Как ни спешили Тористин и его спутники, а все же пришлось сделать крюк, чтобы облететь Нижний Город стороной.
Сначала, правда, собирались поступить по-другому и лететь через город не таясь, чтобы собрать побольше своих сторонников. Но потом кто-то сообразил, что раз объявлен Большой Сбор в Главнейшем Городе, то Нижний они, скорей всего, застанут полупустым. Зато по дороге могут встретить почти всех его жителей, что нежелательно.
- Почему нежелательно? – удивился Тористин. – Уверен, половина из них захочет лететь с нами!
- Зато другая половина не захочет и сразу же сообщит о нас Великому Иглону, - заметил тот, кто предлагал облететь Нижний Город стороной, -. А уж он медлить не станет. Вышлет в погоню всех, кого только сможет!
- Ну и что? Он и так это сделает. Рано или поздно о нашем побеге ему сообщат…
- Да. Но лучше пусть это будет позже, когда мы долетим до места, а не теперь, когда нас еще можно вернуть.
Тористин задумался, закусил губу и вскоре помахал всем, чтобы сворачивали с прямого пути и летели кружным.
Гнев и разочарование в Великом Иглоне клокотали в его душе посильней чем лава в самом непримиримом вулкане. Хорошо, что орелям было в новинку содержать кого-то под стражей, и Тористину не запретили говорить с теми, кто их охранял. Воспользовавшись тем, что саммы отвлеклись и не слишком веря Правителю, обещавшему их отпустить, он порассказал стражам такие вещи про поселян, что те недолго думали чью сторону принять. Особенно впечатлило то, как был убит Лоренхольд. Рассказывая об этом Донахтиру Тористин не слишком сгущал краски, считая, что и самого факта убийства достаточно, чтобы вызвать справедливый гнев Иглона. Но сейчас, для стражников, он расстарался. Рассказ о злодеянии оброс такими душераздирающими подробностями, что у слушателей волосы на голове встали дыбом!
Теперь они летели вместе с бунтовщиками, и Тористин внимательно следил за тем, чтобы решимость в их глазах не угасала. То и дело подлетая к одному или к другому орелю он напоминал, что честь и достоинство Сверкающей Вершины сейчас в их руках, что неповиновение Великому Иглону им в вину не поставят, потому что Правитель запятнал себя ложью и бездействием, а этого ни один орель не поймет. Что, покарав презренных убийц они тем самым восстановят справедливость, и за эти страницы в Летописи Галереи Памяти их потомкам краснеть не придется.
- Ваши имена еще впишут туда, как имена героев! – кричал Тористин.
Ему отвечали дружным одобрением и неслись вперед, не чувствуя усталости.
До Гнездовища мстители добрались довольно быстро.
Едва внизу показались круглые крыши поселения, силы у Тористина словно удвоились. Громким голосом велел он отставшим подтянуться, чтобы спикировать на противника дружным строем.
Для спуска зашли со стороны Обрыва, исключая тем самым малейшую возможность для какого-нибудь отчаянного поселянина сбежать и спрятаться к камнях Обвала. И сразу же рассыпались на всю ширину улицы, захватывая широким полукольцом не только её, но и задние дворы гнездовин.
- Гоните всех к чаше на скале! – командовал Тористин. – Там заставим их выдать убийц и решим, что делать дальше.
Несколько орелей кинулись внутрь крайних гнездовин, но вскоре вышли оттуда с изумленными лицами. Да и остальные, пройдя почти треть улицы, с удивлением переглядывались со своими товарищами, выходящими с задних дворов.
Гнездовище было пусто.
- Здесь никого нет, Тористин! – крикнул кто-то.
- Не может быть! – заскрежетал зубами тот. – Они просто прячутся! Ищите!
Он подбежал к ближайшей гнездовине и ногой вышиб дверь. Внутри никого не оказалось. Никого не было ни в другой, ни в третьей…
Рыча от бешенства метался Тористин от одного забора к другому, как вдруг остановился и замер, как вкопанный.
В конце улицы он увидел Старика!
Старик сидел на скамье перед своей гнездовиной и наблюдал за ними без страха, даже с некоторым любопытством. В его глазах Тористину почудилась насмешка, но, подавив в себе ярость, орель медленно, почти крадучись, двинулся к Старику, цедя сквозь зубы:
- Значит, все где-то спрятались, а ты остался! Интересно, зачем? Охраняешь их убежище, или они оставили тебя отдуваться за всех? Может, это ты и убил Тихтольна? Тогда – здравствуй, мы именно к тебе. Но нам нужен и другой, убивший нашего товарища. Где он? Тоже где-то сидит и ждет?
