- Как мне надоели экзамены! Они мне даже во сне снятся. Такое ощущение, что я всю свою жизнь только этим и занимаюсь. Понимаю, русский или математика. Но зачем мне история? Какое мне дело, в каком году отрубили голову Марии-Антуанетте? Ладно, это неудачный пример. Может, Марию-Антуанетту мне придется играть в театре. Возьмем другой – для чего мне запоминать, в чем причины третьей Пунической войны и когда Ганнибал перешел через Альпы? Тоже мне событие! Альпы он перешел! А мне что от этого? Или ботаника. Пусть Фимка занимается этими пестиками-тычинками, букашками-таракашками и инфузориями-туфельками, а мне, будущей народной артистке Советского Союза, все эти мелочи ни к чему. Мне цветы, цветы подавайте, - раскрасневшаяся после тирады Любаша сделала поклон перед своими зрителями и послала им лучезарную улыбку.
Сонечка, сидевшая на подоконнике, даже захлопала в ладоши и кинула к ногам артистки воображаемый букет.
- Кто бы говорил, - насмешливо произнесла Лида, на которую сетования подруги не произвели никакого впечатления. – У самой одни пятерки в аттестате будут, а она нам тут представление устроила – оскорбленную и униженную сыграла. Понимаю, все это Лезина бы сказала, у которой одни мальчики на уме, спит и видит, как скорее замуж выскочить. Ладно, шутки в сторону, давайте по последнему кругу. Завтра экзамен.
- "Я есть, ты есть, он есть". Герундий. Да знаю я уже все. А Сонька и так шпарит, немецкий-то для нее родной язык. Ну, зачем мне немецкий, - завела она старую песню. – Я буду русской актрисой и играть буду на русском языке. Сто лет мне не нужен этот немецкий.
- А если ты, русская актриса, поедешь на гастроли в Германию? На каком языке ты там будешь играть? – не удержалась от вопроса Лида.
- Ой, держите меня. Я поеду в Германию. Да кто нас пустит на гастроли за границу?!
- Ну почему нет? Германия сейчас дружеская для нас страна, может, когда-нибудь и гастроли будут, - предположила подруга.
- Не поеду я в Германию, - с Любаши сразу же слетела вся ее ребячливость. – Ты забыла, что нам Сонечкин дядя рассказывал. Не поеду я перед фашистами играть, и точка.
- И я не поеду, - вдруг тихо произнесла Сонечка Майер, дочь немцев-антифашистов, эмигрировавших в Россию из Германии после поджога рейхстага.
- А ты почему не поедешь? – удивились подруги. – Ты же немка. Это – твоя родина. Там у тебя столько родственников осталось
- Моя родина – Советский Союз, - произнесла Сонечка плакатную фразу, но та в ее устах прозвучала совсем не как агитка, а очень выстрадано. – И потом Фиме нельзя ехать в Германию.
- А причем тут Фима? – в один голос спросили Любаша и Лида. Удивлению их не было предела.
Фима Аранович – гадкий утенок. Длинный, с тонкой шеей, шестом торчавшей в воротнике любой сорочки, с копной черных как смоль вьющихся волос, от вида которых плакали все цирюльники города – на второй день после посещения им парикмахерской волосы выглядели так, будто их никогда в жизни не касалась рука мастера. Он был такой нескладный, что физрук в конце концов попросил не посещать его уроков – мат под Фимой лопался, гимнастический конь разъезжался, перекладина ломалась, кольца обрывались, а мяч неожиданным образом оказывался проколотым. Зато голова у него, несмотря на цвет волос, была светлая. Фимка знал все на свете и даже чуть-чуть больше.
Сонечка, этакая Лорелея с белокурыми волосами и голубыми фарфоровыми глазами, слыла в классе признанной красавицей. Не первой. Первой была Любаша. А все остальные считались вторыми. И вот сейчас эта красавица проговорилась или призналась, кто ее разберет, что у нее есть какой-то интерес к Ефиму Арановичу. К тому самому Фимке, к которому ни одна уважающая себя девчонка кроме как за шпаргалкой и не обратилась бы. Прямо-таки "красавица и чудовище". Лида с Любашей переглянулись и уставились на Соню, ожидая ответа на поставленный вопрос.
- Я его люблю, - просто ответила та.
- Ничего себе, - Лида даже присвистнула от удивления. – Не прошло и десяти лет, как вы знакомы. И когда ты успела его полюбить? Ты же все свое свободное время проводишь с нами.
- Разве это так важно, когда?
- Нет, не важно, - сказала Любаша, - просто интересно. Ты у нас самая тихая, а вот смогла нас с Лидой обскакать.
