Район, в котором проживали мои героини, был одной из «черных дыр» столицы. Дома были разбросаны в порядке, не поддававшемся никакой логике. Случайно въехавший во двор автомобилист через три минуты терял ориентиры, упираясь в бесчисленные тупики сросшихся корнями хрущовок. Жители первых этажей относились к машинам с лютой неприязнью. Вдоль домов вбивались в землю причудливо изогнутые трубы. Расположение труб под сугробами знали только коренные жители, прочие же корежили дорогое железо, матерились и клялись больше не въезжать в недра проклятого района.
Жили в затерянном мире преимущественно пенсионеры и лица, не успевшие еще обзавестись более приличным жильем. Большинство квартир сдавались внаем студентам и гастарбайтерам.
Анне Спиридоновна не была ни автомобилистом, ни студенткой, ни, тем более, гастарбайтером. Она отработала 30 лет на кондитерской фабрике и жила на третьем этаже одной из хрущовок, получая свою пенсию, на которую могли существовать только жители древней Спарты. Зато ей повезло с соседями. Иван, занимавший вторую комнату, давно женился и съехал к супруге. Счета за пустовавшую комнату он оплачивал исправно. Изредка звонил и деликатно предупреждал, о том, что родственники поживут с недельку. Анна Спиридоновна поджимала и без того тонкие губы и всякий раз раздражалась, но помешать не могла. Она, было, думала сначала, что Иван, хоть и не живет, а убираться должен, но мысль о том, что он может вернуться, да еще с супругой, останавливала ее. Родственников всякий раз предупреждала, чтобы поздно не возвращались, не шумели и по ее половикам в обуви не ходили. Квартиру она давно уже считала своей, запертая дверь соседской комнаты была закрыта занавеской, так, что комнаты, как бы и не было вовсе. Ремонт в квартире Анна Спиридоновна выбила у начальника ЖЭКа, знавшего, что лучше прислать к "вреднючей Спиридоновне", как звали старушку соседи, маляров, чем потом слушать о «геене огненной». Хоть и был он атеистом, но в душе чувствовал справедливость обвинений, а где-то еще глубже, куда и сам старался не заглядывать, побаивался «геены». Много всякого было на нем, может, за старуху зачтется.
По окончании ремонта, Спиридоновна радовалась чистоте и новыми силами гонялась за каждой пылинкой. Жизнь свою она не считала скучной и однообразной. Поездки на дальние рынки, где продукты были дешевле, стирка, уборка, просмотр и неодобрение новостей со всего света заполняли дни целиком. Ложась спать, она обыкновенно думала о делах на завтра. Исправно молилась и ходила в церковь. Подруг растеряла еще по молодости, когда все повыскакивали замуж в деревне, а она уехала в столицу и устроилась на работу, и комнату эту стребовала, когда положено. Все, что ей было положено, Анна Спиридоновна знала, поэтому и проживала в своей комнате с батареей отопления, помня, как в детстве приходилось запасать дрова на зиму. Воздух, конечно, не тот, что в деревне, троллейбус гремит под окном. Зато на подоконнике герань, как салют, полыхает. Занавеска белая, в снежинках, славно колышется на ветру. Даже выйдя на пенсию, вставала Анна Спиридоновна по деревенской привычке рано, умывалась, расчесывала и заплетала косицу, становившуюся с каждым годом все тоньше и бесцветней. Выбрав из накрахмаленных платков самый белый на сегодня, она принималась за дела.
Все переменилось в один день. С утра долго не рассветало, зимние тучи сыпали вниз снег, а он не долетал до земли и таял в воздухе, делая его тяжелым и влажным, как выстиранное белье. Молоко было не таким, как обычно, а с каким-то привкусом. Анна Спиридоновна вылила его в миску и размышляла: прокипятить, или оставить на творог? В дверь позвонили. Приехал Иван, а с ним какая-то большая и несуразная женщина с выпученными глазами и низким подбородком, переходившим в шею. Иван объяснил, что дочь его вышла замуж. Несуразная оказалась мужниной теткой, уступившей молодым свою квартиру.