- Все ушли, - спокойно сказал Старик. – Здесь вы больше никого не найдете.
- Ха-ха-ха, - фальшиво рассмеялся Тористин. – Не считай нас дураками, Старик! Куда уйти бескрылым? В скалы им не подняться, с Обвала не спуститься! Кроме тебя отсюда никто не мог бы уйти… Нет, все они где-то здесь, и мы найдем их, даже если придется разметать по камням все ваше проклятое поселение!
- Все ушли, - повторил Старик.
- Что ж, как хочешь. Но на слово мы не поверим.
Тористин повернулся к своим.
- Давайте, ребята, крушите здесь все! Сравняйте с землей каждую гнездовину, а потом посмотрим, из какой щели все они полезут!
Он первым подбежал к ближайшей ограде и сильным ударом ноги сшиб невысоко стоящее каменное украшение ворот. А потом, с его помощью, принялся долбить стену гнездовины. Остальные последовали примеру своего вожака.
То, что легко билось и ломалось было уничтожено в первую очередь. Каменные же стены поддавались с трудом, но и они вскоре затрещали, уступая ярости нападающих. Пыль, грохот, злобные выкрики – все слилось в один ужасающий шум погрома.
Лицо Старика болезненно сморщилось. Он прикрыл глаза, чтобы не видеть происходящего, но с места не сдвинулся.
Развалив первую гнездовину Тористин, тяжело дыша, пнул ногой последний кусок уцелевшей кладки и повернулся.
- А-а-а, - зашипел он, рассмотрев сквозь поднятую пыль спокойно сидящего Старика. – Ты не волнуешься! Ты смотришь, как мы рушим ваши жилища и даже с места не встал! Эй, стойте! – закричал он орелям. – Не тратьте силы попусту! Похоже, все действительно куда-то ушли, иначе, он попытался бы нас остановить! Что ж, и это недолго проверить! Нам, Летающим, не составит труда слетать и ниже! Ради правого дела мы можем и поступиться своими принципами, не так ли?
- Так, так! – закричали распаленные разбоем орели.
Но не успели они расправить крылья, как Старик, с неожиданным проворством, вскочил со скамьи и взмыл в воздух.
- Ты знаешь, что это такое, - заметно волнуясь сказал он Тористину и протянул вперед руку.
Клинок, убивший Лоренхольда, угрожающе блеснул, и орель непроизвольно отступил на шаг.
- Клянусь всей своей жизнью, - продолжал Старик, - что любого, кто осмелится взлететь, я верну на землю этим! Мне терять нечего, я и так уже все потерял, а потому клятву свою наверняка исполню!
- Он не шутит, - зашептали орели, столпившись вокруг Тористина. – Эта штука страшная… Да и Старик этот какой-то жутковатый,… Что же нам теперь делать?
Но Тористин не отвечал. Несколько мгновений он злыми глазами смотрел на клинок в руке Старика, а потом, вдруг, усмехнулся.
- Не знаете, что делать? Глупцы! А вот я не могу решить, как нам лучше от него избавиться!… Ты стар и долго в воздухе не продержишься! – крикнул он вверх. – Можно было бы подождать, когда твои крылья совсем обессилят и спокойно лететь искать остальных. Но время дорого, потому ничего другого не остается, кроме как…
Он быстро нагнулся, подхватил с земли увесистый камень и с силой метнул его в Старика. Тот успел увернуться, но страх, плеснувший в глазах заметили все.
- Видели! – Тористин, торжествуя повернулся к товарищам. – От одного камня он смог увернуться, но сможет ли он так же ловко увернуться от всех наших камней?! Думаю, нет! Так что давайте, не тяните время, хватайте обломки, благо их тут теперь много, и бросайте в него! Только цельтесь лучше – нам долго возиться не к чему! С детьми и скарбом поселяне далеко уйти не могли, может, еще успеем их догнать!…
Кое-кто бросился поднимать камни, но некоторые в замешательстве топтались на месте.
