Первая серия в рассказе " Мотористы и экскурсоводы - что общего?"
…Когда мы собрались на первую лекцию, выяснилось, что не все мои друзья с подготовительных курсов оказались счастливчиками Кто-то остался в той жизни, как иногда говорят, за бортом, а мы поплыли на нашем непотопляемом корабле вперед. К счастливому будущему. И это на самом деле было огромная радость. Я думаю, что абсолютно все подтвердят, что студенческие годы – самые незабываемые, самые удивительные и самые прекрасные!
Первый семестр в Университете прошел, как во сне. Эйфория была так сильна, что хотелось без конца обниматься с сокурсниками и смеяться над каждой дурацкой шуткой. Ясно дело, что некоторые лекции мы прогуливали, собиралась компания из пяти-шести человек, и мы шли в мороженицу. Шампанское за 69 копеек и порция из трех шариков мороженого 30 коп. – самый верный джентльменский набор, чтобы показать девушке, как сильно она нравится..
Так много, как тогда, я не хохотала никогда. Именно это был хохот, а не смех. Эмоции буквально выплескивались из нас, как струи у нового фонтана. Мы рассказывали друг другу подробности экзаменов, подшучивали над экзаменаторами, строили планы, кто на какой кафедре будет заниматься.
Впервые я услышала непонятное и таинственное слово «кафедра медиевистики». Почему-то у меня в голове это сразу же вызвало ассоциацию со змеей. Может быть вспомнились любимые с детства истории из греческой мифологии, конкретно, про Медею, у которой вместо волос были змеи и они так страшно извивались. Так что эта кафедра вызывала у меня какой-то страх.
Были еще кафедры этнографии, археологии, искусствоведения, новой и новейшей истории… Боже мой, что же еще? Ну, конечно же - истории КПСС. Вряд ли кто-то из молодых сможет с ходу разгадать эту миленькую аббревиатуру. А тогда – это была серьезная кафедра. И каждый, кто пришпиливался к ней, мог рассчитывать на серьезную карьеру, а значит и на приличные деньги и пропуск в мир тогдашних небожителей – работников Райкомов, Горкома и Обкома партии. Кто-то вдруг вскрикнет – да вы что? Какие еще горкомы? Что это такое, зачем это надо, а, вернее, кому?
А это, милые вы мои, городской комитет великой и могучей ленинской партии. Именно огромные многостраничные доклады партийцев-коммунистов на их съездах в Москве должны были мы, юные девы и бесшабашные юнцы, изучать и сдавать по ним строгие экзамены. И именно на этом экзамене в свою первую сессию я и получила «удовлетворительно». Не смогла, дурочка, запомнить точно, что там было в 1964 году и какие исторические решения были единогласно приняты на большом собрании одураченных идеями коммунизма несчастных наших сограждан с партийными билетами.
И всё! То, о чем я мечтала и чем бредила почти каждую ночь – попасть на «историю Франции» - стало для меня недостижимым миражом. Студентов, которые получили в первой сессии «трояк», на приличные кафедры не брали. И меня, такую романтичную девушку, прочитавшую и Флобера, и Дюма, и Мопассана, и Рембо, знавшую разницу между Моне и Мане, влюбленную в Эдит Пиаф, обожавшую французский язык и даже выучившую несколько красивых фраз, меня (!) не взяли на «Францию».
Для меня это была трагедия.
Слезы сами, как из подземного источника, наполняли глаза и тихими каплями стекали по бледным щекам. Вот как красиво я сказала. Но тогда мне было не до красивостей, я страдала абсолютно серьезно. Было непонятно и странно, что мечта, которая была такой реальной, вдруг из-за какого-то партийного съезда осталась именно мечтой, то есть сказкой несбыточной.
Чтобы никто не видел моего жалкого вида, я так низко наклоняла голову, что со стороны казалось, что идет девчонка по длинному коридору и что-то ищет на полу, почти как курочка, которая пытается найти заветное зернышко на земле.