- Ничего я не обскакивала. Помните, на Новый год мы собрались здесь и танцевали под пластинки, которые Инга Рейнгольдовна привезла из Риги. Ты, Любаша, потом осталась у Лиды ночевать, а мне надо было домой. Фимка пошел меня провожать, и он мне рассказывал про растения, которые исчезают и если их не спасти, то уже наши дети их никогда не увидят. Он так много знает и так убедительно объясняет, что я уже сомневаюсь, кого я хочу спасать больше – людей или растения. Наверное, я все-таки буду поступать вместе с ним в университет.
- Ну, ты даешь, подруга, - Любаша покачала головой, а потом не удержалась и спросила, – а вы уже целовались?
- Нет, - моментально ответила Сонечка, потом покраснела и добавила, - один раз.
- И как? – опять в унисон произнесли Любаша и Лида.
- Как будто проваливаешься куда-то. Ну, как бы тонешь, а потом вырываешься на поверхность, открываешь глаза, а там, перед тобой, он, и держит тебя крепко-крепко. И ты держишь его крепко-крепко, как будто он – твое последнее прибежище. Это не передать словами, - мечтательно сказала Сонечка. Помолчав, она добавила уже строже: - Я ему сказала, чтобы он так больше не делал.
- Почему? – удивились девочки.
- Ну, так положено говорить. Ведь так в кино показывают.
- Ладно, но почему ты нам ничего не говорила?
- Вот говорю, - заметила Соня.
- Но ты так долго молчала, как будто мы тебе чужие, - обиженно сказала Лида.
- Не чужие, вы самые близкие мои подруги. У меня от вас нет секретов. Вначале ничего особенного не было, а потом я хотела сама разобраться в том, что со мной происходит.
- Разобралась? – спросила Любаша.
- Разобралась и поняла, что люблю Фиму.
- А он тебя?
- И он меня, - Сонечка была как никогда спокойна. Теперь, когда у нее не было уже никаких секретов от любимых подруг, в душе ее царили мир и любовь.
- Через год мне исполнится восемнадцать лет, и мы поженимся после первого курса.
- Счастливая, а я еще ничего такого не испытывала, - проговорила Любаша. – Завидую тебе.
- Ты, что? – теперь уже Лида и Сонечка удивились словам Любаши. – Ты же самая красивая в классе. За тобой мальчишки табунами ходят. Тебе-то кому завидовать?
- Ходят-то, ходят, - согласилась Любаша, - но вот так, как у Сонечки, у меня никогда не было.
- Ну, еще будет, - рассудительно сказала Соня. – И у тебя будет и у Лиды. И у всех девчонок будет. Как сегодня жарко. Лида, налей, пожалуйста, морсу. Уж очень он у вас хорош.
Лида сбегала на кухню и принесла всем троим по стакану напитка, который подруги, чокнувшись, выпили до дна. Любаша перевернула свой пустой стакан и посмотрела в него, как в подзорную трубу.
- Девчонки, а как вы думаете, война будет? – неожиданно спросила она.
- Какая война? С кем? – удивилась Лида.
- Да с немцами. Какая ты непонятливая, а еще дочь военного, - упрекнула Любаша подругу.
- Никакой войны не будет. У нас же с Германией заключен мирный договор, - твердо сказала Лида.
- А, по-моему, война будет, - тихо сказала Соня. – Мой дядя Артур так прямо и сказал, что фашистов никакой договор не остановит. А что твой папа говорит по этому поводу? – обратилась она к Лиде.
- Ничего не говорит. Или в моем присутствии не говорит. Я один раз его прямо спросила, но он увел разговор в сторону и сказал, что у нас самая сильная армия в мире, и я ничего не должна бояться. Я и не боюсь. Как-то не думала об этом. А вот сейчас, когда вы спросили, поняла, что в последнее время они с мамой в моем присутствии о папиной работе не говорят. Мама намеревалась летом поехать в Ригу к родственникам, но папа настоял, чтобы мы с ней в понедельник ехали в Москву сдавать экзамены. Вот и в этот раз он не хотел маму брать с собой в лагеря, отнекивался и доказывал ей, что у него свободного времени не будет. Но мама все твердила: "Может, в последний раз перед долгой разлукой". Не понимаю, о какой долгой разлуке шла речь. Это я останусь в Москве учиться, а она через месяц вернется в Минск.
- "Если завтра война, если завтра в поход", – Любаша запела популярную песню. - А по мне, пусть будет война. Я тоже пойду воевать. На белом коне буду мчаться во главе отряда, вечером на привале читать бойцам стихи и петь песни.
Она села на стул задом наперед и поскакала вокруг стола, размахивая, как саблей, свернутой в трубочку тетрадкой.
- Вперед, мои верные товарищи! - бросила клич подругам. – За Родину! За Сталина!