- Так нельзя, Тористин, - неуверенно сказал один из них. – Мы не должны поступать… подло…
- Подло! – взревел Тористин. – А убивать наших сородичей не подло?! А угрожать нам новыми смертями?!…
Он резко нагнулся, подхватил другой камень, но бросить его не смог. Тень, стремительно слетевшая откуда-то сверху, отбросила ореля в сторону, и камень выпал из его руки.
- Не сметь двигаться! – приказал сердитый голос.
Все, бывшие в поселении, включая и Старика, подняли головы и увидели, что с вершины скалы слетает отряд рофинов, посланный Фартультихом за беглецами. Их предводитель, сбивший Тористина с ног, уже стоял среди бунтовщиков, обводя всех суровым взглядом.
- Предатели! – взвыл Тористин, бросаясь на него. – Не смейте нам мешать! Мы здесь исправляем ошибки вашего бессильного Правителя!
Но сильная пощечина снова отбросила его назад.
- Не сметь порочить имя Великого Иглона! – прикрикнул предводитель рофинов. – Вы все должны немедленно вернуться обратно и ответить за свои дела! А тебя, Тористин, велено доставить связанным!…
- Ах, вот как! – задохнулся тот гневом. – Значит, проклятые бескрылые убийцы останутся безнаказанными, а мы будем отвечать за свои дела?! Ну уж нет! Я вам так просто не дамся!…
Он снова бросился на рофина, только теперь более удачно и, повалив его на землю, принялся осыпать ударами, крича:
- Я не позволю, чтобы на Сверкающей Вершине забыли, что такое честь орелей! Я сам вернусь туда, но как победитель! И встречать меня будут, как победителя!!!
Рофины кинулись на помощь своему предводителю, но прилетевшие с Тористином орели загородили им дорогу и, вдохновленные его примером, перешли в наступление.
Завязалась драка!
Рофины явно уступали, и по численности, и по боевому запалу. Они летели сюда не сражаться, тогда как бунтовщики, еще не остывшие после погрома, дрались не на шутку. Сдаваться они не собирались.
Забытый всеми Старик некоторое время с грустью наблюдал за побоищем, а потом спустился и, печально сложив крылья, пошел в свою гнездовину – единственную уцелевшую на этом участке улицы. Ненужный клинок он бросил возле полуразрушенной ограды.
И тут из толпы дерущихся вынырнул Тористин. Его лицо, перекошенное яростью, было ужасно! Прочнейшая одежда в некоторых местах надорвалась, а кончик одного из крыльев, кажется, был сломан.
- Нет, Старик, ты не уйдешь! – прохрипел орель, сплевывая набившуюся в рот пыль. – Уж с тобой-то я поквитаюсь!
Приволакивая ушибленную в драке ногу, он подобрался к клинку и крепко ухватил его за рукоять.
Старик молча обернулся. Он стоял на дорожке, ведущей к гнездовине, не пытаясь убежать и не отводя взгляда от глаз противника.
На мгновение Тористин смутился. Но только на мгновение. В следующую секунду рука его поднялась, клинок, сверкнув, описал широкую дугу и…
- Остановитесь!
Зычный голос прогремел над Гнездовищем, заставив дерущихся орелей замереть и расцепиться.
Сверкая парадными одеждами, в которых собирался появиться перед Большим Сбором, Донахтир плавно слетел к подножию скалы и замер, пораженный открывшимся зрелищем. А над его головой, затмив собой пол неба, кружили с гневными лицами бесчисленные орели всех Шести Городов.
- Что же ты наделал, Тористин! – прошептал Великий Иглон, подходя ближе и обводя расстроенным взглядом руины гнездовин, сломанные деревья, ограды и своих подданных, истрепанных в драке.
Тяжело дыша они переминались с ноги на ногу, бросая друг на друга ненавидящие взгляды, но не решаясь поднять глаза на Правителя.
- Что тут произошло? Где все жители?
- Все ушли, Донахтир, - отозвался со своего места Старик.
- Ушли?…
Донахтир рассеянно повернулся к Старику.
