016

- И что? – выдохнул Нафин, - опять не заговорил?
Видар криво усмехнулся, словно губы его вдруг одеревенели.
- А незачем было говорить!.. Уж не знаю, муж он ей был, или не муж, но она его безумно любит! Мне хватило одного взгляда на её лицо, чтобы понять – этот актеришка всецело завладел сердцем той, которую единственную я мог бы назвать возлюбленной…
- И, что же дальше?
- Дальше?
Брови Видара удивленно взлетели над потухшими глазами.
- А дальше – ничего! Её сердце было полно любви, а мое, кажется, совсем окаменело. С того дня оно никогда уже не билось так сильно…
Нафину ужасно захотелось утешить воина, но, представив себя на его месте, он понял – утешить тут невозможно. Лучше вообще не лезть.
Видар же, покусывая сорванную травинку, снова лег на траву, повернулся к орелю спиной и сделал вид, что задремал.
В путь смогли отправиться лишь через пару часов. Хелерик страшно ругался и негодовал на такую задержку. До самого вечера он не отходил от своих диабхалов, следя, чтобы больше ничего не случилось. Видар тоже без конца объезжал ряды роа-радоргов, но Нафин подозревал, что он просто не хочет ни о чем разговаривать.
Волей-неволей юноше пришлось присоединиться к старцам. Табхаир тут же заговорил с ним на диабхальском, с неожиданной для него деликатностью, отвлекая от грустного Одинга. Толстяк совсем сник. Пользуясь тем, что никто из его людей не видит его лица, он несколько раз украдкой смахивал катившиеся из живого глаза слезы.
- Что-то я себя не узнаю, - не слишком удачно пытаясь улыбнуться, сказал он Нафину, когда их с Табхаиром урок закончился. – Давно, наверное, в походы не ходил, вот и вспоминается всякое…
Видимо понимая, что от воспоминаний никуда не деться, и не будучи в силах переживать их один, конунг стал рассказывать Нафину про места, по которым они проезжали.
- Вон за теми холмами была когда-то славная битва! Не помню, правда, с кем, но с кем-то из пришлых. Их тогда на нас много лезло! А вот если проехать дальше по долине, что лежит за этими холмами, то там есть глубокое ущелье. В нем мы бились с ингунами, заманившими нас в это место хитростью, но за неё же и поплатившимися. Они считали, что, спустившись в ущелье, мы окажемся в ловушке, где перебить нас будет легче легкого, но просчитались! Бор оказался не так-то глуп! С небольшим отрядом, отвлекая на себя внимание, он спустился в ущелье, отправив большую часть воинов в обход ингунов. И эти глупцы, считавшие себя такими умными, даже не сразу поняли, что произошло!.. Эх, и славная же была битва! Правда, именно в ней я, как дурак, взлетел с копьем, чтобы поразить их царя и получил нагоняй от Бора, но все равно, времечко было чудесное! Весело, как-то, бодро.., не то что теперь…
- А там что? – быстро спросил Нафин, указывая в противоположную сторону.
- А с той стороны, за лесом, проходит другая дорога – из Абхии в Северные земли. Когда-то она была главной. Но это в ту пору, когда был в силе Китион, а сейчас, как видишь, проложили новую. Та уж больно была неудобна. Следуя по ней нужно перебираться через предгорье, от которого берут свое начало те самые скалы, с которых ты прилетел. Они огибают Абхию и, расширяясь, тянутся дальше нескончаемой грядой…
- А что за ними?
- Край света, что же еще? – уверенно ответил Одинг.
Заночевали они в какой-то полуразрушенной крепости, на склоне холма. Видимо когда-то здесь располагался гарнизон, защищавший  город, потому что дальше, на холме еще можно было рассмотреть остатки городской стены и пару огромных, выщербленных колонн, служивших, скорей всего, створами ворот.
- Город Маку, - прокряхтел Одинг, сползая с седла. – Последний оплот чужеземцев, захвативших наши земли. Мы сравняли его с землей, за то, что не было в Радоргии захватчиков подлее и злее макунцев, а воины из них вышли никудышные. Эту крепость любой роа-радоргский отряд мог бы удерживать сколь угодно долго, а макунцы не выдержали первого же штурма.
Одинг сердито махнул рукой, и пока воины готовили места для ночлега, все ходил вдоль разрушенных стен, что-то бормоча себе под нос.
Роа-радорги, устав за день, заснули сразу. Диабхалы немного повозились возле своих телег, но тоже вскоре затихли. Про Табхаира и говорить нечего, а вот конунгу все не спалось. Он даже не ложился и, чтобы никому не мешать, вышел наружу. А вскоре туда же, проворочавшись безрезультатно с боку на бок, вышел и Нафин. Орелю почему-то тоже никак не удавалось заснуть.
- Почему ты не спишь, Одинг? - спросил он, усаживаясь рядом со стариком. - Впереди не один день пути – надо беречь силы.
- Ты тоже не спишь, - проворчал конунг, - а у меня в этой крепости сердце болит. Здесь погибла Ханосса – моя последняя дочь.
- Ханосса.., - Нафин наморщил лоб, припоминая, - это которая…
- Да, да, - кивнул Одинг, - которая любила отца Видара. Печальная тогда вышла история, хоть и не вспоминай! Улль был совсем юным и без памяти влюбленным в девушку, на которой собирался жениться. А Ханосса.., ох, ей тогда было уже за сорок!.. Может ничего бы и не случилось, но в одном бою Улль заслонил её собой от вражеского удара. К счастью, он тогда не погиб, но поступок юноши поразил мою стареющую дочь в самое сердце. Что тут скажешь, после гибели всех сестер она чувствовала себя такой одинокой! Я – плохая им замена, мать она совсем не знала, да и полюбить ей прежде все никак не удавалось. Девочки считали себя воинами, мечтали о подвигах, а не о чувствах, вот и вышло, что полюбить по-настоящему ей привелось так поздно… Нельзя сказать, чтобы Ханосса не боролась с новым чувством, захватившим её, но разве вольны мы приказывать сердцу и душе? Они же не враги, чтобы убивать их собственными руками… А тут еще близилась свадьба Улля… Нет, не прав Табхаир, когда говорит, что людьми управляют пороки. Ханосса не завидовала невесте, она все понимала.., и не было в ней ни тщеславия, ни трусости, когда, уехав тайком в Вальгаллу, она на курганах сестер, решила убить себя, чтобы не мучиться, видя возлюбленного мужем другой.
По счастью, и Улль оказался там же. Воля асов привела его в тот день поклониться кургану недавно погибшего друга - лучника Вали. Конь юноши гулял неподалеку, а сам он стоял коленопреклоненный, поэтому Ханосса его не заметила. Она достала меч, замахнулась, но тут Улль закричал и остановил её. Не будучи в силах более таиться, Ханосса расплакалась, открыв юноше причину своего безумия. А Улль, благородный Улль, не нашел ничего лучше, как дать клятву – не жениться до тех пор, пока любовь к нему не покинет сердце Ханоссы. «Но, - добавил он тогда, - ответить на твое чувство я не могу».
Одинг вздохнул.
- До чего же тесно обнявшись ходят порой благородство и глупость. Клятва, данная сгоряча, совершенно измучила Улля. Он не мог никому ничего объяснить, щадя чувства Ханоссы, и едва не потерял свою возлюбленную. К тому же умер его отец, и мальчик совсем пал духом. Даже не знаю, как он все это перенес, держа внутри себя… А тут еще и этот поход на Маку!
Накануне решающего сражения, когда мы стояли вон за теми деревьями – тогда их, правда, еще не было – у Улля был вид человека не просто готового к смерти, но жаждущего её. Несколько раз я подъезжал к нему, чтобы вразумить, но юноша молчал и только бледнел еще больше. А потом к нему подъехала Ханосса… Не думай, что я подслушивал, просто так получилось, что её слова долетели до моих ушей. «Не горюй, воин, - сказала она, - выживи в этом бою, и, клянусь, сегодня мое сердце освободится от любви к тебе!».
К чести Улля я должен сказать, что во время боя он все время следовал за Ханоссой, отбивая половину сыпавшихся на неё ударов. Да и она билась на славу до тех пор, пока не поняла, что мы побеждаем. А потом просто опустила руку…
Конунг замолчал, а Нафин сделал вид, что смотрит в другую сторону, чтобы дать старику возможность прогнать непрошеные слезы.
Вскоре Одинг снова заговорил.
- Не знаю, Нафин, зачем все это тебе рассказываю. Дело прошлое, многими забытое. А те, кто мог бы помнить – давно умерли.., но, видно, совесть меня мучает. Хоть я и запретил всем упрекать Улля в смерти моей дочери, а сам нет, нет, да и подумывал, что, не будь его, жила бы она себе и жила… Отдалил его, послал нести службу в Асгард, и тем, не желая этого, сгубил… Хорошо хоть Видар уцелел. Он был совсем мальчиком, когда родители погибли, но смог рассказать, что накануне нападения на город, Уллю явилась во сне Ханосса. Она предупреждала о какой-то опасности и умоляла покинуть Асгард. Утром Улль рассказал про сон жене, и та немедленно отправила сына и своего младшего брата в Мидгар, а сама наотрез отказалась покинуть мужа. Так они и погибли, совсем не ожидая, что зло столь коварно придет в Асгард в ту же ночь!.. Но ты не думай, Видара я растил и заботился о нем не из жалости, и не от стыда за то, что отдалил когда-то его отца от себя. Я действительно привязался к мальчику и считаю кем-то вроде внука. И, кстати, скажу тебе по чести, такого воина еще поискать!
Одинг продолжал возносить хвалу Видару, а орелю почудилось какое-то движение сзади. Он быстро обернулся, но смог заметить только тень, метнувшуюся за бойницей в уцелевшей стене.