Девчонки повторили ее маневр и проскакали несколько кругов вокруг стола, за которым до этого занимались, потом с хохотом повалились на кожаный диван.
- Только дядя Артур говорит, что в современной войне конница впервые за всю историю не играет уже никакой роли, - отсмеявшись, сказала Сонечка.
- И мой папа утверждает, что пришло время танков и самолетов, - подтвердила Лида.
- А на лошади все же романтичнее, - возразила Любаша. – В танке и не видно, кто сидит, а самолет, так вообще высоко.
- Зато летчики спускаются на землю. Вот Максик и Сима собираются поступать в летное училище, так они очень даже ничего, - заметила Соня.
- Ой, девочки, если Сигизмунд меня не пригласит на вечере, я сама к нему подойду, - заявила Лида.
- А говорила, что ни в кого не влюблена, - удивилась Любаша такому заявлению подруги.
- Я и утверждаю, что не влюблена, просто хочу танцевать с Симой, - ответила Лида.
- Принимаю заявки – кто с кем хочет танцевать на школьном вечере, - Любаша жеманно взяла тетрадь в руки и сделала вид, что что-то туда записывает. – Так, пишем, Лидия и Сигизмунд Книтич, София и Ефим Аранович. Кто дальше?
Подруги, смеясь и дурачась, принялись составлять предполагаемый список пар на выпускной вечер. Обсуждая каждую кандидатуру, они покатывались со смеху, так как пытались совместить несовместимое. В пару Миле Лезиной, самой высокой и самой взрослой девушке в классе, она была старше всех на год, записали Ванечку Андреева, самого маленького и спокойного ученика, который никогда ни в какие споры не ввязывался, тихо сидел у себя на последней парте, мечтал получить профессию агронома и поехать работать в деревню, откуда были родом его родители, и где сейчас жила его бабушка.
Миниатюрной Кате Рудиной достался Сашка "маленький", который был выше нее на полторы головы, зато крупной видной Ире Горбатко предложили щупленького, невзрачного Колю Сукова. Долго смеялись над парой Фани Гуревич и Макса Белевича, которые все десять лет учебы друг друга терпеть не могли. Пара Сима Стефанович и Марик Любич тоже вызвала взрыв хохота, потому что оба были круглые, почти одного роста, и оба носили очки. Зато пара Маша Ельская и Карп Шишков получилась сама собой, без всяких усилий и споров, так как Маша и Карпуша последние три года всюду появлялись вместе.
- А себе ты кого подобрала? - смеясь, спросила Любашу Лида.
- Что делать, все лучшее для друзей, а мне из того, кто остался, - разочарованно развела руками Любаша.
- Ну и кто же? – настаивала Лида.
- Ромочка Никольский, - вздохнув, ответила Любаша.
- И ты еще вздыхаешь. Ну и плутовка ты, - рассмеялись подруги. Рома Никольский негласно считался первым красавцем в школе. При виде его не одно девичье сердце начинало учащенно биться.
- Я что? – притворно возмутилась Любаша. – Вы же сами составляли список, и мне досталось, что осталось.
Девчонки опять принялись хохотать. Молодости свойственны безудержные радость и веселье, склонность к которым с годами у людей, обремененных заботами, намного уменьшается.
- Ладно, хватит об этом. Давайте вернемся к завтрашнему экзамену, - первая опомнилась Лида.
- А что о нем говорить. И так все ясно. Ты, Соня, идешь первой и читаешь парочку стихотворений Гейне, Эльза Генриховна расчувствуется и к остальным уже не будет придираться, - безапелляционно произнесла Лида.
- Но кроме нее в комиссии будут и другие, еще и директор. Ведь последний экзамен, - заметила Соня.
- На экзамене немецкого главное слово принадлежит Эльзе, а она во всем свете больше всего любит Гейне и своего мужа. Так что действуй по плану.
- Мне-то что, могу и Гейне. Но вы не хуже меня готовы. Зачем все эти уловки?
- Мы готовы, но нужно и о других подумать. Сашке маленькому трудно дается немецкий, да и для Ванечки это тоже китайская грамота, - объяснила Любаша.
- Да я ничего. Разве я отказываюсь. Слушай, - обратилась она к Любаше, - я все никак не могу понять, почему Сашку маленького называют так, ведь он на целую голову выше Сашки большого?
- Зато на месяц младше. Это он после седьмого класса вытянулся, а раньше был даже ниже Ванечки. Самый последний стоял в шеренге.
- Девчонки, вы только вдумайтесь – завтра последний экзамен. Послезавтра выпускной вечер. И все! Начинается другая жизнь. Совсем другая, - у Любаши голос звенел от восторга. - Не надо утром вскакивать и бежать в школу. Не надо делать эти бесконечные уроки. А контрольные. Сколько они у нас крови попили. Завтра устрою аутодафе – после экзамена сожгу все учебники.
