Аппендицит Души

Аппендицит Души.
История одного выздоровления.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Эпиграф:

Не спеши осуждать,
ведь каждый живёт - как может...
и если умеешь прощать,
то
возле иль на кресте,
но Бог и тебе поможет.
                Автор

Глава первая
НАЧАЛО

Угасающий, но, всё ещё из года в год непредсказуемо буйный август, отсчитывал свои последние дни лета 2007 года, когда в Москве происходили события, о которых пойдет речь в этом рассказе.
Было уже слегка за полночь, где-то около двух часов нового дня. По больничному коридору, безлюдному, тускло освещённому и потому мистически мрачному, люди в медицинских халатах устало катили носилки с больным, возвращая его в палату после успешно проведённой медицинской операции.
Больной - это Егор, который ещё вчера, будучи полон сил и здоровья говорил своей жене: “Август, слава богу, заканчивается и ничего плохого, как в прошлые годы, не произошло. Осталось всего несколько дней, хорошо бы прожить их без всяких потерь и недоразумений”.
И вот теперь, голый, лежа на носилках под одной тоненькой, пожелтевшей от стирок простынёй, он пытается сфокусировать свои мысли на событиях текущего момента, но уже ослабевающий наркоз всё ещё здорово рассеивает его сознание.
Когда человеку плохо или хорошо его душа обязательно взволнована и обращается к виртуальным образам, музыкальным или художественным. Похоже, что Егору, скорее всего, было и хорошо и плохо одновременно, так как его душа сейчас была этим уравновешена, она была равнодушна. Ко всему. И её ничего не смущало, почти ничего.
“В подобные минуты”, – вдруг подумал Егор, глядя на возникающие на стенах уродливо-смешные тени, - “возможно, у кого-то в голове звучит любимая музыка, или появляется желание оказаться на берегу тёплого моря, или ещё чего. А мне вот, почему-то, ничего не хочется. Ничего не хочется. Совсем. Хотя…”.
Тут Егор хотел было вспомнить причину своего “хотя”, но не смог.  Так как именно здесь носилки резко повернули, изменив своё направление движения на 90 градусов, и оказались перед палатой, в которую ещё совсем недавно, примерно пару часов назад, вошёл озадаченный предстоящей операцией Егор. Носилки подкатили к его кровати и несколько пар крепких рук попытались бережно, как показалось сонному и одурманенному наркозом Егору, забросить его на своё место.
- Осторожно! – зашипели где-то в ногах, которых Егор всё равно не чувствовал аж до самой своей груди.
“В смы-сле?” – заторможено подумал Егор.
- Надо немного потерпеть! – потребовал кто-то, наверное старший.
“Ко-му?” – его ответная мысль была почти мгновенной.
И как бы в ответ на его мысленный вопрос прозвучало почти русское:
- И раз!
Общие усилия увенчались успехом.
- Ну и туша!
“Э-то я у-ж-е се-год-ня слы-шал. Ни-чё, по-ху-дею, у  ме-ня те-перь всё спе-ре-ди ”, - мысленно отреагировал Егор, оказавшись на кровати.
Такие же заботливые, но уже женские руки, укрыли Егора мягким тёплым одеялом, предусмотрительно поставили под кровать сосуд для малой нужды, погасили в палате лишний свет. Не хватало только поцелуя в щёчку, чтобы больной чувствовал себя как дома. Всё это как бы предполагало в дальнейшем радостное и лёгкое времяпровождение Егора в больнице.
Всё было почти так. Но как обычно испокон веку бывает на Руси, это “почти” – на 50 % только желаемое, а не действительное. Как бывает на самом деле, знает каждый, кому приходилось сталкиваться с почти (именно “почти”) бесплатным, а потому “бескомпромиссным” медицинским обслуживанием. А выше сказанное просто характеризует Егора как вполне неадекватную в тот момент, но вполне романтическую натуру идеалиста, не более того.
Егор, очутившись на своей кровати, хотел было расслабиться и заснуть, однако тут же негромкий, но настойчивый голос анестезиолога вернул его к действительности.
- Вы меня слышите?
Егор открыл глаза и, посмотрев на него, ответил, пытаясь изобразить вменяемого и благодарного пациента.
- Да.
- Не забудьте, что вам завтра надо лежать и ни в коем случае не подниматься, всего один день, иначе потом будут сильные головные боли. Хорошо?
- Да.
Все ушли. За окном шумел ночной город. Больничный комплекс продолжал бодрствовать, ожидая новых пациентов. Этажи медленно погружались в сон. Соседи Егора по палате приглушёнными голосами обсуждали между собой что-то, чего он даже и не пытался понять.  Засыпая, Егор снова почувствовал, будто его душа пригвождена к какому-то недавнему событию и что именно это событие, только оно одно интересует его сейчас, что-то по своей значимости явно превышающее даже удаление какого-то там аппендикса. Но вот какое именно событие - Егор не мог вспомнить. А если честно, то у него просто на это не было сил ни душевных, ни физических. Поэтому Егор безвольно заснул прямо на этом этапе вспоминания, но зато его мысль устремилась к истине, затерявшись где-то в закоулках его цепкой доселе памяти.

Глава вторая
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ (понедельник)

