибирячку», передавшую туесок звали Зоя КОГАН, на станционном перроне ее страховали ЛЕВ ЛИБЕРМАН и МАТВЕЙ КАЦ. Старший в группе оцепления в районе остановки «нашего» вагонзака № 6 был вахмистр Мечислав Рогальский. Во всех последующих публикациях, освещающих этот эпизод, заслуга в организации побега, по известным причинам, приписывалась социал-демократом, да и участники назывались уже совершенно другие.
Может быть поэтому, невзирая на «несомненные заслуги» перед революцией, в 1928 году навсегда исчез на Соловках РОГАЛЬСКИЙ, видимо; не пережили многочисленных «чисток» левые эсеры – ЛИБЕРМАН, КАЦ и КОГАН. Но, как оказалось, что у вызволенных из царской неволи потенциальных каторжан, не все в жизни сложилось благополучно. Так, видимо, разобравшись в специфических деталях операции с побегом, следователь НКВД в 1937 году поставил к растрельной стенке «мемуариста» ИСААКА УЛАНСКОГО. По остальным участникам побега: ГРИГОРИИ ЕЛИНИЧЕ, ЕЛЕКСАНДРЕ ПЯТИНЕ, ГРИГОРИИ МОЙШЕВЕ и ИВАНЕ ЗАДОРОЖНОМ достоверной информации нет.
Я обращаю здесь ваше внимание лишь на том, что побег из эшелона был организован ЕВРЕЯМИ и только для ЕВРЕЕВ – активных участников восстания. Матросу Ивану Задорожному крупно повезло, что он оказался в одной компании с такой богоизбранной публикой.
Далее, просматривая материалы судебного расследования, встречаем:
… Ефрейтор 49-го пехотного Брестского полка ЯКОВ КИРШЕНШТЕЙН играл заметную роль, будучи в числе руководителей мятежа. Он был депутатом от мятежников полка в дивизии. К нему приводили арестованных за несочувствие мятежу, и он решал, кто из них может быть освобожден и кто должен содержаться под стражей. В дни мятежа он выдавал за своей подписью пропускные билеты для выхода из казарм флотской дивизии. Еще до возникновения мятежа он, КИРШЕНШТЕЙЕН, вел агитацию к мятежу среди нижних чинов своей 15-й роты… Рядовые той же роты ШЛЕМА ЛИНДЕ и НАХИМ МИЛЕВСКИЙ добровольно примкнули к мятежу и ночью не пошли вместе с нижним чинами в лагерь своего полка, а ушли в казармы флотской дивизии, где и были арестованы по подавлении мятежа.
… Ефрейтор ГИРЩ ГОЛЬДВАССЕР, утром 13 ноября, оставаясь в казармах своего полка, когда полк еще не прибыл из лагеря, он, ГОЛЬДВАССЕР, говорил матросам-мятежникам, пришедшим из дивизии, что в цейхгаузе пока есть патроны, и советовал их им взять…
Просматривая материалы обвинительных актов, списки привлеченных к уголовной и дисциплинарной ответственности матросов флотских экипажей и нижних чинов гарнизонных полков и батарей, приходишь к однозначному выводу, что практически все военнослужащие-евреи в той или иной степени участвовали в мятеже. Большинство из них, при этом, играло руководящую или активную роль.
Говоря о евреях, служивших на крейсере «Очаков», то в своем большинстве они имели старшие унтер-офицерские звания, занимали по своему уровню ответственные должности. Я не думаю, что они были посвящены в глобальные задачи сионистских организаций, но то, что они являлись активнейшими пособниками этих специфических структур, несомненно. Трудно поверить в то, что севастопольская организация сионистов, действующая совершенно открыто, позволявшая себе возлагать «свои» траурные венки жертвам расстрела у тюрьмы, – оставила бы без внимания и соответствующей проработки своих единоверцев, служащих на кораблях эскадры и имеющих, по своему служебному положению, частый сход с кораблей….
Деятельность гражданских лиц, подготовивших мятеж в ноябре 1905 года в Севастополе и принявших в нем непосредственное и самое активное участие, просматривается в материалах расследования по каждому из числа привлеченных к делу в качестве обвиняемых…
«ПОМОЖЕМ МОРЯЧКАМ ГЛОТНУТЬ СВОБОДЫ»...
Из письма Антонова-Овсеенко севастопольским социал-демократам
Документ № 154
Обвинительный акт по делу второй и третьей групп участников
Севастопольсконго восстания
24 мая 1906 г.
ВОРОНИЦЫН И.П. – главное лицо, подготовлявшее и организовавшее вооруженное восстание нижних чинов в г. Севастополе в ноябре 1905 года. С самого начала мятежа, как член РСДРП и как представитель организации рабочих он вступил в состав заседавшего во флотских казармах мятежного комитета руководящего общим движением. Председательствуя в этом комитете, он вошел в непосредственную связь с уволенным со службы лейтенантом Шмидтом для объединения действий мятежников на захваченных судах и в казармах дивизии. В дни мятежа он говорил на митингах речи мятежникам, в которых призывал их к вооруженному восстанию против существующего государственного строя и убеждал биться до последней капли крови; говорил в речах о необходимости лишить государя императора престола и о необходимости учреждения после этого республики. Когда 11 ноября в дивизию прибыла боевая рота, он, ВОРОНИЦЫН, настоял на обезоружении офицера этой роты. Он водил матросов в Брестский и Белостокский полки и призывал нижних чинов этих полков присоединяться к матросам и сообща участвовать в восстании. 15 ноября после полудня он перешел на контр-миноносец «Свирепый», проходил вдоль эскадры и когда он стрелял по войскам, подавляющим мятеж. По подавлении мятежа он был найден в носовом трюме «Свирепого» и арестован.
От смертной казни И. ВОРОНИЦЫНА спасло лишь то, что на момент вынесения приговора ему не исполнился 21 год, – по причине «несовершеннолетия» смертная казнь меньшевику Вороницыну была заменена каторгой.
КАНТОРОВИЧ ГОДЕЛЬ ЛЕЙБОВИЧ – состоя членом РСДРП, вошел в состав мятежного комитета, заседавшего в дивизии, и был ближайшим помощником главаря движения – Вороницына. Стоя на стуле, говорил на митинге речи, в которых призывал матросов предъявить целый ряд требований экономического, служебного и политического характера, с требованием Учредительного собрания во главе. Говорил о необходимости отобрания и распределения между неимущими государственных казенных земель и монастырских сумм.
Для обеспечения большего успеха своим речам он, КАНТОРОВИЧ, 14 ноября переоделся в матросское платье, а после обеда произносил возбуждающие речи уже под видом нижнего чина. 15 ноября вместе с другими мятежниками прибыл из распорядительного комитета в порт, в бухгалтерию, и потребовал от бухгалтера Масловского открыть кассы с казенными деньгами, что Масловским и было исполнено. При разграблении портового артиллерийского магазина он вместе с ТЮПАЛОВЫМ руководил захватом находившегося там оружия. По подавлении мятежа, переодетый в матросское платье он, КАНТОРОВИЧ был арестован в казармах флотской дивизии.
РУВАНЦЕВ К.Ф. (он же ТЮПАЛОВ). С самого начала мятежа принял в нем самое деятельное участие. Состоя в музыкантском хоре, он 12 ноября, когда мятежники потребовали музыку, взял свой инструмент из разбитого мятежниками шкапа, добровольно ушел с ним к бунтовщикам, исполняя все распоряжения заседавшего в помещении дивизии мятежного комитета. Тюпалов выдавал пропуски на выход из помещений флотских казарм, выгонял людей на митинги и подстрекал к принятию участия в мятеже матросов; на поверке поверял людей и записывал в нетчики.
12 ноября, после того, как мятежники, пройдя с музыкой и красными флагами по городу, возвратились в казармы, Тюпалов на крыльце экипажа упал в обморок, а затем, когда был приведен в чувства, то он, махая фуражкой, закричал: «Да здравствует Россия, не надо нам царя!». 13 ноября, когда в дивизию приехал капитан 2 ранга Каськов, с полученной от государя императора телеграммой, то он, ТЮПАЛОВ, вскочив на стул, сказал окружавшим его мятежникам: «Не верьте этому офицеру, он все врет. Выгнать этого офицера за ворота».
При разграблении портового артиллерийского магазина он, ТЮПАЛОВ, вместе с КАНТОРОВИЧЕМ, руководил захватом оружия, приказывая забирать все то, что попадается под руку.
МАЗИН А.М. – принимал деятельное участие в мятеже с момента его возникновения. 11 ноября, во время обезоруживания в дивизии прибывшей с броненосца «Синоп» боевой роты, он говорил команде речь; когда же лейтенант Ратьков хотел в свою очередь обратиться к той же команде с речью, для чего встал на стул, то он, МАЗИН, не давая лейтенанту Ратькову говорить, сказал матросам, чтобы они убрали этого офицера, обезоружили его и убили. 15 ноября во время стрельбы, открытой войсками по мятежникам, носил из порта винтовки и патроны и, раздавая мятежникам их, кричал: «Товарищи, вооружайтесь».
По подавлении мятежа, заключенный в тюрьме, он, МАЗИН, запугивая угрозой других, убить, требовал от других арестованных за соучастие в восстании, чтобы они молчали о том, чему были свидетелями во время происходившего там мятежа.
ГЕНКИН И.А.Ш. – принимал деятельное участие в мятеже, получая указания непосредственно от Вороницина. 15 ноября он переоделся в 28-м флотском экипаже в матросскую одежду. После открытия стрельбы по казармам флотской дивизии он, ГЕНКИН, носил из порта винтовки и патроны и, раздавая их, кричал: «Товарищи, вооружайтесь». После подавления мятежа, заключенный в тюрьму, он, запугивая угрозой убить, требовал от других арестованных за участие в восстании, чтобы они молчали о том, чему были свидетелями в дивизии во время происходившего там мятежа.
Вы, наверное, обратили уже внимание на то, что текст обвинительного заключения на ГЕНКИНА и на МАЗИНА практически совпадает… Во первых, это вызвано тем, что перед следователем проходили десятки обвиняемых и действия многих из них в процессе мятежа действительно совпадали.
