Читать пред. http://www.proza.ru/2010/02/02/1369
Подлипки, 30-годы.
Галя и брат Вадик
В Подлипках в 1937 году родился мой брат Вадик. Вадим Сергеевич Романов.
Тамара Александровна перенесла при родах эклампсию. Это трудное для восьмилетней девочки слово Галя запомнила. Еще бы! Отравление, судороги. И это толстенькое розовое личико, выглядывающее из кулечка, который принесли из родильного дома, едва не угробило маму! Галя с любопытством приглядывалась к брату. Только что она была единственным утешением, любимой Галочкой, и вдруг появилось второе утешение, которое требует внимания и днем и ночью.
Иногда, накормив и плотно запеленав, мама укладывала Вадика на свою кровать, поближе к стенке. Он спокойно спал, и мама могла сходить по делам.
Однажды она вернулась, а ребенка на кровати нет. Таинственное и непонятное исчезновение. Он лежал под кроватью, развернутый, пеленки тоже валялись под кроватью, но в стороне. Подробно эту историю я не знаю, но слышала, что это могла сделать только Шурка – наша третья соседка. Очень странная личность. «Беспутная Шурка», так говорили про нее взрослые. С нашим ребенком ничего страшного не случилось, но мама с тех пор никогда не оставляла Вадика без присмотра - или брала с собой или просила посидеть с ребенком Галочку, то есть меня. У Гали уже был опыт обращения с двойняшками Фуралевыми. Галя качала братика, тихонько поглаживая ему ресницы, чтобы он не мог хлопать глазами. И братик засыпал. Свобода!
Поздравить с новорожденным пришла красивая, всегда нарядная, пахнущая духами Галя Коберник - так запомнился мне облик и фамилия подруги мамы.
Девочка не видела гостью, кажется, с того давнего случая, когда ее мама и тетя Галя решили сходить на вечерний сеанс в кино, а Галочку оставили одну в комнате Коберник. «Ты посидишь, посмотришь книжки, только ничего не трогай, а мы скоро вернемся и принесем тебе пирожное. Не скучай», - сказал мама, упорхнув с безмятежным видом. Да, в такой красивой комнате не заскучаешь. Она совсем не похожа на ту, в которой живет девочка. Вещи, словно игрушки – пушистые, шелковые. На полу ковер. Статуэтки, флаконы, шкатулки. Не насмотришься. Однако и рассматривать уже надоело, а мамы с тетей Галей все нет и нет. Внимание девочки привлекла настольная лампа, накрытая шелковым платком. Галя приподняла уголок, заглянула под каркас абажура и, почему-то ей захотелось дотронуться до лампочки. В одно мгновенье пролетели в голове строчки стихов, которые читал ей папа: «Шаловливые ручонки, нет покою мне от вас…» - но было уже поздно. Рука сама потянулась к источнику света. Умная девочка вспомнила, что мама, когда трогает горячий утюг, сначала послюнявит палец. Так благоразумно поступила и Галя. Но почему-то сразу погас свет, а лампочка треснула, даже осколок упал. И пришлось бедной Галочке сидеть до прихода взрослых в полной темноте и, чтобы не плакать от обиды, читать про себя стихи, начало которых она так удачно вспомнила, да не воспользовалась намеком. А стихи эти были стихами А.Н. Плещеева, о чем она тогда не знала. Вот они, хотя и не полностью, а как запомнились.
Шаловливые ручонки,
Нет покою мне от вас,
Так и жди, что натворите
Вы каких-нибудь проказ.
Вот картинку изорвали,
Спичку серную зажгли,
А вчера ключи куда-то
От комода унесли.
Куклу новую купила
И сказала: «Береги»,
А гляжу - она уж мигом
Очутилась без ноги».
Так на резвые ручонки
Деток жаловалась мать;
А сама их то и дело
Принималась целовать.
Записывая сейчас эти стихи, всплыли и другие из детства моей мамы, которые так впились в память, что лишь в одном слове не уверена. Несовершенство стихов не имеет значения, ведь они из детства. Автора не смогла установить.
На Невском, близ шумного торга,
Гуляла красавица мать
С прекрасною дочкой, восторга
Которой нельзя описать.
«Какие игрушки! Вот, мама,
Барашек цветущей степи.
А вот, и гусарик. Гусара,
Гусара мне, мама, купи!».
«Какая (дурная) ты, дочка,
Для мальчика лучше, пойми,
Такая смешная игрушка.
Ты ларчик вот лучше возьми».
«Не надо, мамаша, мне ларчик,
Не нравится ларчик мне твой.
Мне мил деревянный гусарик,
Тебе же, мамаша, живой».
Наверное, Галочка и эти стихи вспомнила, сидя в потемках, а потом подумала, что ее будут ругать за разбитую лампочку и уже хотела заплакать, на всякий случай, но тут пришла мама, и за лампочку ее не ругали, а наоборот похвалили, что она не испугалась. А что пугаться. Папа давно научил ее не бояться темноты. Да что темноты - вообще не бояться.
Мне кажется, что папе хотелось иметь сына, иначе зачем воспитывать дочь, словно это мальчишка. Если Галя приходила с жалобой, что ее обидели, он говорил: «Дай сдачи, но не ходи жаловаться». Хотел, чтобы дочь была смелой. Посылал вечером домой за каким-нибудь пустяком, в неосвещенный подъезд. Едва касаясь знакомых перил, Галя взбегала на третий этаж и обратно. А чего бояться, ведь папа ждет внизу. Страх темноты у меня отсутствует с той поры.
Папа, дорогой папа, спасибо тебе! И за ледяные горки, с которых даже взрослые побаивались скатываться, за каток, на который водил меня с малых лет.
