Судьба!
Юноша вздохнул и придвинул к себе узелок. Что бы там ни было, а сейчас самое лучшее – это поесть. Только бы людская пища оказалась приемлемой! Он заглянул в кувшин и, в первый момент подумал, что там Серебряная Вода, вроде той, которой питался Тихтольн. Заранее скривившись, Нафин немного отхлебнул, но вкус оказался совсем другой. Тоже, правда, не очень, но больше все равно ничего нет. Сыр орелю показался просто ужасным, а вот яблоки пришлись по вкусу. «Нужно попросить Кару принести их побольше», - думал Нафин, укладываясь спать.
От брошенного плаща с пола поднялось целое облако пыли, и юноша долго чихал и ворочался. Как это Старик говорил? Пыль там, где нет памяти и любви? Что ж, самое место для бродячего ореля. Помнить он ничего не хочет, а любовь… Любовь, когда она без взаимности, и не любовь вовсе, а одно мучение! И, вдохнув глубоко пыльный, отвратительный воздух, Нафин заснул под невеселое бурчание своего желудка, тоскующего по прежней пище.
Утро разбудило его множеством незнакомых звуков. Шарканье ног, скрип, цоканье, какие-то удары, смех и бесконечный, многоголосый, непонятный говор. Все это, то накатывало на убежище ореля, то затихало где-то вдали. Из небольших окошек под самым потолком легли на пол ровными мостками пучки солнечных лучей, тоже, как будто, припорошенные пылью. В дальнем углу чудилась какая-то возня, но, стоило Нафину пошевелиться, все мгновенно стихло.
Ужасно хотелось есть. Однако, яблоки кончились еще вчера, а сыр куда-то чудесным образом исчез. Оставалось только молоко, да и то немного. К счастью, оно не скисло за ночь, иначе орель никогда в жизни больше бы к нему не притронулся.
Делать было совершенно нечего. Чтобы немного размяться, Нафин потянулся и похлопал крыльями, чем вызвал настоящую тучу пыли вокруг себя. Прочихавшись, он некоторое время посидел просто так, но затем, почувствовал себя полным идиотом и полез по полкам к окошку, чтобы выглянуть на улицу.
Нельзя сказать, чтобы она была очень уж многолюдной. Человек пять или шесть шли в одном направлении, и трое с груженой телегой – в другом, но орелю, привыкшему к горным просторам и пустынному обычно Гнездовищу, такое скопление людей на узенькой улочке, показалось почти столпотворением. Он жадно всматривался в цветные узорные одежды, загорелые лица и, едва не свалился с полки, увидев лошадь. А люди все проходили перед ним – по одному, по двое, и раз даже прошагали ровным строем шестеро стражников. Этих Нафин сразу узнал по блестящим островерхим шлемам и длинным палкам в руках.
Прямо напротив, через улицу, видна была стена, огораживающая какой-то высокий дом. Юноша, как ни пытался, так и не смог увидеть крышу. Узкое оконце не позволяло, а высовывать голову наружу он поостерегся. Только и оставалось, что, извиваясь и так и этак, рассматривать то небольшое пространство, которое открывалось перед ним, да прислушиваться к подозрительной возне в углу.
Вскоре прибежал Кара. Прямо с порога он защебетал, что никак не мог придти раньше, что вчера ему здорово влетело за позднее возвращение, но зато теперь все будет очень хорошо. Даже здорово будет, потому что сегодня, с утра, отец уехал в Заред-Каар, где обычно закупает свои товары. В этот город, раз в год, съезжаются самые богатые купцы с Востока, у которых Сериб – отец мальчика скупает благовония, специи и новые красивые ткани. Благодаря давним связям, купцы оставляют Серибу все самое лучшее, а это, в свою очередь, сделало его поставщиком самой валиды и открыло двери во дворец.
- Отец всегда очень придирчиво отбирает товар, - весело болтал Кара, разбирая огромный узел, который притащил, - да и Заред-Каар находится на самой границе Абхии, так что у нас есть около двух месяцев спокойной жизни. А то и больше, это, смотря по тому, какая будет погода. Но два месяца есть точно! За отца остается приказчик. К работе он меня никогда не привлекает – предпочитает своих помощников. Ворует, наверное. Но у нас тут все приказчики воруют, так что отец смотрит сквозь пальцы. Говорит, много все равно не наворует, а дело свое знает хорошо, да и за место держится. А по мелочи…
- Слышишь, - перебил Нафин, - в углу кто-то возится.
- Это мыши, - беспечно отмахнулся Кара, - ты их не бойся. Странно, что они еще тут остались, еды-то им нет. Зато теперь, жди гостей!..
Он вытащил и расставил перед Нафином гору всякой снеди, и пока тот опасливо её перебирал в поисках яблок, принялся выгружать из узла одежду.
- Даже не знаю, что из этого тебе подойдет, но, на всякий случай, прихватил ножницы и иголку. Шить я, правда, не умею, так что учиться буду прямо на тебе. Я видел, как это делают женщины. По виду – сущая ерунда! А из этого, - он извлек, что-то вроде мелкой сети, - попробуем сделать подвязку для крыльев. Ну, чтобы снизу не высовывались. Так что, ешь пока, а потом начнем…
Нафин только кивал в ответ. Он вежливо давился куском хлеба, стараясь проглотить, но только поперхнулся крошками и закашлялся, испытывая одновременно и облегчение, и стыд от того, что половина непрожеванного куска вылетела на пол.
- Да ты молоком запей, - посоветовал Кара, - что так мучиться всухомятку.
- Боюсь, тебе придется научить меня, как все это есть, - сдавленно, выкашливая последние крошки, сказал орель. – Я ничего из вашей еды раньше и в глаза не видел.
- Ах, я дурак! – хлопнул себя по лбу мальчик, - мог бы и сам догадаться!
Он побросал на полку одежду и, придвинувшись к Нафину поближе, разъяснил ему, что из еды, как называется, и, что с чем лучше есть, чтобы было вкуснее. У юноши голова пошла кругом! Все-таки с едой у людей дела обстояли гораздо сложнее, чем у них в Гнездовище. Он перепробовал все, что принес Кара и теперь еле дышал. Никогда еще его желудок не был так полон, а мальчик все подсовывал и подсовывал новые куски.
- Хватит! – взмолился Нафин. – Я уже съел столько, сколько не ел за всю свою жизнь! Лучше давай займемся одеждой.
- Давай, - легко согласился Кара, тут же забыв о еде и, бросаясь к полке с одеждой. – Надень, для начала, вот это.
Орель повертел в руках протянутую ему белую длинную рубашку и засмеялся.
- Ну да, ну да, - проворчал мальчик, - я знаю, тебе в это влезть будет трудновато. Но должен же я знать, где резать дырку под твои крылья. Когда моей сестре шьют платье, то сначала надевают полу готовое на неё, а потом подгоняют по фигуре, прямо на ней.
- Сделаем проще, - предложил орель.
Он снял свою одежду, положил её рядом с принесенной Карой, что-то сличил, подправил и, проведя пальцем по центру, от самого ворота до низа рубашки, сказал:
- Режь так!
Почти до темноты возились они с шитьем. Пара испорченных нарядов уже валялась скомканная в углу, когда Кара в последний раз далеко вытянул руку с иглой, в которую вставил непомерно длинную нить, устало вздохнул и признался, что больше не может. Да и не видно уже ничего. Он пообещал придти завтра пораньше, чтобы доделать начатое и ушел, почти шатаясь.
Нафин же напротив был чрезвычайно бодр. Пока Кара шил, точнее, пытался шить, он задавал ему бесконечные вопросы. И теперь, оставшись один, лежал и «переваривал» услышанное.
Конечно же, большинство вопросов касалось Табхаира. Мальчик, наконец, смог его кое-как описать, и, судя по описанию, бог абхаинов был точь-в-точь Старик из Гнездовища. Что ж, ничего удивительного. Они ведь родственники, двоюродные братья, так что семейное сходство вполне возможно. Ведь говорили же Нафину, что они похожи даже с Кантальфом – тем мерзким типом, с которым сидела тогда Сольвена, а родство у них более дальнее.
Историю появления Табхаира в Тангоре, и вообще на земле, мальчик, разумеется, знал только в том объеме, в котором уже изложил. Да и как он мог знать больше, если к моменту его рождения, великий бог уже состарился. Зато Нафин узнал от него некое подобие распорядка жизни Табхаира. Собственно говоря, это и распорядком-то было нельзя назвать. Раз в год, на праздник Великого Божественного Озарения, он вылетал из храма и, при огромном стечении абхаинов, пришедших изо всех провинций, делал круг над городом и над примыкающими к нему полями.
- А что, между прочим, из-за этого его благословения, у нас урожаи, из года в год, на удивление богатые, - заметил по этому поводу Кара, увидев, как Нафин улыбается.
- Да нет, я ничего,… просто так, - поспешил оправдаться орель. – Просто подумал, что богу, который умеет летать, тяжеловато сидеть целый год в храме. Нужно же когда-то и разминаться, иначе, в один прекрасный день, вообще не взлетишь.
- Этого я не знаю, - ответил мальчик, - но начальник личной стражи валиды Анарахты – Ментеб, который должен сопровождать её повсюду, рассказывал как-то по дружбе отцу, что стеклянный храмовый купол,… ах, да, ты же его не видел! Но, ничего, еще увидишь. Так вот, этот самый купол накрывает огромный и очень красивый сад. Может там великий бог и летает…
- А этот Ментеб, он тоже входит к богу вместе с валидой?
