Лабиринт жизни
Я огляделся. Со всех сторон меня окружала лишь кромешная темнота. Бесконечная, напрягающая. И в ней, разрывая плотную пелену тишины, был слышан лишь один звук:
- Кап… кап… кап…
Превозмогая боль, я попытался понять, откуда идет звук. Мне было страшно из-за того, что его источник находился где-то совсем близко.
- Кап… кап… кап…
Я пошевелил рукой, и звук на секунду замер, что бы потом вновь начать издеваться надо мной. А сцепив вместе ладони, с ужасом обнаружил, что руки мокрые, и какие-то липкие. Да и мое обоняние терзал до ужаса знакомый запах. Озаренный неприятной догадкой, я лизнул палец. Во рту появился тонкий привкус железа…
Свет. Глаза резал свет. Я прикрыл их, чтобы спастись от настойчивого сияния фар, которые буквально разрезали мой мозг двумя сияющими кинжалами. Люди в белых халатах торопливо поднимали носилки. На них кто-то лежал, накрытый простыней. Открывая двери машины скорой помощи, врач крикнул мне:
- Парень, ты не волнуйся. Сейчас в больницу приедем – помоешься. А то ты весь в его крови.
В крови… В ЕГО крови!!!
От ужаса я открыл глаза и сел. Сон сняло как рукой. Но все никак не получалось восстановить дыхание – сердце, словно марафонец, преодолевающий не первый километр, тяжело билось о стенки грудной клетки. Кошмар, опять приснился кошмар. Хотя, как говорят в крылатом выражении, не опять, а снова. Казалось бы, мне уже давно следовало привыкнуть к этому. Практически каждую ночь мой сон прерывается на этой далеко не радужной ноте. Но как можно свыкнуться с этим ощущением?
Тяжело поднявшись с дивана и пошатываясь, я побрел на кухню. Стакан воды, влитый бездумно в рот, побежал тонкими струйками путешествовать по моему организму. Через минуту следом направился второй. Странно, но после каждого кошмара меня мучает страшный сушняк.
Найдя на столе пачку сигарет, я закурил, и подошел к распахнутому окну. Небо было еще совсем черным. Часы показывали лишь три ночи.
- Ха, Диса, раненько ты сегодня проснулся! Может тебе пора успокоительное или снотворное на ночь принимать? И тогда кошмарики мучить перестанут? – пробурчал я, глядя на свое отражение в стекле.
На работу нужно было собираться еще через целых четыре часа. Сон одолевал, но ложиться вновь не хотелось. Я боялся снов. Мало ли, что опять выкинет неконтролируемый разум. Хотя, я практически знал, что мои руки вновь будут в крови.
Я заставил себя вернуться в спальню. Накинул одеяло и глубоко вздохнул. Господи! Дай мне спокойствия! Просто спокойствия… Сон накатывал волнами, постепенно забирая меня в царство Морфея.
На этот раз меня разбудил не ужас, а всего лишь писк будильника. В голове пульсировала боль. Не удивительно, я уже забыл, когда нормально спал. Поэтому каждое утро мне давалось с огромным трудом. Включив чайник, я зашел в ванную. И вот он первый «приятный» сюрприз: вместо горячей воды кран выдал лишь бульканье. Он несколько раз судорожно кашлянул и виновато зашипел.
- Отлично… Просто отлично!
Набрав пригоршню холодной воды, сморщившись, выплеснул ее на лицо. Тем, кто говорит, что умывание ледяной водой дает заряд бодрости на весь день, я бы порекомендовал на годик отключить горячую воду. Пусть проникнутся, что значит в пасмурную и далеко не теплую осень, когда в квартире еще не включили отопление, свою, и без того замерзшую тушку, мыть холодной водой. Ощущение, признаюсь, далеко не из приятных.
В это время чайник забурлил. Заварив крепкий черный чай, я подошел к плите. Включил газ и поставил на огонь сковороду.
- Так… Нужна музыка. Где пульт? Ха, как обычно, на полу.
Из музыкального центра до меня донесся голос радийного ди-джея.
- А сегодня у нас понедельник! Прекрасный день, отличное начало недели…
- Иди ты в баню, чудик! Это у тебя оно прекрасное. Ты деньги получаешь за то, что бы людей грузить своим дешевым утренним позитивом. Не верю я такой наигранности. В этом я бы даже Станиславского обошел. Не верю, понял?!
Переключив центр на воспроизведение диска, я кинул на сковороду пару яиц. Не будучи приверженцем здорового питания, мне было абсолютно все равно, что есть по утрам. Лишь бы в желудок упало хоть что-то, и он оставил меня в покое до обеденного перерыва.
Перекрикивая шипение, с которым куриные яйца превращались в блюдо с гордым названием «яичница в мешочке», Илья Черт пел:
«Кеды со звездами, клеш
Со своим, видать, ты шел
Со своим ты шел, с моим уйдешь»
Уж не знаю, о чем он думал, когда писал эту песню. Но вот в это утро я почему-то хорошо ее понимал. По-своему, но понимал. Так, а собираться-то надо быстрее. Опаздываю все-таки уже.
Вернувшись в ванную, я посмотрел на себя в зеркало. Оно показало мне красноглазого демона, лицо которого покрывала щетина. А ну и черт с ней. Так пойду. Бриться в холодной воде – уж увольте. Ха, глупый, конечно, каламбур, но, надеюсь, меня из-за черной поросли не уволят.
Яичницу пришлось проглотить наскоро. Хотя ладно, по утрам меня сложно назвать эстетом – так что как-нибудь стерплю. Натянув джинсы и толстовку, быстренько обулся и вышел из квартиры. Замыкая дверь, достал плеер. Мне предстояла пробежка до остановки и получасовая мука в общественном транспорте. Свою машину, хотя ее уже и доставили из ремонта, я предпочитал обходить стороной.
Лабиринт зеркал
Так бывает, когда не совсем проснулся, но уже наполовину вывалился из сна. Ты то ли грезишь, то ли уже нет. Вроде кажется, что встал, умылся, а на самом деле еще лежишь в теплой постели..
У меня частенько так бывало, что я видел сон во сне, и во всех этих отражениях реальности я делал то, чего не делал на самом деле.
Словно странный зеркальный лабиринт, в котором несколько десятков «я», и все послушно поднимают руку, если ее поднимаю я. Все, кроме одного, который стоит и смеется. Он и не похож-то на меня. По крайней мере, на меня взрослого.
И сон плавно перетекает из одного в другой, я словно иду по тропинке, которая периодически возникает передо мной и исчезает, как только я вступаю на другую территорию.
Только почему у меня такое чувство, будто я делаю это уже давно…
- Вместе мы - сила! – частенько повторял Десант.
Впоследствии эти слова стали чем-то вроде девиза у нас с ним. С этим девизом мы жили, ходили в школу, потом в институт, и даже в армии мы пользовались только им.
Шумные сны Десанта прошли годам к 14, зато он начал просыпаться раньше меня и будил одним и тем же способом несколько лет – подушкой по голове. Это не самое приятное в жизни, но вскоре стало привычным и знакомым.
И было так непривычно слышать искаженный голос Десанта, который просто исходился криком:
- Рома! Ромка! Рома!!!
Я силился проснуться, открыть глаза, но к своему ужасу не мог этого сделать. И дело было даже не в тяжелых ресницах, склеенных кровью, а в том, что я не мог свое сознание заставить очнуться, чтобы вернуться в прежний мир, на серый гладкий асфальт, уже покрытый ночной росой. Я хотел открыть глаза, увидеть перепуганного насмерть Десанта, и спросить, какого черта он разорался.
Я видел все, видел с закрытыми глазами, непонятно какими чувствами слыша и ощущая все, что происходило вокруг. Синие холодные отблески мигалок скорой и ДПС трепетали на придорожных деревьях. Словно сама ночь устроила иллюминацию в честь только ей одной известного праздника.
И снова этот дикий крик:
- Ромка!!!
Я ничего не мог сделать. Совсем ничего. Мгновенно обессилев от этого понимания, отключился окончательно. Не сделай я этого, может, и не пришлось бы совершать это странное многодневное путешествие в неизвестно каком измерении. Хотя насчет многодневного я до сих пор не уверен. Может, я здесь брожу уже который год, а не день, как наивно полагаю.
Что это за вечный сон, в котором я заблудился? Вариант со смертью я тоже рассматривал, но как-то неуверенно. Я ведь ничего не знаю об этом. И все-таки знаю, откуда-то знаю, что я не умер. Потому что иначе был бы свободен.
Объяснить самому себе неосознанные вещи, те о которых знаешь наверняка, весьма сложно. Но я знаю, что не свободен полностью. Я не летаю, как бесплотный призрак над землей, не грущу перед собственной могилой. Я просто сплю. Долго и крепко. Долго и сладко. Долго и…без права проснуться.
У меня пропали все эмоции – мне не страшно, не больно и не одиноко. Может быть, только чуточку интересно, где я и зачем. Поэтому и хожу днем и ночью, хотя времени суток здесь не существует, просто по привычке пытаюсь создать хоть какую-то определенность.
Но о чем бы я ни думал, я всегда возвращался к одному и тому же моменту. Сцена на дороге. Вырванный из памяти листок с неровными краями. И сразу становилось солоно во рту, будто я хлебнул крепкого чая, куда по рассеянности насыпал не сахар.
Лабиринт жизни
Приехав на работу, я включил компьютер и бездумно уставился в монитор. Абстрактная картинка, украшающая рабочий стол, не согревала душу и не давала никакого стимула рассудку. Ничего не хотелось делать. Времени всего-то начало десятого, а меня буквально сжигало непреодолимое желание покинуть эту квадратную коробку, гордо именуемую офисом.
Я включил музыку, и тут же со стороны стола коллеги донеслось недовольное бурчание:
- Денис, будь любезен, выключи музыку. Ты же видишь – я работаю. Кстати, тебе бы тоже не помешало этим заняться. К тому же, твой рок это сплошной негатив. Ты разрушаешь свой мозг. Да и мой за компанию.
- Было бы что разрушать, Женя!
- Надоели твои дурацкие шуточки! – Евгений недовольно поправил указательным пальцем очки, якобы сползшие по переносице ниже дозволенной им границы.
- В каждой шутке есть доля шутки.
А тебе, сноб, не мешало бы хоть иногда пытаться тренировать свое чувство юмора. Хотя, как можно развить то, что изначально не заложено. Черт с тобой, перейду на наушники, лишь бы не слышать твое надоедливое сопение.
В винампе чуть слышно играла «Плоскость» «Аквариума». Заварив себе кофе, я открыл ворд и начал набирать какой-то бессмысленный текст. В институте подобное занятие мы называли ИБД, что означало «Имитация Бурной Деятельности».
Настроения не было никакого. В принципе, в последнее время стрелка-указатель моего личного эмоционального барометра указывала лишь на два состояния: плохо и очень плохо. Сегодня я ощущал себя где-то между ними.
- Денис! Гордеев! Ты что, не слышишь меня? Сними наушники!
Рад бы я никогда тебя не слышать, Танечка. Чтобы мой слух не резал твой писклявый противный голосочек, который всегда звучит слишком натяжно и всегда не вовремя.
- Что случилось, дорогая? – ослепительно улыбнулся я, снимая наушники.
- Я тебе не дорогая. Между нами еще ничего не было, чтобы ты на меня потратился.
Ох, вот уж и не надо. Лучше я себе сразу билет на эшафот прикуплю, чем иметь какие-то отношения с этой глупой и амбициозной блондинкой.
- Не волнуйся, Танюша, я не обременю себя тратами на твою персону.
- Гордеев, ты стал просто невыносим! – Таня смерила меня своим злобным прищуром. Ха, получилось у нее весьма эффектно. Но результат получился не тот, что ожидала девушка. С трудом сдерживая смех, я развел руками.
- Да и не надо меня никуда выносить. Сам выйду, если надо будет.
- Дурак! В общем, тебя Алексей Сергеевич к себе вызывал.
- О, спасибо за приятную новость. Пойду хоть в первый раз за сегодняшнее утро пообщаюсь с умным человеком.
После этой фразы я поспешил выскочить за дверь. А вот эшафот я зря припоминал пару минут назад. Накликал на себя. Что-то никогда я не испытывал особого морального удовлетворения от утреннего общения с начальством. Особенно когда нечего им было сказать.
Пройдя по длинному, ничем не примечательному коридору я остановился возле коричневой деревянной двери. Но постучать в нее решился, лишь глубоко вздохнув.
- Заходите, - донесся голос из-за этой перегородки на пути к неминуемому порицанию.
- Доброе утро, Алексей Сергеевич. Вызывали? – спросил я, заглянув в кабинет.
- Да, Денис, проходи, присаживайся.
Неторопливо дойдя до полукруглого стола, я устроился на отличное, с точки зрения дизайнеров и абсолютно неудобное, с точки зрения обывателей, кресло. Напротив меня восседал Шеф. Темноволосый мужик лет сорока с небольшим. Выглаженный и стильный. Весь под стать своему кабинету в стиле модерн. А также совершенно ограниченный человек, но с большим плюсом. Алексей Сергеевич умел зарабатывать деньги. Все наши идеи он превращал в золотую жилу.
Я молча воззрился на него, гадая, что за конфетку с утра пораньше мне решил преподнести работодатель.
- Денис, я хотел поинтересоваться, как идет дело с твоим проектом.
- С рекламой магазина спорттоваров? – уточнил я.
- Не виляй, Гордеев. У тебя сейчас лишь один крупный проект, так что твое недоумение здесь как-то неуместно.
Я вздохнул. Так, сейчас мне придется врать. Помнится, Ромка в детстве, когда ему приходилось обманывать родителей, прятал одну свою ручонку за спиной, и скрещивал указательный и средний пальцы. Правда, заветный знак его никогда не спасал. Более того, родители быстро смекнули, что как только сынишка делает подобный жест, правдивых ответов от него можно не ждать. Но я-то не маленький мальчик. А потому у меня есть надежда не попасться на невинном обмане.
- Да все прекрасно, Алексей Сергеевич. Работаю, творю, так сказать.
- И на какой стадии твое творение? Слоган уже есть?
Так, смотреть в глаза. Ни в коем случае не отводить взгляд. Мне нечего прятаться – я отличный специалист, без которого этой фирме не прожить. А вот если сейчас посмотрю куда-нибудь в угол, то меня поймают. И кто знает, не возникнет ли у начальника мысль поискать другого одаренного на мое место.
- Признаюсь вам, слогана еще нет. Я в процессе его разработки. Идей уже много, осталось воплотить их, так сказать, в письменном виде.
- Так чего ты медлишь, Гордеев! Или тебе блокнотик с ручкой выдать, чтобы ты быстрее свои идеи записывать начал? – Алексей Сергеевич перешел на повышенный тон. Но вдруг, словно учитель, пожуривший ребенка за нерасторопность, сменил гнев на милость. – Понимаешь, Денис, тебе ведь в этот раз проект придется полностью одному в жизнь реализовывать. И нужно чтобы ты в сроки уложиться успел. Ведь заказчик ждать не будет. Андестенд ми? Хотя, что я тебя учу – ты же наш лучший специалист. Точнее, один из двух лучших.
- Помню и понимаю, - ответил я бесцветным голосом. – Можно идти?
- Да, Денис, иди.
Гордой поступью выйдя из кабинета начальника, я обессилено прижался спиной к стене. Хотелось опуститься на корточки, затем стать на колени и громко, во весь голос на всю эту гребаную контору заорать: Черт! Отстаньте все от меня!
И вдруг, словно волна тока пробежала от кончиков пальцев и застряла в мозге. И где-то на подсознательном уровне я услышал другой крик, рожденный таким знакомым голосом:
- Десант!
Лабиринт зеркал
Я не уловил того момента, когда тишина, окружавшая меня плотным кольцом, вдруг стала давать сбой. То и дело до меня стали доноситься обрывки фраз, словно кто-то пытался настроить радио и все время терял волну.
- …надо по погоде смотреть…
- …и кто сказал, что так нельзя…
- …не шуми…
- …ему же все равно теперь….
Я не знал, чего теперь мне ждать, чего бояться или чему радоваться. Но, услышав голоса, почему-то успокоился. Я уже устал от одиночества, или «заманался», как любил говорить Десант в детстве.
Если честно, то мне уже не хочется бродить по этому пространству, я бы предпочел просто сидеть и тупо ждать. Чего угодно. Даже смерти. Только по-настоящему смерти, с полным и безвозвратным забвением.
Оказывается, не все эмоции у меня отключились, или они просто включаются снова. Может, я возвращаюсь из своего долгого путешествия? Я уже чувствую усталость, а вместе с ней и тоску. Самое странное, что как только во мне просыпаются хоть какие-либо эмоции, пусть даже слабые и неуверенные, меня сразу обступает зеркальный лабиринт. И я начинаю беспомощно вертеться и натыкаться на собственные отражения. И вся тоска, накопившаяся во мне, вдруг вырастает десятикратно.
Нет, бывало, конечно, что на меня вдруг нападали беспричинные депрессняки, но Десант никогда не давал мне в них утонуть. Но тут Десанта нет, а потому этот лабиринт готов поглотить меня заживо в своих же отражениях.
Все прекращается только тогда, когда я, совсем обезумев, начинаю колотить по зеркалам, и разбиваю самого себя на осколки. Отпускает разом. Я снова уже в привычном зелено-голубом пространстве, словно стою на огромном поле, а надо мной куполом изгибается небо. Так спокойнее, хотя бы потому, что я снова лишаюсь всех эмоций и начинаю двигаться вперед. Голоса были нечто новым, однако и к этому я очень скоро привык и перестал обращать внимание.
Мыслями я то и дело возвращался к Десанту, пытался «услышать» его, как мог это сделать в обычной жизни. К ушам этот термин никакого отношения не имел, равно как и к паранормальным явлениям. Это было просто знание, которое, похоже, заложено в нас с Десантом с самого рождения. Мы всегда знали, где искать друг друга.
Но сейчас, когда я напрягал ту часть мозга, которая способна была «услышать» брата, то вдруг отключался на несколько секунд, даже переставал понимать, кто я. Словно нас с Десантом теперь разделяло не расстояние, а черная сплошная темнота, измеряемая миллионом световых лет, миллионами дверей, стеной толщиной в километры.
- …Гордеев, 25 лет…
- …это меня не интересует…
- …сколько раз вам говорить, чтобы следили за ним…
- …дыхание нормализовалось…
Опять эти голоса, и на этот раз, кажется, они говорят обо мне, или о Десанте. Уже легче. Точнее, не легче, я по-прежнему не понимал, что случилось. Осторожно, почти нежно, в сердце стала пробиваться тоска. Я замотал головой в испуге. Не надо! Не хочу я снова эти жуткие зеркала, я и так в безумии каком-то пребываю, не хватало еще с ума сойти.
Надоело ходить, у меня почему-то давно уже возникло такое чувство, будто я брожу по кругу, как тупой ослик за морковкой.
Я вдруг почувствовал слабый ветерок откуда-то справа, сразу бешено заработало обоняние. Еще не осмыслив, я уже встал на четвереньки и быстро пополз за ветерком. Потом опомнился, вскочил, снова втянул носом запах. Тяжелый, больничный запах, с неизменным ароматом хлорки. Мне все равно, чем пахнет. Самое главное, добраться до того места, откуда исходит этот запах, откуда веет этот ветерок, потому что там может быть выход….Ну или по крайней мере ответы хоть на какие-то вопросы.
Бежать мне вскоре надоело, потому что ветерок пропал, и вокруг ничего не изменилось. Что делать? Снова отупеть, чтобы не думать и не чувствовать? Не хочу! Я хочу отсюда вырваться, неважно куда. Даже в этот больничный запах.
Почему-то вновь вспомнилась ночь на дороге. Что же там случилось? Ведь после этого момента я оказался здесь.
- Десант!!!
Знаю, бесполезно. А собственный крик показался детским и слабым.
- Десант!!!
Аж слезы на глазах выступили, а на новый крик не хватило сил. Я сел, обреченно или обессилено, какая теперь разница. Я и обречен и обессилен.
Может, стоит еще раз покричать. Но сил по-прежнему не прибавилось, на громкий крик их не осталось. Неосознанно я попытался «услышать» Десанта, и вдруг вместо той темноты, которая спутывала меня, ощутил теплоту. Я улыбнулся.
Значит, мой крик был услышан. Значит, Десант скоро придет.
Лабиринт жизни
К счастью, остальная часть рабочего дня прошла более-менее спокойно. Я почти ни с кем не поцапался и даже накидал парочку слоганов. Конечно, когда завтра с утра приду в офис и перечитаю эти варианты, то удалю их без зазрения совести. Почему? Дело в том, что они слабы и подходят только для новичка, который пытается разобраться в специфике работы. А я уже давно перешел на другой уровень. Какие проекты мы делали дуэтом с Ромкой! Какие разрабатывали шикарные рекламные компании! Любо – дорого взглянуть. А теперь это ушло. Такое ощущение, словно, оставшись один, я потерял все мастерство, которое зарабатывал годами. И не смотря на то, что эта черная полоса перечеркнула мою жизнь совсем недавно, кажется, она владеет моей судьбой и разрушает ее уже целую вечность!
Я вышел на улицу. Серое, беспросветное небо нависало над городом. Еще немного и оно заплачет, орошая дома, машины и людей, столь неизмеримо маленьких, по сравнению с бесконечностью небосклона, своими холодными слезами.
Меня тут же подхватил и закружил в своих железных объятиях водоворот скорости. Вокруг все куда-то торопились. Те, кто отдал на благо государства и частных предприятий очередные восемь часов жизни, бежали домой. Другие счастливчики, ведущие богемный образ жизни, спешили покинуть свои норки и отправиться на вечерний променад.
Один я, как желтый кленовый лист, сорванный с дерева, не знал, куда его забросит очередной порыв ветра. Хотя нет. Я прекрасно осознавал, куда мне нужно ехать. Но противоречивые чувства грызли душу. Мне было необходимо оказаться в этом, холодном и наполненном белым цветом и запахом хлорки, месте. Потому что надеялся, что все-таки услышу его смех, его голос, зовущий меня по-настоящему, а не в воображении. Увы, этого почти наверняка не случится. И тут же меня начинало мучить второе чувство. Оно достигнет своего апогея, когда я увижу его. Оно закричит «Ты весь в его крови»!
Простояв некоторое время на остановке, я поймал нужную мне маршрутку. Зайдя в салон, уселся на свободное кресло. Ох, а обзор-то открылся удивительно приятный: напротив меня сидела очаровательная рыженькая девушка. Ради такого случая я даже выключил орущий в ушах плеер. Да простит меня Марина, но как же сложно пройти мимо симпатичной дочери Евы!
- Девушка, подскажите, пожалуйста, а как долго мне ехать до улицы Некрасова? – в голос я постарался вложить все свое очарование.
Рыженькая смерила меня недоверчивым взглядом.
- Минут сорок пять. Точнее не знаю – я время не засекала.
- Ну это мы можем легко вместе исправить. У меня на часах таймер есть. – Я поднял рукав, чтобы наглядно подтвердить свои слова.
- Мне не интересно, как долго ехать до Некрасова. – В голосе девушки появились стальные нотки.
Да. Сегодня явно не мой день. И знакомиться я начал совсем не с того.
- Хорошо, извините.
Девушка даже не удостоила меня ответа, начав вглядываться в окно так, словно там сейчас Нобелевскую премию или награды MTV вручали.
Мне оставалось лишь надеть плеер и последовать ее примеру. Под музыку группы «Lacuna Coil» стали накатывать волны воспоминаний. Вот мы с Ромкой, еще школьники, гуляем по парку. Видим двух девчонок. И на спор договариваемся, что сможем их очаровать.
- Да ну, Десант! У тебя ничего не получится! Все девочки, еще с детсада, предпочитают тебя стороной обходить. Ты же, чаще всего, не умеешь за своим языком следить. Лучше смотри на меня. Смотри и учись.
Забавными шутками и своим выпендрежем друг перед другом мы почти довели девочек до коликов от смеха. Уже где-то через полчаса гуляли по парку и ели мороженое вчетвером.
И так было всегда. Мы тусовались, знакомились, делились проблемами. Мы всегда были вместе. А вот теперь я один.
Какой-то проходящий по салону мужик задел мое плечо. Пришлось оторваться от созерцания прошлого и перевести взгляд в суровое настоящее. Ох, Диса, а ты ведь чуть остановку не проехал.
- Остановите на Некрасова, - заорал я, вскакивая со своего места.
- Раньше нужно было деньги передавать, - начала ворчать контролер, отыскивая мне сдачу. – А то доедут до самой остановки и начинают сотки совать! А из-за них остальные ждут. Зашел в транспорт, достал десятку из кошелька и сиди спокойно!..
- Раньше я был занят тем, что вам, видимо, недоступно!
- Чем же это? – старая змея приготовилась облить меня своим ядом.
- Думал! – усмехнувшись, я забрал из ее рук сдачу и выскочил из маршрутки.
Почему-то я всегда предпочитал последнее слово оставлять за собой. А Ромка говорил, что в конкурсе на звание самого язвительного человека, мне просто не было бы равных.
В метрах двухсот от остановки начиналась кленовая аллея. Я неспешно побрел по ней, футболя сырые от вчерашнего дождя листья. Впереди вырисовывался силуэт белого восьмиэтажного здания. Именно туда и лежал мой путь. Сегодня, вчера, позавчера. Практически каждый вечер после работы и в свободное время в выходные. Так было заведено последние две недели.
Поднявшись по ступенькам крыльца, я открыл пластиковую дверь. В коридоре было тихо. Лишь на низком диванчике сидела какая-то женщина.
- Я не помешаю? – почему-то вопрос я произнес еле слышно. Словно мой голос отказался вслед за своим хозяином пройти в это здание.
- Да, конечно. – Женщина подвинулась. – Присаживайтесь.
Чтобы не пугать себя вновь, я предпочел просто кивнуть. Сев на этот диван, поставил на пол свой рюкзак. Из него достал легкие резиновые тапки и белый халат. Свои же кроссовки я сложил в пакет и направился к угловой двери, возле которой за столом сидели двое. Старенькая бабушка в белом халате, с лицом, полным решимости до последнего вести оборону прохода, доверенного ей, и охранник, которому было решительно наплевать на окружающих. Все его внимание занимал разложенный на столе сканворд.
- Порода собак, начинается на «л»…
- Здравствуйте! – я нетерпеливо нарушил их идиллию.
- Здравствуйте. Вы к кому? – бабушка подняла на меня взгляд и взяла ручку, лежащую рядом с регистрационной книгой.
- К Гордееву Роману. В отделение реанимации. Восьмая палата. – Черт, мы же с этой бабулей сталкиваемся уже раз четвертый. Неужели запомнить сложно? Хотя них тут, наверное, такая текучка каждый день.
- А да. К нему можно подняться. Он не ходячий.
Дура! Вот ведь безумная старуха. Да, он не ходячий, не бегающий, не ползающий и даже не говорящий!
- Как ваша фамилия?
- Гордеев. Денис Гордеев. Я могу пройти? – от нетерпения я начал прожигать старуху ненавидящим взглядом.
- Да, идите.
- Они родственники что ли?.. – услышал я в спину шепот охранника. Как же меня бесит это отношения. Русский сервис! Все просто на грани фантастики. Скоро я сам буду на грани. Останется только выяснить, на какой именно.
Зайдя в лифт, нажал на кнопку шестого этажа. Раз-два-три… Словно черепаха, кабина ползла вверх. Четыре-пять.
Выплюнув меня на шестом этаже, лифт пополз дальше по своим делам. Мне же пришлось вновь окунуться в реку тишины и коктейля ароматов, в котором переплетались запахи лекарств, хлорки и больничной кухни.
Пройдя по коридору, я увидел высокого светловолосого человека в белом халате.
- Максим Николаевич! – окликнул я его.
- А, Денис. Здравствуй.
Подождав, пока я дойду до него, врач протянул мне руку. Волевой мужчина. Суровый и твердый. Такой же, как и пожатие его руки.
- Как он там, Максим Николаевич? – каждый раз, когда я задавал этот вопрос, меня начинало трясти. На тело накатывали волны надежды, так страшащейся вновь трансформироваться в разочарование. И мне приходилось пересиливать себя. Ведь этот вопрос был просто необходим.
- Без изменений. Организм приходит в норму. Но он пока не пробуждался.
- Понятно. – Я вновь заговорил шепотом. До сих пор у меня никак не получалось убежать от этой обреченности, которая каждый раз охватывала меня после ответа доктора. – Я тогда к нему… Пожалуй…
- Да, Денис. Удачи.
Он почему-то всегда желал мне удачи, словно то, что не удавалось медицине, было под силу мне, с малой толикой удачи. Вновь пожав мне руку, доктор отправился по своим делам. Я же завернул в небольшой коридорчик и дошел до двери с цифрой «8». Открыл ее без стука – здесь были ни к чему эти нормы приличия. Все равно на звук никто бы не откликнулся.
Вся палата уже начала погружаться в серый мир сумерек. Словно айсберг, посреди спокойной глади океана, возвышалась кровать. Вокруг нее стояло огромное количество каких-то специальных медицинских приборов. От многих тянулись проводки и трубочки. Все они сходились вместе на одном объекте.
Подойдя ближе, я увидел себя на кровати. Такого бледного, ужасно уставшего, с темными кругами под закрытыми, уже целых две недели, глазами. Ничего не изменилось. Тело лежало совершенно так же, как и вчера. И руки, и ноги сохранили то же самое положение.
Я присел на кресло, пододвинутое практически вплотную к кровати. Взял эту еле теплую руку.
- Привет, Ромка! А вот и я. Ты, наверное, уже успел соскучиться. – Я постарался говорить бодрым, веселым голосом. Хотя прекрасно понимал, что вряд ли это получается натурально.
- День сегодня у меня прошел неважно. Сергеич затребовал отчет по тому проекту, который мы с тобой начинали. А я-то в последнее время с творчеством как-то не очень дружу. Но это ничего. Справлюсь. Ты уж не волнуйся! – все время монолога, я усиленно вглядывался в его лицо! Ну пусть на нем отразятся какие-нибудь изменения. Любые! Самые незначительные! Ресницы хоть дрогнут! Но ничего… Рома был все также отстранен от нашей убогой реальности.
- Где же ты бродишь, братишка? Может быть, пора уже возвращаться? Давай ты мне морду набьешь за то, что я такой идиот. Но вернешься!
Я уткнулся лицом в руку Ромки. Опять она будет мокрой. Но, честно, у меня просто не получается удерживать здесь слез. Это выше моих сил.
Прошло где-то полчаса. Все это время я, не переставая, нес какой-то бред. Мне было абсолютно не важно, что говорить. Главное, я был твердо уверен, что где-то там, хоть и безумно далеко от этой комнаты, от этого города, он слышит мой голос.
- Ладно, Рома, поеду я домой. Уже поздно. Обещай, что завтра, когда я приду, ты мне расскажешь о том, где провел все это время. У нас ведь никогда секретов не было. И я надеюсь, что ты меня простишь.
Я провел рукой по его окончательно заросшей щеке и аккуратно обнял. Дойдя до двери, мне вновь захотелось обернуться. В комнате стало лишь темнее. Я включил свет – Ромка, в отличие от меня, никогда не любил темноту.
Лабиринт зеркал
Никакие Десантовские уверения, что темнота – это ненадолго, мне не помогали. Я не мог зайти в темную комнату один, панически боясь всех кошмаров сразу – бабая, злого маньяка, Фредди Крюгера. У меня перехватывало дыхание, и я с громким воплем пулей вылетал обратно. Напрасно Десант старался меня отучить от этого страха своим особым методом, выключить в нашей с ним комнате и коридоре и попросить меня принести что-нибудь из комнаты. Что угодно, что под руку попадется. Я соглашался на весь этот ужас только потому, что сам хотел избавиться от «непацанской» фобии. Но стоило мне вступить в темноту пусть даже родной комнаты, как сердце начинало стучать дробно и с перебоями. Инстинктивно я зажмуривался, выставлял руки вперед и шел, каждое мгновение ожидая, что уткнусь во что-то холодное, мерзкое, скользкое. Страх был так силен, что несколько раз мне казалось, что мои кошмары ожили. Один раз я рванул из комнаты в какой-то прострации, и встретился на полном ходу с дверным косяком. Когда я вышел к Десанту, весь окровавленный, дрожащий, первое, что сказал брат, было:
- Прости, Ром.
Сам Десант чувствовал себя в темноте, как рыба в воде. Похоже, весь страх достался мне.