ГРАНОВСКИЙ КИЛЬМАН С. Перед открытием стрельбы 15 ноября находился во дворе флотских казарм среди мятежных матросов, что видел арестованный в 28-м экипаже указатель КОМАРОВСКИЙ, а когда началась стрельба, то он ушел вместе со всеми в казармы. Того же числа вместе с другими он, КИЛЬМАН ГРАНОВСКИЙ, носил оружие из порта в дивизию…
… ФРЕНКЕЛЬ М.А. Открыто сочувствовал мятежу. 15 ноября после патриотической манифестации, когда нижние чины на Северной стороне, пропев молитву за царя, закричали «ура», он, ФРЕНКЕЛЬ, обратясь к нижним чинам, сказал им: «Дураки, чего кричите «ура», кому кричите?». Арестованный сейчас же нижними чинами, он, ФРЕНКЕЛЬ, был ими обыскан, причем, у него была найдена преступного содержания прокламация, точно такая же, как и найденные за полчаса до его арестования, разбросанными на батарее № 4.
… БЕРГ Б.М. Принимал несомненное участие в организации мятежа, что видно из его письма к зятю, ВЛАДИМИРУ ФРЕНКЕЛЮ, в котором он пишет, между прочим, что он был занят подготовкой флота и войска к бунту, и участвовал в бою, окончившимся неблагополучно, вследствие измены части флота, и теперь он не может выехать, потому что он, как член партии социалистов – революционеров, должен приступить к новой подготовке войск для решительного боя, причем, в этом письме указано, что если бы не было измены флота, ТО БЫЛА БЫ ОБРАЗОВАНА ФЕДЕРАТИВНАЯ РЕСПУБЛИКА…
Не правда ли, любопытную информацию дает в своем послании «товарищ» БЕРГ «товарищу» ФРЕНКЕЛЮ? Это очередной раз убеждает нас в том, что все партийные БЕРГИ, ФРЕНКЕЛИ, ГЕНКИНЫ и иже с ними, в части касающейся, все-таки были посвящены в планы Одесского еврейского комитета….
Здесь следует учесть и то, что в рутинном процессе следствия по каждому из многих пунктов обвинения проходили десятки, а то и сотни человек; практически под каждой парой листков десятки подписей свидетелей, да и сами свидетели по другим пунктам обвинения являлись обвиняемыми…
Только по первым дням работы следственной комиссии проходило более 1600 матросов. Но это были только те, коих задержали и арестовали в стенах флотских казарм. И это при том, что с первыми залпами картечи по казармам, залповой стрельбы по окнам казарм батальонов Брестского и Белостокского полков, сотни матросов, особенно из тех, кому при раздаче не досталось оружия, целыми группами, в десятки и сотни человек, устремились по крутым склонам в порт, в надежде выбраться оттуда за пределы города.
Успешно же вырваться из блокированного войсками Севастополя удалось нескольким сотням наиболее отчаянных моряков, остальных в течении нескольких дней отлавливали и под конвоем препровождали в Севастополь, к месту проведения следствия… На успех при побеге могли рассчитывать лишь те, кто имел партийные явки, знакомых и родственников в Севастополе и в окрестных селениях. Все они перешли на нелегальное положение, некоторые даже пересекли границу. Сердобольные жители окрестных сел и деревень снабжали беглецов одеждой и продуктами, способствовали уходу их из опасной зоны. Матросов искали повсюду стражники с собаками, полицейские агенты; «сдавали» их законопослушные и богобоязненные хуторяне, немецкие колонисты; затравленные как дикие звери некоторые из них прятались в пещеры и подземелья.
Внучка А. Максимова – Е.Н. Торбина через много десятков лет свидетельствовала, что Алексей Андреевич прятал на усадьбе в Хомутовой балке скрывавшихся «очаковцев». Однако в 1908 году, когда началась активная травля Максимова данное обстоятельство властям доказать не удалось. По человечески их было жаль, – соблазненных призрачными обещаниями свободы и справедливости, обманутых, брошенных под пули и картечь, а, в конечном счете, отправленных в дисциплинарные батальоны, а в особых случаях и на каторгу. Многие из них, в процессе дознания, следствия и судебного разбирательства «прозрели» и без особого нажима давали показания на организаторов мятежа, особенно из числа гражданских лиц.
Другие, напитавшись антигосударственной пропаганды, ожесточились, дерзко вели себя в ходе следствия, и, как правило, понесли наказание, значительно превышающее степень их фактической виновности. В сложном положении оказались офицеры флота, начиная с экипажных командиров и кончая самым молодым мичманом. С одной стороны ожесточившаяся, мощная, матросская масса развращенная антиправительственной, антиофицерской пропагандой; вышедшая из повиновения и готовая все смести на своем мятежном пути. С другой стороны, – чувство своей ответственности за все то, что произошло на флоте, ожесточение к тем, кто подготовил и организовал мятеж.
В ходе дознания и следствия офицеры, с одной стороны, должны были соблюсти требования корпоративной офицерской, дворянской солидарности, в борьбе с крамолой в матросской массе, с другой стороны, многим из них было по-человечески жаль своих подчиненных, из крестьян и рабочих, пошедших на поводу у профессиональных агитаторов, у сознательных, непримиримых врагов существующего строя. Вникнув в ходе дознания и следствия, в суть потаенных причин мятежа, в национальную окраску подавляющего большинства организаторов и руководителей мятежных, антиправительственных действий, большинство офицеров вполне четко определили свое отношение к евреям, как самой массовой группе агитаторов и организаторов провокаций и беспорядков.
Отношение основной массы морских офицеров к этой щепетильной проблеме четко выразил в своих выводах по произошедшим событиям командующий флотом адмирал Чухнин. Об этом уже шла речь и приводились документальные подтверждения. Скажу только, что реальная оценка обстановки, в том числе и по национальному аспекту, правильные выводы и грамотные рекомендации по выходу из революционного кризиса, – все это стоило Чухнину жизни.
Многие офицеры, особенно старшего звена, после описываемых событий, поплатились карьерой, вынужденно выйдя в отставку, а такие как выкрест Сапсай, на первый взгляд, «замазанные» по уши, наоборот, сделали карьерный рывок… Без особой огласки, перевели в Сибирскую флотилию капитана 2 ранга Глизяна. Но от судьбы, пожалуй, не скроешься и на другом конце света, во время антиправительственных выступлений во Владивостоке, командир крейсера, капитан 1 ранга Глизян, в сильном душевном волнении, покончил с собой. Вот уж, воистину, чудны дела твои, Господи…
МЕРЫ, ПРЕДЛОЖЕННЫЕ ДЛЯ ОЗДОРОВЛЕНИЯ ОБСТАНОВКИ
В СЕВАСТОПОЛЕ И НА ЧЕРНОМОРСКОМ ФЛОТЕ
Ранее я знакомил вас с ходом экстренного совещания командиров частей и кораблей, проводимого адмиралом Г. Чухниным утром 13 ноября. Так вот, следующее совещание такого же уровня проходило 14 ноября на борту флагманского броненосца «Ростислав». Оно имело далеко идущие последствия для некоторых его участников. Группа офицеров выступила с требованием выработать петицию к государю с предложением удовлетворить требования матросов. Под ней подписалось 86 человек. В 1906 году большинство инициаторов послания будут уволены со службы и некоторые преданы суду.
Самое любопытное в этой истории то, что один из инициаторов создания этого документа, после передачи его в Министерство, не только не пострадал, но более того, сделал карьерный рывок. Посланцем этим явился лейтенант Немитц. Именно этот визит в Морское министерство способствовал тому, что, благодаря контактам в ближайшем окружении министра, инициативный лейтенант, по сути, служивший до тех пор на первичных должностях, в 1908 году был востребован в создаваемый Морской Генеральный штаб…
До марта 1917 года мало кто из окружения капитана 1 ранга Немитца знали и о том, что в 1905 году он выступал защитником от флота на суде над руководителями мятежа на транспорте «Прут», и уже тогда зарекомендовал себя сторонником демократических преобразований на флоте…
Удивительно еще и то, что в ноябре 1905 года столь демократично о себе заявивший лейтенант Немитц, не вышел на контакт с основным нашим фигурантом – лейтенантом Петром Шмидтом, как это сделал их общий знакомый и сослуживец – лейтенант Вердеревский. Было бы очень неплохо, если бы воспоминания, написанные вице-адмиралом А.В. Немитцом и существенно дополненные его приемной дочерью, не пылились на полке спецхрана библиотеки музея Обороны Севастополя, а были бы опубликованы, не отрывками, как практиковалось до сих пор, а полностью.
В 1950-60-е годы, когда адмирал проживал на улице Луначарского а я, рядом – на улице Садовой, то меня, не в меру любознательного школьника, а затем и первокурсника ВВМУ, поражала столь очевидная загадочность и таинственность судьбы «того контр-адмирала Временного правительства, который за 50 лет Советской власти вырос до вице-адмирала». Конечно, достопочтенный ветеран немного лукавил – вице-адмиралом он стал еще в 1941 году. Знать, что жизнь настолько скоротечна, записывал бы за ним каждое слово, но в те годы меня больше интересовали его многочисленные альбомы фотографий…
Большая часть содержавшихся под следствием и судом матросов, продолжали находиться на положении арестантов в своих же экипажных казармах под охраной караулов из состава Брестского, Белостокского и Виленского полков. Из казарменного корпуса, и поныне числящегося под № 26, была попытка массового побега через разветвленные подземные коммуникации, находящиеся под казармами и имеющими выход в порт. Из жилых помещений первого этажа команды был сделан подкоп и проведена соответствующая подготовка к побегу. Но произошла утечка информации – охрана значительно усилена и побег не состоялся.
Да, похоже, что и желающих усугубить свое положение побегом из-под стражи было немного.
Небезынтересно узнать, какие причины мятежа на Черноморском флоте усматривали представители власти? Оказывается, самые разнообразные и порой неожиданные.
Начнем с человека, совершенно далекого от флота, от его проблем, да и призванного в Севастополь в качестве командующего, не побоюсь этого определения,- карательными войсками, – генерал-лейтенанта Меллера-Закомельского.
Так вот, в развитии своего доклада царю, генерал указывал на меры, по его мнению, препятствующие в дальнейшем повторению ситуации, приведшей к ноябрьскому восстанию.
«… Для предотвращения на будущее время возникновения мятежа полагал бы необходимым принять нижеследующие меры:
1. Расформировать Черноморский флот, начиная с адмиралов, штаб- и обер-офицеров, не оказавшихся на высоте положения. Убедился, что есть отличные офицеры, нужен только тщательный, умелый выбор.