Как правило, любим мы людей с врождёнными качествами благородного человека, но ещё и уважаем, очень уважаем тех, кто этих высоких качеств достиг, добился, завоевал в нелёгкой схватке с пороками, гнездящимися в излучинах каждой человеческой души. Убить эти пороки нельзя, но вот заставить их замолчать, знать своё место, быть на пользу человеку – их хозяину, это дорогого стоит!
Накануне, за семь часов до операции, Егор после работы возвращался домой с острым приступом не понятно чего, а точнее - огромной, тупой болью во всём животе с периодически острыми резями. Ощущение было такое, что будто до этого его били по животу и солнечному сплетению. Усилием воли, то есть внутренней молитвой, он пытался отвлечь себя от боли, но на сей раз это давалось ему с трудом. На его счастье в вагоне метро появилась спутница, его коллега по работе. Они сели рядом и он, глядя на её очень даже симпатичную улыбку, увлекательно рассказывал ей о чём-то, в пути невольно забывая о своем полуобморочном состоянии. Это было его спасением. И это помогло добраться Егору до вокзала, где уже ждал его сын. Наверное впервые в жизни Егор, почувствовав опасность со стороны возникшей болезни, позволил себе положиться не на себя самого и попросить помощь со стороны. Сегодня это были вторые руки Судьбы, и они должны были довести его до дома.
Тем временем, проходя по зданию вокзала, глядя на неопрятных, распущенных в теле и в слове убогих людей, Егор испытывал жуткое нездоровое раздражение. Хотя Егор спокойно относился даже к бомжам, понимая их трагическую судьбу, но вот не мог он понять нормальных, казалось бы, людей, имеющих семью, дом, работу, считающих себя частью пусть даже не вполне цивильного, но общества. И в то же время своим распущенным видом и поведением плюющих на все возможные нормы уважения к окружающим.
“О, эти беременные мужики с огромными круглыми тугими животами.  А кто нибудь замечал, какими широченными мужественными шагами ходят нынче стройные и милые, озадаченные собственной привлекательностью девушки? О, эти, начинающие жиреть вместе с потерей невинности по пьянке самодовольные юноши, отрыгивающие после нескольких глотков пива "волшебные ароматы" своего желудка на окружающих их пассажиров в вагоне метро или электрички. О, эти мужеподобные тётки “неопределённого” возраста с обритыми затылками и с жирно обведёнными чёрной тушью, как у ПТУшниц, глазами самок. Может это просто знак какой для своих, готовых к быстрой случке? ” – недоумевал Егор.
Всего этого и подобного этому никак не мог понять и принять Егор.
“Ну почему видящим  всё это много стыднее, чем самим обладателям всех этих “достоинств”, –  мысленно задавал он себе вопрос после встречи с такими персонажами.
И сам себе отвечал, что пока не наступит время, когда в обществе людей не появится возможность открыто и без последствий говорить дураку -  что он дурно воспитан, вульгарному - что он безвкусно выглядит, бездарности - что кроме красивой попки, пухлых губ и кучи ворованных денег ещё нужен талант, а хаму - ничего не отвечать, так как он просто  *удак, в общем, пока люди не научатся честно называть не вещи, а характеры своими именами, то мало что изменится в этом мире.
Это одно из множества субъективных человеческих мнений Егора остаётся прямо противоположным взгляду тех, кем собственно он возмущался, так как люди, к счастью для них, но к несчастию окружающих, не замечают своего духовного и душевного уродства, своей нелепости. Иначе жить им было бы на земле просто невыносимо. А потому простим Егору его агрессивное настроение, так как недуги души всегда обостряются во время болезни тела.
В поисках своей электрички Егор боялся опоздать к отправлению, так как пришлось бы ждать следующую, а его силы были уже на исходе. Только внутренние размышления спасительно отвлекали его от волнообразных приступов боли.
“Люди постоянно скрывают правду друг от друга, а зря. Мир был бы намного краше. Правда, чаще это похоже на приговор человеку, а не хотелось бы быть судьёй, это неблагодарное занятие, ибо “не суди, да не судим будешь”, так говорят на Руси”,  - продолжал Егор свои размышления, едва поспевая за сыном.
Он давно уже с ужасом признавался себе, а иногда и близким, что, глядя на поступки людей, перестал любить и уважать большую часть человечества как часть совершенной природы. Это не касалось отдельных личностей, которыми в первую очередь были члены его семьи, родственники, кое-кто из близких друзей и знакомых, а также несколько великих людей из прошлых веков.
Такое его отношение к массе людей очень тяготило Егора, было камнем преткновения, так как противоречило его вере. Егор верил и верит Всевышнему, Его слову, Его заповеди, Его мудрости и Его справедливости. Но ошибка Егора состояла в том, что в данном случае он оценивал человека лишь с внешней стороны, не предполагая, что даже в без образной форме жизни может быть крупица светлого и святого Единого Творца.
И этот Творец, глядя на искренние переживания Егора, видимо решил преподнести  ему  первый урок в том, что человек не может знать, от кого именно получит он необходимую помощь в самую страшную и мучительную для него минуту, а потому: ”Не спеши осуждать, ведь каждый живёт - как может. И если умеешь прощать, то возле иль на кресте, но бог и тебе поможет”.

