Волк то ли заскулил, то ли застонал, завертелся, сильно дернулся и завалился на бок. А через секунду, не дав никому опомниться, мощным рывком перекатился через спину. Легкий кинжал Нафина выскочил из раны, зато меч Одинга, глубоко загнанный волку под ребра, застрял, и конунг, не успев выпустить рукоять, перелетел через тушу чудовища и грохнулся оземь. Он едва успел убрать ноги, чтобы Фрегунд их не придавил, но это была лишь временная мера. Спасти Одинга было уже невозможно. Чудовищная пасть разверзлась над ним, готовая вцепиться в горло.
Нафин в ужасе зажмурился, сзади тихо охнул Табхаир и закричал Углет, как вдруг раздался треск ломаемых веток, и на поляну вылетел конь. Сидящий на нем Видар, на полном скаку, соскочил с седла и успел за секунду до развязки подставить свою руку. Страшные челюсти сомкнулись на ней, кроша доспехи. Тогда, не обращая внимания на нестерпимую боль, воин задрал морду волка и мечом, зажатым в другой руке, резанул, что есть силы, по серому ошейнику шерсти вокруг горла.
Поток черной крови хлынул из раны, заливая все вокруг. С хрипением и отвратительным бульканьем Фрегунд попытался повалить Видара на землю и разорвать его лапами, но силы стремительно уходили из волчьего тела. В мгновение ока Одинг вскочил на ноги, вырвал у подбежавшего Нафина кинжал, с его помощью разжал чудовищные клыки и освободил руку воина.
- Откуда ты взялся, Видар? – прохрипел он.
- Выехал следом за вами, а потом,… у Старой заставы,… через поля,… галопом наперерез.., - морщась от боли, с трудом выдавил из себя воин.
- Спасибо! Спасибо, несмотря на то, что ты нарушил условие, и еще не известно, как это на тебе скажется.
- Ты сам сделал меня конунгом, - еле слышно прошептал Видар.
Все замерли, не дыша и не спуская глаз с Фрегунда. Никто еще не верил в то, что все закончилось. Слишком стремительно и быстро пронеслись ужасные мгновенья. Казалось, что чудовище еще вскочит, еще оскалит свои клыки… Но волк действительно умирал.
И тут, неожиданно для всех, Углет подошел к поверженному зверю, присел рядом на корточки и положил руку ему на голову.
- Прости нас за то, что мы тебя убили. Мне хорошо известно, что такое быть чудовищем… Уйди с миром.
Он погладил остывающую морду, и все готовы были поклясться, что злоба в глазах Фрегунда угасла, а свирепый оскал смягчился. Последним усилием волк потянулся мордой под ладонь Углета и испустил дух. Только тогда старик убрал руку и, переводя взгляд с одного лица на другое, сказал, словно извиняясь:
- Никто не должен чувствовать себя одиноким, ни в момент рождения, ни в момент смерти… Пусть он чудовище, но мы-то не такие и должны его похоронить…
Остальные только молча кивнули.
Могилу они вырыли быстро. Пыльная земля поддавалась на удивление легко, и, несмотря на то, что копать пришлось в основном одним щитом Углета, довольно скоро была готова глубокая яма. Общими усилиями в неё перетащили Фрегунда и закопали. А потом, отойдя подальше от оседающей пыли, сели на поляне возле телег.
Все молчали.
Видар искоса поглядывал на Одинга, поддерживая искалеченную руку. Еще когда рыли яму, конунг попытался её вылечить перьями своего крыла, но смог лишь ослабить боль -видимо с зубов волка в раны попал какой-то древний яд. Тогда Нафин, бросив работу, порылся в своей котомке и достал мазь старухи Гра. Из открытой баночки пахнуло остро, но приятно. Углет мгновенно принюхался и одобрительно кивнул.
- Это действительно что-то целебное, - сказал он утвердительно. – Мне знаком такой запах.
Раны Видара промыли водой из припасенных фляг, обмазали мазью и замотали обрывком сменной рубахи Одинга, которую тот достал из своей сумки и разорвал.
Конунг все время отводил глаза от воина и избегал разговора, пользуясь тем, что занят работой. Но сейчас, когда повисшая тишина стала наполняться напряжением и требовала хоть какого-нибудь звука, отмолчаться было уже невозможно.
- Видар, - тяжело произнес старик, - мне нужно поговорить с тобой.
- Нет! – мгновенно вырвалось у воина. – Я догадываюсь, что ты скажешь, и не хочу этого слышать.
- И, тем не менее, послушай.
Конунг выдержал небольшую паузу, но голос его все равно задрожал, а глаза предательски заблестели.
- Поверь, сынок, существует очень важная причина, чтобы я ушел с братьями. Где-то на земле живут еще четверо таких же, как мы, и они понятия не имеют ни о своем происхождении, ни о том, где их истинное место. Я и сам узнал обо всем не так давно, и не сразу решился покинуть вас. Но долг мой исполнен. Радоргия сильна, как никогда, и возмужал телом и духом новый конунг, достойный ею управлять! Время земной жизни Одинга-аса закончилось. Пусть он займет свое место в легендах и останется там навсегда! Поверь, Видар, так будет лучше для всех. Я ведь не бессмертен. Я всего лишь орель, который рано или поздно умер бы в своем доме от какой-нибудь болезни, или просто от старости… Скажи, неужели роа-радоргам такой исход дела был бы милее?
Видар долго не отвечал. Нафин и старцы смотрели на него с сочувствием, но твердо, без тени смущения и стыда за то, что так долго были причасны к обману. Наконец воин встал и подошел к Одингу. Тот тоже поднялся и взгляд уже не отводил.
