Разумеется, ни Холмс, ни Рона не ложились, дожидаясь меня. Освещённые тусклым светом керосиновой лампы, они сидели в гостиной, сблизив головы над миниатюрной шахматной доской. Этот дорожный набор, очень искусно выточенный из слоновой кости, Холмс привёз с собой после своего путешествия по Тибету и уверял, что подарен он самим далай-ламой за «незначительную услугу».
- Это я, - громко сообщил я ещё из темноты прихожей. – Всё в порядке. Немного пришлось задержаться. Я только сперва умоюсь, и всё расскажу.
- Что у вас с голосом? – насторожился бдительный Холмс. Тут же лампу повернули в мою сторону, и я услышал, как Рона ахнула, а Холмс длинно свистнул.
- Знаете, - сказал он, помолчав, – умыванием тут дела не поправишь. Что с вами стряслось? Вы ранены?
- Пустяковая ссадина. Но, Холмс, ругайтесь - не ругайтесь, а я потерял ваш браунинг. Выронил в темноте и не смог найти, а говоря по чести, даже не пытался.
- Чёрт с ним. Идите-ка сюда, глотните бренди и переведите дух. Вас же до сих пор трясёт – не замечаете?
- Нет. Но это, наверное, от холода. Ночь прохладная, а я весь в поту.
Я проглотил бренди залпом, как воду. Рона помогла мне снять пиджак. Сорочка под ним тоже оказалась вымазана кровью.
- У вас голова не кружится? – заботливо спросил Холмс.
Голова кружилась, но я сказал:
- Нет. Я полнокровен, так что небольшое кровопускание мне даже на пользу. Плохо только, что волосы теперь не промыть – придётся выстригать.
- Ничего, - усмехнулся Холмс. – До свадьбы отрастут. И выстригать всё равно бы пришлось, чтобы рану обработать.
- Да какая там рана! Мне бы умыться – вот и всё.
- Ладно, хорошо. Пойдёмте в ванную. Рона вас там заодно и перевяжет.
Я почему-то вдруг сильно застеснялся и от стеснения закапризничал:
- Почему Рона а не вы?
- Ну вот ещё, - сказала Рона. – Я что, напрасно, что ли, заканчивала проклятый Брокхилл? Между прочим, наши выпускницы могут работать сёстрами милосердия без всяких дополнительных курсов. Пойдём, не бойся.
Горячая вода нежно обняла меня, утешая и успокаивая. Да ещё Холмс бросил в ванну какой-то порошок, вспухший бледно-сиреневой пеной с дурманящим сладким запахом. Я закрыл глаза, и меня закачало на волнах полусознания-полусна. Происшествие в роще отдалилось, словно прошло не меньше суток. А может, оно и вовсе приснилось мне…
Что-то спросила Рона. Я не разобрал слов, да и голос её доносился откуда-то издалека.
- Сейчас - сейчас, - так же словно из-за тумана ответил ей Холмс. – Это ненадолго.
Я почувствовал даже не боль – отголосок боли, отделённой от моего тела. Потом шумно полилась вода.
- Всё, - сказал Холмс и мягко потрепал меня по плечу. – Просыпайтесь, Уотсон.
Я открыл глаза. Голова у меня уже была перевязана. Несколько окровавленных прядей моих волос валялись на полу. Бледно-сиреневая пена стремительно уходила в водосток. Холмс, как заправский банщик, лично облил меня из кувшина чистой водой и бросил мне на плечи махровое полотенце.
- Вот вам сорочка, вот халат, - сказал он - Я понимаю, что после ванны и моих снадобий вас теперь тем более развезёт, но всё-таки, хотя бы вкратце: что там произошло?
Мы перебрались снова в гостиную. Прихлёбывая чай и чувствуя, как исподволь начинаются у меня жар и слабость, я постарался возможно точнее описать своё приключение. Рона, забравшись на подлокотник моего кресла, то и дело успокаивающе касалась рукой моего плеча. Холмс слушал внимательно и бесстрастно, прикрыв глаза, превратив лицо в индейскую маску.
- А потом? – спросил он, когда я закончил.
- Всё.
- То есть, Дегара вы так и не увидели больше?
- Я не пытался его искать. Если честно, Холмс, я струсил. Оказывается, в темноте чувствуешь себя совершенно беззащитным. Особенно в лесу. И особенно если ты городской житель.
- Мне это знакомо, - хмуро сказал Холмс. – Я это испытал. Послушайте, вы уверены, что узнали голос своего оружия?
- Процентов на девяносто пять.
- Девяносто пять – это много. И вы продолжаете думать, что это Дегар в вас стрелял?
Мне очень хотелось подтвердить именно такое предположение, но, не кривя душой, я этого сделать не мог.
- Вряд ли, - сказал я. – Но, возможно, это был его сообщник, с которым он условился о месте и времени, чтобы убить меня.
- Дорогой друг, у вас мания величия. Почему вы думаете, что целью стрелка были именно вы?
- А кто же? – растерялся я.
- Дегар, разумеется.
- Но…
- Судите сами: вы были один в его двуколке, а вокруг было не светло.
- Но я окликнул его - уже по одному этому стрелявший мог бы понять, что обознался.
- Ослышаться и на холодную голову порой можно. А наш убийца не похож на хладнокровного человека. Думаю, он просто не услышал, что именно вы крикнули.
- Подожди-подожди, - вмешалась Рона. – Что-то у тебя странно получается. Револьвер в чьих-то одних руках, так? И он сначала стреляет в Перлинса – там, на берегу, потом – в Пьера, а попадает каждый раз в Джона.
- Да, я понимаю твои сомнения, - кивнул Холмс. – И разделил бы их, будь тут передо мной живой и невредимый Перлинс, а ещё – живой и невредимый Дегар.
- Так ты думаешь, что и Пьер, может быть, - Рона побледнела, – уже мёртв?
- Глагол «думать» здесь вообще не подходит, скорее уж «гадать», - резковато откликнулся Холмс. – Утром узнаем. А сейчас спать. Уотсон, вам – в первую очередь. Спать немедленно.
Я охотно подчинился этому категорическому приказу, потому что чувствовал себя совсем разбитым и остро нуждался в отдыхе.
Уотсон, - донеслось до меня сквозь сон. – Можете вы проснуться?
Холмс, стоя у моей постели, без особенной настойчивости теребил меня за ухо. Я приподнял тяжёлую, как пушечное ядро, голову и, с трудом удерживая глаза открытыми, попытался сфокусировать взгляд на его лице. Получалось плохо – глаза закатывались, к тому же я всё ещё продолжал смутно видеть какой-то сон.
- А-а, ну ладно, - сказал он. – Досыпайте, - и, скользнув кончиками пальцев по моему плечу, удалился.