А когда я стал достаточно взрослым, чтобы прекратить бояться, темнота потеряла свою всесильную власть надо мной. Я по-прежнему неуютно чувствовал себя, ложась спать и выключая свет, но меня спасали одни и те же слова - скоро будет светло.
Детская молитва, придуманная Десантом, как ни странно подействовала только когда я вырос. В эти слова я вкладывал не просто ожидание дня, а ожидание только хорошего. Только удачи. Только радости.
И мне постоянно сопутствовала удача, практически всегда я был счастлив. Точнее, что это я? Мы…мы жили просто прекрасно. Мы с Десантом могли горы свернуть, и мы их сворачивали. Шеф на нас надышаться не мог, то и дело увеличивал зарплату, боясь, что нас переманят более денежные конкуренты. И правильно делал, что боялся. Десант уже несколько раз подписывал контракты с другими фирмами. Правда, их не подписывал я, быстро разубеждая брата в фальшивости «золотых гор», которые ему сулили.
А Десант в свою очередь умел убеждать меня в том, что нет ничего страшного ни в темноте, ни в плохих снах.
Сейчас я плакал, но делал это совершенно отстраненно. Слезы лились совершенно независимо от меня, словно были не моими. Я стирал их ладонями, размазывал по лицу, ожидая, когда же прекратится этот странный плач. На всякий случай лизнул ладонь, все как положено – соленые.
Из-за виснущих на ресницах слез я ничего практически не видел, хотя видеть особо было нечего, только зелено-голубой пейзаж дрожал и расплывался. Я мотал головой, вытирал лицо футболкой, и непроизвольно облизывал соленые губы.
Я вдруг понял то, о чем знал давно. Плачу вовсе не я, плачет Десант. И как только я это понял, стало вдруг так горячо возле сердца, словно до этого у меня по венам текла холодная вода, а сейчас она вдруг превратилась в горячую кровь. Через несколько секунд мои слезы смешивались со слезами брата. Жар в груди медленно перерос в тоску, которая скрутила меня в один миг и сбила с ног, словно чемпионский нокаут. Я катался, орал, выл и бился головой, как потерявший последний разум. Мне было так невыносимо плохо, и неудивительно, ведь я чувствовал двойную боль, свою и Десанта. Он не слышал меня, не чувствовал, как я мучаюсь, но плакал так же как и я.
Наконец, вконец обессилевший, я затих. Слезы склеили ресницы, и они с трудом открывались, цепляясь друг за друга. После слез в детстве я обычно засыпал безмятежно. Как ни странно, мне захотелось спать и сейчас. Я не стал противиться этому желанию. Я бы не стал даже противиться, появись передо мной смерть с косой и начни угрожать жизни. Отмахнулся бы, как от мухи. Что мне смерть, что мне зной, когда мой Десантик со мной…
Засыпал я всегда странно, мне казалось, будто я раскачиваюсь на гигантских качелях. И чем глубже я погружался в дрему, тем выше и сильнее раскачивались качели. И сейчас я вновь ощутил привычное раскачивание, когда сердце то замирает (вниииииииз), то вновь стучит (ввееееееерх). И все медленнее (вниииииз), медленнее (ввеееерх), все глубже становится дыхание, даже если бы меня сейчас начали трясти за плечи, я бы уснул. Моя дрема всегда становится сном.
Уже перед самой темнотой сна, во мне слабым удивлением шевельнулась мысль – приступ тоски, даже такой сильный, обошелся сегодня без лабиринта.
Лабиринт жизни
Выйдя из больницы, я собирался ехать домой. Честное слово! Домой и только домой. Да, там на меня накинулась бы гнетущая тишина, но ее возможно победить с помощью музыки. Конечно, своими когтистыми лапами мое сердце стала бы разрывать тоска. Но… Я так уже привык к ней за последние две недели! Да и чувство вины постоянно сжимало своими тугими объятиями. Говорят, одиночество не лучший доктор, но с людьми мне решительно не хотелось общаться. Так что дом был идеальным местом, чтобы убежать от всех и тихо стонать в одиночестве.
Я действительно собирался домой, но когда уже брел от остановки, мою задумчивость прервал телефонный звонок. Номер почему-то не определился.
-Алло…
- Денис, это я!
Почему она всегда делает такой акцент на этом «я»? Можно подумать, что на этом слове сходятся все вселенные и солнце вертится лишь вокруг ее персоны.
- Привет, Марина… - вот уж кого я на самом деле не хотел слышать. Но она ведь такая. Когда подобному человеку хотят сделать комплимент, то говорят, что он целеустремленный. Сейчас я мог назвать это качество лишь одним словом – навязчивость.
- Куда ты пропал? Я уже домашний телефон тебе звонками своими оборвала! – Ну какой же недовольный голос. И почему я раньше не замечал, что в нем всегда присутствуют какие-то обвинительные нотки.
- Не стоило, Мариш. Он же маленький, и ни в чем не виноват! – Мне, как обычно, оставалось лишь глупо отшучиваться.
- Перестань паясничать! Ты скоро будешь дома? Я хочу к тебе приехать.
Вот этого-то только не хватало. Я присел на холодную лавочку. Потихоньку накрапывал дождь. Достав сигарету, я принялся отыскивать в карманах зажигалку.
- Что ты молчишь?
Ах, вот она, наконец-то. Я подкурил и глубоко затянулся.
- Прости, Мариш, я прикуривал. Нет. Дома сегодня буду поздно. К тому же я очень сильно устал. Давай ты в другой раз приедешь.
- Да почему? Почему ты будешь поздно? Почему ты не хочешь, чтобы я приехала? – В голосе девушки, кстати, моей девушки, сквозило неподдельное удивление.
- Я только что вышел из больницы. Навещал Рому. На работе был сложный день. А сейчас у меня еще одно, абсолютно неотложное дело. Я очень хочу, чтобы ты приехала. Но не сегодня. Я действительно очень устал, – как роботу мне приходилось повторять одни и те же алгоритмы ответов. Ну почему она не понимает с первого раза!
- Раньше ты жаловался, что мы редко видимся. Теперь же, когда я захотела все исправить, и прикладываю к этому всевозможные усилия, ты не хочешь меня видеть! Почему? Я понимаю, что тебе сейчас сложно и мне искренне хочется тебе помочь. Ну давай я приеду, – в голосе Марины были уже слышны с трудом сдерживаемые слезы.
- Прости, малыш, но лучше не стоит. Честное слово!
- Ты так говоришь уже неделю!..
- Я честно скучаю по тебе. И мы обязательно увидимся. Но не сегодня.
Ответом мне стали короткие гудки. Так. Отлично. Теперь она еще и обиделась. А ну и пусть. Мне надоело терпеть все эти истерики, надоедливость, слезы по поводу и без. Черт! Как сложно с ней. Почему-то, две недели назад, все казалось совсем другим. Нам было так классно. Мы любили тусоваться вчетвером: я и Марина, Рома и Настя. Марина была идеальной девушкой. Понимающей, веселой. Но сейчас… Не хочу ее видеть, не хочу ее слышать. Даже думать о ней не желаю! Мне хреново и без Марининых истерик.
Поднявшись с лавочки, я отряхнул джинсы, и направился вновь к остановке. И дорога моя лежала теперь совсем не в сторону дома, а в одно милое заведение.
Через полчаса я уже сидел за барной стойкой.
- Лех! – Бармен тут же повернулся. – Налей мне коньячку.
- Тебе чтобы расслабиться или чтобы забыться?
- А давай сначала, чтобы расслабиться. Забыться мне уже не удастся.
- Чего сегодня один? Где брата потерял? – Бармен поставил передо мной стакан с коричневой жидкостью.
- Сегодня один… - Я залпом осушил стакан. – Повтори!
Горло вначале обожгло. Теперь же по нему опускалось живительное тепло. Дожевывая кусочек лимона, я притянул к себе очередной стакан.
А мысли все бегали по кругу. Словно меня посадили на огромный барабан, типа того, что показывают в одной телевизионной передаче. В руки заставили взять стрелку. И вот меня, точнее барабан, раскручивают. И когда он начинает останавливаться, стрелка показывает на определенный сектор. А на каждом из них лежит какая-нибудь мысль. Например «Ты во всем виноват» или «Если бы ты меньше пил, ничего бы не случилось». Кстати, именно эти секторы ходили сегодня в фаворитах.
- Эй, Диса, тебе, пожалуй, хватит! – Окликнул меня бармен.
Оторвавшись от созерцания этого громадного барабана, я мутным взором нашел звавшего меня человека.
- Тты уверрен? – Ох, а язык-то уже заплетается. Сколько же я успел в себя влить?
- Да, Диса, уверен. Тебе такси вызвать? – Спросил бармен, помогая мне подняться со стула.
- Нууууууу, тебе видднее. У тебя уже… Ну за годы рабботы взгляд наметан, ччто бы определить, пьян мужик али нет. А такси. Ну машинку. Не, не надо. Сам дойду.
Покачиваясь, и цепляясь плечом за косяк, я помахал Лехе рукой.
- К-каак раз и прогуляюссссь – протрезвеюю.
Я вышел из бара. До дома было минут сорок быстрым шагом. На холодном воздухе из меня, действительно, алкогольный туман несколько выветрился. Потому идти я смог достаточно шустро.
Так, осталось преодолеть лишь минут пять пути и я дома. В мягкой постели. Под теплым одеялом. А то, что-то промозгло на улице!
- Эй, парень, закурить не найдется?
Я молча шел дальше.
- Ну, слышь, я к тебе обращаюсь!
Пришлось обернуться. Ко мне подходил какой-то тип. Стандартный спортивный костюм. Ага, да здравствует гоп-стоп.
- Не, чувак, не найдется. – Я зло усмехнулся. – Закончились у меня сигареты.
- А если поискать?
- Толку? Буду я искать или не буду, курево у меня из ниоткуда не материализуется.
-Че, больно умный? – Гопник пытливо уставился на меня.
- Да уже не жалуюсь, не дурак. А на тебе, видимо, природа отдохнула, – выдал я, становясь в бойцовую стойку.
Чувак принял вызов и молча саданул мне в челюсть. Увы, я не рассчитал его комплекции, силы удара и своего, еще далеко не трезвого, состояния. А потому тут же полетел на землю. Вот черт. Головой я весьма ощутимо стукнулся об асфальт.
Вдалеке протяжно завыла какая-то собака. Гопник подошел почти вплотную и занес ногу, чтобы добить меня. Почему-то все мое тело стало покалывать. И то ли от соприкосновения головы с дорожным покрытием, давление решило поиграть с моим организмом, то ли еще из-за чего-то, стало безумно жарко.
Почти в ту же секунду парень, замерев с поднятой ногой, протяжно заорал, словно решил с собакой устроить дуэт. И вдруг почти по спринтерски рванул прочь.
Я полежал на земле еще минуты две-три, пытаясь обдумать, что же все-таки случилось. Бред какой-то! И жар, и покалывание постепенно отпускали. Поднявшись, я постарался отряхнуть одежду, но, поняв, что это дохлый номер, направился домой.
Лабиринт зеркал
Я так и не понял, заснул я или все-таки проснулся. Потому что вдруг оказался на улице, пусть на холодной, осенней, насквозь промозглой и темной, но улице. У меня медленно начала кружиться голова, потому что я просто глотал воздух, как воду из бутылки. Кажется, я даже забыл, что надо выдыхать.
Где же я? В нос била неповторимая смесь осени и города – палая мокрая листва, бензин и подступающая ночная свежесть. Я огляделся и малость обалдел. Слева от меня возвышалось здание областной больницы, сияющее разными окнами – желтыми, зелеными, синими. Вот только свет этих окон, в отличие от обычных домов, не выглядел приветливым.
Многое в голове сразу прояснилось, особенно про запах хлорки. Правда не стало понятнее, что же все-таки случилось. Я автоматически сделал попытку «услышать» Десанта и у меня получилось. Честное слово получилось! А когда я перевел взгляд от окон, то чуть не заорал, потому что увидел брата.
Десант шел как-то странно, чуть подволакивая длинные ноги, ссутулившись, растеряв свой гренадерский рост. Вид у него был, даже со спины, довольно уставший. Но мой истошный вопль: «Десант!» раздался только у меня в голове, никто его не услышал, кроме стайки воробьев, которые испуганно вспорхнули с ветки. Хоть что-то. Точнее хоть кто-то меня слышит. А слышит ли? Может, просто чувствует? Звери ведь всегда чувствуют мертвых.
Зараза! Пока я тут предавался своим высоким мыслям, Десант скрылся из виду. Я припустил по мокрой дорожке, вновь жадно дыша свежим воздухом и недоумевая, жив я или нет. Бежать однако не стоило, я прекрасно знал, где Десант, будто запросто мог считывать его мысли. Тем временем у брата зазвонил мобильный, и я вместе с ним почувствовал одновременно досаду и злость на Маринку, которая попыталась закатить истерику. Ладно Десант, он хоть какое-то право имеет злиться на свою девушку, но почему это сделал я?
Потом мы долго сидели на холодной лавочке, задумчиво затягиваясь одной и той же сигаретой. Что же случилось? Почему я стал тенью собственного брата? Причем в самом буквальном смысле этого слова.
Невольно мне вспомнился старый фильм с Патриком Суэйзи и Деми Мур в главных ролях. Ситуация там была схожая. Только Патрика там реально убили, и он мстил, бродя по свету привидением.
Я вроде не привидение, мне холодно от ветра, я дышу так, что аж голова кружится, у меня даже во рту вкус сигаретного дыма, так в чем же дело? Десант встал, мотнул головой, отбрасывая с глаз отросшую челку, и, ежась от пронизывающего ветра, пошел к остановке.
Мы приехали в бар, где раньше по пятницам отмечали пятницу. Десант сел в одиночестве за стойку, поздоровался с барменом Лехой и начал методично закидываться коньяком. Делал он это с какой-то мрачной решимостью на лице, постоянно терзая себя за что-то в душе. Довольно скоро брат дошел до кондиции. Я даже удивился, насколько скоро это случилось. Обычно, собираясь, как правило, вчетвером, вместе с девчонками, мы могли весь вечер мусолить одну бутылку коньяка на двоих.
Сегодня мысли, которые не давали ему покоя, буквально требовали, чтобы он пил и пил, не следя за своим состоянием. Я внимательно вглядывался в лицо Десанта и видел то, что мне очень не нравилось.
Он выглядел помятым и уставшим, будто не спал уже несколько суток. И дело было даже не темных кругах, опоясавших прежде яркие зеленые глаза, не в трехдневной щетине, не в том, как Десант тер лоб, словно пытаясь избавиться от головной боли, а в опущенных уголках губ.
Я постепенно наливался ужасом, глядя на брата, потому что не знал, что же случилось такое страшное, что Десант хлещет коньяк стопку за стопкой, глядя куда-то в пустоту, не разговаривая с Лехой, который то и дело пытался отвлечь его от бутылки. Белки глаз, и без того покрасневшие от бессонницы, налились кровью, и выглядел Десант совсем уж нездорово. Вместо мыслей у него в голове катался какой-то странный клубок из чувств. Безнадега, беспомощность, отчаяние, но сильнее всего он страдал от чувства вины. Именно его он глушил алкоголем.
- Эй, Диса, тебе, пожалуй, хватит! – внимательно глядя на Десанта, сказал Леха.
Десант не стал спорить, отодвинул стопку, уточнил:
- Тты уверрен?
Повозмущался для приличия и, нагрузившись фальшивой бодростью, пошатываясь, побрел из бара. В дверях не устоял, задел плечом косяк, буркнул замысловатое ругательство. В этом был весь Десант, жаль только, что все чувства у брата были напускные. Никогда до этого я не видел его в таком состоянии, абсолютно раздавленном. Неудивительно, что у него даже походка изменилась. Он еще не сломался окончательно, бодрился, шутил сам с собой, но был на грани. Что там ждало его за этой гранью?
Десант решился прогуляться до дома пешком, и вскоре холодный воздух начал его пробирать, выгоняя из крови теплый огонь коньяка. Я сначала опасался, что Десанта будет сильно штормить, и он упадет где-нибудь, не дойдя до дома, но брат вполне адекватно продолжал идти, трезвея на глазах.
Я шел рядом, словно мог в любой момент ухватить его за локоть и не дать упасть, как бывало раньше. Обычно мы не напивались до одного и того же состояния, всегда кто-то оставался более трезвым, чтобы страховать другого. Вот только в последнее время все чаще в роли страховщика выступал я. Развозил всех по домам, тащил Десанта, укладывал его, и клал на тумбочку таблетки и бутылку минералки.
- Эй, парень, закурить не найдется?
И мне сразу стало жутко. Наполовину трезвый Десант был, конечно, способен на многие подвиги, а вот стоящий перед ним классический представитель «пацана с юго-запада», кажется, хотел воспользоваться весьма удобной ситуацией. Ночь, пустынная улица, пьяный парень. Десант попытался проигнорировать навязчивого курильщика.
- Ну, слышь, я к тебе обращаюсь! – повысил тон пацан.
«Ой, дура-а-ак!», - тихонько застонал я. Теперь Десант разозлился, голос у него сразу зазвенел. На предложение «пацана» поискать сигарету Десант зло ответил и уже через несколько секунд встал в стойку, кое-какие боксерские навыки он еще помнил. Да вот реакция его подвела, первый же удар пришелся прямиком в челюсть. Десант грянулся на асфальт как подкошенный, и остался лежать, потряхивая головой, которой сильно ударился при падении. Лучше бы уж сознание потерял, чтобы не было искуса добить его.
Десант не мог оказать никакого сопротивления, это уже было понятно даже гопнику, но тот решил все-таки добить. Я настороженно смотрел на «пацана с юго-запада», и почему-то пытался услышать стук его сердца. Услышал, мне не понравилось, как оно дробно и мелко стучало, словно в предвкушении какого-то радостного события. Он, похоже, был бы рад размозжить голову моему брату, а потом забрать бумажник и мобильник. Да и на куртку он уже поглядывал как на свою.
«Ах ты, тварь!» Мгновенно нахлынувшая злость просто ослепила меня, заставив кровь жарко полыхнуть в венах. Где-то истошно завыла собака, ее тягучий вой докатывался до меня волнами, проникал в голову и уходил через ноги в землю. Я встал возле головы Десанта, сжал кулаки и сосредоточился на парне, который уже занес тяжелый ботинок над моим братом.
На доли секунды я вдруг по-настоящему всем телом почувствовал холод осенней ночи и в нос ударил терпкий запах палой мокрой листвы.
- Эй ты! – зло позвал я.
Парень поднял голову и посмотрел прямо на меня. И увидел меня! Уж не знаю, в каком виде я предстал перед ним, но он резко изменился в лице, дико заорал (не хуже той собаки) и, круто развернувшись, скрылся в темноте двора.
«Вставай, Десантик», - ласково сказал я, присаживаясь на корточки и беря удивленного брата за локти. Он, конечно, ничего не почувствовал, но постоянно выворачивал голову назад, пытаясь разглядеть то, что спугнуло «пацана с юго-запада». Он смотрел мне в лицо растерянным, почти детским взглядом, и в широко раскрытых зеленых глазах я видел собственное отражение.
«Десантик», - тихонько позвал я, но брат продолжал отряхиваться, тихонько бурча под нос какие-то ругательства удивленным голосом. Он пошел через двор, уже не шатаясь, изредка оглядываясь. Я неотступно шел за ним, но так и не мог стать видимым для собственного брата.
Лабиринт жизни
Я стоял на кухне, облокотившись на подоконник. Сегодня через мой ночной кошмар с визгом автомобильных шин проносилось прошлое. А потом все сменилось какими-то абстрактными картинами. Я был в доме. Старом. Заброшенном. Безумно грязном. То тут, то там валялся мусор: доски, оторванные от пола, стекло, разбитое на миллионы, триллионы осколков. По углам серая, плотная паутина.
В доме было несколько комнат. Я бродил из одной в другую. Воздух был наполнен пылью и запахом старости. Никак не получалось отыскать выход.
Тут я заметил исцарапанную, покореженную дверь, которая почему-то все еще держалась на петлях. За ней была тьма. Сплошная, черная, непроглядная. Без страха я шагнул в неизвестность. Меня утешали две мысли: во-первых, хуже уже быть не может. Да и вдруг там выход? И, во-вторых, меня никто не просил отыскать в этой темной комнате черную кошку.
Остановившись недалеко от входа, я пытался вглядеться в кромешную темноту. Безрезультатно. В этот момент за спиной прозвучал глухой удар. Опа, по-моему, это дверь.
Царапая руками, я по стене дошел до того места, где был вход. Дверь действительно оказалась закрыта. Все мои попытки ее выломать или приоткрыть хотя бы на миллиметр оказались тщетны.
И тут память подсказала, что в кармане джинсов у меня наверняка должна быть зажигалка. И действительно, рука нащупала продолговатый предмет. И, о чудо! Зажигалка оказалась с маленьким встроенным фонариком. Нажав на кнопочку, я стал осматривать комнату.
Блеклый, тоненький луч света мог охватывать лишь небольшое пространство. Но и этого было достаточно, чтобы понять, что комната совсем крохотная. Скорее, даже не комната, а каморка. И она была пуста. Почти полностью, если не считать стоявшего посередине большого зеркала.
Я подошел к нему и пристально начал всматриваться в гладкую поверхность. И понял, что из него на меня смотрит отражение человека. Причем не какого-нибудь абстрактного. В зеркале, как, впрочем, и положено, отражался я.
И как только я это понял, в комнате раздался дикий гром. По зеркалу пошли трещины, из них стали литься потоки крови.
«Это его кровь!», - подумал я… и проснулся.
Руки дрожали, было страшно холодно. Почему-то ни один из многочисленных ночных кошмаров не пугал меня настолько сильно как этот. Душу терзала какая-то нечеловеческая тоска.
- Где же, где же ты, моя спасительница?
Открыв холодильник, я отыскал початую бутылку водки. Так, мне надо согреться. Грязный стакан, который уже не первый день ожидал, когда же его помоют, я наполнил практически до краев. Одним залпом вылил его содержимое себе в рот. Не запивая, не закусывая. Все тело свело какая-то судорога.
- Так, между первой и второй перерывчик небольшой, - пробубнил я, повторно наполняя стакан.
Оперативно влив в горло и его, я почувствовал приступ рвоты.
- Ох, Диса, вот только этого не хватало.
Не помню, сколько времени я провел в туалете, склонившись над унитазом, но когда наконец-то почувствовал себя готовым выйти на улицу, понял, что безнадежно опоздал на работу.
На бритье времени опять не оставалось.
Одевшись, я выбежал из квартиры. В плеере «Черный Обелиск» пел что-то про мир. Кто-то его создал, кто-то в нем жил. Ничего не понимая, я запрыгнул в первую подъехавшую маршрутку.
Наконец-то, с двумя пересадками, у меня получилось добраться до офиса. Забежав в свой кабинет, я наткнулся на Женьку, который язвительно смерил меня взглядом.
- Какие люди! Денис, а ты, что ли, на свободный график работы перешел? Я тебя уже и не ожидал увидеть, – забурчал коллега, поправляя очки.
Ох уж этот любимый жест! Тебе бы передачу про животных вести, Евгений, а не в серьезной конторе работать! Представляю: Евгений, в кресле, поправляя очки на переносице, декламирует известную шутку: «Посмотрите на медведя-панду. Видите его темные круги под глазами? Медведь-панда словно говорит всем своим видом: люди, не бухайте!»
- Я твой страшный кошмар, Женя. Ожидаешь или нет, а видеть меня все равно придется!
- Черт, Денис, от тебя разит! Ты что ли напиться успел с утра? Хоть бы жвачку что ли пожевал! С тобой невозможно находиться в одном кабинете.
- Это парфюм такой. Между прочим, среди русских мужиков, он уже веками держит первое место в рейтинге!
Женька молча отвернулся от меня и демонстративно сел в кресло. Я тоже не спеша подошел к своему месту, и только протянул руку к системнику, чтобы включить комп, услышал язвительный смех.
- Кстати, ха-ха, забыл сказать. Ха-ха-ха. Тебя шеф с утра разыскивал. Весь офис на уши поднял. Иди-ка ты к нему. Интересно, оценит ли он твой «парфюм», - Женька разразился гомерическим смехом.
- Ну, он, по крайней мере, не будет, как элитная девушка восклицать: «Денис, от тебяяяяяя разит! Я не могу находиться с тобой в одном кабинете. Мне дурно! Ах, я падаю в обморок! Нюхательной соли мне…», - продемонстрировав падение в обморок, я под презрительное молчание Евгения, вышел из кабинета.
Дойдя до двери шефа, я нашел в кармане жевачку и закинул ее в рот. Постучавшись, вошел в эту камеру пыток.
- Гордеев! – Алексей Сергеевич отодвинул бумаги, которые просматривал, и уставился на меня. – Где ты был утром? Почему не пришел вовремя на работу?
- Извините, Алексей Сергеевич. – Я присел в кресло, и сложил на столе руки в замок. – Мне утром было нехорошо. Просто физически не мог выйти из дома.
- Гордеев, да что ты как девка? Если уж пьешь, то следи, чтобы норму соблюдать. – Шеф усмехнулся и тут же посерьезнел. – В общем, дело такое. Заказчик по твоему проекту рвет и мечет. Дирекция магазина ужала сроки. Я искал тебя с утра, хотел спросить, как обстоят дела, успеваешь ли ты. Просил Танечку тебе позвонить. Она сказала, что ты трубку не берешь. В принципе, теперь понимаю почему.
Словно подтверждая слова Алексея Сергеевича, телефон в кармане пикнул, напоминая о пропущенных вызовах. Черт, давно ведь хотел на напоминалку вибровызов поставить. Я же с плеером не слышу мелодии и сигналы телефона.
- Так вот. Таня до тебя не дозвонилась. И мне пришлось пойти на крайние меры.
Я судорожно сглотнул.
- На какие меры? – голос мой оказался каким-то еле слышным, глухим.
- В общем, я понимаю, что у тебя сейчас трудное положение. К тому же, ты привык работать в паре. Короче, я этот проект передал Леонову.
- Как? Зачем? Я бы справился, успел. Я и так уже вложил в него немало сил и времени! Вы хотите сказать, что все впустую? А теперь мой проект будет Леонов выполнять? – я вскочил на ноги и практически перешел на крик.
- Не ори. Леонову придется гораздо сложнее – сроки ведь минимальные. А у тебя было достаточно времени, чтобы реализовать этот проект. – Шеф вздохнул. – Денис. Да, рекламная компания этого магазина спорттоваров могла бы неплохо приподнять нашу фирму, а заодно и тебя в этом городе. Но… Не парься, будут еще проекты. И ты как раз в норму придешь. Будем надеяться, что и не ты один, - многозначительно добавил шеф.
- А сейчас иди, этот вопрос уже решен. Езжай домой, проспись. Жду тебя завтра с утра со свежей головой.
Я развернулся и молча вышел.
Леонов! Бездарность! Ну что он сможет сделать? А я… А я идиот, никчемный дурак, ничтожество… Я один ничего не могу.
Лабиринт зеркал
Десант не стал включать свет, он и так помнил, где находится кровать. Стащил кроссовки, не нагибаясь, наступая на задник, швырнул куда-то в область шкафа мокрую куртку и отправился в спальню. В квартире стоял жуткий холод, такое чувство, что свистевший на улице ветер насквозь продувает панельные стены. Давно пора было заклеить окна, поскольку не сегодня-завтра могли начаться заморозки. Но Десанту явно было не до того. Он стащил свитер вместе с футболкой, глянул на разбитый локоть, которым проехался по асфальту, с досадой сказал:
- А!
Что означало «к чертям собачьим, само заживет». Десант стянул джинсы, и забрался под одеяло, передернул плечами от холода и вскоре сонно засопел.
Сначала я посидел на стуле возле кровати, боясь пошевелиться, чтобы не разбудить брата. Странно, ведь он все равно не знает, что я здесь, а потревожить его сон я почему-то боялся.
Потом часа два, если не больше, я мерил квартиру шагами. Просто заходил в комнаты и мерил их по периметру. Везде натыкался на пустые или полупустые бутылки из-под алкоголя всех видов, на разбросанные вещи, остатки нехитрой закуски. В квартире царил самый натуральный бардак, при виде которого моя тревога росла, словно волна цунами, росла и захлестывала меня, а потом выбрасывала, измученного, на берег. Что случилось с Десантом, который терпеть не мог грязи в собственном доме?
У меня обрывалось сердце, когда я заходил в комнату, в которой ночевал в последний раз, потому что был в хорошем подпитии, и было неохота ехать домой. Там было все так, как я помню, но незастеленная кровать сбивала меня с толку. Как будто я ушел из дому утром второпях, а постель не убрал, я частенько этим грешил. Так же как Десант частенько пренебрегал бритьем. Но сейчас привычный вид кровати, с откинутым к стене одеялом, со смятой подушкой, почему-то будил во мне тревогу. Так не должно было быть. Словно со мной случилось что-то очень плохое, а Десант боится заходить в эту комнату. Но со мной, похоже, и в самом деле случилось что-то плохое, раз мое появление ощущают только животные.
Проходив два часа без передышки, я снова сел на стул возле постели брата. Было до жути холодно и тоскливо, и становилось еще хуже, когда в ответ на мои путанные мысли ветер начинал дребезжать стеклом. Будто кто-то стучался в окно и просился на ночлег, или наоборот, кто-то упорно пытался сбежать из этой пугающе тихой квартиры.
Однако я чувствовал, что Десанту в сто раз хуже. Он даже во сне продолжал терзаться тем самым чувством, из-за которого пил уже несколько дней, он то и дело с шумом выдыхал, постанывал, морщился как от сильной боли. Несколько раз он так по-детски захныкал, что я даже испугался. Как будто действительно где-то проснулся ребенок, испуганный ночным кошмаром.
Утром Десант резко сел, тяжело дыша. Руки у него ходили ходуном, а взъерошенные темные волосы стояли дыбом, без всякого преувеличения. Он встал и неровными шагами прошел мимо меня на кухню.
Следующие полчаса я наблюдал довольно-таки нелицеприятную картину того, как мой брат очень неумело попытался напиться. Сделал он это явно не из потребностей организма, а в попытке согреться. И как мне показалось, холодная погода была тут совсем не при чем. Водка однако не пошла на пользу, Десанта не меньше 20 минут рвало.
Естественно на работу он опоздал. Он бы постоянно на нее опаздывал, не будь меня. Несмотря на то, что Десант вставал первым, в трусах он разгуливал до последнего. А сейчас я даже не мог крикнуть ему:
- Эй ты, поторопись-ка!
После этой фразы я быстро убегал на улицу и грел машину, зная, что брат сейчас одевается с такой скоростью, что пожарники нервно курят в сторонке. Одевшись, он выскакивал следом за мной и принимался мстить. Представляю, какое зрелище наблюдали соседи. Два здоровых 25-летних парня носятся вокруг машины кругами, переругиваются, если дело было зимой, то швыряются снежками. Если летом, то Десант захватывал водяной пистолет, как-то подобранный в песочнице. Весной и осенью мы ограничивались только пробежкой, потом шли на мировую.
Я не удивился, когда увидел, что Десант прошел мимо гаража, потому что в том состоянии, в котором он был, максимум, что мог, так это вытерпеть полчаса тряски в маршрутке. Я вытерпел эти полчаса вместе с ним, пытаясь оградить его от брезгливых лиц людей, которые пытались сторониться моего брата из-за стойкого запаха перегара. То ли я действительно что-то мог, то ли и правда Десант и правда так сильно нервировал пассажиров, но вокруг нас с ним постоянно стояло кольцо отчуждения.
В офисе первым, кого встретил Десант, был Женька, которого за глаза звали Язвой. Он таким и был, и даже гордился немного этим. А потом Десанта вызвал шеф. Во время разговора он все время звал Десанта по фамилии, что свидетельствовало только об одном, братец впал в немилость. И как следствие, его сняли с проекта, над которым мы вместе начинали работать. Самое унизительное было в том, что проект отдали Леонову, который его точно погубит. Черт, да неужели Десанту так плохо, что он забросил даже работу. Это Десант-то!
Именно ему приходили в голову какие-то новые повороты, которые после моей обработки превращались в шедевры. Он мог начать трезвонить в мою квартиру глубокой ночью, а потом, размахивая листком с каракулями, начать рассказывать очередную идею. В такие моменты он мне напоминал Эйнштейна, поскольку становился совершенно безумным, ему было даже наплевать, что я стою перед ним в чем мать родила, а сзади меня испуганно таращится Настя.
Куда делся этот безумец с прыгающими чертенятами в глазах? И откуда взялся этот поникший, уставший парень, шаркающий, будто старик.
