Ветер-раз

 
       Гремя сапогами  по бетону ступеней, мы взбегаем  на третий этаж, распахиваем  дверь со стоящим за ней дневальным и  освобождаемся от шинелей и шапок.
       Затем одна часть, весело балагуря, валит подымить в умывальник,  а вторая, с криками  «фильму давай, фильму!»,  направляется  в  жилой кубрик.
       Там,  на среднем проходе, уже священнодействует с киноустановкой  наш  лодочный киномеханик  Леша Кравцов, а  двое подсменных  вешают  пластиковый экран в проеме офицерского коридора.
       Сегодня воскресенье  и день фильмов, которые заменяют нам  в базе увольнения.
Идти некуда -  за окнами полярная ночь, залив и сопки.  И незачем -  на дворе мороз, пурга и ветер.
       Зато в казарме  тепло, мы плотно пообедали  и  вполне готовы к восприятию «самого массового из искусств».  Накануне  замполит  расстарался   на «Александра Невского»  и «Кавказскую пленницу», которые  пользуются у моряков неизменным успехом.
       Наконец  Леша заканчивает  возиться со своей «Украиной»,  жаждущие с удобствами размещаются на нижних и верхних ярусах коек, кто-то орет «запускай берлагу!», и дневальный    вырубает свет.
       В  призрачном луче  жужжащего  кинопроектора возникают титры, музыка  и мы погружаемся  в фильм. Смотрим сначала молча, но потом начинаем «заводиться».
       - Вот  суки, че творят!  -  басит  сверху Серега Антоненко, возмущаясь зверствами псов-рыцарей.
       -  Кур-р-вы! - шипит  экспрессивный  Федя Гарифуллин,  с нижнего яруса той же койки.
       Потом картина меняется и начинается ледовое побоище.
       - Бей фашистов!! - вопят сразу несколько голосов и, подталкивая друг друга локтями, мы  впиваемся в экран.
       - Ур-ра!!! - звенят стекла окон   в финале, одна из трясущихся секций не выдерживает и   вместе со зрителями, рушится на пол.
       На шум прибегает дежурный офицер, прекращает просмотр  и  наводит порядок.
       - А чего они,  падлы  над нашими измывались, - бурчит Антоненко, потирая здоровенную шишку на голове и поднимая помятого Гарифуллина.
       Затем пострадавшее сооружение восстанавливают, снова жужжит  проектор,  и мы досматриваем картину.
       Перекур.
       Оживленно обмениваясь впечатлениями,  и еще переживая увиденное, все, в том числе некурящие,  спешат  в умывальник  и  дымят сигаретами.
       А  потом мы смотрим  «Кавказскую пленницу», балдея от красотки  Варлей и хохоча над похождениями уморительной троицы.
       - Да, клевая девка, -  мечтательно вздыхает  Славка Гордеев, когда фильм заканчивается. - Вот бы ее потискать.
       - Вон, потискай лучше Желудка - толкает его в бок  Володя Зайцев.
       Экипажный обжора Витька Миронов, по прозвищу «Желудок», скрестив калачиком ноги, сидит на койке  и  невозмутимо жует  пончики, которые мы прихватили с камбуза вместе с  чугунным бачком.
       -  Ты че, все пончики слопал?  -  заглядывает в бачок Славка.
       - Ага, -  удрученно вздыхает Желудок. - Это я от волненья.
       А Лешка уже  перематывает бобину  очередного фильма, доставленного доброхотами  от соседей с нижнего этажа.   
       Однако  посмотреть его не получается.
       За  темными окнами раздается пронзительный рев сирены,  мы сигаем с коек и, напяливая на бегу сапоги, бросаемся к вешалкам.
       - Быстро, быстро!  - орет   появившийся из каюты дежурный в шинели, а дневальный настежь распахивает дверь.
       Казарменные пролеты гудят от топота сотен матросских ног, рыков команд и мата.
Внизу, в вое ветра  и снежных вихрях, мы выстраиваемся в колонны и  бежим к рабочей зоне.
       - Шире шаг! -  командует рысящий сбоку  старший лейтенант.На базе объявлено штормовое предупреждение, по нашему «ветер - раз» и все экипажи по тревоге, вызваны на лодки.
       Сгибаясь под порывами обжигающего  ветра  и хватая ртами  разреженный воздух, мы  приближаемся к распахнутым вдали воротам, створки которых удерживают заснеженные фигуры в тулупах,  и дальше несемся  по бетонке.
       А справа  со стороны залива, где у пирсов стоят пришвартованные лодки, к берегу катят  свинцовые валы и разбиваются  о бетонную стенку.
       Хрипя и обливаясь потом, вбегаем на наш  «восьмой» и, скользя каблуками по наклонной аппарели,  скатываемся к лодке.
       -  На борт! - рявкает стоящий на пирсе  рядом с командиром, старпом в канадке,  и   под сапогами звенит  настывший металл трапа.
       Часть моряков быстро  исчезает  в рубке, а швартовные команды спешат на   носовую и кормовую  надстройки.  Через несколько минут на пирс заводятся дополнительные концы,  крепятся на кнехтах  и обтягиваются шпилями.
       После этого швартовные команды тоже сигают вниз, и корабль приводится в боевую готовность.  В отсеках тишина, жужжание дросселей  ламп освещения  и неясный гул моря за бортом.
       «Ветер - раз» на Кольском, обычное явление. Особенно зимой. Тогда все  живое, по возможности укрывается в заливах,  или прячется на берегу. Когда же шторм уходит, жизнь продолжается своим чередом.
       В этот раз он длится всю ночь  и  прекращается только под утро.
       По базе объявляется отбой боевой тревоги,  вахта  на лодках заступает  по швартовному,  и  нас отпускают  в казармы.
       Над заснеженными  сопками брезжит  хмурый рассвет,  в свинцовой дали  залива   проблеск  створного огня,   да тоскливый звук  корабельной сирены.