Из архива:1980г.
ЯЗВА ДУШИ
ЯЗВА ДУШИ
фантастическая повесть
ГЛАВА ПЕРВАЯ
На крыльце стояла трёхлитровая стеклянная банка, в которой задыхался тугой букет гладиолусов, рядом скромно выглядывал из-под газеты берестяной кузовок с ежевикой. Возглавлял эту процессию горделиво пузатый кувшин с молоком.
Февральцев постоял с минуту в раздумье, хмыкнул, боднув головой воздух. Достал сигареты, закурил. Присел на крыльцо. Гасли последние огни в домах: деревня отбывала ко сну. Воцарилась ночная тишина, мягкая, пахнущая яблоками, силосом и молоком. Хорошо, должно быть, спится в такую ночь.
-Галина, - окликнул Февральцев в полголоса. - Выйди на минутку.
Ни звука.
-Когда это кончится, Галина?
-Разве вам в тягость? - прошуршало в саду.
-В тягость... Пойми же, Галина, ты преследуешь меня... дома я как в блокаде. За цветы спасибо... и за остальное тоже... Но больше не нужно. Не надо, Галя!
Она уже покинула его сад, и у себя дома, забилась в сарай, горько оплакивая свою бестолковую любовь. А Февральцев стоял у крыльца и рьяно убеждал дальние кусты крыжовника, что он не тот человек, какой нужен ей, Галине...
-Пойми, дурёха... я скучный и нудный тип... Сухарь, эгоист... Робот...
ГЛАВА ВТОРАЯ
Больничка, в которую Февральцев получил распределение, находилась в глухом лесном краю с болотистыми озёрцами и редкими деревнями, где с каждым годом жителей становилось всё меньше. Классический медвежий угол. Райцентр в 120-ти километрах. Рентгена нет, лаборатории тем более. Врача временно замещала акушерка, помогали ей две пожилых медсестры.
Собственно работы было с гулькин нос: люди больше предпочитали лечиться дома, по старинке дедовскими методами. Только в экстренных случаях бежали к доктору.
Поселили Февральцева в частном доме, который после смерти владельца, одинокого старика, долгое время стоял заколоченным. Первое время из-за отсутствия работы, Февральцев занимался домом, благо он большого ремонта не требовал. Расчистил сад, проконсультировался с местными, и осуществил обрезку деревьев, в глубине души спрашивая себя: может, как Мичурин, заняться селекцией? Времени свободного хоть отбавляй, хобби нет, к женщинам пока не тянет.
Селекционером Февральцев не стал: вспыхнула мысль спичкой и погасла. А вернее заслонила другая. Ещё в институте он мечтал об экспериментальной хирургии, с однокурсницей Лизой Кравчук лелеяли надежду о своей лаборатории. Но сначала следует отработать положенные годы в глубинке, набраться опыта. И Февральцев решил не тратить времени впустую: у себя в доме оборудовал небольшую лабораторию, близко сошёлся с районным ветеринаром - он поставлял ему "дохляков" для экспериментов. Однако, вскоре Февральцеву наскучило оперировать полудохлых баранов, телят, собак, кошек, кроликов. Руки буквально чесались утвердить теоретические достижения на человеке. Но кто доверит ему, зелёному медику, операцию, если в нынешнем положении он не имеет права даже крупные занозы извлекать: обязан отправить больного в район? Разве что господин Случай предоставит экстремальную ситуацию.
И такая ситуация представилась.
Как-то осенним днём к Февральцеву на приём привезли больную. Доярка из соседней деревушки, вчерашняя школьница. Толстушка с весёлым крестьянским лицом. Единственная, кто не сбежал в город. Не пустили: отец однорукий да сёстрёнка-второклассница. Мать три года назад схоронили: током убило во время дойки - доильный аппарат был неисправен, сунулась мокрыми руками... И вот Галина свалилась. Вначале была субтональная пневмония, затем отёк лёгких, резкие осложнения на спиной мозг...
Февральцев повёз больную в район. Дорогой, мысленно, перелистал все конспекты, извлёк из закоулков памяти всё, что знал о данном заболевании. Безнадёжна... Были публикации профессора Альперовича о невозможности на сегодняшний день... А Лизочка Кравчук, помнится, считала обратное, и даже высказывала бредовую мысль... А почему, собственно, бредовая? Потому только, что до этого ещё никто не делал такую операцию? Но ведь и аппендикс когда-то впервые оперировали...
В районной больничке-клинике работал известный в области хирург. Он достаточно веско подтвердил: безнадёжна. Если поддерживать уколами, максимум месяц протянет. Февральцев предложил попробовать.
-Я хирург, молодой человек, а не мясник. Чему вас только учили...
