Мне было официально поручено планирование прорыва. Работая с максимальной скоростью (с помощью крупномасшатабных карт, столь презираемых Итти), я вскоре разработал подробный план нападения на все арабские укрепления между Иерусалимом и Баб-эль-Вадом, приблизительно полпути до Тель-Авива. План (позже названный операцией Маккаби в честь Маккаби Моввери, смертельно раненного после того, как он поменялся со мной местами в конвое на Иерусалим), предусматривал поэтапное наступление, которое сначала освободит северную, потом южную части дороги к береговой равнине.
Поскольку Менахем выразил самый большой энтузиазм по поводу всей операции, его батальон был «поощрен» наиболее трудной задачей. Укрепления на холмах к северу слабо охранялись арабскими боевиками, имевшими, однако, сильную поддержку частей Арабского легиона, расположенного в окрестностях Латруна. Солдатам Менахема было поручено овладеть этими укреплениями на вершине и отбивать неизбежные контратаки Легиона.
Арабские отряды, закрепившиеся на холмах, не были особой преградой. Худшим противником являлась сама местность. Крутые, обрывистые, усыпанные валунами холмы стали непреодолимым препятствием, когда мы вели караван с берега.
Операция началась 10 мая. С наступлением темноты батальон отправился с наших передовых позиций в Абу Гош. Вел его лично Иска, заместитель Менахема, который на собственном примере показал как надо ловко протискиваться вверх-вниз по каменистым холмам. Местность была изматывающая и темнота не облегчала передвижение. Тем не менее в долгом тяжелом ночном бою батальон освобождал одно укрепление за другим на участке протяженностью восемь миль, пока все холмы над дорогой с северной стороны до самого Баб-эль-Вада не оказались в наших руках.
Первая часть операции завершилась блестяще, но у батальона Менахема не было времени почивать на лаврах. Специально посланные арабские боевики поспешили в Латрун просить помощи у Арабского Легиона, помощь была обещана. Их артиллерия быстро пристрелялась к холмам, направив тяжелые снаряды на войска Пальмаха, находящиеся на открытом пространстве, поскольку в скалах не выроешь окопы. Под артиллерийским прикрытием началась пехотная атака, чтобы вытеснить наших солдат, укрывшихся от обстрела за валунами и утесами. Они пытались отбиться от атакующих, карабкающихся по холмам. Некоторые наши солдаты были вынуждены отступить, но командиры рот быстро перегруппировали их для контратаки, и позиции были возвращены. Бой часами перекатывался взад-вперед.
Арабский легион воспользовался преимуществом мощного оружия и неограниченного количества боеприпасов, а также поддержкой значительного числа местных арабских крестьян. Наши солдаты, однако, закалились в боях и бились со смелостью людей, которым нечего терять. Вопрос о капитуляции даже не стоял – все были осведомлены о том, какая медленная смерть ожидает любого еврея, захваченного боевиками. Единственный путь отхода – назад в Иерусалим, задыхающийся в кольце окружения. Час за часом солдаты держали позиции, отбивая атаку за атакой, пока арабы не отступили.
Сражение стало одним из звездных часов батальона Менахема. Захватив северные холмы, они достигли главной цели операции, чем полностью заслужили официальное название: Шаар Хагайский батальон. Шаар Хагай – ивритское название Баб-эль-Вада.
Этот бой, как и все остальные, был выигран за счет личной твердости каждого пехотинца, но нашим успехом мы также обязаны офицеру бригадной разведки Црубавелу, давшему точную информацию о расположении и силе противника. Он был опорой всех операций бригады, часто лично выходил для сбора важнейших сведений, без которых мы работали бы вслепую. Большая часть его работы делалась с воздуха на маленьком самолетике "Аустер", предназначенном для аэросъемки. Я помню, что однажды он был сбит. Чудом выжив после крушения, хромой, весь перевязанный, но неустрашимый, Црубавел вернулся в бригаду. Всю ту ночь он снова провел на ногах в разведке на ничейной земле.
