Я и не мог себе представить, что это будет так.
Ну, для чего мне это надо? Я что, мазохист, что ли?
Я помотал головой, горячими брызгами разбрасывая испуганные мысли во все стороны, и вошёл в вагон за своим сыном.
Вообще-то, не так страшно… Пока что.
Металлический засов плавно опустился нам на колени, и мы оба сразу же вцепились в него руками.
Вагон сдвинулся. Слишком медленно, на мой вкус. Так, мы никогда и не доедем. И совсем не страшно. Я начал успокаиваться.
Затем вагон стал подниматься по рельсам вверх. Выше. И ещё. И всё ещё вверх! (Да хватит уже!)
Он остановился. (О, Боже!)…
Мой сын поймал меня левой рукой и закрыл глаза.
Вагон снова сдвинулся с места …
Медленно. Очень медленно. Как музыка в фильме "Челюсти", двигаясь всё быстрее и быстрее. Ветер, хватающий волосы и пытающийся их вырвать, а затем предпринимающий попытки залезть в раскрытый рот и раздуть щёки, как паруса, загонял всякую живность имеющую глупость пролетать мимо, прямо в глаза, в нос и в пытающеюся высказаться глотку.
Вдруг, я услышал: «Ааааа … Ааааа … … Аааа … Ааааааааааааааааааааааа …»
Крик заглох на выходе из третьей петли, только чтобы вернуться, с первым винтообразным витком, в который вошел вагон.
Я не мог понять, где сейчас мой желудок.
Помню, что вначале он был у меня в горле, сильно давя на мою трахею и мешая мне дышать.
Но теперь, он пододвинулся к моей правой почке, сильно надавив на неё, делая невозможным сдерживать всю жидкость внутри…
«Аааа», вернулось на гораздо более высокой ноте.
Я поймал себя на том, что теперь и сам присоединился к хору.
»Держись крепче! Это мучение не может продолжаться долго. Не может…» Эта мантра помогала мне очень мало, хотя занимала мой рот и не давала кричать во всю глотку, что я хочу слезть, с этого несущегося бог знает куда вагона.
Я закрыл глаза и почувствовал, что завтрак, который я совсем недавно с таким наслаждением поглощал, неверно понял ситуацию, подумав, что он мне больше не нужен, и решил вернуться назад в тарелку, по крайней мере, он уверенным шагом поднимался вверх.
С открытыми глазами, мне стало лучше, особенно, потому, что я начал видеть конец.
Он вдруг накатился на нас, с душераздирающим скрежетом тормозящих колёс. Этот звук был принят моей, истосковавшейся по неподвижной земле душой, как лучшая мелодия, слышанная мною в последнее время.
О Боже мой!
Дикий, истерический смех облегчения сопровождал наш въезд на станцию.
Я попытался разжать руку моего сына, не отпускающую мой локоть, но мне потребовалось три попытки, чтобы сделать это.
Я посмотрел на него.
Всё, то время, что он потратил, жарясь под солнцем, было потеряно зря. Он был белый, как будто, двухмесячный загар был на ком-то другом.
«Ты можешь дышать теперь, сынок».
Он посмотрел на меня и начал, сначала осторожно, но потом спокойнее и спокойнее вдыхать. Затем, убедившись, что, кроме воздуха, больше ничего не выйдет, решился и выдохнуть.
Мы пошли по направлению к выходу, следуя за человеком из вагона за нами, после того, как тот смог вытащить из него свою жену, которая что-то бессвязно бормотала себе под нос.
В общем, это была интересная поездка.
***
Снаружи, мой сын выпалил, «Это было здорово, я хочу еще раз!»
«Я пас, » – были мои единственные слова, в то время, как мои ноги неуверенно тащили меня к ближайшей скамейке.