Их кто-то подслушивал! И этот кто-то не хотел, чтобы его заметили. Но почему?
Сделав Одингу знак помолчать, Нафин кинулся в развалины. Там, конечно, уже никого не было, и встревоженному конунгу юноша сказал, что ему просто что-то померещилось. Но тень он видел ясно, и то, что кто-то сбежал, не желая быть замеченным, заставило похолодеть сердце ореля. Неужели злоумышленник, убивший Вигвульфа, следует за ними?! Или, того еще хуже, - он идет в их отряде?! Но тогда кто же он?
Проводив старца к месту ночлега, Нафин присел неподалеку, понимая, то теперь-то уж точно не уснет. Двое воинов, которых оставили охранять лагерь, прошли мимо, низко ему поклонившись. Вид у них был спокойный – значит, никого не видели. На всякий случай Нафин спросил дозорных, не подходил ли кто-нибудь из отряда вон к той бойнице, сопровождая свой вопрос выразительной жестикуляцией. Стражи его поняли, но отрицательно покачали головами. Улыбнувшись им и помахав рукой – дескать, померещилось – юноша снова погрузился в раздумья.
Что делать?
Поднимать тревогу глупо. Если тот, кто их подслушивал, в отряде, то уже давно сделал вид, что спит, а если он просто следует за отрядом, то скорей всего, после того, как подслушал все что было нужно, сбежал в тот лесок, что прилепился к холму. Иначе вряд ли стал бы покидать такое славное убежище, рискуя нарваться на дозор. Нафин проверил – под бойницей находилась, прикрытая обвалившимися камнями, ниша, столь удобная, что в ней можно было отсидеться до самого ухода отряда. Но, видимо, таинственному шпиону так долго было не нужно, поэтому он и выбрался из своего тайника после того, как разговор перестал его интересовать. Чем и привлек внимание Нафина. Но, что такого интересного было для него в рассказе Одинга?
Если шпион последовал за ними из простого желания подслушать хоть что-то, то он мог уйти сразу же после того, как понял, что конунг ударится в воспоминания, или сидеть тихо, ожидая конца беседы – а вдруг заговорят о чем-нибудь еще. Но нет! Он ушел сразу же после того, как Одинг закончил свою историю. Значит, она злоумышленника интересовала и, значит, он знал, что в этом месте старик ни о чем другом говорить вот так ночью, мучаясь от бессонницы, не станет.
Однако, что же такого в этой истории? Она ведь касается в основном только Одинга и семьи Ви…
И тут Нафину стало плохо! Мысли, путающиеся в голове, вдруг сами собой выстроились в один ровный ряд.
Видар!
Уж если Одинг до сих пор мучается совестью, что был несправедлив к его отцу и стал, хоть и очень косвенной, причиной его гибели, то, что мешает и Видару думать так же? И перед глазами ореля замелькали яркими вспышками воспоминания: Видар в Вальгалле, с нахмуренными бровями, стоящий перед курганом Ханоссы. Видар – вдохновенно-задумчивый в Асгарде, мечтающий о великом подвиге. Видар, удерживающий за шиворот Вигвульфа, который жмется к его ногам, как к единственному спасению!.. Разве трудно было ему пробраться в сарай и убить своего, уже не нужного помощника, особенно после того, как Нафин сам рассказал ему о планах старцев. Кто бы заподозрил воина, стоящего так близко к Одингу?! А его знания о людях из Гнездовища, скрываемые ото всех? А сомнения, посещающие его род? Может, на Видаре они не пресеклись, а наоборот вошли в полную силу?…
Нафин застонал и схватился за голову.
Нет, он совершенно не умеет разбираться в людях! Он верил Старику, а тот обманывал; он ненавидел Ментеба, а тот оказался благороднее, чем это можно было представить; он безоглядно доверился Видару… Но, что же теперь делать? Разве можно кому-то рассказать о своих подозрениях? Одингу? Но он ни за что не поверит! Скорее всего, позовет воина к себе и спросит напрямую, а тот, конечно же, ото всего откажется, да и Нафина еще чего доброго ославит, как предателя!.. Табхаиру? Этот, пожалуй, поверит, но что это даст? О воинах из отряда и думать нечего… Хелерик? Но Хелерика Нафин почти не знает, к тому же они с Видаром запросто могут оказаться в сговоре. Ведь организовать поход за Углетом именно так, а не иначе предложил не кто иной, как Видар…
Пожалуй, все-таки лучше всего рассказать о своих подозрениях Табхаиру и вместе с ним подумать, чего может хотеть воин, и какую ловушку он мог приготовить.
Нафин посмотрел в ту сторону, где спали радорги из отряда и попытался отыскать взглядом того, с кем он уже не сможет болтать по-дружески, как прежде! Но под темными роа-радоргскими плащами Видара трудно было распознать. И только когда с первыми проблесками зари, все стали подниматься, оказалось, что воина на месте ночлега вообще нет.
Озадаченный этим обстоятельством Нафин растерянно переминался с ноги на ногу, пока не услышал сзади голос Табхаира.
- Похоже, вы с Одингом сегодня вообще не спали, - недовольным тоном произнес старец. – А из-за ваших хождений туда-сюда и мне не удалось толком выспаться.
- Что-то не спалось, - пробормотал Нафин, поворачиваясь к нему. – Знаешь, Табхаир, я тут ночью кое о чем подумал и хотел бы с тобой поговорить, но.., мне кажется, будет лучше, если Одинг о нашем разговоре не узнает.
Старец подозрительно взглянул на юношу, но ничего не ответил. К нему как раз подошел один из воинов с кувшином полным воды для умывания. Нафин терпеливо подождал, пока абхаинский бог умоется, потом кое-как побрызгал водой на свое лицо и, едва воин отошел достаточно далеко, прошептал:
- За нами с Одингом следили этой ночью!
- Знаю, - нисколько не удивился Табхаир, - я его видел.
- Его!! – Нафин так и подпрыгнул, в великом волнении хватая старца за руку, - Ты что, рассмотрел, кто это был?!
- Ничего я не рассмотрел, - поморщился Табхаир, высвобождаясь, - просто видел какую-то фигуру у той ниши. Вы ведь с Одингом так ворочались и пыхтели, что не дали мне толком заснуть, а когда ушли – оказалось, что и мой сон улетучился. Вот и пришлось какое-то время лежать, глядя на звезды. Скоро я снова стал засыпать и повернулся на бок, чтобы было удобнее, а тут как раз из-под бойницы вынырнула эта фигура…
- И дальше что?!!!
- Что, что? Ничего! Можно подумать вы только меня разбудили! Я и понять еще толком ничего не успел, как Видар тихо поднялся со своего места и крадучись последовал за сбежавшим шпионом…  Ты, между прочим, примчался обследовать место под бойницей после того, как заметил его тень, а вовсе не того, кто был там раньше. Того ты бы вряд ли заметил.
- Видар, - словно во сне повторил Нафин, совершенно сбитый с толку, - значит, он пошел за шпионом?… Почему же ты нам ничего не сказал?
- Я спать хотел, - пожал плечами Табхаир. – Вам скажи, так до утра будет паника и волнения. А Видар малый смышленый. Раз он пошел за этим типом, значит, опасаться нечего – выследит и приведет… Мне вот только интересно, почему о нашем разговоре ничего не должен знать Одинг? Тоже думаешь, что толстяк начнет паниковать?
Нафин молча кивнул.
Табхаир с усмешкой пошел от него, зябко подергивая плечами и крыльями, а юноша остался, совершенно не ощущая утренней прохлады и переживая одно чувство за другим. Одновременно он испытывал только стыд и облегчение, а испуг, растерянность и недоумение сменяли друг друга с поразительной быстротой.
- Так это не Видар подслушивал нас у бойницы, - подытожил, наконец, Нафин, не замечая, что говорит это вслух.
- Нет, это был не я, - раздался сзади спокойный голос.
Воин стоял совсем близко и, похоже, только что вернулся из леса. В его волосах застряли мелкие сухие веточки и даже один маленький желтый листок. На лице и одежде серебрились тонкие нити паутинок, а рукав в одном месте был прилично разодран – видимо, Видар зацепился им за острый сук.
- Я не догнал его, - сказал он, напряженно вглядываясь в лицо Нафина. – Мерзавец бежал по лесу так, словно изучил его вдоль и поперек. Но, кто бы он ни был, я убежден, что послал его тот же, кто настраивал против нас Вигвульфа.
- Да, да, конечно, - пробормотал Нафин, отводя глаза.
Воин еще раз внимательно посмотрел на него и, не говоря больше ни слова, отошел к воинам уже собирающимся выступать.
Стыд и раскаяние затопили Нафина горячей волной! Значит, пока он ночью из кожи вон лез, выискивая улики против Видара, тот бегал по лесу, ловя злоумышленника! И выходит, что он, Нафин, опять ошибся, думая самое худшее о человеке, который достоин самого глубокого уважения и доверия, и которого он один раз уже обидел своими подозрениями!.
Юноша совсем расстроился. А тут еще и рука его, в волнении перебирающая колечки кольчуги, наткнулась на футляр, где радующие сердце горы тоже были подсказаны Гиллингу Видаром!
Весь последующий день, в пути или на привале, Нафин искал глазами воина. А тот, словно прочитав ночные мысли юноши, всячески его избегал. Он то ехал в хвосте, беседуя с Хелериком, то не слишком весело смеялся чему-то со своими воинами, а во время привала, устроенного в середине дня, вообще ушел осматривать окрестности в поисках шпиона.