- Всю жизнь, - начал воин, - я страшился узнать о тебе ту правду, которую услышал сейчас. Мой дед, первым увидевший крылатых людей с горы, заложил этот страх в душу моего отца и мою. И сколько себя помню, я всегда вел с этим страхом борьбу. Но с появлением Нафина, Табхаира, а потом и Углета, он стал одерживать победу за победой! Я понял, что ты уйдёшь и оставишь меня конунгом у людей, которым не во что больше будет верить!.. Но вот самое страшное услышано, и что?!.. Что я чувствую?… Мой страх уходит, его больше нет! Вернулась только боль, поразившая меня после смерти отца. Та самая, которую ты изгнал своими заботами, да стыд… Жгучий стыд за свой страх! И бесконечное сожаление, что я не вытравил его раньше!.. Ты прав, отец, как всегда прав! Кем бы ни был, ты навсегда останешься для меня тем Великим конунгом, которого я знал и любил… А то, что не бог, так это.., это может и лучше, потому что теперь… Теперь я, наконец, смогу…
Видар смешался, мотнул головой, шагнул и неловко и неумело обнял старого конунга.
Смущенные этой сценой Табхаир, Углет и Нафин отошли к лошадям. Нахмурившийся Табхаир задумчиво покусывал губу.
- Хорош воин, - пробормотал он. – И каков молодец! Примчался, спас… я ведь в Утгарде всего лишь намекнул ему, что тот, кого объявили конунгом, никому больше не подвластен.., но даже представить не мог, какие подозрения терзают его душу!.. Что ты сверкаешь на меня глазами, Нафин? Видар поехал бы за нами и без моей подсказки – это и так было ясно! К тому же, хоть я и не очень верил в существование Фрегунда, все же решил, что лучше немного подстраховаться. И вот, как видишь, не прогадал!
Табхаир, кажется, был очень собой доволен, и Нафин не нашел чем ему возразить. Да и не до того было. С невыразимой грустью он смотрел, как Видар, попрощавшись, наконец, с Одингом и низко поклонившись в их сторону, подзывает своего коня, садится на него и уносится прочь.
- Прощай, Нафин! – прокричал он, прежде чем скрылся за светящимися деревьями.
- Видар просил не обижаться, что не простился, как должно, - сказал Одинг, подходя и утирая слезы. – Воины, подобные ему, привыкли носить все в себе. Но уж если чувства захлестывают через край и прорываются наружу, то, право слово, лучше нести их скорей куда-нибудь подальше, где никто не увидит, какие страсти обуревают души этих людей…
Одинг прикрыл глаза рукой и некоторое время молчал, пытаясь справится с волнением. Видимо это ему плохо удавалось, потому что, так и не отняв руки, он глухо проговорил:
- Я обещал Видару встретить его в Асгарде, рядом с Тором и его родителями. И, клянусь рогом Химдаля, сделаю это, даже если все орели с вашей Сверкающей Вершины станут меня уверять, что небесного Асгарда не существует!
Из Железного леса выехали лишь к вечеру следующего дня. На опушке устроили короткий привал и перекусили, не разводя костра. Одинг был молчалив и задумчив, что, впрочем, не помешало ему заботливо пододвигать к Табхаиру лучшие куски. Нафин это заметил и понимающе улыбнулся.
Дело в том, что еще вчера, рассаживаясь на коней, чтобы уехать со злополучной поляны, Нафин вдруг хлопнул себя по лбу и чуть не застонал от отчаяния.
- Какой же я болван! Хотел ведь подарить Видару Пояс Силы и забыл!.. Зачем он так быстро уехал! Я был уверен, что мы простимся, как следует, и время у меня еще будет!..
Табхаир на это громко фыркнул и, тронув поводья, поехал вперед.
- Не огорчайся, мальчик, - сказал Одинг, усаживаясь на своего коня. – Видар Пояс все равно бы не взял. Во-первых, потому что он твой по праву, а во-вторых, сам подумай, зачем он ему? Это же не кольчуга Китиона, - добавил толстяк, выразительно глядя в спину Табхаиру. – Вот та бы пришлась бы как раз впору… Но она, к сожалению, совсем на другом…
- Кольчуги на мне уже нет, - не оборачиваясь, ответил Табхаир. – Она сейчас едет в Мидгар в седельной сумке у Видара. Я ведь не был ему ни лучшим другом, ни отцом, так что горечь расставания не замутила мой разум настолько, чтобы забыть отблагодарить. Еще пока вы рыли яму, я отошел, чтобы переодеться – проклятый волк испортил всю одежду своими когтями – и тогда же решил, что кольчуга мне верно уже ни к чему. Поэтому порванный наряд я спрятал в свою сумку, а кольчугу в сумку Видара. Если кто-то этим недоволен, то исправить уже ничего нельзя.
Пристыженные Одинг с Нафином не ответили, но, по ходу движения, конунг незаметно подобрался поближе к брату, и теперь изо всех сил старался ему угодить. Табхаир милостиво делал вид, что ничего не замечает, но, судя по всему, принимал заботу с большим удовольствием.
Углет, пристально следивший за братьями, мало что понимал, но когда Нафин объяснил ему, что к чему, страшно обрадовался.
- Это очень хорошо, - шепнул он юноше, - а то мне стало казаться, что между ними разлад…
- Нет, ну что ты, какой разлад! – успокоил Нафин. – Они всегда так общаются. Скоро ты привыкнешь, как я, и тоже перестанешь обращать на это внимание.
С опушки, на которой устроили привал, хорошо были видны холмы Вальгаллы, и Одинг без конца посматривал в ту сторону. А когда трапеза закончилась, отошел, якобы затем, чтобы проверить упряжь на лошадях, и замер там, беззвучно шевеля губами и не спуская глаз с семи высоких курганов.
- Если хочешь, можем съездить туда, - великодушно предложил подошедший Табхаир. – Думаю, надолго нас это не задержит.
Но Одинг отрицательно покачал головой.