2. Из команд оставить только вполне благонадежные.
3. Держать людей на кораблях и по возможности никого на берегу.
4. Новобранцев не присылать, пока предыдущее не будет выполнено.
5. Местопребывание главного командира Черноморского флота перенести в Николаев.
Все офицеры жалуются на дискредитирование их власти в глазах команд вице-адмиралом Чухниным, а команды – на дурное довольствие и обмундирование, несмотря на достаточные отпуски из казны, благодаря злоупотреблениям портового начальства.
6. Командиры судов и экипажей не знают свих людей и даже способности и годности своих офицеров, вследствие постоянных перемещений тех и других с одного судна на другое. Это существенно важно устранить.
7. Сомкнуть горжи береговых батарей и устроить в них казармы для рот крепостной артиллерии.
8. Построить господствующее над городом и рейдом сильное укрепление с могущественной артиллерией, безопасное от атаки открытой силой, с постоянным гарнизоном.
9. Обезопасить все склады боевых припасов, оружия, мин и самый порт стенами и решетками от внезапного нападения.
10. Усилить гарнизон, приведя полки и крепостные батальоны в военный состав, и обратить внимание на пополнение их благонадежными новобранцами.
11. Сосредоточить власть военную и гражданскую исключительно в лице коменданта крепости.
12. ВЫСЕЛИТЬ ВСЕХ ЕВРЕЕВ ИЗ КРЕПОСТНОГО РАЙОНА.
13. Земли, принадлежащие морскому ведомству, раздать русским крестьянам на правах собственности, увеличив тем благонадежный элемент в крепости.
14. Морские казармы отдать пехоте.
15. Квартиры для всех командиров и офицеров выстроить при казармах своих частей. Такой мерой достигается возможность вызвать в наикратчайший срок войска по тревоге и обеспечить безопасность офицерских семейств.
Генерал-лейтенант барон Меллер-Закомельский
ЦГИАМ, ф. 543, д. 548, лл. 6-11.
Опубликовано в книге «Революция и самодержавие» 1928 г. стр. 92-98.
Я не собираюсь комментировать эти, с позволения сказать, рекомендации, часть которых пп. 1, 4 и 14, просто абсурдны; пп. 5 и 11 – выходят за рамки компетентности общевойскового генерала; в то же время пп. с 7 по 11 исключительно важны и частично будут реализованы при усовершенствовании структуры Севастопольской крепости. Я же заостряю внимание на безапеляционом требовании п. 12, оставляя его без комментариев.
В фонде Царскосельского дворца, среди материалов, имеющих отношение к ноябрьскому восстанию в Севастополе, имеется документ без заглавия, начинающийся словами:
… Следствие по делу «протокола» выяснило, что причинами мятежных движений в Черноморских командах были следующие обстоятельства:
1. Революционная пропаганда в Севастополе среди войск и флота. Севастополь был долгое время местом ссылки поднадзорных. ОБИЛИЕ ЕВРЕЕВ.
2. Неудовлетворенность современного морского воспитания.
3. Недостаток офицеров и назначение тех же из них на несколько должностей одновременно, вследствие чего невозможность добросовестного отношения их к службе.
4. Недоверие нижних чинов к офицерам, коренящееся в социалистическом направлении современной крестьянской молодежи и фабричного населения на почве экономической на юге России. Недоброжелательные чувства и недоверие к помещикам и капиталистам переносят на офицеров при поступлении на службу.
5. Недоверие офицеров к нижним чинам вследствие чрезвычайной скрытности и исполнительности по службе агитаторов революционной пропаганды среди нижних чинов.
6. Сравнительно большая развитость умственная и большая восприимчивость южан, из которых комплектуются черноморские команды.
7. Взаимное недоверие гл. командира адмирала Чухнина и начальников его сотрудников, увеличивающееся неприветливым характером адмирала, встречающего глухое сопротивление в подчиненных в деле укрепления дисциплины.
8. Отсутствие сознания военных целей Черноморского флота и международного соревнования, вследствие закрытия проливов и характера местного флота.
9. Морской ценз, выдвинувший при общей нивелировке способностей офицеров, особую группу черноморских офицеров из Николаевских юнкерских классов – хуторян, занимающихся более своими имущественными делами, чем флотом.
10. Двоевластие между морскими и военными властями в исключительных обстоятельствах. Передача власти генералу Меллер-Закомельскому, а затем коменданту крепости при осадном ее положении умалили значение главного командира Черноморского флота и его обаяние.
11. Чрезмерное развитие береговой службы в ущерб строевой службе.
12. Некоторые бытовые условия черноморских команд, а именно женатые нижние чины, которых очень много, и семьи которых живут на Корабельной слободке.
Необходимо Черноморской эскадре плавать круглый год, подготовляя, при этом, двойной комплект команд по специальностям. В казармах оставлять лишь новобранцев и переходящие команды не плавающих судов.
Увеличение плавания на весь год и сокращение сроков службы во флоте сократят поселение семей нижних чинов черноморских команд в Севастополе. Об обеспечении нижних чинов, находящихся на службе, живущих в Севастополе, следует позаботиться.
ЦГИАМ, ф. 543, ед.хр. 113, лл. 21-25. Подлинник.
Судя по форме вышеприведенного документа и его содержанию, скорее всего, левый столбик – это проблемные вопросы, поставленные инициативной группой офицеров Черноморского флота перед Морским министром; правый столбик – черновые наброски ответов на поставленные вопросы…
По моей версии, именно с этим документом в столицу был «делегирован» лейтенант А.В. Немитц. Есть основания предположить, что основываясь, в числе прочих, и на этом документе, морской министр вышел с докладом к Императору с предложениями по реформированию флота Российской империи. Этот факт отражен в воспоминаниях Г.В. Цивинского «50 лет в императорском флоте», изданных издательством «Ориент» в 20-х годах в Риге и обнаруженных к-том ист. наук В. Симоненко среди документов Российского государственного архива ВМФ. Более подробно с конкретным эпизодом можно ознакомиться в статье газеты «Флаг Родины» от 13 ноября 1997 года.
В нашу с вами задачу не входит обсуждение проблем по возрождению военно-морского флота России по программам принятым после 1905 года – нам важно в этом документе то, что первый же пункт рассмотренного документа обращает наше внимание на ОБИЛИЕ ЕВРЕЕВ и ИСПОЛЬЗОВАНИЯ СЕВАСТОПОЛЯ КАК МЕСТА ССЫЛКИ ПОДНАДЗОРНЫХ.
Оба отмеченных факта, по сути своей, переплетаются и дополняют друг – друга. Евреи, проживающие в Севастополе, в силу национальных своих особенностей, с давних времен, были постоянной головной болью у властей Севастополя и не вызывали большой радости у коренного населения главной базы флота. Занимаясь ростовщическими операциями, мелкой и средней торговлей, занимаясь кустарными промыслами, они часто бывали не в ладу с законами; работая на предприятиях, обеспечивающих флот, держались обособленными группами, часто конфликтовали с администрацией. Многодетные еврейские семейства, имея многочисленную родню по всей черте оседлости от Белоруссии до Николаевской, Херсонской и Одесской губерний, давали в Севастополе пристанище многим своим единоверцам, высланным из городов центральной России за антиправительственную деятельность. Те, в свою очередь оказывали разлагающее влияние на местную еврейскую молодежь.
Порочный, воинственно настроенный против существовавшего государственного устройства России, круг замыкался, воспроизводя из своей среды образованную, агрессивно настроенную, вечно всем недовольную, четко политически ориентированную когорту политических агитаторов, пропагандистов и боевиков за социальные, экономические и политические права, прежде всего, богоизбранного народа…
Итак, серьезной причиной нестабильной социальной и политической обстановки в Севастопольском градоначальстве по выводам комиссий и правительственных инстанций, явилась насыщенность региона социальноопасным контингентом, основной питающей средой которого были ЕВРЕИ. Генерал-лейтенант Меллер-Закомельский, в своем докладе императору среди мер оздоровления обстановки, в 12-м пункте рекомендаций был по-прусски прямолинеен: «ВЫСЕЛИТЬ ВСЕХ ЕВРЕЕВ ИЗ КРЕПОСТНОГО РАЙОНА». И требование это было вполне обосновано. Среди матросских и солдатских масс; среди большей части населения Севастополя, в той или иной степени соучаствовавших в севастопольских событиях, фигура агитатора-пропагандиста – боевика – провокатора однозначно ассоциировалась с ЕВРЕЕМ. На то были все основания по уже оговоренным причинам.
Это, скажите вы, – все теоретические измышления, не имеющие конкретного документального подтверждения. Поэтому, извольте ознакомиться с конкретными фактами:
ОБСТАНОВКА В СЕВАСТОПОЛЕ И НА ФЛОТЕ
ПОСЛЕ ПОДАВЛЕНИЯ ВООРУЖЕННОГО МЯТЕЖА
Общее руководство социал-демократическими кружками на Корабельной стороне возглавляла студентка Бестужевских курсов ЕКАТЕРИНА БИБЕРГАЛЬ, которая за участие в демонстрации студентов в столице, в апреле 1901 года была выслана под гласный надзор полиции в Севастополь. Деятельность этих кружков была исключительно насыщенной. Так, 19 февраля 1903 года в Троицкой балке состоялось собрание активистов, – 29 рабочих и матросов. Некоторые рабочие – участники этой сходки – в ночь на 28 февраля при очередном собрании были арестованы. Среди них, – ЯКОВ ГУРТОВОЙ, МОРДКО ТРЕЙГЕР, ЗЕЛИКА РУМАНОВ… («Севастополь выходит на баррикады» А. Тимофеев, из-во Таврия, Симферополь, 1979 год.)
Деятельность подобных политических кружков, была под контролем у полиции и не вызывала большой тревоги у городских и флотских властей. Большею озабоченность вызывала деятельность тех же групп, но по созданию уже, так называемых, «боевых дружин». Это уже больше относилось к периоду осени 1905, весны 1906 годов. «Так, ответственной за народную охрану города была выдвинута(?) ВОЛЬСКАЯ, а непосредственно возглавил процесс формирования дружин ШИМАНСКИЙ. Рабочие дружины быстро освоили свои обязанности и взяли охрану города в свои руки. Полиция, жандармерия, казаки и военные патрули исчезли с улиц».
