Двадцатый маршрут простого депрессняка

Владимир Павловъ
Двадцатый маршрут простого депрессняка

Посмотрите на руки Мои и на ноги Мои: это я сам, осяжите Меня и рассмотрите, ибо дух плоти и костей не имеет, как видите у Меня...
     Евангелие от Луки 24. 39

Площадь Гагарина. Клетка для солнца.

Костя Балчуг — лирический герой. Сплошной лирический, сплошной герой. Образ его — почти луч, такой же легкий и стремительный. Воздушный, как сама мысль, потому что герой — выдумка, и он не поверит если кто-то скажет иначе. Пусть докажет, что бывают герои не выдумки, что бывают жизни не фантазии. Весь мир аллюзия одного Бога, к чему тогда пыжиться переплюнуть его самого, лопнуть можно, примерно как мыльный пузырь. Если вам это нравится, то вперед и с песней, с барабаном на шее прямо навстречу своему “нравится”. Иногда попадаются на терретории нашей сумасшедшей страны люди, которые ничего не хотят доказывать, ни с кем (ни с чем) бороться, ни кого (ничего) добиваться. Вот и Костик был из таковских. Очень хотелось ему просто пожить. Лирическому герою незачем пыжиться, пытаясь держать траекторию своих шагов ровной и воздушно высокой. Шаги эти всегда по земле. Лирический герой может наклонится и взять камень. А может сорвать цветок.. Только зачем? Наш любой герой всегда лирический, где всего намешано: чуток сексуальности, чуток ума, чуток загадочности поступков. Такой может ходить только по Земле, на небесах облака его грехи не удержат. Вот и приходится придумывать себе СВОЕ НЕБО, в которое не стремно было бы поверить...
У Кости Балчуг большая проблема, ему надо купить пеницилин. У него большая проблема... внутренняя, интимного порядка. Душа его трепещет, как трепещут места зараженные заразой, микробиной, бактерией. Кто поделился с ним этой микробиной, он не мог вспомнить, хотя усиленно работал в этом направлении. У Кости большая внутренняя, интимная проблема, похожая на внутреннюю, интимную проблему Бога, у которое зуд в области самолюбия...

В детстве он клал в постель плюшевого медвежонка, потом место игрушки заняла его женщина, и он так же обнимал и согревал ее. Когда он был маленьким, ему казалось, что отец знает все, став взрослым он доверился другому отцу, который предлагал ему подумать о его судьбе там, за холодной и непонятной чертой. Отец небесный предлагал маленькому мальчишке, которого он хранил в своем сердце, участие в его жизни земной. Что вы хотите, он был просто человеком, которому не дано постичь больше того, что ему дано постичь, который раздвигает границы видимого мира только в мечтах. Они манят, они зовут и это самое правильное, что можно было придумать в этой Вселенной...
Кто играет в том саду где круглый год цветут розы? Кто срывает медовые золотые яблоки с ветвей? Кто пьет из родников чистого солнечного света? Неужели это он? Тогда почему радость помутила его разум и он не может понять когда начинается рассвет и заканчивается закат, когда поднимается солнце. Он просто оглох от счастья и все хотят его, все желают достучатся до него, но он хитрее всех, он просто невидим, тот, кто все еще жив, кто предлагает всем свою помощь.
Ему всегда так хотелось сделать из своей жизни солнечно чистую и прекрасную повесть о чистых и безмятежных чувствах, о родникой, прекрасной любви, но когда он садился в сидение автобуса, которым всегда ездил на работу, почему-то ему всегда начинали приходить на ум всякие мерзости и гадости. А какие видения могут привидется в забитом человеческими телами пространстве, когда на тебе лежат парочка из них... Вот так, всегда оказывалось, что он не слышал и не знал ни об одной прекрасной, чистой, романтической истории о любви, с которой можно было бы брать пример, описать ее в цветочек и горошек. Ее просто не осталось, романтическая любовь умерла, сдохла, от нее остался только скелет, предполагающий романтический “первый раз”, включающий в себя все компоненты того, “в цветочек и горошек”, что было так популярно во времена Шекспира. Просто в те времена, во времена Уильяма не было телевидения и кино, гораздо более интерактивных жанров чем театр, поэтому то самое, “в цветочек и горошек”, успевало запечатлеться в умах и сердцах благодарной публики. Когда картинка начинает меняться быстрее, выпадает прежде всего то, что “в цветочек и горошек” и это, может быть, правильно. Хочется все успеть, хочется все попробывать, да и просто... хочется... всем без исключения. Те, кто “в цветочек и горошек”, они просто тормозят или интригуют. Не Костик это придумал, это вектор времени. Он тоже, может быть, тормозит, потому что ему почему-то наплевать на это время и на тех, кто бежит ему вслед. Когда оказывается, что слишком отстал от него, от этого времени то есть, всегда думается, что на втором круге они тебя нагонят, и вновь окажется, что ты на гребне волны.
Пусть время поспевает за нами, пусть мода поспевает за нашей одеждой, не хочется тратить на это целую жизнь. Нам просто иногда хочется любить, разве этого мало?..