- Значит, с ними ничего не случилось? Хорошо. Я опасался, что произойдет самое худшее…
Он устало провел рукой по лбу, покрывшемуся испариной, но тут Тористин, все еще сжимающий в руке клинок, издал ужасающий вопль и, запрокинув голову, прокричал кружащим наверху орелям:
- Вы слышали это, жители Сверкающей Вершины?! Слышали, что самое страшное для вашего Правителя?! Не смерть сородичей! Нет, зачем! Вас ведь так много! Одним, двумя меньше – какая разница! Страшно, если Тористин и его товарищи накажут ничтожных бескрылых за убийство! За убийство ваших же родных! Страшно, если пострадает это проклятое поселение, которое я ненавижу, ненавижу, ненавижу!!!…
В исступлении Тористин взмахивал рукой в такт своим словам, совершенно забыв, что клинок в ней все еще зажат, и остановился только тогда, когда заметил, что Великий Иглон оседает перед ним на землю. Рука Правителя, которой он едва успел прикрыться, была иссечена в нескольких местах до кости, а парадные одежды забрызганы кровью.
Тористин от ужаса онемел.
Бешенный звон, начавшийся в его голове после слов Великого Иглона, сменился оглушительной тишиной. Поэтому он скорее почувствовал, чем услышал, как сверху на него обрушивается лавина орелей.
Кто-то вырвал клинок, кто-то ударил, кто-то отшвырнул в сторону…
Тористин не помнил, сколько прошло времени, сколько рук его пнуло, сколько гневных слов было ему послано. Просто, в какой-то момент, он обнаружил себя сидящим под оградой Стариковой гнездовины, сжавшимся в комок и безудержно плачущим.
Как же это могло произойти?! Неужели он сам стал убийцей?!
Тщетно всматривался Тористин в крылатые спины своих сородичей, клубящихся вокруг Донахтира, пытаясь уловить хоть намек на состояние Великого Иглона – жив он, или нет! Но еще больше ему хотелось, чтобы кто-нибудь обернулся и убил бы его тоже! Пусть даже не сам! Пусть, не марая рук, оттащил бы его к Обрыву и сбросил вниз! Уж Тористин не стал бы расправлять крылья, чтобы спастись. Жизнь была для него теперь горшим наказанием!
Но и эти мечты оказались напрасными. О Тористине все забыли.
Еще недавно переполненный гневом и сознанием собственной правоты, теперь он ощущал себя раздавленным и жалким. Горячие слезы раскаяния жгли ему щеки, и Тористин зажмурился, чтобы хоть немного перекрыть их бессмысленный поток – сделанного все равно уже не исправить. Открыл он их только когда услышал, как вновь захлопали крылья его сородичей. Что-то неуловимо изменилось, и все они стремительно покидали Гнездовище. В первую минуту Тористин подумал, что это уносят Великого Иглона. Но нет, Донахтир по-прежнему лежал на опустевшей улице, только теперь его переложили на листья, собранные с кровель разрушенных гнездовин. Вокруг Правителя хлопотало с десяток ольтов, да Иглоны Восточного и Нижнего Городов собственными руками мастерили неподалеку сеть для переноски. Веревки им подносили из гнездовины Старика снующие туда-сюда орели. Кроме них и Тористина в поселении никого больше не осталось.
С трудом пересилив дрожь и какую-то трусливую слабость Тористин поднялся и медленно подошел к Великому Иглону.
О счастье! Глаза Правителя были открыты, а сам он дышал, хотя и с трудом, но зато не было на его лице той кошмарной бледности, которой покрылось лицо Лоренхольда тогда, когда его…
- Отойди!
Фартультих – Иглон Нижнего Города подскочил навстречу Тористину и сурово сдвинул брови. Но Донахтир слабым движением здоровой руки остановил брата.
- Не надо, - прошептал он, - посмотри на его лицо… Он и так уже наказан…
- Наказан, наказан!… Будь он на твоем месте, брат, он бы велел отомстить! – сердито проворчал Фартультих, отворачиваясь и возвращаясь к своему занятию.
Тористин упал на колени
- Прости меня, Великий Иглон! – глухо промолвил он. – Прости и назначь любое наказание. Я все приму безропотно.
- Назначу, - еле слышно донеслось в ответ.
Донахтир прикрыл глаза и тяжело глотнул воздух. Видимо ольты, не привыкшие врачевать подобные раны, причинили ему боль.
- Останешься здесь, Тористин, - переводя дух, с запинкой прошептал Правитель. – Когда ТАМ все уляжется… сюда пришлют тех, кто был с тобой… Вы восстановите все.., все, что разрушили…
Тористин послушно кивнул и замер с опущенной головой, ожидая, что Великий Иглон еще что-нибудь скажет, но Правитель безмолвствовал.
