В небольшом уютном отеле «Бриз» было не многолюдно. Иногородних на литературном семинаре оказалось немного, и поэтому номера стояли полупустые, а в холле никто не толпился. Несмотря на яркий солнечный день, в просторном холле было полутемно из-за больших темно-коричневых портьер, которые целиком закрывали огромные окна с витражами. Вероника легко шла по холлу и ее каблуки звонко отпечатывались на блестящем, выложенном плиткой полу. Она открыла массивную дверь с вывеской «Ресторан» и вошла в голубой зал, где на небольших столиках белели накрахмаленные скатерти. В ресторане было очень уютно и тихо. Несколько человек, неслышно переговариваясь, сидели за столиком в дальнем углу у окна, закрытого голубыми портьерами. Чрезвычайно обрадованная отсутствием посетителей и почти церковной тишиной зала, Вероника выбрала себе столик недалеко от входа и принялась изучать меню. Внезапно она услышала мужские голоса, нарушившие ресторанное оцепенение. Мимо столика Вероники, не обратив на нее никакого внимания, неспешно прошли двое мужчин, продолжая разговор, который, похоже, занимал обоих. Сначала Вероника не придала значения появлению мужчин – обычные посетители, гости Отеля! – и машинально скользила взглядом за тем, как они продвигаются по залу между столиками в поисках удобного для общения места. Вероника сделала заказ блистающему манерами официанту и в ожидании обеда, принялась рассматривать мужчин, которые расположились за столиком недалеко от нее. Один из мужчин был молод, лет тридцати с небольшим, невысокого роста, круглолиц, с короткой стрижкой русых волос. В иной ситуации Вероника никогда не обратила бы на него внимания – «Не в моем вкусе», - отметила она про себя. Затем она перевела взгляд на второго мужчину. Он был высок и хорош собой. Темноволосый, стройный, в безупречном костюме, - такой тип обычно нравился женщинам и легко получал их всевозможное расположение. «Счастливая внешность» - подумала Вероника и вдруг почувствовала, что в мужчине содержится не просто чисто мужская привлекательность. От него исходила недюжинная внутренняя сила. Но особенно притягателен был взгляд темных глаз – умных, пытливых, проницательных. Что-то определенно знакомое уловила вдруг Вероника в облике этого мужчины. Она вслушивалась в тембр мягкого голоса, наблюдала за жестами выразительных рук и, когда он засмеялся от какой-то шутки своего собеседника, - перед глазами Вероники поплыли сцены 10-летней давности. Она вспомнила, как десять лет назад, она, студентка факультета журналистики, пришла на семинар молодых литераторов. Среди всех прозаиков и поэтов, выступавших на сцене, ей понравился тогда только один – Илья Суриков. Он выразительно, но ненавязчиво прочел несколько своих стихотворений и небольшой рассказ. Сейчас уже Вероника не могла отчетливо восстановить момент его выступления и осознать, почему запомнился и понравился именно он, и почему в памяти до сегодняшнего дня запечатлелись строки какого-то из его стихов: «...Боюсь спалить тебя дотла,
Боюсь рубить вишневый сад.
Горит во тьме метеорит,
Но я горению не рад...»
Это позже, она открыла для себя его творчество и стала его поклонницей, или, как это модно сейчас говорить, - фанаткой. Вероника, забыв про обед, перебирала в памяти ушедшие в прошлое сцены, когда она, еще очень молодая и открытая миру, верила в добро, верила в свою исключительность и возможность преображения людей силой слова. Она тогда наивно полагала, что вполне достаточно быть умным и порядочным человеком, чтобы фортуна одарила тебя признанием и богатством. Не знала неискушенная жизнью Вероника, что события человеческого бытия – это бурный поток, отличающийся непредсказуемостью, противоречивостью, несправедливостью. Что на пути к успеху встречаются порой непреодолимые преграды, заставляющие сворачивать с намеченного пути, чтобы выбраться из свалившихся передряг хотя бы живым.
Вспоминая себя начинающей журналисткой Вероника одновременно наблюдала за мужчинами, которые, красиво орудуя приборами, неспешно ели, переговариваясь очень тихо и, казалось, безэмоционально. Когда их трапеза завершилась, они, все так же продолжая разговор, прошли мимо Вероники к выходу. В тот момент, когда Илья Суриков поравнялся с ее столиком, она почувствовала легкое волнение, но разом отнесла его природу к прожитым только что в сознании приятным воспоминаниям о молодости.