В результате этих страшных потрясений и слез, из-за которых я ничего не видела впереди, мир вокруг меня был расплывчатым и, не побоюсь этого слова, туманным. Я и не заметила свою сокурсницу, на которую буквально наскочила, как брошенная лодка на корягу. Она колыхалась передо мной, как бледный призрак, и я не могла, как ни старалась сфокусировать взгляд. Однако слух еще сохранился, поэтому, когда она сказала: «Ты чего такая смурная? Обидел кто?» Я, нашла в себе силы, шмыгнув носом, ответить «Меня на Францию не взяли!».
Слезы опять струями потекли по щекам. Мне очень хотелось теплых слов сочувствия и утешения. Но их не было. Тогда я достала платок, вытерла глаза и увидела, что это – Танюха, моя хорошая знакомая, заводная студентка, с тонким чувством юмора и с неподражаемым умением иногда вводить в искорометные сравнения нелюбимый мною матерок.
Она смотрела на меня, как на идиотку. Волшебное слово «Франция» для неё не означало ничего, кроме географического названия.
- Перестань реветь, - строго сказал она, - вон на Болгарию никого нет, иди записывайся. Я уже записалась. Там вообще со всеми тройками берут. Я уже двух девчонок сагитировала. И они очень довольны. Давай иди – не будь дурой. Болгария ничем не хуже твоей Франции.
Мне хотелось уткнуться мокрым носом в её щуплую грудь, заплакать громко и сильно, как плачут в деревнях необъятные тетки, но что-то меня остановило. Наверное, мне не хотелось, чтобы она и в самом деле посчитала меня дурой.
- В конце концов, Болгария тоже неплохая страна, - подумала я, - Там вкусные персики и помидоры. Там тепло. Они – наши друзья. Мы их спасали во время русско-турецкой войны. Там есть какая-то Шипка. Гора вроде, а может город такой. Заодно и разберемся. И потом я в школе переписывалась с одним болгарским мальчиком. Ясно дело, я ни хрена не понимала, что он мне там пишет по-болгарски, но открытки он присылал классные. И на фотографии он был такой красавчик. Мне все девчонки завидовали.
Так что Болгария – почти что мне родная страна.
И я тихо прошептала: «Оревуар, Франция. Прости, если можешь. Я буду хранить память о тебе глубоко-глубоко в своем израненном сердце».
После этого, утерев оставшиеся слезы, я пошла записываться «на Болгарию». Будете смеяться, но именно на кафедру медиевистики. Потому что не было на истфаке преподавателя, который бы изучал современную Болгарию. Был только один профессор – специалист по средневековой Польше и он любезно согласился взять нас к себе и преподавать нам стародавнюю историю Болгарии.
По-моему, я уже где-то говорила, но опять повторюсь – в этой жизни ничего не бывает случайного. Это только кажется, что мы хотели другого. Даже совсем другого. А получили – вот что! И большинство, конечно, страдает и высказывает недовольство. А потом, когда уже можно с высоты, то что называется, прожитых лет, посмотреть на всё это «вооруженным глазом», как говорил незабвенный Сергей Филиппов в «Карнавальной ночи», оказывается - это и был самый лучший вариант для нас. Так что нет смысла страдать, а надо радоваться и искриться и даже и прыгать на одной ножке, потому что кроме всего прочего это полезно для сосудов нижних конечностей.
Итак, нас было четверо «болгарок» - Наташа, Любочка, Танюха и я. За пять с половиной лет мы так сдружились и даже сроднились, что воспринимали себя как семью из четырех сестер. Ездили в гости друг к другу. Знали и мам, и пап, братьев и сестер. Сердечных приятелей и просто друзей. Первых и желанных принцев, а затем и женихов, и, в конце концов, мужей.