-Стало быть, здесь проживать будет? – переспросила недовольно Анна Спиридоновна.
Выяснилось, что будет проживать. Мгновенно сообразив, что одна старуха лучше молодой семьи, у которой того гляди дети появятся, она кисло улыбнулась:
-Милости просим…
Пока Иван расспрашивал о здоровье и показывал фотографии со свадьбы дочери, Спиридоновна, думала про себя, о том, что приболели ей эти новости, и прислушивалась к шуму в подъезде. Грузчики внесли пианино. Несуразная трубным голосом умоляла не повредить «инструмент». «Вот «инструмента» мне как раз и не хватало, будет здесь громыхать», - подумала Спиридоновна и окончательно сникла. Она закрылась у себя, обдумывая неожиданный переворот в своей жизни. Из-за двери потянуло неприятным запахом табака. Спиридоновна поспешила на запах, неслышно ступая в мягких тапочках. Она не любила, когда шлепали по полу обувью. Несуразная сидела на кухне у приоткрытого окна и курила.
-Что? Что это Вы… - Спиридоновна даже слов не могла подобрать от возмущения.
-Меня зовут Софья Петровна, - протрубила Несуразная, - если Вам неприятно, я могу курить у себя.
-Квартира не для курения. В подъезде будьте любезны.
-Может, и не для курения, но, если я буду через каждые полчаса дверью хлопать, Вам тоже не понравится, - озорно улыбнувшись, - заметила Софья Петровна.
«Ты такая же Петровна, как я Абрамовна», - подумала про себя Спиридоновна, - свалилась жидовня на мою голову…»
Софья Петровна, как будто читая ее мысли, улыбалась.
-А не попить ли нам чайку? - предложила она, раскрывая непонятного цвета хозяйственную сумку. Из сумки был извлечен кусок колбасы, кекс с изюмом, сахар и хлеб.
«Что делать? Что делать?» - колотилось в мозгу у Спиридоновны. Конец прежней жизни был ужасным, как чайник грязно-зеленого цвета, в который Софья Петровна уже наливала воду. Заглянув мельком в буро-коричневые недра чайника, Спиридоновна ужаснулась еще больше.
-Из моего попьем, - процедила она, отодвигая новую соседку от раковины.
-Спасибо, что-то я устала с этим переездом… Сил нет.
«На тебе пахать надо, грязи понатащила в дом», - подумала про себя Спиридоновна.
Чай новые соседки пили, обмениваясь редкими фразами, повисавшими в воздухе и мучительно болтавшимися там в ожидании продолжения разговора. Софья Петровна то и дело заходилась кашлем, при этом в груди ее что-то неприятно клокотала и булькало.
- Операцию на щитовидке неудачно сделали, - объяснила она.
-Курили бы поменьше, глядишь, и кашель прошел, - прикидывая, сколько шерсти пошло на необъятную кофту соседки, заметила Спиридоновна.
-Этот жакет вязала Риточка, - тихо протрубила Софья Петровна.
«Хоть Риточка, хоть Манечка, а корова ты и есть корова, курилка вонючая» - подумала про себя Спиридоновна. Она всегда плевалась в сторону курящих на улице девиц, но, чтобы женщина в возрасте дымила, как паровоз, даже представить не могла.
На следующий день Спиридоновна объясняла новой соседке, сколько и когда нужно платить по жировкам. Соседка оказалась особой сообразительной.
«Умную из себя корчит», - подумала Спиридоновна, собираясь на рынок. По дороге в голову ей пришла мысль, что неплохо бы разделить конфорки на плите и полочки в ванной. На рынке Спиридоновна провела полдня. Она долго и придирчиво выбирала овощи, терла, скребла свеклу, нюхала морковь, доводя до изнеможения торговцев. Провести ее было невозможно. В троллейбусе она ласково ощупывала сквозь пакет круглые, как мячики свеклы и любовалась одинакового размера картошкой. Прикидывая, сколько соседка тратит на курево, качала головой, не забывая креститься на проплывавшие за окном купола храмов. Дома вымыла парочку самых красивых свеколок и поставила варить. В кухне стоял приятный запах печеного. Из комнаты соседки доносилась тихая музыка. «Ежели потихоньку, то пусть себе играет», - подумала Спиридоновна, прислушиваясь к звукам из соседской комнаты. Звуки были быстрые, как ручеек и немного печальные. Музыка оборвалась и в кухне появилась Софья Петровна с неизменной сигаретой в зубах.