Мы вышли из офиса, сели в опустевшую маршрутку, и Десант тихонько задремал, прислонившись плечом к стеклу. Похоже, ему было все равно, куда ехать, потому что сел он явно не на ту маршрутку, которая идет до дома. Я задумчиво смотрел в окно. Весь город был залит дождем, словно слезами. Люди за окном маршрутки все как один выглядели замерзшими, промокшими, даже те, кто шел под зонтами. Дождь срывал с деревьев последние листья и лепил эти желтые марки осени на черный асфальт, на лобовые стекла машин, на зонты.
На конечной остановке Десанта окликнул водитель. Брат недоуменно открыл глаза, похоже после ночи с кошмарами его действительно укачало.
- А можно я обратно поеду? – хрипловато со сна спросил Десант.
Водитель с сомнением посмотрел на него, раздумывая, но в итоге кивнул.
- Только не проспи остановку-то.
Десант кивнул, потер воспаленные глаза и зябко поежился, застегивая молнию на куртке до конца. На щеках у него разгорелся какой-то лихорадочный румянец, похоже холодные ночи в квартире давали о себе знать.
Дома Десант даже толком не разделся, снял только куртку, и в свитере и джинсах забрался под одеяло. Я снова сел рядом караулить сон брата. Я ждал и боялся того, что вскоре и меня потянет в сон, потому что не хотел возвращаться в то лишенное всяких звуков и жизни пространство.
Пока Десант спал, в коридоре то и дело раздавался полузадушенный писк мобильника из куртки. Я осторожно посматривал на спящего мертвым сном брата, и молился, чтобы он ничего не услышал. Десант благополучно проспал до самого вечера, пока вместо солнца не зажглись фонари.
Проснувшись, он долго лежал, глядя в потолок. Потом перетащил подушку на другой конец кровати, чтобы смотреть в окно…и на меня. Десант закурил, стряхивая пепел прямо на пол, а когда снова запищал мобильный, то даже ухом не повел.
Мне было жутковато сидеть перед невидящими глазами родного брата, поэтому я тихонько сел на кровать у него в ногах. Почему я старался все делать тихо и осторожно, словно боялся спугнуть кого-то?
Десант продолжал курить, думая о чем-то тревожном, я знал это не потому, что чувствовал, я видел, как наливались его глаза болью. Он хотел и не хотел одновременно, знал, что это причинит ему боль, но не мог этого не сделать.
Прошло не меньше получаса, прежде чем Десант заставил себя встать. Одел непросохшую куртку, глянул на мобильник, как на какой-то странный предмет непонятного назначения, и без сожаления выключил его.
Мы приехали к больнице, к той самой, возле которой я сутки назад почувствовал осенний ветер и увидел мир заново. Я снова шел следом за Десантом, разглядывая его поникшие плечи, темные локоны волос на затылке, которые уже настолько отросли, что лежали на воротнике куртки. Брат задумчиво шагал по краю асфальтовой дорожки, словно по берегу моря, только рыжего, потому что земля была густо усыпана золотыми листьями. Хотя нет, это было скорее озерцо из кленовых листьев, моря, они только в парках бывают.
Десант послушно переобулся в приемном покое. Он очень изменился, как только вошел в это здание, стал еще тише и грустнее, у него даже уголки глаз потянулись вниз. Мы поднялись на шестой этаж, отделение реанимации. Десант уже шагнул к двери в четвертую палату, как его окликнул врач в зеленой робе.
«Максим Николаевич», - вместе с Десантом вдруг вспомнил я. И ужаснулся! Откуда я могу помнить имя этого человека, если я впервые его вижу.
- Как он? – глядя на врача, спросил Десант.
В глазах у него чуть не стояли слезы. Казалось, скажи сейчас Максим Николаевич «все в порядке», и мой брат, мой несгибаемый Десант расплачется, как мальчишка.
- По-прежнему, - качнул головой Максим Николаевич. – Ты сегодня поздновато, иди, не задерживайся.
И Десант нырнул в восьмую палату, я проскользнул следом. Мы оба замерли у порога. Оба не решались сделать первый шаг к кровати, на которой опутанный проводами, обклеенный датчиками, лежал кто-то.
- Привет, Ром, - вздрогнул я от голоса Десанта.
Но смотрел брат не на меня, а на кровать. Он подошел, сел на стул, прямо как я сегодня, когда охранял его сон, и взял безжизненную белую ладонь в свои руки, крепко сжал.
- А меня сегодня с проекта сняли, - продолжил Десант.
Голос его осип, приглушенный слезами.
«Я знаю», - прошептал я, все еще стоя у порога. Я уже понял, что я здесь делаю, и с кем на самом деле поздоровался Десант.
Лабиринт жизни
Я вышел из больницы. На душе было противно. Вокруг ветер рвал с деревьев желтеющую листву. Облака, низкие, рваные и едва различимые на фоне темного неба, вновь нависли над городом. Примерно тоже творилось и во мне. Волны боли и тоски кружили хилое тело. Накрывали голову, топили, не давали вздохнуть.
Я остановился и начал копаться в рюкзаке, пытаясь найти сигареты. Помятая пачка попалась в руки.
- Последняя… Надо не забыть купить, – отметил я, выдыхая дым в небо.
Надев наушники, услышал музыку. На этот раз в моем плеере играли «Animal ДжаZ».
«Я опасаюсь будет хуже,
Чем могло бы быть.
Мне говорят, что все, что нужно
Жить, жить, жить.
А я пью из неизбежности,
Из небытия.
И если выбирать, то нежность
Лучше, чем яд»
Куда же еще хуже?
- Куда еще хуже, Ромка?! Куда!!! – заорал я.
Прохожие шарахнулись от меня. Лишь один парень удивленно подошел:
- Эй, ты в порядке? – взглянул он на меня.
- Да, чувак, все хорошо. Эмоции зашкаливают. – Я невесело улыбнулся и махнул рукой.
- А…
Пацан пожал плечами и быстро ушел. Постояв еще пару минут, я бросил окурок на землю, растоптал его ногой и достал телефон. Стал нажимать на кнопки, но экран оставался темным, неживым.
- Что это еще за черный квадрат Малевича? Ты сдох что ли? Ты что, зараза? Я же тебя месяц назад купил!
И тут до меня дошло: я ведь вечером, перед тем, как ехать к Ромке, выключил его. Эх, старый ты маразматик, Диса! Уже и склероз начался.
На включенный телефон стали приходить смски с уведомлением о том, кто в это время тщетно пытался до меня дозвониться. Так… коллеги, какие-то приятели. В общем, никого нужного или достойного внимания.
Даже Маринка не позвонила. Впрочем, мы же в ссоре. А она девушка с принципами: сама не будет мириться, если не чувствует собственной вины. В этот раз во всем не прав был я. Ладно, решу потом.
От очередного порыва ветра по телу пошли мурашки. Найдя в справочнике нужный номер, я зажал плечом телефон и стал искать курево.
- Черт, последняя же была…
Пока в трубке шли гудки, я подошел к какому-то мужику и попросил сигарету. Тот, на удивление, не отказал.
Когда наконец-то послышалось далекое «Алло» очередная порция дыма уже смолила вечерний воздух.
- Алло! – еще раз повторили в телефоне.
- Мам, это я, - тут голос перехватил кашель.
- Денис! Ты что ли заболел? – в голосе мамы тут же появилась свойственные всем родителям тревожные нотки. Эх, почему они всегда волнуются за свои чада, вне зависимости от того, сколько им уже стукнуло лет. Видимо, я это пойму лишь, когда сам стану отцом.
- Нет, мам, просто вдохнул неправильно. Я к вам приеду сейчас. Вы дома?
- Да, дорогой, дома. Будем тебя ждать.
Я отключился. Вот теперь меня ожидало еще одно испытание. Видеть родителей было так же тяжело, как и Ромку. Но убежать от этого я не мог. Они ни в чем меня не винили. Но… Я готов был удушить себя собственными руками.
Тем временем становилось все холоднее. До остановки я решил пробежаться. Это и для прокуренного и пропитого организма полезно, и, может быть, согреться получится.
Когда, запыхавшийся и даже слегка мокрый, я подбежал к пункту назначения, перед моим носом уехала нужная маршрутка.
- Ну что ты будешь делать! – Воскликнул я, и, развернувшись, подошел к киоску, стоявшему совсем рядом. Купив сигарет, вернулся ловить хоть какой-нибудь транспорт. Интересно, сколько сейчас градусов на улице? Я еще плотнее закутал горло шарфом.
К счастью, особо долго ждать не пришлось.
Где-то минут через сорок, я зашел в подъезд, поднялся на пятый этаж и остановился возле двери.
- Что, Диса, экзекуция началась? – На дверь, как, впрочем, и на все, что скрывалось за ней, было смотреть ужасно больно. Слишком уж много воспоминаний подхватывали меня и начинали крутить в своих стальных тисках, как огромный торнадо.
Не став искать ключи, я нажал на звонок. Минуты через две до меня донесся звук шагов и открываемого замка. Я потянул на себя дверь и увидел на пороге маму. Она молча обняла меня. Прижала к себе так, что я даже услышал биение ее сердца.
- Проходи, Денис. Почему ты так давно не звонил?
- Мам, ну не давно. – Попытался я спрятаться от допросов, уткнувшись в колени, в то время как развязывал шнурки на кроссовках. – Я ведь не звонил всего пару дней.
- Три дня. – Мама погладила меня по голове. – Целых три дня. Я же волнуюсь, как ты, не случилось ли чего.
- Все, что могло – уже случилось, - от смущения я перешел на грубоватый тон. - Мам, перестать, я не маленький. Хватит меня по голове гладить, как пятилетнего!
Я прошел в квартиру. Здесь ничего не изменилось. Хотя, а что могло измениться за неделю моего отсутствия?
- А где отец?
- В зале, футбол смотрит.
Обув свои тапки, синие, которые по традиции стояли рядом с серыми Ромкиными, я прошел в зал.
- Привет, пап. Как дела?
Отец оторвался от созерцания того, как потные мужики носятся по полю и, встав с дивана, подошел ко мне. Вместо обычного рукопожатия, он крепко прижал меня к себе.
- Здравствуй, сын!
- Да что вы, сговорились что ли? Что вы меня, как маленького, тискаете? – Заверещал я, напуская на свой голос недовольные нотки, в то время как самого, почему-то стал душить хохот.
Отец тоже засмеялся. Отпустив меня, он отошел на пару шагов.
- Денис, знаешь, мы скоро будем ровесниками. – Грустно усмехнулся он.
- Это еще почему? – Я по привычке плюхнулся в кресло.
- Да ты выглядишь так паршиво, что кажешься моим одногодкой.
В этот момент в зал вошла мама.
- Чай подан, господа! Ползите на кухню! – засмеялась она.
- Ну что сидишь, приказ дан – надо исполнять, – отец вышел из зала.
Замешкавшись, я уставился на стол, где стояло несколько фотографий. Вот мама и отец. Вот мы вчетвером. А вот и я с Ромкой. Стоим. Улыбки до ушей. Довольные до противности. И этот негодяй еще умудрился мне рожки сделать! Я взял в руки рамку. Поднес ее к самому лицу. Ближе. Еще ближе. Контуры стали расплываться. Уже ничего невозможно разобрать. Кончик носа уперся в холодное стекло, которое мгновенно запотело.
- Денис, где ты там застрял? – Крикнул отец.
- Сейчас иду… - Ответил я.
Так же медленно начал удалять рамку от лица. Вот уже вновь разноцветный туман сходится в изображение. Вот Рома, вот я. Вот его улыбка, почти черные волосы, зеленые глаза. И в них, как чертенята, пляшут смешливые искорки. Мама часто смеялась, что нам не обязательно фотографироваться вместе. Близнецам это ни к чему. Достаточно просто стать к зеркалу так, чтобы не было видно вспышки.
Поморщившись, я поставил рамку на стол, и, изобразив на лице вялое подобие улыбки, пошел на кухню.
Мама и папа уже сидели за кухонным столом. Я присел рядом на свободный табурет.
- Ну, рассказывай, как ты? Как на работе дела? – начала расспрашивать мама.
- Да все отлично! Продолжаю проект дорабатывать. С Маришкой регулярно вижусь, - по привычке стал я врать. – В общем, все как обычно. Вот только не понимаю. Вы меня вопросами закидываете, словно мы не неделю не виделись, а, по крайней мере, год.
Отец почему-то вновь внимательно стал оглядывать меня.
- Неделю не неделю, но выглядишь ты, сын, отвратительно. Ты себя в зеркало видел? Хоть бы побрился что ли!
- У меня горячей воды нет. Да и я бороду хочу отпустить. Говорят, женщинам она нравится.
- Не неси чушь! – засмеялась мама. – От нее только подбородок потом в прыщах из-за раздражения.
- Сын, иди в ванную, побрейся. – Воскликнул отец.
- Да не хочу я. – На меня уставились две пары зеленых глаз. Ясно, спорить смысла нет.
Я вошел в ванную, на полочке отыскал свою старую бритву. Включил воду. Эх, буржуи, у них горячая вода есть! Может, еще и искупаться? Хотя нет. Потом снова в холод. Лучше уж как-нибудь дома с проверенной тазиковой системой.
Снова начали одолевать воспоминания. Вот мы с Ромкой решили, что нам пора бриться. Хотя, правильно-то решили. Меня всегда смешила эта нелепая поросль над губой у юнцов, которую-то и усами не назовешь. Так вот, пришли мы в ванную вдвоем. Взяли отцовские бритвы, и давай бриться. Черт, крови-то было! Изрезали мы себе лица вдоль и поперек. Суицидники, смеялся потом отец, объясняя, как правильно нужно бриться.
- Ну хоть немного лучше. – Отметила мама, когда я вернулся на кухню. – Хотя… Сын, а сколько ты спишь?
- Я хорошо сплю, мама, много. – Нечего тебе, родная, знать обо всех моих увлекательных ночах.
- Правда? – подошла ко мне мама, отец же просто сверлил меня взглядом.
- Денис! Я ведь вижу, как ты себя мучаешь! Мне Максим Николаевич рассказывал, в каком состоянии ты из больницы каждый день выходишь. Пойми, нам тоже очень тяжело. Но ведь все будет хорошо с Ромой. Не изводи себя так. Ты не виноват. – Скороговоркой произносила мама, кладя мне руки на плечи.
Я осторожно поднялся с табурета, аккуратно снимая мамины руки.
- Простите, мне пора идти. У меня еще есть дела.
Я быстрым шагом пошел в коридор.
- Постой, Денис! – Крикнул отец, выходя вслед за мной. – Останься. Мы ведь даже еще и поговорить толком не успели.
- Прости, пап. Но мне действительно пора.
Быстро одевшись, я подошел к отцу, обнял его, поцеловал маму, молча стоящую в углу коридора, и быстро вышел за дверь.
Виноват. И еще как виноват. Я понимаю, что вы хотите поддержать сына. Но поддержите Рому. Ему помощь нужна больше, чем мне.
Я выбежал на улицу. Вокруг было темно, лишь одинокие фонари освещали грязный, черный асфальт.
На лицо что-то капнуло.
- Вот только дождя мне не хватало!
Я посмотрел наверх. В одиноком ореоле света вокруг фонаря порхали снежинки.
- Однако! – задумчиво бросил я и пошел в сторону остановки.
Лабиринт зеркал
Было не очень приятно наблюдать, как Десант спасается бегством от родителей. Он выскочил из квартиры, будто ошпаренный. Его счастье, что он не видел, как боль, словно судорога, свела лица родителей, когда за ним захлопнулась дверь. Еще не стихли его торопливые шаги по лестнице, а мама уже стирала слезы.
- Ну тихо, тихо, - отец обнял ее. – Денис прав, все что могло случиться, уже случилось. Теперь надо пережить это.
- Ты видел его глаза? – это поразило маму больше всего.
- Ну глаза как глаза, уставшие.
- Ты не понимаешь…
На этом я их оставил, потому что за них я был более или менее спокоен. У мамы есть папа, а у Десанта – никого, кроме меня. В данный момент ему никто не мог бы помочь лучше меня, но, к сожалению, я – физический, был неспособен даже на то, чтобы открыть глаза, а я – духовный мог только быть незримым союзником. Хотя иногда становился очень даже зримым, осталось только понять, как это получалось.
Десант стоял под фонарем и с таким удивлением смотрел на падающие снежинки, будто это был не октябрьский, а июльский снег. Естественно, он потает к утру, а может быть даже и раньше, оставит после себя только вязкую слякоть и легкий запах свежести.
В детстве мы с Десантом больше всего любили зиму, несмотря на огромное количество одежды, которую приходилось носить. Зато в ней не больно падать, поэтому самым любимым зимним развлечением были прыжки с крыши гаражей в двухметровый сугроб. Пока нашу забаву не увидел сосед дядя Дима. Досталось нам тогда крепко, на улицу неделю не выходили, а когда вышли, сугроб потаял, и вместо него лежали ржавые обломки машины, которые оказывается дядя Дима складировал, чтобы выбросить. Как мы не распороли себе ничего, когда прыгали, до сих пор для меня тайна.
Под мелкой падающей крупой Десант поспешил на остановку. Утром он даже встал вовремя, побрился и с какой-то мрачной решимостью на лице пошел на работу. Он явно хотел что-то доказать самому себе и заодно шефу, который похоже разочаровывался в моем брате все больше.
- Доброе утро, ваше высочество решило осчастливить нас своевременным приходом, - встретил Десанта в офисе Женька.
- Отвалил, - нелюбезно поздоровался Десант.
Женька фыркнул и отвернулся. А Десант сел за комп и устроил настоящий мозговой штурм, несмотря на то, что проект передан другому человеку. Так как обычно мы делали это вместе, споря, переругиваясь, стуча стульями, то Десант по привычке продолжал бормотать под нос, перебирая варианты. Иногда у него проскальзывали совсем сумасшедшие фразочки, типа:
- Ром, а как тебе это?
Я аж вздрагивал, но отвечал:
- Не катит, братишка.
Спустя секунду Десант разочарованно повторял мои слова:
- Не катит.
Он не заметил, как Женька сначала удивленно оглядывался на него, потом стал тихонько хихикать в ладони, потом сходил в соседний отдел, привел Леонова.
- Глянь, человек старается, твою работу делает, - сказал Женька.
Леонов встревожено вздернул брови, прошептал какое-то ругательство и без лишних слов ретировался к шефу. Через пять минут подошел к Десанту:
- Гордеев, тебя там Сергеич кличет.
Десант не сразу понял, что обращаются к нему, секунд пять продолжал сидеть, опустив голову и зарывшись пальцами в волосы.
- Гордеев! – повысил тон Леонов.
- Чего орешь, заинька? – улыбнулся Десант, поднимая голову. – Не мешай, все мысли распугал.
- Тебя Сергеич кличет.
- Иду, раз кличет, - с какой-то полусумасшедшей улыбкой на губах Десант пошел в кабинет шефа.
- Что-то он совсем…- задумчиво сказал Леонов.
- Алкаш, - фыркнул Женька.
- Заткнулся бы ты, - неожиданно произнес Вася и ушел в свой отдел.
Моя ненависть к Леонову резко сошла на нет после этой фразы, иногда он становился совсем нормальным человеком. Правда делал это очень редко, но метко. А сумасшествие Десанта меня даже обрадовало, это было первым признаком того, что брат пытается придти в норму.
- Доброе утро, Денис, - улыбнулся Алексей Сергеевич.
- Доброе, - осторожно поздоровался Десант, еще недоумевая, зачем шеф его вызвал.
- Отдохнул?
- Ну да, я в полном порядке, - твердо сказал Десант.
- Вижу, вижу, - удовлетворенно глядя на выбритое лицо Десанта, кивнул шеф. – Ты помнишь, о чем мы с тобой вчера разговаривали?
Десант неуверенно кивнул, вчера он был в нетрезвом уме и нетвердой памяти.
- Вы меня от проекта отстранили, - полувопросительно сказал брат.
- Правильно, - кивнул шеф. – Я думал, что ты забыл об этом факте.
- Почему? Я помню, - немного с вызовом сказал Десант.
- Тогда почему ты им до сих пор занимаешься?! – хлопнул ладонью по столу шеф. – Все, Денис! Поезд ушел, проектом занялся Василий, а ты, пожалуйста, не лезь, жди теперь новых заказов. Если хочешь помочь ему, так пойди и помоги, а не придумывай что-то в противоход.
Десант чуть приоткрыл рот. Я знал, что он хочет сказать. Что проектом он занялся чисто для себя, чтобы доказать, что может и один работать, что хотел заменить тоску работой, что честолюбие не разрешает ему бросить проект…Десант закрыл рот и спокойно кивнул:
- Хорошо, я предложу Леонову свою помощь. Если откажется, то я оставлю его в покое.
Даже у видавшего виды Алексея Сергеевича полезли на лоб брови от такой покладистости Гордеева Дениса. Надо отдать должное шефу, он пришел в себя почти сразу.
- Сегодня вечером в «Космосе» будем обмывать с заказчиками проект, - перевел тему шеф. – Твоя светлая голова нам будет нужна до зарезу, может, удастся отхватить от них еще один лакомый кусок. Сразу после работы едем, ты за рулем сегодня?
Десант только дрогнувшими бровями выдал мгновенно резанувшую боль, но ответил так же спокойно:
- Нет, я пешком.
- Вот и отлично, поедешь со мной.
- А я нормально одет?
- Ну ты же не Таня, чтобы мужикам нравиться, - засмеялся шеф.
- А она тоже едет? – немного скривился Десант.
- Она поможет тебе своими женскими чарами завлекать клиента, - заговорщицки подмигнул Алексей Сергеевич.
- Да уж, - кисло согласился Десант. – Я пойду?
- Иди, не забывай, что на вас, - шеф поперхнулся и ненатурально закашлялся. – На тебе еще два проекта висит, их тоже надо сдать, хоть нас и не торопят.
Десант вышел из кабинета и без раздумья отправился к Леонову.
- Помощь не требуется? - начал Десант сразу же.
Василий резко повернулся в кресле и смерил брата долгим, презрительным и настороженным взглядом.
- Что?
- Говорю, помочь можно?
С такой формулировкой Леонов явно сталкивался впервые, потому что опешил. А Десант терпеливо ждал, покусывая губу и не обращая внимания на удивленные взоры сотрудников. Я не знал, у кого больше терпения, у Василия или Десанта, но подозревал, что ничем хорошим это предложение не может закончиться. Леонов был типичным карьеристом, выслужиться перед начальством было целью всей его жизни, но все главные проекты отходили нам с Десантом, а ему вечно доставалась мелочевка. И тут такой шанс! Практически от этого проекта зависела репутация фирмы, а роль спасителя и героя Леонов явно не хотел делить ни с кем.
- Сам справлюсь, - практически выплюнул он.
Десант с деланным равнодушием пожал плечами и ушел за свой компьютер. Я видел, что брат в бешенстве, и минут пять он пытался совладать с эмоциями, которые бурлили в нем. Выход он нашел стандартный – со всего маху грякнул дверью и пнул стул.
- Головой, - подсказал из угла Женька.
- Заткнулся бы ты, - невольно повторил слова Леонова Десант, и я не выдержав, расхохотался.
Женька поправил якобы сползшие на переносицу очки и действительно заткнулся. Видимо, от удивления. А Десант стал штурмовать рекламу какого-то дряхлого завода, пытаясь дать ему вторую жизнь. И у него даже получилось совсем неплохо, он придумал и слоган, и набросал эскиз, даже написал монтажный лист для видеоролика.
Рядом с монитором росла гора окурков в пепельнице, а черты лица брата становились все более знакомыми. Он наконец-то действительно увлекся работой, пусть даже такой, не слишком напряжной. Он не заметил, как прошел день, и как Таня стала поправлять макияж, а потом стала чуть ли не на вытяжку возле двери шефа. Алексей Сергеевич вышел уже в пальто, похлопывая себя по карманам, слушая звяканье ключей.
- А где Денис? – спросил сразу шеф.
У Тани мгновенно изменилось лицо, но она с фальшивой бодростью кивнула в сторону молотящего по клавиатуре Десанта. Алексей Сергеевич окликнул брата, одобрительно хмыкнул, видя, что он не торопится оторваться от компьютера.
- Поехали, работничек, всем помог? – уточнил шеф.
- Себе прежде всего, - не стал лукавить брат.
Ужин начался с пожимания рук и с елейных улыбок Тани, которая явно переоценила свои физические возможности. Представители фирмы – двое мужчин возраста шефа – как-то неопределенно улыбнулись, здороваясь с Таней.
Пили коньяк, и Десант, сначала было отказавшийся, вскоре не выдержал. Разговор потихоньку перешел в дружескую беседу, с шутками и шутливыми угрозами («Вот не подпишем с вами новый контракт», - сболтнул один из заказчиков и шеф просиял).
Таня откровенно скучала, с застывшей улыбкой на губах. А Десант довольно скоро перестал знать меру, перешел с коньяка на водку, а потом путем нехитрых пересадок оказался возле Тани.
Даже я не мог понять, что именно побудило брата полезть именно к Тане. Уж полез бы что ли за соседний столик к двум милым темноволосым девушкам, тем более они весь вечер стреляли глазами именно по Десанту.
Даже Алексей Сергеевич малость опешил, когда увидел, что Десант уже целует девушку в губы, а она, тоже покрасневшая от смущения и вина, висит на его плече. Когда заказчики отлучились в туалет, шеф одернул брата:
- Денис, придержи свое либидо.
- Да ладно, - пьяно улыбнулся Десант. – Я ж ничего не делаю.
Шеф выразительно посмотрел на руку Десанта, которая лежала на груди Тани.
- Все, все, - поднял ладони брат.
Через полчаса заказчики и шеф уехали, Таня отказалась, чтобы ее подвезли.
- Надеюсь, завтра видеть вас обоих на рабочем месте с утра, - прошипел на прощание шеф.
Мне было стыдно смотреть, как Таня перебралась на колени к Десанту, обняла его за плечи. Они хохотали на весь ресторан, на них оборачивались, а Десант корчил такие рожи, что посетители краснели.
- Давай зза Рррррромку, - промахиваясь мимо рюмки, плеснул Десант.
Таня, мерзко и скрипуче хихикая, подставила свою рюмку. Как же мне стало плохо! Мгновенно накрыла тоска и обида на брата. Я не хочу, чтобы за меня пили вот так - в пьяном угаре, с хихикающей дурой на коленях.
- Ты знаешь, какой у меня брат, - гордо начал Десант, тут голос его осип, в нем явственно зазвенели слезы, и он тихо договорил. – Был…
Я аж подскочил. От ярости и обиды во мне словно вспыхнул какой-то огонь, и я (…запах ресторанной еды и шум голосов меня окатили с ног до головы…) вдруг вспомнил эпизод с «пацаном с юго-запада». Мне стало жарко. Я сам себя ощутил мгновенной фотовспышкой.
Десант, смотревший в этот момент прямо перед собой, крупно вздрогнул и широко распахнул глаза.
- Ромка, - протрезвевшим голосом сказал он, протягивая руку ко мне.
Но жар во мне потух, я медленно сел на стул, опустошенный и ошарашенный. Таня переводила испуганный взгляд с Десанта на пустой стул, где сидел я, и неуверенно хихикала.
- Ромка, - в глазах брата дрожали точки, наливаясь слезами и срываясь мелкими каплями со спутанных ресниц.
- Да, Десант, это я.
- Прости, - прошептал Десант.
Перед глазами у меня тоже все дрожало и расплывалось из-за слез. Обиды не было, она схлынула вместе с яростью и огнем, так внезапно разгоревшемся у меня в крови.
- Денис!
Лабиринт жизни
Перед глазами все плыло. Предметы, люди. Пол с потолком, казалось, были готовы поменяться местами.
- Денис!
Я с огромным трудом повернул голову в сторону того, кто так нестерпимо меня звал. Попытавшись смахнуть пелену с изображением Ромки, так неожиданно завладевшую моим рассудком, я с недоумением, стал всматриваться в стоявшего передо мной человека.
Нет, это был не мой брат. Дурак, а ты что ли ожидал, что он вот так, вдруг поднявшись со своей койки в больнице, отыскал тебя в этом кабаке!
- Денис! Ты меня слышишь?
Требовательный голос заставил меня еще внимательнее сфокусировать взгляд. Так, женский силуэт. Что-то вокруг меня сегодня слишком много женщин. Так… Темные волосы до плеч. Стройная фигура. Так… Лицо, перекошенное яростью и недоумением. Зеленые глаза, прожигающие меня, словно лазер.
- Марина… - Выдохнул я. Вот ведь черт! Ну надо же было так попасться!
- Чувствую, атмосфера накаляется, я никогда не любила жару, – прошептала на ухо Таня, сползая с моих колен. – Ариведерчи, детка. Целовать не буду, тут на это претендуют другие.
Моя коллега, что б ее, пьяно расхохоталась, помахала мне рукой и, пошло подмигнув Марине, летящей походкой удалилась из поля зрения.
- Денис, что здесь происходит? – воскликнула Марина.
Глаза пронзила предательская резь. Чтобы как-то унять ее и спрятать от окружающих ненужные эмоции, я принялся тереть руками лицо.
- Марин, я все объясню, - максимально нежно попытался произнести я, но вряд ли это удалось. – Только давай сейчас выйдем на улицу.
Моя девушка молча развернулась на каблуках и пошла в сторону выхода. О, как бы встать с этого стула. В голове вертелась настоящая галактика. Казалось, еще немного, и я смогу различить все до единой планеты. Вот только вертелись они вокруг одного единственного светила. Но это была никакая не звезда. Ничуть! Центром всего кручения-перевертывания было до боли знакомое лицо. Одно на двоих, как в детстве любили шутить мы. Ромка! Ну куда же ты пропал! Мне ведь казалось, что ты совсем рядом. Совсем! Чуть протянешь руку, и, как бывало в периоды дурацких игр, и я схвачу тебя за ухо. Схвачу! И так оттаскаю, чертила ты эдакий!
Но нет. Моя вытянутая рука застыла. А сомкнутые пальцы смогли лишь поймать воздух. Ладно, я понял, что ты опять далеко. Прости, Ром, сейчас надо разобраться с насущными проблемами. С трудом, опираясь кулаками об стол, я поднялся со своего места и, ковыляя, как немощный старец, побрел вслед за Мариной.
Выйдя из бара, я увидел ее. Мариша стояла, отперевшись спиной об стену. В руке ее, словно глупая и пугливая бабочка, трепыхала сигарета. Она старалась не смотреть в мою сторону. Но, черт, ей это совсем не удавалось.
- Мариша, - прошептал я, подходя вплотную к девушке.
- Ты! Ты урод! Ты столько времени меня избегал. Твердил, что, видите ли, очень занят, что морально не можешь видеть меня! – Марина, не мигая, зло сжигала меня взглядом. – А сам… Что же ты отыскал время на это бледное ничтожество?
Я попытался найти сигареты в карманах куртки. Но, видимо, забыл их на столике в баре.
- Вот так всегда! – Марина достала из сумочки почти полную пачку и протянула ее мне.
Вытянув одну из сигарет, я, вцепившись в нее зубами, уставился на пламя зажигалки. Поводил им перед лицом. Этот слабый, рвущийся вверх огонек почему-то завораживал. Словно в трансе я заговорил, пытаясь, пусть это и будет тщетно, описать то, что чувствовал своими пьяными, шальными мозгами.
- Я не могу найти себе оправдания. Не могу объяснить, почему это сейчас случилось. Не могу… Да и не хочу. Таня… Ты права, она ничтожество. Никчемное существо, на которое я никогда не обращал внимания. Глупое нелепое тело, которое оказалось в нужный момент в нужном месте. Не хочу тебе врать – будь там другая – мне было бы по фиг! Любая дура, у которой есть грудь и хоть какая-то самонадеянность могла бы оказаться вместо нее…
Марина зажмурилась.
- Да что с тобой, Денис?
Я прикурил сигарету. Неторопливо выпуская дым, попытался выдуть пресловутые колечки.
- Я не знаю, что со мной. Мне плохо. Мне хреново. Называй это как хочешь. – И тут я расхохотался. – Хотя, что врать. Мне сейчас хорошо, моя дорогая! Я пьян! Я чертовски пьян! И мне фиолетово на все!
Марина, оттолкнувшись от стены, побежала куда-то в сторону. Ее силуэт исчез за пределами крохотного света фонаря. И тут вновь мое тело пронзил какой-то странный ток. Сознание заорало: «Что же ты делаешь, дурень!»
Действительно, что я делаю?
Выкинув сигарету, я помчался следом. Благо, на шпильках девушки быстро бегать не умеют. И вот впереди замаячил Маринин силуэт.