Зимой возле клуба строили высокую деревянную гору, которую заливали водой, превращая в ледяную. Забраться на горку по ступенькам и то не просто, а уж скатиться! Скатывались на фанере, санках, просто на полах пальто. Страшно, но интересно. Хочется вновь и вновь испытать страх и восторг преодоления страха.
Первые коньки - «Снегурочки». Их привязывали к валенкам веревкой, подкручивая для натяжения палочками или карандашами. И, гремя снегурками по каменным ступеням, выворачивая ноги, чтобы ступать боком, спускаюсь с нашего третьего этажа. Дальше, где - скользя, где - ковыляя, добираюсь до катка, который заливали перед «Клубзиком», ухаживали за ним: чистили снег, подливали воду для выравнивания льда. Иногда за мной приходил папа, отвязывал коньки, и тогда домой топала ногами. Однажды на катке меня толкнули, я упала, ударившись лбом. Дома папа прикладывал к шишке свинцовую примочку, приговаривая в утешение: «до свадьбы заживет».
И наступает какая-то очередная весна. И Галю охватывает очередной восторг - ее приняли в пионеры. Возвращаясь, она распахивает пальто, чтобы все видели галстук. И этому восторгу - для равновесия - не хватает ощущения страха, и ей хочется идти не по тротуару, а между кюветом и штакетником, отделяющим палисадники возле домов от дороги. Цепляясь за доски заборчика, нависшего над кюветом, Галя пробирается по узкой полоске твердой земли, и ей уже по настоящему страшно, так как штакетник трещит. Хочется вернуться назад, но в этот момент шаткое сооружение не выдерживает ее тяжести, и любительница острых ощущений падает спиной в кювет с грязной ледяной водой, а сверху на нее валится секция ограды. Ох, не очень сочувствовали прохожие, помогая юной пионерке выбираться из лужи!
И в эту же весну они с Лидой Фуралевой в поисках тех же острых ощущений забрели на едва растаявшее поле и застряли, словно в ловушке, на вспаханной ниве, погрузившись по щиколотки в размокшую глинистую почву. Вот было страшно, когда галоши остались в грязи, ноги не вытащить, а галоши надо непременно достать!..
Между тем, братик подрастал. Он уже вылез из пеленок и бегает на толстеньких ножах, не только по комнате, но и за дамами. Стоит появиться маминой подруге Галине Каберник, как юный ловелас подбежит к ней, обхватит ногу, обтянутую фельдиперсовым чулком, и с наслаждением прижмется к ней щекой.
Дамы очень веселились.
Завелась и настоящая подружка, с которой он играл на песочной куче. И однажды, наша мама снова, как пару лет назад, не находит своего сыночка на оставленном месте. Вот песочная куча, вот его маленькая подружка Галия, с которой мама оставила сына, а Вадика нет. Подружка показывает рукой в направлении платформы Подлипки. Мама бежит туда и уже издали …
Но вернусь немного назад. Мы строим собственный дом в Болшеве. Средств в запасе никаких, но Сергей Дмитриевич проявил решительность – жить в коммуналке стало невмоготу. На заводе дали небольшую ссуду, заняли у маминого брата Николая. Первая поездка на участок. Это 38 год. Сошли с поезда и, пройдя немного вперед, слева от полотна железной дороги увидели поле и колышки на нем. Мы подошли к нашему столбику, я ухватилась за него, и папа сделал первый снимок будущего дома. На мне пальтишко и шляпа «Маленькая мама». Кто помнит, в середине 30-х году у нас прошел фильм с Франческой Гааль «Маленькая мама». Вот и пошла мода на ее шляпку.
Соседи возводили добротные, сытые дома - наш отличала необычная скромность. Сруб поднимался. Я приезжала с папой и первым делом скатывалась кубарем, через голову, с кучи душистых стружек, сняв предварительно «Маленькую маму». Тогда же впервые испытала удивление, услышав, как в разговоре с плотниками папа произнес слова, которых, по моему убеждению, он не может знать. Такова сила любви к отцу, к его избранности, когда подобное открытие пошатнуло веру в его святость. А вот еще фотография. Папа стоит в проеме двери, одна рука на затылке, другая опирается локтем в дверной косяк. Поза свободная, изящная. Улыбается. Милый папа! Я в него немножко влюблена. Рядом с ним надежно. Он не запрещает мне лазить в проем на потолке, оставленный для печи, ходить по узким балкам, еще не обшитых тесом. Иногда берем с собой Вадика. Ему тоже нравится ползать по стружке и в опилках.
И в день пропажи нашего Вадика, играя на куче песка, он решил сам поехать в Болшево. А что – дорога простая. Он пошел по знакомому тротуару, который привел его к станции. Преодолев несколько ступенек, поднялся на платформу. Подошел поезд. Какой-то вежливый пассажир помог малютке подняться в вагон, думая, возможно, что помогает его родителям. Ребенок самостоятельно пошел по вагону, и тут пассажиры, недоумевая, начали спрашивать: «Где твоя мама? Это твоя мама?», показывая на женщин, но он упорно твердил: «Это не мама». - Вспомнили, что его подсадили в Подлипках. Словом, нашлись благоразумные люди, которые сдали ребенка в Болшеве, а оттуда его вернули в Подлипки, где и заперли в тамбуре вокзального зала, ибо камера хранения малюток у них не была предусмотрена. И наш путешественник начал реветь. Этот дорогой голос еще издали услышала мама. Все закончилось хорошо.
Вскоре, незадолго до начала войны, мы переехали в наш новый дом. Так закончилось мое подлиповское детство.
Читать след http://www.proza.ru/2008/09/15/185