Одинг, узнав о появлении соглядатая, не на шутку встревожился, но, видимо,  Табхаиру удалось его как-то успокоить. Нафин не слышал – как, потому что был очень расстроен и в разговоры старцев не вникал. Он даже с Табхаиром позанимался из рук вон плохо. Раз пять заставлял его старец повторять на диабхальском историю детей Дормата, но орель, который еще вчера излагал все довольно сносно, сегодня делал ошибку за ошибкой.
Заночевали в этот раз на равнине. Богам поставили шатер, а остальные легли прямо на земле, отгородив от ветра место ночевки диабхальскими телегами, выстроенными в ряд. Вокруг стоянки запалили костры и расставили часовых.
Одинг, измотанный бессонными сутками, сразу же уснул, а Нафин, подремавший во время ночного привала, снова ворочался с боку на бок. Как ни странно, Табхаир тоже не спал. Какое-то время он наблюдал за беспокойным юношей, а потом не выдержал:
- Хватит казниться, - сказал он резко. – То, что ты подозревал Видара вполне объяснимо, но теперь, когда ясно, что твои подозрения ошибочны, нужно радоваться и думать только о том, что нам всем предстоит.
- С чего ты взял, что я подозревал Видара? – вскинулся юноша.
- Я разбираюсь в людях и в том, что ими движет. Ты промучился подозрениями всю прошлую ночь, да так, что некоторые свои мысли произносил вслух. Хорошо, что Одинг пыхтит слишком громко и ничего вокруг не слышит, иначе никогда не простил бы тебе подобных мыслей. Он воспитал Видара, и подозревать его – значит подозревать самого Одинга. Но я, к счастью, смотрю на вещи шире. То, что Видар не смог поймать шпиона, после твоих ночных бормотаний мне тоже не слишком понравилось. Однако, после беседы с ним… Одним словом, можешь его больше не подозревать. Мы беседовали достаточно долго, чтобы стало ясно: на Видара можно положиться. Поэтому, поверь, когда все кончится, можешь смело подойти к этому малому и пожать ему руку. Уж я-то знаю, о чем говорю. А то, что он держится немного отчужденно, так это я же и попросил. Так надо, но зачем – тебе пока знать не стоит. Потому не вздумай соваться к Видару со своей дружбой раньше времени. Делай вид, будто не замечаешь его, вот и все! А уж он на тебя зла держать не станет – не волнуйся.
Табхаир замолчал, а Нафин еле сдерживал радостную улыбку, чувствуя, как легчает на душе. Ему даже захотелось спать – так расслабили отпустившие переживания, но тут старец снова заговорил:
- Скажи, Нафин, эта история про Углета.., она тебя не смущает?
- Нет, - удивленно ответил юноша. – А что в ней не так? То, что Углет злобный убийца? Так попробуй, посиди сам всю жизнь на цепи – еще и не таким станешь.
- Значит, ты не считаешь ненормальным то, что он питается человечиной?
- А он ей питается? – Нафин озабоченно приподнялся на локте. – Я думал, он просто их убивает по злобе…
Табхаир недовольно усмехнулся.
- Похоже, ты вообще ни о чем не думал. Если жители деревни его ничем не кормят, то как же он жив до сих пор? Но и не только это удивительно. Меня смущает и амулет колдуна, силой которого молодого Углета удалось, якобы, покорить. Если Углет – орель, то никакие амулеты на него не должны были подействовать. Так что, или это вымысел, родившийся от давности лет, или в той яме действительно какой-то демон, который по чистой случайности тоже умеет выращивать камни. Он появился из леса, но, как туда попал, и кто его растил? В ориентирах указано: найдешь в земле. Но, может быть, этот «земляной» сын Дормата должен был жить в ней с самого начала, как я – в величии, а Одинг – в войне?… Не знаю… Все так путано! И чем больше я пытаюсь в этом разобраться, тем больше запутываюсь. Если мы идем на демона, то совершаем ужасную ошибку! А если там наш с Одингом брат, то сумеем ли мы убедить это озверевшее существо пойти с нами? Не тащить же, правда, его за собой на цепи, как предлагает Одинг!
Нафин почесал в затылке.
- Да, ты прав, над этим я как-то не задумывался.
- Еще бы, - фыркнул Табхаир, - вы с Одингом вообще себя раздумьями не утруждаете. Один я должен голову ломать. Но тебе-то, мальчик, стоит задуматься, ведь когда мы достигнем Битры, идти к Углету на переговоры придется тебе, и только тебе!
- Почему это, только мне? – испугался Нафин.
- Судьба такая, - многозначительно промолвил Табхаир.
Северные земли решили пройти по краю. Но не по тому, который был ближе к Иссории и к Битре, а, сделав еще больший крюк, обогнуть половину земель, дойти до города Утарда и забрать у его наместника Пояс Силы Китиона.
Это было решение Табхаира, который, ни с того, ни с сего, вдруг объявил, всем, что сладить с Углетом они смогут только втроем с Нафином, а тот без Пояса Силы не справится.
Воины восприняли эту новость с горячим одобрением, потому что всем было известно старинное предсказание о том, что за Китионовым Поясом явится герой, обликом и повадками сходный с асами. Этот пояс был одной из частей доспехов, заговоренных Сохмат для своего мужа. После смерти Китиона, который был, пожалуй, единственным изо всех, носивших когда-либо эти доспехи, кого люди знали и помнили, драгоценная кольчуга и шлем остались у валиды,  а Пояс Силы она велела похоронить вместе с Китионом. Но тогдашний правитель Северных земель, убитый горем из-за того, что его единственную дочь Сулама велела заживо закопать в кургане Китиона, накануне похорон подменил пояс. Он жестоко поплатился за это, умерев какой-то страшной смертью. А его наследник  впоследствии поднес реликвию Бору в качестве подарка новому правителю и, заодно, чтобы насолить Суламе. Однако квасир Бора не велел принимать столь ценный, но опасный дар, и сделал предсказание о герое, который еще явится за поясом.
Правда, ходили слухи, что предсказание придумали для того, чтобы не обижать северян отказом от подношения. Дело в том, что хотя каждый воин и мечтал владеть доспехами Китиона, не каждый дерзнул бы ими воспользоваться, получи он такую возможность. Заклятия, наложенные Сохмат, помогали только истинным храбрецам. Любой другой мог жестоко поплатиться за то, что посмел надеть доспехи не по себе. Кольчуга уменьшалась так, что душила своего обладателя, шлем сдавливал голову, и только валиды знали заветное слово, с помощью которого эти доспехи мог носить любой. А Пояс – тот вообще был особенным! Он исполнял желания носившего его, но только те, которые желал мозг. А те, которые душа хранила в самых темных, или самых светлых своих закоулках, определяли впоследствии плату, которую Пояс взимал за исполнение желания! Говорят, никому из надевавших эту реликвию, не удавалось выжить – слишком глубоко смотрела в души людей сила, вложенная в него. И даже Китион, охотно пользовавшийся кольчугой и шлемом, предпочитал возить Пояс Силы за собой, но не надевать его, несмотря на то, что, помимо исполнения сокровенных желаний, Пояс увеличивал силу своего носителя в десятки раз.
Говорят, будто правитель Северных земель, безумно страдая из-за смерти дочери, решился все же его надеть и пожелал, чтобы дочь вернулась. Но вместо этого роа-радорги напали на Абхию, и затем стали владетелями Северных земель, а дочь все равно не ожила. С тех пор его потомки мечтали избавиться от Пояса, однако, добились только того, что получили его на вечное хранение до тех пор, пока не исполнится весьма сомнительное предсказание.
Вот за этим-то Поясом и решил отправиться Табхаир, чтобы добавить сил Нафину.
На Хелерика было жалко смотреть – такая задержка! Но боги через Видара успокоили его тем, что вышлют вперед гонца, который объяснит наместнику Северных земель причину их прихода и попросит, от имени Одинга, выдать Пояс Силы безо всяких проволочек. Хелерика это впрочем, не сильно успокоило. Скорее наоборот, он опасался, что из-за подобных задержек и отклонений от пути, соглядатай, посланный за ними, достигнет Иссории раньше и предупредит жителей Битры. Оттуда пошлют гонца в столицу, и тогда ловушки им не миновать! Но все прошло действительно очень быстро. Не успели доехать до Утгарда, а навстречу им уже ехал сам наместник Скримюр со своей свитой. В руках он держал большой ларец.
Не сходя с коня, Одинг принял ларец, тут же его открыл, достал завернутый в дорогую ткань пояс и вернул пустой ларец Скримюру. Реликвия же отправилась в седельную сумку конунга. Какое-то время наместник ехал немного позади Одинга, почтительно докладывая о положении дел в Северных землях, но вскоре попрощался, кинув восхищенный и полный благоговения взгляд на Табхаира с Нафином.
- Видишь, мы не задержались ни на мгновение, - высокомерно заявил Табхаир Хелерику, который, волнуясь, слегка забылся и подъехал к богам ближе, чем позволялось.
Иссориец смешался, покраснел и, поклонившись до самой луки седла, ускакал в хвост отряда.
А Нафин все не мог оторвать глаз от уезжающих северян.
- Какие огромные! – восхитился он, - настоящие великаны! И как только такие могучие воины дали себя поработить?
- Да, северяне славный народ, - посерьезнев лицом, сказал Одинг, - и воюют славно. Но против абхаинского войска, пока был жив Китион, не устоял бы и более многочисленный народ. А когда Сулама отдала это земли нам, никто из роа-радоргов не относился к северянам, как к порабощенным. Они друзья для нас и понимают, что лучше быть частью Радоргии и пользоваться её защитой, чем жить в постоянном ожидании, что какой-нибудь завоеватель захочет воспользоваться их малочисленностью.