Когда, рассчитавшись с официантом за обед, Вероника покинула голубой зал ресторана, и вышла в просторный холл, неясное волнение ее усилилось. У стойки администратора в совершенном одиночестве стоял Илья Суриков. Поколебавшись некоторое время, женщина подошла к знаменитому поэту. Казалось, он нисколько не был удивлен ее внезапным появлением. «Здравствуйте, я хотела бы взять автограф», - бухнула Вероника первую пришедшую на ум фразу. «Автограф?» - Илья поднял в удивлении брови. «Да... нет...» - споткнулась вдруг Вероника, почувствовав на своем лице его пытливый взгляд, - «Нет, я просто хотела... одним словом...» Илья вдруг широко улыбнулся, что помогло Веронике выдавить из себя, наконец, что десять лет назад слушала с большим удовольствием его стихи на литературном семинаре. Подобном тому, который проходил теперь, но тогда Илья Суриков был самым молодым членом союза писателей, а Вероника – студенткой. Теперь же он – уже знаменитый поэт, а она – начинающий прозаик, которому пока страшно показывать свои опусы... Вероника говорила все это быстро, смущаясь и краснея. Илья (она ведь так и не знала его отчества!) слушал ее, не перебивая, а его взгляд – пытливый, внимательный, - словно проникал в глубину ее глаз, где таилось содержимое души. Вероника не смогла выдержать его взгляда и опустила ресницы, словно закрывая ими влажные, в волнении расширившиеся зрачки от слишком смелого вторжения его умных глаз. Постепенно волнение улеглось и сменилось огромным, неистребимым интересом к этому человеку, казавшемуся ей десять лет назад недосягаемой планетой, столь далекой и неприступной, что бессмысленными казались любые о нем мечты. И фантазии не будоражили ее воображения тогда, поскольку глупо мечтать о Сириусе и желать того, дотянуться до чего невозможно.
Теперь же ее кумир стоял рядом – реальный, осязаемый и чрезвычайно просто, без важности и спеси говорил с ней. Они переходили от одной темы к другой. Ей чрезвычайно легко и непринужденно было общаться с ним. В речи Ильи было столько юмора и самоиронии, которые Вероника всегда ценила очень высоко, - что любая тема обретала остроту и оригинальность. Одновременно за внешним спокойствием и сдержанностью своего собеседника женщина угадывала глубокое познание жизни и какую-то, тщательно скрываемую, печаль. Вероника вслушивалась в его слова и явно понимала, что когда он шутил, рассказывал короткие истории, то находился мыслями и чувствами где-то далеко. Неведомый внутренний огонь, сжигавший его душу, просился на свободу, блестел в глазах, проникал в жесты сильных рук, срывался в бессвязные реплики, вторгающиеся внезапно в его удивительно продуман-ные, выстроенные истории. Чувствовалось, что все время – когда Илья ходит, говорит, общается с людьми, параллельно с этим внутри его души происходит самое важное, что занимает ее целиком, без остатка. Они поговорили еще некоторое время к великой радости Вероники. Но когда вернулся администратор, ожидание которого они так удачно заняли разговором, пришел момент расстаться. Илья протянул Веронике сборник своих стихов, и, не прощаясь, поднялся в свой номер, словно в мгновение забыв об этой случайной встрече. «Действительно, - кто я такая? Одна из тысяч, кто хотел бы заслужить внимание Ильи Сурикова. А мне просто повезло сегодня...» - так думала Вероника, направляясь в свой номер тихого отеля. Через некоторое время она с удовольствием читала «Многомерность» Ильи Сурикова, раскрывая для себя разные черты поэта как человека, как личности, как мужчины. Стихи были разными – лирическими, романтическими, саркастическими. В них читалась его боль и самоирония, восторг и сожаление. Но главное, она почувствовала через эти строки родство их душ и отчетливо вдруг поняла что Илья именно тот, редко встречающийся на жизненном пути человек, который сможет верно оценить ее попытки выговаривать себя в творчестве, стихами и рассказами врачевать собственную душу, освобождаться от печали или тоски. Пре-одолевая природную застенчивость, Вероника снова вышла в холл отеля и попросила администратора передать для Ильи Сурикова сверток с ее книгами. На мгновение ее охватила волна сомнений – правильно ли она поступает, навязывая свое творчество столь занятому важными, действительно достойными делами, человеку, - но администратор уже положил сверток в ячейку для бандеролей и Вероника сочла это как знак судьбы. «Пусть что будет», - решила она, стараясь не размышлять больше о последствиях этого шага.
