Лоренцо Нава решил жениться. Если бы полгода назад
кто-нибудь высказал вслух таковую вероятность, он бы
посчитал это глупейшей шуткой. За пять лет вдовства
он "оброс" привычками холостяка, а
тридцатилетнее супружество оставило в душе
неисправимого пессимиста одни отрицательные зарубки.
Следовательно, женитьба “дубль два” могла присниться
лишь в нелепом сне с житейскими страшилками.
Интеллигент по всем итальянским меркам, с
глубинными корнями холёной "della
borghesia",
с культивированной много лет замашками
мужчины-хозяина авторитарностью, он - Лоренцо Нава,
был в родном городке личностью уважаемой и
узнаваемой.
В апартаментах в сто двадцать квадратных метров он и
вовсе был царь и бог. Приходящая раз в неделю
домработница Аннализа стала живым неотъемлемым
приложением: они были почти ровесники, но несмотря
на это, за четверть века преданной, добросовестной
службы, зная и недостатки, и достоинства своего
"patrone", и он, и она обращались к друг
другу на "Вы",но Аннализа неизменно с
традиционно принятым титулом "professore".
День, когда ему исполнилось семьдесят пять лет,
Лоренцо никак не отметил. Друзья, с которыми он
ежедневно встречался в банке, не обременяли себя
такими мелочами, как запоминание незначительных
торжественных дат. Маловероятно и то, что кто-то из
его племянников помнил месяц, в котором родился их
дядюшка. А точную дату знали лишь родители Лоренцо,
давно ушедшие в мир иной, да он сам. Поздравлять с
этим вовсе не праздничным событием не входило в
разряд привычек соотечественников синьора Нава .
Но спустя пару дней мартовским солнечным полднем ему
напомнил об этом друг детства. Встретив которого во
время утреннего променада по центральной улице
городка, Лоренцо в ответ на традиционное приветствие:
- Ciao, proffessore! Come andiamo? - (Как идём?)
ответил, не забывая вставить
обязательное"dottore":
- Ciao carrissimo! Tiriamo avanti: ( Привет,
дорогой!Тащимся потихонькую)" –
и, согласно правилам хорошего тона, поинтересовался
о жене, детях, внуках.
После пожаловался:
-Вот, одышка замучила. Да не тебе рассказывать, ты и
сам всё знаешь. –
Ugo Villani (так звали доктора) был кардиологом,
наблюдающим друга многие годы. Поэтому ответ был
краток и категоричен:
- Sono stanco repetere stesse сose: sensa farti
l’operazione non vivrai lungo- (“Если не сделаешь
операцию, не прожить тебе долго”).
И спросил:
Senti, Enzo, quanto anni hai? Mi sembre che ho un
paio d,anni meno di te."
(Слушай, а сколько тебе лет? Мне кажется, я на
пару лет моложе?)
Нава секунду-другую молчал, а потом удивлённо
воскликнул:
-Ба, да мне же 9-го исполнилось...и не стал уточнять-.
Ставить замечательную, регулирующую сердечный
ритм, машинку он поехал в город Брешия. Как никак
госпиталь в большом городе новый, не чета их - с
аппаратурой со времён царя Гороха. Да и сестра с
племянниками здесь же - если хоронить, так без
лишних хлопот. После операции, проведя два дня в
палате, рассчитанной на троих пациентов, он
закапризничал и запросился на выписку. На вилле у
восьмидесятипятилетней сестры он, как у себя дома,
чувствовал себя хозяином, что и было причиной малой
любви к нему племянников. Ingenere всюду совал
свой нос, давал советы и выговаривал сестре за
распутный образ жизни внучатой племянницы и
потакание этому племянника со снохой. Единственный,
кто всегда был рад его гостеванию - это Джанкарло.
Когда-то этот уже немолодой мужчина ассистировал при
операциях мужу сестры Лоренцо - известному в Брешии
хирургу. После смерти профессора Джанкарло перешёл
в многочисленный штат,обслуживающий семью, как
медперсонал широкого профиля и шофёр.
Подобострастный, умеющий вовремя прислужить,
поддакнуть, угодить и вашим и нашим, но предельно
честный и обязательный Джанкарло был на хорошем
счету у синьора Нава и отвечал ему особым усердием,
зная, что по прибытии последнего его месячная
зарплата в течение одной недели пополнится на
сотню-другую евро. Именно он по-дружески рассказал
Лоренцо о существовании брачного агентства невест из
бывшего СССР.
