Как-то спросила у отца, что на войне было самое ужасное, какое событие страшнее всего вспоминать? Думала, что это связано с сильной болью или страхом смерти, или гибелью друга. Но папа рассказал совсем о другом. А потом написал в своих "Записках".
КАК МЫ ЛОВИЛИ ДИВЕРСАНТА
Весну сорок пятого я встретил на территории Польши. После семидесятикилометрового марш-броска наша измотанная пешим переходом разведрота дошла до небольшой деревни, названия которой сейчас уже не помню. Получили от начальства разрешение на отдых.
Достался нам добротный дом у дороги. Попросились на постой любимой русской шуткой: "Хозяин, дай воды напиться, а то так есть охота, аж и переночевать негде". Крепкий нестарый поляк по-русски немного понимал, нас впустил в горницу, а сам ушёл в другую комнату.
Дом был ухоженный, чувствовалась женская рука, но самих женщин нигде не было видно. Хозяин же объяснил, что живёт один.
Разведку не проведёшь, небось, спрятал от греха подальше. Ну, да ладно, спорить мы не стали. За день устали так, что сразу повалились спать вповалку на полу, уже ни пить, ни есть, ни тем более разговаривать не хотелось.
На рассвете, когда все ещё спали, Кичееву приспичило "до ветру". Костя перешагнул через соседей и вышел во двор. Пристроился за углом небольшого сарайчика и вдруг в полной тишине из сарайчика послышались приглушённые звуки морзянки.
Боец немедленно со всеми предосторожностями вернулся в дом и разбудил меня. Я быстро поднял остальных и мы, соблюдая полную тишину, окружили постройку. Сарай был невысокий, занимал площадь примерно четыре на четыре метра.
Приглушённые "Пи-пи....пи-пи-пи..." продолжались, - видимо, радист нас пока не заметил или был уверен, что хорошо спрятался. По слабому звуку рации я предположил, что передача ведётся из погреба.
По моему сигналу мы стали ломиться в запертую дверь, крича: "Вылезай, гад! Фашист-стерва! Raus! Schnell!" В сарае стало тихо. Никто нам не отвечал - всё замерло.
На шум из дома прибежал перепуганный хозяин в чёрной робе, накинутой на голое тело. Мы стояли настороже, в полном вооружении, готовые возобновить атаку на сарайчик. Я спросил у поляка резко:
- Кого ты в подвале спрятал?
- Пан, какой подвал? У меня нет подвала, Пан, - залепетал хозяин.
- Врешь! Как нет подвала, а здесь что?
- Пше прошем Пана, это сарайчик, Пан.
- Кого ты спрятал в сарайчике?
- Пане, я никого не прятал, Пан.
- А почему там фриц-радист сидит и шифровку передаёт?
Поляк понял мои обвинения и, моментально произведя меня в офицеры, затараторил, размахивая руками:
- Пан офицер ошибается! Пан офицер ошибается! Там нет никакого радиста. Пан офицер ошибается!
На этих его словах морзянка зазвучала с новой силой, но поляк, как будто не слышал настойчивого "Пи-пи-пи...", он продолжал оправдываться:
- Пан офицер ошибается! Нету там никакого фрица. Пан офицер ошибается! Это просто сарайчик! Нету радиста, пан офицер...
Но я уже не слушал, решил, что фрицу в сарае терять нечего, и он спешит закончить передачу важных данных о наших частях своим.
Надо немедленно обезвредить диверсанта! Даже рискуя наткнутся на пулю.
Тут у меня вспыхнуло воспоминание о похожем эпизоде из рассказа "Фаталист" Лермонтова. Там казак, после того как спьяну убил своего офицера, заперся в хате и не соглашался сдаться окружившим дом однополчанам. У него были пистолет и шашка. Печорин сорвал ставень и прыгнул в хату через окно. Казак, лежавший на полу, выстрелил, но промахнулся!..
Правда, в нашем сарае не было окошек, через которые мог бы пролезть взрослый человек.Только дверь.
Тут я подумал, что фриц-то, может вообще не выстрелит - руки у него рацией заняты. И, мысленно проговориВ фразу, после которой Печорин прыгнул навстречу неизбежному: "Хуже смерти ничего не придумаешь, а смерть не минуешь", приказал вышибить дверь.
Я первым прыгнул внутрь сарая с автоматом наготове. В темноте не сразу разобрался - что к чему, но потом понял, что воевать... не с кем.
В сарайчике, который оказался птичником, было пусто, чисто и тихо. А когда опять раздалось требовательное: "Пи-пи-пи...", я разглядел большое лукошко с жёлтыми утятами. Они радовались солнцу и мне - ждали, что буду кормить.
Мы извинились перед напуганным хозяином за сломанную дверь, быстро вернулись в горницу. Молча, не глядя друг на друга, собрали свои вещи и ушли к штабу.
Об этом случае мы никогда никому не рассказывали, чтобы не стать посмешищем всей нашей роты.
***
Вот, оказывается, что самое страшное для моего папы было в той войне - вероятность убить невиновного и состояние, когда враг мерещится повсюду.