Теперь, контролируя северную часть дороги, сделав важнейший шаг для прорыва, мы получили еще одно важное преимущество, захватив насосную станцию на южной стороне. Этот укрепленный комплекс, построенный англичанами вдоль крепостных стен, находился чуть в удалении от главной дороги и был важной тактической позицией, которую мы заняли в момент ухода англичан в рамках их общего отхода к берегу. Через три дня, 15 мая, они навсегда ушли из Палестины. Мы были рады это видеть, но в те важные дни думали о другом.
Несмотря на успех первого этапа наступления никакой караван пока пройти не мог, поскольку арабы все еще доминировали на холмах южной части дороги. Для прорыва мы начали второй этап операции – захват Бен-Махсира, арабской деревни с населением около четырех тысяч, расположенной на холмах всего в двух милях к югу от Баб-эль-Вада. Хотя Бен-Махсир не нависал над самой дорогой, это была база для атак на наши конвои. Пока мы не выгоним противника оттуда, дорога не может быть открыта снова.
Наш план предусматривал внезапную ночную атаку батальоном Иосефеле. Сам он, конечно же возражал против операции в целом. Даже, несмотря на официальное решение, что «Харел» освободит дорогу (по крайней мере до Баб-эль-Вада), Иосефеле под влиянием Итти оставался при своем критическом мнении, хотя и получил прямой приказ Ицхака Рабина, своего бригадного командира. В конце концов он снял свои возражения и в общем, и в частности относительно своей роли, но сделал это с такой миной, что Ицхак решил назначить к нему кого-то для присмотра. Мне было приказано присоединиться к штабу Иосефеле во время атаки на Бен-Махсир.
Атаку планировалось начать внезапно, значит под покровом ночи. Солдаты должны были доехать на автобусах до передовой линии в Абу Гош по территории, контролируемой нами. Оттуда им следовало как можно тише дойти до Бен-Махсира и захватить деревню внезапно.
Мы выступили как планировалось. Автобусы проехали Абу Гош и направились к месту, выбранному для начала атаки. Но по прибытии я с ужасом увидел, что мы не остановились, как планировалось, для незаметной и безопасной высадки солдат. Вместо этого с шумом поехали впотьмах по дороге, даже не пытаясь сохранять тишину или скрытность. Внезапно возникло чувство, что со мной такое уже было. Мыслями я на миг вернулся в Нормандию четырехлетней давности, когда танки гусарского полка на моих глазах прошли через рубеж атаки с несчастными солдатами нашей роты D, держащимися за...
Я был разгневан и беспомощен, но сделать ничего не мог, поскольку ехал на связном грузовике за машиной Иосефеле, возможности контакта с ним не было. Колонна небрежно катилась своей дорогой как будто мы были вне этого мира и не двигались к сильно укрепленной вражеской позиции. Эта глупость могла иметь только одно следствие – через несколько секунд автобусы попали под обстрел. Сначала легкий, но быстро усиливавшийся. Понятно, что звуки нашего приближения предупредили арабов, теперь спешивших занять огневые позиции. Очевидно мы могли захватить деревню почти без сопротивления, если бы следовали задуманному и подойдя внезапно, напали неожиданно. Вместо этого, нарушив планы, мы попали в очень трудную ситуацию.
Пока огонь арабов нарастал, наши солдаты выпрыгнули из автобусов и залегли на обочине дороги. Жалуясь, что в темноте невозможно перестроиться, Иосефеле приказал отступить, но это оказалось не столь легко. Автобусы, зажатые между холмов, как в сэндвичах, были далеко в долине. Языки огня вражеского обстрела плевали на нас из темноты. Прежде чем водители с великим трудом смогли вывести автобусы, снаряды унесли несколько жизней. В несколько минут связной грузовичок наполнился ранеными.
В результате нам удалось выйти оттуда, но дорогой ценой. Хуже всего, что потери были бесполезны, ибо цель не была достигнута. Бен-Махсир остался в руках арабов. То, что должно было быть простой и успешной операцией закончилось серьезной неудачей. Убитые горем, мы вернулись в Абу Гош, где Ицхак устроил передовой штаб бригады. Когда я рассказал о происшедшем, он покачал головой и сказал: «Чего-то вроде этого я и боялся».
