Смоленский переулок. Давай поговорим...
Вечеринка по поводу очередной даты Сати Казановой, скромной девушки, которая числилась в подружках у Костика еще не закончился, но он засобирался домой. Он планировал назавтра кучу дел, связанных с его работой и просто с жизнью, поэтому предполагал хорошенько выспаться. Сати понеслась было навстречу, чтобы помешать ему уйти, но он не обратил на это никакого внимания, вернее обратил и потому прибавил шаг, изображая полное равнодушие. Казанова могла себе позволить веселится хоть до утра — Костя до сих пор не мог понять чем же все таки она занималась, но ему это было противопоказанно, во всяком случае он так для себя решил.
Какие-то странные дела приводили иногда Казанову в его пенаты, и он с удовольствием помогал ей, но больше никакой информацией она не делилась, отшучиваясь тем, что ее работа сродни самой древнейшей, такая же денежная и престижная и такая же незаслуженно презираемая. Понять что-то было невозможно, поэтому оставалось только закрыть эту тему. К слову сказать, тема работы Сати никого из ее друзей, а уж тем более случайных знакомых и любовников особенно и не интересовала, это было скорее похоже на поцелуй голливудских див: формальность выполнена и черт с ним. Это все равно что спросить: “Как жизнь, как дела?”, нисколько не предполагая хоть какую-то степень откровенности со стороны давнего знакомого. В самом деле откровенность на такой вопрос была настолько удивительной, что поставила бы в тупик интересующегося. Такое положение вещей устраивало всех, а в особенности саму девушку, которой не очень-то и хотелось распостранятся о некоторых вещах, о некоторых, так сказать, фактах своей трудовой биографии.
Единственное, что интересовало друзей и любовников Сати, была ее платежеспособность. Она и сама уже начинала ощущать некоторую усталость от людей, которые первым делом пытались заглянуть в ее кошелек. Со временем у нее выработался явный комплекс по этому поводу, она невольно начала делить мир на альфонсов и душевных проституток, которые готовы отдать весь жар собственных душ за небольшую горсть ясно звенящих монет. Это не прибавляло ей настроения, но зато добавляло ей гордости, когда она встречала на своем пути действительно независимых мужчин и действительно независимых женщин, которых могла назвать своими подругами. Таких было немного, но они, слава всевышнему, еще появлялись на горизонтах ее жизни. Сати не особенно размышляла на эту тему, но вывела свое видение проблемы: почему самостоятельных мужчин тянет к независимым женщинам - причины прежде всего в кошельке. По этим или по другим причинам она обратила внимание на своего давнего друга, который вел себя, по ее мнению, странно, хотя Сати прекрасно представляла его незавидное материальное положение. Несмотря на это он самым загадочным образом не искал с ней сближения, даже наоборот, несколько тяготился излишним вниманием к собственной персоне.
Из всех друзей Сати самым загодочным для нее был как раз Костик. О других она более или менее знала или по крайней мере читала на их расплывшихся от гродусосодержащей жидкости лицах историю их примерной жизни, находя подтверждения в потоке пьяной болтовни. Костик же другое дело. Его редко видели с девушкой, а еще реже с одной и той же девушкой, чтобы говорить о его донжуанских подвигах. Но извращений, в понимании Сати, то бишь интереса к мужчинам, за ним тоже не замечалось. Сати не могла поверить, что этот парень, которого она выцепила однажды на одной из вечеринок по поводу какой-то выставки, в одном из темных углов, где он наровил схоронится от толпы, наровя сбежать от такого большого скопления народу, мог так увлекачься своей работой, что забыл о простых радостях жизни. Наблюдая за ним весь вечер, она отметила, что он только пригубил шампанское, отбиваясь от назойливых попыток соседки по столу налить ему чего-нибудь покрепче. Почему это происходило оставалось для девушки загадкой, поэтому она и хотела перехватить его, пока того не сдуло каким-нибудь залетным ветром его идей, которые посещали его голову исключительно в одном направлении - сохранения своего уидиненого положения. Он до сих пор скрывал свое место жительства от Сати, а это казалось ей даже очень подозрительным и нелепым.
Соседкой его по столу оказалась давняя подружка новорожденной Катька Сухова, с которой она свела знакомство еще во время учебы в институте, а потом некоторое время работала в газете в отделе по переноске пыли на бумагу ввиде “культурных” новостей, случившихся в городе в последнее время. Сати довольно быстро сбежала из газеты, а Катька так и осталась сидеть на своем твердом окладе и гонорарах в отделе культуры. Уже и газета поменяла, подчиняясь моде, свое название, то бишь “бренд”, и своего хозяина, продавшись с потрохами какому-то местному воротиле медиабизнеса, а Сухова все так же сидела в своем отделе на том же самом месте. Казалось, скорее планета сойдет с орбиты, чем Сухова уйдет на более вольготные хлеба. Подружка новорожденной представляла собой некий форпост, который словно гордый “Варяг” не сдается врагу, но который может затонуть усилиями самой команды корабля.