- Что с ним? – переполошился Тористин, увидев, как забегали ольты.
- Обморок, обморок, - прикрикнул на него один из них, оттесняя в сторону. – Отойди отсюда, не мешай! Все, что мог, ты уже сделал!
Тористин отступил и чуть не столкнулся со Стариком, спешившим из своей гнездовины с каким-то сосудом. Ольты подхватили этот сосуд и снова захлопотали над Правителем, а Иглоны – о чудо! – при виде Старика подскочили и низко поклонились!
Старик на их поклоны лишь сердито отмахнулся, а ольтам пробормотал, чтобы скорее уносили Донахтира домой.
- Здесь ему от одного беспокойства станет хуже.
Потом взглянул на Тористина и почти приказал:
- Шел бы лучше помогал своим Правителям, чем под ногами путаться.
И снова поспешил в гнездовину.
Озадаченный всем увиденным Тористин покорно пошел к Фартультиху с Форфаном. Те молча бросили ему пару веревок, которые орель тут же принялся усердно подвязывать к сети. Потом, когда все было готово, он помог переложить на неё Донахтира, так и не пришедшего в себя, а потом еще долго смотрел вослед улетевшим. И только, когда превратившись в крохотные точки, орели скрылись в бесконечной выси, Тористин опустился на пыльную улицу и снова заплакал.
- Не плачь.
Бесшумно подошедший Старик с кряхтением присел рядом.
- Не плачь, слышишь! Что сделано, то сделано. Надеюсь, теперь-то ты понимаешь, что такое случайность? Но хочу тебе сказать, что на пустом месте она не вырастает. И, самое главное, ни правых, ни виноватых тут не найдешь. Иной раз думаешь – за что? Я же невинная жертва! Жил себе жил, дурного не замышлял, а со мной такое приключилось! А потом начнешь рассматривать повнимательнее весь путь, что привел тебя к беде, и видишь – нет, не случайность это! Сам себе все приготовил, сам свои же ошибки и расхлебываешь. И так горько делается, так обидно!… А уж если понимаешь, что рвался к беде с упрямством, никого не слушая и все круша на пути, то тут уж и вообще жить не хочется…
- Правда, Старик, правда, - закивал Тористин. – Я кругом виноват!… Честь, достоинство… В голове все словно наизнанку вывернулось… Забыл в чем их истинный смысл. Но ты.., ты прости меня за то, что я тут… тогда…
- Ладно, не казнись. - Старик тяжело вздохнул. - Я ведь тоже ошибок немало наделал. То медлил, то слишком торопился… Эх, знать бы, что все так обернется! Но, теперь уж ничего не поделаешь. Нам с тобой, молодой человек, слетать бы, вернуть всех наших. Может и прав ты был – не успели они еще далеко уйти.
- Конечно!
Тористин подскочил на ноги.
- Конечно летим! Мне… я.., короче, дай мне что-нибудь сделать, иначе с ума сойду! Столько всего навалилось! Словно пол жизни прошло! Хорошо хоть что Правитель жив, не то одна мне дорога – со скалы, вниз головой и крыльев не раскрывать!
- Это ты всегда успеешь.
Старик тоже поднялся.
- А у меня вот что-то крылья сами собой не раскрываются. Устал я. Все силы ушли.
Он невесело усмехнулся.
- Вот теперь бы ты меня легко сбил…
Тористин залился краской и опустил голову.
- Ладно, ладно! - Старик без улыбки потрепал его по плечу. – Больше не стану тебе пенять. Прав Донахтир – ты и так уже наказан. Никто не упрекнет тебя сильнее и справедливее, чем ты сам, искренне раскаявшись. А уж мне и подавно не пристало тебя казнить. Вдруг завтра окажется, что я виноватее тебя.
- Ты?!
Тористин поднял на Старика изумленные глаза, но потом горестно покачал головой.
- Нет, виновнее меня быть невозможно. Никогда еще орель не поднимал руку на своего сородича. А я поднял. Меня бы нужно было изгнать, как Генульфа…
Он осекся и опасливо взглянул на Старика. Но тот задумчиво смотрел куда-то сквозь него и, кажется, не слышал обидного намека на своего предка.
- Кто ты, Старик? – неожиданно спросил Тористин, подчиняясь какому-то странному, пугающему его самого порыву. – Кто ты на самом деле? Ведь ясно, что не простой поселянин. Я же видел, как наши Иглоны тебе кланялись. Так они кланяются только Верховному Правителю. А тебе почему?