Мы вместе готовились к экзаменам и потом сдавали их, поддерживая друг друга (даже и в прямом смысле, когда Любочка сдавала госы с огромным животом), вместе ездили отдыхать в Дюны и Песочное, вместе дружили с моим капитаном-майором, и даже было такое, когда Любаша жила у меня три месяца, пока мы искали ей квартиру.
Во втором семестре надо было идти на филфак и записываться на уроки болгарского языка. Ведь мы должны были писать курсовые работы и при этом «ссылаться на источники». А как на них ссылаться, если болгарский на письме хоть и похож на русский, но смысл слов и выражений так ловко ускользает, что поймать его почти невозможно.
Мы пошли всей оравой на филфак. Нашли «Кафедру славянских языков». Не помню на самом ли деле это было, но по-моему мы принесли письмо от декана с просьбой дать нам преподавателя, потому что нам просто жизненно необходимо изучать болгарский. На наши просьбы и торжественно поданное официальное письмо пожилой «славянский» зав.кафедрой чуть ли не свистнул и из-за книжных шкафов, закрывавших половину небольшой комнаты, вышла настоящая русская красавица с длинной косой ниже пояса и с чудесными серо-голубыми глазами.
- Зоечка! Это к Вам, - ласково сказал он нашей юной преподавательнице и она, взяв послание стала его внимательно читать. Потом также радостно, и я бы даже сказала задорно, расспросила нас про все наши планы насчет изучения языка. Назначила нам дни. Попросила принести тетрадки и ручки. И с лучезарной улыбкой исчезла за книжными шкафами и попрощалась.
Мы ушли, совершенно очарованные, и сразу решили, что будем ходить на занятия к нашей волшебной русалке, как говорится «без побега» и стараться изо всех сил учиться и учиться. А куда деться, если «училка» у нас такая завлекательная.
В первый раз, когда мы пришли на занятия и стали искать нашу аудиторию, мы потратили на это, наверное, не меньше получаса. У нас-то на истфаке – сплошной коридор, слева и справа от него – аудитории. Всё открыто, всё понятно. Спрятаться негде. А на филфаке, куда нас отправили изучать болгарский, мы должны были спуститься в катакомбы и блуждать там в поисках «аудитории» - маленькой комнатки в этих самых старинных подвалах. В крошечном подвальном помещении, площадью в два спичечных коробка, едва хватало места для трех человек, а нас было пятеро.
Сидели мы, тесно прижавшись друг к другу, хотя девушки все были тоненькие, как тростинки. И при этом – без всякой диеты. Не знаю почему. Может, потому, что в те времена химической еды не было совсем, да и денег хватало только на легкий обед. Пирожок с мясом за 10 копеек и кофе бочковое (именно так! а не бочковой) тоже за 10 копеек – вот и весь обед. Иногда, когда заводились денежки, я позволяла себе омлет с сосиской за 32 копейки или в «Лакомке» на Садовой вкуснейшую булочку со свежевзбитыми сливками. Ммммм Мечта! Теперь такого «натурализма» днем с огнем не встретишь. Везде в еду пихают последние достижения химической промышленности. А жаль.
Итак, начался настоящий учебный процесс. Лекции, зачеты, экзамены, строгие и не очень преподаватели.
Надо сказать, что меня, несмотря на огромное количество принятого народа, очень скоро стали узнавать почти все сокурсники. По непонятной для меня причине, когда я начинала чихать, а это было обычно после того, как я снимала пальто и оставалась, так сказать, в средней (ну не в нижней же) одежде, то чихание это производило впечатление на всех своим громким и многократным повторением. Когда я завела эту волынку в первый раз и чихнула подряд раз десять, мои соседи справа и слева вежливо пожелали мне здоровья. Однако нос не успокаивался. На двадцатом чихе уже вся аудитория кричала: «Да будь же ты здорова!» Лектор тоже проявлял снисходительность и повторял через раз: «Будь здорова, девочка». Потом уже, когда все поняли, что это особенность моего растущего организма, то перестали обращать внимание на мои эскапады, но свою популярность я получила сполна!