Юноша, наконец, оторвал взгляд от дороги, за поворотом которой только что скрылся последний северянин, и посмотрел на сумку, притороченную к седлу Одинга. С того момента, как ему сообщили, для чего понадобился Пояс Силы, орель не переставал беспокоиться. И теперь, пользуясь случаем, задал волновавший его вопрос:
- Вы что действительно хотите, чтобы я это надел?
- Конечно же, нет, - передернул плечами Табхаир. – Чтобы решиться заглянуть в самые сокровенные глубины собственной души нужно столько мужества, сколько мы не вправе требовать от тебя. На своем веку я не знал никого, кто решился бы на это. Нет, Пояс нам был нужен для других целей, но о них тебе знать пока ни к чему…
Оставшийся путь прошли быстро, нигде больше не задерживались и к исходу второго дня вышли к границе Иссории. Только тут, стоя перед густым ельником, в гущу которого ныряла дорога, Нафин в полной мере осознал всю безысходность и опасность своего положения. Собственные страхи и сомнения Табхаира, которые до сего момента он старался не замечать или отгонять, вдруг сделались огромными и обступили юношу со всех сторон, заслонив собой весь остальной мир. С потерянным лицом топтался он возле Бивраста, больше всего на свете опасаясь, что кто-нибудь из старцев спросит сейчас у него, что же делать дальше.
Однако Одинг с Табхаиром, едва им поставили на опушке походный шатер, велели привести к ним Хелерика. Они решили, что походные условия и исключительность момента позволяют им пренебречь установленными церемониями. Правда, Одинг настоял на том, чтобы беседу с иссорийцем слышали все его воины.
Хелерик как раз объяснял своим диабхалам, что они пока не могут въехать в страну, а должны какое-то время подождать здесь, с роа-радоргами. Дескать, дорога эта заколдована Углетом, и Табхаир с Одингом пришли сюда, чтобы снять злобные заклятья. Диабхалы слушали своего начальника и, судя по их лицам, мало что понимали, но зато согласно и очень охотно кивали. Главное они поняли – до того момента пока не скажут двигаться дальше, им можно спать в своих телегах и но о чем не думать.
Едва Хелерику передали повеление богов, как он, оборвав себя на полуслове, кинулся к шатру. Как и тогда в Мидгаре, роа-радорги стояли полукругом, пропустив иссорийца на свободное место перед сидящими у шатра богами.
- Ну, вот мы и на месте, - сказал Одинг, - теперь ты должен объяснить нам, как попасть к яме Углета, чтобы не потревожить местных жителей.
- Я уже думал над этим, - запинаясь от волнения, ответил Хелерик, которому велели говорить на диабхальском, чтобы и Нафин мог все понимать.
Он поднял с земли сухую ветку, собрал вокруг себя несколько камешков и, очертив на песчаной земле круг, принялся раскладывать камешки, поясняя:
- Яма Углета находится здесь, а здесь – дома Битры. Стражники, охраняющие границу – прямо за этим леском, а мы находимся вот тут. Как видите, дорога, ведущая к поселению, проходит прямо мимо ямы, а от железного столба сразу сворачивает к крайнему дому. Но вот с этой стороны, совсем недалеко отсюда, через лес проходит тропинка, по которой можно пройти всему отряду, минуя стражу на границе. К яме Углета это даже ближе, и я раньше думал пройти именно так. Но сейчас это стало опасно, учитывая возможность засады. Поэтому будет лучше, если я вместе с кем-нибудь, кого вы изберете, сначала схожу на разведку. И, если мое мнение что-то значит, то пусть этим избранным окажется Нафин.
И Хелерик поклонился в сторону побледневшего юноши. Слово «избранный» неприятным воспоминанием поразило слух ореля. Он резко выпрямился, чувствуя смутное беспокойство, а Одинг нахмурился:
- Почему именно он?
- Потому что скоро наступит ночь. Я плохо вижу в темноте, могу что-то не заметить, а посланнику Высших асов, как я слышал, темнота не помеха.
- Возьми любого из моих воинов. – Одинг указал на роа-радоргов. – Они видят ночью не хуже чем днем.
- А если там засада? - тихо, но твердо настаивал на своем Хелерик. – Послу асов диабхалы не причинят вреда, тогда как любого вашего воина они убьют на месте. К тому же пленение столь важного гостя освобождает конунга от данной им клятвы не пересекать границ моей страны с иной целью кроме освобождения её от Углета. А злоумышленник, убивший Вигвульфа, видимо только на неё и надеется. Я все продумал: вряд ли ваш таинственный недоброжелатель располагает войском, способным дать отпор сотне отборных роа-радоргских воинов Худшее, что он может, это предупредить жителей Битры. Но по моим расчетам, даже учитывая задержку в Северных землях, шпион, следующий за нами смог прийти в Иссорию раньше нас не более чем на день. За такой срок ни один гонец из Битры не доберется до столицы. В самом поселении воинов нет, а отряд, стерегущий границу, слишком мал, чтобы оказать достойное сопротивление. Таким образом, в случае неудачи, мы рискуем только моей жизнью. Если в Битре все тихо, то до рассвета мы вернемся, а если не вернемся – значит Нафин в плену, а я убит. И с первыми лучами солнца вы можете смело прорываться в Битру прямо по этой дороге, чтобы освободить посланника Высших асов. В этом случае никто вас не осудит за нарушение клятвы. Только, умоляю, убейте Углета!
Одинг хотел что-то сказать, но Табхаир прошептал ему на ухо несколько слов.
- Ладно, - снова нахмурился конунг, - Нафин, так Нафин. Времени на споры тратить не будем, тем более, что твои слова звучат убедительно. Но, коль скоро жизнь твоя может оказаться в опасности, рисковать мы не будем. Нафин пойдет один. Видит в темноте он действительно прекрасно, так что проводник ему не нужен, да и на этом плане все изображено очень понятно.
- Но, как же…? - растерялся Хелерик.
- Все! – отрезал Одинг. – Это мое решение и менять я его не стану! Сейчас мы с Табхаиром поможем посланнику Высших асов надеть Пояс Силы, и он отправится немедля. А ты, Видар, расставь воинов следить за подступами к нашему лагерю. Хелерик тебе поможет.
Все засуетились, выполняя указание конунга, а старцы с Нафином удалились в шатер.
- Что вы делаете! – в панике зашептал юноша, когда они остались одни, - вы что хотите, чтобы я вот так, с ходу, шел беседовать с Углетом?!!!
- Попытайся, мальчик, попытайся, - тоже шепотом ответил Табхаир, роясь в сумке Одинга, - а пока надень вот это…
- Нет, - в страхе отступил от него Нафин, - Пояс Силы я не надену!
- Это не пояс, - успокоил Одинг, с ласковым сочувствием глядя на юношу. – Это просто кусок материи. Обмотайся ей под кольчугой, чтобы казалось, что ты в поясе.
- Но зачем?! – Нафин чуть не плакал. – Вы что-то придумываете за моей спиной, ничего не объясняете, а как доходит до самого страшного, посылаете именно меня, да еще и одного! К чему эти переодевания? И почему Хелерик не может пойти со мной?
Пока он выражал свое возмущение, Табхаир, не тратя слов, приподнял кольчугу юноши и обмотал его материей.
- Вот так, хорошо, - сказал он. – Переодевания, конечно же, ни к чему. Это так, на всякий случай. А Хелерику незачем слышать, о чем ты будешь говорить с Углетом. Историю мы с тобой выучили достаточно хорошо, так что не бойся, что он тебя не поймет. Про мои опасения – забудь! Мало ли что люди насочиняют за сто-то лет! Думай лишь о том, что говоришь с сыном Дормата и почаще вспоминай карты старухи Гра. Они ведь никогда не врут и предсказали, что все у тебя получится.., - Табхаир заметил удивленный взгляд юноши и напомнил: - Я же подслушивал тогда. Неужели забыл?
«Слабое утешение», - думал Нафин, понуро выходя из шатра и ловя на себе взгляды роа-радоргов. Воины не спешили расходиться по постам – каждому не терпелось взглянуть, что же станет с тем, кто решился надеть на себя Пояс Силы. Поэтому они топтались поблизости, выискивая для себя неотложные занятия.
- Да приосанься ты, - шепнул сзади Одинг. – Эти люди потом внукам о тебе будут рассказывать!
Юноша осмотрел замерших в ожидании роа-радоргов, расправил плечи и крылья, глубоко вздохнул и на метр приподнялся над землей.
- Молодец, - прошептал Одинг, когда Нафин опустился.
Он смотрел на ореля с умилением и благодарностью, словно любящий отец, чьих малышей только что побаловали вкусненьким.
- Что-то я не вижу Видара с Хелериком, - озабоченно оглядываясь, заметил Табхаир. – Одинг, спроси у своих людей, где они?
Конунг подозвал одного из воинов, и тот объяснил, что Видар с иссорийцем и еще двумя роа-радоргами пошли проверить небольшой овражек неподалеку – не спрятался ли там кто-нибудь.
- Ах, значит, они не одни, - облегченно выдохнул Табхаир.
Одинг поинтересовался, хорошо ли присматривают за диабхалами и, услышав в ответ, что с самого прибытия за ними установлен строжайший надзор, повернулся к Нафину.
- Ну все, мальчик, иди. Ты хорошо понял, где находится эта яма?
Юноша проглотил застрявший в горле ком, но все равно смог только молча кивнуть.
- Будь осторожен и ничего не бойся, - положил ему руку на плечо Табхаир.
Старцы довели Нафина до тропинки, по которой, если верить Хелерику, он мог добраться до ямы быстрее, чем по дороге, и пожелали ему удачи.