Архив Музея революции, Ф. Д – 7-22, № 6393, Инв. № 3 с. (1630).
Ну, вот и разобрались, оказывается за приветливым именем «Наташа» в партийных списках значилась ВОЛЬСКАЯ. Что же ты, «Наташа», не осталась во флотских казармах, вечером 15 ноября, когда по ним хлестала жестокая картечь, не пошла на суд и на каторгу вслед за увлеченной тобой, доверчивой матросской братвой? Правильно, не женское это дело стрельба, да каторга…, а вот революционная агитация и провокации – совсем другое дело.
Какая же основная идея была заложена при формировании боевых дружин? Чем занимались дружины кроме поддержания общественного порядка в городе?
… В доме № 5 по Лабораторному шоссе устраивались собрания большевистской военной организации. Здесь была создана боевая дружина из рабочих, которая не раз предотвращала ЕВРЕЙСКИЕ ПОГРОМЫ…
… Возглавлял портовую организацию студент АЛЕКСАНДР СКРЫПНИК, активно работали в ней АЛЕКСАНДР ЦЕГЕР, работница портовой конторы МАРИЯ ДЕМЕРТ, столяр МАКСИМ ПАВЛОВСКИЙ… Участник и руководитель боевой дружины П.Ф. ШИМАНСКИЙ вспоминал: «Черносотенцы стали собираться на площади городского рынка. При содействии полиции они готовились совершить ПОГРОМ. Прибывшая вооруженная рабочая дружина рассеяла их».
Газета «Маяк Коммуны» от 18 мая 1935 года.
Здесь какие-либо комментарии излишни.
Вернемся теперь в Севастополь декабря 1905 года. Казалось бы, антиправительственный мятеж на флоте подавлен, – арестованных в Лазаревских казармах матросов терзают жандармы и военные следователи; первые сотни матросов уже пополнили ряды дисциплинарных батальонов… А что же творят основные инициаторы перерастания протестной матросской «бучи» в антиправительственную политическую акцию? Как они комментируют ноябрьские события?
Документ № 11
Воззвание Севастопольского комитета РСДРП к гражданам города
о провокационных действиях командования Черноморского флота во время событий
15 ноября 1905 года. Граждане!
Еще не успела засохнуть кровавого дня 15 ноября кровь матросов, предательски пролитая царскими слугами Неплюевыми и Закомельскими, как уже преступные души убийц страшатся справедливой народной мести. Убийцы торопятся отвести народный гнев от себя и спешат свалить вину кровавого дня 15 ноября на других. В подлых клеветнических воззваниях и обращениях они пытаются убедить народ, что в расстреле матросов виновны ЕВРЕИ, интеллигенция и социал-демократы, словом, все, только не действительные виновники.
Чего добивались матросы и солдаты? Разве они сами не могли додуматься до того, что нельзя терпеть собачьей жизни? Разве они могли допустить, чтобы командир отдавал приказ стрелять в безоружных братьев и товарищей? Разве не утверждали матросы, что хотят мирной забастовкой добиться удовлетворения своих справедливых требований7 Или эти простые вещи должны внушить матросам посторонние?
Кто первый пролил кровь? – Изменник «Терец», стрелявший в депутатов матросов. Стреляли те солдаты и матросы, которых опоили и обманули офицеры и попы, стреляли по приказу Неплюева, которого матросы великодушно отпустили из-под ареста. Кто же виноват в бойне, устроенной 15 ноября? ЕВРЕИ И СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТЫ или бесчеловечные командиры и офицеры?
Граждане! Эти изверги командиры пытаются улизнуть от народного гнева. Заявим же громко: проклятие и месть убийцам!
Убийцы хотят натравить нас на ЕВРЕЕВ и интеллигентов. Заявим же: долой громил и провокаторов!
Революционеры-матросы не допустили насилия и грабежа: севастопольские рабочие тоже не пойдут на зов хулиганов и громил офицеров. (Это по поводу призывов разобраться с ЕВРЕЯМИ, в том числе и с требованиями выселения их из пределов Севастопольского градоначальства).
Убийцы хотят натравить матросов и солдат на рабочих – социал-демократов. Но ведь социал-демократы – это рабочие, братья и товарищи матросов и солдат.
Ответим на эту гнусную попытку единодушным криком: «Да здравствует социал-демократия, партия рабочего класса, да здравствует единение войск с народом!».
СЕВАСТОПОЛЬСКИЙ КОМИТЕТ РСДРП.
После того, как мы с вами ознакомились с фактическим ходом ноябрьских событий в Севастополе, подобная прокламация, а таковой она и являлась, праведного гнева против «царских слуг НЕПЛЮЕВЫХ И ЗАКОМЕЛЬСКИХ» у нас не вызвала, но явная, настойчивая попытка ОТВЕСТИ УДАР ОТ ЕВРЕЕВ И СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТОВ, как явных организаторов и исполнителей многих антиправительственных акций, – очевидна. Обратите внимание, сами авторы листовки, похоже, не отделяют евреев от социал-демократов, а социал-демократов от евреев. Это уже своего рода откровение…
Нужно признать, что тогда, после тех потрясений, что пережил флот и Севастополь, разобраться в ситуации было сложно. Наша российская публика, привыкшая верить «наслово» прессе, особенно, если автор публикации вызывал симпатии, а таким и был А. Куприн, – была, по большому счету, введена в заблуждение его репортажем с места событий:
…«А крейсер горел, беззвучно бросая кровавые пятна на черную воду. Больше криков уже не было, хотя мы еще людей видели на носу и на башне. Тут в толпе многое узналось. О том, что в начале пожара предлагали «Очакову» шлюпки, но что матросы отказались. О том, что по катеру с ранеными, отвалившему от «Очакова», стреляли картечью. Что бросавшихся вплавь расстреливали пулеметами. Что людей, карабкавшихся на берег, солдаты приканчивали штыками. Последнему я не верю: солдаты были слишком потрясены, чтобы сделать эту подлость.
Опять лопается обшивка. Больше не слышно криков. Душит бессильная злоба; сознание беспомощности, неудовлетворенная, невозможная месть. Мы уезжаем. Крейсер горит до утра.
По официальным сведениям – две или три жертвы. Хорошо пишет литературный адмирал Чухнин.
О травле против ЖИДОВ, СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТОВ, которая поднялась назавтра и которая – это надо сказать без обиняков – исходит от победоносного блестящего русского офицерства, исходит вплоть до призыва к ПОГРОМУ, скажу в следующем письме….
Настроение солдат подавленное. Хотелось бы думать – покаянное.
Напечатано в газете «Новая жизнь» от 1 декабря 1905 года
А.И. КУПРИН, Сочинения, 1954 г. т. 3 стр. 539.
Кроме того, что Куприн по-репортерски зорко подметил и эмоционально описал финал севастопольской трагедии, – горящий на рейде «Очаков», он растиражировал непроверенные и впоследствии неподтвержденные слухи о расстреле пытавшихся спастись вплавь матросов; плюс к этому попытался по свежим впечатлениям сделать определенные выводы, что так же вышло у него не самым лучшим образом…
Не привечал русское офицерство уважаемый писатель, хотя был период в его жизни, когда он с гордостью носил золотые офицерские погоны, да и особой кротостью нрава не отличался. Пройдя все вступительные испытания и числясь уже слушателем Академии Генерального штаба, молодой поручик, перебрав спиртного, «неаккуратно» сбросил в невскую воду полицейского. История эта получила огласку, и Куприну пришлось забыть про учебу в академии и оставить военную службу. Впоследствии уже появился «Поединок», «Яма» и прочие творения классика.
Впечатлениями вот такого своеобразного, эмоционального наблюдателя и зарядилась читающая и думающая(?) российская публика.
n Из хроники тех дней
14-15 ноября. В Севастополе начались загородные пикники. «Почти круглые сутки все ездили и ездили: в Георгиевский и Херсонесский монастыри, в Балаклаву, в окружные деревни».
18 ноября. Образована и начала работу следственная комиссия во главе с начальником инженеров крепости генерал-майором А.Н. Колосовым. Состав комиссии 23 человека.
22 ноября. Жандармский ротмистр Васильев в секретном порядке доносил по команде, что в Севастополе в связи с мятежом арестовано 1615 человек. В свою очередь, исполняющий дела градоначальника капитан 1 ранга Рогуля в документе, направленном в адрес министра внутренних дел указал цифру 1700 человек.
19 ноября. Оставившие в смятении Севастополь жители начали возвращаться в город. «Потянулись возы и татарские арбы с домашним имуществом. Плохо бедноте. Ремесленные заведения почти не работают, мелкая торговля сократилась, в мастерских сократилось число рабочих рук». Городская управа раздала денежные пособия женам запасных нижних чинов.
В последние дни поезда ходят нерегулярно и без расписания. От Курска до станции Лозовая их сопровождает военная охрана.
24 ноября. Под председательством городского головы А.А. Максимова состоялось заседание городских врачей. Критике подвергнута инструкция для городской больницы и врачебно-санитарного совета. Пересматривается второй проект.
Но как бы трагические события, произошедшие в Севастополе во время мятежа, не отвлекали гласных от городских нужд, накопившиеся хозяйственные дела требовали разрешения, поэтому на ближайшее заседание готовится вопрос о размере городского сбора с трактирных заведений в 1906 году. Сложным оставалось положение с финансами. Управа была вынуждена предупредить безработных севастопольцев, что из-за «истощения средств» выдача бесплатных билетов на обеды в народной столовой будет сокращена. Таким образом, если 29 ноября планировалось выдать через комитет Народного дома билетов на 300 обедов, то 4 декабря – только на 50 обедов. А с 5 декабря эта благотворительная акция и вовсе прекратилась.
8 декабря в думе состоялось заседание под председательством Максимова.
Первым рассматривали заявление господина Гинали о согласии совершить купчую крепость на «запроданную городу, для устройства водопровода, полосу земли в Инкерманской долине». После короткого обсуждения условия Гинали были приняты.
Без прений гласные утвердили доклад управы о передаче участков под строительство между Карантинной бухтой и городским кладбищем на Загородном проспекте (район «Грушевка» и современная улица Пожарова – Б.Н.). Предполагалось землю передать «беднейшему и коренному населению Севастополя…».
