Амаркорд!

Папоротник Купалы
Сядь и задумайся, о чем стоит писать. Прожигая белый лист черными пикселями букв. Сядь. Вдох-выдох. Готова? Тогда, как в гипнозе – назад, раскрывая вокруг себя веера чувств, воспоминаний. Окунись в их треск, откройся их дуновениям – снова. Пиши из прошлого в настоящее. Амаркорд!

Влажная дымка висела над городом неделями. Иногда она поднималась выше к серым раздраженным небесам, но чаще – окутывала одноцветные новостройки густым туманным маревом, прилипала к блестящему от сырости асфальту. В тумане вязли, путались  мысли и, не находя другого выхода, стекали слезами на лицо. Было больно – всегда. Иногда меньше, иногда больше. Иногда так, что хотелось вцепиться во что-то зубами – чтобы они заскрипели. Или завыть – как раненое животное. На мутный блин луны.
В эти осенние недели, месяцы я не видела дня. Выходила из дому, когда было еще темно, и возвращалась уже ночью. Темнота, туман, сырость пробирались в меня, скручивались холодными щупальцами, вытаскивали счастливые воспоминания и тут же превращали их в страшные картины того, что последовало за этим счастьем.
Три года назад это было наше с ним время. Длинные дождливые осенние ночи. Вспышки фотоаппарата в его руках. Я, безумная от любви, танцую вальс по пустым, блестящим мокрым глянцем, улицам. И оба мы – слишком талантливые, слишком увлеченные друг другом, чтобы думать о реальности.
Больше никогда с ним я такого не чувствовала. С каждым месяцем становилось все холоднее. Я будто покрывалась ледяной коркой. А он отдалялся – я физически чувствовала, что он, как песок, утекает-высыпается сквозь пальцы.
Потом был зимний парк – это было страшнее любого кошмара, который когда-либо мне снился. Единственное, что мне хотелось тогда сделать, это убежать. Но он мне не позволил – догнал меня, не дал уйти. Мы с ним так и «остались» на следующие два года в том зимнем парке. Он прогонял меня, обещал, что не изменит свое решение. Каждый раз я разбивала себе сердце и уходила, бросая напоследок, что он идиот. Каждый раз он возвращался. Каждый раз я знала это заранее.  Амаркорд!

Начало зимы. Внутри все промерзает. Даже боль, кажется, обледенела. На тускло освещенной купчинской платформе жду электричку, пытаюсь согреть озябшие руки трубкой – табак в ней вспыхивает красными комочками тепла. В плеере поет женский голос: «Моя память убита, и ты вместе с ней! Умирай, умирай, не проси подаянья!». Ан нет, не убита она еще! Жива. И часто напоминает о себе болезненными укусами, подленьким желанием отомстить.
Появление электрички прерывает мои мысли и дает призрачную надежду, что хоть в ней я согреюсь. Тщетно! Ни одна печка не работает. Я сажусь на сиденье, как воробей на жердочку, вся подбираюсь, сжимаюсь, мелко дрожу – и как всегда ухожу в себя.
Надо было понять раньше, что если человек не держит слово, ему доверять нельзя. Но я упрямо, не слушая ни себя, ни друзей, верила ему. Позволяла возвращаться к себе – надеялась, что он станет взрослее и прекратит заниматься ерундой. В какой-то момент, примерно за полгода до нашего разрыва, мне стало казаться, что он образумился. Я тут же потеряла бдительность – совсем по-женски.
Да и кто бы мог подумать, что человек, посуливший тебе совместную жизнь, через пару недель после этого начнет виться около другой девушки, твоей подруги, хаять тебя в ее присутствии. А потом честно смотреть тебе в глаза, говорить о своих чувствах, что-то снова обещать. Кто бы мог подумать, что девушка-лесбиянка, живущая в паре, пожелает попробовать решить свои  «мифологические» проблемы за счет тебя. А с другой стороны, что тут удивительного? Ему нужна была новая «муза», у которой не было реальных проблем – как у меня. Решая ее сложности, которые существовали только у нее в голове, он мог снова почувствовать себя мужчиной. Рыцарем, я бы даже сказала. А она могла бы безболезненно расстаться со своей девушкой, которая (о ужас!) давно уже не хотела слушать ее бредни. «Я решила, что у них все равно нет будущего. А мне нужно, чтобы меня кто-то слушал – у него это хорошо получается. Я решила, что я могу себе это позволить», - передали мне потом ее слова.
У того, и у другого хватало смелости только врать мне. А я слишком много работала тогда, чтобы сразу что-либо заметить. Сразу. Когда я узнала об этом сама, когда я увидела все своими глазами настолько четко, что в них даже зарябило, что-то во мне дернулось, хрустнуло, оторвалось и полетело в ледяную пропасть. Наверное, это был тот человек, которого я полюбила три года назад.
В электричке вдруг погас свет. Пьяная компания в уголке упоенно взревела – так, что я услышала их даже сквозь музыку, игравшую в плеере. Под звон их бутылок, нецензурную брань, поезд несся сквозь набиравшую силу метель и череду световых пятен фонарей. Они на долю секунды выхватывали пассажиров из тьмы, делали их объемными, живыми. А потом люди снова становились тенями-трафаретами на фоне запотевшего окна.
Мне тогда почудилось, что и бывшая подруга, и бывший молодой человек, становятся для меня такими же темными картонными фигурами, которые изредка освещают вспышки моей памяти. Амаркорд!