Мы обсудили ситуацию в целом, решая что делать дальше. Вопрос об отступлении не стоял, если Бен-Махсир не будет взят, дорога останется закрытой и снабжение Иерусалима будет невозможно. Хотя противник сейчас лучше защищен, я все же высказался за захват деревни, что не будет столь уж тяжело, при определенных усилиях. Ицхак согласился.
План второй атаки строился главным образом на внезапности и огневом прикрытии «Давидки». Я чувствовал, что при таких условиях деревню можно взять относительно небольшим отрядом дисциплинированных солдат, строго следуя плану. Некоторые офицеры высказали сомнения насчет пересечения столь трудной местности ночью с тяжелым «Давидкой». Они не сомневались, что расчет «Давидки» будет обнаружен и захвачен по пути. Для ответа на эти возражения я посоветовался с Амосом Хоревом.
Амос Хорев имел обманчиво ангельскую внешность. Молодой, маленького роста, медлительный, с голубыми глазами и кудрявыми волосами. За этим фасадом скрывался человек жесткий, энергичный, бесстрашный солдат, очень восприимчивый к новым идеям и тактическим приемам. Я всегда с удовольствием работал с ним, и в этом случае, как обычно, не разочаровался. Изучив местность, он доложил, что считает возможным донести тяжелый миномет до самых стен Бен-Махсира под покровом темноты. Если ему дадут двадцать солдат, чтобы донести «Давидку» и мины к нему, он доведет их до места, откуда можно будет обеспечить ближнюю огневую поддержку. Это отвело большинство возражений. Хотя Иосефеле и Итти все еще явно не выказывали особого энтузиазма по поводу операции, однако, из-за того, как была проведена первая неудавшаяся атака, их возражения не имели большого веса.
На этот раз все шло точно по плану. Амос проскользнул через холмы с двадцатью солдатами и «Давидкой» и поставил их на позиции вовремя. До рассвета «Давидка» обстрелял деревню, произведя как обычно, раздирающий уши шум, и штурмовая группа пошла. «Давидка» хорошо выполнил свою работу по воздействию на моральный дух. Солдаты почти не встретили сопротивления. Благодаря смелости и инициативе Амоса Хорева атака была невероятно успешной.
Вскоре после этого батальон Менахема, защищавший нападавших с флангов, оказался контратакован большими силами арабов с ближней артиллерийской поддержкой. Некоторых солдат потеснили, но они, в свою очередь, контратаковали и отодвинули арабов назад.
После отражения этой контратаки Бен-Махсир надежно остался в наших руках, что означало полный контроль над дорогой до Баб-эль-Вада. Хотя она была блокирована тяжелыми камнями и валунами, в некоторых местах даже вскопана, много времени для ремонта не потребовалось, и она снова стала пригодна для использования.
Дорога от Иерусалима до Баб-эль-Вада освобождена, что и являлось целью операции. Однако, участок до Тель-Авива все еще блокирован. Недалеко к западу от Баб-эль-Вада Арабский Легион занял крепость в Латруне и тем самым контролировал другой важный участок дороги. Произошла любопытная перестановка: раньше мы могли пройти через береговую равнину, а холмистый участок был перекрыт для наших караванов. Теперь холмистый участок был открыт, а равнинный находился под контролем противника.
Мы были убеждены, что продолжение дороги до Тель-Авива, на запад от Баб-эль-Вада будет освобождено другими силами, откроющими путь караванам снабжения с берега. Пробудилась эта уверенность, когда несколько солдат из бригады «Гивати» (среди них несколько моих канадских добровольцев) проскочили с запада пешком, с грузом продуктов. Они рассказали, что действительно их бригада пыталась пробиться на восток к нам, но, понеся тяжелые потери в Латруне, остановилась. Несмотря на повторные попытки взять его, крепость оставалась в руках Легиона, надежно блокируя дорогу.