… Делились впечатлениями о вооруженном мятеже в Севастополе, осторожно вспоминали Шмидта, передавали последние сплетни, рассуждали о денежных издержках, ругали столицу за низкую оперативность в принятии решений. Высказывалась озабоченность очень плохой работой почты и телеграфа. Несколько дней не было пароходов из Одессы…
В город продолжали приходить тревожные вести из Москвы и других городов империи. Отмечалось, что некоторые люди реагируют на них уже неадекватно. После того, что пришлось пережить в Севастополе, реакция притупилась.
Максимов не знал, где находится Петр Шмидт. Он опасался спрашивать об этом не только знакомых, но и близких к семье людей. Он получил письмо от З. Ризберг, которая обратилась к нему с просьбой узнать о судьбе Петра Петровича. В этом же письме она сообщила Максимову о том, что перед этим она безуспешно обращалась с такой же просьбой к присяжному поверенному ЛЬВУ ЯКОВЛЕВИЧУ РЕЗНИКОВУ. Последняя весть, писала Ризберг Максимову, была получена от Шмидта 12 ноября, где он сообщал, что «на днях будет в Киеве».
В том, что Ида РИЗБЕРГ сразу же обратилась к ЛЬВУ РЕЗНИКОВУ за информацией о нахождении Петра Шмидта прослеживается своя логика. Судя по всему, присяжный поверенный РЕЗНИКОВ, активно участвующий во всех мало-мальски заметных акциях революционеров, являлся связующим звеном между Петром Шмидтом и Зинаидой Ризберг, но в создавшейся ситуации он не решился открыто делиться столь конфиденциальной информацией. То, что Резников полностью владел информацией выяснилось очень быстро. На вопрос Максимова о судьбе Петра Шмидта, Резников сказал, что утром 20 ноября Шмидта вместе с несколькими матросами с «Очакова» и сыном доставили в Очаков, поместили в «чумной» каземат. Предполагается, что по месту заключения будет проведен судебный процесс. Его ход контролирует сам император.
От себя Резников добавил, что многие влиятельные общественные деятели и организации ходатайствуют за Петра Петровича и что Сергей Юльевич Витте против его казни.
Члены правительственной комиссии и следователи явно недооценили и недораскрыли такую колоритную фигуру, какой представляется присяжный поверенный ЛЕВ ЯКОВЛЕВИЧ РЕЗНИКОВ. Даже при поверхностном анализе просматривается явная связь между РЕЗНИКОВЫМ и представителями фрондирующей одесской буржуазии.
Двоюродный брат Льва Яковлевича, – одесский финансист РЕЗНИК Эл Герш Борисович (1879-1971), – являлся фигурой весьма заметной в Одессе до 1917 года, а в советское время Герш Борисович трудился скромным бухгалтером и благополучно дожил до преклонных лет. Свояк Герша Борисовича – КАРНАУХ Лейба Бенционович (1886-1937), одесский фабрикант-обувщик. Этому немного не повезло, и 1937 год он не пережил.
Нам же теперь, не мудрствуя лукаво, остается предположить, что подшкипер крейсера «Очаков» – Василий КАРНАУХ, исполнявший должность ревизора на мятежном крейсере, имея такую солидную родню, не мог не иметь прямых контактов с еврейской общиной Севастополя.
Многое становится на свои места – порочный круг, как говорится, замкнулся.
4 декабря. В 8 часов вечера состоялось собрание севастопольской группы конституционно-демократической партии. Оно проходило на квартире доктора Веймарна (ул. Большая Морская, 10). Цель собрания – выборы делегатов на 2-й делегатский съезд, который будет проходить в Симферополе 6 декабря. Активистами севастопольской группы названы М.К. Бларемберг-Чернова, П.М. Бларемберг, А.А. Веймарн, П.Д. Лескевич.
В декабре по Севастополю активно распространялись листовки под заголовком «К еврейскому народу». Это было воззвание раввина к «своим единоверцам». Оказалось, что подобное послание раньше было опубликовано господином Озмидовым в «Новороссийском Телеграфе» (Одесса), который «приостановился» лет 12-13 назад за смертью Озмидова…
Опубликовано письмо родителей к одному из морских офицеров. В нем излагается просьба сообщить свой адрес. Дело в том, что во время событий 15 ноября, когда состоялось подавление мятежа в Севастополе и обстрел «Очакова» трое молодых людей в 6 часов вечера наняли на Графской пристани ялик № 105 и с разрешения офицера отплыли спасать тонущих матросов с горящего крейсера и миноносцев. Позже они были арестованы по «подозрению в пребывании на «Очакове». Родители просят офицера через газету «Крымский вестник» сообщить о себе и подтвердить выше изложенную информацию.
Коменданту Севастопольской крепости генерал-лейтенанту В.С. Неплюеву пожалован орден Святой Анны 1 степени. Злые языки в Севастополе поговаривали, что награда представлена за подавление мятежа.
В дом гласного думы С.Р. Лукомского забрался известный в Севастополе вор-рецидивист Михаил Алев и украл висевшее на веревке белье. Задержан.
10 декабря. В Севастополе холодно, сыро. Тяжелые, свинцовые облака низко висели над городом, создавая гнетущее настроение. На улицах прохожих мало прохожих. На лицах севастопольцев озабоченность. В империи неспокойно. Газетные сообщения, словно сводки с фронтов. Волнения в Нижнем Новгороде и восстание в Чите, баррикады в Харькове и в Москве, мятеж в Ростове-на-Дону, восстание в Великих Сорочинцах, готов взорваться Дальний Восток. Свежи воспоминания ноябрьского мятежа, идет следствие, готовятся суды, на флоте расследуется степень участия личного состава в восстании, разыскиваются матросы и солдаты, скрывшиеся от властей.
По слободкам Севастополя ползут слухи о происходящих и готовящихся произойти событиях. Народ запасается солью, сушит сухари, закупает консервированные продукты. Но в ресторанах шумно, веселье. Свадьбы и дни рождения отмечаются широко, без оглядки на день текущий. Люди устали, они хотят радостного будущего, строить собственный дом и создавать семью, любить и просто жить. Но привычный мир пошатнулся и не вернулся в привычное положение.
«Слухи доходят жуткие, воображение рисует такие страшные картины, что кровь стынет в жилах…», – писал в городской газете современник, анализируя печатную информацию о событиях, происходящих в различных губерниях империи.
Крымский вестник. – 1905. – № 275.
В декабре возникли сложности в положении городского головы Алексея Андреевича Максимова. Его открыто упрекали за связь с государственным преступником Шмидтом, требовали судебного преследования за решения, принятые на заседании думы 19 октября, и отстранения от должности. Члены «Союза русского народа» обвиняли Максимова «в потворстве жидам, аристократы Севастополя возмущались «разбазариванием» земель в пользу малоимущих слоев населения города.
Что касается первого обвинения, то отвести его от себя Максимову было сложно. Мы помним тот состав «депутатов от народа», которые ворвались на заседание городской думы 18 октября, и требования этих депутатов. Но не все было так плохо. В Севастополе у Алексея Андреевича было много сторонников.
Газета «Крымский вестник» отмечала: «…Вообще, надо сказать, что с некоторого времени наш городской голова круто повернул деятельность городского управления в сторону заботы о нуждах беднейшей части населения. Это видно в заботах о школьном деле, в устроении отвода участков земли бедным для устройства жилищ, в усилении водоснабжения и освещения на слободках и во многом другом. В добрый час!»...
Крымский вестник. – 1905. – № 145.
Севастопольцы сохраняют спокойствие, – ноябрьской «прививки» от мятежей, возмущений и бунтов с лихвой хватит до декабря 1917 года, но такое спокойствие не входит в планы «яростных» борцов за социальную справедливость…
В ближайшие месяцы на всех уровнях будут рассматриваться меры по оздоровлению социально-политической обстановки в Севастопольском градоначальстве. Немалую роль сыграет в этом процессе севастопольская городская дума, возглавляемая А. Максимовым. К большему сожалению, далеко не все рекомендации, выработанные членами правительственной комиссии и местными военными руководителями, выполнялись. Правительство, учитывая продолжающиеся аграрные волнения, рабочие забастовки, кризисное состояние финансов и экономики, не решилось принять радикальные меры по борьбе с подрывной деятельностью революционных партий и групп, – по учету, контролю и ограничению проживания ЕВРЕЕВ, в районах военно-морских баз, в частности в Севастополе.
Исчерпав весь административный ресурс в попытках оздоровить обстановку в рабочих кварталах, лишить революционеров «питательной среды»; севастопольское градоначальство принимает решение о выселении из Корабельной слободки за пределы градоначальства сорока еврейских семей, общей численностью до тысячи человек…
На этом фоне исключительной видится обстановка в Ялте. Градоначальником маленькой Ялты становится бывший командир Брестского полка генерал-майор И.А. Думбадзе. Командуя полком в период октября и ноября 1905 года, он был невольным свидетелем настойчивой, агрессивной и жесткой революционной пропаганды; наблюдал ее последствия, и трагические результаты… Доступными ему, армейскому полковнику средствами, он боролся с разлагающим влиянием агитаторов-пропагандистов и провокаторов.
В разгар мятежа, на территории подчиненного ему полкового городка матросами были оскорблены, унижены и арестованы комендант крепости генерал-лейтенант Неплюев и командир дивизии генерал-майор Сидельников; разоружены вместе с ним офицеры полка, под угрозой осквернения оказалось полковое знамя… Стыд, горечь, отчаяние за поруганную офицерскую честь, подвигли его на немыслимое в этих условиях предприятие, – он не только остановил и образумил задуренную революционной пропагандой солдатскую массу, но мобилизовал ее для выполнения боевой задачи и повел на отчаянный штурм охваченных мятежом морских казарм.
После трезвого анализа трагических событий в гарнизоне Севастополя и на флоте, полковник Думбадзе четко осознавал причины мятежа и хорошо представлял себе профилактические меры по недопущению впредь подобной ситуации.
Одним из первых кадровых офицеров российской армии полковник И. Думбадзе становится членом «Союза Русского Народа». Став в 1910 году градоначальником Ялты, генерал-майор Думбадзе основательно взялся за наведение порядка в городе. Ялта являлась местом традиционного отдыха и лечения многих россиян среднего достатка. В то же время в самом городе и в его окрестностях, в районе так называемой Большой Ялты, располагались дачи, особняки и дворцы министров, высшей аристократии и членов царской семьи. Вопрос наведения порядка в городе, обеспечения максимальной безопасности в нем выходил на государственный уровень.