Здравствуй Тверь! Странник по пыльным дорогам появился на твоих улицах. Как всегда негаданно, как всегда не навсегда, как всегда не нужно. Он пришел в твой мир только для того, чтобы понять свою жизнь, испытать ее на прочность. А что еще остается в этом подлунном мире, в котором прошли все дороги, которые можно было пройти! Всегда найдется пример из древности каждому твоему поступку. Можно пасстеряться — твоя жизнь тоже пример из прошлого? Это твоя жизнь, или просто пройденный кем-то путь? Все дело в нюансах, господа, все дело в мелочах...
Костику тридцать три. У него есть девушка. У него была жена. У него был другой город. Потом еще один. Потом еще один. Он словно перекати поле не смог пустить корни ни в одном из них. Он почти поэт и дипломированный художник. Он наелся этой сытой неизбежности, он стал совершать необдуманные поступки, которые в его возрасте стремно совершать.
Человеку хорошо. Человеку очень хорошо. Никто не сможет убедить его в обратном. Счастье не нужно доказывать, счастьем надо жить. Это просто как день, стоящий на пороге, это просто как растение, просыпающееся навстречу солнцу. Он просыпается навстречу твоему солнцу чужой, пока еще, город, он идет по твоим площадям, он идет по твоим улицам, и ему хорошо рядом с твоими людьми. Все объяснимо. Ему хорошо рядом с твоими людьми только потому, что они все чужие — им нет никакого дела до Костика, а ему нет никакого дела до них. Если бывает наоборот, то это всегда накладывает столько обязательств! Балчуг устал от обязательств, они всегда похожи на вечную войну, на перманентную войну, которой не видно ни окончания, невидно и начала этой войны! А так, все замечательно... Все просто замечательно устроено в этих больших городах.
Иногда попадаются придурки, которым не все равно кто идет рядом. Обычно это те, которые хотят поживиться за счет других. Да он и не встречал других людей на своем пути.
Одни пытаются поднять свою замордованную заморочками жизни самооценку, делая это исключительно одним способом: дракой или другим занижением чужой самооценки. Плохо Костику от таких встреч. Не умеет он драться, да и не приспособлен к этому совершенно. Иногда приходится, что делать! Да, приходится признать, у него это так плохо получается, что порой смешно взглянуть на него со стороны. Если бы все жили по принципу: “Живи сам и не мешай жить другому!”, если бы это было так, но увы, “совок”, он всегда “совок”, мы все еще в коммунальной квартире, даже если живем в больших, девятиэтажных домах! Все так же мочимся в подъездах (назло соседям, вероятно), все так же встречаем тех, кто имел несчастье жить рядом с самой, что ни на есть боевой миной на лице. А хочется уже просто пожить, нет, не отвоевывать свое пространство, как бывает в коммунальной квартире, а просто жить. Мы так мало живем, мы так много воюем. За что воюем-то? Кого можно об этом спросить?..
Другие пытаются решить свои потребности тела за счет других тел, называя это сексом, к общему и взаимному удовлетворению. Можно врать, пытаясь убедить всех, что женщины хотят секса меньше, чем мужики, хотя кажется, что просто они не готовы признать это в открытую. С другой стороны комплекс отсутствия больших и сильных мышц накладывает на внутренний мир неустойчивость, которая сродни спящему вулкану по своей неопределенности и внутреннему напряжению. Вся эта зыбкость рождает миф о прочном, сказочном мире, где есть счастье. Сказочный мир оказывается пронизанным правилами, которые невозможно нарушить. Растущая и крепнущая иллюзия, в определенный момент всегда начинает требовать реальной крови, причем всегда методы удивительно похожи. Неустойчивость, неопределенность, неустроенность, неудовлетворенность плохой советчик в проектировании законов жизни, поэтому никто не хочет понимать никого: у всех разные законы, а иллюзии предпалагают неустроенность и т. д.