- Мариша, остановись, пожалуйста, - закричал я.
Но она все бежала. С трудом, собрав последние силы, я набрал скорость. Схватив девушку в охапку, я не удержался и рухнул вместе с ней.
- Дурак! Ты дурак! - Она уже не пыталась сдерживать слезы. Словно потоки горячей лавы, они текли мне на грудь, прожигали ее и таяли где-то в сердце.
Я поднял Марину и стал отряхивать ее пальтишко.
- Моя маленькая! Я знаю, что дико виноват перед тобой. И, как ты уже поняла, я не могу объяснить, что со мной случилось, - зашептал я, гладя ее по голове.
- Зачем? Зачем ты со мной так поступаешь? – Марина прижалась к моему плечу. – Ты ведь знаешь, как мне больно! Ты… Я ведь не могу так больше!
Я посмотрел вверх. На небе, пробиваясь сквозь оковы черных облаков, светили звезды, укладываясь в неясный силуэт.
- Мариша… Я понимаю. – Все крепче, крепче и крепче. Крепче прижать к себе. Прижать и не отпускать. Так легче. Хоть на секунду, пусть неуловимо, но легче.
- Пойми, малыш, я люблю тебя. И что бы я сейчас не творил, это не изменит мои чувства! – Губами я старался отыскать ее губы. Такие мягкие, нежные. С приятным запахом ванили.
После недолгого сопротивления она ответила на мой поцелуй, который, казалось, длился целую вечность. И в это время я забыл обо всем: о визге шин, о крови, в которой была выпачкана моя одежда. На всем свете существовали лишь мы.
- Можно я вызову такси? – Я заглянул в ее зеленые, чарующие глаза.
- Да, - выдохнула Марина. – Да, да, да!
Достав мобильный телефон, я нашел в справочной номер диспетчерской и стал ждать. Спустя пару секунд мне ответил женский голос. Попросил машину к бару, из которого мы только что вышли. Конечным пунктом назвал дом Марины.
Аккуратно сжав ее маленькую ручку, я повел ее в обратном направлении. К тому моменту как мы дошли до этого, сыгравшего с нами столь злобную шутку, заведения, подъехала машина.
Мы сели на заднее сидение. Я прижал Марину к себе. Признаюсь, не мог отвести от нее взгляд. Пусть меня считают садистом, но заплаканное женское лицо… В этом есть что-то нежное, беззащитное. Конечно, если при этом его не перечеркивают черные разводы туши.
Подъехав к дому Марины, я расплатился с таксистом. Вместе мы вбежали в подъезд. Трясущимися руками моя девушка стала поворачивать ключ в замке. В это время я, смеясь, принялся напевать песню Сергея Бабкина: «Тук-тук, откройте, это я, ваша совесть».
В коридоре мы набросились друг на друга, срывая одежду и неистово целуясь.
А заснуть смогли, лишь успокоив тело и душу.
Опять это зеркало. Я топчу его осколки. И во всех его триллионах разбитых кусочках его или мое лицо, перечеркнутое кровяными разводами.
Заорав, я подсочил на кровати.
- Что такое, солнышко? – Марина испуганно обняла меня за плечи.
- Ничего. – Сдавленно вздохнул я, утирая липкий пот. – Теперь ты понимаешь, почему я не могу сейчас быть с тобой?
Марина молча обхватила руками мое лицо. Нежно, едва касаясь губами, стала покрывать его поцелуями.
- Все хорошо… Все будет хорошо, - шептала она. – Мы справимся. Вместе мы справимся!
Ох, малыш, как бы мне хотелось тебе верить. Но сердце вновь стали сжимать оковы боли. Неуютная пустота затягивала, поглощая меня целиком. Стараясь избавиться от этого ощущения, я глубоко вздохнул и вновь лег на постель.
- Просто я не могу жить без него. Ведь он не просто человек. Не просто родственник. Он частичка меня. – Уставившись в потолок, я шептал эти слова словно молитву. – И я все это испортил. Я виноват. Виноват во всем.
- Солнышко мое. Ты не виноват. Это могло случиться с кем угодно!
Я вновь подскочил с кровати. Жуткая ненависть наполнила до краев, окуная меня в какое-то немыслимое отчаянье. Марина, которая только что была такой близкой и родной, мгновенно превратилась в чужого и чуждого мне человека.
Так… Спокойно, Диса! Главное уйти тихо, без грубостей. Просто ей не понять, что тебя гнетет. Жаль, конечно, безумно жаль.
Я стал искать по комнате свои вещи.
- Куда ты? – Марина удивленно воскликнула.
- Прости, зайчик. Прости, моя девочка. Ты тут не при чем. Просто мне сейчас нужно побыть одному. Побыть и немного разобраться в себе. А потом я будут твой. Весь! Без остатка!
Джинсы… Джинсы… А, вот они. И носки рядом.
- И я снова не буду видеть тебя неделями? – На ее глаза вновь набежали слезы.
- Нет, моя хорошая. Я постараюсь, честно постараюсь, больше не оставлять тебя так долго одну.
Одевшись, я подошел, поцеловал ее в щеку. И молча вышел из квартиры.
На ночном небе практически рассеялись облака. Одинокая луна смотрела на наш такой огромный и одновременно такой маленький мир. Но свет ее был каким-то безумно холодным.
Что-то, Диса, ты в последнее время полюбил ночные прогулки. Хотя… Может это и к лучшему. Говорят, что они полезны. Куда бы податься теперь? Я не был в больнице. Прости меня, братишка! Ты сегодня остался совсем один. Как и я… Все люди, что ходят вокруг меня, все те, кто пытаются со мной разговаривать… Знаешь, я воспринимаю их как плоские картонные вырезки. Ненастоящие. Не из моего мира.
Я все шел и шел куда-то вперед. Не знаю, сколько прошло времени. Но, с удивлением остановившись, понял, что передо мной возвышается дом родителей. Поднявшись на пятый этаж, я нашарил в кармане ключи и тихонечко открыл дверь. В нос сразу ударил знакомый запах. Аромат детства. Стараясь не шуметь, я зашел в нашу с Ромкой комнату.
Раздевшись, лег на свою кровать на втором ярусе. Ромка предпочитал спать на первом – говорил, что так спокойнее. Пол рядом, падать близко. А я всегда представлял себя каким-то капитаном космического корабля, который из своей рубки отдает приказы младшим по званию – то есть своему братцу.
Лишь укутавшись одеялом, я почувствовал на сколько же устал. Глаза слипались. Из последних сил включил будильник на мобильном телефоне.
- Спокойной ночи, тебе, Ромка, - прошептал я.
В голове вынырнула из глубин памяти знакомая и ласковая фраза:
- И тебе сладких снов, Десант!
На этом я провалился в безмятежный и, главное, спокойный сон.
Лабиринт зеркал
Я лежал на нижнем ярусе кровати и смотрел вверх на такую знакомую и родную вторую полку, на которой посапывал мой брат. Я словно вернулся в детство, закинул руки за голову и ждал, когда Десант азартным шепотом начнет командовать межпланетным кораблем:
- Штурман, доложите обстановку! Нас атакуют справа, прямо по курсу метеориты! Мне нужны координаты Веги-27!
Детские голоса-призраки звучали будто не у меня в голове, а совсем рядом. Я так и остался вечным Штурманом, а Десант стал настоящим Капитаном. Все свои детские мечты мы воплотили в ночных ралли по городу.
Ссора Десанта с Маришкой, невольным свидетелем которой я стал, показала мне гораздо больше, чем события последних дней. Десант был способен ненавидеть Марину, он был способен ненавидеть самого себя, и готов был делать это бесконечно. Однако эта ненависть его вымотала до предела, иначе бы он не пришел посреди ночи, пьяный вдрабадан, к родителям. Он искал здесь спокойствие, и я его прекрасно понимаю. Если ему не принесло спокойствие перемирие с любимой девушкой, то одиночество его бы просто погубило. Поэтому он отправился сюда, где за стеной спят родители. Я прислушался к дыханию брата и закрыл глаза.
…один и тот же сон на двоих. Одна дорога. Одна жизнь. Одна радость и одна беда. Двойной перестук колес за окном, один стакан чая на столе. Один человек смотрит в окно и видит два отражения. Один человек в купе поезда. Кажется, что он один во всем вагоне.
Десант ехал, не зная куда, и это его радовало больше всего. Однако главный преследователь, от которого он пытался уехать, сидел напротив. Это был я. В сине-белой куртке (последний писк гоночной моды), подобная куртка была и у Десанта, она висела в углу купе.
Моя куртка была чистой и новой, будто я ее только что купил, а Десантовская вся в бурых пятнах, перекошенная, заляпанная то ли машинным маслом, то ли грязью. От нее стойко пахло бензином, асфальтом и…кровью. Еще до того, как Десант открыл рот, я по дрогнувшим ресницам и губам понял, что он скажет.
- Прости, Ром.
Он уже не в первый раз просил у меня прощения за последние несколько дней, однако понятнее от этого мне не становилось.
- За что?
Десант вздрогнул, посмотрел на меня умоляюще. Ему было больно отвечать на этот вопрос, но я вдруг осознал, что если сейчас не пойму, почему случилось то, что случилось, то потеряю покой так же, как и мой брат.
- За что, Десант?
Опять боль в знакомых зеленых глазах, боль странная, на самом пределе, будто Десант вот-вот сломается от этой боли. Надо переступить через эту боль и добиться ответа, но как переступить через брата, через себя?
Я бросил последний взгляд на измазанную куртку, сиротливо висящую в углу, и улыбнулся через силу.
- Все хорошо, братишка. Расскажи, как ты живешь?
Десант смутился, пододвинул мне стакан чая, и начал:
- Да немного запутался я, братиш…
Писк мобильника грубо ворвался в сон, разорвал его на мелкие кусочки, вышвырнул нас с Десантом обратно в реальность. Еще раньше, чем ушла дрема, брат решительно вырубил телефон и крепко закрыл глаза. Я тоже закрыл глаза, задышал в такт с ним и вновь оказался рядом с Десантом.
- Где мы? – удивленно озираясь, сказал Десант.
А я застонал, потому что вокруг нас стремительно вырастал зеркальный лабиринт. Мы моментально потеряли друг друга в бесчисленных отражениях самих себя.
- Ро-о-омка-а, - какой-то жалобный и детский голос метался между зеркалами, отскакивал от гладкой поверхности и улетал вверх, в голубую синь.
Я бежал между рядами зеркал, видел себя в нескольких вариантах, но не видел ни одного Десанта. А он все звал, то ближе, то дальше, то громче, то тише. Это была самая невыносимая пытка, какую только можно было придумать. Знать, что Десант рядом, и не иметь возможности его увидеть.
Проход, по которому я бежал, закончился тупиком, и я уперся носом в отражение. Пути назад не было, и главное не было сил, чтобы бежать обратно и опять уткнуться носом в самого себя. Я отошел на несколько шагов, и очертя голову ринулся на ненавистное зеркало…
Вздрогнув, я открыл глаза, и уставился в знакомую деревянную полку.
- Ро-о-омка-а, Ромка-а-а, - продолжал жалобно звать Десант.
Я услышал, как на кухне громко зазвенела разбитая тарелка, раздались торопливые легкие шаги мамы, и дверь в спальню распахнулась.
- Господи, Дениска, проснись, проснись, Дениска, - еще с порога начала она.
Уже прошло 10 лет, как Десанту прекратили сниться «шумные» сны, а мама произносила те же самые слова все с той же интонацией.
- Дениска, - мама уже стояла у кровати и гладила лоб Десанта. – Просыпайся, мой хороший, просыпайся.
Десант затих, открыл глаза и смущенно произнес:
- Ну все, мам, я в порядке.
- Я вижу, - с дрожью в голосе сказала она.
Десант виновато вздохнул и сел, потирая красные глаза. Мама села на край моей постели, подергала Десанта за штанину и спросила:
- Во сколько ты пришел?
- Поздно, - неопределенно буркнул Десант и сполз на пол, сел перед мамой и поднял измученные глаза. – Прости, что напугал.
- Ничего, я все понимаю.
- А который час? – вдруг встревожился Десант.
- Без десяти десять.
И Десант рванул с низкого старта в коридор, бормоча нелицеприятные слова.
- Хоть чаю попей, - жалобно сказала мама, глядя, как сын одной ногой стоит в кроссовке, второй на полу, одной рукой натягивая куртку, второй запихивая в карман мобильник.
- Мам, некогда, я уже опоздал, и меня сейчас четвертуют, пока, - он чмокнул ее и ускакал через три ступеньки по лестнице.
Я поскакал следом, на улице сделал то, чего не сделал Десант, обернулся на окно, увидел там маму и помахал ей рукой. Мама нерешительно подняла руку и тоже качнула ладонью, то ли вслед Десанту, то ли просто, но мне стало легче на душе.
Десант благоразумно не включил мобильник, пока не вошел в офис, орать на всю маршрутку, почему он опоздал, ему вовсе не улыбалось. Зато улыбнулся Женька, когда взмыленный Десант влетел в офис.
- Тебя шеф ждет, - сообщил язвительно Женька.
- И тебе доброе утро, - срывая с себя куртку, выдохнул Десант.
Мятая рубашка не поддавалась его ладоням и норовила вылезти из джинс, Десант судорожно запихивал ее обратно, разглаживал складки, но добился только того, что потерял две пуговицы.
- Собака, - мрачно выругался он и побрел в кабинет шефа.
По дороге натолкнулся на опухший взгляд Тани, которая ожгла Десанта такими глазами, что я понял, досталось ей от Алексея Сергеевича крепко. Десант вдохнул глубоко, постучал в дверь, спросил:
- Можно?
- Гор-р-рдеев! – прорычал шеф.
Я проскользнул вслед за Десантом, и сразу понял, что дела плохи. Шеф был в бешенстве, и заорал на притихшего брата:
- Что это за выходки в стиле мачо! Ты не с пацанами во дворе пьешь, а с будущими партнерами! Другого места для своей любви ты не нашел!
В таком духе монолог продолжался в течение получаса, Десанту припомнили все грехи, даже наши общие. Но последней каплей стало сегодняшнее опоздание.
- Я долго пытался тебя понять, поддержать, но ты явно не собираешься возвращаться к нормальной жизни. Сколько ты еще будешь Ромкой прикрываться?!
После этой фразы вспылил Десант, он сузил глаза, в которых заполыхал недобрый огонь, и заорал в ответ:
- Сколько нужно!!!
Я стоял ошарашенный, понимая, что Десант дошел до точки, и сейчас он будет без жалости крушить все то, чего добивался годами. Для начала брат схватил лист бумаги и накатал заявление об уходе, потом хлопнул дверью, так что со стены мелкими чешуйками посыпалась штукатурка. Схватил куртку под удивленным взглядом Женьки (я мысленно молился, чтобы тот не говорил ни слова), и вылетел из офиса.
Пискнул мобильник в кармане, Десант вынул его, включил связь и не поднося к уху, рявкнул в динамик:
- Меня нет, я умер!
На ступеньках курил Леонов, покосился на взбешенного Десанта и буркнул неаккуратно:
- Лучше бы ты на проекте умирал, - видно, дела у него со спорттоварами не ладились.
Десант без лишних слов круто развернулся к Леонову, и зло спросил:
- Давно не получал?
Леонов, пытаясь сохранить остатки самообладания, чуть дрогнувшим голосом уточнил:
- В принципе не получал.
Так как шумный уход Десанта слышал весь офис, то сейчас диалог шел под наблюдением из окон. Это придало уверенности Леонову, и еще больше взбесило Десанта.
- Хочешь попробовать? – уточнил он.
Леонов медленно развернулся и пошел к двери. На этом-то все бы и закончилось, но уже у самой двери Василий необдуманно ляпнул:
- Псих.
Рывок Десанта, короткий замах, негромкий вскрик, топот ног по лестнице. Несколько секунд и все кончено. Леонов сидит на ступеньках, прижимая обе ладони ко рту, по пальцам струится кровь, расхлюстанного Десанта держат трое ребят.
- Пустите, - прорычал Десант.
- Успокоился? – уточнил Олег Русанов.
Десант вместо ответа сбросил их руки и не оборачиваясь ушел, потряхивая правой ладонью, которой приложился к Леонову.
Он забрел в ближайший парк, забрался на скамейку с ногами, согнулся и обхватил ладонями затылок. Поза тихого отчаяния, которая как ни странно больше всего подходила к пустому осеннему парку, сплошь засыпанному мокрыми рыжими листьями.
Десант замычал сквозь сцепленные зубы, поднял голову вверх и выдохнул свою боль в серое холодное небо белым облаком пара. Он не плакал, видимо на это уже не было сил. У меня тоже иногда было такое, что от сильного потрясения душа замирала и вместо слез, приносящих облегчение, в груди ворочался ком с острыми шипами.
Я сел рядом с братом, почувствовал тепло его плеча и сказал:
- Все будет хорошо, Десант! Мы переживем!
Десант кивнул, будто услышал. Он съежился еще больше, обнял живот, хрипло произнес:
- Ром, я знаю, что ты меня видишь, я знаю, что ты рядом. Я уже не прошу у тебя прощения, потому что не могу объяснить, за что я его прошу. Мне просто нужно знать, что ты всегда со мной.
- Я с тобой! – заорал я.
Где тот жар, помогавший мне становиться почти живым на несколько секунд? Я тут, братишка! Я всегда с тобой! Все эти дни я был с тобой! Десант продолжал сидеть, скорчившись на холодной скамейке.
В кармане вдруг начал жужжать мобильник, робко, неуверенно, постепенно набирая звук. Успокоившийся Десант включил связь.
- Привет, Руслан…кто кричал? Никто не умер, что ты гонишь, - брат нервно похахатывал, разговор с Русом его сильно напряг. – Рассказывай, какие дела?..Что? Гонки? Да я с радостью, только я машинку еще не тестировал, так что не буду обещать.
Десант был похож на перепуганного ребенка, которого застукали за чем-то запрещенным, и он срочно придумывает оправдание. Руслан же отметал все его слабые доводы.
- А как я буду один ездить? Штурмана у меня нет… как сам? Сам я не могу, не ездил ни разу без Ромки.
Поговорив еще минуты две, Десант буркнул: «Ладно» и сунул мобильник в карман.
- Я сейчас приду к тебе, Ром, - вдруг сказал Десант и спрыгнул на землю.
Сначала я не понял, о чем он, пошел следом. Но когда мы оказались на ступеньках больницы, я не смог войти, меня замутило. Видеть очередное доказательство того, что я в коматозном состоянии, не хотелось.
Как Десант мог забыть про гонки! Это же было лучшей частью нашей жизни. В памяти вдруг всплыла странная картина: синие отблески мигалки на листве, треск раций и холодный асфальт, на котором я лежу навзничь. И надсадный крик Десанта, крик, который взлетает и исчезает в темном небе с крупинками звезд.
- Ро-о-омка-а!!!!!
Лабиринт жизни
Вернувшись домой, я никак не мог успокоиться. Всю квартиру сотни раз измерил шагами вдоль и поперек. Руки тряслись от разрывающей мозг ярости. Казалось, что даже правый глаз начал дергаться.
- Нехорошо разбрасываться ценными кадрами! Считайте, что контракта со спортом у вас нет, - злобно бормотал я. - Толпа недомерков…во главе с придурком, - я говорил детские обиженные слова, но других у меня не находилось.
Я со всей дури саданул кулаком стену.
- Черт! Больно.
Тряся рукой, я посмотрел на капельки крови, предательски выбегающие из маленькой ранки.
Опять кровь… Стараясь не обращать на нее внимания я отправился в комнату искать аптечку. Благо, бактерицидный пластырь у меня лежал на самом видном месте. Сев на диван, я обхватил голову руками.
- Так… Диса, пора успокоиться. И давай-ка здраво подумаем о решении этой неожиданной проблемы.
На столе рядом с телефоном лежал ежедневник. Гипнотизируя его взглядом, я постарался вспомнить, где же мне будут нынче рады. И тут мозг прострелила уже до боли знакомая молния, отдавшись во всех частичках тела разрядом электрического тока.
- Сергеев! Он ведь уже давно пытался меня заманить в свою «Лавину». Нас пытался… Не важно.
В ежедневнике номера Сергеева не оказалось. Вскочив, я опрометью забежал в комнату, где на компьютерном столе нашел запылившуюся от долгого не использования визитницу. С бешеной скоростью начал перелистывать ее страницы.
- Арман, Белов, «Сервис-инфо»… Редькин… Да где же ты потерялся?!
Руки даже вспотели от волнения… Ну когда же я, балбес, наконец-то расположу эти визитки в алфавитном порядке?
- Светлов… О! «Лавина»!
Сложно передать охвативший меня восторг! Как маленький ребенок я стал прыгать на одной ноге, подкидывая в воздух маленький квадратик плотной белой бумаги. Помнится, Ромка всегда говорил, что я слишком эмоционален. Но черт, как можно иначе! Если уж я рад, то весь буду светиться, словно большое небритое солнце. А уж если меня что-то разозлило, то уж постараюсь, чтобы это все заметили!
- Диса, возьми себя в руки. Это он должен быть заинтересован в приобретении в свой штат профессионала, а не ты, как изголодавшаяся собака вымаливать себе место.
Вальяжно расположившись в кресле, закинув ногу на подлокотник, я взял трубку радиотелефона. Глубоко вздохнув, нажал заветные цифры, каждая из которых отдавала в ухе приятным пощелкиванием. Через секунду молчания телефонная трубка начала отбивать протяжные гудки.
- Раз, два, три, - считал я про себя, пообещав, что после пятого повешу трубку.
- Алло! – Наконец-то донеслось в ответ. Казалось, что ответили мне не в этом городе, а, как минимум, в другой галактике – настолько далеким делали голос шипящие помехи и треск.
- Добрый день, Николай Павлович! А это вас Денис Гордеев беспокоит…
- Денис! Я рад. Рад тебя слышать! Вот так сюрприз. – Трубка захлебывалась торопливой речью, которую словно подгоняли нотки радости. Вот ведь странный чувак… Хороший специалист и, говорят, неплохой начальник. Но дитя-дитем.
- Николай Павлович, я, собственно-то говоря, к вам по делу.
- Ну я и не думал, что такой занятой человек как ты позвонит мне для того, чтобы просто поболтать, о здоровье моем поинтересоваться. Так по какому ты делу?
Я на секунду замолчал, и максимально беззаботным голосом начал выкладывать суть моего вопроса.
- Я уволился с работы. Сами понимаете творческому человеку надо творить, и мне нужно большее поле для деятельности. Я тут вспомнил, что вы когда-то нас с Ромкой звали к себе. Только, вам должно быть известно, что теперь я работаю в одиночестве, без Ромы. Если вас не остановит этот факт, то мне было бы интересно попробовать сотрудничать с вами.
Сказал… Все сказал. Почти честно и практически без утайки. Теперь осталось только ждать вердикт. Каким бы он не был.
- Ну наконец-то ты решился. Это радует. Действительно радует. Давай-ка ты, Денис, собирайся. Я через полчаса пришлю за тобой машину. Приедешь ко мне – на месте все обсудим. Хотя… Что тут обсуждать? Документы подпишешь, и считай все, будешь трудиться на благо «Лавины». Зарплатой не обижу – дам больше, чем ты получал у Сергеича. И как раз познакомлю тебя с коллективом – у нас сегодня планерка, так что все в сборе будут. Они-то тебя заочно знают. Уж кого-кого, но братьев Гордеевых я своим обормотам всегда в пример ставил.
Я улыбнулся. Меня давил беззвучный хохот. Как все легко и просто разрешилось. Пожалуй, даже слишком легко и просто.
- Хорошо, Николай Павлович, высылайте свое авто, а я тем временем морально подготовлюсь к встрече с вашими ребятами. Речь, конечно, писать не буду, но хоть, надеюсь, получится не засмущаться и не раскраснеться.
- Ты? Засмущаться? – Сергеев громогласно расхохотался. – Нет, Денис, уж кого-кого, а тебя смутить сложно. Давай, до встречи.
Положив трубку на телефон, я задумался. Впервые мне приходится устраиваться на работу одному. Страшновато, ой страшновато. Ромка-Ромка. Что же мне теперь, как маленькому ребенку, приходится первые шаги по этой суровой жизни делать? Этому учатся в пять лет, но никак не в 25! Я так привык, что у меня всегда, в любой ситуации есть поддержка, сильное плечо, на которое можно опереться. Человек, который никогда не предаст. Друг, брат, напарник по играм, совесть… Да кем ты только для меня не был.
Согнувшись от неожиданно нахлынувших чувств, я уронил голову на колени. Передо мной стояло лицо Ромки. Зеленые глаза в ореоле черных пушистых ресниц. Тоненький шрам, пересекающий левую бровь. Это как-то я, в детстве, когда нам было лет по пять, войдя в азарт роли – мы тогда в пиратов игрались, ударил Ромку игрушечной сабелькой, которая, черт, я до сих пор не понимаю, как это могло произойти, но она нехило поцарапала ему бровь. Все зажило. Но я всегда, если присматривался, видел этот шрамик, паутинкой проходящий через бровь ко лбу.
- Соберись, тряпка, - гаркнул я, вспоминая фразу одной команды КВН.
Поднявшись, я пошел в ванную. Горячую воду до сих пор не дали. Опять придется в чайнике греть. Но не могу же я прийти в первый день на потенциально новую работу со своей высококачественной щетиной? К такому людей надо постепенно приучать, а не ударять, словно обухом, по голове.
В шкафу подобрал одежду, подходящую случаю. Решив, что не стоит переигрывать, я остановился на джинсах и светлой кофте. Обуваясь, услышал звонок в домофон.
- Да?
- Денис Владимирович? Я водитель из «Лавины».
- А, сейчас спущусь.
Даже как-то непривычно, подумал я, обувая кроссовки, за мной и отдельная машина. Черт! Да мне уже нравится эта «Лавина».
Возле подъезда стояла темно-зеленая «Волга», которая просигналила, когда я вышел из двери. Водитель – молодой темноволосый паренек, представился Лехой и сосредоточился на дороге. Ладно, так даже лучше. Я тоже принялся, будто впервые, осматривать знакомый пейзаж. Давненько мне не приходилось наворачивать самому круги в этом районе. Как-то не рвусь я за руль. Совсем не рвусь.
Руль… Тихий рокот мотора.
- Гонки! Вот дубина! – воскликнул я, чем порядком напугал водителя.
- Что такое? – Леха в недоумении уставился на меня.
- Прости. – Я потряс головой. – Я тут вспомнил одну вещь.
- Аааа, - протянул парень и вновь переключил свое внимание на дорогу, мелькавшую перед лобовым стеклом.
Опять из головы вылетела эта, тоже весьма немаленькая, проблема. Как? Как же буду участвовать в гонках? Да, Руслан говорил, чтобы я катался без штурмана. Это, конечно, сложно, но, в принципе, выполнимо. Играют же так другие ребята. Но… Как я сяду за руль? Что же делать? Откажусь – подведу ребят практически перед финалом. Соглашусь – что-то нет у меня никакой уверенности, что смогу даже просто подойти к собственной машиной. Боюсь, воспоминания меня просто снесут безумным потоком, а чувство вины раздавит и похоронит под своей тяжестью.
Я даже не заметил, как мы подъехали к дому, который «Лавина» выкупила под свой офис.
- Денис Владимирович, мы приехали, - оторвал меня Леха от раздирающих рассудок мыслей.
- А, да… Спасибо, Леш. – Я вышел из машины и прошел здание. Охранник, сидящий за оборудованным возле входа столом, указал мне путь к приемной Николая Павловича.
Я понял, что пытаться сосредоточиться у меня нет никакой возможности. Это было тщетно. Что ж, если эта новая битва, принять участие в которой мне уготовила судьба, то я ее проиграл. Проиграл, даже не начиная.
Длинный коридор вился змей, расслабляя своими светло-кремовыми стенами. На каждой двери была повешена синяя с золотом табличка, на которой перечислялись обитатели кабинетов. Все показывало на то, что дела в «Лавине» идут совсем неплохо.
Выйдя в просторный холл, я увидел еще одну дверь, рядом с которой за отдельным столом восседала милая девушка, исполняющая, по-видимому, обязанности секретаря.
- Добрый день, - улыбнулась мне эта точеная брюнетка.
- Здравствуйте, я к Николаю Павловичу.
Девушка поднялась со своего места.
- Вы Денис Гордеев?
Я кивнул.
- Проходите, он вас ждет.
В кабинете Сергеева все было обставлено в темно-коричневых тонах и с каким-то домашним уютом. Его хозяин едва ли не бросился мне на шею. Заливая меня своей торопливой речью, он пообещал весьма достойную оплату. И не теряя времени зря, повел в отдел кадров.
Вот только слушать мне ничего не хотелось. На автомате кивая Николаю Павловичу и заполняя нужные бумаги, я не переставая думал. Мысли носились по кругу, каждую секунду набирая обороты: гонки, гонки, гонки…
Следующей пыткой стало знакомство с новыми коллегами. Какие-то парни, девушки – коллектив достаточно молодой. С кем-то мне уже приходилось пересекаться в процессе нашей с Ромкой деятельности. Кого-то видел впервые. Я даже не пытался их запомнить – все равно нереально. К тому же, есть у меня такая отвратительная особенность: не могу удержать в памяти имена людей. Точнее, запоминаю через какое-то время общения, но не сразу.
Мне выделили отдельный кабинет. Сергеев пообещал в ближайшее время повесить на нее табличку с моей фамилией. Слабо улыбнувшись, я, сославшись на неотложные дела и пообещав на следующий день выйти утром на работу и углубиться в изучение специфики их деятельности, вышел из здания.
Для того чтобы немного остудить мозг, решил пройтись пешком. Минут через пять, дрожа от пронизывающего ветра, я остановился. Найдя в кармане мобильный, по входящим набрал нужный номер.
Легкие снежинки падали на уже замерзшие лужи. Прозрачный лед покрывал их, пряча в своих недрах листья деревьев, какие-то палочки, обычный уличный мусор.
- Здорово, Денис! – ответил мужской голос.
- Привет, Руслан. В общем, я согласен. Буду кататься без штурмана.
- Отлично! Молодец! Я верил, что ты нас не кинешь, - затараторил голос.
- Все, у меня дела. До встречи. – Глухо произнес я отключаясь.
Что ж, посмотрим, что из этого всего получится. Но почему-то мне кажется, что решение участвовать в гонках ничего хорошего мне не предвещает.
Лабиринт зеркал
Десант по соображениям морали делал нечто противоестественное, но не сидеть же ему в самом деле на одном месте. Я его понял, но не совсем одобрил. Хотя видел в каком Десант был бешенстве, когда расхаживал по квартире, словно тигр по клетке. В контору конкурентов он подался явно из чувства мести.
В машине по дороге в новую контору Десант вдруг вспомнил о том, что ему вскоре предстоят гонки. Вместо того, чтобы обрадоваться, Десант стал дико волноваться, что было совсем для меня непонятно. Он даже толком не рассмотрел офис, машинально подписал все и сбежал на улицу.
Руслану он сказал, что будет участвовать один, но в этот момент на лице у него были только сомнение и испуг. Он был сам не уверен в том, что говорит. И больше всего ему хотелось, чтобы Руслан сказал: «Да ладно, дружище, не надо». Но Руслан так обрадовался, что даже не обратил внимания на неуверенный тон брата.
- Ну что ж, Ромка, ехать так ехать, - сунув мобильник в карман, сказал Десант.
Хотя на самом деле так не считал, потому что домой он отправился на маршрутке, отказавшись от услуг шофера Лехи. Домой Десант пошел не сразу, он свернул к гаражу, и долго возился с примерзшим замком. Кое-как открыл дверь, и замер на пороге, нарочито дыша на горячие ладони. Я вдруг понял, что Десант просто не хочет входить, включать свет и видеть машину, более того при мысли о том, что сейчас он увидит нашу «малышку», его аж передернуло от страха и отвращения.
Беспокойство стало нарастать, я многого не понимал, но чувств брата я не понимал совсем, чего никогда не случалось прежде. Десант щелкнул выключателем и решительно шагнул в железный холод машинного ангара, в запах бензина и масла. Брезент, которым мы бережно накрывали машину, лежал наискосок, из-под него выглядывали полуспущенные колеса. Десант взял за уголок брезент и медленно потянул на себя.
Ярко-алые бока с белыми полосками немного потускнели, но я знал, что стоит выехать машине на улицу, лихо совершить полицейский разворот и остановиться под фонарным светом, то она вся будет сиять, словно наэлектризованная. И мягко будет реветь мотор, приглашая в удивительное путешествие по ночным улицам на бешеной скорости.