- Нет, - сказал он твердо, - я там уже со всем простился. А нам лучше поспешить, уже достаточно стемнело.
Он еще повозился с сумками и вдруг рассмеялся:
- А ведь я вспомнил! Вспомнил последние слова Беальда! «Пусть величие твоего рода идет впереди, страх оставь за спиной, рок сделает тебя зрячим, и когда твоя правая рука тебя спасет, он начнет вершиться сразу же после того, как страх примирит тебя с Фрегундом»… Все так и вышло, как он говорил! Ты, Табхаир – воплощенное величие, величие нашего рода – ты шел впереди и первым смутил Фрегунда своей кольчугой. За спиной у меня был страх – Иссорийский Страх, мой второй брат Углет! И он прикрыл меня щитом. Он же и примирил с Фрегундом, не дав опуститься духом до простого убийства… Нафин – воплощение моего рока – подсказал, где Фрегунд уязвим, так что можно сказать, сделал зрячим, а Видар – моя правая рука – спас меня! И с той минуты, как мы предали волка земле, началась моя новая жизнь – жизнь простого ореля…
Табхаир на это только пожал плечами, заметив, что все это слишком сложно.
- Это тебе сложно, а для меня яснее ясного! Ведь я остался жив только потому, что все эти условия получились сами собой. Изменись хоть что-нибудь, и мы бы сейчас тут не сидели. Или сидели, но не все…
Одинг продолжал говорить, а Нафин вдруг вспомнил другое предсказание – предсказание старухи Гра. Там что-то было о человеке с окровавленной рукой, которую он протягивает, как руку помощи… Неужели это Видар?! Но нет, старуха говорила, что человек этот появится в самом конце, когда он, Нафин, будет считать, что все позади, а он пока так не считает… Эх, и почему эти предсказатели обо всем говорят намеками, да напускают такого туману, что и не разберешь! Хорошо Одингу, он хоть и задним числом, но все-таки что-то понимает и этим доволен. А вот Нафину совсем не хочется привязывать уже свершившееся к каким-то малопонятным словам. Спрашивается, какой тогда от них толк?! Хотелось бы заранее знать сочетание каких условий приведет к благополучному исходу, а не надеяться, что они сложатся сами собой и сохранят тебе жизнь.
С этими невеселыми мыслями он и садился на Бивраста, чтобы продолжать путь.
Ехать путники решили по ночам, сторонясь дорог и поселений. Крылья свои они спрятали под одеждой, но Одинг все равно опасался, что любой встреченный роа-радорг его узнает. Поэтому днем шли очень медленно, осторожно пробираясь через лесные заросли вдоль дороги, или выжидали в каком-нибудь укромном месте, а ночью наверстывали упущенное бешеной скачкой. Первую ночь Углет снова попытался лететь самостоятельно, но очень скоро выдохся. Больше ему летать не давали, и он скакал на Биврасте, позади Нафина, крепко вцепившись руками в его пояс.
На второй день достигли берегов маленькой каменистой речушки и с наслаждением выкупались, смывая с себя последние остатки пыли из Железного леса. Место было пустынное и тихое, поэтому решили развести костер, чтобы, наконец-то, нормально поесть и высушить постиранную одежду. Когда переодевались, Табхаир вытащил свое испорченное когтями Фрегунда одеяние и долго сокрушался, что теперь не сможет предстать перед орелями со Сверкающей Вершины во всей красе. Нафин наивно предположил, что, может быть, в Шурупаке найдется какая-нибудь женщина, которая сможет это починить, на что Одинг громко расхохотался.
- Мальчик, эти одежды никому показывать нельзя! Проще сразу объявить, кто мы есть. А ты, Табхаир, не огорчайся, судя по рассказам Нафина, эти орели одеваются совсем не так, как у нас принято. Так что, возможно, твои наряды не произвели бы на них никакого впечатления.
Только еще через три дня, ближе к вечеру, путники выехали на холм, у подножия которого раскинулся Шурупак.
Город оказался не маленький, вытянутый вдоль берега, и его порт буквально кишел народом. Даже теперь, несмотря на поздний вечер, на основной дороге орели рассмотрели несколько повозок, спускавшихся к порту.
- Ну, вот мы и на месте, - сказал Одинг, с удовольствием вдыхая свежий морской воздух.
Кроме него, бывавшего здесь прежде, никто больше моря не видел. Ни Нафин, потрясенный до глубины души, ни Табхаир с Углетом, всю жизнь просидевшие узниками, один в святилище, а другой в яме. И теперь каждый по-своему переживал увиденное.
- Да-а, - признался Табхаир, - я думал, что по рассказам жрецов все могу себе представить довольно точно, но только не море. Оно превосходит все мои воображаемые моря и поражает… даже не знаю, … величием, что ли?!
- Покоем, - подхватил Углет. – Здесь легко дышится.
- Здесь, как в горах, - добавил Нафин, для которого не было похвалы выше.
- Ладно, хватит любоваться, - вернул всех на землю Одинг. – Нам придется отпустить коней и дальше идти пешком со всем своим скарбом. В Шурупаке четыре горбуна верхом на роа-радоргских конях неизбежно привлекут к себе внимание, тогда как без них мы скорее сойдем за обычных путников и избежим ненужных расспросов. К тому же, на корабль с лошадьми не возьмут. Нам нужно выбрать что-то маленькое, не слишком дорогое, чтобы, опять же, не возбуждать интереса. Так что давайте, снимайте все с седел и пошли в город, пока совсем не стемнело.
- Ну вот, Бивраст, и с тобой приходится прощаться, - ласково погладил коника по шее Нафин после того, как отвязал свои котомки. – Странное дело, изо всех, кого я успел узнать и полюбить, только с тобой довелось проститься по-нормальному. Ты уж, пожалуйста, дойди до Мидгара и… не забывай меня, что ли. Хоть и глупо тебя об этом просить, но, честное слово, мне будет приятно думать, что ты меня помнишь.