Ночь уже воцарилась под разлапистыми еловыми ветвями, плотной крышей нависающими над тропинкой. Впрочем, от дороги она отличалась только названием. Хелерик был прав – отряд прошел бы здесь легко и даже бесшумно. Но и в другом он тоже был прав, потому и шел сейчас Нафин совершенно одинокий и дрожащий от страха.
Чтобы не думать о плохом, он мысленно стал повторять то, о чем будет говорить с Углетом, но не добрался и до середины истории, как ели расступились, открывая вид на холмистую местность.
Нафин крадучись подобрался к крайнему дереву, присел возле него на корточки, обнял одной рукой шершавый, сучковатый ствол и осмотрелся. На довольно приличном расстоянии от себя он сразу увидел груду огромных валунов и торчащий между ними столб. Луна еще не взошла, но дорогу и дома, к которым она поворачивала, юноша тоже хорошо видел. Однако, больше ему рассмотреть ничего не удалось. Сильный удар по затылку лишил Нафина всех чувств, и орель погрузился в небытие.

Он очнулся от боли в затылке и от противного покалывания в немеющих, связанных руках. Как сквозь плотный, но постепенно развеивающийся туман до него стали доходить звуки и голоса. Говорили на диабхальском, но слишком быстро, чтобы мучимый головной болью Нафин смог что-то понять.
Юноша с трудом разлепил глаза. Он лежал на боку, и из своего положения мог видеть только угол комнаты деревянного дома, часть двери и ноги кого-то, стоящего над ним. С усилием и тяжелым стоном Нафин изменил положение, чтобы увидеть, кто это и уперся взглядом в ухмыляющееся лицо Хелерика.
- Очнулся, наконец, - произнес иссориец, медленно проговаривая слова, и приказал кому-то: - Посадите его.
Раздалось тяжелое топанье, несколько рук подхватили Нафина и почти бросили его на длинную скамью у стены. От грубого толчка одно крыло неудачно подвернулось и орель снова застонал.
- Ну-ну-ну, - усмехнулся Хелерик, - стоит ли так раскисать посланцу богов, да еще и одетому в Пояс Силы! Хотя я почему-то думаю, что на тебе его нет.
Он наклонился и, резко задрав кольчугу Нафина, рассмеялся.
- Так и есть! Это твои крылатые старички не посмели на тебя его надеть, или ты сам отказался?
Юноша ничего не ответил. Он осмотрел комнату, где кроме двух невысоких крепких мужчин, которые поднимали его, увидел еще троих, сидящих за столом и молча разглядывающих его.
Эти трое были одеты по-военному, но весь их наряд представлял собой нечто вызывающе-роскошное. Кольчуги, похоже, сделанные из чистого золота, сверху накрывали тяжелые парчовые плащи, отороченные мехом. В свете единственного светильника драгоценные перстни, нанизанные едва ли не на каждый палец, высверкивали то кроваво-красным, то бледно-голубым, то ослепительно-белым. Шлемы, стоящие на столе, были перегружены украшениями и драгоценными камнями настолько, что Нафину обязательно стало бы смешно, не окажись он в таком плаченом положении. На фоне этих перенаряженных вояк двое подручных Хелерика казались одетыми в бесформенные и бесцветные мешки. Зато сам Хелерик, своей изысканностью, только подчеркивал все эти неуместные дорогие излишества.
Один из троих, насмотревшись, велел Хелерику отойти от пленного. Предатель еще раз усмехнулся, лениво отошел и развалился за столом, не выказывая сидящим за ним никакого почтения.
Все снова быстро заговорили, но теперь уже Нафин немного пришел в себя и внимательно вслушивался. Очень скоро он понял, что трое разряженных – военачальники, прибывшие из столицы. И сейчас, в эту самую минуту, они спорят о том, как им лучше разместить приведенные с собой войска, чтобы разгромить роа-радоргов и захватить в плен Одинга с Табхаиром. Они предусмотрели все, даже то, что старцы могут летать и для этой цели расставили вдоль дороги парных лучников, к стрелам которых были привязаны сети.
Ужас охватил Нафина! Он с ненавистью смотрел в улыбающееся лицо Хелерика и жалел только об одном: что действительно не надел Пояс Силы. Сейчас ничего другого он не желал так сильно, как разорвать путы и собственными руками уничтожить подлого предателя!
Наконец, разряженные военачальники пришли к единому мнению, скатали какой-то свиток, разложенный на столе, в который беспрестанно тыкали сверкающими пальцами, и, не взглянув больше на Нафина, вышли. Хелерик идти с ними отказался, сославшись на усталость, и пообещал присоединиться позже. Своих мешкообразных помощников он тоже выпроводил, приказав приготовить ему к утру доспехи, а когда дверь за ними закрылась, лениво перекинул ногу на ногу и спросил:
- Ну что, Нафин, теперь, когда ты понял, что твоим друзьям ничем не помочь, может, скажешь, зачем вам понадобился Китионов Пояс?
- Сначала ты скажи, зачем так поступил с нами, - хрипло сказал Нафин и добавил со всем сарказмом, на который был сейчас способен: - Ты – иссориец!
От ленивой вальяжности Хелерика не осталось и следа. Его лицо перекосило злобой, а голос сорвался, когда, вскочив на ноги, он заорал:
- Никогда не смей говорить, что я иссориец с такой усмешкой! Я иссориец! И, может быть больший, чем мой отец! На что он потратил свою жизнь, и жизнь моей матери?! На глупые заговоры, на борьбу с мифом, с легендой, которая смирно сидит в своей яме и служит нам защитой?! И это вместо того, чтобы бороться с подлинным злом, с настоящим Иссорийским Унижением, которое для меня воплотилось в Одинге и его тупых роа-радоргах! Каждый год мы возим им щедрую дань, обирая свой народ и самих себя, из-за боязни, что их великий конунг, видите ли, бог и может уничтожить нашего Углета в единоборстве, а потом захватить и всю Иссорию! Ах, как я мечтал все эти годы притащить сюда Одинга и заставить его померяться силами с Углетом! То-то бы все посмеялись, глядя на этот поединок: разъевшийся боров и Иссорийский Страх! Я все готов был сделать, чтобы отправить этого жирного аса в его Вальгаллу. Я много думал, учил роа-радоргские легенды, узнавал все про асов, про самого Одинга и, в конце концов, понял, что победить его можно, но нужна помощь. На отца надежды не было! Для него роа-радорги были злом косвенным, которое исчезнет само собой, когда вернутся благостные времена вроде тех, что были при Адокре. Но я-то знал, что это не так! И когда отец затеял новый глупый заговор после двух провалившихся, в которых чудом уцелел, я выдал его и получил поддержку властей. Шиир понял меня, поддержал во всем и обещал сделать первейшим своим сановником после избавления от Одинга.
Первое время я держался в тени, чтобы все хорошенько продумать и подготовиться. Близость мою к Шииру тщательно скрывали, опасаясь предательства, а когда я был совершенно готов, из тех же соображений секретности, отравили начальника обоза и меня поставили на его место.
Мне сразу же повезло! В свой первый приезд в Мидгар я познакомился с Вигвульфом и счел это добрым предзнаменованием. Положение изгоя его тяготило, и перспектива оказаться возле иссорийского престола, которую я ему нарисовал, оказалась весьма кстати. Само собой, ничего из обещанного этот недоумок не получил бы – не для того я собирался бороться с роа-радоргами, чтобы сажать худшего из них у нашего трона! Но в борьбе с врагом все средства хороши, и почему бы не использовать ради достижения своих целей его тупость и самовлюбленность.
Вигвульф старался на совесть. В каждый мой приезд он рассказывал мне все, что я просил узнать и даже больше. Именно он предложил использовать Видара, как средство, чтобы подобраться к Одингу, и я подружился с этим недалеким малым. Рассказал ему свою историю так, как он хотел её услышать и добился того, что Видар всей душой захотел мне помочь. Правда, предлагал все время не то. Я-то надеялся, что он не упустит случая уговорить своего конунга на столь великий подвиг, но глупый роа-радорг без конца твердил, что мне лучше остаться у них.
И тут на помощь пришло провидение! Сначала оно приняло вид торговцев, едущих из Абхии. Они повстречались нам в пути и рассказали про то, что Табхаир оказался не богом, а каким-то самозванцем, которого разоблачили, но он сбежал из-под стражи, вместе со своим молодым помощником, готовящимся изображать возрожденного бога. А настоящий Табхаир Абхию покинул давным-давно! Честно скажу, я тогда не придал этому особого значения, – какое мне дело до чужой страны! Но за день пути до Мидгара, когда мы остановились в развалинах Маку, прибежал Вигвульф. Он всегда встречал нас там, чтобы не вести бесед в Мидгаре и не привлекать внимания к нашим отношениям. Но в этот раз сведения Вигвульфа были особенно ценны. Он рассказал мне про появление в городе Табхаира, про тебя, про то, что за вами прислали знатных абхаинов, чтобы заковать в цепи и вернуть валиде, но Одинг, будто бы, не дал; что он называет Табхаира братом, а тебя – посланником Высших асов, но что это не так, поскольку Вигвульф подслушал ваш с Видаром разговор про крылатых людей с какой-то там горы…
Ах, как я был рад! Судьба встала на мою сторону и сложила все так, что я бы и сам лучше не придумал! Но действовать следовало осторожно. Среди такого количества удач нельзя было упустить ни одной возможности. Отправив Вигвульфа обратно в Мидгар, я сел, чтобы хорошенько все обдумать. И тут неожиданно появился Видар! Не скрою, сначала стало страшно – что если он выслеживал Вигвульфа и догадался о причине наших отношений. Но едва этот тупой вояка заговорил, я понял – провидение заботится обо мне, как ласковая мать! Не пришлось ничего выдумывать, Видар выложил мне готовый план, и осталось только послать к Шииру одного из своих недоумков с подробной запиской, да потом, в Мидгаре стараться держаться возле Видара и ничего не упускать! Днем это было несложно, а ночью я пользовался тайным лазом в город, который уже давно прорыл для меня Вигвульф.