Прошло несколько дней. Вероника вернулась домой, в свой привычный круг забот и проблем. Звонок на ее мобильный Ильи Сурикова оказался более чем внезапным. Позже Вероника стала отмерять и оценивать свою жизнь до этого звонка и после него. А пока она ошалело слушала его голос, смутно осознавая смысл сказанных им фраз. Понимание пришло потом: Илья Суриков, известный поэт и писатель, мечта ее далекой молодости, говорил, что ее рассказы гармоничны, а стихи музыкальны. А один из рассказов поражает тем, что он, Илья Суриков думает, чувствует, переживает так же, как герой, созданный ее, Вероники, воображением. Словно Вероника подслушала, неведомо как,- пробралась в глубину его собственной души... Голос в трубке исчез. Когда Вероника пришла в себя, ее рука еще судорожно прижимала к уху молчащий телефон. И тут ее охватило сильное смятение, природу кото-рого она пока не знала. Илья хвалил ее? Нет. Он просто сказал, что переживает то же состояние, что она выразила в своем рассказе. Вероника была поражена до глубины своего естества: ведь она привыкла к тому, что у нее нет читателей. То, что она пишет, никому не понятно и не нужно, кроме нее самой. Но, поскольку не писать она уже не могла, то творчество стало для нее естественной возможностью свободно, без оглядки на условности, выговаривать саму себя, собственные переживания или впечатления о жизни. И вдруг сам Илья Суриков читает ее с интересом, более того, находит в ее творчестве родство собственному миру мыслей и чувств!
Весь день Вероника думала об этом волшебном звонке. Слова Ильи не давали ей покоя. Уже дома, когда она проверяла электронную почту, обнаружила еще один сюрприз – несколько писем. Все они были от Ильи Сурикова. Он прислал ей несколько рассказов, пока не вошедших в новый сборник. Вероника читала его рассказы, с удовольствием замечая, что он нарисовал образы, понятные и близкие ей. Эйфория, охватившая Веронику от того, что с ней вели диалог как с равной, как с понимающим собеседником, - лишила ее сна. Она лежала, уставившись в потолок, пытаясь уснуть хотя бы ненадолго, но не могла. Сознание лихорадочно преподносило один образ за другим, в которых она видела черты Ильи, ее самой, ее далеких согруппников по институту, персонажей только что прочитанных рассказов. Потом, ближе к рассвету, она все же уснула. Но образы и во сне продолжали неотвязно преследовать ее, сплетаясь в причудливые комбинации.
Следующий день принес новое письмо. Вероника отвечала тут же, забыв обо всем на свете, и полагая самым главным ответить на строчки блестящего экрана и ждать новых. Постепенно ее диалог с Ильей Суриковым стал жизненной необходимостью. Они писали друг другу о том, что их тревожило или занимало. Посылали новые сочинения и постепенно стали первыми читателями и первыми рецензентами творчества друг друга. Без умаления достоинств и без ложного стеснения прямо и открыто говорили то, что чувствовали и понимали в стихах и рассказах, которые каждый вечер щедро дарил им экран компьютера. Постепенно в сознании Вероники стал складываться образ Ильи Сурикова, навеянный его же письмами к ней. Он очень отличался от того Ильи Сурикова, которого она видела десять лет назад. Тогда он казался ей блестящим франтом, наделенным божественным даром писать, весьма далеким от повседневной жизни. Ей казалось, что он живет на Олимпе или на Парнасе и изредка снисходит на землю, чтобы излить смертным капли своего драгоценного творчества. Теперь же письма открывали ей облик человека с мятущейся душой, безмерно страдающего от одиночества, и потому ведущего нескончаемые ночные монологи. Человека в поисках гармонии с собой, раздираемого на части свободным духом, зовущим в полет и телесностью, тянущей к земным проявлениям. Строчки, которые отправлял он Веронике, вызывали его образ – внезапно близкий и знакомый, и одновременно непостижимый, бросающийся из одной крайности в другую, излучающий столь притягательный свет души, тайное воплощающий, не раскрывая покрова тайны. И всегда чуткий, тонко ироничный и самоироничный.