На вечеринке Катьку словно подменили. Толи она выпила лишку, толи что-то с ней произошло, но поведение ее не было ангельским. Она так и норовила поцеловать своего соседа, которым на свою беду и был Костик, нашептывая ему прямо в ухо какие-то сальности, от которых ему становилось неловко. Странно было наблюдать за тем обстоятельством, что сальности шепчет не мужчина, а девушка, но Сати это не удивило, помятуя о характере Костика. Женщина явно перепила, это было видно по всему ее поведению. Сати предстояло решить эту проблему. Пока она этим занималась она упустила Костика из виду, ненадолго, но тому этого хватило.
Едва парню удалось избежать чутких объятий захмелевшей “новорожденной”, он бросился наутек. Спринтом Балчуг, а именно такая странной фамилия выпала на его долю по этой суматошной жизни, никогда не занимался, но здесь ему удалось поставить собственный рекорд по прощанию с знакомыми гостями, с чем он торжественно поздравил и себя и свою сохраненую честь и голову, которую хотелось бы иметь довольно чистой и незатуманенной для претворения грандиозных планов в жизнь. А что касается планов, как раз, у него и возникло несколько довольно оригинальных идей, которые предстояло тут же проверить, такой уж нетерпеливый он был в этом отношении. Хотя и говорят, что человек предполагает, а Бог располагает, он надеялся, что Бог располагает именно так, как ему и нужно в данном случае, в нужном, так сказать, направлении.
Костя Балчуг работал скромным реставратором при конторе местного музея, которая и занималась как раз этими вопросами сохранения и восстановления духовных ценностей земли русской. Она была толи отдельной структорой музея, либо и вовсе отдельной фирмой, он так и не смог разобраться в этих хитросплетениях и нагромождениях, да ему, собственно, этого было не особенно нужно. Он специализировался на русском искусстве средних веков, то бишь школе иконописи, поэтому довольно плотно занимался технологими изготовления красок, которые применялись в прошлом. Это обстоятельство привлекло к нему даже внимание епархии православной церкви, которая не раз предлагала ему перейти из конторы музея в один из кабинетов, или как они там называются, епархии и работать над восстановлением старинных икон, находящихся подчас в очень плачевном состоянии под благословением святых отцов. Сделать этот шаг ему мешали внутренние проблемы, поэтому он довольно уклончиво отвечал на попытки склонить его к работе на церковь. Внутренние проблемы заключались не в полном атеизме, а как раз принадлежности его другой церкви, хотя в чем разница между католицизмом и провославием, кроме внешней атрибутики, мне, хоть убейте меня, до сих пор непонятно! Кроме того, что папа сидит в Риме, а патриарх сидит в “третьем Риме”, то есть Москве, я особенных различий не заметил, ну разве что форма нарядов другая. Это мне всегда напоминало армии разных стран, форма разная задача одна: защита просторов Родины. Церковь, конечно, тоже защищает духовные просторы Родины, может и потому такое межконфисиальное напряжение наблюдается...
Стояла теплая августовская ночь, в небе которой чуточку подрагивали звезды в волнах остывающей после дневной жары почвы. Может быть это просто насыщеный, напоенный за день воздух плыл над городом волнами тепла и духоты. Индустриальная земля остывала, посылая в мир накопленные градусы и никуда невозможно было деться от этого бесплатного “подарка”. Уставшие от дневной духоты люди, были вынуждены дышать духотой вечерней, от которой, казалось, нет спасения. Едва уловимой прохладой несло только от реки, мимо которой пролегал путь Костика. Хотя ему, похоже, було все равно, какая погода стояла на улице, он был погружен в свои размышления по поводу только ему известных инградиентов, сочетание которых можно было еще попробывать, для того, чтобы добится чистоты цвета, которая всегда поражала его в образчиках культовых произведений искусства, навевавших ему лишь восхищение.
В скупых огнях, освещавших довольно пустынную набережную, не было видно даже запоздавших прохожих и ни одной влюбленной пары, которые, судя по всему набору романтики, обязательно должны были воспользоватся моментом. Это не мешало Костику, а наоборот помогало, не отвлекая от его размышлений. Редкие машины освещали его мощными пучками света, посылаемыми фарами, равнодушно проскальзывая по своим делам дальше. Было на редкость тихо спокойно и комфортно.