Балчуг всегда хотелось спросить у рядом живущих: почему столько всякого и разнообразного, но совершенно не нужного и даже подчас, с точки зрения здорового течения жизни, вредного существует из поколения в поколение, возраждаясь каждый раз, воскресая из пепла в следущих поколениях? Вот бы можно было все раз и навсегда... Но так никогда не происходит... Это просто максимализм юности, потом придет мудрость от старости, от опыта, и вновь, уже другая юность будет задавать точно те же вопросы... Нелепо все это: похоже на жалкую попытку оправдания за невозможность создания совершенной жизни. Уже давно пора признать, что главная сила, ради которой весь мир рвет все свои жилы, главный потребитель жизни и есть та самая золотая середина, которую так долго искали, которая всегда пытается вытащить себя, свою жизнь из всех пучин и потрясений, и значит пытается вытащить и весь мир. Мечтатели и безумцы, святые и пророки, полководцы и ученые, оглянитесь, вы работаете для этих людей и для их жизней, для их потребительского спроса. В будущем они будут такими же, каковы сейчас: уравновешенными и спокойными, похожими на незыблимую твердыню, которую не в силах потревожить ни одна буря, ни один ураган. Если чесно, всегда эта незыблимость казалась высшим благом и достижением нашего мира. Эти люди, которые в силу своего обывательского образа жизни и составляют золотую середину нашего времени, кажутся лучшими представителями своего времени: скромно и незаметно создающими то, с чем работают мечтатели и полководцы и подобные люди. Они таковыми казались в умозаключениях, но когда пришлось столкнуться с их противоречивыми стандартами, начинало казаться по другому. Легко быть нестандартным! Это всем всегда с легкостью удавалось. Единственное, что никогда не удается, так это стандартность, золотая середина...
Балчуг так любил большие города... В них очень легко затеряться, пытаясь скрыть свою беззащитность, нестандартность, ранимость. Разумеется, в городских трущобах легко и просто исчезнуть в неизвестности, и никто даже не заметит твоего отсутствия. Но это такие мелочи: одиночество, безвестность. Это такая хорошая маска! Когда твоя жизнь постоянно находится на вулкане, некогда обращать внимание на гейзеры...
Ему не хотелось коммунального рая. Костику было неприятно, что его пространственное расстояние сокращается до невозможного, милиметрового. Его было сущности необходимо больше воздуха. Он бы с огромным удовольствием жил на необитаемом острове — настолько давно его достали советского образца мнения общественности. Интересно почему прямо до пояса они достали, а пояса и выше он был готов даже согласится с этими мнениями. Удивительная приспособляемость и двуличность. Хорошо быть двуличным и смешным. Двуличным клоунам меньше достается от совкового менталитета, но больше достается от жизни. Двуличные клоуны имеют жену и любовницу. Двуличные клоуны хотят что-то построить, при этом ратуя за полное и окончательное разрушение. Двуличные клоуны...
Почему Костик об этом думал, впадая в маразм престарелого калеки? А фиг его знает. Может попытался объяснить некоторые свои любимые моменты жизни, о который особенно хочется написать, свои любимые состояния внутреннего пространства содержания души. Во наворотил, и сам себя понял только отчасти... Вообщем, он думал о том, что сначала кошки где-то внутри скребут, выдирая понемногу артерию за артерией, потом приходит облегчение, словно крестный путь с образами по душе фанатика веры, и о том, что посередине между двух этих жутких состояний человеческого существа во внутреннем пространстве, которое некоторые, в том числе и Балчуг, привыкли называть душой есть другое, золотое, середина, которая непременно все поглотит и переработает.
Все мы юзеры, налогоплательщики, потребители, клиенты. А он один из многих, тот, кого всегда приводят в пример в неодушевленном виде: “один юзер”, “сотни налогоплательщиков”, “десятки потребителей”... Его жизнь похожа на жизнь загадочного поручика Киже, но Костика зовут иначе...