-Тому же, что и вас. И, между прочим...
Хирургу не понравился тон Февральцева, и он грубо оборвал его, заметив, что у Февральцева ещё молоко на губах не обсохло делать замечания старшим, что он забывается, с кем говорит, что профессор Альперович лично консультировался с ним...
-Перестраховщики! - бросил в сердцах Февральцев. - Я сам сделаю операцию!
-Пожалуйста! Хо-хо! Тебе, я вижу, свобода надоела, молокосос? Валяй, давай. Под свою ответственность! И не здесь!
Февральцев сделал эту операцию. У себя в больничке. В нарушение всех правил. Неделю готовился. Опросил всех бабок по части народной медицины, приготовил настойки трав и кореньев. Активной помощницей вызвалась Вера Герасимовна, медсестра. Добрейшая женщина и классный мастер своего дела. Совершенно бескорыстно, до поздней ночи, ассистировала при опытных операциях на животных. Она же провела разъяснительную беседу с отцом Галины, и взяла с него расписку-согласие на операцию. Что касается самой больной, то Галя была согласна с первых дней, ибо видела, с каким спокойствием, с какой верой доктор готовился к операции.
Спокойствие и уверенность Февральцева были показными: он в глубине души ругал себя беспощадно, что не подумав, по-мальчишечьи, ляпнул "А", теперь волей-неволей нужно говорить"Б"... Что ж, чему быть тому не миновать.
И вот настал этот день. Он был ясным и не по-осеннему тёплым. С утра вся деревня собралась у больнички. Бабки сулили удачу, обнародовав ряд положительных примет и снов.
Деревенский кузнец, изготовивший некоторые инструменты по эскизам Февральцева, так же предсказывал удачу: столько души вложил в изделия, что не может быть смертельного исхода...
Семь часов длилась операция. В другой обстановке, возможно, и трёх бы хватило, но здесь всё было ВПЕРВЫЕ. Начиная с инструментов и всевозможных настоек, отваров, вытяжек...
Единственно, чего опасались, приступая к операции, это нехватку крови: у больной редкая группа. Сделали заявление, но никто из деревенских не знал точно, какая у него группа. Отобрать доноров в их условиях не было никакой возможности. Февральцев решил, - если случится! - отдать свою кровь: она была той же группы.
Так оно и случилось. Уже к концу операции. Благо, осталось самое простое, и смышленая Вера Герасимовна завершила сама, отстранив обессиленного Февральцева. Он тотчас заснул, и проспал добрых девять часов. А проснувшись, узнал, что "состояние оперируемой удовлетворительное", и что по радио передали новость: в Англии тоже впервые проведена уникальная операция -одновременная трансплантация сердца, лёгких и печени...
Галина осталась жить. Через пять месяцев вернулась к своим бурёнкам.
И все эти почти полгода Февральцев боялся поверить в успех, со дня на день ждал осложнений, кризиса. А так ХОТЕЛОСЬ доказать этим замшелым профессорам, заработавшим докторские и прочие звания на тривиальных аппендиксах...
Доказал на свою голову. Уязвлённый хирург чиркнул куда следует докладную, там схватились за голову: да как он посмел?! да кто ему дал право?!.
В итоге Февральцев познакомился с прокурором. А у того очень влиятельная жена. А хирург ей в своё время делал операцию на кишечнике... Закружилась зловещая карусель. Повестка за повесткой. И одни и те же вопросы: зачем, почему, если не имел права? Тот факт, что пациентка живёт и работает, почему-то опускался.
А Галина не просто жила и работала, она ещё по уши влюбилась в доктора. После вечерней дойки, приведя себя в порядок, Галя на велосипеде лихо покрывала 17 км и, пробравшись в сад Февральцева, с тоской заглядывала в окна... Доктор не собирался отвечать взаимностью: чувств не было, а "таскаться" совесть не позволяла.
Удачный исход операции всколыхнул Февральцева, он почувствовал необычайный подъём сил. Написал письмо в Минздрав, просил помочь, но в ответ пришли пространные отписки. Ещё написал, просил создать компетентную комиссию для оценки, проведённой им операции. "Такие операции реальны, только нужны спецприборы и инструменты. Они уже есть, в единственном числе, кустарно изготовленные. У меня есть на них авторские свидетельства, значит можно пустить в серийное производство. Я уже предлагал заводу медизделий, но они переслали предложение в Казанское научно-производственное объединение "Мединструмент", где почти год сочиняли ответ: на разработку технологии уйдёт полтора-два года... Смешно, ей богу: я и местный кузнец изготовили за 30-40 минут..."