Юноша протянул Биврасту яблоко, которое тот мягко снял с ладони, и, не оглядываясь, пошел за старцами.
Они уже были на середине спуска, когда тихое ржание заставило юношу посмотреть назад. Коник одиноко стоял на вершине холма, и орелю показалось, что смотрит он недоуменно и даже как-то укоризненно.
- Иди в Мидгар! Иди, а то от остальных отстанешь! – крикнул Нафин. – Я тебя тоже никогда не забуду!
- Что ты ему сказал? – спросил по-иссорийски Углет, когда коник, взбрыкнув, исчез из вида, а юноша, продолжив путь, поравнялся с ним.
- Что никогда его не забуду, - грустно ответил Нафин. - И просил не забывать меня тоже.
Углет улыбнулся, ласково потрепал Нафина за плечо и загадочно обронил:
- Ты не охотник, мальчик.
И Нафин не сомневался, что его очень сильно похвалили.
Шурупак даже поздним вечером не переставал жить бурной жизнью. Нафина удивило отсутствие домов – только навесы, склады, да загоны для скота. Но Одинг объяснил, что дома местных жителей расположены чуть дальше от того места, куда они пришли, и не так близко к воде. А тут всего лишь порт и торговые ряды. Здесь продавалось все, что привозилось из-за моря и то, что доставляли обозами купцы из окрестных земель. Народ у причалов крутился самый разношерстный, поэтому на четырех горбунов внимания почти не обращали. Тем более, что они явно ничего не собирались ни покупать, ни продавать.
Не без труда протолкавшись через торгующуюся толпу орели вышли, наконец, к дощатому помосту, возле которого покачивались привязанные толстыми канатами ладьи, мелкие лодочки, торговые плоты из связанных рядами бочонков и два довольно больших судна.
- Вы с Углетом побудьте здесь, - велел Одинг Нафину, - а мы с Табхаиром пойдем разузнаем кто, когда и куда отплывает. Заодно столкуемся о цене. Вы же следите за нашими вещами. Здесь ворья хватает. Тянут все, за чем присмотра нет. А у меня в сумке есть вещи очень ценные. Пропадут – я в этом городишке такой шум подниму, что в Мидгаре услышат!
После такого заявления Нафин решил не рисковать. Сгреб все котомки и сумки в одну кучу и сел прямо на неё, усадив рядом и Углета.
Предстоящее путешествие будоражило его воображение, а дыхание слившегося с темнотой моря, волновало и пугало до восторга. Углет тоже прислушивался к шепоту набегающих на берег волн, досадливо морщась, когда у освещенных факелами торговых рядов начинали особенно громко шуметь. Оба ореля молчали, чувствуя, как привычная доселе жизнь, тихо отступает за холмы, опоясавшие берег.
- Смотри-ка, опять горбуны! – раздался сзади насмешливый голос, говоривший по-абхаински. – Только что двое прошли, и здесь два сидят! Чудно! Откуда их так много?
Подошедших тоже было двое. Один пожилой, бородатый и очень суровый мужчина с длинной трубкой в зубах, и другой – средних лет, низенький, коренастый, все время чему-то широко улыбающийся.
- Эй, горбуны! – весело крикнул он, - вы что, куда-то плыть надумали?
Нафин молча кивнул.
- Глянь-ка, понимают! И куда же вам надо?
Нафин пожал плечами и вдруг осознал, что действительно не знает, куда им нужно плыть.
- Нам, э-э,… нужно туда, где много воды.
Коренастый вытаращился на юношу, а потом громко захохотал.
- Так вы уже на месте! Здесь воды столько, что больше не бывает!
Нафин смутился, покраснел и неуверенно пояснил:
- Мы ищем одного человека, но знаем только, что он живет у воды.
- Так может он у речки живет, или у колодца. Там тоже вода есть…
- Им, верно, в Уиссу нужно, - неожиданно обронил пожилой бородач. - Там вроде живет какой-то горбун-отшельник. Говорят, прямо на берегу.
Коренастый пригнулся и заглянул Нафину в лицо.
- Так вам в Уиссу, что ли?
Нафин пожал плечами.
- Нет, ты только посмотри на них, Чар! – воскликнул коренастый, толкая пожилого в бок. – Кого ищут – не знают, куда плывут – не знают!.. Ну, а деньги-то у вас есть, чтобы плыть?
- Не знаю, - ответил Нафин. – Кажется, есть.
- Без денег не повезу, - решительно заявил бородач. – Если вам действительно нужно в Уиссу, и есть чем расплатиться, то милости прошу на мой корабль. А нет, так и говорить нечего.
Он вынул изо рта трубку и ткнул мундштуком в одно из двух больших судов.
- Больше в Уиссу в ближайшие дни все равно никто не поплывет. Знаете, небось, какие дела творятся! Мы бы и сами не поплыли, но,… - бородач прищурился и попыхтел трубкой, - обстоятельства так сложились.
Он не спеша развернулся и степенно пошел по берегу к своему кораблю. Коренастый, подмигнув Нафину, потрусил следом.
- Что они хотели? – спросил Углет, ничего не понявший из абхаинской речи.
- Предлагали отвезти в Уиссу. Решили, что нам нужно к горбуну-отшельнику, который там живет.
- И что ты думаешь делать?
- Не знаю. Подождем Одинга с Табхаиром и вместе решим.