- Нет, ну что ты! Там есть потайная дверь, открыть которую может только Анарахта. Она оставляет стражу в саду и велит отвернуться, а сама нажимает секретный рычаг, который открывает дверь, и проходит к богу. Кроме нее только старшие жрецы знают, что именно нужно нажать, а так даже жрицы не могут видеть Табхаира, когда им вздумается.
- Но ведь видят же они его когда-нибудь?
- Как все – на празднике.
Нафина такое положение дел конечно не радовало. Желание увидеться с Табхаиром становилось все сильнее, а возможностей для этого почти не было. А, после того, как Кара по его просьбе подробно рассказал о порядке проведения праздника великого Божественного Озарения, угасла и последняя надежда обратиться к Табхаиру с просьбой о встрече. Бога охранял такой мощный заслон из жрецов и стражей, как городских, так и дворцовых, что ни один обычный абхаин не мог, не то что подойти к богу, но даже и крикнуть ему хоть что-нибудь, что тот мог бы услышать.
- Ну, хорошо, - не унимался Нафин, - а если у меня есть просьба, или дело, или мне нужен совет, но именно от бога, неужели меня к нему не пустят?
- Что ты, что ты! – замахал руками Кара. – Кто же тебя пустит! Какое бы дело у тебя ни было, а порядок для всех один: нужно придти в храм и принести что-нибудь в дар Табхаиру. Тогда кто-нибудь из жрецов тебя выслушает и передаст твою просьбу, или с чем ты там пришел, богу. А уж когда ты получишь ответ, зависит от того, насколько ценный подарок ты принес. Если так себе, то слушать тебя будет один из младших жрецов, и ответа ты вряд ли скоро дождешься. С дорогим подарком есть шанс попасть к старшему жрецу. Он вхож к богу, и ответа ты дождешься скорее. А вот если твой подарок очень ценный – ну, там редкость какая-нибудь, или диковина, которой в Абхии не сыскать, то тогда можно попасть и к Старшему жрецу. Он ближе всех к богу, поэтому ответ может выдать незамедлительно. Ты просто подождешь немного – и все! Но, сколько ни дари, хоть целое царство, к богу все равно не пустят. Впрочем, за царство может, и пустят. Не знаю. Никто ведь еще не предлагал…
Орель слушал все это, слабо понимая то, что касалось подарков и их ценности. Но одно он понял точно: Табхаира увидеть практически невозможно.
Оставалось последнее:
- А, как можно стать Верховным жрецом?
И тут Кара буквально согнулся пополам от хохота. Несколько минут он вообще ничего не мог ответить, а только икал, всхлипывал, утирал слезы и снова заливался смехом.
- Ну, ты даешь, - вымолвил он, наконец, - ну, насмешил! Да ведь к этому с рождения готовят! В тот день, когда объявляют о новом Верховном жреце, всех новорожденных младенцев мужского пола, какие только будут на тот момент в городе, несут в храм. Там старшие жрецы их забирают и показывают великому богу, а уж он определяет того, который станет следующим Верховным жрецом. Этого младенца оставляют в храме, а мать его, до конца своих дней, не знает ни нужды, ни заботы. Её ребенка воспитывают в храме, холят и лелеют, и не дают на него пылинке упасть…
- А остальные младенцы?
- Им тоже неплохо. Откуда, ты думаешь, берутся старшие жрецы? Считается, что раз на них упал взор великого бога, то, кем же им и быть, как ни его ближайшими служителями.
- А куда девается прежний Верховный жрец?
- Умирает, - спокойно ответил Кара.
- Его казнят?! – в ужасе прошептал Нафин.
- Да нет! – опять засмеялся мальчик. – Это, как раз тот случай, когда умирают спокойно, в положенный срок и на свободе…
И вот теперь Нафин ворочался на матраце, принесенном Карой, и размышлял. С непривычки лежать на мягком было очень неудобно, но юный наставник ореля убедил его, что это лучше чем на грязном полу, и что все люди так спят. Что ж, все, так все. Нафин решил попробовать приучить себя к человеческой жизни. Поиск, похоже, будет долгим и тяжелым, поэтому лучше всего вжиться в новые условия, как можно скорее. И обязательно выучить язык абхаинов! Без этого в город не выйти, а, сидя здесь, много не найдешь. Завтра же он попросит Кару поучить его!
Нафин покосился на груду тряпья в углу. Эх, надо было, живя в Гнездовище, не в обвале рыться, а одежду делать. Мало ли, как его поиски сложатся в дальнейшем, все может пригодиться. Пожалуй, стоит с завтрашнего дня заняться этим самому.
С такими мыслями Нафин скоро уснул и, во сне, все-таки сполз с матраца на пол, где и забылся сном более глубоким и спокойным.
Утром он несказанно обрадовал пришедшего Кару тем, что сам займется шитьем в обмен на обучение его языку абхаинов. И к вечеру, заучив огромное количество слов, увеличил кучу испорченной одежды ровно вдвое.
- Ничего, - сказал перед уходом Кара, расстроено почесывая подбородок, - дома всякого старья навалом. Пропадет – никто и не заметит. Ты пока слова повторяй, завтра проверим…
Назавтра многие слова забылись, некоторые орель произнес неправильно, но в целом его учитель остался доволен. Он и не ожидал, что Нафин так много запомнит. Зато с одеждой дело обстояло неважно. То, что им удалось, наконец, смастерить, выглядело неубедительно и очень кособоко. Старая, сплетенная из листьев рубашка Нафина казалась уже шедевром портновского искусства, которое никак не удавалось повторить. Единственное, что у них получилось действительно хорошо – это сетка для поддержания крыльев. Орель легко мог надеть её и так же легко снять, если бы вдруг возникла нужда улететь. Из-под темного плаща теперь никакие перья не высовывались, да и ходить стало легче. Жаль, что наряд этот годился только для ночного времени. Абхаины надевали плащи днем только, когда было холодно или шел дождь, но даже в этом случае требовалось надеть что-нибудь вниз. А с этим то, как раз и были проблемы.
- Ладно, - сказал Кара в один из дней, стаскивая с ореля очередное неудачное творение. – Уж, как я не хотел, а, видимо, придется… Ты подожди, я тут сбегаю недалеко. Есть у меня одна идея…
Он убежал, но вернулся не очень скоро.
Стараясь не глядеть Нафину в глаза, смущенно потоптался на пороге, потом отошел в сторону и неловко ткнул рукой куда-то за дверь.
- Там моя сестра – Гира. Она нам все сошьет.
А потом грозно зашипел на улицу по-абхаински:
- Да заходи ты скорее! Не бойся, он не кусается!
Кара протянул руку за дверной косяк и буквально втащил упирающуюся девушку.
- Стоишь там, жмешься, только внимание привлекаешь! – проворчал он, запирая дверь, и повернулся к Нафину.
- Только не сердись! Гира девчонка неплохая, но боится всего. Еле уговорил её нам помочь. Зато она никому ничего не скажет. Она немая от рождения. Но, даже если бы и умела говорить, все равно нас не выдала бы. Она добрая. Знаешь, сколько раз меня выручала! И сейчас пришла… Другая бы ни за что, а она согласилась, хотя и боится ужасно!
Кара подошел к Нафину и, забирая у него из рук шитье, тихо обронил:
- Я ей не говорил, что ты прилетел за Табхаиром. Пусть пока не знает… Видишь, - громко обратился он к сестре на своем языке, - бог Нафин совсем не страшный и рад тебя видеть.
Мальчик незаметно подпихнул застывшего ореля и шепнул сквозь зубы:
- Улыбнись…
Но Нафин ничего не соображал.
С того момента, как Гира переступила порог склада, он утратил все: способность двигаться, говорить и даже думать! Он мог только смотреть и смотреть на чудесное видение, возникшее перед ним. Нельзя сказать, чтобы орель никогда прежде не видел земных женщин. Наблюдая за улицей через свое маленькое оконце, он не раз восторгался стройностью и грациозными движениями абхаинок. Орелины Гнездовища, хоть и были хороши собой, но не могли похвастать хорошей осанкой. Из-за крыльев все они немного сутулились, да и двигались не так плавно. Но Гира!.. Гира была прекраснее всех! Её брат мог и не говорить, что она добрая, Нафин бы и сам догадался. Такого лица не бывает у тех, кто зол. И глаза!.. Испуг сделал их просто огромными и темными, как глубины самой таинственной пещеры! Полуоткрытые губы, кажется, вот-вот что-то шепнут… Интересно, какой у неё голос?… Хотя, нет, Кара сказал о ней что-то непонятное…
- Она немая? – шепотом переспросил Нафин, - а что это значит?
- Это значит, что она не может говорить. Молчит все время, а объясняется жестами. Жалко, конечно. Но мы всегда её понимаем. А она нас слышит. К тому же, скоро её посвятят в жрицы, и говорить ей совсем станет не к чему.
Мальчик протянул сестре шитье и указал на Нафина:
- Вот это нужно переделать так, чтобы он мог надеть на крылья и появиться в городе, не привлекая внимания.