Нужен толчок сверху, на него и рассчитывал Февральцев, забрасывая письмами Минздрав. Но... Москва порекомендовала направить свои статьи в хирургический журнал. Глухая стена! Не пробить. Если даже профессор Каншин, лауреат, - заметка в недавней "Советской Культуре",- не в силах пробить свой метод оперирования гнойного воспаления брюшной полости, куда тебе, сельский докторишка, молокосос, пробить эту стену косности, волокиты и бюрократизма. А так же глупости и равнодушия. Права, выходит, тётя Юля, акушерка: знай свой шесток. Она же прозрачно намекнула: что бы прокурор отстал, ему надо ДАТЬ. Знай свой шесток, выписывай пациентам микстуры и таблетки, направления на анализы в район... Если прокурор ещё позволит...
Вот и сегодня, как малое дитя, распочемукался. Сколько можно?!
-Долго вы ещё будете меня терзать? - спросил Февральцев, как можно спокойно.- Или сажайте, или не мешайте РАБОТАТЬ.
-Не грубите, гражданин Февральцев. И попрошу без указок, да! Свободны, пока.
Из прокуратуры Февральцев отправился на почтамт, позвонил домой. "Все живы-здоровы, чего и тебе желаем." Говорить было, собственно, не о чём: в письмах всё расписано не по разу. Мать всё ещё дуется: плюнул на её связи, не захотел остаться в городе, полез в глухомань... Заходил Игнаткин, сокурсник - не без маминого ходатайства оставлен в городе, - рассказал о Лизе Кравчук. Она под следствием. На столе у неё скончался какой-то важный начальник, так его жена всю область на ноги подняла. "Доэксперементировалась твоя подружка..."
Февральцев положил трубку. Больно сжалось сердце, к горлу подступили слёзы. Выбежал из переговорного пункта, кинулся к лесу. Там, на поляне, дал волю слезам, не чувствуя, как лицо и руки облепили муравьи...
Домой, в деревню, возвращался другим человеком. К чёрту эту экспериментальную медицину! Лягушек опять в пруд! Из кроликов-шашлыки! Займусь селекцией деревьев... или бонсаи выращу. Опять таки, если товарищ прокурор не пошлёт по этапу. За Лизой... А взятку всё равно не дам!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
-Галина? Ты меня слышишь? - Февральцев докурил, вдавил окурок в консервную банку на углу крыльца. - Галя, не дури, ступай спать.
В это время хлопнула калитка и заскрипела галька: к дому приближался человек в плаще. Мужчина лет сорока, не деревенский.
-Здравствуйте. Февральцев?
-Да. Чем могу быть полезен?
-Можете, очень можете. Собирайтесь, прошу вас. Медлить нельзя, а добираться далеко.
-Куда?
-Далеко.
-Быстро всё равно не получится: вы видели наши дороги? А крыльев у нас нет...
-Есть, - жёстко перебил мужчина. - Собирайтесь же, доктор!
-Я всегда готов. Как пионер. Однако, странно... - Чемоданчик "скорая помощь" всегда стоял наготове, так что через минуту Февральцев был у калитки. Уходя, бросил в сторону сада: - Галина, ступай спать! - и уже непосредственно к мужчине: - Пол, возраст, характер заболевания?
-Женщина, двадцать лет... Доктор, нужна операция идентичная той, что вы сделали...
-Стоп!- тормознул Февральцев. - Извините, вы хоть чуточку соображаете?
-Соображаю, - просто ответил мужчина. - Не беспокойтесь, всё необходимое уже взято...
-Что взято? Где?
-Из вашей лаборатории...
-Ттт... то есть как? Вы взломали дверь?! Кто вы? Я никуда не поеду, пока вы не объяснитесь!
-Извините, доктор, но объяснять долго, - сказав это, мужчина слегка коснулся руки Февральцева, того словно током прошило, сознание помутилось, земля качнулась и упорхнула из-под ног.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
Он проснулся от прикосновения жаркой руки: перед ним стояла медсестра Вера Герасимовна.
-Игорь Борисович, всё готово. Можно начинать.
Прозвучала команда и Февральцев, скорее машинально, чем сознательно пошёл за медсестрой, провёл предоперационный этап. Так было во время той злополучной операции и при экспериментальных операциях в лаборатории, в такие минуты Февральцев был как бесстрастный запрограммированный робот. Живая мысль включалась с первой командой:
-Скальпель.
Больная была в тяжёлом состоянии, с целым набором недугов телесных: раздроблено плечо, пневмония, отёк легких...
Приборы работали превосходно.
-Начали.
Спустя пять часов Февральцев сделал последний шов. Приборы фиксировали благоприятный исход. Ни доктор, ни медсестра не ощущали усталости, словно и не было этих трудных пяти часов. Только очень хотелось пить, как после солёного.