На Оржоникидзе есть маленький, двухэтажный дом. В этом забытом всеми и, похоже, надолго доме жила маленькая, одноэтажная женщина. Под ней на нулевом этаже заброшенного домика жили маленькие, нулевоэтажные бомжи. Одноэтажная женщина очень боялась нулевоэтажных бомжей, потому что ночью они страшно выли песенки и мелькали под ее окнами, шмыгая по улице. Одноэтажная женщина изобрела способ выведения бомжей из подвала. Изобретательница купила яду и начинила ею купленную в ближайшем супермаркете колбасу, где ее неловко обхамили. Колбаса была с ароматом, розовенькая такая колбаса. Женщина не удержалась и отщипнула кусочек. Как же ей было жаль продукта для этих нулевоэтажных бомжей. Уже отравленную приманку санитарка пространства упаковала в пакетик, шуршаший пакетик с голой теткой на боку и вывесила за окно, типа осенний холодильник. Бомжи проходили мимо. Они увидели колбасу, она манила их некормленные утробы, эта штуковина казалась прекрасной закуской к паленной водке, купленной где-то на задворках сознания. Бомжи ходили вокруг колбасы, словно лиса из басни ходила вокруг сыра.
К вечеру раздался стук в оконную раму. Обитательница первого этажа выглянула сквозь занавеску и едва не описалась, завидя волосатую мордень, возникшую в стекле. Мордень закричала в форточку:
— Послушай, хозяйка, тебе колбаса нужна?
— А что? — от неожиданности вздрогнула живущая.
— Может нам ее дашь на пропитание?!
— Да нет, я вам лучше другую куплю! — не решилась на ответственное решение одноэтажная женщина.
Она открыла окно и истерично сорвала пакет и, ужастно шурша, понеслась по дороге к мусорному ведру, запихала приманку в его прожорливое нутро. Потом благородная открыла дверцу холодильника и вытащила оттуда початую колбасу, такую, чуть красноватую на срезе, с каплями белого жира. Страдалица дотащила колбасу до окна, казалось, это Мария-Антуанета шла на плаху, и отдала ее прямо мордени в довольно дурно выглядящие руки, прямо в дурно выглядящую мордень.
— Спасибо, хозяйка, у меня девчонка голодная, а с пищекомбината еще ничего не вывозили... Спаси тебя Христос за твою доброту!
Мария-Антуанета местного разлива не ответила. С силой захлопнув оконную раму, она медленно оседала на пол, по пути задернув штору. Имя Христос поразило нечаянно до глубины души. Вот так сидела на полу покаянная и лишняя влага организма размазывала тушь по всей поверхности лица.
— Господи, до чего я дошла! Я бы радовалась бы на костях! Чума на обе ваши жизни! Господи, Христос, если ты где-то там живой и светлый, каким тебя рисуют, прости меня, прости усталое в тишине одиночества сердце. Это страшная вещь — усталое в тишине одиночества сердце! Это страшное оружие! Кому, если не мне это знать!..
Костя придумал эту историю, проходя по улице Оржоникидзе, в сторону площади Терешковой, ему что-то тогда было нужно в тех краях. Он хотел встретить и убить ту девку, которая поделилась с ним микробинами, от которых ему придется лечится. Во время больших решений и кризисов он всегда думал о Боге...
Хвала Господу, по пути не встретилось ни одного боговера, которому могла бы не понравиться эта история, и он стал бы ловить Костика на лжи. Однажды на площади Терешковой, в троллейбусе, ему встретился такой боговер. Святоша был холенный и толстеющий. Юношами они встретились на заседаниях баптисткой церкви. Как там называются эти собрания? Богослужения кажется... Тогда, на посиделках баптисткой церкви, боговер был не таким толстым и не таким холеным, рядом с ним не было друга, молоденького и доверчивого. Тогда христианин был похож на человека. Теперь же, в троллейбусе, господин этот уже мало напоминал того человека. Весь он был “пастырем заблудших душ”. Баптист нес свою миссию по обожествлению окружающего мира, словно драгоценный торт, на который всякий неосторожный может присесть и разбить, расколотить его миссию. От неожиданности Балчуг понес тогда какую-то ахинею насчет своей жизни. Встреча действительно была очень неожиданной. Праповедник так сиял своей миссией, что его разум потерялся совсем рядом с большой миссией праповедника, потерялся вместе со своим Христом, вместе со своей маленькой сказочной жизнью. По поводу жизни. Она, действительно, сказочна, насколько бывает сказочна жизнь вообще...  Если случаются на свете сказки, то они должны были произойти именно с Костиком, потому что уже так хочетелось ему сказки, совсем и бесповоротно. Но вернемся к боговеру. Он строго сказал сказочному лирическому герою тогда, глядя прямо в глаза:
— Зачем ты врешь?
Костик промолчал. Ему хотелось сказать проповеднику: “А ты подал горбушку хлеба, а ты попытался дать кров? Что же обвиняешь, будто сам безгрешен?”. Но ему не сказалось такое. Святоша нашел бы тысячу отмазов, и все равно маленький путник остался бы в дураках. Вы знаете двойное дно всех этих проповедей! Проведешь рукой по поверхности: все хорошо, тихонько, гладенько, копнешь чуточку глубже: ложь в каждом слове! Милее те, которые прямо говорят: “убирайся, убожий человек!”. Костик убирался, он убожий, солнечно сильный убожий, радость, которая горит в его сердце, чистая и бессловестная. Это Христос врастает в него лучами самого солнца и никто не сможет остановить правду, которая обжигает, как солнце палит кожу, делая ее обожжено загорелой.
 