Тишину разорвали довольно неожиданно. Из какого-то темного переулка выскочило несколько мотоциклов, которые рискуя своим здоровьем понесли прямо на Костика, прямо по тратуару и частью по проежей части. Эти две части отделяла лишь белая полоска, которая для русского мужика, если честно признаться в этом, не слишком большая преграда, особенно для такого крутого мужика, какими себя наверняка мнили молодые парни, оседавшие своих железных коней. Мельтешение огней, которые вызвали появившиеся тени, звездами расцвечивая ночную мглу, кружили голову.
Парни с грохотом приближались, освещая Костика и не думая сворачивать на проезжую часть. Это заставило реставратора метнутся на краешек тратуара, что впрочем не очень могло помочь, так как самый крутой мотоциклист ехал как раз по этой части нормальной пешеходной дорожки. Для того, чтобы не пропасть под колесами обкурившихся рокеров, а именно так он их для себя квалифицировал, Костик метнулся на другую часть проежей части, которая примыкала к стареньким домам, собственно и составлявшим набережную.
Мотоциклисты по ходу дела устроили за ним настоящую охоту и ринулись за ним. Может в их отуманеном мозгу он представлялся зайцем, которого надо непременно травить, и загнать куда-нибудь для удобства охоты. Кости не успел ничего подумать по этому поводу, потому что в следующий момент его настиг первый мотоциклист. Костик почувствовал сильные руки, которые легко подхватили его и перекинули словно мешок с картошкой в люльку. Это один из седоков, который сидел за рокером, рискуя своей головой, проделал этот трюк. Костик мог ударится, но этого не произошло, потому как в люльке его поджидали другие крепкие руки, которые мгновенно заткнули ему рот и обвязали его довольно приличной веревкой. В следующий момент Костик почувствовал себя мешком кортошки в полной мере, его тело бросало по всей люльке, и если бы не сильные руки, припечатавшие его к собственному телу, которые принадлежали парню в маске, он наверняка не отделалася бы парой синяков, последствия были бы куда внушительнее и больнее.
Они уже свернули с набережной и неслись навстречу огням отдаленных районов города, именно на дорогу туда и выводила набережная. Костик не мог ни о чем толковом думать, потому как следил только за тем, чтобы не задохнутся ненароком от неумело втиснутого кляпа, который закрывал своей величиной и его нос, да и думать пока ни о чем не приходилось, он просто не мог еще отойти от довольно внушительных размеров шока, последствия которого все еще переживал. Адреналин лился в его кровь рекой, и с ним происходила довольно странная для него метамарфоза, которая для тихого реставратора была внове. Организм мелко трясло не только от неудобств езды но от переживаемого стресса, для которого были причины.
Наконец мотоциклы остановились возле какого-то весьма ветхого строения, и его повели к нему, вернее просто потащили, поскольку его ноги просто отказывались передвигаться. Все что проносилось мимо его глаз, плыло словно в каком-то тумане: дверь веранды, дверь в какую-то темную комнатушку, лестница вниз, вновь дверь, на этот раз железная, за которой оказалась довольно приличные апартаменты, приятно обставленые и не предполагаемые для такого ветхого жилища, каковым домик представлялся снаружи.
Костика бросили на довольно широкий, модерновый по дизайну, диванчик, лицом вверх. Взгляд его немедленно уперся в лепной потолок, что еще больше поразило его воображение. На фоне лепного потолка появилась рожа в маске и пробасила:
— Мужик, ты живой? Водки хочешь?
Костику хотелось возмутится, хотелось закатить какую-нибудь систему защиты, выбор которых, правда в данной ситуации, был весьма ограничем, да он и не чувствовал уверенности ни в чем. Он даже довольно медленно начал ощущать уверенность в том краю мира, где он собственно находился, вернее в том самом, собственно, из миров.
— Брось, Толян, он в отрубоне похоже, не ожидал мужик такого свидания! — появилась вторая маска на фоне лепного потолка, — отвали, а то из прострации не выйдет совсем, что ей с идиотом делать! А пива хочешь? — вторая маска передала первой банку пива прямо над лицом Костика, на фоне лепного потолка.
У пленника засосало по ложечкой, ему требовался срочный допинг в любом его виде из чьих угодно рук. Он поднял голову и уставился в прорези маски и тихо потребовал:
— Водки дай! — почему именно этот напиток выбрался из двух предложенных в его голове, он не смог бы ответить даже под пытками.
— Ну вот, — воскликнула первая маска, — а ты говоришь прострация, мужик водки просит, значит жить будет! Жив что ли, мужик? — смеясь спросил он Костика.
Кто-то третий принес полный стакан прозрачной жидкости. Пленник рывком сел на диванчике и упрямо смотря в прорези маски произнес:
— Ну что уставился, может развяжешь, теперь я уж точно не сбегу, я же не Рембо!