Вера Герасимовна помогла снять повязку, халат, шепнула, озираясь:
-Игорь Борисович, тут такое... Рехнёшься!
-И что же здесь такое? - спросил, освобождая руки от перчаток.
-Я сейчас, - медсестра скрылась за роскошной малиновой шторой, чем-то громыхнула там, и появилась с тазом и странным кувшином с двумя ручками. Похоже на древнегреческую амфору. Вера Герасимовна приподняла амфору на уровне лица. - Видите? А ещё, представляете, я говорю на иностранном языке и понимаю, что мне говорят. Игорь Борисович,мы у чёрта на куличках!
-Какие черти, Вера Герасимовна... Что за чушь.
Февральцев осмотрелся: просторная комната с высоким лепным потолком, в центре живописный плафон, изображающий мифическую сценку, стены облицованы белым мрамором, в нишах стояли скульптурки, мраморные, нежно-розового цвета. Предполагаемое окно задёрнуто тяжёлой портьерой. Среди этого музейного великолепия их приборы, да и они сами, были чуждыми, кощунственными. Приборы и освещение питались от небольшого серого ящичка, бирюзово светились глазки-кнопочки. Любопытный аккумулятор... Но, однако, действительно, где они?
Послышались лёгкие шаги, и в комнату вошёл знакомый уже мужчина. Февральцев и медсестра крайне изумились его видом: на мужчине была одежда... древнеримского патриция.
Мужчина прошёл к столу, глянул в лицо больной, затем с немым вопросом уставился на Февральцева.
-Будет жить, - ответил тот казённой фразой. И с удивлением отметил: сказал не по-русски, а по латыни. - Простите, что всё это значит?
-Потерпите, Игорь, - сказал мужчина тоже по латыни. - Я приглашаю вас разделить со мной скромную трапезу. Вкусную пищу приправим дружеской беседой.
Гостиная была просторнее и светлее, в центре накрытый столик на коротких изогнутых ножках, рядом, полукругом, вместо стульев груды подушек. На них следовало возлежать, принимая пищу и ведя беседу. Для Веры Герасимовны принесли изящный плетеный стульчик.
-Прошу не стесняться, - хозяин удобно расположился на ложе, тем самым, подав пример.- Угощайтесь. Вот мясо козлёнка, отваренное в молоке... Вот ветчина, сыр этрусский. Рыба с Танаиса, по-вашему, с Дона. Это персики, гранаты, лимоны, виноград. Хлеб свежий, ещё горячий...
Бесшумно возник чернокожий слуга:
-Господин, что подать - вино? мульс?
-Вино, без воды. Госпоже сок.
-Спасибо, - поблагодарила Вера Герасимовна и повернулась к Февральцеву: - Вы что будете кушать?
-Пожалуй, начнём с молочного козлёнка.
-Любопытно, что у них получилось, - Вера Герасимовна решительно принялась накладывать в блюдо доктора аппетитные куски.
Вернулся слуга с запечатанной амфорой и стеклянной бутылью в форме виноградной кисти.
-Это лучшее критское вино, - сказал хозяин, указав на амфору. - Трофейное, как у вас говорят. Из складов Карфагена.
-Что? - встрепенулся Февральцев. - Неужели с того времени?! И...ещё можно употреблять?
Хозяин снисходительно улыбнулся.
-О! Какое чудо! - воскликнула Вера Герасимовна, отпив сок. - Райский напиток. Игорь Борисович, честное слово. - Глянула на хозяина:- Скажите... простите, как вас зовут?
Хозяин помолчал, задумчиво перебирая в пальцах виноградину, казалось, он не решался говорить правду. Его молчание настораживало. Вера Герасимовна замерла с поднятым бокалом. Февральцев перестал жевать.
-Полное моё имя Галл Цезений Сильван. Можете просто, Сильван.
-Так вот... господин Сильван, - вновь оживилась Вера Герасимовна,- мы с Игорем Борисовичем буквально сгораем от любопытства: где мы?
-В Риме. Восемьдесят восьмой год до рождества Христова.
-Какой?! Восемьдесят... - Февральцев выпрямился, судорожно сглотнул.
Вера Герасимовна, изменившись в лице, поставила бокал, дрогнувшим голосом прошептала:
-Это... правда? Значит... машина времени... существует?
-Да. Только у нас она именуется иначе - Эдэкс. Если перевести на ваш язык, будет приблизительно так: "Временной кузнечик".
-Хорош кузнечик... - нервно усмехнулся Февральцев, затем прямо посмотрел в лицо Сильвана:- Вы не римлянин. Кто? Из будущего?