Старик, не меняя задумчивого взгляда, досадливо повел плечом.
- Торопятся ваши Иглоны, вот что. Неизвестно еще, как это все сложится, а они уже головы склоняют…
Тут он словно очнулся и сердито посмотрел на Тористина.
- А тебе, прежде времени, вообще знать ничего не нужно! Не о том теперь надо переживать, а о том, чтобы ТАМ все обошлось!
- ТАМ? – удивился Тористин. – Где ТАМ?
Старик недоуменно уставился на него, но потом видно сообразил, что в своем тогдашнем состоянии Тористин мог ничего и не услышать, и коротко объяснил:
- В Верхнем Городе взорвался Главный вулкан.
Ч А С Т Ь В Т О Р А Я
Нафин приходил в себя мучительно и тяжело.
Безразличное небытие, в которое он поначалу провалился, быстро заполнилось, вдруг, каким-то ослепительным сиянием. В нем едва слышимые голоса полу шептали, полу пели о жизни и смерти, уравнивая их между собой, и баюкали, успокаивали Нафина, зовя его раствориться вместе с ними в этом сиянии.
А потом, вдруг, рывок, холод, спазмы… Волшебный свет заметался, задергался и, вместе со вскрикнувшими голосами, собрался мгновенно в одну ослепительную точку и исчез.
Холодный, неуютный мрак, наступивший после, принес боль и тоже неожиданно о чем-то заговорил, но голоса эти были грубее и разговаривали непонятно. Да и сам Нафин, вместо блаженного покоя, ощущал себя так, словно торопливо взлетает куда-то. Еще и еще, выше и выше, к этим грубым голосам, чтобы разобрать, наконец, о чем они говорят…
- Ну, все, кажется, очнулся!…
Ворчливый голос Табхаира пробился сквозь мрак, в котором тут же заплясали разноцветные искры. Они сложились в спираль и закружились так быстро, что Нафина замутило и немедленно вырвало соленой водой.
- Очень хорошо, - разобрал он после того, как содрогнувшись несколько раз, его желудок выбросил из себя все лишнее. – А то моя вера в его счастливую Судьбу едва не померкла.
Нафин застонал и приоткрыл глаза. Сквозь слипшиеся мокрые волосы он увидел участливые глаза Одинга, заглядывавшего ему в лицо.
- Где я? – еле слышно спросил Нафин.
- Уже в безопасности!
Одинг поправил что-то мягкое у юноши в изголовье, осторожно положил его, совсем завалившегося на бок, поудобнее и заботливо убрал со лба мокрые пряди.
- Хорошо, что Табхаир полетел за тобой почти сразу же, – радостно затараторил он. – Но, все равно, пока спустился, пока вытащил тебя из этой воронки!… А я, знаешь ли, как почувствовал!… Вижу вас долго нет и сам полетел. И хорошо! Табхаир тебя еле тащил! Крылья его намокли, а до нас было не докричаться – гроза, ветер, волны шумят… Но теперь, хвала Высшим асам, все хорошо!…
Нафин с трудом перевел взгляд и увидел Табхаира. Тот стоял возле Одинга, сердито глядя на Нафина, и держал в оттопыренной руке Пояс Силы, с краев которого крупными каплями стекала вода.
- Сейчас, конечно, не время, - сказал он, проследив взгляд юноши, - но вот за это.., - и потряс Поясом, - за это тебя следовало бы хорошенько вздуть! Ведь говорили же, что нельзя это надевать!
- Ну, ладно тебе, Табхаир, перестань, - поморщился Одинг, и по его тону стало ясно, что по этому поводу братья уже препирались. – Видишь же, все в порядке. Нафин жив и приходит в себя…
- Жив-то он жив, - перебил Табхаир. – но вот в себя ли приходит! Посмотри, глаза какие безумные! Да и молчит все время…
- А ты чего хотел?! – вспылил Одинг. – Чтобы бедный мальчик после такого удара, да еще едва очнувшись, болтал бы без умолку! Сам-то когда прилетел тоже был не из болтливых!… Ничего, - бывший конунг сменил тон и ласково погладил Нафина по плечу, - вот отлежится, отоспится, сил поднакопит и будет, как новенький… У тебя ничего не болит, Нафинушка? – спросил он обеспокоено.