Через несколько недель их ежедневной переписки, судьба вновь подарила Веронике встречу с Ильей – не в виртуальной реальности компьютера, а в действительности. В далеком городе, они встретились в праздничном зале итальянского ресторанчика – теперь уже как добрые друзья, которым было о чем поговорить на перекрестке дорог. Вероника переживала удивительное ощущение: она пыталась в реальном, осязаемом Илье Сурикове найти те черты, которые открыла в его письмах. Образ, придуманный, дорисованный ее воображением, сличить с оригиналом – в земном и таком близком от нее сейчас расстоянии. Вероника очень смущалась и была досадно скованной – желание казаться лучше, чем она была в действительности – лишало непринужденности их общения. Но Илья, со свойственной ему чуткостью, понимал и это. Он видел ее зажатость и подбадривал, успокаивал. Вероника смотрела на него и совершенно отчетливо понимала, что волнение, охватившее ее всю, - уже иного свойства, чем простая эйфория начинающего автора перед масти-тым литератором. Это было волнение той стадии чувств, о которой обычно говорят: «Потеряла голову». Ее рассудок еще пока оценивал собеседника: как Илья говорил, красиво и логично складывая фразы, как шутил, как комментировал ее короткие реплики, как спокойно, без флирта, смотрел на нее, - и все, что он делал, рассудку Вероники нравилось безмерно. А вот ее сердце просто слушало музыку его голоса, даже не вникая в смысл сказанного, и таяло, таяло, таяло...
Вероника на миг словно посмотрела на саму себя со стороны – зрелая женщина, смущаясь как юная девушка, млеет от присутствия рядом интересного умного мужчины. «Да, верно глупо я выгляжу», - предательски подсказал рассудок. Но сердце видело другое: Илья был предельно чуток и внимателен, сглаживая простым обращением с ней шероховатости их диалога, вызванные безумной эйфорией Вероникиного сознания. Несколько часов проведенных в ресторане, пролетели как один миг. Илья галантно попрощался с ней и отправился по своим бесконечным делам. Через пару часов Вероника уже сидела в поезде, который нес ее от дружеской встречи в далекий Северный город, совершенно изменившуюся внутренне.
Чем дальше поезд уносил ее от этой удивительной встречи, тем больше она осознавала, что заболела той неизлечимой болезнью, лекарств от которой человечество еще не придумало. Имя этой болезни – Любовь. Общение с Ильей в маленьком итальянском ресторанчике стало потрясением, обрывом в пропасть чувств, куда она полетела всей своей сутью на бешенной скорости. Она пропала, она утонула в нем вся, от макушки до пят. Ей вдруг нестерпимо страшно было оставлять Илью в большом городе одного, без ее защиты и участия. «Кто станет врачевать его боли, окажется рядом в бедах и неудачах?» - настукивало тревогу Вероникино сердце. Она смотрела в окно и в мелькающих картинах русского ландшафта видела лицо Ильи. В облаке, в порыве ветра, в прозрачном воздухе, в отблесках уходящего солнца – везде был он. Надвинулась глухая ночь. Все в вагоне спали. Лишь Веронике не спалось ни в эту, ни в последующие ночи. И мысли – неясным, путанным потоком, и чувства – сладкой мукой были наполнены Им, обращены к Нему. Она и не заметила, что плачет. Слезы свободно орошали ее счастливые глаза, обожженные любовью, и сами собой слагались строки, в которых она выплескивала свое нынешнее состояние.
Меня поезд унес – в ночь.
Оторвал от тебя – прочь.
Было счастья – один миг.
Содрогнулась душа – в крик.
Обернулась в поток слез...
Эту боль ветер дальше понес –
Где-то тучей на небе застыл,
В роще влагой дождливой пролил...
Стук колес – словно топот копыт.
Но взметнулась душа и летит –
Над полями, над сонной землей,
К невозможности встречи с тобой!...
Убаюканная стуком колес, Вероника, наконец, забылась недолгим сном, но и во сне она видела Илью. Он улыбался ей – открыто и просто. Проснувшись, приободренная увиденным образом, она уже не плакала. Тоска прошла, и Вероника просто и тихо прислушивалась к себе, к тому новому, гармоничному, красивому чувству, которое появилось в ней и теперь спокойно и ровно разлилось по всем закоулочкам ее трепетной души. Преображенная этим чувством, Вероника вернулась домой, в свой привычный мир.