-Я историк с планеты Эррг. У вас она именуется под номером 7309Z...
-Инопланетянин?! - всплеснула руками Вера Герасимовна. - С ума сойти... Вот влипли! Игорь Борисович, что же теперь будет?
-Всё будет хорошо, - ответил за него Сильван. - Если Ректина выздоровеет. Вы вернётесь к себе, и всё происшедшее с вами будет... просто сон.
-Понятно,- задумчиво протянул Февральцев.- Непонятно только, зачем при таком могуществе нужно было тащить нас через... почти две тысячи лет?
-Охотно объясню. Только сейчас меня беспокоит состояние Ректины.
-Я гляну, - встала Вера Герасимовна.
Февральцев кивнул, медсестра ушла.
-Где это её так? - спросил Февральцев.
-На форуме. Новый закон принимали. Значит, вы считаете, что жизнь Ректины вне опасности?
-В принципе, да. Я хочу сказать: если будет соответствующий уход, режим...
-Ваше присутствие необходимо?
-Первое время. Недели две, я думаю. Потом можно смело довериться организму, убрать контроль, урезать препараты.
Вернулась Вера Герасимовна:
-Нормальненько. Спит.
-Хорошо, - кивнул Сильван. - Теперь выслушайте меня.
ГЛАВА ПЯТАЯ.
Сильван историк, и только. Его специализация: рабовладельческие государства. Командировка на два года. Это эрргских, а на Земле все пять. Там, у себя дома Сильван всемогущий, а здесь ему категорически запрещено "творить чудеса". Исключительно наблюдение и анализ. Допускалось лишь применение бактерий-переводчиков, дабы не было препон в общении с населением этой планеты. "Временной кузнечик" у Сильвана служебная машина, и "горючее" строго лимитировано. А он уже четырежды использовал её в личных целях. Авантюрно. Будет ему по возвращении домой, как говорят земляне, на орехи. Расслабился, затеял амурные дела. Ректина - его возлюбленная. Ради неё Сильван готов на самые опрометчивые поступки. В поисках нужного эскулапа (врача) Сильван, как полоумный носился по векам и эпохам, жёг драгоценную "горючку"...
Пусть его отчёт будет неполным, пусть его накажут за самоуправство, но он счастлив безмерно: Ректина будет жить! А их, Игоря Борисовича и медсестру ждёт вознаграждение. Через две недели он отправит их домой.
-Но... я не могу, - Вера Герасимовна глянула на Февральцева. - Вы же знаете... у меня старенькая мама... Я не могу две недели, Игорь Борисович...
Сильван вопросительно посмотрел на Февральцева.
-Я справлюсь один.
-Спасибо, Игорь Борисович... Ой, а как же сказать про ваше отсутствие?
-Не беспокойтесь, - улыбнулся Сильван. - Я говорил, что для вас там всё будет сном... так и будет.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Третий день пошёл, как Февральцев в Риме. Чувствовал себя превосходно.
У Ректины миновал кризис, без осложнений, и она даже вымолвила несколько слов. Сильван на радостях предоставил доктору все достижения местной и восточной медицины, в подлиннике труды Гиппократа и других античных эскулапов. Легко увлекающийся, Февральцев вновь испытал чувство душевного подъема. Чувствовал он себя превосходно.
На этот раз его привлекли лекарственные растения. В отведённом ему кабинете, Февральцев самозабвенно делал настойки, мази, отвары. По его просьбе Сильван подбирал на улицах нищих, больных и немощных: на них проверялись препараты. К счастью, всё обходилось благополучно: нищий вновь возвращался на улицу, считая неожиданное исцеление милостью богов. Во время обедов Сильван и доктор подолгу беседовали на различные темы, но в основном о положении в городе. А оно было тревожным: шла борьба между демократами и оптиматами за власть. Совещания и народные сходки заканчивались форменными избиениями друг друга. Наконец, был принят новый закон, уравняв права союзников Рима с его гражданами. Рим готовился к войне с понтийским царём Митридатом, война сулила большую добычу. Союзники желали принять равное участие в этой войне, а точнее, в дележе трофеев. Оптиматы были против. Во время голосования они оказались в меньшинстве. В результате оба консула - аристократа, Сулла и Помпей Руф отказались подчиниться решению народного собрания и покинули Рим. Прошёл слух, что они подбивают армию на военный бунт и, возможно, двинутся на Рим. Город в великом страхе. Главнокомандующий демократ Марий из рабов формирует ополчение, посулив, в случае победы - свободу... Сильван видел Суллу лично, много наслышан о его солдатах-головорезах. Так что не сегодня-завтра можно ждать штурма.