Кроме общепринятых мер по благоустройству города, решения социальных проблем, Думбадзе ввел жесткий паспортный контроль на всей территории градоначальства. Это было, прежде всего, связано и с тем, что в период, т.н. «бархатного» сезона в Ялту устремлялись уголовные «гастролеры» всех мастей со всей России. Не обходили своим вниманием Ялту и партийные функционеры.
Штат полиции на территории ялтинского градоначальства заметно отличался от штата типового уездного города. Выполняя меры по оздоровлению обстановки в городе, по приказанию генерал-майора Думбадзе за пределы градоначальства было выселено «без права возвращения» более 900 человек. Прежде всего, это были люди с уголовным прошлым, стоящие на заметке в полиции, не имеющие постоянного места жительства и пр.
Вне всякого сомнения, выселению подлежали и все замеченные в революционной деятельности, политически и социально опасные элементы… То есть, в масштабах отдельно взятого маленького градоначальства была в части касающейся решена проблема о которой говорили адмирал Чухнин, генерал Меллер и пр.
Деятельность Думбадзе была замечена и традиционно отмечена левыми эсерами – на него было совершено несколько покушений, одно из которых чуть не стоило ему жизни.
Кстати, известный крымский краевед и историк С.Я. Елпатьевский, современник описываемых событий, характеризовал Думбадзе как «жестокого и бескомпромиссного «царя» Ялты». Сергей Яковлевич Елпатьевский, сам активно участвовавший в революционном процессе 70-х и 80-х годов, исключительно однобоко воспринимал «жестокость» градоначальника Ялты.
К сожалению, Ялта явилась редким исключением среди прочих российских городов. Это, наряду с другими, оговоренными в выводах причинами, способствовало тому, что антигосударственная, подрывная деятельность пропагандистов и рабочих дружин, возглавляемых, зачастую, боевиками-евреями не только не прекратилась, а в значительной мере активизировалась.
Еще больший размах приобретает агитационная работа в войсках и экипажах. Несмотря на предпринимаемые местной полицией и жандармерией профилактические меры, в Севастополе выходила большим тиражом газета «Солдат», под редакцией технического секретаря Севастопольского военного комитета РСДРП А. ЦИТОВИЧ.
АКТИВНАЯ РАБОТА АНТИГОСУДАРСТВЕННЫХ СТРУКТУР
ПО ВТЯГИВАНИЮ СЕВАСТОПОЛЬЦЕВ В «СВЕТЛОЕ ЦАРСТВО СОЦИАЛИЗМА»
Активизация революционной деятельности была спрогнозирована полицией, но дерзость боевиков превзошла все ожидания, – 23 мая 1906 года боевая группа захватила типографию «Крымского вестника» по улице Екатерининской, объявила персоналу типографии, что они являются заложниками до тех пор, пока не отпечатают три тысячи экземпляров пятого номера газеты «Солдат». После выполнения «срочного заказа» рабочие типографии были отпущены, а дружинники, нагрузившись только что отпечатанной газетой, скрылись.
Редактор «Крымского вестника» С.М. СПИРО (весьма уважаемый господин, в прошлом, депутат городской думы) был заподозрен в соучастии в проведенной боевиками акции и арестован, но по прошествии полугода он был освобожден «из-за отсутствия улик».
Причастность С.М. СПИРО к деятельности боевиков, впоследствии была доказана уже по другому эпизоду, – еще в мае 1902 года он тиражировал 22-й номер газеты «Искра» по заданию социал-демократов.
ЦПАИМЛ, ф. 2, оп.1, д. 812, лл. 10-11.
Наглость боевиков и в этом случае не имела границ, так, на первой странице газеты жирным шрифтом была напечатана строка: «По постановлению военного комитета за № 5 революционным путем печатается в типографии СПИРО».
Эта же боевая группа из двадцати крепких чернявых парней, по решению Севастопольского военного комитета РСДРП 7 июля 1906 года в 10 часов утра захватила типографию газеты «Жизнь Крыма» в Симферополе и к четырем часам дня был отпечатан шестой номер газеты «Солдат». На первой полосе газеты бросались в глаза, отпечатанные крупным шрифтом слова: «Ищем типографию для печатания седьмого номера».
Уходя из типографии, налетчики прихватили с собой набор шрифта и других принадлежностей для печати.
КОПА, ф. 150, оп. 15, д. 22. лл. 175-178.
Резкая активизация деятельности боевых дружин в Севастополе вполне закономерно связывается с приездом из Москвы в Севастополь в мае В.А. АНТОНОВА-ОВСЕЕНКО. Именно в этот период регулярно стала выходить газета «Казарма». Листовки оповещали, что с данного момента Военный комитет берет на себя ведение всех операций севастопольской социал-демократической организации и ближайшими своими задачами ставит, ни мало – ни много «РУКОВОДСТВО ВООРУЖЕННЫМ ВОССТАНИЕМ ПОД ЗНАМЕНЕМ РСДРП ДЛЯ РАЗОРУЖЕНИЯ САМОДЕРЖАВНО-ПОЛИЦЕЙСКОГО СТРОЯ, СТОЯЩЕГО НА ПУТИ ПРОЛЕТАРИАТА К СВЕТЛОМУ ЦАРСТВУ СОЦИАЛИЗМА».
Уже 1 июня в Севастополе вышла листовка, призывающая оказывать помощь в вооружении боевых дружин. В ней говорилось: «Граждане! В городе готовятся погромы. Черносотенцы вооружаются, организуются. Граждане! Спешите, пока не поздно. Спешите! Дело идет о самой вашей жизни. Жертвуйте на вооружение боевых дружин».
Совершенно очевидно к гражданам, какой национальности, в первую очередь, обращается посредством листовок АНТОНОВ-ОВСЕЕНКО. Как показали дальнейшие события, тактика действий Военного комитета, возглавляемого им, в большей мере унаследовала методы Одесского комитета: «угрозы, провоцирование погромов – лучшее средство стимуляции пожертвований на революцию».
Веселенькая перспектива ожидала севастопольцев, – нечего сказать, но уже 11 июня 1906 года после заседания Военного комитета, проходившего в доме № 33 по Батумской улице, АНТОНОВ-ОВСЕЕНКО (он же Кабанов, он же Никита и пр.) был задержан полицией. Улик было более чем достаточно, и временный военный гарнизонный суд Севастополя приговорил его к смертной казни через повешение. Командующий флотом адмирал Р. Вирен проявил неуместную здесь гуманность и заменил смертную казнь двадцатью годами каторги.
ГВИА, ф. 9, оп. 5/65, д. 59/5, л. 242; и газета «Крымский вестник» 1917 г., от 26 мая.
Героя Порт-Артура мужественного адмирала Вирена вполне можно понять: трезво оценивая обстановку, он не желал последовать за своим предшественником, адмиралом Чухниным.
Первое покушение на Чухнина совершила 27 января 1906 года террористка Е.А. ИЗМАЙЛОВИЧ, выдававшая себя за дочь отставного генерала, пробившаяся на прием к командующему и выстрелившая четырьмя пулями в адмирала с двух метров. Адмирал в последний момент успел прикрыться рукой. Три пули из браунинга попали в него, Чухнин чудом остался жив.
Террористы сделали соответствующие выводы, – для подготовки очередного покушения на Чухнина в Севастополь прибыл самый опытный и успешный террорист партии левых эсеров – Борис Савинков. В сторону отложены дамские браунинги – в еще не оправившегося от полученных ран адмирала стрелял из винтовки матрос Я.А. Акимов, совершивший покушение при содействии садовника адмиральской дачи Ф.Г. Шатенко.
Адмирал Чухнин умирал в полном сознании и до последнего дыхания держался очень мужественно. Находясь в Севастополе под видом поручика запаса Субботина, Савинков попал в засаду при полицейской облаве в гостинице Ветцеля. Уже по предыдущим «эпизодам» Савинкову грозил военно-полевой суд и смертная казнь за организацию покушений на Великого Князя Сергея Александровича и В.К. Плеве.
В это время в Севастополь прибывает жена Савинкова – дочь известного писателя Глеба Успенского, со своей свекровью. С собой они привезли весьма солидную сумму денег. Теперь у эсеров стояла задача любыми средствами освободить Савинкова. О масштабах операции можно судить по тому, что рылся подкоп под тюремную стену. Видимо, это и было основной причиной перевода особо опасного преступника из городской тюрьмы в охраняемую военным караулом гауптвахту.
Была сделана попытка за 15 тысяч рублей подкупить унтер-офицера Белостокского полка, несущего караулы на гауптвахте. Прорабатывался вариант усыпления личного состава караула шоколадными конфетами с добавлением морфия. В Литовском полку 13-й пехотной дивизии служил вольноопределяющимся Василий Митрофанович СУЛЯТИЦКИЙ – член симферопольской организации социалистов-революционеров. Будучи разводящим караула на гауптвахте, он вывел Савинкова, переодетого в солдатскую форму.
Из Севастополя на хутор Штальберга Савинкова сопровождал член организации эсеров, студент Сенпи И.И. Хутор Штальберга находился в урочище Кара-Коба, близ селения Чоргунь. Карл Иванович Штальберг купил хутор в 1896 году у А.К. Врангеля. На хуторе Штальберга Савинков пробыл 10 суток, до того момента, пока на боте, полученном у директора биологической станции Зернова С.А. его не переправили в Румынию. Карл Штальберг вместе с Савинковым убыл в заграницу, перешел на нелегальное положение. Позже он вернулся в Россию и был арестован на своем хуторе. Впоследствии он умер в тюрьме.
Кстати, Сергей Алексеевич Зернов был один из основателей отечественной гидробиологии, с 1902 года заведовал Севастопольской биологической станцией, с 1931 года академик, скончался в феврале 1945 года.
Вот такое беспокойное наследство досталось адмиралу Роберту Вирену. Его командная и административная деятельность будет несколько позже оценена «борцами за свободу» – 28 марта 1917 года он умрет мучительной смертью на грязном заводском дворе крондштадских мастерских от смертельной раны, нанесенной ему подосланным убийцей-матросом.
Еще 26 мая 1906 года члены боевой дружины под руководством П. ШИМАНСКОГО предприняли дерзкий налет на здание военно-морского суда Севастопольского порта и похитили одиннадцать томов и все вещественные доказательства по рассматриваемым эпизодам следственного дела по ноябрьскому восстанию. Похищенные документы были налетчиками сожжены.