Представь себе, это оказалось очень действенным! Ваш ночной разговор с Видаром после дурацкого сборища с трюками, пришелся мне по душе и еще больше облегчил задачу. Путем несложных умозаключений я пришел к выводу, что Одинг вполне может оказаться простаком вроде тебя, и самозванцем вроде Табхаира. Легенд радорги насочиняли немало, и то, что крылатого младенца принесло облако – еще не факт! Значит, его можно не только заманить в ловушку и столкнуть с Углетом, но и вообще убить!
А остальное ты знаешь. Вот только придурок Вигвульф совершенно не к месту решил проявить инициативу и чуть было все не испортил. Я совсем не просил его вылезать на том сборище, но видимо этому ничтожеству очень захотелось себя показать. Хотя, конечно, не удайся вам этот фокус с воскрешением полумертвого квасира, ситуацию тоже можно было бы неплохо обыграть. Но к чему улучшать и без того хорошее? К тому же вам все удалось, и я готов выразить свое восхищение. Ловко было проделано! Впрочем, вы ведь не роа-радорги. Уверен, то была идея старикашки Табхаира. Он хитер, да и в уме ему не откажешь. Думаю, он стал меня даже немного подозревать после той ночи в Маке… Но, в любом деле бывают издержки, вот и мне приходится иметь дело с глупыми потомками батраков и конюхов, которые, хотя и выучились кое-чему, но от своих предков ушли недалеко. Все шпионы, которых Шиир выслал отслеживать наш путь, действовали вполне сносно, а этот, вроде Вигвульфа, решил проявить самостоятельность и выслужиться, но умишка-то не хватает! Уж коли сумел пробраться незамеченным в лагерь и выбрать удачно место, где можно схорониться, так и сидел бы там! Ан нет, не стерпел и побежал докладывать, что Одинг считает себя виновным в смерти отца Видара, и чуть меня этим не выдал. Как будто я и сам давным-давно не знаю эту историю! В итоге Видар его едва не схватил. Идиоты, что с них взять! Хорошо хоть этот недоумок догадался изучить лесок пока ждал нашего прибытия, и скрылся довольно удачно, но зато другим потом подобраться к лагерю стало почти невозможно. Да и я всю ту ночь не мог заснуть – волновался, поймает его Видар, или нет. Видел, как ты сидел тоже без сна, и все не мог понять – ты-то чего мучаешься? А утром увидел, вашу беседу с Видаром, сложил это кое с чем, подслушанным в Мидгаре, и понял: ты подозреваешь в измене его, этого любимчика Одинга!
 Как же горячо я возблагодарил Судьбу за удачу, подаренную мне еще раз! Но тут Табхаиру приспичило ехать за Поясом Силы, и это показалось мне тревожным. До сих пор мучаюсь вопросом, зачем он ему понадобился, но, к счастью, моих планов это не нарушило. И даже вялая попытка Одинга и Табхаира не пустить меня с тобой не удалась. Один удар кинжалом под ребра этому дурню Видару, еще два его обалдевшим солдафонам, и вот я уже стою на опушке леса и распрекрасно вижу в темноте, как твоя безмозглая голова вылезает из-за дерева прямо под мою дубинку.
Хелерик весело рассмеялся, а Нафин, который до этого момента упорно смотрел в другую сторону, уставился на него расширенными от ужаса глазами.
-  Да, да, - развел руками Хелерик, - нашего общего друга больше нет с нами! Жаль. Говорят, он был неплохим воином, и я бы с удовольствием померялся бы с ним силой. Но, пусть скажет спасибо своему Одингу. Если б он отпустил меня с тобой – у Видара был бы неплохой шанс поквитаться. А так… Впрочем, теперь я преследую другую цель. И это даже не толстый Одинг, нет! Слишком много чести для него! Пусть наши лучники пробивают своими стрелами это жирное брюхо! А я поохочусь за Табхаиром. Когда все закончится, его хитрая голова поедет в Абхию, а если, паче чаяния, окажется, что он был им все же дорог, то кольчуга Китиона послужит прекрасным поводом для торга за мирное соседство… Ха-ха-ха, а что это ты так уставился? Недоумеваешь, откуда я знаю про кольчугу? Так это наш не в меру болтливый, а теперь уже покойный друг рассказал.
Чувствуя, что сил его на большее не хватит, Нафин сорвался с места и кинулся на Хелерика, целясь головой ему в живот. Но тот увернулся, грубо откинув ореля обратно на скамью.
- Но, но! Ты не забывайся! Здесь тебе не Мидгар, и никто тут не считает тебя посланником богов. Еще раз так сделаешь, прикажу переломать твои крылья.
Он презрительно выпятил нижнюю губу и брезгливо вытер руки, как будто прикоснулся не к Нафину, а к чему-то мерзкому.
- Только такие дураки, как роа-радорги могли принять этакую деревенщину за посланника асов. Но мне, имеющему в своем роду одних вельмож, на этот счет не обмануться. Может, когда-то, среди твоих предков и затесался кто-то благородных кровей, что несколько улучшило твою внешность, но по своим повадкам ты так и остался обычным деревенским увальнем, которому посчастливилось родиться с крыльями. Но ничего, тебе недолго осталось ими пользоваться. Они украсят стену моего нового дворца, хотя вспоминать о нашем недолгом знакомстве я буду без особого удовольствия.
Хелерик потянулся и притворно зевнул.
- Надоело мне беседовать с тобой, Нафин. Глупый ты и скучный. И наверняка не в состоянии оценить по достоинству всю блистательность моей работы. Пойду-ка я действительно отдохну. Завтра с утра здесь будет забавно… Жаль только, что недолго.
Он сдернул со скамьи свой плащ и вышел, а Нафин смог, наконец-то, залиться слезами. Видар погиб и Табхаира с Одингом тоже уже ничто не спасет. «Глупый, глупый орель! – ругал себя Нафин. – Расслабился в Мидгаре, размяк!.. Но где же произошла ошибка? Где он свернул не на тот путь? Может, надо было настаивать на побеге и не слушать Одинга? А, может, Углет действительно демон, а не орель?… Да, что уж теперь гадать!.. Эх, Табхаир, неправ ты оказался, – солгали карты старухи Гра! Хотя и непонятно, зачем Судьбе понадобилась именно сейчас гибель его, Нафина, и двух найденных сыновей Дормата.»…
Орель не успел как следует задуматься над этим вопросом, как одиночество его снова было нарушено. Дверь в комнату медленно и скрипуче отворилась и пропустила внутрь какую-то старуху, которая, двигаясь боком, еле втащила огромный котел с водой. Шаркая, она доволокла котел до очага, подвесила его на крюк и завозилась там, подбрасывая в котел поленья. На Нафина же посмотрела с откровенной злобой, а то, что лицо его было залито слезами, старуху, кажется, разозлило еще больше.
- Плачет он, - заворчала она, словно бы сама с собой, но достаточно громко, чтобы и Нафину было слышно. – Не сиделось ему дома! Углет им, видишь ли, жить мешает! Оставили бы уж беднягу в покое – и так у него не жизнь, а мука одна! Так нет же, лезут и лезут! Ишь, и крылья нацепил. Для страху, что ли?
- Мои это крылья, мои! – выкрикнул Нафин сквозь слезы. – Они у меня с рождения, и летать я на них могу!
- Вот и летал бы у себя дома! – совсем осерчала старуха. – Летал бы и радовался, что не сидишь на цепи в яме, как тот несчастный! Небось, и мать где-то есть. И её бросил! А ради чего?…
Старуха в сердцах махнула рукой.
- Вот теперь и самому жизни мало осталось, и ей, горемычной, лишние муки! А чем дома плохо было? Не понимаю. Уж там-то тебя Углет никаким боком не трогал.
Нафин шмыгнул носом и отвернулся.
«Не понимаешь, так и не лезь, - зло подумал он, - а если так всех жалко, то  шла бы отсюда и не портила мне последние часы жизни».
Старуха, между тем, не переставая ворчать, закончила возню с поленьями и стала по-хозяйски протирать стол, убирая оставленную на нем посуду. Потом зачерпнула большим ковшом воду из котла, отставила его в сторону и зашаркала к выходу.
- Эй, вы, - крикнула она кому-то, открывая дверь и высовываясь наружу, - вода в котле закипела, можете забирать.
Нафин невольно напрягся.
Вода закипела?!
Что-то знакомое послышалось ему в этом сочетании слов. Он наморщил лоб, стараясь припомнить, и тут из глубины памяти донесся слабый голос квасира Беальда: «расскажи все, когда вода в котле закипит».
Что это?! Значит, слова прорицателя относились к нему, к Нафину?! Но кому он должен все рассказать?
Юноша встрепенулся, с надеждой глядя на дверь. Она с хрохотом распахнулась, пропуская мешкообразных подручных Хелерика. Протопав через комнату, они руками в толстых рукавицах сняли котел с крюка и пошли обратно к выходу.
Нет, только не им!
 Выходит, рассказать все нужно старухе! Но она, кажется, тоже уходит!..
Нафин завозился на лавке, не зная, что предпринять. Однако старуха не ушла, а только прикрыла за мешкообразными дверь и снова вернулась к столу, намереваясь перемыть собранную посуду.
- Я пришел не убивать Углета, - глядя ей в спину, тихо промолвил орель. – Я пришел за ним, чтобы отвести туда, где он по праву должен был бы жить и править; туда, где живет его народ. А вместе со мной пришли два его брата: Одинг и абхаинский бог Табхаир.