Февральцев рвался в город: пройтись по улицам, побывать на Форуме... Сильван не разрешил: слишком приметен, подозрителен, ещё примут за сулланского соглядатая. У Сильвана нет такого права, подвергать его риску: Февральцев будет возвращён в своё время невредимым.
Февральцев скрепя сердцем отступился, перестал донимать, но не оставил мысли осуществить желаемое.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Сегодня Сильван поднялся рано, в сумерках. Не спалось и Февральцеву: проснулся от скверного сна. Снился отец, умерший четыре года назад. Почему-то в кальсонах, с заплаканным лицом. И в голосе слышатся слёзы.
"Сынок, Игорёша, одумайся! Возвращайся. Здесь твой дом, твоя земля..."
"Брось, отец. Что ты, право, как мальчишку уговариваешь меня."
"Одумайся, умоляю..."
"Не смеши людей. Рассопливился. Не противно? Всё уже решено: остаюсь. Надоело стучать лбом в стенку. Осточертели эти вызовы днём и ночью..."
"Ты болен, сынок..."
"Дудки! Здоров, как бык. К чёрту! не хочу больше набивать шишки. Здесь я без суеты добьюсь всего, что душа желает".
"Если не одумаешься, так и знай: мы с матерью проклянём тебя!"
"По барабану! Мне от вашего проклятья, не холодно, не жарко."
Отец закрыл лицо руками, по-детски захлюпал носом, а Февральцев противно захихикал и... проснулся. Посидел, подумал. Он и не подозревал, какие мысли у него зарождались в дальних, как правило, тёмных уголках души. Хотя предчувствие ч е г о-т о было. И вот проклюнулось. В сущности, всё так и есть: зачем дома горбатиться, нервы трепать, когда тут спокойно можно получить всё, что душенька пожелает. Только Сильвана уломать. Открыть частную клинику, пользовать этих, как их... патрициев. Глядишь и через годик такие же хоромы можно отгрохать. Сулла идёт? И чёрт с ним. Держаться нейтралитета, не лезть под горячую руку. При случае оказать помощь... С моей-то головой, да при их невежестве...
Размышления прервали шаги: Сильван прошёл к Ректине. Февральцева словно кто подтолкнул: подсмотри, подслушай.
Сильван остановился у изголовья женщины, склонился. Ректина шевельнулась, приподняла руку. Сильван перехватил её, прижал к груди, затем ладонью к губам.
-Ты услышал меня и пришёл?
-Да. Как ты себя чувствуешь?
-Замечательно. Игорь хороший эскулап. Он из Иберии?
-Дальше... Реки, вот возьми... Это нужно проглотить.
-Новое лекарство?
-Да. Я хочу, чтобы ты быстрее встала на ноги.
-Милый, ты думаешь, я этого не хочу! Какое странное лекарство... Холодное.
-Не думай об этом, глотай. Молодец! А теперь, прости, мне надо идти: дела. Ты поспи ещё. Помнишь, Игорь говорил, что сон лучшее лекарство. Я скоро вернусь.
Поцеловав Ректину, Сильван вышел. Февральцев успел отскочить к себе. Затаился. Сильван постоял в раздумье напротив его комнаты, затем подошёл к двери, тихо постучал, приоткрыл:
-Игорь, - приглушённо позвал, ещё раз повторил погромче: - Игорь.
-Да? - деланно сонным голосом отозвался Февральцев.
-Оденься, разговор есть. Я буду у себя.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Поприветствовав и извинившись за столь ранее беспокойство, Сильван попросил Игоря присесть, сам остался стоять.
-Это произойдёт сегодня! Невероятное в их истории: римляне будут штурмом брать Рим! Здесь будет жарко и опасно. Поэтому я принял решение отправить тебя.
-Но Ректина...
-Ректина идёт на поправку, ей ничто уже не угрожает. Ты и сам это понимаешь. Кроме того, я отдал ей ЗЭГ, защитную гранулу... На полтора года ей обеспечено силовое защитное поле... - Сильван тяжело вздохнул, опустился рядом с Игорем.- Очередное моё нарушение... Сегодня в полдень кончится действие моей ЗЭГ, а больше у меня нет... Вот видишь, Игорь, в такие космические дали забрались и... такая бухгалтерия, как у вас говорят. -Сильван усмехнулся грустно, помолчал секунду и продолжил: - Здесь, на Земле я впервые познал Любовь... Живую! Трепетную! У нас давно уже забыта эта тема: подчиняемся безропотно, как здесь рабы, ЭРФЕ. Это компьютер, по-вашему, или "электронная сваха"... Спарили две особи, согласно параметрам и... размножайтесь... - Сильван вновь замолчал, пощипывая кончик носа, глаза его тепло улыбались.- Ректину я люблю! Что не сделаешь ради любимой? Ведь так, Игорь? Так! я сам видел: во все времена земляне жертвовали жизнью во имя Любви. Я хотел бы остаться здесь навсегда, но долг превыше... И у вас, и у нас. Заболтались мы, а время не стоит: собирайся, Игорь.