Когда в небольшом чисто убранном офисе женщина
славянской наружности с сильным акцентом и плохим
итальянским языком предложила прочитать условия
услуг, он сразу согласился подписать договор и
оплатил первый взнос. По сравнению с итальянскими
расценками эти были просто смешными. За полгода до
мартовского разговора с другом он принял важное
решение - найти подругу для встреч, а там как
получится -возможно и сожительствовать, но, боже
упаси, не более того. Все предпринятые в этом
направлении шаги в своём городке, уменьшив его
банковский счёт на четыре миллиона старых, трудно
предаваемых забвению, итальянских лир, не только не
дали каких-нибудь результатов, а, напротив, отбили
желание продолжать поиски.
Неожиданно изменчивая фортуна повернула ему
навстречу свой лик в Брешии, где так успешно было
произведено внедрение в его грудную клетку
крошечной машинки. Прогуливаясь по дорожкам
окружающего виллу небольшого садика, Лоренцо
прислушивался к бесперебойному надёжному
ритму своего сердца: по началу, осторожничая, шёл
медленно и с каждым днём увеличивая расстояния и
темп, вскоре мог подниматься на второй этаж не
отдыхая и обедать вместе с племянниками, чего не
делал уже много лет, так как преодоление
лестничного марша было ему не по силам. Ощущение
новизны, чего-то давно позабытого, юной
бесшабашности, когда ни с
того, ни с сего, разбежавшись, перепрыгиваешь через
скамейку, поселились рядом с проводками крошечного
аппарата и он почувствовал себя "мужчиной в
полном расцвете сил".
Первая попытка оказалась неудачной. Украинка Валя,
"взявшая" в Брешии такси, пролетевшее с
4
ветерком сто километров до дома жениха, ha lasciato
Lui in imbarazzo (ошеломила его) добавочной
информацией: “У меня в Черновцах живёт
семнадцатилетний сын, которому я сделаю вызов и он
приедет к нам”. С болью расставшись с синьорой и
сотенной купюрой (такси -транспортное средство для
состоятельной публики), Лоренцо отложил новые
встречи до мая.
Наконец, в июне он встречал на вокзале
сорокапятилетнюю россиянку Елену. Впервые выйдя
вместе на улицу, Лоренцо Нава представлял
всем своим знакомым спутницу, которой даже при
близком рассмотрении никто не дал бы больше сорока,
удовлетворённо и гордо: «La mia signiora»( “Моя
синьора”).
Они бросались в глаза в первую очередь потому,
что он годился ей в отцы. Но итальянские обыватели
сразу обратили внимание на её независимую манеру
держаться: легко, неспешным не суетным шагом
действительно красивых ног, в подобранной под цвет
одежды спутника юбке ли, платью ли всегда элегантным
и по фигуре, каким она шла рядом с Лоренцо, Елена
никак не могла быть названа, напрашивающимся на
язык, не так давно вошедшим в итальянский словарь,
словом "badante".(сиделка-компаньонка) И
в провинциальном городе, где все о всех всё знают,
дать объяснение этому новоявлению было весьма трудно
– это был нонсон. Нава оценивал атмосферу
любопытства и недоумения с самодовольной улыбкой
-гордо вышагивал рядом, поддерживая Елену под
локоть, говорил ей комплименты, чувствуя себя героем
дня.
В июле, когда они приехали в горный курортный
городок – villaggio, и поселились в гостинице, в
которой Лоренцо последние десять лет спасался от
городской жары, импозантную пару также как и в
городе приняли настороженно и изумлённо. Но здесь
в обстановке почти домашней, где общение между
постояльцами приобретает с течением лет качество
некоего своеобразного дальнего родства, ибо встречи
повторяются с математической точностью в датах и
участниках – Елена к концу первой недели была
принята в узком кругу "избранной публики",
к коей принадлежал Лоренцо Нава. Да и сама Елена
нисколько не сконфузилась и то с книгой, то с
вязанием в руках, сидя на скамеечках, утопающих в
цветниках, в окружении дам преклонного возраста,
легко говорила о том-о сём, обнаруживая знания
различных материй, начиная от злободневных
многоуровневых потерь, касающихся здоровья (всем
синьорам было за семьдесят) и плавно переходя к
историческим вехам Апеннинского полуострова. К
всеобщему, завершающему её положительную
характеристику, возникшему к ней расположению, она
оказалась бабушкой пятилетнего внука и знала о детях
всё от "А” до “Я", так как имела "La
Laurreia di pedagogia”(диплом педагога). Лоренцо
смотрел на свою синьору с обожанием и только слепой
мог не увидеть, что синьор Нава влюбился. Ночами,
когда ему не спалось, он выходил на балкон, садился
в кресло и думал о том, как непредсказуемо может
измениться жизнь и удовлетворённо цитировал:
- Chi non risica, non rosica -(Кто не
рискует, тот не пьёт шампанское).