Десант осторожно коснулся капота и отдернул ладонь, словно обжегшись холодом металла, потом взялся за дверцу, и когда та сочно щелкнула, то сморщился от непонятной боли.
Заставить себя сесть в салон он так и не смог. Постоял у раскрытой дверцы, подышал в заледеневший воздух и зло захлопнул машину.
Как он собирался выйти на старт, да еще без штурмана (меня), если был не в силах повернуть ключ в зажигании? Я думал, что утром Десант позвонит Руслану и откажется от гонки, но брат даже и не вспомнил об этом. Он взял все мысли о машине, гонках (синие отблески мигалки патруля на листве, кровь на руках…), замотал это в большой узел и задвинул до поры, до времени в самый темный, непроходимый угол сознания.
Впереди предстоял первый рабочий день в новом коллективе, а Десант как всегда даже имен никаких не запомнил. Поэтому открыв дверь офиса «Лавины», сразу нырнул в свой кабинет. Не успел включить компьютер, как телефон на столе зазвонил. Десант обернулся вокруг себя, в попытке убедиться, что кроме него звонить тут некому, и взял трубку.
- Да, - озадаченно произнес он.
- Денис Владимирович, меня зовут Алина. Если вам что-то понадобится в течение дня, наберите троечку… - произнес милый женский голос.
- Алина, а можно попросить вас зайти ко мне?
- Прямо сейчас? – ни капли удивления в голосе девушки.
- Чем быстрее, тем лучше.
Алина появилась в дверях через одну минуту, ясноглазая, невысокая девушка, с улыбкой на детских губах. Денис невольно улыбнулся, встал к ней навстречу.
- Дорогая Алиночка, - брови девушки взлетели вверх. – Алина, вы должны меня спасти. Понимаете, я пень!
Девушка прижала ладошку к губам и прыснула.
- Я имею в виду, что никого не знаю и никого не помню, память на имена просто отсутствует.
- Есть такое лекарство, называется «Мемобуст», - все еще смеясь, сказала Алина.
Десант уставился на нее с выражением глубокой обиды на лице.
- Я помочь прошу в другом смысле. Вы же наверняка в курсе всех моих планов на день, я же должен буду в течение дня с кем-то общаться.
Алина кивнула, проникаясь наконец серьезностью.
- Вас не затруднит, если я буду изредка спрашивать, как зовут вон того брюнета с жгучими карими глазами, или к кому мне обратиться за помощью в работе?
- Не затруднит, - сказала Алина. – Вам кофе сделать?
Десант просиял, торжественно сказал:
- Будьте любезны, - и вдруг улыбнулся. – Алин, а нам обязательно друг друга на «вы» называть?
- Необязательно, это меня Николай Павлович попросил.
Она ушла, заставив Десанта глубоко задуматься о серьезности шефа «Лавины» к своей персоне. Он прошелся по кабинету, остановился у огромного окна, которое выходило на тихую улицу, с антрацитово-черным асфальтом, с примерзшими к земле листьями, и прислонился горячим лбом к стеклу.
На столе лежала тоненькая папка, которую Десант заметил только когда сел за стол в ожидании кофе от Алины. Он сильно изменился в лице, открыв папку и прочитав первые строки. Я через плечо брата заглянул в папку и понял, что он держит в руках настоящую моральную дилемму.
В городе почти одновременно открылись два спортивных магазина. Один за рекламой обратился в нашу бывшую контору, а один в «Лавину».
- Ой-ей-ей-ей, - тихонько и жалобно простонал Десант, вчитываясь в проект.
«Спорт-драйв» заказал «Лавине» не просто рекламу, а реальную раскрутку, со всеми прилегающими атрибутами: растяжками, видеороликом, кампаниями, акциями.
Безусловно, Десанту и той команде, которая была собрана здесь, все это было под силу. Но вряд ли подобный масштаб был под силу Алексею Сергеевичу и компании.
Десант по-любому их обставит.
- Раньше надо было думать, - прорычал Десант и с досадой шарахнул ни в чем неповинную папку об стол.
Занес ее еще раз и снова ударил об стол. Потом положил папку и крепко брякнулся об нее лбом, тихо заскулил. В драматизме Десант не уступал самому Гамлету в знаменитом монологе «Быть или не быть».
Кто-то смущенно кашлянул, пытаясь привлечь внимание. Десант резко поднял голову, в дверях стоял высокий, худой парень, с круглыми голубыми глазами.
- Доброе утро, - улыбнулся он.
- Доброе, - отозвался Десант, судорожно двигая папку подальше от себя.
- Я вижу, уже изучаете? – кивнул на папку молодой человек. Вместе с кивком головы на глаза ему упала длинная челка.
Брат возвел глаза к потолку и застонал.
- Ну пожалуйста, можно не выкать? - жалобно произнес он.
Парень улыбнулся снова, прошагал через кабинет, словно на ходулях, и протянул ладонь.
- Дима Смыслов.
- Денис Гордеев.
- У нас планерка через 10 минут, как раз начинаем мозговой штурм по поводу «Спорт-драйва», - сообщил Дима, глядя сверху вниз на растерянного Десанта.
- А где планерка будет?
- Я провожу, - пообещал Дима и замолк.
Возникла пауза, видимо 10 минут до планерки Диме нечем было занять, а Десант как-то совсем растерялся. Наконец брат попросил:
- Может, ты сядешь, а то у меня шея затекла.
Дима откровенно расхохотался и сел в кресло напротив Десанта, вытянул ноги в сторону и едва не коснулся стены.
- Дружище, какой у тебя рост?
- Два метра и три сантиметра, - улыбнулся Дима. – В баскетбол не играю.
- Только хотел спросить, - хмыкнул Десант.
Они снова замолчали. Десанту хотелось спросить о многом, но в большинстве своем эти вопросы были некорректными, поскольку спросить он хотел о себе. Как коллектив «Лавины» относится к нему? Как к перебежчику или как к спасителю? Как к карьеристу или просто творческой личности, которая не поладила с начальством?
Первым нарушил молчание Дима.
- Послушай, мы все понимаем насчет тебя и Ромки, царствие ему небесное.
Десант мгновенно вспыхнул и заорал чуть ли не истерически:
- Он не умер! Он в коме!
А у меня все внутри захолодело от страха. Дима явно не шутил, да и что это за шуточки могут быть в первый рабочий день с новым начальником.
- Да? – искренне удивился Дима. – А мы все думали, что он погиб, честное слово! Прости, Денис, я бы никогда…
- Ладно, проехали, - глухо ответил Десант.
- Мы все знали про вашу аварию, но все были в твердой уверенности, что Ромка погиб. Я не знаю, почему так все решили.
- Ты почти прав, Дим, - с болью в голосе произнес Десант. – Но запомни, только почти.
Зашла Алина с подносом, на котором стояло две чашки кофе. Она улыбнулась Диме, но заметив помрачневшие лица парней, поспешила уйти.
- С чего вы обычно планерку начинаете? – сменил тему Десант.
- Обычно с шуток из «Комеди клаб» и КВНа, - улыбнулся Димка. – А потом как понесет.
Они выпили кофе, и вышли в коридор. С высоченным Смысловым тоже немаленький Десант чувствовал себя первоклассником, пришедшим в первый раз в школу. Они прошли через весь коридор, пока не уперлись в дверь из матового стекла, на которой висела строгая табличка с четко отпечатанным на ней словом «Планерошная». Десант не смог сдержать улыбки. Так, улыбаясь во все 32, брат и вошел в светлую комнату с одним переговорным столом, за которым сидело человек 10. Все они обернулись, и в комнате настала тишина.
«Не робей, братишка, я с тобой», - подбодрил я Десанта, который медленными шагами побрел в сторону свободного стула, стоящего во главе стола. Смыслов сел напротив.
- Доброе утро, - бодро начал Десант и замолк.
Дима двинул папку и она проскользила по длинному столу прямо в руки брату, но Десант вдруг улыбнулся и сказал:
- Мне тут посоветовали начать с шутки из КВНа, так я с нее и начну. Александр Друзь делает предложение жене: «Ну давай, будем Друзями»!
Смех грохнул также неожиданно, как и шутка. Смеялись все, и я мог точно сказать, что не было тех, кто смеялся из вежливости. Десант расположил к себе почти сразу всю команду.
А это был уже первый успех. Первый успех, которого брат добился без меня.
Лабиринт жизни
До обеда мы просидели в «Планерошной», обсуждая проект «Спорт-драйва». Каждый предлагал какие-то идеи. Я тоже старался не отставать от новых коллег: отметал откровенно безумные предложения, старался объяснить то, каким вижу промоушен этой фирмы. Когда часы, висевшие на стене, показали начало первого, понял, что в голове мозги стали превращаться в кашу.
- Ребята, предлагаю нам всем сейчас разойтись, спокойно пообедать. И желательно, хотя бы на час, забыть обо всем, что мы сейчас обсуждали. – Поднявшись, я потянулся, старайся размять затекшие и начавшие болеть мышцы. – А потом, давайте, пожалуй, в три часа, вновь соберемся здесь.
Со всех сторон до меня донеслись вздохи облегчения. Может быть, я зря на них стал так наседать? Ведь это мы с Ромкой привыкли устраивать многочасовые мозговые штурмы. А вот как привыкли работать сотрудники «Лавины» я даже не поинтересовался.
Все, последовав моему примеру, стали вставать со стульев, направляясь к двери.
- Кстати, - я хитро улыбнулся, - для тех, кто неуверен в своих силах, могу опять припомнить шутку из КВНа: учите латынь, помните, что на том свете с вами никто по-русски разговаривать не будет.
- Ну уж нет, - рассмеялась белокурая девушка Саша, показавшаяся мне одной из самых толковых в «Лавине». – Мы выдержим и без латыни.
Я усмехнулся. Люблю самоуверенных. Конечно, порой они чрезмерно заносятся, но в таких случаях крылышки обрезать не долго. Зато таких людей не приходится постоянно убеждать в том, что они на что-то способны.
Когда комната опустела, я взял папку с материалами по «Спорт-драйву» и еще раз пересмотрел лежащие в ней документы. Затем бросил ее на стол и подошел к окну. За ним суетливо бежал день. Люди, как муравьи, сновали туда-сюда. А сверху их поливал мелкий, противный дождь. Осень вновь вернулась в свои владения. Весь снег уже растаял. Лишь редкие полосы льда покрывали землю и часть тротуара.
Не люблю такую погоду. Это Ромка никак не реагировал на перемены, которые подкидывала природа. Если уж у него было хорошее настроение, то даже противный дождь или промозглый ветер не мог ее испортить. А вот когда он сам был мрачен, то этот сумрак с его лица не могли развеять лучи даже самого яркого солнца.
Я же на любые перемены погоды реагировал слишком остро. Когда на улице моросил холодный дождь, мне хотелось залечь под одеяло, укрыться им с головой и не показываться до самой весны. «Медведь в берлоге» - именно так частенько подкалывал меня брат.
Выйдя из комнаты, я прошел в свой кабинет. И понял, что мне в нем не уютно. Да, здесь хороший ремонт. Да, здесь хорошая обстановка. Все новое и современное. Но все какое-то слишком вылизанное. Отличное место для обитания бесплотного духа, но никак не человека.
Мы с Ромкой всегда старались менять подобную обстановку вокруг себя. Вот и сейчас я в нерешительности не мог понять, что бы здесь такое сделать, что бы было комфортно находиться в кабинете. Обычно, в таких случаях нас спасала личная галерея - мы распечатывали на принтере забавные картинки, наши безумные фотографии. И развешивали в хаотичном порядке. В итоге получали просто отличный результат: когда ничего дельного по работе не получалось придумать, достаточно было перевести взгляд на стену, и сквозь смех или просто добрую улыбку, в голову начинали пробиваться идеи.
Но в этот раз я понял, что этот вариант мне не подойдет. Ну обклею стены нашими фотками. А потом… Просто убегу. Потому что не смогу смотреть на эти два счастливых, одинаковых лица. Которые были таковыми совсем недавно. А теперь одно из них застыло в однообразной безразличной маске, а второе регулярно искажается от боли и сарказма к самому себе.
В это время тишину развеял телефонный звонок. Достав из кармана телефон, я неторопливо ответил.
- Алло.
- Денис, это я. – На удивление, голос Марины звучал воодушевленно и ласково. – Как твои дела, солнышко?
Солнышко… Я всегда любил, когда она ко мне так обращалась. Что-то в этом было такое… Милое, доброе.
- Привет, девочка моя. Все хорошо. Вот только мозг мой хочет вырваться из черепной коробки и улететь далеко-далеко, куда-нибудь в теплые страны.
- Погода угнетает? – участливо поинтересовался озорной голосок.
- Ха, угадала. Да и просто устал. Мы сейчас очень усердно до перерыва поработали. Сейчас отдохнем немного и снова на амбразуру.
- Штурмом берете? – Марина рассмеялась. – Так, в таком случае, для тебя сейчас лучшее лекарство нормально, плотно покушать. У вас где-нибудь по близости есть какое-нибудь питейное заведение?
Я озадаченно уставился в голую стену.
- Не знаю, Мариш. Я же первый день сегодня. Еще ни у кого не спрашивал.
- Спроси. А если ничего нет, то хоть пиццу себе закажи. Иначе твой мозг объявит бойкот на почве голодания, и ваш отдел останется без руководителя. Звать тебя разделить обед со мной не буду. Там такая погода, что, я ведь знаю, приедешь и будешь полчаса бубнить о том, как она тебя напрягает. – Марина усмехнулась.
- Угу, - мне даже в противовес нечего было сказать: с правдой ведь не поспоришь.
- Ладненько, целую, солнышко! И не забудь поесть.
- И я тебя целую.
Положив телефон, я направился искать Алину или Диму – моих спасителей и, по совместительству, экскурсоводов на незнакомой территории.
Как оказалось, недалеко от здания, занимаемого «Лавиной» располагалось вполне приемлемой кафе с домашней кухней, в котором с Димкой мы и просидели почти до трех часов.
- Ну что, теперь снова работать? – спросил этот высоченный парень, забирая в гардеробе свою куртку.
Вот тут-то я и не выдержал – ситуация была настолько комичной! Взрослый парень вопрошал у меня таким тоном, словно первоклашка, который надеется, что отец разрешит ему не ходить в школу.
Отсмеявшись под недоуменным взором Димки, я, вытирая с глаз выступившие слезы, выдавил из себя:
- Если ты думаешь, что я тебя отпущу домой, то зря. Пошли работать, негр, солнце еще высоко.
Димка вздохнул и поплелся вслед за мной.
Когда мы зашли в «Планерошную», там уже собрались все мои коллеги. Черт, а ведь пунктуальны, негодники.
- Ну что, гастрабайтеры, есть идеи? – Рявкнул я, захлопывая дверь. А затем просто расхохотался, видя изумленные лица окружающих. – Спокойно, ребят, шутю я.
В безумном ритме мы продолжили обсуждение проекта. Неоднократно мне пришлось ощущать себя каким-то учителем, стоя перед специально повешенной в комнате доской, на которой я вырисовывал какие-то графики, схемы и слоганы.
Где-то в пять стало понятно, что все, в том числе и я, были выжаты как лимон. Разумных идей уже не поступало, и даже возникло опасение закопать те достойные мысли, которые успели у нас родиться.
А потому мне пришлось распустить своих коллег по домам, пообещав, что завтра мы продолжим. Пока я шел к своему кабинету, мозг сверлила мысль, что за всей этой безумной гонкой упустил что-то важное. Что-то срочное.
И тут я с ужасом остановился. Казалось, что сердце перестало работать, а кровь сделалась просто ледяной. Гонки! Сегодня же гонки! Часы показывали начало шестого. А старт будет дан в половину седьмого. Я не успею. Стопудово не успею. Вот ведь псих! Ну как можно было забыть.
Ругая себя на чем свет стоит, я принялся звонить Руслану. После продолжительных длинных гудков он все-таки соизволил взять трубку.
- Рус!
- Привет, Денис. Что у тебя с голосом? – судя по всему, Руслан что-то ел, потому что его голос звучал глухо и с причавкиванием.
- Я дурак! Я про гонки забыл! – Прижавшись к стене, я хорошенько ударил в нее кулаком. – Понимаешь, на работе была настоящая запарка. Мне еще в гараж. А пока я до него доеду… Да и у нее колеса спущены. Я не успею, понимаешь, не успею!
- Да успокойся! Что ты такой нервный! На тебя не похоже. – Попытался увещевать меня Рус. – У меня есть ключи вашего гаража. Ты поезжай сейчас сразу на место. А я пока забегу за машиной, колеса накачаю и приеду на ней.
- А твоя машина как? – недоуменно покачал головой я.
- Уже там. Короче, не забивай голову. Сегодня я за тобой как джентльмен за дамочкой поухаживаю. – Захохотал Руслан.
- Тоже мне, поклонник. Я тебе не бледное создание из будуара, а, так сказать, баба с яйцами.
- Хорошо. Приставать не буду, противный! – усмехнулся Руслан, отключаясь.
Спрятав телефон в карман, я быстренько накинул куртку и выбежал из офиса, кивнув на прощание Алине. До места гонок мне было ехать где-то полчаса. Это увлечение наша компания придумала еще лет пять назад. Мы были юнцами, которым страшно хотелось экстрима. Ничто даст такой кайф, как гонки! Потому, дабы не попадаться на глаза ГАИшникам, мы нашли заброшенный летний лагерь, стоящий в лесу за чертой города. К нему вели вначале неплохо асфальтированные дороги, которые постепенно превращались в полосу препятствий. По регламенту соревнования экипаж должен состоять из двух человек: водителя и штурмана. Один старался совладать со скоростью и, обойдя соперников, привести экипаж к финишу, второй же, не отрываясь, работал с картой, и объяснял, как лучше проехать – дело в том, что мы не ограничивались одним этим лесом. Частенько приходилось поездить и по области.
Мы с Ромкой и Данилой – нашим другом детства, подсели на это увлечение как на дорогой наркотик. И неизменно выходили из гонок победителями. Всегда, за исключением одного, того самого злополучного, раза.
Поймав на улице такси и назвав адрес места икс, я старался привести нервы в порядок. Руки тряслись как у настоящего алкоголика. А сердце колотилось так, словно хотело пробить грудную клетку.
И вот, наконец-то, впереди в темноте, которую прорезали два узких луча фар, появились очертания высоченных сосен.
- Остановите здесь, - попросил я, отдавая водителю деньги.
Выпрыгнув из машины, направился к уже стоявшим машинам и переминающимся с ноги на ногу от нетерпения их владельцам. Среди них были как старые знакомые, так и те, кто решил впервые окунуться в придуманную нами аферу.
- Привет! – Выдал я, подходя ближе. И направился пожимать руки знакомым. – А где моя красавица?
- Рус сказал, что уже подъезжает. – Ответил мне темноволосый коренастый парень. Да уж, Вовка как всегда был в своем стиле: весь в одежде из черной кожи, увешанный цепями. Тебе бы в байкеры податься, как обычно подумал я, глядя на него.
- Хорошо.
- Ты сегодня один катаешься? – Спросил другой Серега – один из старожилов нашего хобби.
- А что, у тебя есть другие варианты? – Я нахмурился, непроизвольно до хруста сжимая кулаки, в любой момент готовый кинуться.
- Нет, никаких. – Пожал плечами Сергей. – Тебе сложно будет. Но мы рады, что ты смог приехать. Честно рады. Иначе, - парень махнул головой, отбрасывая нависающую на глаза челку, - мы бы не справились. Эти новички, - ткнула он пальцем в сторону группы парней, стоящих чуть дальше, - просто звери. Давно катаются, и мне уже приходилось видеть их в деле. Они готовы порвать кого угодно.
Тут нас ослепило ярким светом, и с визгом тормозов остановилась красная, идеальная машина. Наше сокровище. Мягкие линии, за которыми мы так любовно с Ромкой ухаживали. Дикие белые полоски, перечеркивающие поперек ее «тело».
Но эти фары… Мне стало страшно. И даже как-то дурно. Кровь… Опять показалась кровь на моей одежде. Не веря, я провел по ней руками. Они остались чистыми.
- А вот и я. – Крикнул Рус. – Мсье, карета подана, - заявил он, склоняясь в притворном поклоне. А затем, уже не удерживая смеха, хлопнул рукой меня по спине.
- Держи карту, изучай сейчас, раз без штурмана поедешь. – Кинул мне сверток Вова.
- Угу, - кивнул я, разворачивая на капоте машины карту. Уж на что, но на топографический кретинизм мне жаловаться не приходилось. Дорогу я запоминал прекрасно. Да и штурманом приходилось бывать – в то время, когда Ромка, чтобы сбросить напряжение, садился за руль. Правда, подобное случалось не часто – брат не был поклонником сверхбыстрой езды, предпочитая сверяться с картой и подсказывать мне.
Так, тут надо будет обогнуть овраг, здесь проехать напрямик, а вот тут, отметил я, скользя пальцем по маршруту, который придется преодолеть, выехать к озеру, которое находится в… Хм… километрах десяти от леса.
- Разобрался? – Минут через пять спросил у меня Серега.
- Да. Все отлично.
- В таком случаем поехали, - тихо сказал он мне, и продолжил, повысив голос. – Ну что ж, господа, время летит и вам тоже пора в полет. Так что подходим к своим машинам. Сегодня судьей у вас буду я. На каждой карте, которые мы вам выдали, есть номер моего мобильного, чтобы вы могли связаться в экстренных случаях. Сейчас будет дан сигнал к началу гонки. А затем сам сяду за руль. Но поеду коротким путем, чтобы встретить вас на финише. Со мной секундомер, так что все результаты будут отмечены верно.
Второго приглашения никто дожидаться не стал. Все участники гонок бросились к своим машинам и тишину ночи стали разрывать ворчания моторов, а фары раздвинули тьму, словно яркие звезды.
Я плюхнулся на сиденье машины и захлопнул дверь. Повернул ключ и стал ждать команду Сергея.
Осмотрев все экипажи, он отошел в сторону, и махнул красной тряпкой, что послужило сигналом к началу скоростного заезда.
Красная материя пронеслась перед моими глазами и накинула на них какую-то пелену. А нога так и застыла над сцеплением. Визг шин, темнота, прерываемая фарами, крик Сереги… Вокруг все кружилось. «Все будет отлично, ты что, не веришь мне?» Услышал я голос справа от себя. Оглянувшись, увидел вторую машину. Такую же красную как и та, в которой я сейчас находился. За рулем усмехался кто-то знакомый. Я пригляделся. Синяя куртка с полосками. Чистая. Пока что чистая. Мой двойник усмехнулся и хлопнул по плечу Ромку. Брат недовольно покачал головой.
- Десант, верю. Но давай я сяду за руль. Или фиг с ними, этими гонками. Давай в другой раз оторвемся. А сегодня поедем домой?
- Да ты что? Все будет нормально, я обещаю. – Двойник нажал сцепление, и машина рванула в даль… Ее поглотила тьма.
- Остановись! Остановись! Остановись! – Я перешел на крик, не в силах выдержать эту пытку. – Остановись!
«Десант, остановись», вторил мне тихий и голос Ромки.
Глухой удар… И тело двойника, ударившись об руль, откинулось на сидение. А вот брат полетел дальше. Пробив головой лобовое стекло, он, казалось, превратился в тряпичную куклу. Такую нелепую, выделывающую в воздухе непонятные пируэты.
С трудом открыв дверь машины, я подбежал к телу Ромки.
- Эй, Рома! Рома! Братишка, очнись. – Я тряс его, орал, гладил по голове и умолял, умолял, умолял.
Кто-то оттащил меня в сторону.
- Скорее, скорую!
- Пустите меня к нему! – Я пытался вырваться из цепких рук, держащих меня стальными объятиями.
- Денис, успокойся.
Я сел на землю. Вся куртка была в крови. Руки были в крови. Даже обувь. Повсюду была кровь. Его кровь!
- Денис! Денис, ты чего? – донесся сквозь эту плотную пелену голос Сергея. Оказалось, что он открыл дверь и теперь трясет меня за плечо, пытаясь вернуть в реальность.
- Прости… Я не смог… Я не смог поехать… Я не могу кататься. Всюду его кровь! Ромка…Я не могу…
Чтобы вернуться в реальность, я зажмурился и упал головой на руль. Тело стали сотрясать конвульсии. Меня трясло, я беззвучно повторял имя брата, а из глаз падали горячие капли.
- Денис… Все нормально. Прости, что я заставил Руса звонить тебе. – Серега вздохнул и сел на корточки перед открытой дверью. – Просто я хотел, чтобы наша команда выиграла. А это кажется невозможным без тебя и Ромы.
Лабиринт зеркал
Для Десанта мир пропал в тот самый момент, когда взревели моторы, и ночную тишину соснового бора разорвал предстартовый взрыв адреналина. Я видел, как новички, нервно сжимая и разжимая пальцы на рулях, поглядывали в сторону нашей машины. Они знали, от кого исходила угроза в этих гонках.
Я даже невольно заразился от них азартом предстоящей борьбы, в котором Десанту грозила только победа. Почему именно победа? Да потому что Гордеевы значило победа, в переводе с языка местных аборигенов. Кажется, это была шутка Руслана.
У меня даже как-то вылетело из головы, что за эти дни, пока я бродил рядом с братом в качестве Кентерберийского привидения, он так и не смог заставить себя сесть в машину. И уж тем более, я не видел, чтобы он заводил ее и ездил.
Мне казалось, что я весь свечусь от возбуждения. Я ерзал на сиденье, словно малыш в ожидании новогоднего подарка. И не заметил, как исказилось от боли лицо Десанта, когда Сережка дал стартовую отмашку. Первые секунды я только лишь недоумевал, почему мы стоим на месте, и наблюдаем, как впереди прыгают на ухабах габаритные огни машин соперников. А потом повернул голову к Десанту и ужаснулся.
Десант тоже смотрел вперед, но видел совсем другую картину. Глаза у него были странные, потерявшие привычную зелень. В них не отражались красные огни, яростно машущий Сережка, качающиеся от ноябрьского ветра сосны. Застывший взгляд Десанта видел совсем другую картину, настолько ужасную, что его глаза напоминали стекляшки, которые скорее подошли бы к кукольному лицу, а не к человеческому.
Я перевел глаза вперед, чтобы тоже попытаться увидеть то, от чего у моего брата буквально встали дыбом волосы. Но вместо этого вдруг услышал слабые отголоски разговора, голоса были до безумия знакомыми. Еще бы! Ведь это разговаривали мы с Десантом.
«Все будет отлично, ты что, не веришь мне?»
«Десант, верю. Но давай я сяду за руль. Или фиг с ними, этими гонками. Давай в другой раз оторвемся. А сегодня поедем домой».
Я не помнил этого разговора. И не мог понять, почему оцепенел от этого воспоминания брат. Десант уронил голову на руль, бормоча мое имя и постоянно извиняясь. Его начало бить крупная дрожь, которая бывает вовсе не от холода.
Я видел, как к машине кинулся испуганный Сережка, рванул на себя дверцу, и виновато заморгал, увидев Десанта в таком состоянии.
- Денис, ты чего? Денис! Ты слышишь меня?
Десант услышал его не сразу. Он с трудом оторвал голову от руля, и сфокусировал взгляд на Сережке, только когда тот почти рявкнул:
- Денис!
Со слипшихся, перепутавшихся ресниц брата продолжали срываться соленые горячие капли. Казалось, Десант сошел с ума. Если честно, мне было до невозможности жутко видеть истерику брата и не знать, что послужило ее причиной. Хотя причину Десант постоянно звал по имени.
- Ромка, прости…я не могу…Ромка…- всхлипывал и совсем детским движением размазывал слезы по лицу Десант.
Картина была просто дикая. Взрослый парень сидит за рулем дорогой машины и корчится от непонятной боли, плачет и зовет своего родного брата, который в этот момент физически находится в коме, в палате реанимационного отделения, а духовно смотрит на это, сидя рядом на месте штурмана.
Я думал, что Сережка залепит Десанту по щеке, или хотя бы встряхнет как следует за плечи, чтобы тот пришел в себя, но вместо этого Сережка сел на корточки и виновато сказал:
- Все нормально. Прости, что я заставил Руса звонить тебе. Просто я хотел, чтобы наша команда выиграла. А это кажется невозможным без тебя и Ромы.
Дрожащий Десант стал выбираться из машины, цепляясь ослабевшими пальцами. Он не обращал внимания на Сережку и постоянно оглядывал себя с ног до головы, словно пытаясь увидеть, в чем он измазался. Особенно тщательно Десант приглядывался к своим растопыренным пальцам.
Сережка настороженно следил за Десантом и молчал.
- Поезжай домой, дружище. Я скажу народу, что у тебя были проблемы с машиной.
Десант долгим взглядом посмотрел на распахнутую дверцу салона и тихо сказал:
- Я не смогу ее вести.
- Конечно, она же сломалась, - с нажимом сказал Сережка. – Поэтому дождись конца гонки и кто-нибудь из ребят тебя подбросит, а твою красавицу мы с Русом дотащим до гаража сами.
Десант настороженно вслушался в далекие звуки рычащих моторов и сказал:
- Спасибо, Серега, но я конца гонки не дождусь, лучше своим ходом доберусь.
И не оборачиваясь, двинул к трассе. Сережка внимательно смотрел, как Десант топает по тропинке, подскальзываясь, но ускоряя шаг.
- Ключи в зажигании, - напоследок крикнул Десант.
Уже второй раз я наблюдал, как Десант сбегает. В первый раз он сбежал от родителей, чуть ли не прыгая через три ступеньки. Теперь он сбегал от машины и друзей. Кто будет следующим?
Десант поехал не домой и даже не в бар, чтобы хорошенько нахлопаться и забыться, как он поступал в последнее время все чаще. Он приехал в огромное желтое здание с разноцветными холодными окнами. Где-то на шестом этаже здесь находился я. Мое тело, сплошь опутанное проводками и перебинтованное.
Я не стал подниматься вместе с братом, чтобы лишний раз удостовериться, что я «неходячий» больной. Что я даже не могу шевельнуть и ресницами, что я ничего не могу, кроме как стоять рядом и смотреть, как давится безнадежными слезами мой брат. Безнадежными, потому что в моем случае уже ничего не поможет, кроме чуда. А чудес, как известно, не бывает. В этом мире. В данном конкретном случае.
Я с удивлением понял, что эти слова не мои, их кто-то произносил. Я даже вспомнил голос, который их говорил. Чуть осипший, грубый, мужской.
«Ну уж нет», - фыркнул я, усаживаясь на мокрую и холодную скамейку. «Чудес не бывает? Да что вы говорите! А какого черта я тогда забыл на улице? Какого черта я уже почти неделю шляюсь за Десантом и спасаю его от всякой гопоты, смотрю, как он рушит свою жизнь и строит ее заново?»
За спиной хлопнула входная дверь, я обернулся, думая, что это Десант, но это была девушка. Я не видел ее лица, потому что фонарный свет не доставал до порожек, но я видел, как она в полном смятении пытается запихнуть в пакет белый халат, а он то и дело выскальзывает и норовит упасть на асфальт. Она наконец совладала с халатом, и легонько сбежала по ступенькам, не обращая внимания на ледяные наросты. Что-то боли знакомое было в этой девушке. До боли родное. Девушка стремительно прошла мимо меня, и я вскочил.
«Настя!» Она остановилась. С дико заколотившимся сердцем я было подумал, что она услышала меня. Но Настя всего лишь остановилась, чтобы достать из сумочки мобильник, зазвонивший знакомой мелодией из фильма «Миссия невыполнима». Она дрожащими пальцами раскрыла мобильник и чуть откинула голову назад, отбрасывая волосы с уха. Так делала только Настя. Только моя девушка.
Я смотрел на нее во все глаза.
- Привет, я возле больницы, - подрагивающим голосом сказала она в трубку.
Кажется она только что плакала, или пыталась сдержать слезы. Судя по всему, с Десантом они разминулись.
- Все нормально, Миш, - все тем же подрагивающим голосом сказала она. - Говорят все то же – состояние стабильное, но шансов никаких.
А я насторожился, но потом вспомнил, что Мишка у нее один – родной брат. Она сказала еще несколько фраз, сунула мобильник в сумочку, сделала два шага и вдруг остановилась.
«Настенок-котенок», - ласково позвал я, заглядывая в темно-синие глаза, в которых дрожали невылитые слезы.
Настя вдруг прижала обе ладошки ко рту, зажмурилась и беззвучно заплакала. Уронила на землю пакет с халатом и сменной обувью, сумочку, медленно присела на корточки. Плечи ее ходили ходуном от рыданий, но я-то ничего не мог поделать с этим!