Глава третья
В ЭЛЕКТРИЧКЕ

Слава богу, на электричку они успели, правда, пришлось немного пробежаться, вернее, потрусить ногами по асфальту с чуть большей интенсивностью, но и это можно было бы назвать подвигом для Егора. Сын, похоже, дюже волновался за состояние отца, переживал, но внешне старался не подавать виду, только его предусмотрительность в поступках выдавала его искреннюю заботу и участие.
В вагоне, как назло не было ни одного свободного места. Егору не хватало воздуха, уже начинала кружиться голова и сначала он хотел вернутся в тамбур, но курящие там существа, которых Егор ненавидел сейчас ещё больше чем раньше всё человечество, не позволили ему этого, иначе его стошнило бы прямо там. Они остались в вагоне, у двери в тамбур. Егор прислонился спиной к косяку и стал бесцельно рассматривать людей. Вагон явно штормило – в движении его трясло и качало из стороны в сторону, тошнота периодически подкатывала к горлу.
- Если что, - прошептал он сыну, - я метнусь туда.
Он глазами показал на площадку между вагонами.
- Ты тогда подержи дверь, хорошо?
Сын с ужасом посмотрел него. Наверное, представил себе эту картину, вот - блюющий отец, а вот - он, на глазах у почтенной публики грудью заслоняющий выход из тамбура, однако ничего не сказал, видно знал, что всё обойдётся.
В далёкой юности Егора также рвало пару раз не по причине перебора спиртного, то была Мигрень. И вот сегодняшнее испытание – пытание – просто пытка какая-то.
“Это уже серьёзно”, – подумал Егор.
“Добраться б до дома уж как нибудь. И всем уютно сидящим здесь нет никакого до меня дела”, – заключил он с большим сожалением.
Тут его блуждающий взгляд невольно упал на женские ноги в колготках в крупную сеточку. Они принадлежали молодой симпатичной женщине лет этак….  Впрочем, не важно, просто её место было ближайшее к нему.
“Интересно, если я скажу ей прямо, мол, сударыня, мне плохо, у меня приступ, тошнит меня и мутит, не уступите болезному место? Какой же будет её реакция?” – продолжал размышлять Егор, но тут их взгляды на мгновение пересеклись, и он понял, что даже свежеиспечённый труп не мог бы претендовать на место этой дамы.
“Мигера” – мелькнуло в голове у Егора.
Напротив “мигеры” сидели две вроде бы молодые женщины, в ярких оранжево-грязных железнодорожных жакетах поверх обычной одежды. Их лица были слегка подёрнуты лёгким алкогольным румянцем и какой-то естественной для них космической опухлостью. Вместо некоторых передних и боковых зубов у них виднелись чёрные дыры, но это не мешало им лузгать семечки, да пить из бутылок пиво вперемежку с чипсами и какой-то сушеной тварью. Они громко делились друг с дружкой последними событиями своей жизни. Насколько ничего не понял из их болтовни Егор одну из них только что бросил муж и это, по её мнению, было очень несправедливо. В речи этих женщин иногда мелькала нормативная цензурная лексика, но они были так возмущены, что совсем не замечали этого. Они также не замечали того,  что уже без малого весь вагон слушает и смотрит на них с ужасом.
“Вот “карлуши” – почему-то так мысленно прозвал их Егор не способный из-за недуга на большую фантазию. Однако от одного взгляда на них, ему сделалось ещё хуже. Он посмотрел на сына, будучи убежденным, что тот тоже солидарно с ним и со всем вагоном возмущён их поведением, их видом и вааще присутствием на этой планете!
Однако сын, казалось, и не замечал их. Егор раздражённо слегка толкнул его ногой, желая показать ему глазами на инопланетянок, но вместо этого, мучимый накатившимся на него головокружением и слабостью в ногах, повернулся к двери и уперся головой в стекло. Вспоминая впоследствии этот момент, Егор не мог понять, сколько времени он так простоял. Было ощущение, что он потерял нить реальности и только чудом держался на ногах. Или может это сын поддерживал его в вертикальном положении?
И вдруг!
Вот оно это - “и вдруг!”.
Егор всегда мечтал о встрече с этим “и вдруг!”.
Сейчас оно было так кстати. Кто-то легонько потряс Егора по плечу.
- Мужчина, присядьте, вам плохо.
Никаких мыслей не родилось в этот момент в голове Егора. Всё было так, как и должно было произойти рано или поздно, ведь мир всё же не без добрых людей.
Но, обернувшись, он снова чуть не упал! Перед ним стояли они, Карлуши, эти две инопланетянки в оранжевых накидках и почти одновременно участливо обращались к ошарашенному Егору, повторяя свою просьбу.
- Мужчина, присядьте, вам плохо.
- Присядьте, вам будет полегче.
В первую секунду Егору стало от чего-то горячо в душе и стыдно, он даже хотел было отказаться от их предложения из-за вспыхнувшей гордыни. И если бы не сила его болезни (всё предусмотрел Всевышний), то и отказался бы, вот что делает с человеком  глупое высокомерие. Однако теплота, которую уловил Егор в их голосах, а главное искренность и естество – эти девушки явно не заставляли себя совершать этот милосердный поступок, взяли вверх над смущением Егора и он, не поднимая глаз, шагнул к креслам.
Присаживаясь на их место, Егор тут же ощутил присутствие давно забытых им образов из далёкого детства. Такими отзывчивыми были его мама, отец, сестра. Такими были большинство знакомых ему людей, может только по-другому выглядевших тогда. Людей того странного старшего поколения, которому в большинстве своём  кроме собственной внутренней красоты и нечем было похвастать. Та внутренняя красота, имея в своём основании потребность заботы о ком-либо, периодически проявлялась в стремление к справедливости, в готовности отдать последний кусок нуждающемуся и, не задумываясь, оказать помощь. Егор подумал, что он давно уже не встречал таких людей или просто не замечал?
“По крайней мере, мне тогда ещё мальчишке и в голову не приходило судить или оценивать старших, поэтому, наверное, и видел лучше и запомнил суть их красоты”, - подумал Егор, глядя в окно на мелькающие пейзажи, и вспомниная время, когда он, будучи  мальчишкой, ещё не задумывался о странностях этого мира.
Егор вдруг почувствовал себя очень маленьким человечком, который, самовольно присвоив статус общественного судьи, позволил себе оценивать жизнь постороннего человека, его значимость, его правду.
“Не пересудил ли я в себе и не стал ли судьёй с худыми помыслами”, - размышлял он. А Голос в его сердце продолжил:
Братия мои! Имейте веру в нашего Господа славы не взирая  на лица.
Ибо если в собрание ваше войдёт человек с золотым перстнем,
в богатой одежде, войдёт же и бедный в скудной одежде,
И вы, смотря на одетого в богатую одежду, скажете ему:
 “тебе хорошо сесть здесь”,
а бедному скажете: “ты стань там”, или “садись здесь, у ног моих”….
Послушайте, братия мои возлюбленные:
не бедных ли мира избрал Бог быть богатыми верою …?
Возвращаясь мыслью к Карлушам, Егор подумал о том, что подобные люди проявляют заботу нуждающемуся как бы мимоходом, не считая это чем-то сверхъестественным, требующим специальной моральной, психической или религиозной подготовки. Но, возможно, просто от того, что при этом интуитивно представляют себя на месте этого бедолаги. Потому что именно эта готовность к милосердному добру - и давать и принимать его, есть часть их естества. Несомненно, лучшая часть. Может даже единственно лучшая часть. Но возможно именно за эту малую толику добра и света в них и терпит Всевышний подобных людей и щадит их так, как однажды дал Он обет Аврааму.

