~~~@~~~
Есть такая миссия - быть последним, кому дано зажечь последнюю лучину. Так сложилось - меня зовут к ним, уходящим за горизонт. Один случай.
День первый.
Он уже давно не вставал и уже не хотел больше вставать. Его жена плакала, просила :
- Может, хоть на мгновение, он придёт в себя. Хотъ попрощаться-то - мы ведъ так долго прожили вместе ... .
Он лежал в гостинной старенького, низкопотолочного дома, за кафельным камином. Bыцветшие глаза, смотрели поверх меня. Тяжёлое дыхание через трахеостому - - затрудняло и моё дыхание. Я не знала с чего начать. Проигнорировав предложенный мне стул, я села на край кровати, взяла его холодную, высохшую, трясущуюся руку в мои и ... приняла его в мою утробу... . Маленький, беззащитный, он заплакал. Это было первое прикосновение. Когда я уходила, он тянул, как маленький, мне вслед руки.
День второй.
В прихожей, жена сказала мне со слезами на глазах :
- Он ждал вас, он всё время смотрел на дверь.
Его взгляд был устремлён поверх меня, но он улыбался. Я снова села на край кровати и его рука снова грелась в моих, но теперь он смотрел на меня и мы молчали, только оба плакали.
День третий.
Я примчалась по-зову его жены. В прихожей она сказала мне :
- Он спросил меня сегодня, когда же вы придёте.
Kогда я вошла, он смотрел поверх меня и спросил, закашливаясь:
- Ты опять не одна?
Мороз по-коже. Я обернулась, невольно следуя его взгляду, но никого не увидев, успокоилась. Взяв его руку почувствовала, что он слегка пожал мою. Я спросила его:
- Можно я вас покормлю, всего пару ложек бульона, того самого, вашего любимого, что ваша жена вам готовит... всего две ложечки?
Он кивнул и улыбнулся кому-то за моей спиной.
День четырнадцатый.
Я уже привыкла, что он встречает не меня, а нас. Он стал принимать пищу, мы добились для него специальной кровати с подвешенным треугольником - держась за него он стал приподниматься. К нему стала приходить женщина, обученная уходу за тяжело больными. Bымытый, выбритый и улыбающийся он встертил меня вопросом:
- Этот белый человек - он всегда ходит с тобой?
Я улыбнулась и ответила:
- Hаверное, только он не видим не всем, а толъко тем, кто его ждёт.
Растирая его тело, я понимала, что осталось немного времени. Когда мы остались совсем одни в комнате, он начал рассказ.
- Я был тогда ещё малолетка, когда меня на фронт забрали. До тех пор я никогда француза не видел, - он плакал, но продолжал,- с тех пор я никогда не спал без боя. Каждую ночь меня толкают в катакомбы. Каждую ночь я вижу тех невинных, боящихся , как и я штыка , французских мальчишек. Мы только защищались друг от друга ... .
Он плакал:
- Никогда, никогда не кончилась эта война.
Во вторую мировую, он не был призван - его увечий хватило не бытъ не призванным. Многого он нагляделся. Прятал у себя поляков и русских... . Женился на беженке из Селезии, выростил сына и дочку, был старателен и честен, но.... он плакал, но он себе не простил жизней тех мальчишек, которых он из страха бытъ убитым, прервал.
Он плакал, а я гладила его руки, любилa, как ребёнка и жалела, как мать.
Oн затих. Hет, это ещё не был конец.
День тридцатый.
Он ждал нас - меня и того белого человека. Он сидел в кровати и радовался, как ребёнок нашему приходу. Почти сразу он сказал, что у него есть одна мечта, последняя - ещё раз проехаться на его красном тракторе. Жена качала головой, но сын поддался на мои уговоры.
.
.
.
.
День первый.
Его хоронило всё село. Я привязаласъ к нему и тоже плакала. Вдова взяла меня под руку и отвела в сторону. Она показала мне наверх, я подняла глаза и увидела - он смеялся нам со своего красного трактора.
- Он счастлив сейчас. Он никому не рассказывал того, что он рассказал белому человеку и мы успели попрощаться."
Apolda, den 15.02.2010.