Девушка неуверенно кивнула и повела в воздухе рукой, показывая, что хочет осмотреть ореля со спины. У Нафина закружилась голова, когда Кара ему это перевел. Как когда-то, возле горного озера, он ощутил себя ужасно неуклюжим, очень громоздким и давно не мытым. И это несмотря на то, что уже на третий день его пребывания на складе, Кара притащил огромный старый таз и через день таскал воду, чтобы орель мог мыться. Но, одно дело мальчишка и ветхий, заброшенный склад, и совсем другое – Гира! Этот нежнейший цветок, одно появление которого превратило этот старый сарай в волшебный грот.
Ой! Нафин почувствовал, как его коснулись легкие прохладные пальчики, и замер. Девушка быстро что-то померила, попросила через Кару, чтобы орель снял свою старую рубашку, стыдливо отвернулась, пока он делал это, смущаясь и путаясь, не глядя, взяла её и отошла к полке под окном, куда её брат уже перетащил все, что могло ей понадобиться.
- Не волнуйся, - сказал Нафину мальчик, превратно истолковав его состояние, - Гира умеет шить. Не то, что мы. Скоро у тебя будет новая одежда, а пока давай учить язык.
Но сегодня юноша был не в состоянии что-либо запомнить. Он то и дело косился в сторону девушки, путался в словах, мгновенно их забывал и без конца перебивал урок расспросами о том, что Кара сказал о нем сестре и, как она на это отреагировала.
- Да ничего я такого не сказал! – вспылил, наконец, раздосадованный учитель. – Только то, что ты - посланник небес, что должен передать важное послание великому Табхаиру, но соблюсти при этом все земные порядки и законы. Вот и все!
- А она, что?
- А она – ничего! Ей много объяснять не нужно. Гира не так любопытна, как остальные девчонки. Она вообще немного не такая – вся в себе. Мечтает, задумывается, все ждет чего-то…
После такого сообщения Нафин совсем перестал соображать, и урок был окончательно испорчен. Кара только обреченно махнул рукой, предоставив орелю заворожено следить за Гирой, ловко управляющейся с иголкой и ножницами.
Остаток дня пролетел незаметно. Девушка не успела закончить свою работу, отложив её до завтра, и Нафин еле дождался утра, ворочаясь с боку на бок. Он вскочил засветло, едва небо за окошком посерело, налил в таз воды и долго и тщательно мылся. Потом осмотрелся по сторонам, поморщился и, покачав головой, кинулся убираться.
Водой, которой мылся, кое-как протер пол, благо тряпок теперь хватало, смахнул отовсюду пыль и затолкал всю рухлядь под широкую лавку, примяв её ногой, чтобы не высовывалась. В итоге старый склад приобрел более-менее ухоженный вид, зато сам Нафин снова стал грязным. Он в полном отчаянии смотрел на дверь, услышав, как отпирают замок, но, к величайшему облегчению, Кара пришел один.
- Сестра будет позже, - сообщил он, сбрасывая на лавку новую партию одежды. – Как будущей жрице, ей нужно каждое утро проводить в храме – готовиться к посвящению. Но это не надолго, так что ты не вол.., ой! – мальчик, наконец, заметил наведенный порядок и подозрительно уставился на ореля. – Ты что, убирался здесь?! С чего вдруг? Из-за Гиры? Понравилась, да? А, может, ты влюбился? Ну, сознавайся же, влюбился, да?
Он наступал на Нафина с притворным гневом, а тот, сделавшись совершенно пунцовым, отступал, не зная, куда девать глаза и, что отвечать.
- Влюбился, - подвел итог Кара и весело засмеялся. – Вот здорово! Бог влюбился в мою сестру! А, знаешь, она ведь про тебя вчера тоже расспрашивала. И спать пошла такая задумчивая, задумчивая…
- Перестань, - совсем растерялся Нафин.
- Почему? Разве это плохо? Я так очень рад! А еще, знаешь, чему я рад? – Кара понизил голос до шепота, собираясь сказать крамольную вещь, - я рад, что ты заберешь Табхаира! Конечно, с богом нам хорошо, и когда его не станет, все огорчатся. Но пусть уж лучше, до поры, до времени, мой отец не знает, что бог еще вернется. Может тогда он передумает и не станет отдавать Гиру в жрицы. Честное слово, ей так будет лучше, уж я-то знаю! Она зачахнет там, в храме. Ей семья нужна, дети… Знаешь, как она их любит!
- Зачем же отец отдает её?
Кара пожал плечами.
- Не знаю. Не думаю, что только из-за почета. Наверное, просто жалеет её. Он думает, что раз она такая.., ну, ты понимаешь, о чем я, то к ней никто не посватается, и будет она всю жизнь несчастна. А ведь это не так! На Гиру многие заглядываются, она же такая красивая! А то, что не похожа на других, так это еще и лучше. Кто попало, из-за одной только красоты, такую жену не захочет, а захочет тот, кому она придется по сердцу. И, значит, это будет хороший человек…
Мальчик вдруг хитро глянул на ореля.
- А ты бы женился на Гире?
Нафин вспыхнул и отступил.
- Ты же знаешь, я не могу.., - потерянно сказал он.
- Не можешь, потому что бог, или, потому что должен доделать свое дело?
- Да, - кивнул Нафин, - из-за дела.
- А потом?
Орелю вдруг стало ужасно стыдно. Он обманул этого доверчивого мальчика и теперь не мог сказать ему всей правды, хотя и страстно этого желал. Что Кара подумает? Как станет относиться к лживому богу? Да нет, даже и не к богу, а к обычному орелю из Гнездовища, что на Рыбьем Хвосте… Обидится? Откажется помогать? Никогда больше не пустит к нему Гиру?…
- Не будем сейчас об этом, - пробормотал Нафин, пряча глаза. – Я не достоин твоей сестры. Она такая.., такая.., как цветок возле горного озера! Я мало, что видел в жизни, но, поверь, сравниваю её с тем, что более всего потрясло меня. Если бы ты только знал, каким я был тогда раздавленным и потерянным. И вдруг – такая красота! Но даже тогда я не ожил. А вчера, увидев Гиру… Я и видел-то её, кажется, всего один миг, а жизнь моя, все моё существование, переполнилось смыслом! Что бы я теперь ни делал, о чем бы ни думал, я всегда буду оглядываться на её образ – понравилось бы ей это, или нет. Она – цветок, подаривший мне аромат жизни. Такая же нежная и беззащитная и такая же прекрасная! Если бы я мог.., если бы я только мог! Я бы замер возле неё сердцем и был бы счастлив всю мою жизнь!
Нафин умолк, не пытаясь скрыть выступившие слезы, а Кара, не мигая, во все глаза смотрел и смотрел на него, потрясенный. Что-то было в этом боге небожественное, что-то очень знакомое, земное! Может, он и не бог вовсе? Ах, если бы не бог! Как бы они с Гирой могли быть счастливы! Не зря же бабушка, давным-давно, предсказала ей необычную судьбу. А бабушка – гадалка знатная! Что нагадает, то и случается. Может, и теперь, тоже?… Да и они встретились с Нафином не случайно. Кара уже и вспомнить не мог, с чего вдруг помчался тогда в Яшдир за этими бродячими актерами… Стоп! Актеры! Вот сейчас он подумал, что в Нафине есть что-то земное, и эти актеры, как-то сюда увязываются… Крылья? У тех актеров тоже были приделаны крылья… Нет, не то. Один из актеров что-то говорил на представлении.., и сейчас, когда Нафин говорил, у Кары были такие же ощущения. Но, что это было? Нет, сейчас не вспомнить!..
Мальчик взял ореля за руку и тихонько её пожал.
- Только не говори ничего об этом своей сестре, - попросил Нафин, - если она будет знать,.. мне кажется, я тогда и дышать при ней не смогу.
- Не скажу, - пообещал Кара.
- И принеси мне скорее воды! – спохватился юноша. – Гира вот-вот придет, а я совсем запылился, убираясь тут.
Через некоторое время оба чинно сидели на лавке, чисто вымытые, (потому что Кара тоже вдруг захотел помыться), аппетитно похрустывали яблоками и учили язык. Нафин немного успокоился. Его мысли пришли в относительный порядок, восстановилась способность соображать, поэтому он занимался абхаинским с удвоенной энергией. Язык Гиры! Теперь-то он выучит его обязательно, и, как можно скорее, чтобы можно было общаться с этой чудесной девушкой! А еще Кара обещал научить его языку жестов, которыми пользуется Гира, и тогда они смогут разговаривать друг с другом, что будет совсем уж замечательно!
Вскоре она пришла. Нежно улыбнулась Каре и склонилась перед Нафином, едва взглянув на его лицо.
- Ты не есть мне поклоняться, - решил блеснуть своими познаниями в абхаинском орель, но, увидев непонимающий взгляд девушки, страшно смутился.
- Не кланяйся ему, - снисходительно перевел сестре Кара и похлопал Нафина по руке, - не спеши. Успехи ты, конечно, делаешь поразительные, но лучше пока говори на абхаинском только со мной. Видишь, как Гира испугалась.
Девушка действительно стояла к ним спиной и даже закрыла лицо легким платком, наброшенным на голову. Она вся тряслась от смеха. Ужасно этого стыдилась, ведь не может же, в самом деле, будущая жрица смеяться над богом, но ничего не могла с собой поделать! Стоило ей вспомнить лицо Нафина и произнесенную им белиберду, как начинался новый приступ смеха
Наконец, кое-как справившись с собой, Гира повернула к брату и орелю серьезное лицо, но первый же взгляд на растерянного Нафина заставил её снова прыснуть.