Господь сказал:
Если я найду в городе Содоме пятьдесят праведников,
то Я ради них пощажу всё место сие.
Авраам сказал в ответ:
вот, я решился говорить Владыке,
я прах и пепел: Может быть, найдётся там сорок.
Он сказал: не сделаю ради сорока.
И сказал Авраам:
Может быть, найдётся там тридцать.
Он сказал: не сделаю, если найдётся там тридцать.
Авраам сказал:
Может быть, найдётся там двадцать?
Он сказал: не истреблю ради двадцати.
Авраам сказал:
да не прогневается Владыка,
что я скажу ещё однажды:
может быть, найдётся там десять?
Он сказал: не истреблю ради десяти.

Что-то отделилось от души Егора и упало в бесконечную глубину незримой бурлящей бездны его разума. Что именно он не мог сразу понять - слишком плохо физически и одновременно хорошо душевно было ему в тот момент.
Однако потрясающе убедительным по простоте и силе был этот урок, из которого он понял, что пока в человеке живёт даже малая толика божьего света, проявляющегося во внешний мир через  милосердные  поступки, верность близким, сострадание окружающим, то Всевышний Творец будет щадить такого человека. Будет терпеть его, пока не погибнет надежда и не погаснет в том человеке этот спасительный свет.
Так нехитро Всевышний удалил из души Егора ненужный атавизм - аппендицит души, мешавший ему нормально смотреть на мир и людей.
Тем временем, остальные пассажиры в вагоне занимались своими делами, не замечая того, что происходит вокруг. А кое-кто обрадовался, так как эти подруги, уступив Егору место, вышли в тамбур и там продолжали свой путь.
“Наверное, думают, что я притворяюсь” - переживал Егор о близ сидящих соседях. Не привык он быть немощным на посторонних людях, потому и с работы сегодня не отпросился, хотя было ему очень плохо.
Так в размышлениях о собственной житейской слепоте Егор подъехал к своей станции. Выходя из тамбура вагона на улицу, он обратился к Карлушам.
- Дай бог вам здоровья, родные.
Они почему-то смутились.
- Ой, да что вы, не за что.
Егор, поддерживаемый сыном за локоть, слегка покачиваясь от лёгкого головокружения и слабости, шёл по перрону. Чувства захлёстывали его, и он не удержался поделиться своим переживанием с сыном, сделав вывод о том, что никогда не знаешь от кого ждать помощи в этой жизни.
Так не спеша, они подошли к дому, поднялись на лифте на третий этаж и вошли в квартиру, где их уже встречал, потягиваясь и зевая, сонный 18-летний кот Филип.

Глава четвёртая
ДОМА (всё ещё понедельник)

- Филя, встречай больного, - пытался шутить сын, закрывая дверь. Он уже готовился к “горячему” вечеру.
Далее события развивались банально быстро, как будто по заранее написанному кем-то сценарию. Егор лежал на диване с пакетом льда на животе и периодически жалобно охал от боли. Сын с телефонной трубкой в руках бегал по комнате, пытаясь совместить личную жизнь с ухаживанием за больным отцом, и консультируясь по телефону то с мамой, то своей девушкой, а то с другом Егора.
Мнения разделились – мама, в смысле супруга Егора и девушка сына были за панкреотит. Друг Егора Антон был склонен думать, что это аппендицит. Все они страстно желали помочь Егору. Только кот не участвовал в этом переполохе, так как,  по-видимому, знал, что всё закончится хорошо.
Антон был мастером-любителем диагностики на расстоянии. По телефону он не раз уже консультировал Егора и ни разу не угадал с диагнозом. Поэтому когда тот после недолгих расспросов о состоянии больного начал орать в трубку: “Срочно вызывай “скорую” у тебя, скорее всего, острая форма аппендицита. Это может плохо кончиться”, Егор почти принял решение – никакой “скорой” не вызывать. По крайней мере, до приезда жены. Успокаивало ещё то, что уже пару раз точно такие же приступы были в июне и июле, и ничего, на следующий день всё проходило, достаточно было выпить таблетку но-шпы и всю ночь беспрерывно шептать, пока не уснёшь: “Господи помилуй, спаси и сохрани”. Но сегодня что-то внутри подсказывало Егору, что четвёртого раза не будет. Как всегда его внутренний голос не ошибся.
“Скорую” вызвала жена и правильно сделала. Придя домой, она, увидев на градуснике 38и2, первым делом сунула ему в рот таблетку от температуры. А затем не стала уговаривать Егора, просто набрала 03 и стала ждать врача, попутно занимаясь привычным домашним метанием – кое-что запихнула в стиральную машинку, что-то кинула на кухонную плиту готовиться, что-то бросила в ответ больному мужу.
Оказывается времена, когда “скорую помощь” ждали долгими часами давно прошли. Врач появился минут через пятнадцать-двадцать после вызова. Но и это не удивило Егора, ему казалось, что он уже несколько часов находится на какой-то особой гипнотической орбите спокойствия, и хотя всё происходило помимо его воли, он послушно принимал неизбежное.
- Проходите, доктор, - жена открыла дверь, - не разувайтесь.
“Боже мой”, - вспыхнуло в голове у Егора, – “Этим “не разувайтесь” люди только смущают  тех, кто и не думает этого делать, придя к вам в дом. Сантехники, врачи, участковые милиционеры, хозяева сдаваемых квартир и тому подобные персонажи только спотыкаются от твоего искреннего “не разувайтесь”. Возможно, что миллионы лет назад, на заре возникновения и становления межчеловеческих отношений, где-то у входа в пещеру прозвучало впервые “БЕ-ЫА-У-АЙ-ЫСЬ”, что соответственно означало “не разувайтесь”, обращённое к волосатому, шкурному, в смысле одетому в доисторические казённые шкуры, первобытному участковому. Возможно, что именно тогда и родилась первая неприязнь между людьми?”.
- На что жалуемся? – прервал его фантазии современный доктор, который в своём отношении к гостеприимству пошёл дальше – не помыв рук, тут же присел рядом с Егором, доставая из кейса бумагу и ручку.
- Да вот живот болит….
Доктор был средних лет, среднего телосложения, среднего роста, средней упитанности. Румяные щёки выдавали в нём приверженца здорового образа жизни. Что-то, возможно массивная золотая цепь на шее, выдавало в нём вполне уверенного в себе специалиста. Доктор потратил на всё про всё минуток пять, а Егор уже собирал вещи в больницу. Откуда-то к Егору пришло лёгкое душевное раздражение, пришлось слить его на жену и сына. Не ехать же этим чувством в больницу. Правда, потом Егор мысленно раскаялся в этом, когда уже ехал в “карете” Скорой помощи. Где-то в половина одиннадцатого ночи подъехали к больничному комплексу.