Первая маска порывалась рывком снять путы с его тела, но второй остановил его. Он взял стакан и поднес к губам пленника, что позволило Костику вцепится зубами в холодный стакан и залпом, насколько это было возможно, осушить его. Горло резко обожгло и Костик уткнулся носом в рукав одного из парней, помятуя жесты истинных любителей этого дела, какими себе представлял эти жесты.
Теперь пленник окончательно убедился в каком из миров он находится, поэтому просто наблюдал за проиходящим как бы со стороны, надеясь на продолжение интересного банкета. В его обозрении находились трое парней в масках, которые они почему-то не собирались снимать. Судя по одежде и другим “вторичным признакам” парни были если не юны, то во всяком случае достаточно моложе самого Костика.
— Ну что, полегчало, об стенку бится не будешь?
— А что от этого изменится?
— Ничего, просто поприкалываешь нас малясь! сейчас придет хозяйка и все тебе популярно объяснит. Понял? А мы посмотрим...
— Лучше пива дай, “зритель”! Может кто-нибудь объяснит мне, зачем я вам спонадобился? И может снимите наконец свои чулки и мои вревки, а то руки совсем уже деревянные стали, что нормально уже разговаривать не умеете?
Один из парней дернулся было, но его тут же осадили его же товарищи:
— Мы-то умеем, а вот ты, еще раз вякнешь в рог схлопочешь! Босс придет все тебе расскажет, если захочет, а пока лежи и не рыпайся.
— Босс... — засмеялся второй над только ему понятной шуткой, — босс в юбке!.. — объяснил он повод своего смеха.
— Заткнись ты, а то тоже в рог схлопочешь! Ты бабки получил, отработал, вот и помалкивай... — пригрозил первый и хотел было приблизится к пленному, но передумал. Даже сквозь маску было заметно, что его лицо перекошено яростью.
Парень все же подошел, но въехал Костику легонько, а потом довольно ловко снял и вновь обмотал его веревкой и уложил словно куклу на довольно приличную поверхность дивана.
— Осторожнее, — раздалось предупреждение одного из парней, прямо над ухом пленника, — не попорть товар! — он зло хохотнул и отошел.
Где-то в глубине помещения, где находился похищенный раскрылась дверь так, будто ее открыли пинком. Один из парней отошел и раздался его голос, который прояснял какие-то детали с невидимым собеседником:
— У нас... как договаривались... надбавка за риск...
Вместо голоса его собеседника слышно было только легкое дребежание, но по всей видимости невидимку удовлетворили ответы парня, потому как он быстро свернул разговор. Костя понял одно: его заказали для каких-то неведомых целей, а парни выполнили свою работу, теперь было понятно почему они не снимали своих масок.
На месте парней появилась дама в кожанном одеянии с хмурым детиной за спиной...
В полупрозрачном ночном одеянии, похожем на воздушные тени облаков, дама оказалась очень даже ничего, в меру стройной, в меру накрашенной, в меру оголеной. Костя Балчуг сидел на раскошном диване и пытался развязать руки, которые у него были скреплены за спиной. Он бы оставил давно бесполезные попытки, но боялся самому себе показаться недееспособным. Ему хотелось испробывать все доступные способы, которые привели бы к освобождению тела и духа, если возможно одновременное освобождение.
Она приблизилась к дивану на котором он сидел почти внезапно в облаке дорогого аромата парфюма и бутиков. Запах денег похож на запах дорогого парфюма, ухоженного тела и похотливого желания. От дамы в ночных кружевах пахло желанием. Этот аромат способен был зажечь кого угодно, поэтому Балчуг легко изобразил из себя жертву обстоятельств, оправдывая тем самым самого себя перед самим собой. Впрочем, желание его воскресло не в силу обстоятельств. Он кого угодно мог обмануть, но только не самого себя. Он прекрасно понимал, что желает обнимать аромат благополучия, который исходил от дамы, желает вкусить его до последней капли, раствориться в нем и никогда не вернуться в свои обстоятельства.
Дама прижалась к нему горячим телом и сомлела, пытаясь взять процесс страсти в свои белоснежные ручки, но удалось взять в руки только орудие наслаждения, до которого она добралась незамедлительно. Косте стало хорошо, поэтому вопрос, который он задал даме, получился несколько сдавленно, словно он выплюнул его из своих легких:
— А покупать не пробывала, чем воровать мужиков?
Она вскинула голову и взглянула ему прямо в глаза. Ему хотелось в этот момент лишь продолжения, но она не торопилась продолжить свои поиски вечного счастья. Через несколько мгновений, показавшихся Костику вечностью, она тихо ответила:
— Тебя пожалуй купи... — и глупенько рассмеялась... — ты вечно со своими глупыми принципами...
— Они содержат жизнь в рамках, это предсказуемо...
— Именно поэтому абсолютно не похожи на жизнь...