Дома ее уже ждали письма Ильи Сурикова. С каким волнением она читала их! И с каким интересом. Ей казалось, что вернувшись из обыденного мира пустяшных забот в настоящий мир писем, она, наконец, занялась важным делом, на которое и нужно тратить время ее скоротечной жизни. Она читала и перечитывала строчки писем, искала в них свой смысл, постигала междустрочье. Она искренне обнаруживала в каждом письме новый творческий шедевр Ильи Сурикова. Она слышала музыку его слов, то печальную, то ироничную, то глубокомысленную, то возвышенно-полетную. Веронику восхищала его удивительная способность гармонично сочетать в миниатюре письма глубокий смысл и красоту выражения. Она пока не решалась признаться Илье в том, что ее отношение к нему и их переписке изменилось. Ей казалось, он сам почувствовал ее смятение по тем новым стихам и рассказам, которые Вероника написала уже после их недолгой встречи в ресторанчике. Но внезапно Илья сам изменил тональность их общения на более довери-тельное, открытое, сокровенное.
В тот момент, когда она, мучимая любовью, создавала в воображении воздушные замки, строила мечты, которые, - она это интуитивно знала точно, - обречены на неосуществленность, - Илья тонко признался ей, что болен неизлечимо. Болен Любовью, от которой нет спасения. Сначала Вероника, сознание которой жило в последнее время в сладком дурмане, как у сумасшедшей, ничего не поняла. Она почему-то отнесла сказанное им к самой себе, к их общению. Она даже не обратила внимания на ту острую боль, которую излучали его строки, - так была увлечена симфонией собственного сердца.
Вероника проснулась на следующий день счастливой, краски окру-жающего мира засверкали для нее всеми, неведомыми ранее, оттенками, и даже сослуживцы вдруг обнаружили самые благородные качества. День прошел для нее необычно, она летала и порхала, смеялась без видимой причины и любила весь мир со всеми его превратностями и глупостями. Вечером она шла к компьютеру с новым волнением. Она мучилась двойственностью: с одной стороны, это было переживание восторга от общения с любимым и дорогим для нее человеком без преград, стереотипных барьеров; ощущение радости понимания и открытия в другом удивительного и такого близкого тебе мира. С другой стороны, это был страх потери, скорбь о быстротечности счастья и подстерегающем внезапном крушении того, что открывается тебе порою как самое дорогое на свете событие. Вероника писала Илье о том, что ее мучает эта двойственность: «Вдруг этот сон завершится, и ты не ответишь?..» Она пыталась еще разобраться в своем смятении, в природе близких слез и беспричинных восторгов, а пальцы сами печатали на экран компьютера строчки, которые она немедленно отправляла адресату: «Я больше всего на свете хочу знать: ты есть, ты счастлив, ты любим...»
Ночью, после долгой борьбы за поле господства, сон, наконец, одолел ее. И она видела кошмар: Илья, искаженный до неузнаваемости какой-то неведомой мукой и рядом с ним – незнакомая очень красивая молодая женщина, остро «бросающая» ему в лицо какие-то слова. Саму себя Вероника видела во сне смутно, будто заходит она в большой дом, идет по гулкому коридору, открывает одну дверь за другой, пока не остается последняя – за ней голоса, шум. Вероника заходит в комнату, в которой толпятся люди, и слышит обрывки фраз: «Пришла, пришла, наконец». «Я могу помочь», - говорит она, ни к кому не обращаясь. Люди расступаются, и она видит за ними, в пустоте длинного помещения знакомый силуэт... Илья... «Кому она должна помочь?» - пытается найти ответ ее сознание и в этот момент Вероника проснулась.
Сердце лихорадочно стучало, как будто чуяло надвигающуюся беду. Она встала, устало побродила по спящей квартире. Увиденный сон не выходил у нее из головы. И вдруг фраза, произнесенная ею во сне, выплыла из бессознательного и была озвучена ее губами: «Я должна помочь... Илье...» - «Но в чем? Что случилось или что случается сейчас?» - терзалась она догадками, привыкнув доверять собственному подсознанию. Понимая, что больше не сможет заснуть, Вероника включила компьютер и стала перечитывать письма, надеясь в них обнаружить разгадку увиденному кошмару. Она прочла несколько последних писем Ильи и вдруг ее осенило... Сраженная своим открытием, Вероника долго бездумно сидела, уставившись в экран, не в силах пошевелиться. Потом она много раз, словно машинально, перечитала строки, которые кричали ей о любви Ильи. О любви НЕ К НЕЙ, а к другой женщине. Илья делился с ней, с Вероникой, своей болью – любовной мукой, страданием несовпадения, непонимания с той, кого любил неистово, сильно, безнадежно! Как могла Вероника отнести его стихи, его литературные эссе к самой себе? О, слепота влюбленной женщины! Она приняла его любовное томление на свой счет и воспарила от счастья, наивно полагая, что Судьба на этот раз оказалась благосклонной к ней...