Глава пятая
БОЛЬНИЦА

Ночная больница, что может быть лучше для искушённого больного. Тишина, отсутствие безумных пациентов, минимум медперсонала, и соответственно максимум здорового кислорода на кубический сантиметр.
В больнице первой Егора встретила важная, но глуховатая и подслеповатая дежурная в регистратуре. Ему пришлось по три раза дублировать ей вслух свои личные данные, которые она тщетно пыталась разглядеть через очки в паспорте и медицинском  страховом полисе Егора.
Главный человек ночной больницы, дежурный врач, такой мужичок-лесовичёк, низкий, худой, загадочный, бегло ознакомившись с отчётом врача “скорой помощи’, устало отправил Егора по кабинетам на предварительное обследование. 
Сначала был странный дежурный специалист УЗИ. Он сидел в закрытом изнутри на ключ тёмнющем кабинете, где только свет экрана маленького мониторчика и маленькая настольная лампочка пытались сделать здесь “да будет свет!”. Дверь в его кабинет открылась не сразу, Егор подумал было, что стучится не туда, но когда он уже хотел уйти, щёлкнул замок и дверь приоткрылась.
“Спал поди. Ну и что, ночь ведь”, - подумал Егор.
- Заходите, - буркнул УЗИмен, внешне очень похожий на безумного профессора из любимого фильма Егора “Назад в будущее”.
- Доброй ночи, - Егор сунул ему в руки свою карту больного и тот молча сел за свой стол.
Егор несколько минут топтался у двери, не зная, что ему делать. В руках ещё мешался этот
пакет и сумка с вещами, которые он привёз из дома.
- Раздевайтесь пока и ложитесь.
- До пояса?
Без комментариев. Что-то долго пишет, низко наклонясь над картой больного. А когда Егор, не спеша, разувшись и раздевшись до трусов, был готов принять горизонтальное положение, вдруг уточнил:
- До пояса.
        Этот сумрачный неразговорчивый человек щедро намазал Егору пузо гелем, включил прибор и начал водить какой-то штукой ему по животу, глядя в это время в монитор. С прибором в руках этот “назад в будущее” тоже источал большую профессиональную уверенность, потому как через тридцать секунд обследования скомандовал Егору:
        - Одевайтесь, - и снова за свой стол под настольную лампу.
Егор потрогал свой скользкий живот. Было неприятно. Ему это напомнило какую-то игру. Что-то похожее на пионерский лагерь где они с ребятами ночью мазали крепко спящую жертву зубной пастой, не жалея на него тюбиков, а затем слегка щекотали его щёки и лоб, чтобы он, почесавшись во сне, размазал всю пасту по своему лицу. Утром юный пыонер, бегал по лагерю с засохшей на лице пахнущей мятой боевой раскраской и воинственно искал тех, кто это мог сделать.
        - А чем вытереться? – Егор, понимал, что такой слой геля не уберёшь и пятью носовыми платками, видимо доктор был членом тайного общества гелененавистников и старался как можно скорее извести эту субстанцию на теле больного. – У вас есть, что нибудь вытереть это?
Егор увидел спасительное полотенце, над умывальником в углу кабинета.
       - Нет, у меня ничего нет, – не отрываясь от бумаг, упредил его врач.
Егор пожалел, что молча не использовал его полотенце.
       “Тогда бы он заранее всех предупреждал, что будут нужны салфетки или свой полотенец”, – подумал Егор и надел футболку на мокрое тело. - “А, будь что будет”.
В коридоре, отойдя от злополучного кабинета, он присел на табурет и из любопытства пробежал глазами по отмеченным там врачом позициям. В основном везде была указана “норма”, что не могло не обрадовать Егора.
       “В общем, подтверждение тому, что карта больного с результатом моего обследования была заполнена этим психом ещё до того, как я лёг на кушетку, налицо”, – предположил Егор
       Потом Егор успешно сфоткал на больничную память свою грудную клетку в рентген кабинете, сдал кровь из пальца и со всеми полученными результатами снова попал в руки главного дежурного врача больницы.
       - Раздевайтесь по пояс, ложитесь на кушетку, - впервые за вечер Егор услышал в больнице предметную речь.
       - Скажите, - спросил с надеждой Егор, уже лёжа, - а обязательно ложиться в больницу?
       Егор всё ещё наивно думал, что причина его боли поджелудочная, как-то с самого начала все говорили об этом, опять же и врач скорой помощи предположил в первую очередь именно этот диагноз.
       - Обязательно.
       - А может быть, я дома лекарства попью?
       Доктор молча встал из-за стола, помыл руки, и, вытерев их насухо полотенцем, подошёл к Егору.
- Так болит?
- Болит.
- А так есть боль?
- Есть, но не острая.
После нескольких манипуляций, сопровождавшихся вопросами и ответами, доктор, сев за стол, стал что-то записывать в карте Егора.
- Так может, я дома лекарства попью?
- Молодой человек, - быстро ответил врач, хотя он был пусть не на много, но моложе Егора, - какой дома, сейчас оперировать вас будем, причём срочно.
- Что, аппендицит?
- Да. И кто их научил диагнозы ставить? – последнее явно относилось к врачу “скорой”.
В кабинет зашла медсестра, и доктор дал ей указание готовить Егора к операции. Стало понятно, что она неотвратима.
- Странно, - сказал Егор, как ему показалось бодрым голосом. - У меня прошли все боли.
Доктор никак не отреагировал и продолжал записывать. Егор для убедительности похлопал себя по животу, повторив с надеждой:
- Не болит уже.
- Пойдёмте уже. Вещи не забудьте. – Медсестра по-родственному взяла его под руку, и они направились к лифту.
Егор не мог поверить, что это всё же произошло.
- Ну вот, ждал-ждал этого всю жизнь, боялся-боялся, а оно вот как неожиданно пришло.
- А не надо ждать. Чего ждешь или боишься, то к тебе и приходит рано или поздно.
- А как вы думаете, надо домой звонить, сказать про операцию?
- Как хотите.
- Ну, вот жену надо предупредить? Я вас как женщину спрашиваю? – от волнения Егор начал “лепить горбатого”. Мысли путались в его голове.
Сестра, улыбнувшись, посмотрела на него:
- Да чего беспокоить то людей. Операция не опасная, скоро само всё кончиться.
После этих слов Егор успокоился. Он понял, что это были третьи руки за день, заботливо ведущие его через сегодняшние испытания.
“Всевышний на двух не останавливается, “бог любит троицу”, - подумал он и взглянул на часы мобильного телефона. Было около одиннадцати часов, когда они добрались до нужного этажа, вышли из лифта и подошли к приёмной сестре на ресепшн.