Старцы явились не очень скоро и крайне раздосадованные. Оказалось, что из Шурупака действительно никто не собирался отплывать. Слух о гибели Одинга сюда каким-то чудом уже докатился и пополнил собой множество других, причем самых невероятных. Так, например, говорили, что абхаинский бог оказался самозванцем и, то ли был казнен, то ли сбежал. Что Иссорийский Страх разорвал свою цепь, вырвался, наконец, на свободу и теперь летает над Иссорией и мстит её жителям. А Одинг жив, просто улетел в Вальгаллу к дочерям… Другие же уверяли, что все не так! Что это Табхаир улетел к своим, на небо, Анарахта от горя сошла с ума, а Одинга убил Углет, которого конунг освободил, чтобы с ним сразиться. Но все сходились на том, что, как ни крути, а власть во всех трех странах поменялась, и это обязательно приведет к большому притоку беженцев, готовых заплатить столько, сколько спросишь за самую крошечную лодку. И местные хозяева судов уже потирали руки в предчувствии огромных барышей, нисколько не заинтересованные уплывать куда-то из-за странноватых горбунов, которые, к тому же, судя по разговорам, были весьма прижимисты.
- Это ж надо было так самим себе все испортить! – негодовал Одинг. – Мне даже в голову не приходило, что в Шурупаке можно надолго застрять!
Однако, когда Нафин рассказал про предложение бородатого Чара, старцы тоже в восторг не пришли.
- Жулики, наверное, какие-нибудь, - предположил Табхаир. – Отвезут нас подальше от берега, ограбят и выкинут за борт.
Одинг хмыкнул и многозначительно погладил спрятанный под одеждой меч.
- Ну, это мы еще посмотрим.
- Хотя, с другой стороны, - продолжал рассуждать Табхаир, - то, что этот капитан подошел именно к Нафину может означать и то, что нам непременно надо с ними плыть. Я не устану повторять - этого мальчика ведет сама Судьба и глупо было бы ей противиться. Так что, Одинг, видимо придется нам раскошелиться. Уверен, этот тип запросит немало.
Однако, бородатый Чар заломил такую цену за путешествие на своем корабле, что у Одинга от изумления едва не выскочил его единственный глаз.
- Грабеж! – кричал он, уходя с корабля. – Если мы заплатим этому мерзавцу сколько он просит, то на дальнейший путь почти ничего не останется! У меня, конечно, есть кое-что ценное, но это не для продажи! Это моя память, и я не собирался с этим расставаться! Уж лучше пойдем пешком вдоль берега, поищем каких-нибудь рыбаков и за сумму вдесятеро меньшую купим у них пару лодок!
Он обернулся на Табхаира, ища у него поддержки, но старец задумчиво пожевал губами и махнул рукой.
- Ладно, будь что будет! На рыбацких лодках мы далеко не уплывем, а такой шанс упускать не следует. Тем более, что из Абхии скоро действительно побегут, и именно те, кто может меня узнать… Ждите здесь, я пойду, договорюсь с этим Чаром…
Он взял у Нафина кинжал, повозился в своей сумке, что-то с треском оторвал, ковырнул кинжалом и пошел на корабль. Одинг мрачно смотрел в след.
- Клянусь Индрасилем, братец понес ему рубин со своего оплечья, - проворчал он недовольно. – Да за такую цену можно скупить весь Шурупак! Эх, и зачем он это сделал!.. Мне опять стыдно – никогда бы не подумал, что Табхаир так варварски испортит свои одежды и расстанется с драгоценностью ради общего дела… Нафин, Углет, собирайте вещи! Можно считать, мы уже на корабле!..
И действительно, очень скоро по сходням сбежал коренастый весельчак и, с поклонами, пригласил всех на борт. Чрезвычайно довольный капитан заявил, что отплывет немедленно, а чтобы гости не мешали снующей по кораблю команде, предложил им пройти в трюм.
- Обычно мы не возим пассажиров, - говорил Чар, указывая дорогу, - в основном ламповое масло. Так что особых удобств предложить не могу. Но, - добавил он, останавливаясь перед низкой дверцей, - здесь вам будет неплохо. Главное ведь плыть, не так ли?
Орели кое-как протиснулись в тесное помещение, где дальний угол был заставлен пустыми бочонками, и осмотрелись. Удобств, действительно, никаких, если не считать пары соломенных матрацев. К тому же один оказался уже занятым. На нем сидел толстенький человечек с крохотным светильником в одной руке и огромным узлом в другой. Похоже, он был сильно напуган, потому что мелко дрожал и на орелей уставился с откровенным ужасом.
- Вы кто? – почти беззвучно спросил незнакомец.
- Странники, - ответил Нафин, стоявший впереди всех.
- Странники? А вы случайно не из Абхии?
Юноша не успел еще ничего ответить, как перед ним выступил Табхаир и насмешливо произнес:
- Из Абхии, из Абхии, любезный кавестиор. А вот что ты тут делаешь?
Коротышка несколько мгновений с ужасом всматривался в лицо Табхаира, потом охнул, закатил глаза и боком повалился на матрац.
- Что это с ним? – озабоченно спросил Углет.
- Обморок, - небрежно ответил старец. – Бедняга никак не ожидал увидеть перед собой Великого бога и сомлел от восхищения.
- Ты что его знаешь? – поинтересовался Одинг.
- Еще бы не знать - это же кавестиор Анарахты. Её ворюга казначей, которого Шапур так страстно мечтал обобрать и казнить Помнишь, Нафин, я тебе рассказывал?…
Старец нагнулся над коротышкой, забрал из его руки опасно накренившийся светильник и похлопал беднягу по щекам. Бывший кавестиор всхлипнул, забормотал: «нет, нет, не может быть», но, придя в себя, немедленно повалился Табхаиру в ноги.
- Великий бог, ты пришел за мной?!!!
- Еще чего, - фыркнул Табхаир, усаживаясь на матрац, и жестом приглашая остальных последовать его примеру. – Как будто у меня нет дел поважнее, чем беготня за опальными казначеями. А ты, видимо, бежишь от Шапура?