Лаковый блеск моих сапог ворвался в проволочную темноту деревьев. Рассыпая вокруг себя брызги льда, стекавшего к основанию качелей, я отталкивалась от земли и летела к обледеневшей паутине ветвей. А потом, казалось, еще выше, к убегающей за снежные тучи луне. Она обхватывала меня, долю секунды я парила в ее свете – ослепляющем, сулящем что-то. Он врывался в меня, прогоняя отовсюду клубящуюся тьму, вычищая самые дальние уголки – до прозрачной яркости, от которой слепило глаза. Но качели дергали меня обратно, на излете возвращали меня к реальности.
Надо было страдать всю осень, не видеть его два месяца, выдумывать хитроумный план мести, начать его реализовывать, чтобы понять, что – все, я больше ничего не хочу. Ни того, чтобы он вернулся, ни того, чтобы он страдал. Увидев, что он уже попал в мой капкан, я вместо того, чтобы уничтожить, раздавить, просто разжала зубья ловушки и ушла - на этот раз навсегда. Обняв его напоследок и пожелав удачи. В первый раз за все это время мне захотелось снова жить.
Деревья одобрительно перешептывались надо мной, словно говорили: ничего, это еще не выздоровление, но ты уже на правильном пути. А я стояла под ними и дышала лунным светом: вдох-выдох. Мне тогда казалось, что вместе со мной дышат стены панельных домов, выталкивая в пространство эмоции тысяч людей – теплых, спящих, счастливых в ночном небытии. Амаркорд!

Прежде чем закончить писать, подумай о том, что ты еще не вспомнила. Подумай и забудь – ты слишком долго носила это в себе. Не могла выплеснуть на светящийся экран закорючками букв, не могла заставить руки опуститься на клавиатуру. Но теперь, когда ты сказала все, что хотела, веера воспоминаний должны перестать впустую гонять спертый, затхлый воздух и замолчать. Свежий ветер очистит его и принесет запахи новых эмоций и чувств. Амаркорд!

Со стены на меня смотрел солнечный луч. Я проснулась от его пристального взгляда. Заметив мое пробуждение, он прокрался на полу, скользнул на одеяло и замер на мужской руке, обнимавшей меня.  Ее горячая кожа не обжигала меня, а скорее согревала – все мое тело наполняло спокойное, равномерное тепло, которое золотистыми солнечными искрами плескалась даже на дне моих глаз. Я сладко потянулась, свернулась плотным клубочком и заснула – счастливая.


Посвящается человеку, который снова научил меня жить.
*Амаркорд (Федерико Феллини) - переводится как "я вспоминаю"