Глава шестая
ДО ОПЕРАЦИИ

На этаже было пустынно. Больные сладко спали или тихо болели на своих местах,  получив свою дозу успокоительного снотворного.
Приёмная медсестра на этаже, заполнив бланки,  дала Егору что-то подписать и, уловив  его замешательство, пояснила:
- Это что вы ознакомлены и согласны с правилами режима отделения.
- Понятно. -  Егор уже два раза, не глядя, подписывал сегодня какие-то листочки, изменяя этим своему правилу, то есть - не подписывать документ, не ознакомившись с его содержанием.
- Не пить, не курить, с девочками не дружить, - шутливо дополнила она, не доверяя его понятливости.
- Не пить, не курить, это - я “за”. А вот девушек вычеркните, не обещаю.
Розовощёкая, уже слегка округлевшая телом медсестра, чертами лица и своей сонной невозмутимостью схожая с мультяшной совой, томно поглядев на Егора, подвела черту их словесному стриптизу.
- Сергеев – почти по слогам и пауза. - Идите в…, - снова пауза, - … 505 палату.
Пока Егор думал, спросить ее, нет ли у них платных приличных покоев, она сунула ему в руки баночку.
- Да, возьмите вот, утром сдадите на анализ.
“Торг здесь будет не уместен”, - решил Егор и с баночкой для мочи в одной руке, пакетом с вещами в другой и бэком на плече, он обречённо направился искать свою палату.
- Выбирайте кровать, готовьтесь к операции, - послышалось за его спиной.
Егор по ходу отметил про себя что-то общее в этой самоуверенной холёности и розовощёкости между приёмной медсестрой отделения и врачом “скорой помощи”. Да только у последнего, в отличие от этой Совы, в поведении не было ни капли брезгливости.
Палата оказалась совсем рядом, потому Егор, оказавшись у двери, не успел даже подумать, что его там ждёт. А войдя туда, ему хватило двух секунд, чтобы выбрать себе место.
Сразу слева от двери лежал на боку совершенно голый паренёк весь опутанный какими-то прозрачными трубками и жалобно стонал. Затем пустая кровать и снова больной,  очень седой пожилой человек спал на боку, повернувшись к большому, на всю стену окну без штор и занавесок.
Сразу справа от двери поверх одеяла в одежде тихо лежал ара лет тридцати. Далее пустая кровать и снова пациент, с кроссвордом в руках под тускло горящим над ним светильником. Эти двое больных со здоровым интересом стали наблюдать, куда ляжет Егор. Егор выбрал пустую кровать между ними. Чтобы привести мысли в порядок он,  не раздеваясь, лёг на кровать и закрыл глаза.
“Так, домой звонить не буду, пусть спят спокойно” – решил он. – “Не для меня придёо-от весна, не для меня Дон разольё-отся. Там сердце девичье забъё-отся с восторго-ом чуйств не для-а меня. Стоп, не паниковать”.
Из дальнего угла периодически доносились невнятные всхлипы и гнусавая речь молодого больного с торчащей из живота трубкой, который то тихо ругал свой член, то по-дружески уговаривал его совершить процесс малой нужды. Похоже, ему было очень больно.
“Боже как он мучается”, - подумал Егор и обратился он к соседу слева:
- А что с ним?
- Аппендицит сегодня удалили, – ответил тот с кавказским акцентом.
- Давно? – Егора сейчас интересовало всё, что связанно с удалением аппендицита.
- Днём, часа в два или три.
Егор прикинул в уме, выходило где-то семь-восемь часов назад.
“Может наркоз отходит?” – с ужасом гадал он, глядя на этого мученика.
- А что, сложная операция была? – Донимал соседа Егор.
- Да не, обычная, - тот с охотой поддерживал беседу.
- А почему он не может поссать? А почему трубки из него торчат? А это что у всех так после операции? – Не унимался Егор, так как вопросы рождались у него по мере активизации его бурной фантазии.
- Не знаю. - Краткость этого ответа оказалась не только сестрой таланта соседа, но и родной тёткой нарастающего панического страха Егора.
В этот момент парнишка, оставив свои попытки пописать лёжа, решил попробовать сделать это сидя или стоя.
- Иван, - обратился он к соседу Егора справа. – Помоги подняться.
Иван с готовностью выпорхнул из-под простыни, оказавшись в спортивных шортах и бело-синей футболке с надписью “Динамо” и направился к нему, хотя тот уже сидел на краю кровати и готовился осуществить процесс, пристраивая сосуд.
Даже в том сумраке, в который была погружена ночная палата, Егор разглядел бледно-зелёный цвет лица человека с удалённым недавно аппендиксом, невольно сознавая, что ему ещё только предстоит подобная операция и возможно с такими же последствиями. Это собственно оказалось последней каплей упавшей на возбуждённую психику Егора.
“Вот это я попал. Так, а кому из знакомых удаляли аппендицит? Блин и не помню уже. Никогда и за операцию-то не считал, как выдернуть зуб. А оно вон как может быть. О, Танюше, сестрёнке моей удаляли в детстве, точно. И нечего! Или это были гланды?” – лёжа уже с закрытыми глазами, он пытался мысленно успокоить себя.
В палату вошла Сова - медсестра с ресепшна.
- Откройте живот, – сказала она, подойдя к медитирующему Егору. Он открыл глаза и, поняв, что это относится к нему, задрал низ своей футболки и приспустил брюки.
- Ниже опустите.
Егор принял решение больше не стесняться, не скромничать и оголился по максимуму, но, так и не показав ей своего достоинства.
- Сейчас я вас побрею.
Егор увидел у неё в руках коробочку с лезвиями и допотопный станок безопасной бритвы. Такой был у его отца в далёкой молодости. Первая мысль была быстро одёрнуть майку и не даваться Сове.
- У меня есть хорошее лезвие, - вспомнил он про свой “Жиллет”.
- Ничего, я своим побрею, – невозмутимо ответила Сова и начала скоблить живот Егора совершенно тупым лезвием, марку которого уже давно не выпускали, но запасы которых, как пить дать, сохранились в её кладовых ещё со времён запуска в космос первого спутника Земли.
- Блин, как консервной крышкой, - возмутился Егор, забыв, вернее не зная о том, что перед операцией лучше ни с кем не ссориться. В подобной ситуации он был впервые в жизни, хотя в больнице пару раз ему приходилось быть, но, то не в счёт: первый раз в  младшем школьном возрасте с диагнозом “ложный круп”, а второй раз на первом курсе института с диагнозом “ложная дизентерия” (это отдельная история, которую стоит послушать).
- Ничего, потерпите. –  Её ответ с ударением на второй слог, прозвучал как приговор.
Егор замолчал и снова закрыл глаза. Он вдруг ясно осознал, что это только ничего не значащее начало. Что основное действие этой пьесы ещё впереди, а потому надо начинать терпеть уже с этого момента. Такая мысль придала ему сил и надежду, что эти силы не закончатся раньше времени.
- Сестра, вы хоть ему помыльте живот, - неожиданно послышался надрывный голос из дальнего угла палаты.
- Мылить нельзя, будет стягивать потом кожу, надо на сухую.
- Сестра, а почему мне больно писать?
- Канарейкин, тебе недавно операцию сделали, чего ж ты хочешь? – в её интонации было непонятное для Егора раздражение.
- Может, мне мочевой пузырь задели во время операции?
- Может и задели.
- А можно доктора позвать? -  не унимался плохо “писающий мальчик”.
- Спи давай. Завтра на обходе будет тебе доктор, – и, закончив скоблить, обратилась к Егору. – Сходите в туалет, облегчитесь. Потом раздевайтесь догола и ложитесь на эти носилки, поедем на операцию.
Егор послушно сделал все, что от него требовалось, и стал ждать, когда за ним придут.
За ним почему-то снова пришла Сова. Согласно сложившемуся у Егора мнению о ней это было плохим знаком.