«Ну милая, родная моя, ну не надо, ну пожалуйста», - лепетал я, как бывало раньше. Мне самому стало так тоскливо, что захотелось заорать, взвыть, вбежать в палату и поотключать к чертям все трубочки, проводки, выдернуть из розетки огромную дышащую машину, которая поддерживает в моем теле жизнь.
Мне не нужна такая жизнь. Я не хочу, чтобы мои родные и любимые люди страдали так. Опускаясь от бессилия на асфальт, роняя из рук вещи.
Настя затихла минут через 5, медленно встала и побрела на остановку. Я машинально отправился за ней, но потом опомнился. Десант – вот кто по-настоящему по-прежнему нуждался во мне. Мне надо убедиться, что с ним все в порядке, а потом можно и побыть с Настей некоторое время.
Десант вылетел из больницы пулей. Он был злой, как цепной пес. И пошел пешком неизвестно куда, бормоча под нос:
- Шансов нет, чудес не бывает.
Похоже те слова, которые подкосили Настю до истерики, Десанта лишь разозлили. Он быстро шагал по улицам, забрызганным грязным талым снегом. Пинал ледышки и шумно выдыхал холодный воздух.
Успокоившись, Десант свернул в первое попавшееся кафе. С ходу выпил бокал пива, заказал ужин и вдруг вспомнил, что сегодня пятница. Вместе с ужином в заказ включили и бутылочку коньяка, а в планы на вечер Десант включил Марину, позвонив ей.
Марина приехала через полчаса. Полная противоположность моей раздавленной горем Настене. Вся светящаяся от радости, что с Десантом снова все налаживается.
Я мог бы оставить их, и отправиться к моей девочке, но не решился увидеть слезы Насти. Я почти чувствовал, что она до сих пор плачет, но от того, что я не мог ей ничем помочь, я не рискнул встать из-за стола.
«Схожу к ней завтра», - успокоил я себя трусливой мыслью, и остался в обществе брата и его девушки.
Почти весь выходной Десант и Марина нежились в постели, а я тупо сидел на кухне, прислушиваясь к обрывкам разговора.
- А почему у тебя вчера мобильник был выключен?
- Я был на гонках, - недовольно отозвался Десант.
Марина замолкла.
- Как? Зачем? – изумилась она. – После всего того, что случилось, ты опять сел за руль?
- А что мне теперь, собственной тени бояться? – взорвался Десант.
- Нет, просто отказаться от гонок. Неужели это так сложно? Не подвергать свою жизнь опасности. Или ты считаешь, что родителям мало одного коматозника…
Раздался сочный звук пощечины.
- Дура! – зло добавил Десант.
Он стремительно оделся и вылетел из квартиры, грякнув дверью так, что окно на кухне жалобно дзенькнуло.
- Сволочь, - со слезами в голосе крикнула Марина.
Ну вот! Отлично! Просто супер! Из-за меня еще и они поссорились. Что я еще сделаю? Кого поссорю? Кого доведу до инфаркта? Впервые с того момента, как я оказался рядом с Десантом в качестве бесплотного призрака, мы разошлись в разные стороны.
Если честно, то я брел не глядя. Скорее всего, Десант брел также. И в отличие от своего брата мне вовсе не хотелось, чтобы мы встретились. Я хотел спокойной жизни своим родным, но для этого мне надо было умереть. Совсем умереть. Окончательно.
И даже этого я не мог сделать.
Лабиринт жизни
Дома я уставился на гладкие стены. В глазах вновь и вновь мелькали фары, лицо Сереги, и звуки… Звуки мотора, крик Ромы… Я кинулся на кровать. Еще долго дыхание не могло нормализоваться. Мне хотелось вновь закричать. Разорвать себя на части. Ногти тянулись к телу. Полосовать себя… Не оставить живого места! Забыть… Забыть. Забыть!
Утром лишь забрезжил рассвет, я подхватился с постели. И прямиком направился на кухню. В холодильнике меня вновь ожидала початая бутылка водки. Я прижался к ней как к родной. Холодная жидкость обжигала горло, разливая по всему телу приятное, столь необходимое тепло. Мозг отказывался повиноваться. Лишь музыка, тихонько нарушая плотную пелену утра, не давала увязнуть в этой прозрачной жидкости.
«Ты уснешь в моих белых ладонях,
Ты уснешь в моих белых ладонях.
Я море.
Я море.
И соленая тяжесть моя
Никогда не отпустит тебя»
Усевшись на холодный пол, я тихо подвывал «Звезде Полынь». Вот мне бы так! Тихо лечь на дно. Уйти в небытие. Забыть и забыться… Попасть куда-нибудь, где нет ничего и никого!
В это время писк будильника ворвался в омут тихого отчаяния. Работа. Надо идти на работу.
- А может черт с ней, Диса? – зайдя в ванную, спросил я у своего нелепого отражения в зеркале. Но потом отмел эту мысль. Там серьезный проект. Там люди, которым я нужен. И нужен вовсе не в подавленном состоянии.
Я начал оперативно одеваться, параллельно пытаясь решить, что же сделать с жестко разившим от меня перегаром. Решение явилось в виде пачки жевачек с ядреным мятным вкусом. Закинув в рот почти половину пачки, я вышел в прихожую. И вновь поймал свое отражение в зеркале.
- Давай же, Диса, глубоко вздохни. А теперь развернись, выйди из квартиры. А все свои мысли и чувства попробуй оставить здесь, крепко запертыми. К ним тебе еще придется вернуться. Но не сейчас. Вечером…
На работе я был самым обаянием. Милым, добрым балагуром. Пытался вести себя так, чтобы ни у кого не возникли даже мысли о гнетущих меня проблемах. И старался не оставаться один. Одиночество могло меня сейчас добить.
Лишь один Дима, кажется, что-то заподозрил. На обеденном перерыве он внимательно посмотрел на меня:
- Денис, а что у тебя такие темные круги под глазами? Не спалось ночью?
Я натужно рассмеялся, даже не пытаясь придать смеху оттенок настоящего.
- Да, не спал. Так уж получилось…
Рабочий день пролетел быстро и как-то совсем незаметно. Мы вновь плодотворно потрудились и уже стали составлять макет рекламного баннера для «Спорт-драйва». Но день прошел, и мне предстояло вновь окунуться в свое глобальное одиночество.
Выйдя из офиса и застегнув молнию на куртке, я включил плеер и попытался вгрызться в музыку, в тексты. Главное не думать!
На этот раз в кабак идти совсем не хотелось, а потому просто отправился бродить по городу.
- А погодка-то мерзопакостная! – пробурчал я, втягивая холодный воздух. Постоянно приходилось шлепать по лужам – казалось, что бывший снег облил миллионами ведер мутной воды весь город. Злостный ветер задувал под одежду, путал волосы, которые я не мог прикрыть даже шапкой – попросту забыл ее дома.
В парке, в который меня в итоге привели ноги, практически никого не было. Да и неудивительно. Как говорится, в такую погоду даже злой хозяин собаку на улицу не выгонит.
Возле урн с мусором прыгали вороны и галки. Выискивали что-то съедобное, общались на своем каркающем языке. И встревожено улетали, стоило мне подойти к ним поближе.
Впереди замаячил женский силуэт, принадлежавший, судя по всему, невысокой и весьма стройной особе. С каждым ее шагом я начинал все лучше различать подробности. Коротенькая спортивная курточка небесно-голубого цвета. Джинсы, заправленные в черные сапожки до колена. Разметавшиеся по плечам русые локоны. И спортивная синяя сумка.
- И глаза у нее синие. Темно-синие. – Тихонько прошептал я. И махнул девушке рукой. – Привет, Насть.
Убегать было поздно. Да и как-то слишком глупо. Хуже ведь уже не будет? Куда уж еще хуже? Хотя, честно говоря, этой встречи я ждал и боялся уже давно. С такого самого дня как брат попал в больницу. И понимал, что в нашем городе ее невозможно избежать. А потому придется задыхаться от стыда. Я испортил Насте жизнь. Испортил жизнь девушке Ромы.
Настя вздрогнула и уставилась на меня. Сумочка выпала из руки. Словно выброшенная на сушу рыба, она хватала ртом воздух. Потом бросилась ко мне и, не добежав всего-то пару шагов, застыла. Прижала руки к лицу и еле слышно заговорила.
- Денис… Прости… Вы так похожи. А тут уже темно. И я увидела… Я подумала… Мне показалось…
- Тебе показалось, что перед тобой Рома. – Подытожил я, поднимая с земли сумочку. Она неслабо испачкалась. И мне пришлось протирать ее собственными перчатками, чтобы хоть как-то отчистить. – Извини.
- Ничего, - усмехнулась Настя, постепенно приходя в себя. – Давно уже говорю – пора к окулисту идти – очки заказывать. Оставь ее, - девушка выхватила у меня сумку.
Она еще раз оглядела меня и молча пошла вперед.
- Настя!
- Пойдем, что ли посидим где-нибудь, чаю попьем. – Обернувшись, позвала девушка.
Мне же ничего не оставалась, как последовать за ней. Все дорогу до ближайшей кофейни мы шли молча. Тишина напрягала, но что с ней поделать я не знал. Говорить было не о чем. Когда-то вчетвером мы классно проводили время. И у меня были прекрасные отношения с Настей. Да и Марина любила с ней поболтать. Но сейчас… Что я мог сказать девушке, которой причинил так много горя.
В кофейне мы сели за столик и стали ждать заказанный чай. Щеки Насти раскраснелись после прогулки по холодной улицы.
- Ты знаешь, мне хотелось тебя убить! Сделать что угодно, но так, чтобы ты или умер или оказался рядом с ним. Так же тихонечко лежал бы себе в больнице и не подавал никаких признаков жизни. Но это прошло через несколько дней. Особенно после того, как ваши родители рассказали о том, как ты страдаешь. Затем мне стало казаться, что, увидев тебя, я просто убегу. Так как не получится с тобой общаться. А вот сейчас… - Настя замолчала, когда официант принес чай.
- Что сейчас? – мой голос почему-то звучал еле слышно и сипло.
- А сейчас я рада, что вижу тебя. Ведь вы так похожи! И, пусть даже через тебя, я могу прикоснуться к Роме. Почувствовать, что он рядом.
- Настя, но ведь я не Рома! – я внимательно посмотрел в ее синие глаза.
- Знаю. Но… Ладно, не важно.
Настя сняла с пальца кольцо и начала крутить его на столе. Золотой песок, украшавший его, сиял яркими искорками.
- А помнишь, как мы тогда познакомились? – Улыбнувшись, прервала тишину девушка.
И нас прорвало. До самого закрытия кофейни мы говорили, говорили, говорили. А точнее вспоминали. До хрипоты, почти до шепота. Всякие забавные случаи, невозможные проделки, которые вытворяли вчетвером: Рома, я, Марина и Настя. И мне стало казаться, что брат тоже здесь. Подкидывает язвительные замечания в мои рассказы и, временами, говорит, что все было не так. «Ты, Десант сказочник!» - вот она, коронная фраза, которой так мне сейчас недоставало.
- Проводишь меня? – спросила Настя, когда мы вновь оказались на улице.
- Без проблем! Кстати, Насть, - я достал из кармана мобильный, - оставь мне свой номер. Не знаю как ты, но мне бы хотелось еще так встретиться. Понимаешь, - подняв голову вверх, я попытался найти луну. Но облака безраздельно завладели небосклоном, укутав все ночные светила своими объятиями. - Мне сейчас просто не с кем поговорить о нем. Коллегам это не надо. Родители… Многое не расскажешь. Они и так с трудом держатся. Друзьям… Не то. Все не то.
- Понимаю. – Настя кивнула. – Мне тоже это необходимо. Кстати, а Марина тебе, что ли не помогает хоть немного снять напряжение?
Я невесело рассмеялся.
- У нас сейчас все наперекосяк. Ругаемся… - поморщился я, со стыдом вспоминая пощечину, которую залепил по любимому лицу. - Мне кажется, что она просто не способна понять.
- Тяжело, - согласно вздохнула Настя. - А вот и наша маршрутка.
Мы сели в салон и вновь стали вспоминать. Она рассказывала о том, как Рома провожал ее домой. Как после ссор ждал возле подъезда. Как таскал к ней охапки цветов. Как ухаживал, когда она болела. А я слушал. И становилось все хуже и хуже оттого, что из-за меня эти двое стали сами по себе.
От остановки до дома Насти было идти совсем немного. Минуты три. На прощание я поцеловал Настю в щеку и, пообещав позвонить, скрылся в темноте.
И лишь в маршуртке мне захотелось заорать. Вот чудак! Я ведь телефон ее так и не записал!
И тут, словно в ответ на мое отчаяние зазвонил телефон.
- Ты мой номер не записал, - рассмеялась в трубку Настя.
- Да… Я уже понял.
- Ну ладно, позвонишь как сможешь, - Настя отключилась.
А я, какой-то донельзя счастливый, побрел домой. Мне стало чуть легче. На самом деле!
Лабиринт зеркал
Конечно, я не протянул без Десанта и пары часов. Меня скрутила дикая тоска. Почему я думал, что только моя смерть может успокоить родных? Почему я даже и не задумывался о том, что мое возвращение в сознание тоже может их успокоить, обрадовать и расставить все по своим местам?
Я просто отчаялся найти выход. И зеркальный лабиринт, казалось бы уже давно позабытый, вдруг снова начал тревожить меня. Именно он подстегивал, из-за него я боялся присесть даже на минутку. Потому что так и ждал, что дойду до точки, или до жирной черной черты, за которой тоска станет физически ощутимой. Начнет поскрипывать на зубах, как песок, вольется в душу маслянистыми, бензиновыми разводами и заставит зажмуриться, словно маленького ребенка, оказавшегося в темной комнате.
Через два часа ноги принесли меня в гулкий и пустой парк. Наглухо запаянное облаками небо нависало над обсыпавшимися кленами низким потолком. Через несколько минут я увидел долговязую фигуру, так же равномерно вышагивающую по главной аллее. Сомнений не оставалось. Десант, ушедший в противоположную сторону от меня, тоже оказался в этом парке. Мы двигались с одинаковой скоростью, я по боковой аллее, ему наперерез, а он просто шел вперед. Вскоре я присоединился к нему незримым и молчаливым призраком. Мы обошли полпарка, я изредка поглядывал на брата, а Десант глядел больше себе под ноги, но иногда поднимал голову и с досадой морщился на небо.
А потом мы встретили Настю. Я обрадовался. Поначалу. Но потом, когда Настя призналась, что видит перед собой вовсе не Десанта, а меня, испугался. За всех нас. За Настю и ее рассудок, потом за Десанта и его поведение (за последние несколько дней я вдоволь насмотрелся, как брат с легкостью рушил свою жизнь посредством эмоций), а напоследок за себя. Что я не выдержу, снова почувствую расходящийся по венам искрящийся жар и стану видимым, пусть даже на несколько мгновений. Боюсь, что и Насте и брату этого будет достаточно. Просто достаточно, чтобы разрушить остатки своих жизней.
Я пошел за Настей и Десантом в кафе. И в Настиных глазах я видел свое отражение, только свое. Я видел, как девушка, беседуя с Десантом, то и дело сощуривала глаза, пытаясь уловить только мне характерные жесты и мимику. И уловила. Когда заставила-таки улыбнуться Десанта, улыбнуться не просто из вежливости, а искренне и весело. Когда улыбался Десант, уголки его губ всегда поднимались вверх, у меня правый уголок рта был чуть ниже левого. Об этом отличие знали мы с Десантом, да родители. Оказывается, еще и Настя. Только я разглядел грустный огонек, мелькнувший за ответной улыбкой девушки. Я сидел рядом с ней, почти касаясь ее темно-русых волос, вдыхал их аромат, и мне было почти хорошо. Десант и Настя провели в кафе весь вечер, вспоминая разудалое и развеселое время, когда все были вместе и всем было хорошо. В тот вечер я был живым. Я как будто участвовал в их непрерывной беседе, смеялся над шутками Десанта и не отрывал глаз от Насти. Я почти забыл, как сильно люблю ее. Но несколько улыбок девушки и моя память воспрянула.
Я вспомнил то, чего не произнесла вслух Настя. Как в одну из душных июльских ночей, когда воздух в квартире стал ощутимым, как густой туман, мы взяли с Настей одеяло и выбрались на крышу. До самого рассвета мы ласкали друг друга под бледным светом звезд и ловили губами свежий ветер.
Как промокшие под холодным ливнем отогревались целые сутки в моей ванной. Не только посредством душа.
Как после одной из ссор я забрался в ее окно на восьмом этаже с помощью пожарной лестницы. Мы тогда чуть не поссорились заново, потому что Настя жутко испугалась за меня.
Вот ради чего стоило вернуться назад! Вовсе не умереть окончательно мне хотелось теперь. Я хотел открыть глаза в реальном мире, по-настоящему. Я подумал, что теперь даже лабиринт не стал бы для меня преградой, я готов день и ночь разбивать зеркала, рассаживая в кровь ладони. Я готов бродить по нему хоть всю вечность, но только чтобы в этой вечности было несколько минут для меня и Насти. Для меня и Десанта. Для меня и родителей.
Когда мой брат и моя девушка распрощались, я чувствовал, что им обоим стало намного легче. Десант радовался, что наконец-то нашел родственную душу, а Настя радовалась тому, что пообщалась с моей живой копией. Ей, бесспорно, был интересен Десант и как собеседник, и как друг, но ее душа постоянно болела и хотела видеть меня. А когда Настя закрывала глаза, то видела не живые зеленые глаза, а бледное лицо с трубочками у носа и рта, с забинтованной головой.
Я вдруг встряхнулся. Надо идти в больницу, чтобы найти…чтобы узнать…чтобы…я так и так и не придумал, что я хочу там узнать. И побрел через засыпающий город, оставив Десанта с его робкими мыслями о том, что надо бы позвонить Марине («…что такое, в самом деле, Диса? За что на девушку набросился, аки зверь. Надо хотя бы попытаться извиниться…»)
Я помнил, что Десант поднимался на шестой этаж. Если во всей больнице можно было найти самый тихий этаж, с мертвецкой тишиной, то это был, несомненно, шестой. Я прошел мимо дежурной медсестры, которая вопреки моим ожиданиям не спала, а напряженным выражением лица что-то записывала в журнал. Сам того не осознавая, я начал дышать чаще, явно чего-то испугавшись. Вспомнил Настю, стиснул зубы и решительно шагнул к восьмой палате. Меня опередила медсестра, неслышно встав из-за стола. Белая тень скользнула мимо меня. Я даже вздрогнул, вот кому бы призраком Кентерберийского замка поработать, бесшумное приближение, гарантированный инфаркт, седые волосы под мышками…
Нервные шуточки, которыми я себя успокаивал, помогли мне сделать несколько шагов и очутиться в вылизанной кафельной палате.
Я подождал, пока медсестра поправила трубочки, послушала мое сердце, проверила давление и ушла. «Привет, Ромка», - кривя губы в испуганной улыбке, сказал я сам себе. Подошел поближе на слабых ногах. Боже, как это зрелище выдерживает Десант? Неудивительно, что он не может сдержать слез, сидя у кровати.
«Ну и фейс у тебя, дружище», - вглядываясь в свое бледное отражение, снова неслышно произнес я. В нерешительности потоптался у кровати, присел на краешек, коснулся едва теплой, вялой руки и утонул в ней, будто в голографической картинке. Допрыгался, Патрик Суэйзи доморощенный. Ну все ясно, надо просто забраться в собственное тело, как в саркофаг. Меня передернуло от неудачного сравнения и какого-то животного отвращения. Почему-то собственное тело казалось отталкивающим, словно мне предложили завернуться в шкуру, содранную с человека. Я снова коснулся руки, утонул в ней глубже и почувствовал накатывающий волнами жар, который поднимался по моей руке прямо к сердцу. Мне стало страшно, потому что чем глубже я погружался в собственное тело, тем жарче становилось, казалось, тело не хочет, чтобы я в него возвращался. Я приблизился к собственному лицу, уже заросшему полноценной бородой, с не до конца зажившими шрамами, аккуратно положил ладони по обе стороны от головы. И «нырнул» в свое лицо, как в омут.
…меня швырнуло влево, вправо, и потащило вперед. Кажется, я слышал звук осколков. Об этом не было времени думать, я летел. Меня как будто выстрелило из пушки. Я летел, слизывая с губ кровь и выставив руки. Жалкая пародия на супермена. Супермена, который испытывает боль и спит со включенным светом. Кажется, я слышал отголоски крика Десанта. Но не был уверен ни в чем.
Асфальт появился неожиданно, как будто вырос стеной. И в эту серую, мокрую от ночной росы стену, я и ударился. Упал на нее ничком, от боли меня всего парализовало, я даже застонать не мог, хотя очень хотелось. А еще вокруг все было красное…и соленое. Даже не шевеля языком, я постоянно чувствовал железный привкус, от которого резко затошнило. Я лежал на неподвижном асфальте, но чувствовал, как вокруг меня кружится земля, медленно, словно заржавевшая карусель. И со всех сторон меня окружала лишь кромешная темнота. Бесконечная, напрягающая. И в ней, разрывая плотную пелену тишины, был слышан лишь один звук:
- Кап… кап… кап…
Перемежающийся странным, частым писком, похожий на морзянку. Я удивился еще сильнее, когда понял, что писк раздается в такт моему бухающему сердцу…
- Максим Николаевич! Скорее!
Я отдернулся с такой силой, что кубарем скатился с кровати, прислонился затылком к холодному полу и попытался унять колотящееся сердце. Гулкий перестук вкупе с продолжающимся писком отдавался в висках и горле. Похоже, сегодня вернуться мне не удастся. Не хочу я такого возвращения. Не сейчас и не сегодня.
В палату вбежали медсестра в белом халате и тот самый Максим Николаевич в зеленой робе, которого она так истошно звала.
- Резко подскочило давление, сердечная активность возросла в несколько раз, у него даже пальцы шевелились.
Доктор одним жестом оборвал ее испуганный поток слов, посмотрел данные аппаратов, осмотрел меня, послушал, и покачал головой:
- Сознание просто не до конца отключено. Что-то он там видит, вот и среагировал рефлекторно. Состояние такое же – стабильное. Следите за ним тщательнее, каждый час меряйте давление.
Они пошли к дверям, проходя мимо меня, доктор вполголоса (будто их мог кто-нибудь подслушать) обронил:
- Брату только его не говорите ничего об этом. А то еще решит, что есть какая-то надежда.
Лабиринт жизни
Я положил мобильный на стол и расхохотался как счастливый маленький ребенок. Ура! Она согласилась!
Глубоко вздохнув, я попытался отбросить нелепый восторг и собрать все мысли воедино. Не получилось.
- Ура! Ура! Ура!
Схватив со стола какие-то бумаги, я подбросил их воздух и стал смотреть, как они, словно листья неведомого дерева, кружатся в воздухе, быстро падая на пол. Она согласилась, согласилась, согласилась!
Вначале я подумывал позвонить Марине, помириться, поболтать. Но почему-то, вместо ее номера, набрал Настю и, смущаясь, как неуверенный в себе школьник, пригласил ее в кино.
- А почему бы и нет? – Даже на расстоянии, не видя ее лица, я почувствовал в голосе Насти улыбку. – На какой фильм пойдем?
В свете последних событий у меня даже не возникало мысли следить за кинопремьерами, а потому предложил просто разобраться на месте.
К кинотеатру я подъехал раньше назначенного времени. Весь такой чистый, выбритый и ухоженный. В новых джинсах и свитере. Даже куртку привел в порядок, что со мной бывало крайне редко. Обычно Ромка замечал на моей верхней одежде какие-то пятна и пилил до тех пор, пока я не брался их отчистить.
Чтобы как-то убить время, я стал оглядываться по сторонам и увидел цветочный магазин. Вот ведь хитрюги – хорошо устроились. Видимо, заранее продумали, что незадачливые джентльмены решатся порадовать своих дам букетом или веником (в зависимости от квалификации продавца) цветов.
- Диса, а почему бы и нет? – спросил я сам у себя, шагая в сторону магазина.
Открывшаяся дверь огласила комнату приятным звоном музыки ветра. Вокруг стояли цветы: дорогие и дешевые, экзотические и обычные, в горшках и аккуратно срезанные – настоящие подарки для флористов.
- Вам чем-то помочь? – откуда-то, словно из дымки небытия, появилось милое видение – легкая и хрупкая девушка, под стать «обитателям» магазина.
- Я бы хотел купить цветы.
Девочка мило улыбнулась. Вот глупец, отругал я себя, Америку открыл! Можно подумать, что сюда с другой целью приходят! За хлебом или молоком!
- Какие? – Девушка провела рукой в сторону стоящих в ведрах с водой цветов. – Буквально сегодня привезли очаровательные герберы, лилии…
- Розы. – Перебил я девушку. – Мне бы хотелось купить розы.
- Какого цвета? - Девушка вновь улыбнулась.
Я задумался на минуту. Марина любила яркие цветы. Если уж это розы, то они должны быть красные или насыщенно бордовые. Но Настенька у меня совсем не ассоциировалась с этими призывно манящими цветами. Нужно что-то нежное, воздушное. Такое, как она сама.
Подумать только, я стал называть ее Настенькой. Раньше это делал лишь в шутку, а вот сейчас – на тебе, совершенно искренне, что называется, от души.
- Белые. Подберите мне белые розы.
- А сколько? – Девушка вопросительно приподняла одну бровь.
- Посоветуйте мне сами. Я не знаю. Честное слово. – Мне показалось, что щеки стали ярко красными. Неужели еще и покраснеть умудрился! Честное слово, сегодня просто день сюрпризов.
- Вы для своей девушки?
- Нет. – Я поспешно замотал головой, всеми силами стараясь отринуть это предположение.
- Тогда, думаю, хватит три цветка, если, конечно, вы хотите просто сделать ей приятное, а не шокировать.
- Да, вы правы.
- Заворачивать цветы? – Девушка указала рукой на всевозможную оберточную бумагу, бантики, ленточки.
Я даже поморщился. Нет уж, из этого букета не стоит делать веник. Он должен быть ненавязчивым, а не выглядеть словно с обложки гламурного журнала.
- Нет, не нужно. Оставьте как есть.
В это время мобильный стал выкрикивать мелодию, стоящую на вызове. Наверное, это Настя. Должно быть уже пришла, а меня нет. Вот будет глупо, если она меня увидит выходящим с букетом из этого магазина.
- Алло!
Девушка, чтобы не отвлекать меня от разговора, написала цену цветов на бумажке и просто показала мне ее.
- Привет, солнышко!
От неожиданности я чуть не выронил из рук кошелек. Марина! Черт! Главное не выдать себя. Хотя, что мне смущаться? Я просто решил встретиться со своей старой знакомой, более того – девушкой моего брата.
«Ага, Диса, и потому ты решил девушку брата позвать в кино вечером, а теперь еще и цветы ей покупаешь. Конечно, всего лишь дружеский жест», - язвительно подначивал внутренний голос.
- Приветик, Мариш! Как дела? – Я принялся отсчитывать деньги.
- Хорошо. Вот только по тебе соскучилась. Ты уж прости меня! Я была так неправа, - Марина говорила быстро-быстро, словно боялась что-то забыть или может, ее терзал страх, что я просто отключу телефон, недослушав ее до конца. – Прости, тебе и так нелегко, а тут еще я со своими истериками и «качанием прав». Денис, милый, давай встретимся, просто поболтаем. В кино, например, сходим.
Я чуть не поперхнулся.
- Мариш, девочка моя, не получится. Мы сейчас с Димкой встречаемся. Будем опять «Спорт-драйв» раскручивать.
Девушка за прилавком бросила на меня быстрый и явно неодобрительный взгляд, молча протянула цветы. Я схватил их и пулей вылетел из магазина. Благо, Насти возле кинотеатра еще не было.
- Да? – Марина вздохнула. – Ладно, не буду отвлекать в таком случае. Только обещай, позвонить, когда у тебя будет свободное время, которое ты сможешь уделить мне. Я ведь просто хочу слышать твой голос!
- Хорошо, целую.
Я прервал звонок. И в этот момент почувствовал, как мои глаза закрыли теплые маленькие ладошки.
- Угадай кто? – раздался колокольчиком смех Насти.
- Угадай кому это, - подыграл я ей, протягивая цветы.
Настя покраснела и, взяв цветы, уткнулась в них носом.
- Красивые и пахнут приятно! Но не надо было, Денис… Знаешь, мне розы такого цвета обычно Рома дарил.
Почему-то меня пронзила мгновенная волна злости. Рома дарил… Черт! Да что со мной такое? Что за глупости я несу?
- Пойдем быстрее, сеанс скоро начнется, - поторопил я девушку, беря ее под локоть.
- А так что мы будем смотреть? – Настя запрокинула голову, стараясь заглянуть в мои глаза. Какая же она маленькая! Мы с Ромкой всегда прикалывались, что наши девушки настолько же разные, насколько мы похожи. Марина – высокая, яркая, вся воплощает собой вызов и страсть. И Настя – маленькая, скромная, хрупкая, внушающая человеку умиротворение и покой.
- Да, тут комедия какая-то будет. Семейная что ли, - я указал пальцем на афишу. – Как раз то, что нам надо – и мозги не загрузим, и на пошлость не нарвемся.
Настя просто кивнула. Купив билеты, мы зашли в зал кинотеатра и, найдя свои места, окунулись в мир темноты и объемного звука. Фильм, вроде бы действительно оказался достойным. Милый – вот единственное определение, которое я смог ему дать. Настя смеялась и дергала меня за руку, призывая разделить с ней юмористические моменты.
Но я не мог. Честно не мог. Я тонул в ее близости, в звуке ее голоса. Поначалу пытался себя урезонить мыслью, что это нечестно. Ведь Настя девушка моего брата. Что они давно вместе. А даже если бы и недавно! Он сейчас лежит в больнице и просто не может меня остановить, не может даже дать ответный бой!
Да не надо меня останавливать! Хуже не будет!
С этой мыслью я взял в руки ладошку Насти, поднес ее к губам и нежно поцеловал.
Девушка ошарашено обернулась ко мне. И вдруг, вместо того, чтобы оттолкнуть меня, всеми силами вцепилась в мои руки. В ее глазах читалось безумие. То самое, которое так без ножа разрезало мою плоть.
И вновь, словно мальчишка, стремящийся впервые познать запретные удовольствия, я притянул к себе Настю и приник к ее губам.
Я тону… Тону… Тонууууу!
«Да что ты делаешь? Как ты можешь! Беги отсюда!», - в последний раз прокричало что-то внутри меня. Прокричало и утихло, замерев в сладости нашего поцелуя.
Словно в плену какой-то грезы, столь нереальной, причудливой и такой необходимой, я встал со своего кресла и потянул за собой Настю.
Молча мы вышли из кинотеатра. Молча я поймал такси. Голова была абсолютно пустой. Я страстно жаждал лишь одного – вновь окунуться в тепло ее поцелуя.
Таксисту я назвал свой адрес. Почему-то мне хотелось оказаться именно в своей квартире. Именно там, где так много времени проводили мы вместе с братом.
Приехав туда, я вбежал на свой этаж. Настя, смеясь, догнала меня возле двери в квартиру. Отомкнув ее, я утянул за собой это легкое видение. Прижав девушку к стене, снял с нее куртку, параллельно покрывая ее лицо легкими, словно невесомые бабочки, поцелуями. Рукой забрался в ее волосы. Какие же они шелковистые! Так приятно наполняют пространство между пальцами. Я вновь приник к ее губам. Но лишь провел языком по ним.
Оставляя влажную дорожку, едва касаясь кожи, скользнул вдоль шеи. А затем, чуть отстранившись, подул на оставшийся след. Настя задрожала. И отнюдь не холод был тому причиной.
Пригладив растрепавшиеся волосы, я опустился перед ней на колени и расстегнул молнии ботинок. Когда девушка скинула обувь, поднял ее, словно легкую пушинку, и понес ее в комнату.
Тепло окутывало, абсолютно мешая думать. Загадочная нега. Как же я давно о ней мечтал. Запретный плод сладок. И сейчас я это осознавал как никогда. Странно, ведь раньше мне никогда не хотелось изменить Марине. И никогда я, даже в самых страшных кошмарах, не мог себе представить, что столь изощренным способом предам собственного брата, который был для меня важнее всех людей на планете.
Мои руки ласкали обнаженное тело Насти. Ее голова металась из стороны в сторону, а губы издавали тихие стоны. Кончиком языка я принялся описывать овалы на ее груди, немного щекоча соски.