- Нет, - прошелестел Нафин.
- Ну, вот и славно! Вот и хорошо! – обрадовался Одинг. – Мы тут втроем твой ушиб подлечили, так что лучше поспи – во сне все болячки заживают скорее.
Он снова принялся что-то поправлять в изголовье, а Нафин, с облегчением, закрыл глаза. И, уже проваливаясь в сон, вдруг отчетливо все вспомнил. Корабль, шторм, крушение, Пояс Силы… Вспомнил, как вытащил из воды потерявшего сознание Углета и тонущего Хаму, как донес их до скалы и поспешил обратно, чтобы поискать еще выживших, но тут его что-то ударило…
Это «что-то» во сне превратилось в обломок огромной скалы. Только теперь Нафину удалось увернуться, и обломок, грохоча, полетел в пропасть, а на его месте образовалась глубокая пещера, из глубины которой смотрело хохочущее существо с оскаленной пастью. Оно протянуло к Нафину длинные хищные руки, но схватило не его, а Табхаира, Одинга и Углета и затащило их внутрь. Почти тут же возле пещеры появилась Метафта. Грустная, как никогда, она смотрела на сына и, кажется, плакала. Нафину хотелось кинуться к ней, предупредить, защитить, но дорога под его ногами стала рушиться и рушилась до тех пор, пока юноше некуда стало отступать, а пещера с Метафтой, стоявшей у входа не исчезла из вида. Тогда он взлетел, ощущая страшную усталость, и проснулся.
Солнце уже поднялось над слегка притихшим морем. Хмурясь, оно словно подгоняло клочковатые тучки – последние из свиты, убравшейся наконец грозовой ночи, освобождая себе место на начавшем наливаться приветливой голубизной небосклоне.
Нафин, не двигаясь, смотрел ввысь и думал, что и в нем самом происходит нечто подобное. Боль и прочие неприятные ощущения почти не напоминали о себе, только желудок продолжал возмущенно урчать. Однако, разобравшись в ощущениях повнимательнее, Нафин с изумлением сообразил, что это от голода! Ну, надо же, кто бы мог подумать! Еще недавно, содрогаясь всем телом и изрыгая из себя воду, он считал, что никогда уже не сможет ничего съесть, а теперь готов съесть что угодно!…
Недавно… А, кстати, сколько же он проспал? И где все остальные?
Нафин приподнялся на локте, потом сел и, только когда убедился, что голова больше не кружится, и все его тело тоже в полном порядке, встал на ноги.
Оказалось, что он лежал на узкой площадке, обрамленной с двух сторон высокими стенами утеса, о который разбился корабль. Со стороны моря площадка эта была достаточно широкой, но в противоположной стороне сильно сужалась, протискиваясь между сдвинувшимися скалами так тесно, что в первую минуту Нафину почудилось, будто он находится в каком-то гроте без верхнего свода, и находится он тут совершенно один!
К счастью, не успев даже толком испугаться, юноша услышал отдаленные голоса и, идя на них, быстро отыскал проход. С большим трудом, растопырив крылья, он протиснулся в узкую щель и там замер пораженный! Перед ним расстилалось просторное огромное плато с зеленой травой и деревьями. С востока оно резко обрывалось к морю, но южный и западный края терялись в невысоком, зато, кажется, густом лесочке, образованном этими деревьями.
Под одним из них Нафин и увидел своих старцев, хлопотавших вокруг каких-то узлов, тюков и бочонков, а чуть поодаль, к стволу другого дерева, испуганно жались двое людей.
- А вот и Нафин проснулся! – воскликнул Одинг, увидев юношу. – Иди к нам, чего ты там стоишь? Или тебе тяжело? Голова кружится?
- Нет, - Нафин подошел ближе. – А, что это такое вы делаете?
Он осмотрел разложенные на траве короба, сосуды, мокрые вещи и вопросительно взглянул на старцев.
- Это то, что удалось выловить, - вздохнул Одинг. – К сожалению, многое испорчено, но есть кое-что ценное, что уцелело. Вот огниво, например. Его только подсушить осталось… Или те сосуды с элем и пресной водой. Они хранились в ящике и, каким-то чудом, прямо с ним, попали на отломившуюся часть палубы, на которой плавали, как на плоту, пока не застряли между камнями. Потому их и не затянуло в ту страшную воронку. Да и наши вещи, по счастью, отшвырнуло достаточно далеко – мы их еле нашли… Зато вот этот сундук сам долетел до берега, за что ему большое спасибо – там нашлось немного сухих вещей.