- Она смеется! – облегченно выдохнул тот и дал шутливый подзатыльник Каре.
Всем вдруг стало легко и очень весело.
Девушке предложили яблок, и она не стала жеманница, но, поев, сразу взялась за работу. А Нафин, которого так и распирало от счастья, радостно сверкая глазами, стал требовать от Кары немедленного продолжения урока. Он с таким энтузиазмом взялся за дело, что к вечеру наставник позволил ему сказать несколько любезных слов Гире, и та больше не смеялась. Однако, когда девушка показала сшитую ей одежду, орель снова онемел.
Из двух нарядов своего отца она сделала один, но какой! Его можно было надевать прямо на крылья, предварительно сложенные так, как научил Нафина Кара. Полотнище на спине Гира разрезала от ворота до низа и надставила похожей тканью, прикрепив её короткими швами только у горловины. Далее одежда имела два разреза, как раз на уровне крыльев. Если надевался пояс, то эти разрезы терялись среди многочисленных складок, а Нафин делался похожим на обычного человека, только с большим горбом на спине. В случае же опасности, когда необходимо будет улететь, достаточно просто снять пояс и расправить крылья. Благодаря удачному крою, они безошибочно попадали в разрезы, а задняя вставка оказывалась, как раз между ними.
Кара только восхищенно цокал языком, бегая вокруг ореля и заставляя его без конца сворачивать и разворачивать крылья. На десятый раз Нафин смог самостоятельно спрятать их под одежду, подпоясаться и пройтись по складу. Конечно, маховые перья торчали снизу, как и в случае с плащом, но, переодеваясь в очередной раз, орель надел на них уже готовую сеть, и тогда даже Гира всплеснула руками, поражаясь тому, как ловко им удалось спрятать громадные крылья Нафина.
- Отличная работа! – радовался Кара. – Горбуны у нас, конечно, тоже толпами не ходят, и на улице пялиться на тебя все равно будут, но лучше это, чем крылья!
Он ласково погладил по плечу Гиру, а Нафин, снова позабывший все абхаинские слова, только низко благодарно поклонился. Тогда девушка быстрыми жестами что-то спросила у Кары, и тот перевел, обращаясь к орелю:
- Сестра спрашивает, можно ли ей придти завтра. Тебе ведь нужен еще один наряд на смену этому. Она готова его сшить.
- Конечно, конечно! – задохнулся от радости Нафин. – Я и сам об этом подумал, просто не осмеливался просить.
Мальчик хотел перевести, но Гира с улыбкой помахала рукой, давая понять, что ей и так уже все ясно.
- Скажи, - спросил орель Кару в один из последующих дней, - а почему твоя сестра не знает язык кочевников?
- Она знала, но, наверное, забыла уже. С кем ей тут говорить? Это я бегаю к бабушке довольно часто, а Гире нельзя. У нас не принято, чтобы молодая девушка путешествовала без сопровождения старших. Но отец в Яшдире почти не бывает – они с бабушкой почему-то не ладят, а больше не с кем. Кстати, ты не думай, она кое-что понимает из того, о чем мы говорим. Да не пугайся так! Я же не сказал, что все! Так, отдельные слова. К тому же она слышит, как я тебя учу…
Они тогда еще немного посидели, поговорили о разных мелочах и доели еду, которая еще оставалась. А потом, когда Кара убежал домой, а орель стал готовиться ко сну, образ Гиры возникал перед его глазами везде, куда бы ни падал взгляд. Он так и заснул, прижимая к груди сшитую ей одежду и мечтая увидеть сон, где бы они вместе, безо всяких забот, сидели и болтали на берегу горного озера, среди веселящихся летающих цветов. И, если бы кто-нибудь смог заглянуть той ночью в старый пыльный склад, он мог бы гордиться тем, что сумел увидеть самое счастливое лицо на свете!
За последующие дни Гира нашила орелю еще несколько нарядов. Пожалуй, их уже было многовато, но, ради её присутствия, Нафин готов был увешаться какими угодно тряпками, лишь бы их касались руки Гиры. Впрочем, называть тряпками то, что сотворила девушка, было не совсем справедливо. Она очень старалась, и одежда удалась на славу!
Более того, однажды, уже уходя домой, Гира, краснея, сняла с пояса очень красивый витой шнурок. Концы его скреплялись крупными жемчужинами в серебряной оправе, а по центру свисала целая гирлянда бирюзовых бусинок. Девушка хотела отдать шнурок незаметно, пока её брат собирал с полки обрезки тканей и ниток, но любопытный мальчишка немедленно возник рядом. Гира совсем смешалась, неловко сунула Нафину шнурок в руку и выбежала вон из склада. А Кара едва не получил от ореля уже не шутливый подзатыльник.
- Она сама этот шнурок сделала, - весело заявил мальчик, ловко уворачиваясь от руки юноши. - Специально просила нашего приказчика принести ей из торговых рядов бирюзу и жемчуг… - И ехидно добавил, заметив, как Нафин любовно повесил шнурок на шею: - Его, между прочим, носят на голове…
Счастье, украсившее эти дни, позволило орелю почувствовать себя попросту всемогущим. Язык абхаинов он освоил настолько хорошо, что, по словам Кары, вполне мог сойти за иностранца, долго прожившего в Тангоре. Однако, для целей юноши этого было недостаточно. В последнее время он все чаще стал задумываться над тем, что скажет Табхаиру, и понял, что должен будет объяснить ему очень много сложных вещей. И, чем больше Нафин думал об этом, тем сильнее понимал, что заходит в тупик. Как, какими словами, сумеет он убедить старца, долгие годы жившего в абсолютной благости, бросить все и пойти с ним неизвестно куда и неизвестно зачем! Большое величие променять на долгие скитания!..
Нафин уже давно понял, что великий бог абхаинов и есть тот пятый, которого он должен был найти в «большом величии». Воды горного озера, хоть и привели его куда нужно, а все же не были тем, что могло называться «много воды». Орель понял, как ошибался, когда во время долгих бесед с Карой, пытался осторожно выведать у него, что могут означать непонятные ориентиры из Генульфовых записей.
Оказалось, что есть на земле океан, и он так огромен, что все воды горного озера и реки, вытекающей из него, не заполнят и сотой доли его площади. Вот там действительно много воды, и, видимо, там и нужно искать «третьего».
С войной тоже немного разъяснилось. Нельзя сказать, чтобы ореля очень уж обрадовала перспектива оказаться где-то, где идет сражение. Особенно после того, как Кара, не понимая, почему Нафина так разволновали разговоры о войне и, желая его успокоить, сказал, что абхаины уже лет сто ни с кем не воюют. Для ореля это означало, что на поиски войны придется отправляться в другие земли, где будет не так спокойно и безмятежно, как в Абхии. И Нафин уже заранее грустил и тревожился.
Пару раз его навещала мысль о том, что может быть сыновей Дормата следует искать в том порядке, в котором они упоминаются в записи Генульфа, и, что с остальными ему, возможно, легче было бы подобраться к Табхаиру. Но потом Нафин вспоминал слова Старика о том, что Судьба сама выведет его туда, куда нужно, и успокаивался. Видимо его сидение на этом складе, как раз и угодно Судьбе, иначе уже давно что-нибудь случилось бы. К тому же, идти искать океан и войну означало уйти от Гиры, и поэтому ореля очень устраивало решение Судьбы. И он все тянул и тянул время, единственно на что решившись, так это выйти, наконец, в город.
Кара долго и придирчиво осматривал его перед дверью, пока не признал, что Нафин похож только на горбуна и ни на кого больше. Лишь после этого, ссутулившись больше обычного и страшно волнуясь, орель вышел за порог склада и сделал первые шаги по улице Тангора при дневном свете.
Как же непривычно и странно было ему среди такого скопления огромных домов и людей! И, хотя для первого раза решили ограничиться только окраинами города, Нафину все равно казалось, что он рассматривается тысячами глаз, взор которых проникал прямо сквозь одежду, туда, где дрожали плотно сложенные и стянутые сетью крылья. Первое время он постоянно спотыкался и, то и дело поправлял на голове непривычную накидку, которая удерживалась одним лишь шнурком. Но потом успокоился, привык, перестал испытывать страх, а к вечеру устал даже и удивляться всему тому новому и диковинному, что увидел за день.
Более всего Нафина радовало то, что когда Кара останавливался поболтать с кем-то из знакомых, он понимал из их беседы почти все! А один раз даже засмеялся, услышав шутку, отпущенную в его адрес. И засмеялся не столько оттого, что шутка была остроумной, сколько оттого, что понял игру слов, заключенную в ней.
Кара был в восторге! Их прогулка удалась на славу! И вечером, уже на складе, долго перечислял орелю все те места, которые они посетят в ближайшие дни. Ведь сегодня им открылась лишь изнанка Тангора, а сам город еще ждал впереди. И, уже убегая, чтобы успеть домой до выхода ночной стражи, велел Нафину хорошенько отдохнуть и выспаться. Завтра они пойдут в торговые ряды.
«Выспаться», - усмехнулся про себя орель. Да он за сегодня столько всего увидел, что теперь вряд ли заснет! Однако, когда уставшее тело блаженно вытянулось на матраце, глаза как-то сами собой закрылись, и проснуться Нафин смог только после долгой и упорной тряски, которую учинил ему прибежавший на другой день Кара.
- Ну, ты и спишь! – восхитился он. – А я-то думал, что мне придется извиняться за опоздание.