Время шло. Ночь за ночью я ждал с запада сигнала от солдат «Гивати» в назначеном месте. Нервы были натянуты. Никто не появлялся. Наши дозоры на западе не могли связаться с ними. Что касается конвоя - сигналов не было! Тем временем ситуация в Иерусалиме ухудшалась. С уходом англичан другие арабские народы официально присоединились к давящей на нас группировке. Вражеские атаки становились сильнее, у наших же солдат не хватало оружия и патронов, чтобы держаться. Нужно было искать пути доставки предметов жизнеобеспечения. Быстрого захвата Латруна бригадой «Гивати» не ожидалось. Новости из штаба не поступали, несмотря на ночные попытки передать сигнал, Ицхак не мог установить радиосвязь с Тель-Авивом.
В этих отчаянных обстоятельствах я предложил новый подход. Надо попытаться открыть другую проселочную дорогу, в обход Латруна. Я уговаривал Ицхака разрешить разведку для поиска такой дороги на западе. Сначала предложение было воспринято с сомнением, но ситуация в Иерусалиме становилось все серьезнее, других решений не появлялось, и я получил разрешение планировать операцию.
Понятно, что чем меньше разведгруппа, тем больше шансов на успех. Я попросил назначить Амоса Хорева командиром. С ним должны были пойти я и еще два-три человека. Это было все наше «войско». Ехать собирались на бронированной машине в сопровождении легкого грузовика с четырьмя ведущими колесами - нашей «спасательной лодкой» на всякий случай. Поскольку идти мы должны были по вражеской территории, вероятность такого случая была велика. Когда, или, видимо, правильнее сказать если, мы доберемся до Тель-Авива, разведанная дорога будет улучшена и подготовлена для тяжело груженных машин.
В последний момент к нам присоединился Иосефеле. Это было типично для него. Возражая с самого начала против операции в целом, но будучи отважным и рисковым солдатом, он, едва прослышав о разведке, - рискованном деле, насколько ему было известно, - решительно настоял на своем участии. К нам присоединилась еще одна хорошо известная личность – Бенни Маршак. Официально он числился офицером Пальмаха "по общеобразовательной подготовке", но его обязанности были ближе к обязанностям политического комиссара Красной Армии. Я не мог и мечтать о лучшем напарнике в деле, где на карту были поставлены жизни. Каждый в нашем броневике был в ранге офицера, имел боевой опыт и доказал свое мужество.
Когда операция была разрешена и спланирована, начались последние приготовления. Мы часами изучали все детали последних донесений разведгрупп, которые каждую ночь исследовали западное направление от Баб-эдь-Вада. Они докладывали, что к северо-западу от Латруна и в нем самом есть вражеские войска, юго-запад же вроде бы свободен. 19 августа после полудня Амос провел последний инструктаж. Он предупредил об опасности пересечения открытой равнины. Если машины выйдут из строя, каждый должен рассчитывать на себя и сам пробираться к нашим позициям. Никто не мог оценить наши шансы, это понимание усилило общее ощущение напряжения и предчувствия.
С приближением темноты солдаты Пальмаха подошли посидеть с нами. Настроение этих юношей и девушек, обычно приподнятое, было непривычно подавленным. Они знали о нашем задании и правильно оценивали шансы на успех. Сидя на холодной траве, они запели не обычные гортанные, энергичные песни об израильских первопроходцах, а медленные, трогательные и волнующие. Будучи открытыми и прямыми, эти молодые люди очень стеснялись своих эмоций и редко показывали свои чувства. Слушая их мелодичные голоса, плывущие в сгущающихся сумерках, я знал, что таким образом они желают нам удачи.
Мы ждали темноты. Казалось вечность прошла прежде чем Амос собрал нас и дал последние указания. Погрузились в бронемашину, каждый занял свое место. Я открыл окошечко для стрельбы и сжал свою винтовку. Хорошо, что удалось получить Ли-Энфилд, мое любимое оружие в канадской армии. Мне нравился ее каштановый приклад, каким-то образом придававший уверенность.