Крушение надежд. Боль. И саркастический смех над самой собой – вот что пережила Вероника в тот час глухой ночи, когда собеседницей ее была только глупая луна, бесцеремонно таращившаяся на влюбленную дурочку с беззвездного неба. Вдоволь посмеявшись над своими наивными сказочными мечтами об осуществленной любви, Вероника вернулась к письмам. Ей было больно. Очень. Но она интуитивно чувствовала, что ему сейчас, вдалеке от нее, больнее во сто крат. Почему? Она еще не могла понять. И заново перечитала блестящие строчки на мониторе. Илья писал в стихах о тупике печали, о пропасти, которая его манит вниз, в крушение Ада. Он писал о любви, которая оборачивается титанической битвой Разума и Сердца, в любом случае обреченной на внутреннее поражение, на последующую тоску, пустоту, сильно напоминающую выжженную после буйного пожарища степь.
«Ну и где же ты уловила любовное томление?» – ехидно спросил Веронику разум. «Да, томления здесь нет, - лишь большая, неотвязная боль», - заметило ранимое Вероникино сердце. Она теперь поняла все. Кошмар сновидения стал чутким сигналом к тому, что она неверно интерпретировала откровенное признание Ильи. Он просил у нее поддержки и понимания в той неразрешимой ситуации, в которой оказался. Ему очень важно было, чтобы она поняла его, услышала. Ему хотелось открытости и честности хотя бы с ней, своим далеким собеседником, в котором он внезапно обнаружил столько близкого самому себе в восприятии мира. А она со свойственной женской дурью все перевернула на иной лад. И только боль собственной неразделенной любви, реальность которой она поняла лишь сейчас, сгладила чувство вины перед Ильей. Вины за то, что поняла его не сразу, хотя он не сомневался в ее чуткости, полагаясь на ее ум и трепетность души. До утреннего рассвета Вероника так и не сомкнула глаз, теперь уже переживая за Илью, за его тревожное состояние, за крестную муку, которую он переживал сейчас от вечного и божественного чуда – Любви! Как хорошо теперь Вероника понимала его состояние, ведь и ей теперь был знаком тупик, в котором оказался Илья. Они оба любили. Вероника – его. Он – другую. Оба знали боль неразделенности. И кто, как не она, могла понять его сейчас, почувствовать до конца глубину его переживаний, испытать ту же любовную муку?.. Но в силах ли она, Вероника, была излечить и свое, и его сердце, раненное любовью? И кто на белом свете обладал такой могущественной властью, чтобы наделять любовью и освобождать от ее чар по единому взмаху волшебной палочки или магической силой слова...
Вероника понимала Илью лишь потому, что была больна той же болезнью. Она теперь знала, что в следующем письме скажет Илье. Она просто перенесет свои внутреннее в реальность экрана, облечет в слова собственную боль, нарисует сюжет, где героиня – она сама. Странно было то, что в этом своем стремлении понять и помочь любимому человеку она совсем не испытывала ревности. Она даже не думала о сопернице. Существовал только он. Его мир, Его радость и боль.
Лишь спустя много времени Вероника поймет, какой духовный рост давал ей Илья, сколько душевной щедрости и мудрости, таившейся в ней, открылось миру благодаря общению с этим удивительным человеком. Но это будет потом, когда улягутся бури и потрясения первого дня, открывшего ей реальность неразделенной любви. А пока Вероника, еще живо переживающая свое одиночество, думала о том, как помочь Илье. И она стала писать. Стихи, рассказы, эссе, гонимые вдохновением, рождались ежедневно. Ее мысль просилась на кончик пера, разноцветье чувств моментально находило адекватную художественную форму. Каждое краткое состояние, каждое новое настроение облеклось в стихотворные, прозаические строки и в таком виде непременно отправлялось на справедливый суд Ильи. Она никогда так много не писала. Ее любовь, то обаяние личности, которое открыла она в возлюбленном, стало источником по-настоящему творческой поры. Идеи рождала каждая фраза из писем Ильи. На каждый поворот его души, который она угадывала сквозь строчки, мгновенно находился отклик в ее душе и, постепенно вызревая внутри, уже через день или два непременно облекался в новое произведение.