Мне казалось, что и в постели она такая же тихая и нежная. Но не тут-то было! Словно маленький огонек, вырвавшийся на свободу, она забрала у меня инициативу. И вот уже я лежу на спине, а Настя, устроившись сверху, стремится познать все мое естество.
Теплее, еще теплее. Продолжать! Забыть обо всем! Не думать! Не думать! Не думать!
На мгновение передо мной возник Ромка. В его глазах стояли непролитые слезы, а руки сжимались в кулаки. Но подступающий оргазм быстро стер это наваждение.
Быстрее! Быстрее! Еще быстрее! Дааааааа…
Силы оставили меня, а по телу разлилась приятная усталость. Настя легла рядом и, дотянувшись до моего лица, нежно поцеловала в губы.
Ах, девочка! Мы попали в плен какого-то безумного колеса. Чертового колеса. Оно крутит нас и не отпускает, заставляя повторять и приумножать свои, и без того немалые, ошибки. Я-то ладно. Мне хуже уже не будет. А вот ты! Что же ты будешь делать, когда придешь в себя? Но, поверь, я сделаю все, что бы тебя чувство вины не мучило и не играло с твоей душой в эдакие садомазохистские игры, в которых я запутался как в лабиринте.
Лабиринт зеркал
Он ласкал ее так, как никогда бы не стал ласкать я. Но испытывал такое же безумное наслаждение, в котором всегда купался, когда делал это с Настей.
Боже! Да неужели он не видит, что Настя занимается любовью вовсе не с ним, а со мной! Только меня она могла оседлать так непринужденно, грациозно перекинув ногу, упереться горячими ладошками в грудь и тихо, хрипло застонать. Не знаю, как у Десанта, а у меня этот стон заставлял сердце совершать кульбит.
Я смотрел и не мог отвести взгляд от этого зрелища. Медленное движение вверх-вниз, шелковистые волосы Насти, каскадом рассыпавшиеся по голым плечам, разбросанная одежда. Мне казалось, что это просто сцена из какого-то фильма, но не из жизни.
Потому что в жизни нет места такому предательству. Но вопреки моим ожиданиям я не почувствовал жаркой волны, которая заставляла искриться кровь в венах и огнем полыхать в сердце. Видимо, я еще был слаб после попытки вернуться в собственное тело.
Хотя уже чувствовал волнами накатывающую ярость. Я смотрел на ненавистное лицо брата, на свое лицо, по которому расползалась улыбка блаженства.
Как он мог! Ладно Настя…я ее не виню ничуть. Она искренне любит меня, и в данный момент она продолжает любить меня. Слишком сильна ее тоска по мне, слишком сильным было горе, когда случилась катастрофа.
Я видел, как она, закрыв глаза от приближающегося наслаждения, губами произносит мое имя. Рома! Рома! Рома!
А рядом был не я. Рядом был мой брат-близнец. Моя зеркальная копия с другим именем. Мой самый близкий человек, которому я доверял. Безраздельно. Вплоть до этой минуты. Нам давно надо было идти своими дорогами, а не одной. Но мы слишком хорошо знали друг друга, чтобы разойтись. Мы бы не протянули друг без друга и пары дней. А если бы протянули, то умерли спустя еще пару дней. Так мы думали с самого детства, так нам внушали с самого детства.
Что делать теперь? После такого предательства. Я даже не мог представить. «Зацени масштаб трагедии», - грустно и скептически сказал я сам себе.
А хотя чего я волнуюсь? Чего я, спрашивается, волнуюсь? Меня здесь нет. И не было. И я этого не видел. Вот только если, даст Бог, очнусь и вернусь к прежней жизни (наивная душа, сам же вчера слышал слова врача: надежды нет и не будет), гляну в глаза Десанта, то сразу все пойму. И вспомню, как знакомые, но чужие пальцы касались кожи моей девушки. Как она целовала его губы, изгиб в изгиб похожие на мои, как нежно языком касалась мочки уха и кончиков ресниц, вся дрожа от наслаждения.
Я застонал, увидев, что Десант и Настя начинают заново. Все правильно, они знали, чем грозит им остановка. Непрошенные мысли и призывы разума отбросят их друг от друга и заставят корчиться от стыда и чувства вины. Поэтому они торопились забыться, жадно подставляя губы под неуемно ласковые губы, надеясь унять боль.
Десант постоянно зарывался лицом в шелковистую гриву Насти и мычал от удовольствия.
Я не выдержал. Вылетел из комнаты, из квартиры, из дома. Я бы с удовольствием вылетел из этого мира и покинул эту жестокую галактику.
Неожиданно для себя я понял, что сейчас самое спокойное место, где я могу придти в себя и переждать ночь, это больница. Туда я и направился. И всю ночь просидел на полу у двери в палату. Зайти туда не смог, жутко ослабели ноги, и заколотилось сердце.
Утром я с трудом заставил себя вернуться к Десанту. Я думал, что буду его ненавидеть всей душой (это единственное, что у меня осталось). Но когда увидел Десанта, то от моей ненависти не осталось и следа. Она лопнула как мыльный пузырь, неубедительная и жалкая. У Десанта было абсолютно растерянное лицо, на котором большими буквами было написано: Что я наделал? Он подолгу застывал взглядом на одной точке и вздрагивал, когда Дима звал его.
К обеду сотрудники поняли, что толку от босса сегодня никакого, и Дима благоразумно посоветовал Десанту отправиться домой.
- А так можно? – жалобно уточнил брат.
- Конечно, мы же творческие люди, у всех бывают застои. Отдохни, завтра начнем с двойной энергией.
- С тройной! – подпрыгнул по-мальчишески Десант и собрался за две секунды.
Он не успел выйти из офиса, как зазвонил мобильный. Я стоял рядом и видел, что на экранчике было написано «Маришка». У Десанта помрачнело лицо. Он легонько подбрасывал телефон в ладони, но отвечать не торопился. А я с удивлением смотрел на брата, не веря этому. Раздираемый чувством вины, думая только о том, что надо завязать с Настей, он не нажимал кнопку, чтобы принять вызов Марины.
«Возьми трубку!» - с незнакомой ноткой угрозы сказал я. Обида и ненависть напружинились внутри. Если Десант не возьмет трубку, он поедет к Насте, я это чувствовал. И предаст меня еще раз. А потом еще. Так будет продолжаться до бесконечности. Или пока я не умру. А умереть ой как хотелось!
Впервые Десант предал меня. Впервые предал меня сознательно. «Возьми трубку, Десантик», - жалобно умолял я. Если он поговорит с Мариной, значит не все потеряно. Я смогу простить его, найти ему оправдание. Десант решительно сунул пищащий телефон в карман, и застегнул его наглухо.
Я долго стоял на ступеньках «Лавины», ошарашенный и опустошенный. Потом встрепенулся и побежал вслед за братом. Поймал его уже входящим в маршрутку. Он разговаривал по телефону и назначал кому-то встречу.
С Настей они встретились во вчерашнем кафе. Первые минуты они старательно прятали друг от друга глаза, сидели как незнакомые люди друг напротив друга. Настя смотрела в стол, а Десант в сторону бара, выписывая пальцем по столу странные фигуры. Я вспомнил, как эти пальцы вчера выписывали фигуры по спине Насти, и меня прошибло током, облило жаркой яростью с головы до ног. Кажется, Десант что-то заметил, потому что вздрогнул и часто заморгал, глядя на меня.
- Денис, - вдруг произнесла Настя тихо.
И Десант побледнел.
- Денис, я думаю, что этого…больше не должно повториться, - с усилием произнесла девушка, все еще не поднимая глаз.
Я знал почему она боялась увидеть лицо Десанта, потому что тогда снова сорвется. И натворит глупостей. Я почти слышал эти мысли.
- Настюш, - Десант накрыл своей ладонью ее подрагивающую руку. – Ты не должна себя винить. Это я виноват, только я.
С ресниц девушки начали срываться горячие капли.
- Нет, не надо, Настюш, - невыносимо ласково произнес Десант, проводя ладонью по ее мокрой щеке.
Насте надо было встать и уйти, но от касаний знакомых ладоней она застыла. Крепко зажмурила глаза, схватила руку Десанта и поцеловала в самый центр ладони. Теперь застыл Десант. По его лицу стала расплываться улыбка, нежная, ласковая. Он медленно пересел на стул рядом с Настей и обнял ее за плечи, прижал к себе.
- Так получилось, Ромка, - негромко начал Десант
Настя вздрогнула и отпрянула от него.
- Что?!
- Я говорю, так получилось.
Настя еще с минуту недоверчиво смотрела на него и вдруг подтвердила:
- Никто ж не виноват, что вы с Ромой одно лицо.
Я видел, как это резануло по сердцу Десанта. Он ни в малейшей степени не желал понимать, что Настя видит в нем только меня.
- Разве дело…- проглотив комок в горле, сказал Десант. – Разве дело только в этом?
Настя закусила губу. Она все поняла. Сказать «да» - оттолкнуть от себя Десанта (меня в его обличье), сказать «нет» - окончательно порвать со мной, а ведь она любила меня и только меня. Но я лежал недвижимый в больницы, безнадежный, привязанный к кровати сотней проводов навеки. Я никогда не смогу больше залезть к ней в окно, чтобы заорать: «Живота, боярыня прошу!» Я никогда больше не смогу ласкать ее при свете утренних звезд. Я - никто. Вычеркнут из жизни. И вычеркнут собственным братом.
А брат рядом. Он живой, дышит сам, посапывает во сне, ходит, смеется и улыбается как я. ПОЧТИ как я! К нему можно прижаться и поцеловать. Он рядом.
- Ну конечно нет, Денис, - с почти правдивой улыбкой произнесла Настя.
Десант расцвел. Покрепче прижал к себе девушку, и зарылся носом в ее макушку. Он вздохнул с облегчением. И не видел, как прижавшаяся к его груди Настя сидела с искаженным от боли лицом.
Я повернулся и вышел из кафе. Мало того, что я потерял жизнь, я потерял еще брата и любовь.
Лабиринт жизни
В какой-то момент все наладилось. Ну или почти все. Рома все такой же недвижимый лежал в больнице. Только теперь я туда старался не заглядывать. И с Мариной тоже видеться вовсе не хотелось. Когда она звонила – искал какие-то причины чтобы скорее завершить разговор. Предлагала встретиться – тут же сочинял правдоподобные дела, в основном, связанные с загруженностью в офисе, которые позволяли отсрочить неизбежность.
Ведь нельзя же оттягивать признание до бесконечности. Просто невозможно. Тем более я уже сделал подлость одному дорогому человеку, надо хоть со вторым поступить чуть-чуть честнее. Но вот как? Сказать: «Прости, Мариш, я последняя сволочь» - ха, это верно, прямо в яблочко попаду.
Весь мой мир сфокусировался в одну точку, и, казалось, вмещал в себя лишь Настю и работу. В «Лавине» я пропадал днями, вместе с коллегами горбатился как негр на плантациях. А вечерами ехал к Насте. Мы шли гулять или оставались у нее дома. И говорили-говорили-говорили. А потом… Да уж, такие вещи в приличном обществе не обсуждают.
На работе стали замечать, что я хожу не выспавшийся. Но когда Димка попытался меня этим подколоть, то наткнулся на неожиданное признание:
- Знаешь, Дим, - доверительным шепотом ответил я ему, дружески приобняв за плечи, - ночами спать не получается. Другим делом занят. Понимаешь?
Коллега густо покраснел и оставил свои шутки. Все-таки, парень обладал врожденной деликатностью.
Итак, за эти пару дней, казалось бы, что все наладилось. Но постоянное беспокойство мешало мне хоть ненадолго просто насладиться создавшимся положением вещей. «Ты пытаешься построиться свое счастье на чужом горе. Практически на костях», - услужливо подкидывал причину тревоги внутренний голос.
«Что верно, то верно, Диса. Урод ты моральный!», - думал я, сидя дома в кресле и сжимая голову руками. Вот уже который час мучил себя в надежде «найти пятый угол» в нашей трагикомедии с четырьмя сторонами. Где каждой из них больно, где каждая страдает, и каждая не знает, как найти выход, не разрушив три остальные частички.
В это время зазвонил мобильный. На дисплее вновь высветилось «Маришка». Так, проигнорировать ее пятый, за последние три часа, звонок я уже не мог.
- Привет, милая, прости, что не отвечал – был у шефа на совещании, - принялся я вдохновенно лгать.
- Да, конечно, - голос Марины был каким-то натужным. Казалось, что каждое слово дается ей с огромным трудом. – А ты сейчас все еще в офисе?
- Угу. Где же мне еще быть – середина рабочего дня.
На самом деле сегодня мы с ребятами работали лишь часа два – утром. А потом решили разъехаться по домам, чтобы немного привести мысли в порядок. А то этот «Спорт-драйв» выпил из нас все соки.
- Ты не перетруждайся.
- Не волнуйся, Мариш, для тебя силы сберегу.
Отключив телефон, я без сил свалился в кресло. Виски начали нещадно колоть. Пальцами принялся делать круговой массаж, но облегчения он не принес. И в этот момент дверной звонок пропел свою серенаду.
- Ну кого там притащила нелегкая? Диса, а может?.. Нет, вряд ли.
Мне не верилось, что Настя может сама, по своей воле, посетить мою скромную обитель. Почему-то все наши встречи проходили только по моей инициативе. Если я звал ее куда-то или говорил, что сейчас приеду, она не отказывалась. Но позвонить сама… И уж тем более приехать… Что ж, видимо, это вовсе не стиль Насти.
Звонок пропищал еще раз. Найдя свои старые домашние тапки, я поплелся к двери. Не спрашивая, кто там, просто повернул входной замок.
И теперь я понял, как же себя чувствовали несчастные персонажи «Ревизора» Гоголя. Долгая и продолжительная пауза. Вот уж картина маслом под названием «Не ждали». На пороге стояла Марина. Бледное лицо не выражало никаких эмоций. В пальцах была зажата сигарета.
- Так значит с коллегами над «Спорт-драйвом» трудишься? – засмеялась она. – А с каких пор весь офис к тебе в квартиру переехал?
Девушка глубоко затянулась и стряхнула пепел на пол.
- Что молчишь? – Когда Марина в очередной раз поднесла сигарету к губам, я заметил, как трясутся ее руки. Словно от холода. – Может, хотя бы зайти предложишь? Или там так много твоих коллег, что свободного места нет?
Я молча посторонился, пропуская ее в квартиру. Войдя, она бросила сигарету на пол. И тут не выдержала, соскользнув по стене, села на корточки и начала хохотать.
- В чем дело, Мариш? – я с опаской подошел к ней ближе, захлопывая входную дверь.
- Значит «Лавина»… Ха-ха-ха. Коллеги! Ха, мозговой штурм… - ее смех был в чем-то безумен. Нормальные люди так не смеются – безостановочно, почти без пауз, перемешивая смех с невнятным бормотанием. – Зачем ты мне врешь?
И вот она уже кричит. Истерика. Как я, балбес, сразу не понял. Сильная истерика. Хохот перемешался со всхлипыванием, а потом с ревом в полный голос. Все ее тело словно сводило конвульсиями – то растянет и обессилит, то сгруппирует до дрожи.
О черт! Я схватил ее и попытался ударить по щеке, чтобы привести в чувства. На пощечину Марина не отреагировала.
- Девочка моя! Пожалуйста, успокойся! Я сейчас тебя в ванную отнесу – тебе нужно успокоиться. Я тебе помогу душ принять. Милая, тише, тише.
Я гладил ее по голове, но не мог поднять. Словно маленький ужик она крутилась из стороны в сторону, выворачивалась из моих объятий. Да что же я наделал? За что я ее так? Ведь я люблю Маринку, люблю, люблю!
В немом опустошении я сел на пол и попытался обнять свою девушку. Пригладить волосы. Поцелуями убрать слезы. Стереть навсегда эти две мокрые полоски, перечеркивающие ее красивое лицо двумя линиями, в которых текла истинная боль.
Где-то через полтора часа Мариша успокоилась. Совсем внезапно. Всхлипнула пару раз и затихла. Я поднял ее лицо, чтобы посмотреть в глаза. На меня смотрели два бескрайних зеленых озера. Мутные из-за слез, до сих пор, стоящих в них.
- Отпусти меня, - прошептала Марина. В голосе не было злости, только одна безграничная, вселенская усталость. – Я не знаю, что именно происходит. Да и не уверена, что хочу это знать… Дай мне сигарету.
Я молча протянул пачку, а когда она зажала сигарету губами, поднес огонек зажигалки. Сказать мне было абсолютно нечего. И не было из этой ситуации выхода. Промолчать – значит оправдать все ее мысли, хотя и оставить пропасть неопределенности. Сказать – опять же подтвердить все то, что она наверняка думает, но окончательно убить все чувства, которые были между нами. А я этого делать не хотел. Совсем…
- Так вот… Я понятия не имею, почему ты себя так ведешь в последнее время. Но видит Бог, я так больше не могу. Мне надоело тебе звонить и нарываться на нежелание меня слышать. Мне надоело пробиваться сквозь ту стену непричастности, которую ты себе выстроил. Мне надоело ночами плакать в подушку и ругать себя, что не могу ничего сделать для своего любимого. Мне надоело смотреть, как ты себя губишь. Мне надоело… Слышишь? Мне надоело!
Мне казалось, что я снова во сне. Кошмарном и безысходном. Я пытаюсь проснуться, но нет. Не удается. А может мне правда все это снится? Может, я погиб в этой аварии и теперь брожу в каком-то нелепом лабиринте? Может, это какой-то новый круг ада, где мучаются угрызениями совести? Может, все это специально, что бы я сдался? Но зачем же тогда так стараться и придумывать для угнетения меня такой извращенный способ? Я и так уже сдался. У меня больше нет сил противостоять этому странному испытанию.
- Ты меня слышишь, Денис? – Марина терпеливо ждала хоть какой-то реакции на свои слова.
- Да, Мариш. Прости…
- Понятно, - оборвала она меня на полуслове.
Марина встала с пола, отряхнула одежду и вышла из квартиры.
А я остался сидеть и смотреть в ту щелку, которая осталась от неплотно прикрытой двери. Вот моя девушка стала спускать по ступенькам. Одна. Вторая. Третья. Лестничный пролет. Вот она, в нерешительности, словно передумав, остановилась на пару секунд. Но тряхнув головой, сбежала вниз.
- Зачем же я это наделал? – Спросил я у оставшейся со мной тишины, но она по привычке промолчала.
- Мелкий ты человек, Диса, никто тебя даже ответом не удостаивает.
Я вернулся в комнату и взял со стола телефон. Набрав знакомый номер и дождавшись ответа, просто предупредил, что сейчас приеду.
Не то что бы я хотел оказаться у Насти. После того, как такая сцена прошла с моей девушкой, меньше всего я хотел ей изменить вновь. Но… У меня не осталось больше никого. К Марине я поехать не смогу. К родителям – начнутся ненужные вопросы, на которые я сейчас не смогу ответить. К Роме в больницу? Да я скорее застрелюсь, чем сделаю это!
А мне так необходимо тепло. Простое человеческое тепло. Чтобы меня хоть немножко любили. И чтобы эта ужасная боль, зверем разрывающая мое сердце, ненадолго отступила. Иначе я не выдержу.
Настя открыла дверь. На ней была длинная футболка бледно-желтого цвета и тапочки в виде кроликов. И я просто набросился на нее. Со всей страстью. Стараясь выплеснуть на нее посредством ласк всю ту боль, все то одиночество, что крушило и ломало меня.
Хорошо… Хорошо… К Насте уже подступал оргазм. Вцепившись в меня своими маленькими ноготочками, она стонала все громче и громче.
- Да… Да… О да… Рома! Рома! Я люблю тебя, мой милый! Я люблю тебя, Ромка.
Я ощутил себя деревом, которое стояло себе где-то. Росло, давало плоды. И тут начался ветер. Сильный, порывистый, срывающий с него маленькие зелененькие листочки. Приносящий боль, но не убивающий. Вот он затих. Дерево успокоилось. И тут небо озарила яркая вспышка. Молния попало прямо в середину дерева. Разорвала весь его ствол, обожгла и исчезла.
Я вскочил.
- Рома? Почему ты меня называешь Рома? Я - Денис, ты помнишь это?
Настя виновато посмотрела на меня, и отвернулась, придерживая на плечах спадающее одеяло, пряча свою наготу.
- Объясни! – незаметно я перешел на крик и начал нервно мерить комнату шагами. – С кем ты сейчас занималась сексом? Со мной или…
- С Ромой.
Настя с вызовом вскинула голову.
- С Ромой, - твердо сказала она.
Я невидящими глазами смотрел на девушку, но в ее глазах видел Ромку. Похватал одежду и оделся уже в коридоре. В расстегнутой куртке и в ботинках с незавязанными шнурками я выбежал из квартиры, оставив там Настю. Она меня даже не окликнула.
Ох я дурак! Ну как же можно было этого не видеть. Бежать, бежать, бежать. Ветер свистел в ушах. То и дело я поскальзывался на вновь замерзшем льде. И тут упал.
Перед глазами было небо. Серое и низкое, с угрозой нависающее над мелким и приземленным человечеством.
- Правильно. А что ты, Диса, собственно-то ждал?
Действительно, что? Она с самого начала видела меня другим. Она никогда не спрашивала обо мне, о моих делах и проблемах. Если мы и говорили, то только о брате и старом времени – том, в котором он был рядом с нами.
Небо… Оно такое бесконечное. И пусть ученые говорят об атмосфере, о ее слоях. Пусть ночью оно совсем другое – черное, с искрящимися звездочками. Сейчас небо напоминало мне огромную пелену, которая вначале обмотала мои глаза, заставив их не видеть очевидные вещи, а вот теперь вернулась на свое законное место.
Рома? За что? Как мне искупить вину перед тобой? Вину, которая изначально была непомерно тяжела для моего бренного тела, а теперь стала просто невыносимой.
Настенька… Ну почему ты раньше не сказала? Я бы… Я был дураком. Мне вспомнились слова песни, которую пела группа «Метрика»:
«Я был полон иллюзий…
Я верил, я ждал, убеждал.
И никто мне не нужен
Погасит огонь акварель…»
Я поднялся на ноги. Что же теперь делать? Как быть? И куда мне идти? И главное, как же теперь жить? Рома, Ромка! Прости… Я не знаю, как искупить все это. Но пожалуйста! Всеми силами тебя умоляю, вернись! Не могу так больше. Дай мне поговорить с тобой! Хочешь, придумай потом любое наказание! Но вернись. Спаси нас всех. Пойми, во мне больше нет сил. Я все израсходовал, прожег понапрасну.
Ноги несли меня куда-то… Словно пьяный, я раскачивался из стороны в сторону. Ромка! Поверь, мы больше так не можем. Со всей силы я саданул по стволу дерева, мимо которого проходил. Кожа, тонкая, обтягивающая костяшку пальца, поцарапалась. На ней потихоньку стали выступать капельки крови. Лизнув ее, я почувствовал знакомый металлический привкус.
Я весь в твоей крови, братишка! И вовек мне не отмыться…
Лабиринт зеркал
Треугольник, возникший так внезапно, разрушился буквально за два часа. Все три стороны расставались, умываясь слезами и разрывая сердца. Я не пошел следом за Десантом. Я устал от постоянной рефлексии своего брата. Я уже боялся смотреть, как он влипает в ситуации и выпутывается из них с максимальными потерями. Он вел себя как пьяный генерал в разгар шумных баталий. Шел на амбразуру и не оставлял в живых никого – ни своих, ни чужих. Странно, как он еще Насте не крикнул ничего напоследок, ядовито подумал я.
Настя с полчаса сидела не шевелясь, зябко кутаясь в одеяло и опустив глаза. Она поджала под себя ноги и была похожа на маленькую девочку, которую оставили вечером одну. Ни одной слезинки не проронила девушка, наоборот, в ее глазах появилась странная решимость и твердость. Мне почему-то стало страшно.
Я был безусловно рад, что Настя все-таки нашла в себе силы признаться Десанту. Но теперь поведение девушки меня пугало, хотя ничего такого она не делала. Она вообще ничего не делала. Только сидела не шевелясь и глядя в одну точку. Я стал на колени возле кровати и заглянул ей в лицо, которого не было видно из-за свесившихся волос.
Это была не Настя, а какая-то кукла. Мгновенно у меня проскочила параллель с Десантом, когда он погрузился в страшное воспоминание и буквально окаменел от нахлынувшего ужаса. Этот же ужас сейчас накрыл Настю. Она тщетно пыталась спрятаться от него, кутаясь в одеяло. Но ей вовсе не это одеяло было нужно, ей нужно было одеяло ласки и человеческого тепла. Моего тепла.
Меня начала бить дрожь. Пожалуй, даже в те моменты, когда я был нужен Десанту, и то мне так не хотелось вновь стать обычным живым человеком. Я сел к Насте вплотную и осторожно, почему-то опасаясь коснуться девушки (я был уверен, что ничего хорошего от этого не выйдет), обнял пространство вокруг нее руками, словно создавая вокруг нее спасительный круг.
Не знаю, помогло или нет, но Настя вдруг вздрогнула и громко сказала:
- Ром, все в порядке, честное слово.
После этих слов я скатился с кровати в полнейшем изумлении. На всякий случай спросил: «Настен, ты меня видишь?» Естественно, не получил никакого ответа и немного успокоился. Оказывается, как часто мы разговариваем вслух, когда этого никто не видит. И еще мним себя психически здоровыми людьми. Кажется, во всей этой истории единственным адекватным человеком чувствовал себя я – то ли призрак, то ли душа, то ли собственная коматозная галлюцинация.
Настя начала одеваться, делала она это нехотя, медленно, подолгу рассматривая каждую вещь, которую надевала на себя. Я с болью в сердце смотрел на такие знакомые, милые движения, когда девушка наклонялась, а потом чуть потряхивала головой, сбрасывая с глаз упавшие волосы, когда она машинально проводила ладошкой по лбу, хотя челки там не было.
Финальным и самым убийственным аккордом этой пытки стало то, что Настя подошла к шкафу, достала оттуда мои футболку и рубашку, которые с лета валялись у нее, и надела эти вещи. Аккуратно разглаживая каждую, словно они были живыми существами.
В глазах у меня все двоилось и дрожало из-за слез. Сохраняя каменное молчание, кажется, позабыв, что надо дышать, моя девушка методично одевалась в мои вещи. В вещи почти умершего человека.
- Мне холодно, Ром, - тихо и безжизненно произнесла Настя.
Пустая комната тотчас проглотила эти слова.
- Мне теперь все время холодно. Ты меня извини, но я не пойду больше в больницу. Я не хочу видеть тебя таким, иначе я забываю твое настоящее лицо, - ее вдруг прорвало, и слова, скомканные, путаные, рванулись вместе со слезами.
Настя сжала в кулачках хвосты моей длинной футболки, прижала их к лицу и простонала:
- Я ненавижу фотографии, ты знаешь. А получается, что именно по ним я могу видеть тебя.
Настя действительно не переносила фотографий, и сама терпеть не могла попадать в объектив фотоаппарата, хотя получалась на снимках очень милой и живой. Когда я ей показывал эти редкие кадры, на которых она была поймана в самые неожиданные моменты, она только морщилась и умоляюще произносила:
- Больше так не делай, пожалуйста.
Когда в окна начали вползать ранние сумерки, Настя затихла на разобранной постели, которая до сих пор хранила два аромата – резкую и свежую, как морской бриз, боль Десанта и колючую, лимонную тоску Насти.
Мы смотрели на конус света, который отбрасывал фонарь под окном. В синем свете лениво порхали огромные снежинки, легкий ветерок вертел ими как хотел, то заставлял танцевать причудливыми спиралями, то подбрасывал вверх и вниз.
Я слушал глубокое, сонное дыхание Насти и мне было почти хорошо. Почти, потому что мыслями я был с Десантом. Я искал его не в этом трехмерном пространстве, а где-то в межзвездной сфере, где мы могли общаться невербально. По крайней мере, так было раньше. Сейчас максимум, что я смог, так это «нащупать» еле уловимый теплый сигнал. Десант был далеко, скорее всего, у себя дома или у родителей, последнее, впрочем, маловероятно. «В баре накидывается наверное», - со злостью подумал я. Точнее, хотел подумать со злостью, а получилось с тревогой.
Я готов был простить ему любое предательство. И противиться этому не было смысла. Я его уже простил и молился, чтобы хотя бы сегодня он провел спокойный вечер, потому что я собирался остаться сегодня с Настей. На всякий случай.
Она, конечно, девушка благоразумная, но в последнее время я привык, что все вокруг только и делают, что совершают безумные поступки, причиной которых невольно становлюсь я.
Настя заснула поверх одеяла и к ночи, когда в квартире похолодало, она начала беспокойно ворочаться, и согревать замерзшие ладошки дыханием. Наконец она проснулась, я это понял по изменившемуся дыханию, глаза Настя так и не открыла. Она осторожно провела ладонью по другой половине кровати, на которой обычно спал я, разметавшись по всей длине. О Боже! Неужели она продолжает так делать?!
Другая половина постели была просто ледяной. Видимо, это и сломало Настю. А я не сразу сообразил, зачем она вдруг достала из шкафа коробок с медикаментами и пошла с ним на кухню.
Во мне начали шевелиться нехорошие предчувствия, похожие на бледные тени. Я присел на свой табурет в углу и стал смотреть, как Настя медленно, словно пытаясь оттянуть неизбежное, готовила себе чай. Простой чай, с сахаром, какой любил я, сама девушка чай всегда пила без сахара, так как считала, что сладость только забивает настоящий вкус.
Мы же с Десантом сладкоежки страшные, готовы были пить с сахаром все, даже водку.
Но рядом с дымящейся чашкой Настя положила упаковку таблеток.
«Не надо!» - заорал я. Настя аккуратно высыпала горку таблеток на стол, покрытый скатертью в красно-белую клетку. Аккуратно взяла одну таблетку двумя пальцами, зажала между зубами и глотнула чай. На ее лице не было никаких эмоций. Действовала Настя как автомат, не давая себе времени на раздумья и эмоции.
Я стоял рядом и орал как помешанный. Что я только не говорил! Одна беда, ни одного моего слова так и не было услышано, а Настя семь или восемь раз поднесла чашку к губам, запивая очередную таблетку.
Продолжалось это отчаянное самоубийство около часа. Настя два раза подливала себе чай, потом выключила вдруг зазвонивший мобильник и городской телефон. Наконец она выбросила в мусорное ведро пустой пузырек, и медленно побрела в спальню. Глаза у нее совсем слипались, а пальцы, которыми она пыталась застегнуть мою рубашку, не слушались и срывались. Она только вышла из кухни, как колени ее подогнулись, и она плавно опустилась на пол, пытаясь однако удержаться слабой ладонь за стену. Она не упала, а мягко легла на холодный пол, вывернув голову набок. Светлые волосы шелковой подушкой расстелились под правой щекой.
Я метался по квартире, стоял на коленях рядом с почти бездыханной Настей и умолял ее проснуться. Вскоре я затих, сидя в ногах у Насти. Я был беспомощен, я проклинал всех. Себя, прежде всего. Зачем я вижу все это? Я же смотрю, как умирает моя девушка, и не могу даже позвать на помощь.
Стоп! Я могу… Какая-то смутная мысль шевельнулась во мне. Еще не до конца осознавая, что я должен делать, я встал с пола и подошел к телефону. Но сразу понял, что он мне не помощник. Даже если каким-то немыслимым чудом удастся набрать заветные 03, услышать меня не сможет никто. Оставались соседи, точнее соседка.
Я шагнул через стену и оказался в маленькой, чистенькой комнате, в которой пахло уютом и, как ни странно, одиночеством. На диване спала женщина, я даже вспомнил ее имя – Татьяна Петровна. Она действительно жила одна, лишь изредка к ней наведывалась взрослая дочь с внуком, мы как-то раз столкнулись с ними в общем тамбуре. Но даже забытая на столе детская игрушка не вносила в этот тихий порядок живости.
Я прислушался к неровному дыханию женщины, она спала. Что я хотел сделать, до сих пор не было ясно. Но я закрыл глаза и сосредоточился. Перед глазами стояло лицо Татьяны Петровны с крепко сомкнутыми веками.
Я стиснул зубы и глубоко вдохнул, а когда открыл глаза, то оказался…в лабиринте. Замотал головой, пытаясь вернуть сознание в квартиру Татьяны Петровны, пытаясь заставить себя «открыть» глаза. Не получалось. Как я сам себя заманил в эту ловушку? И зачем?
Я вдруг вспомнил лицо женщины, и рядом со мной появилась Татьяна Петровна. Она удивленно озиралась. О Боже! Получилось! Не знаю как, но я вышел на прямую связь с живым человеком. Это вам не вспыхивание наподобие яркой лампочки на несколько секунд, это почти спиритический сеанс.