- Разве уже день? – сонно поинтересовался орель.
- И давно! Наша служанка сегодня немного прихворнула, поэтому мама попросила меня проводить Гиру в храм и привести обратно. Вот я и опоздал. Думал ты уже давно готов и изнываешь в ожидании, а ты – вон – до сих пор валяешься. Давай, скорей вставай и одевайся!
Он помог Нафину натянуть одежду и, чуть не бегом, потащил его за собой, причитая, что торговцы стали рано расходиться в последнее время, и они могут не успеть все осмотреть.
- Не сезон сейчас, - объяснял мальчик по дороге, - вот скоро будет праздник посвящения в жрицы, тогда они из своих лавок сутками вылезать не будут. Знаешь, сколько абхаинов на этот праздник съезжается! О-го-го! Такое событие раз в шесть лет бывает. Самых красивых девушек привозят сюда со всей Абхии, вроде как на смотрины, чтобы выбрать из них особо достойных. Конечно, на самом-то деле никакого отбора нет – все уже давно решено и договорено. Но старый обычай требует, чтобы жриц выбирали, поэтому церемонию проводят по всем правилам. В последний раз, когда происходило посвящение в жрицы, я был еще маленьким, но до сих пор помню, каким красивым это все мне показалось! Тогда-то отец и сказал Гире, что тоже хочет для неё такой судьбы, и сразу же взялся за дело. Знаешь, сколько подарков он перетаскал в храм и валиде, прежде чем ему было обещано, что Гиру выберут в жрицы! Но отец считает, что дело того стоит. Он хочет дожить до того дня, когда она станет Верховной жрицей и получит право узнать великое таинство и умение лечить «пером Табхаира». Может быть, тогда она сможет вылечить и нашу маму.
- А, что это за лечение?
- Я и сам не знаю. Говорят, что даже мертвого можно оживить. Но, чтобы иметь право исцеляться «пером Табхаира» нужно или состоять в родстве с валидой, или с кем-то из высших сановников, или с кем-то из старших жрецов или жриц. Вот отец и старается продвинуть Гиру. Говорит – все силы для этого приложит, и знакомства кое-какие уже завел, как во дворце, так и в храме.
- А Гира, как на это смотрит?
- А, что Гира? Она, мне кажется, согласилась идти в жрицы исключительно ради матери. Я же говорю – добрая очень. Ради других на все готова, и из-за этого только страдает. У нее и подруг настоящих нет – все пользуются тем, что Гира всегда рада помогать кому угодно и чем угодно, а потом её же дурочкой и обзывают за глаза. А по мне – скорее они сами дуры и есть! Просто завидуют ей, что лучше их, что красивее, ни в чем нужды не знает, да еще и жрицей скоро выберут…
- Когда будет это посвящение? – задумчиво перебил Кару Нафин.
- Через три недели.
Мальчик вздохнул и повесил голову.
- А дней через шесть приедет и отец. Видишь, какая погода стоит хорошая, вряд ли он задержится. Жаль, мне казалось, что у нас еще много времени, а оказывается – совсем чуть-чуть. Я тебя, конечно, не тороплю, но, если ты не заберешь Табхаира до праздника, то Гиру изберут в храм, и увидеться с ней будет можно только по особому разрешению, да и то, не более трех раз в год.
- Тогда зачем мы идем в какие-то торговые ряды! – резко остановился Нафин. – Пошли сразу к храму! Я посмотрю, нельзя ли попасть в него как-нибудь через крышу…
- Это я и сам тебе скажу – нельзя! Центральный купол храма весь из стекла, а боковые помещения накрыты огромными плитами, на которых постоянно дежурит стража. Вход тоже охраняется ого-го как, и в храм можно попасть только по особым дням, когда жрецы принимают тех, кто нуждается в совете бога… Нет, туда мы сегодня не пойдем. Ты еще не привык. Для начала, потолкайся в людном месте, пообвыкни… Заодно, город посмотри. Видишь, мы уже почти пришли. Здесь самые красивые дома во всем Тангоре. Больше ты такого нигде не увидишь.
И действительно, как бы ни был Нафин огорчен своим бессилием, он не мог не признать, что все вокруг поражало великолепием и мастерством человеческих рук. Здесь не было приземистых, обмазанных глиной домишек, которые они осматривали накануне. Те словно стремились спрятать свою убогость за шаткими заборчиками и плодовыми деревьями. Здесь же, наоборот, высокие роскошные дома выстроились вдоль улицы, выставляя напоказ, кто массивные колонны, украшенные рисунками, кто великолепные навесы из дорогих, узорчатых тканей, а кто ровный фасад, богато украшенный цветными орнаментами и резьбой вокруг окон.
Орель невольно залюбовался. Грубоватые украшения, которыми Тевальд – его отец – изукрасил всю их гнездовину, не шли ни в какое сравнение со всей этой изысканной красотой. «Как тонко! – думал Нафин, еле сдерживаясь, чтобы не потрогать рукой каменный цветок, грациозно изогнувшийся на одном из оконных наличников. – Каждый листок виден, и каждый лепесток отличен от другого! Он совсем, как настоящий! Жаль, что у меня нет времени, я бы поучился у бескрылых их мастерству!»…
- Пойдем, - потянул его Кара, - дальше ты еще и не такое увидишь…
Они свернули на боковую улицу, и Нафин снова замер. Длинная и прямая, она буквально кишела людьми. За пестрой, галдящей толпой не сразу можно было заметить нижние ярусы домов, сплошь состоящие из глубоких ниш, обрамленных арками. Из-за этого вся улица походила на переполненную людьми галерею, где в каждой нише был выставлен напоказ тот товар, который здесь же и продавался.
А продавалось здесь много чего! Даже привычный ко всему Кара, разинув рот, осматривал выставленные у одного из торговцев клинки в серебряной оправе, секиры, украшенные чернением и тяжелые блестящие шлемы. Что же тогда говорить о Нафине, для которого и обычный прилавок с колесами и хомутами казался полным чудес! А какие вокруг висели ткани! Их было великое множество - от легких, переливающихся, словно радуга, до тяжелых, напоминающих мох на камнях… Рядом – пояса. Медные, серебряные, золотые. Украшенные драгоценными камнями, и без них, но с искусной чеканкой… Витые шнуры… Но на них орель едва взглянул. Зачем, если у него был лучший на свете?… Чуть дальше – драгоценные камни, насыпанные горстями в небольшие мисочки, а напротив, почти в таких же мисочках, такими же горстями, продавались изюм и орехи.
Кара купил для Нафина по кульку и того и другого, и, видимо от восхищения перед окружающим его великолепием, вкус изюма и орехов так понравился орелю, что он и не заметил, как съел все один, даже не поделившись с мальчиком. Но, где тут было что-нибудь замечать, когда через пару шагов Нафин остановился, как вкопанный и едва не закричал от испуга. Прямо на него двигался точно такой же горбун, одетый в точно такие же одежды!
- Это зеркало! – шепнул, трясясь от смеха Кара. – ты что, зеркал никогда не видел?
- Нет.
Нафин глаз не мог отвести от своего лица. Значит, вот он какой. Раньше, где-нибудь в воде, он мог рассматривать только смутные свои очертания, но теперь все его лицо и фигура отражались так четко! Вид, конечно, не очень, но до чего же странно видеть себя прямо перед собой же! Орель попросил Кару купить ему зеркало, но тот смущенно признался, что у него нет столько денег.
- Зеркала очень дорогие, - сказал он, - их привозят издалека и секрет изготовления хранят, как зеницу ока. Даже самое маленькое зеркальце стоит столько же, сколько, к примеру, кинжал из лучшей стали. Лучше выбери для себя что-нибудь другое.
Но Нафин подумал, что для себя он, пожалуй, больше ничего не хочет, а вот для Гиры… На другой стороне торговых рядов он заметил дивной красоты сосуд и хотел, было идти туда, но мальчик его придержал.
- Нет, туда мы не пойдем, там лавка моего отца. Не нужно, чтобы приказчик тебя видел. Лучше пошли по этой стороне.
Он умело вклинился в людской поток, таща за собой Нафина и постоянно оглядываясь, не заметили ли их из отцовской лавки, как вдруг на его плечо опустилась чья-то рука.
- Привет, Кара, куда ты так спешишь?
Перед ними стоял высокий, молодой еще мужчина, очень статный и красивый. На его голове сверкал шлем охранника, но нарядно украшенный и дорогой, совсем не похожий на те, что Нафин видел раньше на улицах. Да и весь остальной наряд выдавал в незнакомце человека знатного. Ни на ком прежде не видел орель таких доспехов! Широкое оплечье украшали драгоценные камни и бирюза, вправленные в серебро пояса крупные опалы, мягко светились, а рукоять короткого меча, висящего на боку, венчал огромный рубин.
- Ментеб, - пролепетал мальчик, - рад тебя видеть… Мы тут так,… я,… в общем, просто так, ходим, смотрим…
- А это, кто с тобой? – Ментеб покосился на Нафина и слегка нахмурился. – Чужеземец?
- Да… То есть, нет! Это знакомый моей бабушки - Нафин. Он недавно пришел в Тангор, и я показываю ему достопримечательности.
- Знакомый старухи Гра? – важный охранник слегка усмехнулся. – Не слишком ли он молод для такого знакомства?
- Не слишком, - Кара немного пришел в себя, - Нафин нам дальняя родня.
- Ах, вот как. И он остановился у вас?
