Первый снег.
Вторая мировая. Советский разведотряд получает
приказ: перейти линию фронта, и, оставаясь незамеченными, найти в тылу врага замаскированный командный пункт.
Последние наставления начальника штаба командиру разведотряда
- Ты капитан главное помни - остаться в живых при любом раскладе, в случае чего: хочешь в карты с немцами играй, а хочешь душу закладывай. Но что бы через четыре, максимум пять дней, ты стоял в этом блиндаже, и докладывал, где именно находится это осиное гнездо.
- Разрешите выполнять?
- Давай, дружище – давай.
Капитан уходит, и уже протиснувшись через плащ-палатки, которые были вместо дверей, остановился, и как бы шутя
- Я товарищ майор, я плохо в карты играю.
- Тогда в лото им предложи, а еще лучше в салки.
В группе кроме капитана: лейтенант Дрёмов – средних лет, внешне, а скорее по разговору понятно, что он житель деревни. Еще есть молодой сержант Федоруца, который всю дорогу, пытается доказать, убедить остальных (а точнее себя самого) что храбрость она компенсирует молодость и малый опыт
Серж. – Жаль, что приказ оставаться незамеченными, вот так пройдет война, а ты не одного гада не порешил. Все по болотам бродишь, как зверь, какой. А хочется в глаза в глаза, хочется в прицел на них посмотреть, а не в бинокль.
Офицеры улыбаются, переглядываются.
Лейт. – У тебя сержант, будет время. Вот как ни будь ослушаешься моего приказа (вспомнив про то что капитан рядом, добавил) или вон капитанового приказа, отправят тебя штрафбат, и будешь ты там глаза в глаза- плечо в плечо. И еще в прицел на фрицев смотреть, только прицел не своего автомата, а соседской винтовки…
Кап. –Хватит Николай тебе молодежь стращать.
Сержант задумался.
Пробираются через глухие леса. Идут вдоль протоптанных троп. Через болото. Переходят речушки по первому, еще едва схватившемуся льду. Поздняя осень или начало зимы, везде видна изморозь, но снега нет совсем.
На первом же привале. Пока лейтенант готовит в котелке на маленьком костерочке (что бы как меньше дыма было), отогнав от этого дела сержанта который уже было начал стаскивать большие ветки.
Серж. – Товарищ капитан, а у фашистов тоже присяга есть?
Кап. – Наверняка (ответил командир, не отрываясь от планшета с картами)
Серж. – И что же, так же как и у нас – Не жалея сил и жизни, до последней капли крови…?
Кап. (наконец то поняв о чем спрашивает подчиненный, захлопывая планшет) - скорее всего есть и присяга, и не жалея сил, и до последней капли крови.
Лейт. – Вот возьмем языка Федоруца, и сможешь тогда точно узнать, какая у них присяга, даже выучить сможешь.
Серж.(обижаясь) - Вот еще, нужна она мне.…
Лейт. – А мне самому интересно. Что же обещают те люди? которые потом тоннами бомбы сбрасывают на гражданских, или жарку поддают в крематориях (в это время подбрасывает веточек под котелок, и раздувает огонь).
Кушают. Идут дальше. Небо затянуло тяжелыми темными тучами, ветер усилился.
Серж. – Сейчас снег повалит.
Проходя, пробираясь сквозь молодой ельник, и выйдя на поляну – все остановились. На них смотрели три немецких солдата, так же одетых в маскировочные халаты, и так же с оружием наготове. Скорее всего они одновременно вышли на поляну. Все навели друг на друга стволы. Каждый впился во врага взглядом. Ветер стих. Стало совсем темно, вот-вот пойдет снег. И когда уже напряжение достигло предела, пошел снег. И вот огромная снежинка, практически комок снега, приземляется прямо на нос одному из немцев, начинает таять, при этом немец начинает морщить нос – капля воды начинает щекотать его. Мы видим, что пальцы на курках ослабли, губы, лица солдат обеих армий тронули улыбки. И практически одновременно все опустили оружие.
Продолжая смотреть друг другу в глаза, они продолжили свой путь - немцы пошли в тыл к русским, русские к немцам. Напоследок, пообщавшись - кто пожал плечами, кто развел руками, кто еще как смог выразить свое понимание данной ситуации, и свое не понимание проблемы в целом.
Еще долго все продвигались молча.
Серж.(с надеждой в голосе) – Может гипноз?
Лейт. – Да ни хрена это не гипноз Федоруца. Жизнь это.
Серж. – Да как же жизнь, если час назад готов был горло перегрызть, а сейчас чуть друг с другом не целовались, и не плакали в жилетку.
Кап. – А разве сержант, ты ни когда не замечал что любовь и ненависть где-то всегда, совсем рядом. Вот ты спроси у лейтенанта, я думаю, что он как раз о чем-то таком вспомнил.