А теперь хочется немного рассказать о легендах исторического факультета.
Одной из них была Мария Колобова, которая принимала у нас экзамены по истории Греции. Маленькая, как любят говорить писатели – сухонькая старушка, с пучком седых волос на голове. В светлой блузке и темной вязаной кофте. С тихим голосом. Вся какая-то призрачная, если не сказать прозрачная. Такое вот сравнение. Можно было сказать невесомая, но я её не поднимала, поэтому остановимся на призрачной. Про неё ходили слухи, что она в пору своей молодости (разве это возможно представить?) была влюблена в Есенина и он отвечал ей взаимностью. Сейчас бы сказали, что они были любовниками. Но мне больше нравится такое вот возвышенное определение сердечных отношений.
Экзамены мы сдавали в небольшой аудитории, а проще сказать, в комнате, посередине которой стоял круглый стол, рассчитанный примерно человек на двадцать. Покрыт он был бордовой бархатной скатертью, свисавшей до пола. Подозреваю, что бархат этот был ровесником самой экзаменаторши. Не представляете, как это было удобно для таких шалопаев, как мы: положить учебник на колени и умильно глядя в добрые глаза милой профессорши, списывать все эти истории про греческие войны, древнюю Спарту, про философские теории и еще про разные исторические события, о которых я уже и не помню. Колобова была чуть-чуть глуховата, поэтому на экзамене стоял, похожий на тихий шорох морских волн, шепот вопросов к ближним и дальним соседям.
Никто и никогда не получал «неуд» у легендарной подруги русского поэта. Даже, если студент не мог из-за своей лени списать ответы на экзаменационные вопросы, она, глядя добрыми глазами на идиота, спрашивала: «Вспомните, пожалуйста, голубчик, между кем и кем были греко-персидские войны?». Можно было только сказать «Да!», подробностей уже никто не ждал. И студент за такой блестящий ответ получал «удовлетворительно».
Её все любили. А вы бы не любили такого экзаменатора? Жаль, что она ушла в мир иной через несколько лет, когда мы учились на последних курсах университета. Следующие после нас студенты уже не могли похвастаться знакомством с волшебной дамой из другой эпохи.
Была еще одна легенда – профессор Окунь. Не помню ни имени, ни отчества. В памяти остались только лекции по истории России (имеется ввиду дореволюционной, то есть тогда, когда управляли нашей страной цари). Это был не лектор, а актер. Причем с потрясающим талантом. На его лекции приходили студенты с других курсов и факультетов. Я запомнила историю про Павла.
- Представьте – ночь. Горят только факелы на стенах Михайловского замка. Павел не спит. На душе у него тревожно. Он слышит перекличку часовых. Внизу раздается шум.
- Что это? Почему так громко стучат сапоги на лестнице замка? Павел прислушивается. Ему страшно. Он подбегает к окну ….
Профессор широко разводит руки. Глаза его зажигаются каким-то мистическим светом. Он понижает голос. История с убийством Павла разыгрывается по всем правилам сценического искусства. Невольно открываешь рот, руки холодеют, ждешь с ужасом страшной развязки. И вот она!
- Павел спрятался за портъеру. Он весь дрожит. Он всё еще надеется, что это какая-то ошибка. Что эти пьяные люди, которых до сегодняшнего дня он считал своими близкими, своими преданными соратниками, которым он доверял, как ни кому больше, что вот сейчас они рассмеются и признаются в своей шутке. Но они не шутят. Они сбивают Павла с ног. Они тащат его по комнате. Кричат и ругаются. Им самим страшно. Но отступать некуда. Кто-то наносит ему удар в висок тяжелой табакеркой…
Профессор тяжело дышит. Ему трудно пересказывать эту ужасную сцену. Он подходит к окну, молча смотрит на улицу. Пытается успокоиться.