Коротышка кивнул и собирался еще что-то сказать, но тут рядом с Табхаиром опустились на матрац сначала Одинг, а потом и Углет, и бедный коротышка онемел. С разинутым ртом осмотрел он тучную фигуру и прикрытый повязкой глаз Одинга, затем словно обтянутый кожей череп и потемневшее лицо Углета, тяжело сглотнул и прохрипел:
- Великий Табхаир, я вижу сон?
- Нет, зачем же, - не глядя на него, ответил старец, расправляя одежды с таким видом, словно по-прежнему был одет во все «божественное». – Ты действительно видишь перед собой Одинга – Великого конунга роа-радоргов и Углета, который не так давно был знаменитым Иссорийским страхом. А молодой человек, сопровождающий нас, тот самый пришелец с Рыбьего Хвоста, из-за которого Анарахта подняла в Тангоре такой шум. Так что путешествовать будешь в очень достойной компании. И, учитывая обстоятельства, мы позволяем тебе подняться с колен.., э-э, не знаю твоего имени. И Анарахта, и Шапур всегда называли тебя только кавестиор.
- Меня зовут Хама, - словно во сне пролепетал коротышка, но с колен не встал.
- Хама? Что за имя такое? Ты что не знатного рода? Только простолюдины и мелкие торговцы носят подобные имена.
- Да, верно. Мой отец был из менял, и не слишком удачливых. К счастью он рано умер, не успев разорить нас окончательно, а я так ловко продолжил его дело, что скоро завоевал доверие и дружбу самых знатных семейств Тангора. Они рекомендовали меня валиде, и так я стал кавестиором. Сиятельная Анарахта велела добавить к моему имени приставку Мамур, но с тех пор, как обстоятельства вынудили меня спасаться бегством, я снова предпочитаю называться просто Хама, а не Хама-Мамур, как в дни моего величия.
Табхаир скрыл усмешку и величаво спросил:
- Значит Шапур не оставил тебя в покое и все-таки прибрал к рукам твои сокровища?
Глаза коротышки налились гневом. Он выпрямился, подтянул к себе свой узел, обхватил его покрепче и свирепо зашептал:
- Если бы только мои! К этому я был готов, и уже в день свержения валиды отписал все свои сбережения на нужды храма. Но Шапуру этого оказалось мало! Зная, что у меня хранились реликвии правительницы, он стал требовать кольчугу Китиона и Венец валид! Но кольчугу Анарахта у меня незадолго до этого забрала, а Венец… Неслыханная дерзость! Только наши правительницы имеют право владеть им и прикасаться к нему! Великий Табхаир поймет мое негодование! Я не смог стерпеть подобной наглости и убежал!
- Надеюсь, ты надежно укрыл Венец? – поинтересовался Табхаир, поглядывая на объемистый узел кавестиора. – Он скоро понадобится, и тот, кто его доставит, будет просто купаться в почете и славе.
Глазки Хамы тревожно забегали.
- Понадобится? Великий Табхаир хочет сказать, что скоро коронует им новую валиду?
- Нет, я хочу сказать, что Анарахта скоро вернет свой трон и будет рада снова возложить на голову Венец. Ведь он все еще в твоем узелке, верно?
Коротышка покрылся багровыми пятнами и, кажется, снова готов был упасть в обморок.
- От взора Великого бога ничего нельзя утаить, - промямлил он. – Но я никак не мог предположить, что Анарахта к нам вернется, иначе, разве ж я сбежал бы… Я думал тебе угоден Шапур, ведь он хвалился, что получил твое благословение… Он так прочно утвердился в Тангоре, за ним армия, жрецы…
- Короче, Хама, ты продал Венец?
Коротышка скорбно кивнул.
- Я отдал его нашему капитану за то, чтобы отплыть сегодня же.
- Так вот какие обстоятельства его вынудили! – хлопнул себя по колену Табхаир. – Мерзавец, еще и с нас содрал целое состояние!
Кавестиор вдруг словно проснулся.
- Вы платили?! Вы!!! Боги!
- У нас на то свои резоны, о которых тебе незачем знать, - важно заметил Табхаир. – Запомни, на этом корабле никто, кроме тебя, не знает кто мы. И не должен узнать, - добавил он многозначительно, - иначе я верну тебя Анарахте с приветом от капитана Чара и благодарностью от него же за то, что Венец пришелся как раз впору.
Коротышка со стоном повалился старцам в ноги. Колотясь лбом об пол, он стал истошно вопить и умолять о прощении, заверяя, что обязательно еще пригодится и валиде, и Великому Табхаиру.
- Может, возьмем его с собой, - шепнул Одинг. – В Уиссе никто из нас не бывал, и такой пройдоха наверняка пригодится. Внимания к себе он не привлечет, а значит легко разузнает для нас все что нужно.
Табхаир оценивающе осмотрел коротышку.
- Взять-то его можно, но тебе придется не спускать глаз со своей сумки. Иначе какой-нибудь другой капитан будет хвастать перед своей командой роа-радоргскими сокровищами… Ладно, не кричи! – шикнул он на Хаму. – Из-за твоих воплей могут подумать, что мы тебя тут убиваем. Лучше успокойся и расскажи, что все-таки происходит у вас в Абхии?
- Ох, в Абхии беда, - утер слезы коротышка. – Шапур, хоть и делает все от имени Великого Табхаира, но почему-то запретил поклоняться твоему земному воплощению. Статуи разбиты, храмовый алтарь разобран, и всякий, у кого находят изображение крылатого бога, жестоко наказывается.
- А люди что?