-Сильван, - Февральцев решительно встал. -Я тоже принял решение...Я остаюсь!
Сильван запрокинул голову, глянул холодно:
-Собирайся. Отправление через полчаса. Всё!
Февральцев не пошёл собираться, вернулся к себе, стал лихорадочно искать выход из создавшейся ситуации. Полчаса у него. Что можно сделать за это время? Уговаривать? умолять? Бесполезно: глянул... как на раба. Попросить Ректину замолвить словечко? Ещё решит, что имею на неё виды, воспылает ревностью и... точно посылку отправит. Опять грязные просёлки, ночные вызовы... К чёрту! Не хочу! Не хочу! Что делать? что? что? Бежать? Куда? Первая же стража остановит, и пиши каюк... Что? что? что? Стоп! Эврика! Он сказал... в полдень у него исчезнет защитное поле... Значит, его можно ранить, как простого смертного... А сегодня в городе будет потасовка... Отлично! Уговорить подождать немного: страсть, как хочется хоть глазком посмотреть на штурм Рима! Действовать решительно, можно слезу пустить, разжалобить...
Сильван смилостивился. Сейчас он отправлялся в лагерь сулланцев, но как только они начнут одерживать верх, он вернётся, чтобы тотчас отправить Игоря домой. Штурм лучше всего наблюдать с крыши дома: отлично виден Большой цирк, начало Аппиевой дороги, ворота...
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Игорь взобрался на крышу. Видимость, действительно, отменная. Светало. На часах начало пятого. У ворот и на стенах ополченцы, напряжённо всматривались в приближавшиеся легионы, а за ними тянулся шлейф пыли.
Во двор вбежал раб Сильвана, ликующе возвестил: сломлено сопротивление повстанцев у Эсквилинских ворот и когорты сулланцев прут безостановочно. Раб скрылся на минуту в дому, затем вылетел с кухонным топориком, с визгом скрылся за воротами.
Начался штурм и других ворот, но защитники продержались недолго. С криками устремились солдаты, настигая отступающих и... рубили, рубили... Февральцев содрогнулся и едва не соскользнул с конька. Всё, хватит: это не кино...
-Бей! Коли! Режь!- летело со всех сторон.
Всё отчётливее шум схватки, лязг мечей, проклятья, ужасные предсмертные вопли. Разъярённая и непреклонная пёстрая масса, воя и звеня оружием, катилась по мостовым в сторону Большого цирка. С высоких домов на солдат сыпались градом камни, стрелы, черепица. Несколько шальных стрел залетело во двор Сильвана. Февральцев, мокрый и дрожащий от холодного пота, поспешил слезть с крыши: ещё сшибут как птицу.
-Аквилон! - позвал он слугу, приставленного к нему.
-Я здесь, господин, - показался из-за колоны Аквилон.
-Запри ворота, быстрее!
Аквилон кинулся исполнять приказ, но едва он прислонил ворота, как их с силой ударили снаружи - раб отлетел в сторону. На аллею выбежали легионеры с обнажёнными мечами. Аквилон вскочил, неловко взмахнул руками: очевидно, это не понравилось ближайшему солдату, ибо он, ругнувшись, рубанул раба мечом поперёк плеча.
Февральцев хотел бежать, но ноги не подчинились, точно сандалии стали свинцовыми. Его окружили.
-Кто такой?- рявкнул желтоглазый верзила. - Где Ректина?
-Ректина больна, - с трудом выдавил Февральцев, сообразив, что в этом его спасение. Я врач, эскулап.
-Веди меня к ней, - распорядился желтоглазый. Солдатам велел ждать его.
Ректина лежала прямая, бледная, не мигая, смотрела на смущённого верзилу.
-Реки... вот мы и свиделись... - переступая с ноги на ногу, мямлил тот. - Ты... вернёшься ко мне?
-Нет.
-Нет? Ты говоришь "нет"? - С верзилы словно спала вялость, нерешительность и предстало жёсткое, холодное, солдафонское:- Тебя полагалось бы проучить, но раз ты больна... Я подожду. Мы пришли навсегда! И этот дом я беру себе. А своему варвару, если ещё увидишь, скажи: пусть не попадается мне на глаза! Выпущу кишки! Значит, нет?