Эта дерзкая акция боевиков, носившая в значительной мере демонстративный характер, тем не менее, затянула и усложнила процесс ведения следствия.
В два часа ночи 30 ноября 1906 года четыре боевика, одетые в матросскую форму, и вооруженные револьверами, привели к тюремному приемнику своего товарища под видом арестованного матроса. Подойдя к часовому, они потребовали, чтобы тот вызвал караульного начальника. Когда пришел начальник караула, боевики пытались разоружить его, но ему на помощь бросился часовой и поднял тревогу. Боевики, отстреливаясь, отступили, на этот раз, не выполнив поставленной задачи.
Организация побега дело сложное. Как уже говорилось, имеется информация о попытке организовать побег матросов, находившихся под арестом в Лазаревских казармах. Побег планировали осуществить с помощью подкопа со стороны оврага Лазаревского адмиралтейства под баню экипажной тюрьмы. Инициаторами побега были активисты севастопольской организации РСДРП. Матросы не желая усугублять побегом своей вины, от участия в побеге отказались.
Журнал «Тюрьма» 1907 г. № 12, февраль.
В дальнейшем, если и предпринимали матросы попытки побегов, то в основном это происходило на этапах следования к местам отбытия наказания, и редко заканчивались успешно. И, уж, по крайней мере, севастопольские боевики матросам в этом помощи не оказывали. По большому счету, нашим героическим боевикам, на томящихся под арестом матросов, было глубоко наплевать, – для них это был отработанный материал, не оправдавший их надежд.
У боевиков на повестке дня уже стояли более серьезные задачи. В начале мая 1907 года в Севастополь прибыл КОНСТАНТИН ЦИТОВИЧ для организации побега АНТОНОВА-ОВСЕЕНКО. В ходе подготовки акции, он задействовал АНАСТАСИЮ ЦИТОВИЧ. Побег планировался с помощью подкупленного надзирателя. По плану, одобренному АНТОНОВЫМ-ОВСЕЕНКО, побег должен был осуществиться с помощью веревочной лестницы, переброшенной через стену тюрьмы. Но обстоятельства изменились, и побег тогда не состоялся. Повторно планируя побег, организаторы, не особенно кичась своей партийной принадлежностью, воспользовались помощью местных анархистов, которые помогли им деньгами и людьми.
В назначенное время в доме № 5 по улице Очаковской, у Марии Павловны КЕРБЕРГЕН собрались организаторы побега. По сигналу организатора побега К. ЦИТОВИЧ, был зажжен бикфордов шнур; камнем, брошенным за стену, были предупреждены участники побега. Взрыв динамитных шашек был настолько силен, что кроме образовавшегося пролома в стене, вылетели рамы не только в здании тюрьмы, но и в помещениях городской больницы, находящейся в приличном расстоянии. Арестанты, ради которых замышлялся побег, покинули тюрьму через пролом в стене. Пользуясь суматохой, вызванной сильным взрывом, побег произвела еще большая группа арестантов.
В итоге проведенной акции, побег совершил 21 политический заключенный. Один из бежавших «по плану» – Ушаков, преследуемый полицией, застрелился, а ГИЗЕР был арестован полицией на квартире своей невесты.
Дальнейшая революционная деятельность АНТОНОВА-ОВСЕЕНКО слишком хорошо известна, чтобы на ней особо останавливаться, – один только сюжет с арестом членов Временного правительства уже дорогого стоит…
После организации группового побега из тюрьмы активизируется выпуск листовок и очередных номеров газеты «Солдат». Активнейшее участие в редакции, печати и распространении которых принимали А.Н.ЦИТОВИЧ, М.И. ДИММЕРТ, Д. ОЛЬФИЛЬД, Ф.Ф. НАСИМОВИЧ, Е.П. ПРЕЙС («Ольга»), П.Ф. ШИМАНСКИЙ. Активными распространителями и пропагандистами газеты были: А. РЕУТ, Г.З. ЮЛЬГОВСКИЙ и др. Е. ПРЕЙС, бежавшая из Сибири, возглавила работу подпольной типографии. Не правда ли, мощный коллектив русских революционеров?
В 1908 году, в марте месяце, полиция произвела массовые аресты среди активистов революционного движении в Севастопольском градоначальстве. Среди арестованных оказались низовые работники – распространители листовок и газет, РЕУТ и ЮЛЬГОВСКИЙ, а П. ШИМАНСКИЙ и Е. ПРЕЙС благополучно скрылись от полиции. В том же месяце из столицы им в помощь прибыла в Севастополь опытная профессиональная революционерка Я.Б. ДУБИЦКАЯ.
Исключительно красноречивую информацию об этих событиях дают полицейские протоколы того периода. Но я уже и без того утомил читателя обилием документов, поэтому я решил перечислить только некоторых фигурантов этих протоколов за 1903-1907 годы:
АЦЗЕНШТЕЙН К.А.; НАСИМОВИЧ Ф.Ф.;
АЛУРДОС А.Д.; ОЛЬФИЛЬД Д.;
АЛЬТШУЛЛЕР П. ПРЕЙС Е.П.;
БАЛЬЗАМ З.А.; САДОВСКИЙ П.М.;
БЕРЕНБЛЮМ А.Б.; СКРИПНИК А.;
БЕРГ Б.М.; СКРИПНИК М.
БЛЯХЕР В.Л.; СПИРО С.М.;
БОБЫРЬ Я.Т.; СРУЛЬ З.Л.;
ВАСИКИРСКИЙ В.О.; ТЕОДОРОВИЧ Б.Г.
ВОЛЬСКАЯ Е.М.; ТРЕЙГЕР М.;
ГЕНКИН И.И.; ТРОЩЕНОВИЧ Е.С.;
ГИЗЕР Я.С.; УЛАНСКИЙ И.С.;
ГУК А.; ФЕДЕР И.;
ДИММЕР М.И.; ЦЕГЕР А.;
ДУБИЦКАЯ Я.Б.; ЦИОМА З.С.;
КОБЕС Я.; ЦИТОВИЧ К.;
КОБУЛЬСКИЙ А.С.; ЦИТОВИЧ А.Н.;
КОЛАНДС Ф.; ШАЕВИЧ И.;
КОНТОРОВИЧ С.; ШИМАНСКИЙ П.Ф.;
ЛИРМАН Я.Г.; ШКЛЯРЕВИЧ В.Г.;
МАРКИЕР З.Л.; ЭРАЙЗЕР
МИЗНО А.; ЮЛЬГОВСКИЙ Г.З;
МОЙШЕЕВ П.А.; ЯЛИНИЧ Г.П.
«МЫ НАШ, МЫ НОВЫЙ МИР ПОСТРОИМ».
МАСОНСКИЙ СЛЕД в СЕВАСТОПОЛЬСКИХ ПЕРЕУЛКАХ
Многие из этих, вышеперечисленных фамилий уже встречались нам в ходе исследования ноябрьских событий, но некоторые фигуранты полицейских протоколов уже сами напрашиваются на дополнительное исследование. Вольская «Наташа»? – какая радостная встреча! Ее фигура уже мелькала при описании митингов, собраний, в процессе организации дружин самообороны, в работе «секретариата» товарища Вороницына и пр. В протоколах, правда означены инициалы «Е.М.», но ведь это ни о чем не говорит. То, что товарищ «Наташа», может быть совсем и не Наташей, и так ясно. Особо пытливым и любопытным рекомендую проследить возможную связь нашей «Наташи» Вольской с респондентом известной исследовательницы российского масонства госпожи Е. Кусковой – ВОЛЬСКИМ А.Н., членом партии социалистов-революционеров, с 1917 года – член ВКП(б), ложа «Дельфин». Это ему она писала в письме от 15 ноября 1955 года: « У нас везде были «свои» люди»… Как знать, может быть и наши Вольские из тех, которые «везде были»? Ну, в Севастополе в те годы уж точно были…
То, что масонские связи во все времена очень сложно было проследить, это бесспорно, но иногда можно и попытаться… Мы уже вели речь о том, что на заседаниях севастопольской городской думы 18-19 октября присутствовали и так называемые депутаты от народа. Так, от народных депутатов в прениях принимали участие Мельников, Емельянов, Берлин, Шмидт, Каютин, Андреев и некто СМИДОВИЧ.
О ходе этих заседаний оставил свои воспоминания Вороницын Иван Петрович, – это он через несколько дней возглавит мятеж матросов в Лазаревских казармах и на кораблях эскадры и до конца будет оставаться в их рядах… Так, вот, Иван Петрович Вороницын, он же «Петрович», не будучи депутатом, не только находился в зале заседаний, внимательно наблюдая за окружающими, но и свободно общался с присутствующими.
Кроме всего прочего, Вороницын вспоминает о том, что присутствовавший в зале заседаний князь С.Д. Урусов обратил внимание на странности в поведении Петра Шмидта… Логично предположить, что тот же С. Урусов в процессе заседаний, либо в ходе перерывов, внимательно следя за окружающими, вполне мог общаться и с «делегаткой от народа» – Смидович, тем более, что последняя была, что называется, на виду – яркая, красивая брюнетка, неоднократно выступала и участвовала в прениях…
По воспоминаниям лиц, близко знавших А.А. Максимова, – князь Урусов был приглашен на заседания думы городским головой, есть и свидетельства их давнего знакомства. Что же связывало этих на первый взгляд совершенно разных по социальному положению, по воспитанию и по положению в обществе людей?
Обратимся к справочным данным: Урусов Сергей Дмитриевич, князь, 1862-1927, депутат Первой Госдумы, парижская ложа (1905), ложа «Освобождения» (Москва с 1908), член Верховного Совета российского масонства (с 1908), товарищ министра внутренних дел при Царе и при Временном правительстве, «Великий Восток Франции» с 1908 года.