- О-о-о, народ тебе верен, наш Всемогущий! Никогда еще вера в тебя не была такой сильной и такой глубокой! Шапура считают лжецом, его боятся и не любят. И я знаю множество семейств, как знатных, так и бедных, где устроены тайные алтари тебе. Такому, каким люди тебя знали! Все ждут возвращения крылатого Табхаира. Жалеют Анарахту, считая что она просто помешалась от горя, когда ты покинул Абхию, и если она действительно скоро вернется, то встретят её радостно, несмотря на то, что она первая, (прости, Великий бог, что повторяю), назвала тебя самозванцем и подняла эту смуту. Видно и правда помешалась. Предсказание, юноша, пришедший с Рыбьего Хвоста, все свелось одно к одному… Но, Сиятельнейший Табхаир, я все же пребываю в некотором сомнении… Ты уплываешь в Уиссу, Анарахта заперта в святилище и окружена надежной стражей, так как же может получиться, что она вернет себе свой трон? Как бы её ни жалели, а в Тангоре не найти сейчас никого, кто открыто выступил бы за неё против Шапура. Этот проклятый жрец ужасно жесток! Он даже родного брата не выпустил из темницы, не говоря уже о том, что заточил туда еще сотни недовольных. Их пытают, заставляя отречься от валиды и от служения тебе, а скоро, по-видимому, и казнить начнут…
Табхаир добродушно улыбнулся.
- Как бы ни был Шапур жесток, но мне известно и его ненормальное суеверие. Уверен, он запретил кому-либо входить к Анарахте, опасаясь, что она, согласно преданию, владеет древними чарами и способна покорить ими кого угодно, чтобы сбежать. Чушь, конечно, но на то и был расчет, и потому до сих пор не подняли тревогу… Я тут прикинул по времени и полагаю, что уже дней пять-семь, как Анарахты нет в святилище.
- Где же она?!
- Как где? Конечно у дэгов!
Коротышка охнул и схватился за голову.
- У дэгов! Конечно же у дэгов!!! Во всей Абхии не найти народа более преданного валидам! И как я про них забыл! Видимо страх перед Шапуром совершенно замутил мой разум, раз я побежал за море, а не отправился прямиком к ним. И Венец валид был бы цел, и я бы мог вернуться в Тангор!..
Он снова стал биться лбом об пол, и Одинг, воспользовавшись этим, вполголоса спросил:
- Дэги? Но что могут дэги? Это же совсем крошечный народец.
- Их осталось немного, согласен, - так же вполголоса ответил Табхаир, - но за сотни лет они ухитрились породниться с половиной Абхии. А тот, кто породнился с дэгом, становится верным ему на все времена. Уж и не знаю, что за свойство у этого народа, и где они его приобрели, но в Абхии уже давно говорят: «верный, как родственник дэга».
- А как же Анарахта выбралась из святилища? – встрял в разговор Нафин. – Насколько я помню, ты говорил, что выхода оттуда нет!
- Ход есть! – зашипел на него Табхаир. – Просто я не знал, где он открывается! Мне в нем нужды не было, а валиды обычно приходили через сад! Но они хитры и всегда имеют в запасе лазейку, о которой никому не известно.
Тут Хама стукнулся как-то особенно удачно из-за чего, наконец, пришел в себя. Он сел на пол, обмяк и печально посмотрел на старцев.
- Великие боги, что же мне теперь делать? Я так хочу вернуться домой, хочу жить в Тангоре и по-прежнему служить валиде! Но без Венца на глаза ей лучше не показываться.
Глаза кавестиора наполнились слезами. Он весь сжался, сморщился, натужно сглотнул слюну и робко попросил:
- Может быть, если Великий Табхаир не собирается возвращаться в Абхию, я скажу, что отдал Венец ему?
Несколько мгновений слушатели «переваривали» его слова, а затем все, кроме Углета, дружно покатились со смеху.
- Нет, такого наглеца еще поискать! – сквозь слезы еле выговорил Одинг. – Пожалуй, не будем брать его с собой – продаст.
- Пожалуй, не будем, - согласился Табхаир. – Я лучше пожертвую еще парой камней, выкуплю Венец и отправлю этого жулика обратно. Пусть тихо и мирно обирает валиду, как раньше.
Хама радостно посмотрел на старца, благоговейно сложив ручки.
- Великий бог! – прошептал он. – Воистину Великий!
Корабль плыл по морю уже не один час.
Старцы задремали, не обращая внимания на усиливающуюся качку, а Нафин еще немного поговорил с кавестиором, пытаясь выведать хоть что-нибудь о семействе Гиры. Но Хама про Сериба ничего не знал, зато без конца сокрушался о своих богатствах, канувших в бездонные кладовые храма. Наконец, он затих и тоже уснул, а Нафин, которому не спалось, решился выглянуть наружу.
Непроглядная, угрожающая тьма окружала корабль. И свет тусклого фонаря, небольшим пятачком мечущийся по мокрой палубе, лишь усиливал этот мрак. Море уже не дышало таинственно и призывно, как это показалось Нафину на берегу. Оно вздымалось, словно грудь больного исполина, бросая корабль то вверх, то вниз сердитыми толчками.
Судя по всему, близился рассвет, но юноша определил это только по тому, сколько времени прошло с момента отплытия. Во всем остальном ночь не желала сдавать своих позиций. «Может, на море так и должно быть», - тоскливо подумал Нафин и с надеждой осмотрел небо еще раз – вдруг мелькнет хоть какой-то проблеск. Но надежда не оправдалась.
На скользкую палубу орель выйти не решился и потому крепко держался одной рукой за косяк, а другой – за ручку ходившей ходуном двери. Как вдруг, в свете фонаря появилась темная фигура, двигающаяся прямо на него. Холодок страха пробежал по спине юноши и, отпустив дверь, которая тут же больно ударила его по плечу, он нащупал под одеждой рукоять кинжала.
- Не спите? – громко, чтобы перекрыть шум моря, крикнул подошедший, который оказался коренастым помощником капитана.
Нафин молча покачал головой.
Коренастый подошел совсем близко. Он больше не улыбался. Скорее наоборот, его серьёзное лицо выглядело сильно встревоженным.