-Угощайтесь, Я гречку сварила и оладьи испекла, - она приоткрыла крышки на чугунке и сковородке. Аппетитные оладьи отливали масляными бочками. А свекла когда еще сварится… Спиридоновна не стала кочевряжиться и присела к столу.
-Родственники есть у Вас? - прихлебывая чай, спросила она соседку.
-Большинство уехали. В Москве никого не осталось, кроме племянника.
-В Израиль? А Вы что же не поехали?
Софья Петровна потянулась за сигаретой: - Мне ехать некуда. Все мои здесь. Супруг Борис Маркович и дочь. На одном кладбище похоронены.
-Дочь похоронила? Как же? Болела?
-Нет, не болела. Она с отцом с дачи возвращалась в город. В аварию попали. За рулем пьяный парень был, молодой совсем.
Спиридоновна машинально положила вилку с оладушком на скатерть.
-Оба? – холодея спиной выдохнула она. Жирное пятно расползалось по скатерти.
-Оба, - подтвердила Софья Петровна. Хотите фотографии посмотреть? Да не плачьте, я свое уже отплакала. И уехать мне отсюда никак нельзя. Куда я от них уеду? Пойдемте в комнату.
-Вот, это мой супруг, Борис Маркович. Он был математиком. Уроки давал, работал много.
С фотографии на Спиридоновну смотрел худощавый мужчина с красивыми и добрыми глазами. Такие же глаза были и у дочери Софьи Петровны.
-Риточка училась на доктора. На второй курс перешла… Я в больнице лежала. Вот они и мотались ко мне.
-Богато вы жили? - спросила Спиридоновна и прикрыла рот рукой, устыдившись неуместного вопроса.
-Мы жили счастливо, - медленно выговаривая слова, ответила Софья Петровна, - хотите, я сыграю для Вас? Прежде я была учителем музыки. А сейчас - тремор.
-Травма? – не расслышав, переспросила Спиридоновна.
-Руки дрожат, – пояснила соседка, бережно открывая крышку пианино.
Спиридоновна слушала тревожную музыку, захватившую ее всю, сделавшую тяжелыми руки и ноги. Тонкие, невесомые звуки разрывали тревогу, превращая ее в тихую грусть. Она когда-то раньше слышала это, но тогда ей просто понравилась музыка, а сегодня Софья Петровна раскрыла ей душу и влила туда что-то теплое, очень нежное и немного грустное. Музыка стихла, еще дрожа в недрах старенького пианино. Софья Петровна так же бережно закрыла крышку инструмента.
-Это была «Лунная соната» Бетховена, не оборачиваясь, сказала она.
Спиридоновна чувствовала, что она плачет, у нее и самой слезы катились по щекам.
-Пойду я, - вытирая слезы платком, - сказала она, - Спасибо тебе, Соня. Можно тебя так называть-то?
-Можно, Анечка, - вздохнула Софья Петровна.
В этот день опять повернулась жизнь Анны Спиридоновны. Вернувшись к себе, она присела на постель и задумалась о том, что у Сони есть хоть могилка с близкими людьми. У нее нет ничего, кроме гортензий на окне. Никто не будет плакать о ней, когда придет время. А все из-за того, что всю жизнь она боялась потерять эту проклятую комнату. Даже замуж не вышла из-за этого. Испугалась, что муж оттяпает.