Постепенно боль неразделенной любви вновь уступила место в сердце Вероники восторгу общения. Они оба нуждались в письмах, как в воздухе. Им нравилось быть без всякой рисовки самими собой – абсолютно раскрытыми, психологически обнаженными. И они оба осознавали, что обретут понимание друг друга в любой ситуации. Это был удивительный, редкостно встречающийся в мире людей диалог душ, созвучных друг другу. Они стали писать друг другу тепло и доверительно, обретая поддержку и силу в этой переписке. Вероника чутко угадывала по строчкам писем перемены настроения, волны эмоций, подъемы и крушения, которые переживал Илья за день их расставания. Ей становилось вместе с ним то радостно, то больно, то восторженно, то негодующе. И чем больше граней его мира открывалось ей, тем сильнее становилась ее любовь к нему.
Она поняла, что это и есть то подлинное чувство, которое люди часто обнаруживают в фальшивых подделках и симуляциях. Как часто они называют любовью то, где нет даже намека на ее присутствие! Вероника понимала, что к ней пришла пора подлинности, открытости, способности принимать и любить мир своего избранника целиком. Илья помогал ей обрести этот редкий дар, быть не похожей на всех вокруг, расти над собой, преодолевать стереотипы в осознании и чувствовании происходящего. Вероника преодолела эгоизм и обнаружила великий дар, таившийся в любви – способность слышать сердцем все, что исходит от любимого человека. Слышать и следовать волшебному зову сердца, которое наполнено теми же звуками, что и твое. Теперь жизнь Вероники имела отрегулированный ритм – от письма до письма. Но в душе она постоянно вела бесконечный диалог с Ильей. Она словно рассказывала ему обо всем, что происходило с ней в жизненном лабиринте, спрашивала совета, ждала участия. Странно: когда она получала письмо, то – о чудо! – обнаруживала именно те слова, которых ждала.
Дневной диалог продолжался ночными сновидениями, в которых неизменно присутствовал образ Ильи. Бессознательное вносило поправку в обстоятельства жизни, и в снах преподносило осуществление тайных желаний Вероники. Она видела удивительные по красоте замки, по которым бродила в сопровождении принца – Ильи. Она узнавала себя то в облике Джульетты, то Маргариты, отдавших жизнь на алтарь любви. Ей виделись сцены, как Илья спасает ее, обессиленную, на краю пропасти, как помогает добраться до вершины горы, которую они штурмуют вместе... Но чаще всего она видела их совместные полеты над кручей облаков, причем его полет был всегда более стремителен, более смел и долетал он до таких далеких точек воздушного океана, куда Вероника еще не отваживалась направить крылья своей души.
После таких снов Вероника просыпалась с ощущением счастья. Она несла в себе такое огромное богатство, которое никто не мог у нее отнять – ее мечты. А когда реальность проливалась дневным светом, напоминая о неотвратимости земного пути и бескрылого осуществления долга, Вероника жила ожиданием вечера. Вечера, который приносил ей новое письмо и новую надежду. Жизнь шла своим чередом. Вероника жила ожиданием вечера. Вечера, который приносил ей новое письмо и новую надежду. Жизнь шла своим чередом. Вероника любила жизнь с ее взлетами и падениями, подарками и жестокими огорчениями. Сейчас она была благодарна своей жизни в особенности за то чудо, которое снизошло на нее. Любовь и диалог. Вероника хорошо понимала, письма – это единственное, что дает ей ее любовь. Целый мир – где без вплетения плоти и ее спутников – эгоизма, гордыни, вожделения – царит хрустальная музыка сердец.
Экран компьютера со строчками из писем – как сверкающий замок для двоих, в котором прекрасно незримое присутствие любимого образа, символично отраженное в зрачках сияющих глаз. И эти письма становились, быть может, самыми дорогими мгновениями короткой человеческой жизни: вечное предчувствие любви, девственная чистота неузнания, преддверие Тайны, прикосновение к которой равносильно свободному полету...