- Татьяна Петровна, пожалуйста, выслушайте меня, - торопливо начал я. Настя до сих пор лежала на полу в коридоре, времени терять было нельзя. – Считайте, что это сон, бред, мнительность, но вашей соседке Насте нужна помощь. Вы должны ей помочь! Иначе она умрет, - я говорил короткими фразами, чтобы они запоминались.
Перепуганная женщина смотрела на меня и молчала.
- Проснитесь и сходите к Насте, убедитесь, что с ней все в порядке, - почти приказал я.
Она исчезла. А я не смог. Я по-прежнему не мог вырваться отсюда так просто, как это делали живые люди. Хотя я тоже вроде как живой еще. «Вот именно «вроде как», - тяжело вздохнул я.
Напряг невидимые мышцы души…и вынырнул из зеркальной тишины лабиринта в темноту квартиры Татьяны Петровны. Правильнее сказать, вывалился из лабиринта и, совсем обессиленный, распластался на полу.
Я сделал все, что мог. Только бы Татьяна Петровна поверила, хотя в таком возрасте женщины верят всем снам, если только она видела этот сон. Я еще до конца не верил в то, что смог совершить подобное. Меня била дрожь и сильно стучали зубы, я и забыл, как сильно ненавижу и боюсь этого странного лабиринта, в котором словно находят отражения тоска и грусть, и от которых хочется умереть, биться головой, чтобы забыться, забыться…
Скрипнул пол в коридоре, на продавленном диване осталось только откинутое к стене одеяло.
- Господи, Господи, прости мне прегрешения, - тихонько шептала испуганная женщина.
Мне было не смешно, а даже как-то грустно. Звякнула снимаемая цепочка, и сочно щелкнул дверной замок.
- Настя, Настенька, - постучала Татьяна Петровна в дверь Насти.
Когда Десант убегал он закрыл за собой дверь, но замок не захлопнулся, и поэтому уже через секунду я услышал причитания:
- Настенька, деточка, что ж такое? Господи, Господи…Алло, «Скорая»? Быстрей пожалуйста, девушке плохо...Адрес?
Дальше я не слышал. В моей компетенции остались лишь молитвы.
Лабиринт жизни
Домой я пришел под утро. Где бродил весь день и ночь – не получалось вспомнить. Помню лишь дорогу в неизбежность, холодный ветер и маленькие снежинки, которые хлестали по лицу и старались засыпать меня с головой. Но почему-то было ощущение, что не замерзшая вода посыпает сверху, а пепел. Серый сухой пепел, оставшийся мне взамен чувств, мечтаний и надежд. И падая, он шептал: «Получи, Диса. Это тебе достойное вознаграждение»
Дома я устало стянул с себя одежду и улегся спать. Сон был тяжелым, без сновидений. Такой, который не дает покоя и отдыха, а выматывает еще больше. Зато на этот раз обошлось без кошмаров. Видимо, рассудок решил, что мне их хватает и в суровой действительности.
И разбудил меня вовсе не вид крови, медленно стекающей по руке, а телефонный звонок. Мобильник оказался почему-то под подушкой, вместе со звонком проснулось дикое желание со всей дури долбануть его об стену. Но вместо этого я нажал на зеленую кнопку с изображением трубки.
- Что, спишь в такое время? – веселый голос резанул по нервам.
- Да! Сплю! А тебе что ли завидно, зараза? И нечего ржать! – буркнул я машинально.
И тут буквально подскочил.
- Данила! Это ты?
- Ну а кто еще? Просыпайся давай. Я минут через 15 буду у тебя. И лучше оденься – сам знаешь, обнаженные мужики меня как-то не возбуждают.
В трубке послышались короткие гудки, а я все так же прижимал телефон к уху. Данила! Неужели он здесь?! Неужели он приехал? Неужели в этом жестоком городе теперь появился хоть один человек, который может меня понять и действительно помочь, если не действием, то хотя бы советом?
Данила наш с Ромкой друг еще с незапамятных времен. Даже не помню, когда мы познакомились – так давно это было. Должно быть, мы не только вместе разрывали немыслимыми ходами несчастную песочницу, стоящую во дворе нашего дома, но и, как говорится, под стол пешком ходили. Вместе с Данилой мы росли, вместе придумывали пакости и разнообразные мальчишеские геройства. Вместе издевались над препротивной училкой-географичкой, которую не выносили от всей души. А потому испачкать ей стул мелом или подложить на него кнопку было святым делом.
Вместе мы поступили в универ. Втроем бегали за девчонками. Данила – худенький невысокий парнишка, всегда умудрялся влюбляться не в тех. Точнее во всяких красавиц, воротивших от него нос. Ну что можно взять с этого романтика, со старомодными взглядами на жизнь, который даже сально пошутить не может, предпочитая читать своим музам стихи Гумилева и Мандельштама?
Он жил в соседнем подъезде. И мы постоянно зависали то в его квартире, то в нашей. Точнее, теперь уже, в квартире родителей.
А вот когда мы пошли служить, то армия распределила нас по разным городам. Хотя о том, как Данила отдавал долг Родине и я, и Рома знали прекрасно – все свои приключения он описывал нам на выдранных из тетради листах в клетку мелким забористым почерком. И присылал все эти излияния по пару раз в неделю. Помнится, вся рота первое время прикалывалась, что «нормальным пацанам» девки пишут, а нам – гляньте-ка, мужик любовные послания строчит. Но мы, как и всегда, не дали в обиду друга, и быстро объяснили все нюансы, после чего подобные шуточки наш слух уже не резали.
После армии наши пути разошлись. Родители Дани переехали в другой город, он отправился вместе с ними.
Но даже в этом случаем мы не уступили судьбе-злодейке и, повинуясь веяниям прогресса, освоили премудрости электронной почты.
И вот на тебе – Данила здесь!
Я вскочил и принялся натягивать на себя джинсы и футболку. Прибирать в квартире смысла не было, хотя бедлам здесь творился еще тот. Ничего, он сам холостяк, должен понять. И вообще, он должен меня понять! Во всем! Должен!
Лишь только дверной звонок издал первую ноту своей беспокойной трели, я уже был в коридоре, поворачивая замок и открывая дверь.
- Данила! – Схватив парня в охапку, я, что есть силы, сжал его в медвежьих объятиях.
- Спокойно, Диса, спокойно. Ты меня раздавишь, – взмолился Данька.
Я отступил в сторону и уставился на него. Вот негодник! Изменился-то как! По-прежнему такой же худой, но светлые волосы обкромсаны в стильной стрижке, вместо очков линзы, да и какая-то стать появилась.
- Проходи, а то, что я тебя в прихожей держу? Ты какими судьбами здесь оказался?
Мы зашли в комнату, и я, плюхнувшись на кресло, приготовился слушать.
- Да, по делам заехал… Позже расскажу. А Ромка где? – Данила принялся озираться по сторонам.
Да уж, зря я надеялся, что эту тему он затронет позже. Конечно же, Даня ведь хочет увидеть не одного друга, а сразу двух. Двух одинаковых с лица, но абсолютно разных по характеру. Что ж, чем быстрее расскажу, тем скорее он мне поможет.
- Рома в больнице… - Я встал и пошел на кухню. Из холодильника достал бутылку водки и, наскоро вымыв два стакана, притащил это все в комнату. Затем вновь метнулся к холодильнику, поспешно нарезая нехитрую закуску.
- Так, стоп! – Данила, непонимающе наблюдал за этими приготовлениями. – Я что-то не понимаю. Почему Ромка в больнице? Что с ним? Что ты тут мечешься с водкой? Рассказывай по трезвяку – набухаться всегда успеем.
Я снова сел в кресло. Секунды молчания словно превратились в гири, которые почти ощутимо повисли в воздухе. Найдя взглядом фотографию, на которой мы вдвоем с Ромой корчили рожи в объектив, я постарался выдавить из себя слова. Получилось шепотом.
- Он в коме уже почти месяц. Врачи говорят, что надежды нет. Но я не верю! Понимаешь, не верю! Я просто не верю, что он бросит меня, бросит всех нас. Я не верю, что как только его отключат от аппаратов, его душа будет неспособна задержаться в теле.
Поток слов вырвался из меня и обухом ударил Данилу по голове. По-прежнему ничего не понимая, тот хотел сесть в кресло, но промахнулся и плюхнулся на пол.
- Ты можешь нормально и хотя бы относительно спокойно объяснить, что с ним случилось? Я ничего не понимаю!
Я глубоко вздохнул и подошел к полке, на которой стояли в рамках наши фотографии и, взяв одну из них, сел в кресло. Пальцами начал водить по холодному стеклу, повторяя линии Ромкиного лица. Этот нереальный, мертвый холод пронзал все тело. Затем сжал ладонями снимок, посмотрел в окно. Там серое небо расчерчивали линии проводов, а в окна нагло заглядывали растрепанные черные вороны.
- Во всем виноват я. Были очередные гонки… Так получилось, что в этот же день мы сдали один проект, довольно крупный.
- По рекламе компьютерной фирмы? – уточнил Данила, потирая переносицу – привычка, оставшаяся у него еще с того времени, когда он носил очки.
- Да, тот самый.
- Я помню, вы писали об этом…
- Начальство по этому поводу устроило сабантуй. Ну там ресторан, выпивка. Все пели нам дифирамбы: какие мы крутые пиарщики, как повезло фирме, что братья Гордеевы работают именно на них. После всего этого отмечания мы поехали на базу. Ромка уговаривал меня не участвовать в этот раз в гонках. Я ведь выпил. Да что там врать! Я был откровенно пьян. Ну сам понимаешь, если мужик выпьет – он герой. Готов с драконами сражаться, принцесс спасать. А что уж говорить, про какие-то вшивые гонки.
- Ты сел за руль? – на всякий случай уточнил Данила.
- Да, я сел за руль. А Рома, как обычно, был рядом со мной. Он ведь штурман. И хотя просил уступить ему водительское место, я не соглашался. Все твердил, мол, Рома, все будет отлично, ты что, не веришь мне? И он поверил. Не знаю, кто из нас был в этот момент большим идиотом: я – потому что уселся за руль, или он – потому что как обычно слепо мне доверился. Начали заезд стандартно, сразу набрали скорость около двухсот километров в час. Рома указывал маршрут, а я рулил, все было как обычно. Вскоре мы обогнали всех. И тут…
Я стал ходить по комнате, переживая этот момент заново. Черный лес, скорость и гулкий рев мотора.
- Адреналин долбанул мне в голову, и я стал ускоряться. Все бы ничего, но впереди был поворот. Уже потом я понял, что на этом месте надо было сбросить газ и плавно в него войти. Но тогда я несся вперед. За этим поворотом дорога раздваивалась, а на развилке росли сосны. Ромка стал орать, чтобы я поворачивал налево, но не получилось, было уже поздно. Черт, я ведь действительно пытался!
Обхватив голову руками, я перешел на полушепот.
- Выкручивал руль, что было силы. И почти… Почти получилось. Мы въехали в крайнее из деревьев, смачно так… Я приложился головой к рулю. А Ромка… До сих пор не понимаю, как это могло произойти, но ремень безопасности не выдержал. Ромка разбил головой лобовое стекло и полетел дальше. Когда я очнулся, выполз из машины. Он лежал в метрах трех от дерева. Неестественно так лежал. Как большая тряпичная кукла. Помнишь, мы в детстве такую как-то подложили вечером на трамвайные рельсы? Тогда еще все подумали, что это настоящий человек. А тут было все наоборот. Рома лежал как эта кукла. Бледный, весь в ссадинах и крови. Я схватил его, постарался привести в чувства. В это время подоспели ребята. Они вызвали скорую. Благо, она быстро приехала. Нас с Ромой забрали в больницу. Я отделался легкими ушибами. А он…
Данила молча ждал продолжения.
- Я весь был в его крови. Меня до сих пор почти каждую ночь мучают кошмары. Все повторяется. Все как тогда. Ночь, дорога, деревья и кровь. Она капает… Прямо на этот убитый асфальт.
- Хватит лирики. – Данила встал. Нахмурившись, он подошел ко мне почти вплотную. Губы его кривила гримаса сдерживаемого отвращения.
- Это еще не все… - Я, чтобы не видеть его лица, отвернулся и стал высчитывать ромбики на обоях.
- В смысле? Что еще?
- Понимаешь, после этой аварии все пошло наперекосяк. Рома в больнице. Я один. Меня разрывало чувство вины… Не могу объяснить. Столько всего случилось… Уволился с работы, поругался с Мариной…
- Ну?
- Я переспал с Настей.
- С девушкой Ромы? – Данила от изумления открыл рот.
- Да. Я искал хоть кого-то, кто может мне помочь. И мы встретились. Случайно, возле больницы. И… Да… Мы занимались сексом. Неоднократно. Только она видела во мне лишь брата. Вчера Настя в этом призналась.
Данила молча развернулся и пошел в коридор.
- Куда ты? – Подбежав к нему, я, как маленький ребенок, вцепился в его рукав.
- Мне нечего тебе сказать. – Данила не кричал. Он произносил каждое слово тщательно, словно сдерживаясь, чтобы не перейти на крик. – Мало того, что ты практически убил брата, ты его еще и предал. И не надо мне тут нести пургу, что ты не хотел! Что это чувство вины! Что все было не по твоей воле.
Данила обулся и подошел к двери. Но тут вновь повернулся ко мне и стал изучать мое лицо. В сузившихся глазах стояла страшная темнота, в которой я видел лишь ненависть.
- Я одного не понимаю… Как ты вообще после всего этого жить можешь? – сквозь зубы процедил Данька.
Дверь тихо захлопнулась, оставив меня одного.
- Диса, я ничего не понимаю. Он ведь друг! Он должен был понять! Он…
…Прав. Я скотина. Мразь последняя. Я жизни не достоин. Я почти забрал ее у брата и угробил свою.
В комнате зазвонил телефон.
- Ну что еще?! – подняв голову, почти провыл я.
Подбежав к телефону, я схватил трубку и рявкнул:
- Алло!
- Денис, это мама.
Гнев улетучился, сдавшись на милость победителю – дикой усталости.
- Да, мам.
- Прости, что я тебя беспокою. Но тут такое случилось…
- Ну что еще? – невольно повторил я свой вой.
- Настя…
- Что с ней? – Сердце сдавила ужасная тоска. Я весь обратился в слух, ожидая чего-то ужасного.
- Она вчера вечером пыталась покончить с собой. Наглоталась снотворного. К счастью, к ней зашла соседка и вызвала скорую. Врачи успели ее откачать. Она сейчас в больнице. Говорят, что состояние нормальное, жить будет.
Мама еще что-то продолжала говорить, но я положил трубку.
Настя, глупенькая… Зачем? Из-за меня. Ведь так, да? Я и твою жизнь почти забрал. Хотелось кричать. Громко, дико. Но даже на это не осталось сил. Я молча подошел к окну и открыл его. Хочу, чтобы здесь было холодно. Так же, как сейчас во мне. Холодно и паршиво. Пускай еще будет темно. Мне нужен мрак. А потому я дождусь вечера. Он поглощает все. Вначале добавляет тени. Затем все делает серым. И вот… Еще немного и не остается ничего. Лишь одна сплошная темнота. В ней скрывается все. В ней скроется мое предательство. В ней скроется моя боль, моя вина. В ней скроется прошлое. В ней скроется настоящее. В ней скроюсь я.
Я дождусь вечера…
Лабиринт зеркал
Я всю ночь просидел рядом с Настей, молился всем богам, молился всеми словами, стоял на коленях и не знал, будут ли услышаны мои молитвы. Я ведь не живой человек, в чьей я компетенции нахожусь – Бога, дьявола или теперь уже ни в чьей?
Когда утром врач сказал:
- Все, жизнь вне опасности, позвоните родственникам, - я начал всхлипывать.
Ни дать ни взять – малое дите, перепуганное и уставшее. Я практически не контролировал себя, настолько был вымотан этой ужасно длинной, растянувшейся на годы, ночью. Вдруг вспомнил, что за все эти две недели я так ни разу и не заснул, так как не чувствовал усталости. Но теперь я почувствовал ее с лихвой, от усталости, неожиданно навалившейся на мои плечи, я согнулся.
То, что я смог сделать с Татьяной Петровной, до сих пор не поддавалось моему разумению, это было настоящим чудом, которое спасло жизнь Насте.
Взглянув на спящую тяжелым сном девушку, я вышел из палаты. Надо было решаться. Я чувствовал, что больше не могу быть только зрителем в этой жизни. Я хочу снова стать живым человеком, который способен перехватить руку девушки и помочь брату.
Чем ближе я подходил к «своей» больнице, тем быстрее угасала моя решимость довести дело до конца. Вспомнив свою попытку вернуться в тело, мне стало так плохо, что я сел на первую попавшуюся лавочку. Может, это не тот путь, который поможет мне вернуться назад? Но другого-то я не знаю.
Десант! Я не знаю как, но он должен мне подсказать. Или подтолкнуть своим очередным безумным поступком. Второе, впрочем, было очевиднее, невесело усмехнулся я.
А у Десанта был гость. Да еще какой! Несмотря на все, что случилось, я обрадовался. Данила – это тот, кто был сейчас нужен Десанту. Реально понимающий человек, способный поддержать. Именно дружеской, спокойной поддержки не хватало Десанту.
Но все пошло не так. Когда я услышал торопливую, срывающуюся речь брата, меня словно окунули в другую реальность:
- До сих пор не понимаю, как это могло произойти, но ремень безопасности не выдержал. Ромка пробил головой лобовое стекло и полетел дальше. Когда я очнулся, выполз из машины. Он лежал в метрах трех от дерева. Неестественно так лежал. Как большая тряпичная кукла.
…меня швырнуло влево, вправо, и потащило вперед, как будто выстрелило из пушки. Я летел, слизывая с губ кровь и выставив руки. Жалкая пародия на супермена. Супермена, который испытывает боль и спит со включенным светом… А еще вокруг все было красное…и соленое. А еще я помнил, как торопливо пристегивал Десанта, а он отпихивал мои руки и заверял, что сам в состоянии это сделать. Сам я едва успел сунуть застежку ремня в замок, похоже, что защелкнуться он не смог.
- Я был весь в его крови. Меня до сих пор почти каждую ночь мучают кошмары. Все повторяется. Все как тогда. Ночь, дорога, деревья и кровь. Она капает… Прямо на этот убитый асфальт.
А я вспоминал. Каждое слово Десанта, срываясь с его губ, тут же трансформировалось в образ, который дополнял возникшую передо мной картину. Да, все именно так и было. Но эта откровенность заставила Данилу лишь отступить от моего брата.
Он смотрел на него как на сумасшедшего и силился понять, отыскать в себе хоть каплю сочувствия к этому человеку, но было тщетно. Когда Десант рассказал про Настю, Данила не выдержал. Он возненавидел друга, которого знал с малых лет, за несколько минут. И напоследок бросил убийственную фразу, которая поразила меня до глубины души:
- Я одного не понимаю… Как ты вообще после всего этого жить можешь?
Видимо, в Даниле известие о Насте сломала грань, за которой его терпимость к ошибкам закончилась. Он ведь действительно больше всего ненавидел предательство и готов был простить что угодно, кроме предательства.
Десант снова остался один. Порвалась последняя ниточка, которая могла вернуть его к нормальной жизни. Он был в полнейшем смятении и продолжал растерянно стоять у двери, словно ожидая, что Данила вернется.
Но вместо этого зазвонил телефон. Еще до того, как Десант взял трубку, я знал, что сейчас он получит весть о Насте. И это либо убьет его, либо сведет с ума. Окончательно.
Побелев, как полотно, Десант положил трубку. Медленными, неуверенными шагами, словно под ногами был не гладкий пол, а неровная дорога, он подошел к окну и дрожащими пальцами открыл его.
«Не делай этого!» - заорал я. Сердце колотилось бешеным перестуком, отдаваясь в затылке. Но Десант просто оперся ладонями о подоконник и глубоко вдохнул.
Ему было плохо. Очень плохо. И с каждой секундой (я чувствовал это) его засасывало в тоску, в которой он вяз, словно в густом клее. Этот клей цеплял секунду за минуту, а минуту за часы, делая их похожими друг на друга.
Я смотрел на брата и не узнавал его. Это был вовсе не 25-летний парень, когда-то (может быть, миллион лет назад) умевший улыбаться и даже хохотать взахлеб над любой дурацкой шуткой. Да, он продолжал оставаться моим зеркальным отражением. Но внутри он перестал быть собой, из чувств осталась только тягучая тоска, из мыслей – воспоминания об аварии.
Десант ушел в зал, оставив окно открытым. Ледяной ветер резко вдохнул в комнату ворох мелких снежинок и уронил их на пол. Кухонная дверь медленно закрылась от сквозняка, и ветер, понявший, что пошалить в пустой и гулкой комнате не удастся, удалился, аккуратно прикрыв за собой раму.
Я заглянул в зал. Десант сидел перед полным стаканом водки и смотрел на него таким взглядом, будто это была живая вода, на которую он возлагал большие надежды. Он медленно, крупными глотками выпил весь стакан, не поморщился, не потянулся к закуске. Откинулся на спинку кресла и взял фотку, которую держал, когда рассказывал Даниле о случившемся.
Чем дольше он смотрел на нее, тем сильнее сжимались его губы. На лице появилась мрачная решимость. Где-то я это уже видел, причем совсем недавно. Вчера. Настя точно с таким же выражением лица наливала себе чай.
Да нет! Десант не совершит такое! Он слишком любит жизнь, он так никогда не поступит. Я снова глянул в зеленые глаза брата и отшатнулся. Я никогда не видел такого мертвого взгляда у живого человека. Скорее мертв, чем жив – это было про меня. Но теперь эта же фраза относилась и к Десанту.
Как можно было заживо похоронить себя…но других слов у меня не находилось. Десанта больше не было. У меня больше не было брата. Он умер.
Я встал, хотя ноги не держали. Нет, пока Десант не умер, пока он еще тут, сидит перед пустым стаканом и сжимает в руках фотографию с нашими лицами. Все еще можно предотвратить. Я найду в себе силы, чтобы вернуться, чтобы успеть перехватить его руки, как я должен был сделать это с Настей.
За окном вспыхнул бледным светом фонарь, распугав своим гудением ворон. Хотя небо было еще светлым, в город начал прокрадываться зимний вечер. Десант немного вздрогнул, когда загудел фонарь. Медленно встал и уронил на пол фотографию, она упала стеклом вниз, и я услышал жалобный хруст.
Этот хруст привел меня в чувство. Сейчас случится что-то страшное, что-то такое от чего жизни – и моя, и Десанта, и Насти, и родителей – пойдут наперекосяк. Я почти ощущал надвигающуюся беду физически. Наощупь она была премерзки холодной и бугристой.
Я зажмурился и одним огромным прыжком покрыл расстояние от квартиры Десанта до собственной палаты. Не подозревал в себе таких способностей!
Ну вот и настал момент истины. Оттягивать больше нет смысла, потому что это только навредит. Не только мне. Я должен, я обязан. Что бы Десант не натворил, он мой брат. Он - это я. Легко обвинять человека, а кто знает, как бы я стал себя вести на месте Десанта.
Я просто не имею права обвинять его в чем-то. Я должен исправить его ошибки, а для этого надо совершить всего один поступок.
Времени было предательски мало, оно не текло, а скакало, поглощая секунды и минуты. Я поспешно наклонился к своему лицу, остановился в сантиметре и глубоко выдохнул. Тревожно начал попискивать аппарат, сейчас снова примчится медсестра, начнет звать Максима Николаевича, поднимется суета, но мне до этого уже не было дела. Я нырнул в себя.
…Как же больно! Казалось, что с меня сдирают кожу, мускулы, нервы, и это все тут же вырастает заново. Я ослеп и оглох, я онемел от этой боли, я летел. Куда-то сквозь свои годы, сквозь свою жизнь, и губы у меня были в крови.
На дикой скорости я врезался в твердую поверхность (земля, асфальт), но у меня уже не было сил воспринимать новую боль. Я полежал немного и разлепил ресницы. На меня смотрел полуоткрывшийся яркий зеленый глаз с перепутанными черными ресницами. Мой глаз. Я лежал перед зеркалом, в которое видимо и врезался при падении, потому что его наискосок пересекала длинная трещина.
Конечно, я был в лабиринте. Я ведь знал это еще до того, как открыл глаза, просто не хотел верить. Все правильно – пройти через страх, чтобы спасти. Как в дешевых фильмах. Да только фильмы можно смотреть через толщу стекла, а жизнь вот она – надо решаться.
Я встал, опираясь окровавленными руками, глянул на себя в разбитое зеркало и побежал по длинному, извилистому коридору, по которому вместе со мной побежало еще несколько человек, так же окровавленных и избитых. У всех были зеленые глаза и отчаянный вид.
- Десант! – остановившись в тупике, крикнул я.
И к своему удивлению услышал слабый голос:
- Что?
Я отошел от зеркала, в которое уперся носом, и увидел Десанта. Он все еще держал в руках снимок с нашими лицами. Я смотрел в зеркало, но видел его. Он уже был по ту сторону отражения.
- Десант, ты не должен! Ты ни в чем не виноват, слышишь? – начал я. – Ты меня понял? Это я тебе говорю. Я! Ромка! Ты ни в чем не виноват!
Он с каким-то равнодушным удивлением смотрел на меня, словно знал, что я скажу именно эти слова. Покачал взлохмаченной головой и лишь сильнее стиснул фотографию с разбитым стеклом.
- Прекрати!!! – ринулся я на зеркало с таким остервенением, что оно треснуло.
Я испугался. Кто знает, что случится с Десантом, если я разобью его отражение. Десант повернулся и побрел в глубь зеркала.
- Стой! Стой! Десант! – заорал я, разбивая в кровь кулаки.
Из трещин зеркала вдруг потекла ужасающе густая кровь, горячая, чуть ли не дымящаяся. Мои кулаки с хлюпанием тонули в ней, как в некой живой субстанции.
- О Боже! Десант! Деса-а-а-ант!!!!!
Все! Я переступил за черту. Я обезумел. Во мне не осталось ничего, кроме ужаса и тревоги за брата. Раздался хрустальный звон, и далекий силуэт Десанта миллиардами зеркальных игл осыпался на пол. Но вместо нового зеркала появился черный проем.
Такого раньше не было. Видимо, это и есть конец лабиринта. Уход в неведение. Я не знал, вернусь я к жизни, шагнув в этот проем, или наоборот умру наконец. Но выбора больше не было. Надо было решить, чего я хочу – жить или умереть. И шагнуть в проем, чтобы освободить себя или спасти Десанта.
Лабиринт жизни
Я улыбнулся – вот он один единственный путь. Такой простой и откровенный. Даже странно, почему он мне раньше не приходил в голову. Ну ладно, лучше уж поздно, чем никогда. Зато теперь, впервые за последнее время я был полностью уверен в том, что поступаю правильно. Не осталось никаких сомнений. Лишь уверенность в своих силах и решимость.
Спасибо тебе, Данила. Ты все же помог своему другу. Твой совет я решил воплотить в ральность.
Я сидел в комнате на полу, прижавшись к стене. Все было именно так, как мне хотелось днем: темно, холодно и тихо. Казалось, что меня укрыли какой-то огромной периной. Заткнули ею уши, лицо. И теперь я весь находился во власти этого мягкого безмолвия.
Я не пил уже с обеда, но было ощущение, что пьян. Может быть этой немыслимой тишиной, а может просто своей жизнью.
В голове рисовалась абстрактная картина: некое эфемерное тело прижимается к старенькой батарее в густой темноте, которую располосовывают огни ночного города. Чтобы дополнить этот безумный рисунок, я вновь покрутил на пальце пистолет. Вот он, родной. Сколько же времени ты ждал, пока окажешься действительно нужным? И вот твой миг счастья настал. Ты мне нужен. Действительно нужен. Больше чем кто бы то ни было.
Я провел стволом по виску – холодное железо заставило задрожать все тело. Что? Боишься?
Нет, этого не боюсь. Единственное, что внушало страх – это россказни о том, что в момент смерти перед глазами человека пролетает вся жизнь. Черт, пусть это будет такой же нелепой фантазией, как существование Деда Мороза, горшочек золота в том месте, где радуга упирается в землю, и вечное счастье всех людей на планете.
Мне бы действительно не хотелось увидеть заново всю свою жизнь. Я не выдержу этого. Я по горло сыт этой нелепой жизнью.
Все люди, которые меня волновали до этого дня, которых я любил и которым нехотя приносил боль, казалось, отошли на второй план. Они оставили меня наедине со своим одиночеством и этой черной игрушкой, которая должна принести мне облегчение.
Ждать больше нечего, но я почему-то медлил. Отложил пистолет на пол и просто стал насвистывать какую-то мелодию.
Этот черный крайне опасный предмет самообороны мы с Ромкой купили еще давно. Тогда в нашем районе завелось несколько бешеных собак. А так как путь к остановке пролегал мимо мусорки, то видеть их приходилось постоянно. Вот мы и решились на такое приобретение.
Только мы так и не убили ни одной собаки. Зато… Зато теперь я припас этому куску черного металла подарочек значительно лучший. Он заберет жизнь не у какой-то несчастной псины, а у человека. Настоящего человека. Из плоти и крови.
Куда бы лучше выстрелить? В висок. Нет… Что-то мне не хочется лежать в гробу с дырой в башке. Пожалуй, лучше в сердце. Да! Ведь именно там сфокусирована вся моя боль. Я выстрелю, пуля вонзится в этот кровеносный насос, и разом освободит меня от оков, которые так больно резали душу.
- Ладно, Диса. Хватит выжидать. Действуй!
Я убрал лезшие в глаза волосы и приставил пистолет к груди. Все вокруг вдруг окунулось в какой-то туман, поглотивший все чувства осязания. Больше меня ничего не интересовало и не волновало.
Тишину разорвал звук открываемой двери. Свет затопил коридор, но даже резь в глазах, привыкших к темноте, не заставила меня отвести взгляд.
- Десант!
Я сильнее сжал рукоятку пистолета.
В комнату вошел человек. И я узнал его. Ромка! Это Ромка. Рука дернулась и палец, до этого лишь слегка нажимающий на курок, прошелся по нему в полную силу.
- Десант!
Меня больше нет… Прости, Рома.
***
Он сидел, утопив лицо в ладонях. Смена только началась, а он уже устал. Наверное, зима. Все вокруг ходили мрачные, с кругами под глазами, молчаливые. Хотя и раньше на шестом этаже особой веселостью никто не отличался. Да и как тут повеселишься, когда в каждой палате человек продолжает неравный бой со смертью.
- Максим Николаевич, - заглянула Виктория. – Там мать Коробкова пришла, вас просит.
- Иду.
Сколько раз он приучал себя к этому, смерть – естественное явление в профессии врача, но сообщать о ней он так и не научился. За окном мягкими слипшимися хлопьями валил снег, цеплялся за оконное стекло и стекал слезами.
Максим Николаевич вышел в коридор, увидел сгорбленную женскую фигуру возле Виктории и медленно пошел к ним. Но за несколько шагов свернул в восьмую палату. Надо было дать отсрочку - и себе, и ей.
В палате уже горел свет, а возле кровати сидел парень. Эту картину врач наблюдал уже не первый месяц, но почему-то каждый раз становилось жутко, ведь они похожи как две капли воды, как отражение в зеркале. И неважно, что один лежит навзничь, с восковой бледностью на лице, а второй сидит на стуле и смотрит на врача влажными зелеными глазами. В них всегда жила надежда, в этих глазах. И тогда, и сейчас. Но только врачу нечего было сказать ободряющего, а врать он не привык.
- Как он? – безжизненным голосом спросил парень.
- По-прежнему, стабильно, но тяжело.
Парень снова опустил голову, сжал ладонь брата.
- 15 минут осталось, - машинально напомнил Максим Николаевич.
Равнодушный кивок головой был ему ответом. Он вышел в коридор, выдохнул и подошел к Виктории и маленькой женщине, придавленной горем. Она смотрела на доктора умоляюще, словно если вдруг прозвучит, что ее сын жив, то он и вправду оживет. Максим Николаевич открыл рот и сказал совсем не то, что хотел:
- Вика, карту Дениса Гордеева приготовь, пожалуйста, я попозже посмотрю.
Она кивнула и ушла. Женщина продолжала смотреть на врача, а он смотрел в окно, там по стеклу текли зимние холодные слезы, оставляя лабиринты следов.
30.09. - 21.12. 2007
1.10. – 21.12. 2007