Эти проповедники найдут тысячи лживых смыслов, пытаясь уличить тебя в твоей грешности, а, следовательно, в своей необходимости. Они с таким достоинством понесут твои грехи, делая вид, что снимают их с тебя, они так быстро пухнут, что трудно бывает достучаться до их сердца, посмотреть на то дерьмо, которое там, внутри, которое заставляет врать им напропалую с единственной целью — избавиться от них напрочь. Пастыри всегда лезут в душу и не вытирают ноги, они всегда видят в твоем сердце маленькую герань и кричат, чтобы ты оставил этот пошлый цветок и пошел вместе с ними в райские кущи. А тебе и самому поднадоело ухаживать только за одной маленькой геранью, тебе и самому кажется, что там за облаками есть большие райские кущи, где твои стенания непременно ждут, если даже на повороте судьбы придется бросить свою герань!
Герань сдохнет без воды! Она будет разлагаться у тебя в душе, в самом центре, и наводить тоску даже в райских кущах. Герань повиснет у тебя на ушах, и из твоих ноздрей будет торчать великолепный кусок дурно пахнущего сена. Зато ты будешь в совершеннейшем раю! Ха, на фиг такой рай, отвали проповедник, вешай лапшу своему юному другу, пока однажды он не повзрослеет и не даст тебе в глаз за мертвечину, запах которой сильно его раздражает. А он точно даст в морду...
Маленький Христос родился в сердце Кости Балчуг, это Рождество Бога на планете по имени “душа лирического героя”. Эти сумашедшие никому не нужны. Они опасны для сытых и благородных, эти страждающие и голодные, нищие и бессловестные могут только греть лучами своих новорожденных Иисусов, так уж повелось в этом предгробном мире, который неизменно остается за гробами уходящих из него...
Боговеры вымерли на время. На тихой улице скромно висели грязные тряпки какого-то торжества, что-то означавшие при жизни. Костику легко шлось по оживленному, похожему на проулок, промежутку улицы Оржоникидзе. Толкаясь и упорно двигаясь вперед, настречу шла толпа в сторону больших динозавров промышленности, которые расположились по улице Индустриальной. Эти улицы разделяет площадь Гагарина. Он шел к Наташке лечить раны, нанесенные праздничными днями его судьбы. Весна уже стучалась в его сердце, а пока ему просто необходимо было раздобыть пеницилин и залечить трипак...

Костик Балчуг обычный малый не слишком высокий, не слишком низкий, не слишком красивый, не слишком уродливый. Он ходит вечерними улицами и не замечает порой, как уходят минуты его пребывания на Земле, а если и замечает ничего не думает по этому поводу. Самое правильное состоит в том, что не стоит думать о том, что не можешь изменить, или чего не имеешь, все равно ничего кроме неприятностей эти думы не принесут. Такого принципа придерживался Костик, такой принцип он воплощал в свою жизнь.