Мы тоже молчим и едва переводим дыхание. В аудитории – тяжелая тишина. Все смотрят на него, как на трагического греческого актера. Кажется, сейчас он возденет руки к небу и произнесет что-нибудь чисто театральное.
Занавес.
Окунь собирает портфель и уходит.
Аплодисментов нет, потому что это не принято. Но все под впечатлением.
К сожалению, и Окунь долго не задержался у нас. На будущий год знаменитый профессор умер от инфаркта. Сами можете догадаться почему.
…
В остальном наши занятия ничем особенно не примечательны. Нам преподают кроме всяких историй еще и латынь, греческий, французский (о, как защемило в сердце, когда нам предложили изучать еще и французский).
Немецкий, который я учила в школе преследовал меня еще два года. Потом и он затих.
Остался только болгарский.
Милая, бесконечно терпеливая, всегда с нежной улыбкой, - вот такая нам досталась преподавательница. Нас было мало, поэтому можно было разговаривать без спешки с каждой студенткой. Диалоги, переводы, объяснения, домашние задания. Разрешалось подсматривать в учебник. На контрольных она ни разу (!) не прикрикнула на нас, не сделала нам ни одного замечания. Наоборот спешила на помощь, как Чип и Дейл.
Видя такую самоотверженность, мы решили еще и на следующий год продлить наши занятия. Потом еще на год. И так проучились вместе с Зоечкой четыре замечательных года.
К концу пятого курса я уже сносно могла разговаривать на болгарском. Даже набралась наглости,пошла и записалась в переводчики в группу болгарских туристов, мечтавших посмотреть мою необъятную Родину. Но об этом я уже написала захватывающий полу-детектив «Шишчета на скара». Повторяться не буду.
Кто еще остался в памяти у меня за долгие годы учебы?
Конечно же наш преподаватель – полонист (т.е. «ученый-поляковед») Владимир Александрович Якубский. Высокий, хромой, с толстой палкой в руках. С огромными, но очень красивыми руками, седой, с негромким голосом. Какие еще черты его внешности мне запомнились? Он был Большой. Особенно для меня. Я едва доходила ему до груди.
Когда мы уже закончили университет, в одной из центральных газет я прочитала статью про Якубского, как во время войны он совершил геройский подвиг. Но награду не успел получить, потому что из-за тяжелого ранения в ногу был отправлен в госпиталь. И вот спустя много лет «Награда нашла героя». Так мне стала понятна его хромота.
Я позвонила девчонкам, и мы сочинили большую прочувственную телеграмму с поздравлениями. И подписались: «Ваши болгарки». Я думаю, ему было это приятно, всё-таки он потратил на нас немало своих нервов и времени. И потом несмотря на напускную строгость, мне кажется, он нас любил. Потому что мы были смешные, наивные дурочки.. По меньшей мере на первых курсах. Во всяком случае, я-то точно. И мы были в общем прилежными. Учились неплохо. Особенно Танька. Несмотря на разгульную жизнь, память у неё была феноменальной. Она могла перед экзаменом просто прочитать несколько страниц, прищелкнуть пальцами, войти с суровым видом, взять билет и ответить всё точно, как в учебнике. Экзаменаторы сами были в шоке. Но ниже четверки она не получала.
Не знаю есть ли такие студенты, которые ходили бы на лекции с открытым от радости ртом. Были ли вообще такие идеальные ребята, которые не пропустили бы ни одной лекции и семинара?
Мы тоже не отличались дисциплиной. Такова молодость, что с этим поделаешь? Однако к экзаменам вдруг становилось понятно, что пропуски могут плохо отразиться на оценках. Я дрожала. Любаша бледнела и зубрила. Наташка смотрела невидящим взглядом в учебник. Одна Танька была спокойна, как сфинкс. Просто хотелось убить её за это дурацкое спокойствие и за идиотские шутки по поводу нашего мандража.
Так мы неспешно докатились до шестого курса.
...А что было дальше, узнаете из третьей серии (ха ха ха)