Старуха не обернулась, но замерла, ожидая, что орель скажет дальше, и Нафин, приободренный, начал пересказывать ей всю историю так, как заучил её с Табхаиром.
По ходу повествования старуха повернулась, и некоторое время слушала молча, поджав губы. Но, чем дольше Нафин говорил, тем мягче становилось её лицо. Постепенно она перебралась к нему поближе и, в конце концов, села рядом на скамью. Своего интереса старуха не скрывала, даже стала сочувственно охать и понимающе качать головой, а пару раз юноша заметил в её глазах слезы.
- Вот так мы и оказались здесь, - печально заключил он, добравшись, наконец, до финала истории. – Но выполнить свою миссию мне не удастся. Подлый Хелерик устроил нам ловушку. Я, как видишь, в неё уже попался, а утром она окончательно захлопнется за Одингом, Табхаиром и всеми роа-радоргами, которые пришли с нами.
- Да-а, - протянула старуха, – вот судьба, так судьба! Оба брата боги!.. Вот знать бы раньше… Хелерик ведь сказал, что они явились уничтожить Углета и захватить Иссорию, а оказалось вон что!.., - она на мгновение задумалась. -  А ведь я знала отца этого Хелерика. Бедняга все плакал, да о сыне сокрушался – убьют, дескать, и его тоже. Но сынок видать выслужился чем-то…
Старуха горестно покачала головой.
- Отец-то его перед казнью на этой самой лавке день коротал. Все они тут сидели, кого в столице убить надумали. Дом-то мой самый ближний к яме, вот их здесь и держали. А вечером вели в тот лесок, что за ямой и убивали…
- Значит, это не Углет их ест! – воскликнул Нафин.
- Ты что! – отпрянула от него старуха. – Да Углет за всю жизнь только одного и убил – отца моего, а всех остальных наши казнят, местные. За то им из столицы и платят щедро. А еду Углету мы с матерью всю жизнь носили. Жалко его – безвинно страдает, и добрый очень, хотя за всю жизнь ничего кроме зла не видел…
Потрясенный Нафин не знал, что и сказать.
- За что же Углет убил твоего отца? – спросил он осторожно.
- Зверь был отец, - вздохнула старуха, - это ему бы на цепи в яме сидеть… А Углет меня от него спас, да и мать мою от горькой доли избавил.
Она замолчала, глядя остановившимся взглядом вглубь комнаты, но скоро встряхнулась, встала, подошла к столу и взяла большой нож.
- Ну-ка повернись, - велела испуганному орелю, - нам на узлы время тратить некогда.
Через мгновение руки Нафина были свободны, и, морщась от боли, он с трудом вывернул их перед собой.
- Ты как? Идти сможешь? – озабоченно спросила старуха. – Не сильно тебя покалечили?
- Идти-то я смогу, - ответил Нафин, разминая пальцы, - да разве тут выйдешь!
Он кивнул на дверь, за которой возились мешкообразные, но старуха хрипло рассмеялась.
- Здесь не выйдешь, а там выйдешь.
Она поманила ореля к маленькой узкой дверце, больше похожей на дверь в кладовку.
- Иди за мной, только смотри – голову береги!
За дверцей действительно оказалась кладовая. Протиснувшись среди сложенной там рухляди, старуха, не останавливаясь, стала спускаться вниз. Оказалось, что почти возле самой стены в земляном полу были вырыты ступени в узкий и низкий лаз.
- Это мы с матерью проделали, - шепнула старуха. – Сил на большее у нас не хватило, так что придется двигаться почти ползком.
- А куда мы придем? – спросил Нафин.
- Как куда? К Углету! Разве тебе не к нему надо было?
- К нему, конечно, - растерялся Нафин, - но я думал, что сначала нужно предупредить об опасности роа-радоргов…
- До утра время еще есть, - спокойно сказала старуха. – Освободишь Углета и вместе с ним поможешь своим  радоргам лучше любой армии… Все инструменты, какие понадобятся, лежат с той стороны лаза. Их там оставил один человек… Он был очень молод и очень красив, и тоже был обречен… Я его пожалела, рассказала про Углета, что он не страшный и, что вдвоем они смогут сбежать куда угодно. Дала инструменты… Сама вот только пойти с ним не могла – сидела с больной матерью – потому, наверное, ничего и не вышло. Углет потом сказал, что юноша испугался. Увидел, как бедняга выбирается из своей ямы, и побежал. Тут-то его и схватили… Но про лаз он смолчал. Как ни пытали, говорил одно: выбрался через окно, и все!..
Голос старухи задрожал. Больше она ничего не сказала. Да и трудно было разговаривать, пробираясь по этой узкой и длинной норе. Хорошо хоть ползти оказалось недолго. Минут через десять оба выбрались наружу в нескольких шагах от огромных валунов возле ямы. Старуха откуда-то достала инструменты: молот и костыль с заточенным кончиком, и протянула их Нафину.
- Знаешь, как этим пользоваться?
Нафин отрицательно покачал головой.
- Ладно, - шепнула старуха, - я тебе потом объясню.
Она перебралась поближе к валунам, подождала, когда к ней присоединится Нафин, и тихо позвала:
- Углет! Это я. Выходи, не бойся!
Несколько мгновений ничего не было слышно, потом негромко звякнула железная цепь, и из ямы полезло страшное черное существо со сложенными огромными крыльями. Чудовище зашипело, а у Нафина душа ушла в пятки: в Углете не осталось почти ничего человеческого.
- Кто это, Скади? – донеслось сквозь шипение.
- Это друг, - ответила старуха. – Пришло твое время, Углет. Пора, наконец, покинуть эту яму. Теперь тебе будет где преклонить голову, потому что нашлось место, где тебя встретят с радостью. Этот мальчик пришел за тобой, а вместе с ним и два твоих брата. Но их в Иссорию не пускают. Хуже того – готовят им ловушку, и если мы не поторопимся, может случиться беда! Поэтому перекинь сюда свою цепь, а юноша попробует её перебить, чтобы вам можно было улететь вместе.
В лунном свете на черном лице Углета блеснули белки расширившихся глаз.
- Братья? – гортанно и, словно бы с трудом, повторил он. – У меня есть братья?
Нафин кивнул, не в силах вымолвить ни слова при виде ужасного облика Углета, и уже протянул руку, чтобы подхватить цепь, но тут произошло что-то непонятное! С диким воем и рычанием чудовище взвилось над ямой, старуха охнула, цепь натянулась и дернула Углета назад, чуть не сломав ему шею, но тот этого как будто и не заметил и, накренившись, понесся прямо на Нафина с ужасающим визгом.
В панике юноша упал на землю. Что-то с быстротой молнии пронеслось над ним, но зацепило только волосы – наверное, Углет промахнулся и снова стал набирать высоту, судя по тому, как загрохотала, натягиваясь, цепь.
- Что он делает?! – закричал Нафин, поворачиваясь к старухе, - останови е…
И осекся. Старуха лежала на боку, а из её плеча, чуть ниже ключицы, торчала стрела. Немного подальше в землю воткнулась еще одна, а в воздухе бился и выл Углет, дергая руками цепь, удерживающую его на столбе.
- По чудовищу не стрелять! – раздался властный окрик.
Нафин осторожно вывернул голову и похолодел.
Ряд лучников, изготовившихся к стрельбе, поднялся из небольшой ложбины на почтительном расстоянии от ямы, а перед ними, поигрывая мечом, стоял Хелерик.
- Нафин, - насмешливо крикнул он, - спорить не буду – спрятаться в яму к Углету идея, конечно, неплохая! Но твоим друзьям это вряд ли поможет, да и тебе тоже. Нам ничего не стоит забросать эту яму горящими стрелами. Демону ничего не будет, а вот ты, пожалуй, поджаришься! С одной стороны, я не против – пусть Углет, наконец, полакомится. Но, с другой стороны, украсить свой дом твоими крыльями идея тоже неплохая, и я бы не хотел от неё отказываться!
Лучники грубо загоготали, а Нафин, пользуясь случаем, перекатился за валун и под его прикрытием, как смог, перетащил за собой и тело старухи. Его маневр вызвал новый взрыв хохота, и целый град стрел обрушился на яму. К счастью ни одна из них Нафина не задела. А тут еще и старуха со слабым стоном приоткрыла глаза.
- Ты жива! – воскликнул юноша вне себя от радости, что он не остался один на один с воющим чудовищем.
Но в следующее мгновение на него сверху обрушился Углет. Отпихнув Нафина, он бережно приподнял старуху и склонился над ней, горестно завывая:
- Скади! Скади!
Только сейчас, вблизи, Нафин рассмотрел хорошенько, до чего бедняга изможден и страшен. Но искреннее горе Углета и та нежность, с которой он обнимал старуху, потрясли его еще больше. Хелерик что-то продолжал кричать, но орель его не слушал.
- Углет, - осторожно тронул он несчастного за плечо, - ты можешь спасти её! Нужно только вытащить стрелу…
Чудовище перестало завывать и повернуло к Нафину сморщенное лицо все в серых бороздках от слез. Чтобы скрыть ужас, который внушал ему вид Углета юноша,  долго не размышляя, нагнулся и выдернул стрелу. Старуха вскрикнула, Углет издал гортанный крик, но юноша быстро потянул его крыло, накрывая рану тем местом, где по его разумению должны были быть три белоснежных пера. «Будь что будет, - подумал он. – Если старуха сейчас умрет, то Углет убьет и меня, а если она оживет…».
- Нафин! – снова закричал Хелерик. – Что-то ты затих! Или Углет, наконец, за тебя взялся? Смотри, скоро рассвет – пропустишь самое веселое!..
- Будь ты проклят, - прошептал юноша сквозь зубы и обхватил голову руками.