У войны есть такая особенность, что мелочи порой заслоняют главные заботы. Вот я еду на опасное задание, понимая, что если вернусь живым и целым, это будет чудо. Тем не менее больше всего меня расстроил пустяк. Все мое имущество, в том числе дорогие мне вещи, лежало в маленьком рюкзачке. Я хотел взять его в машину, однако, Амос настоял, чтобы все вещи ехали в грузовике. Конечно, он был совершенно прав. В тяжелой ситуации любой лишний предмет в машине мог представлять опасность. Но я расстроился с почти суеверным чувством и был рад успокаивающему действию моей верной Ли-Энфилд.
Бронемашина двинулась вперед по темной дороге к Баб-эль-Вадскому перекрестку. Я смотрел через свою бойницу, но лесистые холмы вдоль дороги были почти в полной темноте и смотреть было не на что. Все равно это была наша территория и вероятность столкновения с противником была мала.
Очень скоро добрались до перекрестка. Мы дождались грузовичка и в последний раз посовещались. Затем машина свернула с дороги влево и поехала по пересеченной местности. Теперь мы на вражеской территории. Пешая разведка пыталась помочь нам двигаться. Мы постоянно натыкались на кого-нибудь из них. Амос останавливался и выслушивал их шепот о том, что находится впереди.
Через некоторое время разведчики отстали. Теперь мы были далеко на ничейной земле, полностью одни. Трясясь во мраке с выключенными фарами, мы всматривались во враждебную темноту, пугаясь малейшего подозрительного движения. Время от времени Амос останавливал машину. Мы сидели, стараясь не дышать, напряженно всматриваясь в сторону любого звука. После нескольких секунд, убедившись, что все спокойно, Амос давал сигнал, водитель тихонько отпускал сцепление и продолжал двигаться, молясь, чтобы темнота впереди не таила ям.
Напряжение было ужасным. В любой момент нас могли окликнуть и проверить. В случае разоблачения мы станем мишенью для града пуль. Я держал палец на предохранителе своей Ли-Энфилд, надеясь, что в случае чего мы дорого продадим свои жизни и менее надеясь, что будучи обнаруженными, сможем спастись бегством. И еще мы знали, что в плену смерть будет медленной и мучительной.
Не думаю, что кто-нибудь точно знал маршрут, по которому мы шли. Амос шел на запад, к Хульде и Тель-Авиву, но никаких указателей на этой неровной земле не было. Мы ехали и ехали. В конце концов после того, что показалось вечностью (фактически не более нескольких часов) нас окликнули – на иврите!
Радость захлестнула нас. Когда мы назвали себя и сказали часовому откуда пришли, он выслушал все это с широкой ухмылкой, без слов говорящей: «Кому вы морочите голову?». Он был уверен, что мы обманываем и наотрез отказался поверить, что мы только что проехали по вражеской территории из Иерусалима. Все еще не веря, он связался со своим штабом и показал нам главную тель-авивскую дорогу.
Настроение было странным. Мы слишком оцепенели для ликования от мысли, что выжили. Ни у кого не было иллюзий относительно шансов исхода нашей миссии и когда она завершилась благополучно, разрядка была такой же сильной, как предшествующее ей многочасовое напряжение. Позже Амос подарил мне в качестве сувенира карту с грубо прочерченным на ней нашим маршрутом и его подписью внизу.
Как только мы прошли, начались работы по улучшению дороги, прокладываемой примерно по этому же пути. Амос вернулся через две недели с колонной джипов, везущих оружие, патроны и подкрепление, которые мы обещали послать в Иерусалим. Позже эта неровная дорога была тайно улучшена – невероятная задача, невероятный успех – и сделана проходимой для тяжелых грузовиков. После чего регулярные караваны с драгоценными запасами двигались по ней, обходя арабский гарнизон в Латруне. Дорога стала известна под именем «Бирманской дороги» и ее постройка разрушила блокаду. Без этой дороги ситуация в Иерусалиме была безнадежной.
Когда война закончилась, Латрун все еще был оккупирован Арабским Легионом. Временная же дорога, которую мы разведали, была вымощена и переименована в «Дорогу Героев». Следующие 19 лет до 1967 года и до оккупации израильтянами Латруна, она оставалась единственной дорогой, связывающей Иерусалим с Тель-Авивом и остальным Израилем.
Глава 22. Минометы и бюрократия http://www.proza.ru/2010/02/13/339