Будучи человеком, отвечающим за данное им слово, в
последних днях июля он не забыл напомнить Елене, что
если она желает, то он готов сегодня же выплатить
положенное ей жалованье за прошедший месяц, а именно
- тысячу евро. Он имел привычку о делах говорить за
столом - чисто итальянский дефект, который Елена со
временем научилась принимать. Но в тот вечер ужин
был непоправимо испорчен. Лоренцо не отличался
проницательностью чтобы увидеть глаза Елены, в
которых стояли слёзы. Да он и не понял бы причины их
возникновения. А ей стоило немалого усилия дождаться
смены первых двух блюд и, отказавшись от десерта и
фруктов, она поспешила уйти. Лоренцо, просмотрев
обязательные новости по TG-2 и не найдя свою синьору
среди других, сидящих на террасе, отправился к себе в
номер. Увидев заплаканную Елену, он не на шутку
испугался. Когда же она сказала, что он
принимает её за проститутку, что она для него - не
синьора, что все его слова об уважении к ней равны
нулю, он опешил, растерялся и даже рассердился: что
хочет от него эта женщина? Он обещал ей платить
содержание, чем же она недовольна?! И позже она,
ежеминутно промокая салфеточкой выбегающие из глаз
слёзы, с трудом подбирая итальянские слова, долго
объясняла, что ей и самой странно оказаться в таком
необычном для неё качестве, которому она не находит
названия. Что она всегда зарабатывала деньги
знаниями, сердцем, руками. И сегодняшнее
состояние для неё - что-то из сферы нереального. Что
за пять лет на чужбине она впервые чувствует себя
снова женщиной, что только в юности она была столь
же счастлива, что она никогда не забудет его
внимательного и бережного отношения к ней и, что
благодарит Создателя за их встречу. Но сердцем она
не может принять деловую сторону их отношений, и,
как бы банально это не звучало, но она должна
зарабатывать деньги чтобы помогать младшей дочери
заканчивать обучение в университете. Завершая свой
долгий монолог, сказала:
- Прости, но когда мы вернёмся в город, я с тобой
не останусь. Я должна сама зарабатывать деньги-.
До Лоренцо не сразу дошёл смысл сказанного и он
переспросил:
-”Come? Non ho capito. Che cosa voi dire: Per me
devo guadagniare da sola?” (“Что? Я не понял. Что ты
хочешь этим сказать: должна зарабатывать для себя
сама..?)
И, когда Елена повторила,- Я вернусь в Брешию. –
он заплакал. Было непереносимо больно от осознания
своей неожиданной, редкой для него беспомощности.
Внутри происходил спор, поиск и мысли терялись в
лабиринтах неведомой, не знаемой доселе сферы: кто
перед ним - опытная интриганка или действительно
настолько девственная зеркальной чистоты душа? Он не
был готов к такому испытанию.
Всё было так хорошо: настолько, насколько он не мог
и помыслить. Красивая женщина - добрая, ласковая,
опытная во всех житейских вопросах, дающая ему
радость осознать себя ещё раз как мужчину,
разбудившая в нём чувства восхищения, уважения к её
личности, к её индивидуальности и
неповторимости,чувства, которые он за долгие годы
супружества ни разу не испытал и, от которых
вырастают крылья. И он парит над обыденной жизнью.
Он будто во сне!
Позже, обессиленные, они уснули. Новое утро,
пролившись в отворённые Лоренцо двери террасы, и,
внеся прохладные воздушные струи с горных вершин,
осветило солнечными лучами Елену. Она спала. Светлые
волосы, заплетённые в две короткие косички, чуть
растрепались, а дорогое любимое лицо было озарено
безмятежной улыбкой.
К концу августа Лоренцо и Елена вернулись домой, и
жизнь потекла проложенным в июне руслом. Ни он,
ни она не возвращались более к больной теме. В
8
их ежевечерних прогулках по осеннему парку по
шелестящей под ногами листве, они напоминали
покачивающийся на волнах кораблик, плывущий
навстречу счастью. Самым важным, неоспоримым
свидетельством тому было написанное Еленой
стихотворение:
Плывёт кораблик по волнам.
Как безмятежен его облик!
Ей – сорок пять, а он низложен
К её божественным ногам.
Неспешны мысли и шаги,
Его волос коснулась вечность -
В конце пути такая встреча,
Такой не вымысел любви!
Сквозь иглы кактуса цветок
Единожды, себе не веря,
Пробился к солнцу, день лелея.
В нём каждый миг и каждый вздох,
Как редкий изумруд, бесценен.
Плывёт кораблик – позади
Шторма и штили. Незабвенна
Останется прощанья сцена
в закатном пламени зари.
А накануне Рождества Лоренцо Нава отослал по почте
племянникам и близким друзьям приглашения на
торжественную регистрацию гражданского брака его с
Еленой, назначенную на девятое
марта, то есть на день своего семидесяти шестилетия.