И сама комната и гортензии потеряли вдруг свою привлекательность. Что-то еще должно было быть в ее жизни, что-то несостоявшееся, пропущенное в суете…
Если бы Анна Спиридоновна была моложе, сегодняшнее осознание пустоты и бесполезности своей жизни, опрокинуло бы ее, захлестнув потоком горечи и разочарования. Но она была не молода, реакция на чужое горе и даже на свое притупилась, оставив в душе неприятный холод. Жизнь прожита. Сожалеть о прошлом не имеет смысла. Почему-то представился ей не сын, а внук. Румяный карапуз с пухлыми щеками, от которого пахло молоком и чем-то еще, уже забытым, детским. Нет ни сына, ни внука. Что-то неправильно работало все эти годы в механизме ее жизни. Она представила себе несуразную Соню с мужем и дочерью у моря, как на открытке. Они жили счастливо… Вот чего не хватало в ее жизни – счастья. Она сама заменила его покоем и одиночеством. Теперь поздно жалеть.
Так думала Анна Спиридоновна, сидя на постели и машинально разглаживая накрахмаленное покрывало.
Жизнь в квартире оживилась. В ней поселилось трогательная забота друг о друге, скрытая за иронией Софьи Петровны и прямотой Спиридоновны. Пенсия Софьи Петровны была почти вдвое больше соседкиной. Анна Спиридоновна не удержалась и спросила однажды про пенсию:
- Сонюшка, пенсию-то за мужа получаешь?
-Нет. Родители были репрессированы. Я в детском доме росла. Потом добрые люди к родственникам устроили. У нас очень развита взаимопомощь. Я раньше удивлялась на русских, а потом поняла, что народ большой и, в общем-то, чисто русских не осталось. Перемешалось все. От этого и беды ваши, да и наши.
Прослушав вполуха о перемешанных русских, Анна Спиридоновна сделал неожиданный вывод:
-Так тебе полагается скидка по квартплате!
-Полагается, Анечка. Я ею пользуюсь, но в той квартире, что у племянника. А эта не моя, поэтому и плачу полностью.
-Хорош племянник. Квартиру получил и скидку. Что-то я опять на то сказала…
-Все правильно. Но молодым больше нужно. Мне хватает того, что есть, чтобы дожить свою жизнь.
-Вот еще! Нас теперь двое, проживем, сколько положено.
Так и жили они вдвоем, разные, непохожие, но, странным образом, ставшие необходимыми друг другу. И на кладбище стали ходить вместе. Пока Софья Петровна курила, от волнения с трудом выдыхая воздух, Анна Спиридоновна специальной губкой протирала памятник и ограду. Потом помогала соседке вдохнуть лекарство и ждала, когда пройдет приступ.
Наступило время Великого Поста. Анна Спиридоновна похудела еще больше, но глаза ее светились счастливым огнем. Она очень любила Великий Пост и всякий раз чувствовала себя обновленной, ставшей ближе к Нему. На Пасху она вернулась домой утром. Сразу присела на ящик с картошкой в коридоре. Праздничный белый платок был развязан, его концами она утирала холодный пот со лба. Софья Петровна тоже не спала в ожидании подруги.
Вытряхивая окурки из полной пепельницы, она сердито трубила:
-Достоялась… ноги не держат!
-Сонюшка, что-то на стены так и кИдает… Уж и не знаю, дойду ли с тобой сегодня к твоим.
-Я не удивляюсь, что кИдает. Как ты вообще до дома добралась? – ворча, Софья Петровна подхватила почти невесомую подругу и повела ее в комнату.
Отлежавшись, Анна Спиридоновна пригласила соседку разговляться куличом, испеченным по особому рецепту, пасхой, студнем, сваренным накануне. Тарелка с блестящими разноцветными яйцами украшала стол.
-Аня, не ешь сразу все подряд. Не понимаю я этого вашего поста. Это нас сорок лет по пустыне водили, пока не ушло поколение рабов, а православные себя за это сорок дней голодом морят. Ни у кого столько постов нет. Все. Молчу…
-Соня, лучше не начинай. Ты умная женщина, спорить с тобой не хочу, потому, что очень люблю. Но веры моей не касайся. Христа-то вы распяли.
-Это наши еврейские разборки. Все, закрыли эту тему.