Вересаев (СМИДОВИЧ) Викентий Викентьевич, 1867-1945, родился в Туле, отец, Викентий Игнатьевич, крещеный польский еврей, врач, гласный городской думы, мать- Елизавета Павловна, – основала первый в Туле детский сад. Семеро сестер и братьев. Практически все его сестры и братья, так или иначе «отметились» в ходе революционного процесса в России, оставили интересные воспоминания… Закончил медицинский факультет Дерптского университета, работал ординатором в Боткинской больнице в Москве. За участие в революционной деятельности в 1902 году уволен с работы и выслан в Тулу. Во время русско-японской войны находился в действующей армии в качестве военного врача. Писатель, лауреат Государственной премии СССР. Масон с 1905 года. Принят в масонскую ложу князем С.Д. УРУСОВЫМ. В такой структуре, как нами исследуемая, случайные совпадения исключаются, так что не пообщаться с сестрой своего «крестника» было бы просто невежливо для князя…
По официальной версии, князь Урусов С.Д., назначенный товарищем министра внутренних дел, т.е. заместителем главного полицейского империи, ожидал поезд на С.-Петербург, отдохнув перед этим в Ялте. Железнодорожники в Севастополе бастуют, – с отъездом у Урусова проблемы? Он, вполне, мог бы добраться до Симферополя на лошадях, и оттуда без проблем начать движение поездом до столицы. Но он решает задержаться в Севастополе, и в силу профессиональной, полицейской специфики, пожелал окунуться в самую гущу событий бурлящего от революционных страстей города. Как только уровень этих страстей начинает «зашкаливать» за предельно допустимый, он тут же покидает Севастополь, тут и забастовка железнодорожников не помешала.
Как подметили в свое время ближайшие сотрудники А. Максимова, городской голова, едва ли бы решился на те демократические решения, на принятие которых вынудили думу «делегаты от народа», без присутствия в зале заседаний князя УРУСОВА, с молчаливого согласия которого проходил необычный думский процесс. Имеются свидетельства и того, что князь Урусов удерживал от крайних мер по наведению порядка в городе и на флоте, вернувшегося с выхода в море вице-адмирала Чухнина…
Более того, ближайшее окружение городского головы А. Максимова было уверено и в том, что после событий октября-ноября 1905 года, его служебное положение напрямую зависело от срока пребывания в должности товарища министра внутренних дел, князя Урусова… Собственно, так оно и было, – именно после отставки со своего высокого поста князя Урусова у городского головы Севастополя А. Максимова начались проблемы, приведшие к краху карьеру и способствующие его преждевременной смерти…
Грубая полицейская акция с обыском и конфискацией у дочери Максимова запрещенной литературы была только официальным поводом для отстранения городского головы от исполнения служебных обязанностей. Но уже тот факт, что сам факт отстранения Максимова от должности был санкционирован министром внутренних дел Столыпиным мог означать, что на Алексея Александровича был представлен более чем убедительный компромат… Такой компромат, против которого оказался бессилен флигель-адъютант и генерал Богданович, первоначально настроенный найти виновных в крахе карьеры Максимова…
И что бы все это значило? Документальных подтверждений членства в масонских организациях А.А. Максимова нет, да и видимо не будет, но загадочные, тесные контакты с такими господами как С. Урусов наводят на некоторые размышления… Есть все основания предполагать, что функционеры масонских организаций охватили бы его своим «членством», если бы состоялась поездка Максимова на майский коалиционный съезд земских деятелей в Москву…
И так, с каждым годом все больше, и больше нарастал вал антиправительственной пропаганды, издаваемой прессы, повторялись акции боевиков.
Даже премьер-министр Столыпин, известный своими решительными мерами по искоренению революционной крамолы; связанный с севастопольской землей кровью, пролитой его отцом и дядей в ходе Крымской войны, тем не менее, только в 1908 году решился претворить в жизнь рекомендации командования флотом по выселению ЕВРЕЕВ из пределов Севастопольского градоначальства. А жаль…
Евреи быстро оценили доброе к ним отношение премьер-министра, в 1911 году выдающийся реформатор-патриот пал от руки ЕВРЕЯ-ПРОВОКАТОРА МОРДКИ БУГРОВА… А с приходом февраля-марта 1917 года под прессингом средств массовой информации, нашпигованных евреями, стали твориться чудеса, подобные страшному сну.
Мог ли себе ранее представить, патриот России и сторонник крепкой государственной власти, командующий Черноморским флотом – вице-адмирал Колчак, что в мае 1917 года придется ему «из политических соображений» возглавлять траурную процессию по перезахоронению останков «героя и жертвы» ноябрьского восстания лейтенанта ПЕТРА ШМИДТА? Того ШМИДТА, чье имя считалось непристойным упоминать в среде офицеров императорского флота. И это были только цветочки, – горькие, как хина ягодки, выращенные для русского народа, были все впереди…
Теперь остается только сожалеть, что тогда, в далеком 1905 году при подавлении антиправительственных беспорядков, восстаний и мятежей, не была выкорчевана, вырезана и отброшена на палестинскую помойку раковая опухоль российского ЕВРЕЙСТВА, как основной стимулятор революционной заразы, давшая рецидив в 1917 году; пустившая за последующие 90 лет многочисленные метастазы в многострадальное тело многонациональной России; и в наши дни, строящая свое смердящее благополучие на теле, истощенной смертельно опасной болезнью России.
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
Для иллюстрации деятельности российского ЕВРЕЙСТВА по разрушению российской государственности в ходе революционных событий 1905-1907 годов, мною были за основу взяты ноябрьские события в Севастополе. События эти прослеживаются по документам и хронометрированы практически с точностью до часа. В документах представлены жандармские отчеты, полицейские протоколы и материалы революционной прессы, мемуары участников событий. Это дает достаточные основания утверждать, что события представлены, по возможности, объективно. Лишь в отдельных случаях я даю свою трактовку событий, оставляя за читателем право самостоятельно проанализировать тот или иной документ.
С таким же успехом и не менее убедительно, можно было исследовать события января 1905 года в Петербурге, июня – в Одессе, декабря – в Харькове, в Москве, или Нижнем Новгороде и так далее. Можно себе легко представить анализ аналогичных событий, скажем, в Херсоне, Николаеве, Одессе, Варшаве, во Владивостоке…
Севастопольские события характерны уже тем, что в этом, конкретном случае, враги российской государственности впервые замахнулись на ее основу – вооруженные силы и на их элиту, военно-морской флот. С начала был «Потемкин», затем «Очаков» и только потом был Кронштадт, затем,- Свеаборг, волнения во Владивостоке, в Чите…
Но все это было уже потом и в других городах и областях, но природа всех этих событий была во многом та же, что и в Севастополе.
Хотим мы это признать, или нет, но ЕВРЕЙСКИЙ ВОПРОС и ныне поставлен во главу угла дальнейшего существования многонациональной России. Евреи сами открыто говорят о том, что впервые за тысячелетнюю историю России они пришли к реальной власти и, тем не менее, любые суждения о роли евреев в революционном процессе и вообще о евреях часто квалифицируются как «антисемитские». Предвидя подобную реакцию, обращусь к издающемуся на русском языке в Израиле журналу «Двадцать два».
В статье М. Хейфица «Наши общие уроки» на стр. 162 читаем:… «еврейское участие в большевизме, действительно, являлось формой национального движения. Уродливой, ошибочной, в конечном счете, преступной… Поэтому я, например, ощущаю свою историческую ответственность за Троцкого, Багрицкого или Блюмкина… Я полагаю, что мы, евреи, должны извлечь честные выводы из еврейской игры на «чужой свадьбе»… Т.е. остается пока место для диалога с надеждой на объективный, всесторонний анализ, в целом уже критической обстановки, с выработкой радикальных мер по выходу из кризиса.
Для начала, следует внимательно изучить историю проблемы, хотя бы в масштабах отдельно взятого региона. Вспомнить об административной деятельности адмирала Лазарева в 30-х – 40-х годах XIX века.
И.В. Сталин был признанным авторитетом в решении национальных вопросов. Его теоретические установки, неоднократно проверенные на практике, и сейчас могли бы помочь при решении кризисных межнациональных проблем, нужна только мощная политическая воля и мобилизация средств на государственном уровне.
ИСПОЛЬЗОВАННАЯ ЛИТЕРАТУРА
И ДРУГИЕ ИСТОЧНИКИ ИНФОРМАЦИИ
1. Революционное движение в Черноморском флоте в 1905-1907 годах. М. 1956.
2. Севастопольское вооруженное восстание в ноябре 1905 года. Документы и материалы. М. 1957.
3. Революционное движение в 1905 году. Сборник воспоминаний. М. 1925. Об-во политкаторжан.
4. А. Чикин. Севастопольское противостояние. Год 1905. Севастополь. 2006.
5. Л. Замойский. Масонство и глобализм. Невидимая империя. М. «Олма-пресс». 2001.
6. Календарь Русской революции. Из-во «Шиповник», СПб, 1917.
7. А. Федоров. Воспоминания. Одесса. 1939.
8. С. Ольденбург. Царствование императора Николая Второго. М. «Терра». 1992.
9. И. Гелис. Ноябрьское восстание в Севастополе в 1905 году.
10. И. Вороницын. Лейтенант Шмидт. М-Л. Госиздат. 1925.
11. А. Избаш. Лейтенант Шмидт. Воспоминания сестры. М. 1923.
12. «Каторга и ссылка». М. 1925-1926.
13. В. Шульгин. Что нам в них не нравится. М. Русская книга. 1994.
14. Вице-адмирал Г.П. Чухнин. По воспоминаниям сослуживцев. СПб. 1909.
15. Шмидт-Очаковский. Лейтенант Шмидт. «Красный адмирал». Воспоминания сына. Прага. 1926.
16. «Крымский вестник», 1903-1907.
17. В. Острецов. Черная сотня и Красная сотня. М. Воениздат. 1991.
18. «Исторический вестник». 1907, №3.
19. А. Подберезкин. Русский путь. М. РАУ-Университет. 1999.
20. С. Витте. Воспоминания. М. 1960.
21. Р. Мельников. Крейсер Очаков. Ленинград. «Судостроение». 1982.
22. В. Королев. Бунт на коленях. Симферополь. «Таврия». 1993.
23. Революция и самодержавие. Подборка документов. М. 1928.
24. А. Куприн. Сочинения. М. 1954.
25. Фотографии со стендов музея Петра Шмидта в Бердянске.
26. Фотографии со стендов музея Петра Шмидта в Очакове.
27. Фотографии со стендов музея Черноморского флота РФ в Севастополе.
28. Ф.243, 417.ЦГА ВМФ.
29. ЦГИАМ. Ф. ДП. 00.1906 г., 1116.
30. ЦПАИМЛ.Ф.2.
31. ЦГАРФ.Ф.102.00.1905.
32. ЦГААРК. Ф.26.
33. Шигин. Неизвестный лейтенант Шмидт. «Наш современник» №10. 2001.