-Нет. Я жена ему.
-Вот как, - заскрипел зубами желтоглазый. - Хорошо. Я обшарю весь Рим и притащу его сюда, как вонючего раба... Я сумею отомстить! С превеликим удовольствием сделаю тебя вдовушкой. Эй, эскулап! Смотри в оба: головой отвечаешь за неё. Она должна жить. Ясно?
-Ясно, - ответил Февральцев, едва дыша.
Оставив двух солдат охранять дом, хозяйку и эскулапа, желтоглазый с остальными ушёл искать Сильвана.
Рим был взят. Местами горел, заволакивая небо чёрным дымом и накаляя воздух. По домам шныряли сулланцы, выискивая недобитых марианцев, попутно занимались мародёрством.
Ректина плакала, пыталась что-то сказать, но слёзы мешали ей. Февральцев дал ей успокоительный настой, и она вскоре уснула.
Солдаты оккупировали кухню, где устроили себе праздник.
В ворота осторожно постучали. Так мог стучать только свой. Февральцев осмелился приоткрыть калитку: перед ним стоял Сильван в форме легионера, в руке окровавленный меч и щит. Повесив щит на ворота, Сильван прошёл во двор и поплёлся по аллее, едва передвигая ноги.
-Тебя ищет... - начал было Февральцев, но Сильван, дёрнувшись, оборвал:
-Я убил это животное ... И всё, больше ни слова. Как Ректина?
-Нормально. Я дал успокоительное.
-Собирайся... тебе пора.
На кухне что-то грохнуло, послышались возмущённые крики. Сильван быстро глянул на Игоря.
-Солдаты. Их оставил тот...
Сильван глухо прорычал, кинулся на кухню. Февральцев, с появлением Сильвана, преодолел предательский страх, противную дрожь, вновь соображал, как оттянуть отбытие.
-Игорь, - внезапно позвал Сильван.
Он сидел на скамье, усталый, потный, у его ног валялось оружие легионеров, а сами они шумели за дверью в помещении, где разделывали мясо.- Скоты, как в стойло пришли... Видишь? Точно свиньи прошлись... И слуги разбежались... некому порядок навести...
-Я уберу, - живо вызвался Игорь.
-Оставь. Ты лучше вот что сделай... Устал я здорово, еле на ногах держусь...
-Давай, я тебя уложу...
-Оставь, - отмахнулся Сильван. - Ты мне что-нибудь дай из твоих травок... взбадривающее... Некогда отлёживаться, дел привалило. Сейчас самая работа... Тащи свои травки.
"Сейчас, сейчас, дорогой Сильван, выпьешь настоечки... - думал Февральцев, идя к себе. - Уснёшь часиков на десять, отдохнёшь после трудов праведных. А я пока оценю обстановочку, прикину, что к чему... Претендент на руку и сердце Ректины мёртв, так что, надо думать, будет спокойно. А далее сообразим по обстановке. Нет, о возвращении не может быть и речи: остаюсь! Решено и подписано, сожжены мосты. Ох, и заживу я здесь, не хуже Гиппократа!!
На улице послышались крики, топот. Они приближались, затем кто-то забарабанил в ворота. Февральцев вышел во двор, стараясь не расплескать настойку в чаше. В ворота настойчиво колотили, кто-то пытался кричать, но получался сдавленный хрип.
-Стой, мерзавец!
Хрип стал громче, мучительней, удары чаще.
Февральцев направился к кухне, где ждал его Сильван. "Беги дальше, несчастный," -мысленно пожалел стучащего.
-Держи его! Вон! Вон!
Неожиданно тот, что стучал, кошкой взлетел на ворота.
-Куда? - закричал Февральцев. И это было его последнее слово в жизни: короткое копьё, пущенное с той стороны в беглеца, угодило Февральцеву в горло, раздвоив кадык...
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Игоря Борисовича Февральцева нашли охотники, в двух километрах от деревни. Похоже, возвращался поздно из района, решил сократить путь лесом, и напоролся на сук в темноте.
А Вера Герасимовна, роясь дома в огороде, наткнулась на глиняный кувшин, в котором оказались древнеримские золотые монеты. За полученное вознаграждение она обновила всю мебель, купила цветной телевизор, а остальные деньги положила на книжку для сыночка, что вот-вот придёт на дембель: вроде как жениться надумал, невестку оттуда привезёт, из Сибири...
Первые дни Вера Герасимовна ходила по деревне и рассказывала, как по её цветному телевизору показывали город Рим, а она во сне побывала в нём, с покойным доктором, - царствие ему небесное! - и ели они в доме богатого патриция молочного козлёнка и пили карфагенское вино...
Ленинград,1980г.