- Надвигается буря! – снова крикнул он, оглядывая грозную темноту вокруг. – Капитан надеется, что все обойдется, но… В общем, лучше вам наружу не выходить, а то, неровен час, еще смоет кого-нибудь за борт. Соберите все ваши вещи и свяжите их в общий узел, а потом подвяжите к нему пустые бочонки. Их там, в трюме, достаточно. Да себе возьмите по одному, и будьте готовы к чему угодно!
- А что с нами может случиться?! – прокричал Нафин.
Коренастый изумленно вскинул брови.
- Ты не знаешь, что может случиться с кораблем в море?
- Нет!
- Тогда молись тому богу, которому молишься, чтобы надежды капитана оправдались, а ты никогда не узнал, что с нами может случиться.
Он сочувственно похлопал Нафина по плечу и, ухватившись за толстый канат, протянутый вдоль палубы, пошел дальше.
Ощущая, как страх разрастается в нем все больше и больше, юноша вернулся в трюм, разбудил остальных и пересказал им все, что говорил коренастый. Больше всех из-за услышанного разволновался Хама. Он немедленно повалился старцам в ноги, прося великих богов не допустить их гибели!
- А разве мы можем погибнуть? – спросил Нафин.
- Ох, юноша! – запричитал бывший кавестиор. – Если ты бессмертен, как боги, то нет! А я, капитан, вся команда… Мы обязательно погибнем, если корабль перевернется или налетит на скалы! А здесь такие коварные места!.. Ох, и зачем я только поплыл!.. Да еще и заплатил так дорого!..
Хама снова запричитал, расплакался и уткнулся лицом в свой объемистый узел.
- Наверное, нам нужно как можно скорее сделать то, о чем говорил помощник капитана, - решительно заявил Одинг.
Он перевел Углету, что нужно делать и велел Нафину вытаскивать из угла сложенные там бочонки, а сам, вместе с остальными принялся увязывать вещи.
Вскоре все почувствовали, что качка усилилась, как и рев ветра снаружи. Несчастных, перепуганных путников швыряло из стороны в сторону. То и дело слышались болезненные вскрики и щедро насылаемые проклятия. Топот бегающей по кораблю команды звучал беспрестанно и над головой, и где-то сбоку. Стены трюма немилосердно трещали, отчего казалось, что злые волны, перехлестывая через борт, бьются прямо о них. Но очень скоро все звуки слились в один общий вой, заставив перекатывающихся по трюму путников потерять ощущение времени. Оно остановилось, потому никто не мог сказать, как долго продолжался весь этот кошмар. Но вдруг дверь распахнулась, и кто-то, мокрый с головы до ног, проорал:
- Все вон отсюда! Корабль сейчас разобьется!!!
Первым к выходу бросился Хама, за ним – старцы. Нафин попытался было прихватить вещи, но тюк за что-то зацепился и не поддался. В отчаянии юноша дернул посильнее, отчего его котомка, привязанная с краю, раскрылась, и из неё выпал Пояс Силы. Не размышляя ни секунды, Нафин задрал одежды, захлестнул на теле священную реликвию и легко выкинул тюк наружу.
В следующее мгновение страшный удар потряс корабль!
Нафин ничего не успел ни почувствовать, ни сообразить. Какая-то могучая сила подбросила его вверх! Изумленное сознание отметило темную скалу, о которую разбился корабль, разлетающиеся обломки, бочонки, какие-то щепки… Вокруг крутились и бурлили волны, в которых барахтались люди, сверху хлестал дождь, и все смешалось в одно ужасное месиво.
В то же самое время руки юноши сами собой расстегнули верхний пояс, освобожденные крылья расправились, и Нафин, вместо того, чтобы камнем рухнуть в водоворот кораблекрушения, взлетел еще выше.
Тут он с облегчением заметил грузно взлетающего Одинга с обмякшим человеком в руках, за ним – Табхаира, который тоже кого-то тащил, и бросился на помощь. Старцы, изнемогая, тяжело летели к скале, но, не догнав их, Нафин увидел в воде Углета. Тот висел на обломке большого бревна, однако, под ударами волн, готов был вот-вот сползти в бурлящую пучину. Крылья его все еще скрывала одежда – видимо Углет не успел их освободить – и намокающая ткань тоже неумолимо влекла на дно. Нафин метнулся вниз, успев в последнее мгновение ухватить старика за руку. Рядом барахтался и тянулся к нему орущий кавестиор. Юноша подхватил и его и полетел со своей ношей за старцами.
Тяжести он не чувствовал, видимо, из-за Пояса Силы, и мог бы запросто прихватить кого-нибудь еще, но в воде больше никого не было видно. Тогда Нафин подлетел к скале, где на небольшой площадке уже стояли, тяжело дыша, Табхаир с Одингом и лежали два спасенных человека, оставил там Углета с кавестиором и полетел обратно к кораблю, не слушая старцев, пытавшихся его остановить.
Корабль, почти до середины смятый ударом, медленно заваливался на бок. В бурлящей вокруг него воде юноше померещилось плавающее тело, но, подлетев ближе, он лишь досадливо сплюнул. Это была деревянная фигура, которая ранее украшала нос судна. Быстро осмотрев пространство вокруг себя, Нафин убедился, что здесь спасать некого и хотел уже, было перелететь на другую сторону. Но тут корабль, зачерпнув бортом воду, стал стремительно тонуть. Его единственная целая мачта величаво рассекла воздух, и, подобно молоту Гиллинга, обрушилась на спину не успевшего отлететь ореля.
Нафин еще смог почувствовать холод воды, которая приняла его, но потом все померкло. Только над затонувшим кораблем стала медленно заворачиваться огромная, замусоренная обломками, воронка.
Продолжение:http://proza.ru/2010/02/11/1284