-Он Бог, Спаситель!!! – подскочила Анна Спиридоновна и охнула, согнувшись,- Ой, что-то съела я не то, живот схватило.
Через два часа Анну Спиридоновну увезла машина «Скорой помощи». Ей сделали операцию. Теперь на боку у нее пожизненно появился мешочек для отходов организма. Состояние свое она переживала очень тяжело. Природная брезгливость и любовь к чистоте не давали смириться с наличием мешочка. Она старалась есть поменьше, чтобы не позориться перед соседями по палате.
А за окном веселилась весна, в один день захватившая все оставленные зимой бастионы. Ручьи быстро протекли и скрылись, прихватив грязь талого снега. Собачьи кучи делись невесть куда под полупрозрачной весенней травой. Что-то чирикало и щебетало за окном палаты. Появившаяся на тополе листва скрыла воронье гнездо так, что уже не видно было, кто там вылупился.
Анна Спиридоновна смотрела на стену возле постели у думала о том, что она плохо покрашена и цвет неудачный, блеклый. В палату вошла Софья Петровна с авоськами в руках. Присев на стул, она долго не могла отдышаться.
-Сонюшка, не надо так часто ходить. Тебе тяжело.
-Я и не ходила бы, если бы ты кушала здесь. На воробья стала похожа. Нос торчит. Я такого славного цыпленка сварила, тебе должно понравиться…
Аромат, исходивший от бульона в термосе, заставил Анну Спиридоновну присесть. Цыпленок был съеден, и тонкие косточки его убраны в салфетку.
-Кошек покормлю на обратном пути, - тихо протрубила Софья Петровна, - все это время я очень скучаю без тебя. Чтобы хоть как-то развеяться, выхожу прогуляться и кормлю по дороге кошек или собачек. Я стала сентиментальна, Аня. У нас никогда не было в доме животных. Как ты посмотришь на то, что мы взяли бы в дом котенка? Я нашла очень славного.
-Сонюшка, от меня запах будет, никакой котенок столько не наделает. Я согласна, ты только присматривай, чтобы он обои не ободрал.
-Он совсем маленький. Ты не поверишь, Анечка, как я рада, что ты согласилась. А я буду убирать и за тобой и за котенком. Выписывайся поскорей. Доктор сказал, что ты уже можно. Ты что, стесняешься домой вернуться? – наклонившись, тихо спросила Соня, - Глупая, я за тобой буду ходить, как за сестрой. Я очень скучаю. Очень.
-Пожалуй, пора домой, - согласилась Анна Спиридоновна, - ты плохо выглядишь и дышишь тяжело. Не ходи ко мне больше, я попрошу, чтобы выписали завтра.
Софья Петровна, собрала свои авоськи и пошла к выходу. В дверях она, как всегда обернулась и помахала рукой подруге. Возле дома пришлось долго искать котенка, которого кормила уже несколько дней. Котенок был разноцветный, очень пугливый, как все уличные животные. Нашелся он в отверстии возле водостока. Он запищал, смешно растопыривая лапы, когда Софья Петровна взяла его и сунула под жакет. Там котенок затих, и вздрогнул только, когда хлопнула дверь подъезда.
-Вот и славно, - повторяла Софья Петровна, наливая ему полное блюдце молока. Котенок пил молоко, кончик его хвоста, подрагивал то ли от страха, то ли от удовольствия.
Софья Петровна закашлялась и принялась искать свое лекарство. За хлопотами она забыла купить новый флакон.
-Миша! Позовите, пожалуйста, Мишу к телефону, - охрипшим голосом просила она, - Миша! Это тетя Софа. Я забыла купить лекарство, очень прошу тебя, привези, мне самой не добраться до аптеки. Мишенька, ты прости меня, отвлекаю… Она закашлялась и положила трубку.
На следующий день племянник Софьи Петровны приехал в больницу за ее соседкой.
-Тетя Софа просила, чтобы я помог Вам, - Миша положил в багажник сумку Анны Спиридоновны и помог ей сесть поудобнее.