- А учебники что тебе плохого сделали? – удивилась Лида.
- Книги сжигают только фашисты. Разве можно книги жечь? - тихо произнесла Соня.
- Нет, жечь книги я не буду. Это я так, фигурально сказала. Но какое счастье, что они мне больше не понадобятся. Ни физика, ни математика, ни химия. Буду учиться на артистку, - мечтательно произнесла Любаша и вдруг с ходу изменила направление беседы. - Лида, зачем тебе сдалась эта археология? Будешь всю жизнь копаться в земле и собирать черепушки, так вся жизнь мимо пройдет. Давай вместе во МХАТ. Ты же так хорошо читаешь стихи. Лучше меня.
- Нет, не уговаривай, - ответила Лида. – В этих черепушках, как ты назвала, много силы. Вот человек сегодня одно говорит про какое-нибудь событие, а завтра может сказать совсем другое, даже обратное первому. А эти черепушки, хоть и молчаливые, но свидетели, и порой говорят больше самого болтливого человека. И говорят так, что люди уже ни оспорить, ни повернуть по-своему не могут. Вот поэтому мы так нуждаемся в их существовании. В нашей истории так много белых пятен, и я постараюсь уменьшить их число хоть на одно.
- Ну хорошо, стирай свои пятна, я буду смешить людей, заставлять их плакать, Сонька будет лечить людей или, как она сказала, вместе с Фимкой лечить растения. Все это здорово. Но самое лучшее – у нас вся жизнь впереди. Мы все успеем! Мы все сможем!
- Вот и закончились школьные годы. Вы все успешно сдали экзамены, - директор, Юрий Николаевич как будто повторял Любашины слова, сказанные накануне. - Я вижу, как вам не терпится танцевать и веселиться. Буду краток. Завтра у вас начинается взрослая жизнь. Какая она будет, теперь зависит только от вас самих. Вы будете врачами, учеными, артистами, военными. Будете варить сталь, растить хлеб, рожать детей, защищать Родину. Все это будет. У вас вся жизнь впереди. Вы все успеете. Вы все сможете! А теперь – танцы! – объявил он и, спустившись со сцены, подал руку Эльзе Генриховне.
Завтра было уже сегодня.
И завтра была война…
Послесловие
В 1945 году из 10б класса Минской средней школы в живых остались Лида Зуева и Фима Аранович.
Любаша Попова и Сонечка Маейр в декабре 1942 года были повешены за связь с партизанами.
Серафима Стефанович застряла в деревне у бабушки и в 1943 году погибла во время карательной операции.
Мила Лезина и Маша Ельская в 1942 году были угнаны в Германию.
Александр Луконин (Сашка большой) и Александр Ершов (Сашка маленький) служили танкистами в одном экипаже и погибли в 1943 году в один день в сражении на Курской дуге.
Коля Суков погиб в 1942 году, его самолет был сбит над Северным Ледовитым океаном.
Фаню Гуревич выдали соседи, она была отправлена в Освенцим и сгинула там.
Ира Горбатко погибла в 1942 году под Сталинградом, вытаскивая раненых из-под обстрела.
Марик Любич погиб в 1941 году во время бомбежки.
Карпуша Шишков сражался в партизанском отряде и погиб в 1943 году.
Макс Белевич и Сигизмунд (Сима) Книтич стали летчиками. Макс погиб при освобождении Киева, а Сима в небе над Польшей.
Ваня Андреев погиб в 1942 году в подводной лодке у берегов Норвегии, сопровождая английский караван.
Роман Никольский погиб в 1945 году при освобождении Праги.
Филя Шахович умер от голода в Ленинграде во время блокады.
Катя Рудина была убита в Киеве во время облавы.
Самой школы тоже не существовало.
Послесловие к послесловию
Лида Зуева не стала археологом. В городе, в который она с мамой попала в эвакуацию, находился только металлургический институт. Она успешно закончила его и попала по распределению на Руставский металлургический завод, где проработала всю свою жизнь.
Фима Аранович окончил медицинский институт, после войны вернулся в Минск, где узнал о страшной судьбе Сонечки. Через десять лет он женился на младшей сестренке Фани Гуревич, Риве, которую дома назвали Рыбкой. Маленькую Риву спасла Эльза Генриховна, выдав за свою племянницу, у девочки были золотистые вьющиеся волосы и голубые глаза. В 1993 году Фима с семьей эмигрировал в Америку. Три раза в год – в день Победы, в день рождения Лиды и день рождения Сонечки он звонит Лиде в Рустави, плачет, проклинает тот день, когда послушавшись детей, согласился уехать, и мечтает вернуться в Минск.