- Нет, - замялся мальчик, - он.., он пока, временно, на старом складе.
- На складе?! А почему не в доме?
- Стесняется. В доме молодая девушка, а он, видишь какой. К тому же и отец уехал в Заред-Каар.
Мужчина осмотрел Нафина, поморщился и снова обратился к Каре.
- Как поживает твоя сестра?
- Спасибо, хорошо.
- А матушка?
- Все по-прежнему.
- Я собираюсь к вам зайти до праздника, но в отсутствие Сериба это не совсем удобно. Когда он вернется?
- Уже скоро. Думаю, дней через шесть, семь.
Ментеб кивнул, и Нафину показалось, что он хочет еще что-то добавить или спросить, но охранник больше ничего не сказал, а только глянул еще раз на ореля и, небрежно кивнув, пошел дальше.
- И надо же нам было его встретить! – огорченно воскликнул мальчик.
- А, кто он такой?
- Ну, помнишь, я о нем упоминал. Ментеб – начальник личной охраны валиды Анарахты.
Кара испуганно замолчал, заметив несколько обернувшихся на него лиц и, взяв Нафина за руку, повел его прочь из торговых рядов.
- Мы что, уже уходим? – спросил юноша.
- Да, я хочу кое-что тебе показать. На всякий случай…
Они быстрым шагом вернулись к началу улицы, свернули в один переулок, затем, в другой и, наконец, Кара, посмотрев по сторонам, нырнул куда-то между двух домов, под купол густо разросшихся деревьев.
- Иди сюда, - позвал он за собой Нафина, - только смотри, чтобы кто-нибудь не увидел.
Цепляясь за сучья своим «горбом», орель прокрался за мальчиком и очень удивился, когда увидел, что переплетенные деревья скрывают еще одну улочку.
- Это тупик, - сказал Кара, - вроде того, где ты живешь сейчас. Но там стоит наш склад, а это, - он указал рукой на высокий забор с правой стороны, - наш дом.
Нафин задрал голову, но смог увидеть только макушки деревьев и часть крыши большого дома, торчащие из-за забора.
- Зачем ты привел меня сюда? – спросил он, не в силах оторвать глаз от того места, где сейчас, в эту самую минуту, находилась Гира.
- Затем, что Ментеб приятельствует с отцом и, когда придет к нам – обязательно про тебя спросит. Надеюсь, конечно, что к тому времени у тебя уже все получится, но, если вдруг что-то пойдет не так, то здесь ты всегда можешь спрятаться. Идем!
Мальчик остановился в самом конце улочки, там, где она упиралась в очень высокую стену. Более высокую, чем даже заборы, огораживающие дома.
- А за этой стеной, что?
- Храмовая тюрьма, - нахмурился Кара, - тебе туда не надо. Тебе сюда – за наш забор. С той стороны, прямо на этом месте, самый дальний угол сада. За ним давно не ухаживают, поэтому спрятаться там можно просто присев на корточки. Но тебе этого делать не придется. Года четыре назад я выкопал там небольшой погреб. Мы с Гирой часто играли в этом тайнике, прятали в нем свои секретики, или просто сидели и болтали. Жить там, конечно, неудобно, но, при необходимости, спрятаться можно неплохо. В общем, если что, сразу беги сюда. С твоими крыльями перелететь эту стену – пара пустяков. А там ищи в траве небольшой дощатый люк с медным кольцом. Открыть его легко, зато изнутри можно, при желании, запереться. Как спрыгнешь вниз – прямо под ногами будет такой штырек… Да ты его сразу узнаешь, и, как им пользоваться, тоже легко разберешься. И сиди себе тихонько, пока я не приду.
- А, как я узнаю, что это ты пришел?
- Я стукну три раза. Сейчас для тебя главное – это запомнить сюда дорогу. Назад пойдем окольными путями, и кое-какие ориентиры я тебе покажу. Запоминай хорошенько, потому что, если что-то случится, то сюда ты, возможно, будешь добираться один.
Орелю сделалось как-то неуютно.
- Ты так говоришь, как будто совершенно уверен, что что-то обязательно случится.
- Я не уверен, но предполагаю. – Кара медленно побрел к выходу из тупика. – Понимаешь, Ментеб не простой охранник. Те, вот так же, как он, поспрашивали бы и успокоились. А этот – нет! Он обязательно захочет проверить, тот ли ты за кого себя выдаешь, и наверняка сегодня же даст указание начальнику городской стражи присматривать за горбуном, который ходит с сыном Сериба.
- Но зачем?
- Затем, что так положено!
Мальчик сердито замолчал, но, пройдя несколько шагов, признался:
- Честно говоря, я и сам толком не знаю, зачем. Так уже давно повелось, что за каждым чужеземцем у нас особый контроль. Да и не только за чужеземцами. Любой абхаин, побывавший в других землях, после возвращения вызывает к себе повышенное внимание. Мы привыкли и не обращаем на это внимания. Раз следят – значит так надо!
- Выходит, за складом теперь тоже будут следить? – встревожено спросил Нафин.
- А, что мне было делать! – развел руками Кара. – Если бы я назвал какое-нибудь другое место, Ментеб его обязательно проверил бы и понял, что я лгу. Зачем вызывать у такого человека подозрения? Нет, ему нужно было говорить только правду. Так спокойнее, по крайней мере, до возвращения отца. Живешь себе и живешь, лишь бы законы не нарушал. Но, вот когда приедет отец… Тогда, боюсь, тебе придется либо уходить из города, либо что-то предпринять…
Нафин ничего не ответил.
Покусывая губу и делая вид, что запоминает дорогу, он напряженно размышлял. Кара иногда прерывал его мысли, чтобы показать особо приметные места, но юноша его почти не слушал. Он и так знал, что легко найдет дом Гиры. Для ореля, который уже рождается со способностью ориентироваться среди кажущегося однообразия гор, найти путь в городе труда не составит. Нафину гораздо сложнее было сейчас решить другую задачу. Но, даже вернувшись к себе на склад, он не мог сказать, что принял уже какое-то решение.
Рассеянно пожелав мальчику спокойной ночи, Нафин переоделся и лег на матрац. «Завтра, - думал он, засыпая, - вот завтра сходим к храму, и… Если действительно туда никак не проникнуть, тогда,… тогда…». Он стал перебирать в памяти впечатления сегодняшнего дня и вдруг понял, что встреча с Ментебом вызывает у него какое-то непонятное, неприятное, новое чувство. Причем, оно никак не было связано с тревогой из-за скорого разоблачения. Снова и снова вспоминая образ охранника, Нафин, наконец-то, нашел источник нового чувства.
Ментеб спросил о Гире!
Спросил даже прежде, чем задал вопрос о её матери! Может, конечно, у людей так и принято, но орель чувствовал, что от Ментеба исходит какая-то угроза для него. И связано это с Гирой! А более всего раздражало то, что проклятый охранник был хорош собой, статен, высок и красиво одет!
Как иной больной, который уже нашел источник боли, но, желая убедиться, что нашел верно, все жмет и жмет на заболевшее место, так и Нафин проворочался почти до самого утра, мысленно рассматривая Ментеба и представляя себе, как уверенно, по-хозяйски, заходит он в дом Сериба, где ему, конечно же, всегда рады. Как он говорит что-то Гире, смотрит на неё и, как она, возможно, с восхищением, рассматривает этого статного надсмотрщика!
Поэтому рассвет юноша встретил в самом мрачном расположении духа и, только одеваясь, немного потеплел душой. Нет! Как бы роскошно не одевался этот Ментеб, а похвастать одеждой, сшитой для него руками Гиры, он не может! И, любовно надев на шею, где он его упрямо носил, подаренный девушкой шнурок, Нафин умиротворенно сел дожидаться Кару.
В тот день орель, наконец-то, попал в самый центр Тангора, на площадь Двух Дворцов, где и находился храм.
День выдался пасмурный, того и глади дождь пойдет, поэтому Кара посоветовал Нафину накинуть плащ и прикрыть голову капюшоном. От соглядатаев это, конечно, не спасало, но, скрыв от любопытных глаз лицо, можно было без помех осматривать все, что нужно.
Нафин так и сделал и теперь стоял, слушал, что ему говорит мальчик, и разглядывал два великолепных дворца, которые словно беседовали друг с другом через огромную площадь.
- Храм раньше не был храмом, - пояснил Кара, в ответ на замечание ореля, что дворцы очень похожи. – Во времена валиды Суламы его построили для Китиона – величайшего полководца, какой только был у абхаинов. Он не знал, что такое поражение и, значительно расширив границы Абхии, вошел в легенду.
- Расскажи мне, пока мы тут ходим, - попросил орель.
И Кара, как смог, поведал ему старинное предание.
Вроде бы, Китион был возлюбленным валиды Суламы, ради которого она была готова на все. Валида осыпала его почестями, устраивала в честь его побед пышные торжества, велела построить для него дворец и, поговаривают, что дворцы эти соединялись подземным ходом. Однако, не знавший поражений Китион, никогда им не пользовался. Даже для Суламы он оставался непобежденным.
Однажды полководец долго не возвращался из очередного похода в Северные земли. Гонцы, прибывшие в Тангор, сообщали, что непокоренные доселе области давно захвачены, но войско домой не спешит. Причины они называли разные, но валида чувствовала, что самую главную причину от неё скрывают. Встревоженная, не зная, что и думать, она искала способ узнать правду, пока однажды не услышала, что в Тангор прибыло племя кочевников. Кочевники шли, как раз из северных земель, и Сулама отправила к ним свою служанку, чтобы получше все разузнать.