«Наконец-то домой», - думала по дороге Анна Спиридоновна, оглядывая незнакомые уходившие под небеса дома. Племянник Сони все время молчал, что-то странное и нехорошее было в этом молчании. Анна Спиридоновна напряглась и перестала смотреть в окно. Ей хотелось скорее попасть домой.
-Ну, вот, - произнес Миша, когда они вошли в квартиру. В кухне что-то зашебуршало, Анна Петровна радостно шагнула в сторону кухни, но оттуда выскочил котенок, выгнул спину и боком убежал назад.
Анна Спиридоновна поднесла к губам ладонь и спросила, боясь своих слов: «Соня… Ее нет больше?»
-Тетю Софу не удалось спасти. Такая нелепая смерть – забыла купить лекарство. Я приехал сразу, но было уже поздно.
-Где она?
-Ее увезли, - Миша не решался сказать, куда именно увезли Софью Петровну, - мы с женой сегодня приедем и поживем здесь. Пока Вы привыкнете, поживем.
-Не надо, - ответила Анна Спиридоновна, понимая, что никогда не привыкнет к отсутствию Сони и что из-за нее Соня забыла о лекарстве. Из-за ее глупого страха. Если бы она выписалась раньше, ничего бы не случилось. Это она оставила Соню одну и думала только о себе. Все остальные мысли, кроме этой, были ненужными и бесполезными, как и присутствие в доме Миши.
-Спасибо, Мишенька, я привыкла жить одна. Справлюсь.
Они еще поговорили о похоронах, и Миша ушел.
Анна Спиридоновна легла в постель и сразу уснула, не успев подумать обо всем хорошенько. То, что Сони не будет уже никогда, пока не укладывалось в ее сознании. Голова, разболевшаяся еще в дороге, была тяжелой, мысли медленно текли вокруг одного, главного: «Соня умерла».
Проснулась она уже поздно вечером от шума в соседней комнате. Голова по-прежнему болела, красноватый туман стоял в глазах. Не попадая ногами в тапочки, Анна Спиридоновна позвала: «Сонюшка!» и поспешила в соседнюю комнату. В пустой комнате гонял бумажку разноцветный котенок.
-Сонюшка! – продолжала звать Анна Спиридоновна, - Соня!
Она вышла на кухню и включила свет. Пачка сигарет и зажигалка, лежавшие на подоконнике, попались ей на глаза. Все было на месте.
-Сонюшка! – повторяла Анна Спиридоновна, заглядывая всюду. Было странно, что в такое позднее время Сони нет дома. Она обернулась еще раз назад, что-то оборвалось в голове и красная пелена совсем застелила ей глаза. "Теперь все по полу растечется", - успела подумать Анна Спиридоновна и увидела перед собою Соню, печально смотревшую на нее.
Доктор скорой помощи оформлял документы, сидя за столом боком к лежавшей на постели Анне Спиридоновне. Лицо ее было перекошено, только глаза реагировали на происходящее.
Миша рассказывал доктору, что Анна Спиридоновна очень дружно жила с его покойной тетей, и именно утрата подруги стала причиной ее нынешнего состояния.
- В любом случае после операции она не смогла бы сама себя обслуживать. – безразлично заметил доктор.
-Мы переедем сюда и будем за ней ухаживать.
Старушка открыла глаза, взгляд ее случайно остановился на Мише, она часто дышала, и было непонятно, понимает ли она, что происходит.
-Не беспокойтесь, - Миша дотронулся до неподвижной руки, ставшей желтой, как пергамент и такой же прозрачной, - Мы будем с Вами. Я устрою, чтобы Вы и потом были рядом с тетей Соней. Только сейчас не надо об этом думать.
Анна Спиридоновна смотрела в угол потолка, веки ее подрагивали.
-Завтра зайдет районный врач, - закончив писать, доктор, поднялся из-за стола, - Одну ее оставлять нежелательно.
Миша попытался что-то сказать, но доктор остановил его, взяв за руку Анну Спиридоновну.
-Пульса-то нет. Скончалась бабуся.