Глава седьмая
ОПЕРАЦИЯ (первые часы вторника)

Сова медленно катила носилки к лифту, общаясь с шедшей рядом с ними другой медсестрой. Егор даже не слышал о чём они говорили, в его голове, как и на душе уже было пусто, тихо, спокойно.
Ожидая вызванный лифт, Сова спросила Егора, почему-то перейдя на “ты”:
- Что, боишься?
- Нет. А чего бояться. – Егор имел ввиду “бойся, не бойся, всё что должно - произойдет”.
Но Сова гнула свою мысль.
- Сейчас там ты узнаешь все ужасы ада...

Ошарашенный словами этой сестры милосердия, Егор подумал: “Будь на моём месте человек со слабым сердцем, точно бы помер, не доехав до операционной”, и ответил ей:
- А что, за стенами этой больницы не ужасы ада?
Больше он до операции Сову не слышал, но когда подкатили к операционной, она ещё в коридоре неожиданно для Егора сдёрнула с него простынь, оставив его в чём мать родила. Правда Егор и не шелохнулся.
“Спокойствие, только спокойствие” – подумал он, вспомнив слова Карлсона.
Возможно, начал действовать укол успокоительного, который ему сделали ещё в палате. В операционной Егора попросили перелечь с носилок на операционный стол и уже там на нём, подошедшая незнакомая медсестра накрыла его, большого голого взрослого, но беспомощного сейчас мужика, простынею.
- Спасибо, - Егор стал плохо слышать собственный голос.
Пришли ассистенты врача и, нацепив на раскинутые руки Егора измерительные приборы, стали собирать необходимые данные.
Затем пришёл врач или врачи, Егор уже вяло соображал к тому времени, и сделав соответствующие указания, ушли. Но прежде, кто-то из них сообщил Егору:
- У нас есть сомнения, что у вас аппендицит. Нас смущает то, что у вас подобный  приступ уже третий. При аппендиците надо было бы оперировать после первого такого приступа. Поэтому мы предлагаем вам сделать “…скопию”, чтобы убедиться, что именно у вас там болит. Согласны?
- Согласен, - сказал он и подумал, что его опять будут мазать гелем.
- Сейчас вам сделают надрез в области пупка и в это отверстие введут прибор, позволяющий просмотреть ваши внутренние органы. Хорошо?
Назад пути у Егора уже не было, да и сил рассуждать тоже:
- Хо-ро-шо.
Подошла стройная невысокая  миленькая медсестра.
- Вы переносите новокаин?
- Вроде да, зубы, по крайней мере, лечу с ним.
Она сделала укол где-то рядом с пупком. Снова сняли показания приборов.
Егор только боялся, чтобы не начали резать до того, как он перестанет там что-либо чувствовать. Опасения были, конечно же, лишними, люди хорошо знали своё дело, но маразм Егора крепчал в прямо пропорциональной зависимости от его желания спать.
- Я не могу его проткнуть, - Егор неожиданно ясно услышал голос медсестры, и его сон как рукой сняло.
– Больной, надуйте живот, – подошла ещё одна медсестра, вроде покрепче.
- Мышцы не могу проткнуть, – звучало как оправдание.
- Напрягите пресс. Напрягите, чтобы был купол. Тужтесь.
- Тужтесь.
Егор из последних сил напряг мышцы живота и вдруг почувствовал себя роженицей.
“Щас рожу чё нибудь” – ощущения были реальные.
- Тужтесь же, – дружно скомандовали медсестры и навалились на резак.
Вдвоём им удалось проткнуть пресс Егора, и через минуту он слабо почувствовал какое-то инородное тело внутри себя.
Пришёл хирург. Все смотрели на экран монитора и тихо обсуждали увиденное.
Егору стало плохо, закружилась голова, начало подташнивать.
- Мне чёто маленько заплохело, - пробормотал он, стараясь быть услышанным.
- Дайте ему нашатыря.
Кто-то стал протирать ему виски ваткой.
“А где ж нашатырь?” – мысленно удивился он, пытаясь унюхать запах.
- Ватка с нашатырём?
- Конечно.
- Я его не чувствую, совсем!
Егор уже был готов услышать “Мы его теряем!”, как бывало в плохих фильмах, но тут всё кончилось.
Хирург сказал Егору:
- Аппендицит. Будем удалять.
Егору было уже всё равно, поэтому он промолчал.
Позвали анестезиолога и высказали ему предположение, что Егор не переносит новокаин.
- Да нет, это на эмоциональной почве. Наверное, слишком впечатлительный. – Анестезиолог попал точно в яблочко. Убедительно для коллег и Егору стало как-то спокойней.