Лейт.(долго не отвечая, что то обдумывая) – Я вот капитан вспомнил, что больше всего на свете люблю свою Любавушку. Люблю больше чем мать свою, отца, люблю больше чем деток своих не наглядных. Но были моменты в жизни, когда я так ненавидел её, что готов был придушить, и греха не убоявшись. Вот даже перед самой войной, поехал я во Льгов одному попу хату черепицей крыть. Приезжаю я в деревню через дней пять. Даю я своей не наглядной поповы деньги, говорю – мол, съездила бы ты родная в Ольшанку – там у нас ярмарки были(объясняет товарищам)- купила бы ты козочек пару, да курочек десяток, дети то малые у нас, молока бы им, яичек. В общем, поехала она. Приезжает, заходит во двор, улыбается вся такая, в руках коробка с лентами- красными - как сейчас помню. Я то вижу, живности нет, сердце у меня так и начало ныть – не доброе чуял.
Я сразу спрашиваю – Что в коробке? А она улыбается, и говорит – Дай в дом пройду, а там увидишь. И все улыбается. Не дал я ей в дом пройти, схватил эту чертову коробку, рванул ленты – а там рубаха, вся такая в цветах, красных, маки вроде. У меня в глазах потемнело, слышу краем уха – шелковая, китайская. Пошел я в лес бродить, от греха подальше. Ночью уже зашел в хату. Дети спали уже. А она стоит посреди хаты, в этой самой рубахе. Свеча дрожит позади нее, ножки голенькие…
И капитан, и сержант слушали внимательнейшим образом, расположившись на бревнышке. За одно перематывая портянки, и утоляя жажду.
Лейт. – Так как ты Федоруца думаешь, любил я её в тот момент, или ненавидел? Любил. Еще как любил. Всю ночь потом любил её. До самой войны любил её. И вот теперь, когда бы я не вспомнил про неё, непременно она в той рубахе стоит, и все улыбается.
Сержант смущенно отводит глаза, пожимает плечами.
На следующем привале.
Серж. – Товарищ командир, разрешите вопрос ?
Кап. - Валяй.
Серж. - Вот мы этих фрицев, пропустили, а они может быть, уже какое ни будь, село вырезали, подчистую. Или караул.
Кап. - Во первых – не факт, что мы их пропустили, может это они нас. А во вторых – может, конечно и вырезали, но я так думаю что как раз наоборот – кого то наверняка пожалели, какого то спящего салагу обошли стороной. Не стали кишки выпускать, просто так, ради количества, ради приближения победы. Ты сейчас наверняка думаешь, что если бы мы их уложили, то ты сразу и приблизил бы победу свою. Сразу зарубку сделал бы на прикладе, а то и две, три. А ты сержант не думаешь что эти люди прейдут с задания, подумают хорошенько, пошлют к черту и Гитлера и присягу ту которую мы с тобой и знать не знаем. И уедут куда ни будь в Швейцарию, коз или овец пасти. И не узнают потом фашисты какой то важной информации, и проиграют войну. А потом когда парад будет на Красной площади, и будут награждать, каких то героев что Гитлера связали и к Сталину в кабинет привели. Ты будешь в сторонке стоять, и эдак хитро улыбаться – Я дескать знаю кто на самом деле победу приблизил.
Серж.(задумавшись) - Так неужели и ко мне это когда ни будь, прейдет? Разве посмотрю я на Сонечку как-то по-другому, не так как раньше смотрел. Разве из-за рубахи или из-за зарплаты буду, на неё злится? Разве должно так быть, разве всегда так было, разве всегда так будет? А как же Христос? Разве он не всегда был добрым? Думаете, и он иногда злился?
Кап. – Почему бы и нет? Если он был, то он мог и злится, злится, как и все остальные. Думаешь это приятно, когда изо дня в день, толпы за тобой ходят. Это может приятно быть день, два, месяц – но не годами. И при этом все от тебя что-то, да хотят. И самое плохое то, что все грустные, все чем-то обиженные.
Лейт. – Что говорить про человека, а тем более про бога, ты вот скотину возьми, и та сегодня добрая, ласкается – а завтра злая что черт, бодается.
Серж. – Вот закончится война, приеду домой, подойду к своей Сонечке, и скажу ей – А давай ни когда друг на друга не злится.
Офицеры улыбаются.
Серж.(после некоторой паузы) - И еще присягу придумаем, - Мы. Такие и такие. Не жалея сил и жизни будем сдерживать свою злость и ненависть. До последней капли крови любить друг друга…
Парень продолжает, но мы его уже не слышим. Мы уносимся все дальше и дальше. Мы словно птицы видим, как сменяются под нами пейзажи: леса, реки, опять леса. И вот, под какими то деревьями сидят те самые немцы, которые встретились нашим героям. И кушая свой паёк, о чём то оживленно на немецком спорят. При этом молодой солдатик, показывает другим фото своей невесты, а те смеются и от него отмахиваются.