Служанка скоро вернулась и, пряча глаза, сообщила своей повелительнице, что Китион полюбил дочь царя захваченных им земель и теперь живет там во дворце, позабыв про все на свете.
Гнев валиды был ужасен! Схватив плетку, она хотела выместить свою злость на служанке, но та, упав на колени и закрываясь руками, стала кричать, что знает, как помочь своей госпоже. Среди кочевников, сказала служанка, есть старуха-колдунья. Она может наслать на Китиона такие чары, что он немедленно вернется домой и полюбит Суламу больше жизни.
За старухой тут же послали и, соблюдая величайшую таинственность, привели к валиде. Однако колдунья, когда услышала просьбу правительницы, отказалась насылать чары на Китиона. Она пояснила, что колдовство такого рода обязательно принесет беду. Если любовь Китиона подлинная, то его сердце, из которого она будет вырвана при помощи чар, может не выдержать и разорваться. Саму старуху в этом случае, за обращение к темным силам, ждет смерть. А валида понесет в себе такое проклятие, которое станет преследовать даже её потомство.
Старуха попросила дозволения заглянуть в будущее Суламы и, разложив перед ней множество табличек из слоновой кости, изукрашенных какими-то картинками, сказала, что валиде незачем прибегать к чарам. Скоро небеса сделают правительнице подарок, который принесет ей неизмеримо большее, чем любовь военачальника. Но Сулама ничего не хотела слушать. Она требовала, угрожала и, пригрозив, что прикажет казнить всех кочевников, заставила таки старуху наслать на Китиона колдовство.
Вскоре из северных земель прибыл гонец с сообщением, что войско собирается домой. Радостная валида стала готовиться к торжественной встрече, но другой гонец, посланный вдогонку за первым, обернул её радость в черное горе. Он рассказал, что Китион, так и не выехал из Утгарда, впал в тоску, весь день молчал и хмурился, а на рассвете умер.
Нет слов, чтобы передать всю силу отчаяния охватившего Суламу. Но, будучи не в силах признаться даже себе, что одна виновата в смерти возлюбленного, она приказала немедленно разыскать кочевников и перебить всех до одного. Посланные стражники исправно рыскали, как в самом Тангоре, так и в его окрестностях, но найти смогли только старуху-колдунью. Она будто бы ждала их, и единственно о чем попросила – это поговорить еще один раз с валидой.
Что там вышел за разговор – никто не знает. Но, когда старуху сожгли на костре, почерневшая от горя Сулама оделась в траурные одежды и направилась в Северные земли, чтобы, согласно обычаю, похоронить Китиона там, где он встретил смерть.
Скорбен был её путь обратно. Свита и войско, потрясенные, шли за ней в полном молчании. Там, в Северных землях, увидев мертвого возлюбленного, Сулама велела в кургане, где его похоронили по местному обычаю, закопать и дочь местного царя, любовь к которой разорвала сердце Китиона. Девушка покорно приняла свою участь, и единственные слова, которые от неё услышали уже на пороге могилы, были слова благодарности, обращенные к валиде.
Они и не давали покоя Суламе ни днем, ни ночью за все время долгого пути до тех пор, пока, перебираясь через горы, она не наткнулась на бога, упавшего с небес.
- А дальше ты все знаешь, - закончил свой рассказ Кара. – Бога поселили во дворце Китиона, который со временем перестроили изнутри, и теперь это храм.
- А подземный ход? – спросил Нафин, внимательно слушавший легенду.
- Не знаю. Наверное, остался. Из дворца валиды вообще ведет множество ходов, об этом все знают. Их прорыли давным-давно, когда здесь часто случались войны. Говорят, что каждый ход ведет в один из городов в округе, чтобы валида могла спастись, если враги вдруг захватят Тангор. До Китиона, такое вроде бы случалось. И один раз, вскоре после его смерти. Тогда столицу захватили роа-радорги. Но у нас уже был Великий Табхаир. И, хотя он только-только возродился и был еще совсем маленький, все же, роа-радорги, ворвавшись во дворец Китиона, не только ничего не разграбили, но вообще скоро ушли. И не только из Тангора, а из всей Абхии, и больше, до сих пор, не возвращаются.
- Интересно, - пробормотал Нафин. – А во дворец валиды, как можно попасть?
- О, нет! Об этом даже не мечтай! Если в храм ты еще и можешь войти по особым дням, то во дворец – только по велению самой валиды и непременно в сопровождении стражников.
- Что же делать? – растерялся Нафин.
Он еще раз посмотрел на огромные величественные здания и чуть не заплакал от обиды. Все так рядом, совсем под рукой! И все так недоступно!
- Послушай, Нафин, - понизил голос Кара, - но ведь ты же можешь использовать свои божественные способности и связаться с Табхаиром, по-вашему? Ну, не убьют же тебя! В конце концов, любому должно быть ясно, что иначе тут ничего нельзя было добиться.
- Нет, Кара, не могу.
Нафин посмотрел в ясные глаза мальчика и понял, что больше не может ему лгать.
- Давай вернемся на склад, я хочу, чтобы ты кое-что узнал.
Как ни странно, но орелю понадобилось гораздо меньше времени, чем он думал, чтобы рассказать всю свою историю, включая сюда историю о Дормате, его детях и проклятии, насланном на Генульфа. Впрочем, говорил он быстро, не желая вспоминать лишние подробности, и не поднимая глаз на собеседника.
- Я никогда так не нуждался в помощи, как теперь, - заключил Нафин, - но, если ты решишь, что я не достоин твоего участия – я пойму. Мне следовало уже давно тебе все рассказать, но ложь – это такая штука, которую произносить легко, а сознаваться в ней мучительно трудно. Если бы ты только знал, как часто я готов был во всем сознаться! Ты ждешь от меня чуда, которое я сделать не могу. И сегодня, когда мы осмотрели храм, ничего другого не осталось, как признаться в своем бессилии и повиниться перед тобой. Я не бог! И не посланник небес! Вероятно, теперь мне придется уйти из города и попытаться разыскать остальных сыновей Дормата. А потом вернуться уже с ними, может быть, тогда что-нибудь получится… Но я очень хочу, чтобы при новой встрече ты не отвернулся и подал мне руку, как друг… И Гира… Я люблю её, Кара, очень люблю! Мне тяжело думать, что дать ей другую судьбу, кроме той, что уготовил отец, я не в состоянии… Пусть простит. А, лучше.., нет, лучше ничего ей не говори!
Кара молчал. По его лицу трудно было понять, что он думает. Вроде не сердится, вроде бы даже доволен, но ожидание чего-то по-прежнему светилось в его глазах. Орель терпеливо пережидал это молчание, готовясь услышать свой приговор, как вдруг, дверь на склад распахнулась, и на пороге возник совершенно запыленный мужчина, с горящими гневом глазами.
- Значит, это правда! – загремел он прямо с порога, - значит то, что мне только что сказал Ментеб – верно! Пользуясь моим отсутствием, ты пригрел здесь какого-то мерзкого проходимца и таскаешься с ним по городу, выдавая за нашего родственника!
- Отец! – подскочил Кара, - отец, ты что,… вернулся?!
- Вернулся, вернулся! – кричал разгневанный Сериб, проходя в склад. – Сама судьба гнала меня прибыть пораньше! Словно чувствовал! И, что же?! Прямо у городских ворот встречаю Ментеба, который говорит мне такие вещи, что я еле в себя пришел!.. Это кто? – Он, наконец, остановился и ткнул пальцем в Нафина. – Только не вздумай мне лгать и рассказывать сказки про бабушку Гра!
- Не ругайте его, - робко подал голос Нафин, видя, как побелел от страха Кара, - я не проходимец.
- А тебя, бродяга, не спрашивают! Не хватало еще, чтобы всякое отребье учило меня, как разговаривать с сыном!
- Я не отребье! - вспыхнул орель и встал. Терять все равно было нечего, поэтому, сорвав пояс и сеть, он широко расправил крылья, гордо глядя на Сериба.
Несколько мгновений тот смотрел, ничего не понимая, а потом лицо его исказилось, колени подогнулись и, распластавшись ниц перед Нафином, торговец закричал не своим голосом:
- Великий Табхаир! Слава небесам, ты возродился вновь! Прости меня, что осмелился ругаться в твоем присутствии! Я завтра же велю разрушить этот сарай и построю здесь храм в твою честь!..
- Я не бог, - перебил Нафин излияния Сериба, - и сына своего не ругай. Он тоже принял меня за Табхаира, поэтому делал все, что я просил. Но только что, перед твоим приходом, я признался ему, что являюсь простым орелем из Гнездовища. Оно находится в горах, к западу отсюда, на хребте, который вы зовете Рыбьим Хвостом. Там я жил до тех пор, пока Судьба не занесла меня в Абхию, и здесь был вынужден попросить гостеприимства у твоего сына. Я обманул его, но без злого умысла, так что прости и его, и меня…
Уже при первых словах Нафина Сериб привстал, но, когда услышал про Рыбий Хвост, вскочил и отшатнулся от ореля, словно увидел привидение.
- И, если это возможно, почтенный господин, - продолжал Нафин, без особой надежды на успех, - я бы хотел еще пару дней пожить на твоем складе, чтобы определить свой дальнейший путь. А потом уйду из города, не причинив вам никакого беспокойства.