– Сейчас я вам сделаю укол в спину, в области позвонка. Это не больно. Лягте на бок и согните колени.
Он помог Егору перевернуться на бок и тот увидел торчащую из своего живота трубку.
“Совсем как у того писуна из палаты, вот те раз”, – огорчённо подумал он, - “не обошлось значит”.
- Прижмите колени к груди, насколько это возможно.
Егор подтянул колени как мог.
- Так, хорошо.
“Чего ж хорошего... А если из дырки чё-нить вывалится?” – забеспокоился Егор. - ”Интересно было б посмотреть щас на себя со стороны”.
- Всё, ложитесь на спину, – сказал анестезиолог. Через минуту снова повторил:
- Ложитесь на спину.
”Я что, глухой?” – неуклюже переворачиваясь на спину, думал Егор. Ему казалось, что он просто осторожен и аккуратен.
От живота в ноги пошло приятное тепло. Глаза закрылись сами собой. Когда началась операция, Егор уже спал. Время для всех пролетело быстро и незаметно.

Глава восьмая
СНОВА В ПАЛАТЕ

Егор не знал, сколько длилась операция. Очнувшись от сна,  он пришёл в сознание. Странно, но снившееся казалось ему реальностью, а когда услышал вдалеке голоса врачей, это показалось ему сном.
Постепенно адекватность вернулась к нему, и он подумал: “Вот прикол, я так устал за день, что проспал всю операцию. Меня резали, а я спал. Скажу кому, так не поверят”.
Он ошибочно ориентировался на те рассказы, где люди говорили, что всё слышали и видели бодрствуя во время операции, только ничего не чувствовали под местным наркозом. Но у Егора-то была спино-мозговая блокада!
Егор слышал своим телом, как его зашивают, и снова испугался, чтобы действие наркоза не закончилось раньше времени.
“Эх, рано я проснулся, надо было чуть позже, когда бы они всё сделали”, – подумал он и сделал безрезультатную попытку снова уснуть.
- Ну и туша, – неожиданно ясно услышал он и понял, что говорилось о нём, когда  общими усилиями его перекидывали обратно с операционного стола на носилки.
Затем его покатили по коридору к лифту.
- Ну, как самочувствие? – Спросил один из сопровождавших Егора врачей, вызывая лифт.
- Спасибо, все, слава Богу, – ответил по обыкновению Егор.
- Ну, вот и хорошо, - сказал врач и вкатил Егора в лифт.
Двери закрылись и они оказались в лифте вдвоём.
- Вот и хорошо, - повторил он и добавил, - надеюсь, вы это оцените.
- Оценю. Пусть только кто нибудь скажет как.
- Да я вам и скажу. Потом.
Лифт остановился. Он вытолкал носилки из лифта в коридор, где их уже ждали.
Было уже слегка за полночь, где-то около двух. По больничному коридору, безлюдному, тускло освещённому и потому мистически мрачному люди в медицинских халатах устало катили носилки с Егором.
В палате несколько пар крепких рук попытались бережно, как показалось сонному и одурманенному наркозом Егору, забросить его на своё место.
- Осторожно! – зашипели где-то в ногах, которых Егор всё равно не чувствовал аж до самой своей груди.
“В смы-сле?” – заторможено подумал Егор.
- Надо немного потерпеть! – потребовал кто-то, наверное старший.
“Ко-му?” – его ответная мысль была почти мгновенной. И как бы в ответ на его мысленный вопрос прозвучало почти русское:
- И раз!
Общие усилия увенчались успехом.
- Ну и туша!
“Э-то я у-ж-е се-год-ня слы-шал. Ни-чё, по-ху-дею, у  ме-ня те-перь всё спе-ре-ди”, - мысленно отреагировал Егор, оказавшись на кровати.
Егор, очутившись на своей кровати, хотел было расслабиться и заснуть, однако тут же негромкий, но настойчивый голос анестезиолога вернул его к действительности.
- Вы меня слышите?
Егор открыл глаза и, посмотрев на него, ответил, пытаясь изобразить вменяемого и благодарного пациента.
- Да.
- Не забудьте, что вам завтра надо лежать и ни в коем случае не подниматься, всего один день, иначе будут головные боли. Хорошо?
- Да.
Все ушли. За окном шумел ночной город. Больничный комплекс продолжал бодрствовать, ожидая новых пациентов. Этажи медленно погружались в сон. Когда соседи Егора по палате приглушёнными голосами обсуждали что-то между собой, он уже крепко спал.

Продолжение будет