Краем глаза он заметил, что старуха зашевелилась, что Углет осматривает её рану, как дикий зверь, учуявший что-то невероятное, но радоваться тому, что с оживлением старухи все получилось, уже не мог! Небо над их головами действительно посерело, и час гибели роа-радоргов и Одинга с Табхаиром неумолимо приближался!
«Но так не должно быть! – мысленно воскликнул Нафин. – Судьба не могла обернуть все так по-глупому! Какой-то выход непременно должен найтись. И я его найду его, чего бы мне это не стоило! Карты Гра никогда не врут? Значит, здесь мне не погибнуть, а значит, и бояться нечего!».
Нафин поднял голову и сразу же уперся взглядом в глаза Углета. Потерявшее человеческий облик, но не человеческую душу существо смотрело на него с такой безграничной благодарностью, что юноша понял: сейчас Углет сделает для него все, даже самое невозможное.
- Мне нужно попасть на ту тропу, что ведет через лес к дороге у границы, - твердо сказал он. – Вот-вот рассветет, и твои братья с сотней воинов пойдут сюда, думая, что здесь только приграничный отряд, да местные жители. Но их тут ждет целое войско, чтобы истребить всех до единого! Я должен предупредить. И ты, Углет, мне поможешь! Думаю, если мы вместе взлетим, то лучники не сразу поймут, в чем дело. А пока будут разбираться, я успею долететь до леса.
- Я помогу тебе, - не задумываясь ни на минуту, голосом похожим на карканье ворона, ответил Углет. – Но лучше освободи меня сначала. Инструменты Скади рядом. Я достану их. Разбей цепь. Я полечу прямо на лучников. Они испугаются и не станут стрелять.
- Нет! – воскликнула вдруг старуха.
Она была еще слаба, но попыталась подняться, опасливо глядя на почти затянувшуюся рану.
- Нет, Углет, ты не можешь лететь на них. Они убьют тебя! Этот мальчик сказал мне, что ты не бессмертный…
Глаза Углета повернулись на Нафина, и безбрежная тоска затопила их, подобно слезам.
- Почему же я до сих пор не умер? – прохрипел он. – Ведь я так сильно желал смерти!
-Ты ждал меня, - ответил орель, - и сегодня тоже не умрешь. Но к лучникам действительно лететь не стоит. Оставайся здесь, чтобы было где укрыться, а я полечу в лес…
Нафин повел плечами, готовясь дать сигнал ко взлету, как вдруг со стороны ельника донесся звук трубящего рога.
- Нет! – в отчаянии крикнул юноша. – Неужели они уже выступили!
И тут, словно в ответ на его слова, из леса, по той самой тропинке, к которой он так стремился, в полном молчании стали вылетать великаны-всадники! Сверкая стальными доспехами и прикрываясь огромными щитами, они понеслись к Битре, множась и множась, и казалось, что конца им не будет!
А потом, среди стального сверкания, Нафин рассмотрел знакомые доспехи и рыжие косы роа-радоргов, и душа его радостно запела! На Битру лавиной неслись воины Одинга и воины северных земель!
Ничего больше не опасаясь, юноша выскочил из-за валуна, схватил инструменты и, по какому-то наитию, одним ударом перебил цепь, удерживающую Углета.
- Лети! – ликуя, закричал орель и сам взмыл в воздух.
Все пространство перед ними было заполнено скачущими великанами, а в некотором отдалении, навстречу основному отряду, мчался отряд, состоящий из одних роа-радоргов, и гнал перед собой удирающих пограничников.
Цепь лучников во главе с Хелериком распалась, улепетывая в разные стороны. Сам же он, растерянный и злой, пытался замахнуться мечом на одного из всадников, но был отброшен в сторону ударом щита и остался лежать без чувств.
Нисколько о нем не сожалея, боковым зрением юноша заметил летящего немного позади Углета.
- Только смотри не завой, как выл недавно! – весело крикнул ему Нафин, - а то и наших распугаешь!
Однако вида летящего свободно Иссорийского Страха испугались только диабхалы. Даже те немногие, кто пытался оказать сопротивление, побросали свое оружие и бросились бежать, не разбирая дороги. Северные же великаны, молчаливые и уверенные, настигали их, тесня к пустырю за Битрой.
Все закончилось очень быстро!
Не ожидавшая нападения целого войска, чахлая армия диабхалов в бой так и не вступила. Короткие стычки, происходившие кое-где, в расчет не шли. И, когда Нафин с Углетом опустились возле дома старухи, блистательная лавина воинов Северных земель уже пронеслась сквозь Битру, рассредоточиваясь таким образом, чтобы окружить иссорийскую армию плотным кольцом.
- Где мой мальчик?! Что с ним, он жив?! – услышал Нафин голос Одинга.
Толстяк несся к нему во главе отряда, вошедшего в Иссорию через границу по общей дороге, а следом за ним скакал Табхаир, который, - страшно сказать – улыбался радостной улыбкой!
- Живой! – завопил Одинг, увидев Нафина. – Ах, сто стрел Фрегунду в бок, до чего же везучий мальчишка!
Он уже выдергивал ногу из стремени, чтобы соскочить с коня и обнять юношу, но замер. Перед ним стоял Углет все еще в железном ошейнике и испуганно прижимал к груди обрывок своей цепи, словно не веря, что она больше не удерживает его у столба, да еще какую-то странную, облепленную землей баночку.
- Еще сто стрел Фрегунду в бок! – медленно повторил Одинг. – Ты и его вытащил!
Несчастный сын Дормата, «найденный в земле», переминался с ноги на ногу растерянный и жалкий. Вслед за Нафином он полетел, повинуясь какому-то неясному порыву, увлеченный его азартом, но сейчас, очутившись среди стольких людей, за пределами своей ямы, в пугающей, непривычной обстановке, Углет совсем потерялся. Нафину даже показалось, что отвращение и испуг на лицах воинов, следующих за Одингом и Табхаиром, бедняге понятнее и ближе, чем откровенное сострадание и жалость на лицах двух величавых старцев. Широко раскрытыми глазами он дико озирался вокруг себя, поворачивая испещренное недавними слезами лицо на малейший звук. Крылья его беспрестанно вздергивались и мелко дрожали, как впрочем, и все тело. Даже роа-радорги, столпившиеся за спиной своего конунга, постепенно перестали смотреть на Углета с ужасом. Жалость вытеснила из их сердец и испуг, и отвращение. Невольно каждый представлял себе долгие десятилетия в яме, на цепи, и мысленно содрогался.
Неловкая пауза затягивалась. Ни Одинг, ни Табхаир, да и никто другой, не говоря уже про Углета, не знал, что сказать, пока Нафин не вспомнил про старуху.
- Скади! – воскликнул он, хлопая себя по лбу, - и как я посмел забыть! Она же там, у ямы! Одинг, пусть твои люди съездят и заберут её! Старушка - хозяйка этого дома, которая помогла мне выбраться… В той же стороне они, кстати, найдут и Хелерика. Когда я пролетал мимо, кто-то из северных воинов ударил его щитом. Думаю, он все еще лежит там, где упал!
Одинг отдал приказание роа-радоргам, которые, услыхав про Хелерика, помчались к яме всем отрядом, и старцы, Углет и Нафин остались одни.
Табхаир все еще сидел верхом. Он медленно тронул поводья, шагом подъехал к Углету, осмотрел его с головы до ног и сказал бесстрастно, словно всю жизнь знал его и встретился сейчас после короткой разлуки:
- Да-а, братец, за сто лет ты себя изрядно подзапустил. Боюсь, мы потратим еще столько же, чтобы привести тебя в порядок.
Одинг преувеличенно громко засмеялся, а Углет вдруг совсем сник. Он опустился перед братьями на колени, накрылся крыльями и беззвучно зарыдал. Нафин смотрел на него одно мгновение, потом опустился рядом и зарыдал тоже.
- Что такое? – растерялся Одинг, беспомощно оглядываясь на Табхаира. – Что это с ними?
Тот пожал плечами.
- Ну, Углета я еще могу понять: волнение, смена обстановки, и все такое.., а вот Нафин почему расстроился – не знаю. Может, тоже переволновался за ночь.
- Видар.., - всхлипнул юноша, - я вспомнил Видара. Он так мечтал о подвиге, а погиб от руки предателя! … Одинг, надеюсь, ты прикажешь похоронить его в Асгарде, как он хотел!..
- Что за чушь! – возмутился Одинг. – Хоронить Видара? Да с какой стати? Хелерик, конечно ударил его ножом, как и двух других моих воинов, но мы-то с Табхаиром, по счастью, были рядом!..
Табхаир величаво кивнул.
- Раны, не скрою, были серьезные, но не настолько, чтобы мы вдвоем не справились. И теперь все трое на пути в Утгард, где лекари Скримюра окончательно поставят их на ноги.
Нафин не верил собственным ушам!
- Так Видар жив! – завопил он радостно. – Вы воскресили его! А я-то убивался! Хелерик ведь мне сказал, что убил…
- Нашел, кому верить, - хмыкнул Табхаир.
В это время, прервав рыдания, Углет вскочил на ноги.
- Скади! – взревел он и, неумело переваливаясь, побежал к отряду, возвращавшемуся от его ямы.
Воины в страхе отшатнулись, но старуха, сияя глазами, схватила Углета за руки и ласково погладила его по лицу.
- Вот ты и свободен! – прошептала она.
- Ну, надо же, - Табхаир удивленно вскинул брови, - а ему тут было не так плохо, как мы думали.
- Перестань, - тихо сказал Нафин, глядя на Скади и Углета. - Его судьба была худшей изо всех ваших.


Продолжение:http://proza.ru/2010/02/11/1292