- Конечно, конечно, - забормотал Сериб.
Он протянул руку к Каре, не сводя с ореля глаз, и, на ощупь, отыскав плечо сына, потянул его за собой.
- Проводи меня домой, мой мальчик. Мне неудобно находиться перед нашим гостем в такой пыльной одежде. Но я переоденусь и тотчас же вернусь, чтобы выразить свое почтение и узнать, чем еще могу быть полезен…
Говоря это, он пятился к двери и отвел от Нафина глаза только когда выскочил за дверь. Кару Сериб тащил за собой, но тот улучил момент, чтобы одними губами произнести орелю: «убегай!»
Нафину не пришлось долго размышлять над тем, почему мальчик ему это сказал. Он и сам собирался немедленно уходить. Что-то во взгляде Сериба яснее ясного давало понять, что вернется он не один, а в сопровождении стражи.
Юноша быстро собрал всю свою одежду, кое-что из еды и, накинув на плечи плащ, а на голову капюшон, выскочил за порог, с облегчением отметив, что Сериб забыл запереть дверь снаружи.
Вечер выдался подстать серому, безрадостному дню. Такой же унылый, ветреный, без единого проблеска света с небес, которых, кажется, совсем не было. Это порадовало ореля, хотя при свете луны ему было бы легче ориентироваться в городе. Зато, сливаясь с темнотой, он мог не особенно заботиться о том, что редкие прохожие обратят внимание на торчащие перья, которые уже некогда было подвязывать.
Дом Сериба нашелся без помех, и, когда орель добрался, наконец, до нужного места возле забора, стал накрапывать мелкий дождик.
«Это хорошо, - подумал Нафин, - в такую погоду вряд ли у кого возникнет желание выходить из дома даже на открытую террасу, а уж в сад и подавно. Поэтому можно не бояться, что кто-то заметит, как человек с крыльями перелетает через ограду». Он быстро снял пояс и, через мгновение уже стоял в высокой, до пояса, траве, густо заселившей эту часть сада.
Кара не преувеличивал, когда говорил, что здесь можно спрятаться просто присев на корточки. И орелю пришлось этим немедленно воспользоваться, потому что со стороны дома донеслись громкие голоса. Несколько человек, тяжело топая, выбежали из задних дверей и поспешили к выходу на улицу. Сквозь густую траву Нафин смог рассмотреть длинные пики, шлемы, на которых плясали отблески факелов, и понял, что его догадка относительно возвращения Сериба, была верна.
Повозившись некоторое время в траве, он нашел, наконец, кольцо и действительно легко открыл люк. Все было так, как и говорил Кара. На земляном полу нашлась короткая крепкая палка, на внутренней стороне деревянной дверцы – петля, и с их помощью орель легко «запер» себя изнутри.
Странно, но он не испытывал ни страха, ни огорчения из-за того, что пришлось оставить такое удобное убежище, как склад. Он чувствовал только усталость и, как ни странно, облегчение, что рассказал Каре правду. Поэтому, привалившись к земляной стене своего нового дома, орель прикрыл глаза и, как-то сразу, уснул.
Во сне явилась Гира. Она долго и печально в чем-то упрекала его, а совершенно расстроенный Нафин не знал, как ему оправдаться. Но потом понял, что девушка упрекает его не за то, что он оказался не богом, а за то, что так долго это скрывал. Юноша обрадовался и более всего тому, что Гира говорит, как обычный человек.
- Ты можешь разговаривать? – спросил он.
- Да, могу. И сейчас, когда мне больше не нужно испытывать перед тобой священный трепет, я хочу сказать тебе что-то очень важное.
Гира загадочно улыбнулась и вдруг стукнула три раза по неизвестно откуда взявшемуся столу.
Нафин заволновался.
- Что это?
Но Гира снова три раза постучала.
- Что ты хотела сказать? – потянулся он к девушке, но ударился лбом о земляную стену и проснулся.
Над головой опять раздались три нетерпеливых удара. Вытащив из петли задвижку, орель увидел, как в открывшийся люк просунулось встревоженное лицо Кары.
- Ты, как обычно, спишь, - озабоченно пробормотал он, сползая внутрь, - но, может это и лучше в твоем положении.
- Что сейчас, утро или уже день?
- День, но ближе к вечеру. Это хорошо, что у тебя такие нервы. Я бы ни за что не уснул! Впрочем, - Кара осмотрелся вокруг, - что тебе еще было тут делать.
- Как там? – Нафин указал глазами наверх.
- Там – ужас что творится!
Кара обхватил руками голову и зарылся пальцами в волосы.
- Честное слово, Нафин, я такого никогда не видел! Вчера, едва мы вышли, отец сразу же кинулся искать стражников. Причем, в таком волнении, что – вот, - мальчик закатал рукав и показал синяки на запястье, - видишь, как руку сжимал! Они хотели сразу же бежать за тобой, но тут я раскричался, что боюсь оставаться один и на склад возвращаться тоже боюсь, поэтому им пришлось сначала отводить меня домой, а потом бежать на склад. Я ожидал, что отец, когда вернется, в гневе разнесет все вокруг себя в щепки, но, вместо этого, он позвал меня и очень ласково попросил рассказать все, что я о тебе знаю. Уж извини, пришлось очернить тебя, как только можно, сказать, что ты меня обманул, что выдал себя за бога, и все такое. Но про то, что ты пришел за Табхаиром и про твою вчерашнюю историю я ничего не говорил.
- А твой отец не спрашивал, как долго я здесь, и чем все это время занимался?
- Конечно, спрашивал, но я соврал. Сказал, что появился ты всего три дня назад. Будто бы я заметил свет на складе, заглянул и увидел тебя, а ты выдал себя за возродившегося бога и попросил поводить по Тангору, чтобы посмотреть, как живут простые абхаины.
- И что, он поверил?
- Поверил. Даже не ругал меня, но сегодня утром велел из дома никуда не выходить. Ни свет, ни заря, он помчался к валиде и запер нас с сестрой. А через окно мы вскоре увидели, что на улицах страшный переполох. Наша служанка, которая чуть позже вернулась из торговых рядов, до сих пор охает и причитает. Говорит, что никогда еще такого не было, чтобы стражники обыскивали каждый дом. Представляешь – каждый! Скажи, пожалуйста, ты мне вчера всю правду сказал, или есть еще что-то, что могло так растревожить валиду?
- Я все рассказал, - пожал плечами Нафин.
- Ладно. Верю.
Мальчик немного поерзал, меняя неудобную позу, и продолжил:
- Так вот, около часа назад отец вернулся, но с таким лицом, что всем нам стало страшно. Он заперся в своей комнате, а еще, минут через десять, явился Ментеб и сразу же прошел к отцу. Тут я улучил момент, чтобы отпроситься погулять в саду, и отец, желая поскорее отделаться, разрешил. Он только попросил, чтобы перед уходом я позвал к ним Гиру и снова запер дверь.
- Гиру! – подскочил Нафин, - Это еще зачем?
- Не знаю. Может, написать что-то хотят. У сестры красивый почерк, и отец часто её просит.
Орель немного успокоился и робко поинтересовался:
- Ты сказал ей обо мне?
- Конечно.
- Ну,… и как она это… восприняла?
- Нормально восприняла, - повел плечом Кара. – А, разве могло быть иначе? Ты так переживаешь, как будто, из-за того, что ты не бог, в нашем отношении что-то может измениться.
- Но Гира могла рассердиться из-за обмана.
- Да нет. Она вроде даже обрадовалась, что ты не бог… Кстати, чуть не забыл, это она тебе передала.
Мальчик протянул орелю сверток.
- Там немного еды.
- Спасибо, - Нафин бережно принял подношение Гиры и поднял на Кару виноватые глаза. – Но вы же не можете не понимать, что дело вовсе не в том, бог я или не бог. Ведь, если я заберу Табхаира, он к вам, скорее всего, больше не вернется. Как быть с этим? Неужели вы не станете меня проклинать?
Мальчик вздохнул и посмотрел на ореля с укором.
- За что проклинать? Если Табхаир окажется тем, кто тебе нужен, значит он такой же, как ты, то есть - не бог. Ведь в противном случае ты его не заберешь?
- Нет.
- Ну вот. Да и не видели мы его почти. Единственное чего абхаины лишатся – это праздника Великого Божественного Озарения. Но, если Табхаир – орель, то выходит, что наши урожаи были так хороши вовсе не из-за его божественного вмешательства. Видимо у нас просто земля такая, вот и все…
Кара вдруг прислушался и, подскочив, стал быстро карабкаться наружу.
- Кажется, Ментеб уходит, - прошептал он. – Побегу, пока меня не хватились. Закрывайся!
Он убежал, а Нафин закрыл люк и снова сел, благоговейно прижимая к груди сверток, переданный Гирой.
«Она не сердится!», - облегченно повторял он на все лады, чувствуя, как умиротворение омывает его душу, а тяжесть из груди уходит. Тесное убежище вдруг стало тяготить. Хотелось куда-то бежать, сметать преграды и что-то делать, желательно героическое, близкое к подвигу! Нет, лучше всего, действительно совершить подвиг и остаться в легендах Абхии более великим, чем даже Китион, чтобы Гира могла им гордиться. Вот только финал этой легенды не должен быть так же печален…
Продолжение:http://proza.ru/2010/02/11/1303