Одинг засмеялся, и Углет, сидевший возле этого самого сундука, видимо догадавшись о чем говорит брат, тоже улыбнулся и закивал головой, то ли приветствуя Нафина, то ли подтверждая слова Одинга.
- А они почему там сидят? – Нафин покосился на людей.
Одинг в сердцах махнул рукой.
- Пусть сидят! Увидели наши крылья, испугались и боятся до сих пор! Уж мы к ним и так, и эдак, но они только головами трясут и мычат. Даже еду брать отказываются.
- Еду? – оживился Нафин. – А у нас что, есть еда?
- Есть, отчего ж не быть. – Одинг самодовольно улыбнулся. – Мы тут на славу потрудились, вытаскивая из воды все, что можно было спасти. Вот, подожди, я тебя сейчас угощу. Но много не дам. Во-первых, тебе много сразу и нельзя, а во-вторых, неизвестно сколько времени мы будем добираться до ближайшего поселения, так что еду придется экономить.
Он порылся в отдельно стоящем коробе и протянул Нафину приличный ломоть хлеба, яблоко, сосуд с водой и немного рассыпчатого сыра, завернутого в зеленый лист.
- А где Хама? – спросил Нафин, жадно набрасываясь на еду и отгрызая огромные куски то от хлеба, то от яблока. – Я же, кажется, доставал его из воды.
- Он сначала нам тут помогал, а незадолго до твоего появления пошел разведать, что там дальше, - ответил Одинг. – Неизвестно, что это за берег такой, и кто в этих местах управляет, а кавестиор, судя по всему, пройдоха знатный и осторожный. Если есть что-нибудь в округе – все разнюхает. Вот Табхаир его и отправил.
Нафин с сожалением отправил в рот последние крошки сыра и только тут сообразил, что старец до сих пор не сказал ему ни слова. Более того, держался в отдалении, поглядывая искоса, с опаской. «Что это с ним? – удивился юноша. – Боится он меня, что ли?». Но тут же догадался: «Ах, да! Пояс Силы! Я же надевал его, и Табхаир теперь опасается, что со мной что-то не так!».
Нафин прислушался к себе, однако, ничего особенного не ощутил. Все было, как обычно, только чувствовал он себя бодрее, чем ожидал. Но, разве это плохо? Скорее, он бы сказал, что перемены произошли с самим Табхаиром. Никогда еще не видел Нафин, чтобы бывший бог выглядел так жалко. Как будто какие-то гигантские руки выкручивали старца, отжимая из него воду, да так и оставили – совершенно измятого.
Впрочем, одежды Одинга и Углета выглядели не лучше, и юноша быстро сообразил, что они, видимо, снимали и сушили свое платье, которое, подпортившись от морской воды и неумелой просушки, стало походить на лохмотья.
Сам же Нафин, к удивлению, был одет во все сухое, но незнакомое. Скорее всего, это и было то немногое, что нашлось в сундуке. Старцы заботливо переодели юношу, а сами, наверняка, дрожали от холода, дожидаясь пока высохнут их одежды… Нафин был несказанно тронут… Но, если они успели высушиться, да еще навылавливать столько всяких вещей, то сколько же времени прошло?! Корабль разбился ночью, перед самым рассветом. Сейчас утро…
- Сколько же я спал? – спросил Нафин, обращаясь к Табхаиру.
- Больше суток, - коротко бросил тот.
- Да, Нафин, спал ты долго, - подтвердил Одинг. – Мы вчера весь день бегали по очереди, смотрели – не умер ли. Всё опасались, что простынешь. Хоть и переодели в сухое, но там все же камни, ветер… Пробовали разбудить, чтобы сюда перебрался, но, куда там!… Ты вообще ни на что не реагировал. А проход, сам видел, такой узкий, что мы бы тебя сквозь него не протащили. Потому и оставили там, где лежал, а сами сюда перебрались – подсушиться и погреться. Здесь сырость не так ощущается. И твою одежду просушили тоже. Вон она – на камнях у прохода. Хочешь, можешь переодеться в свое.
Нафин рассеянно взглянул на мятый ком и отрицательно покачал головой.
Он был смущен. Проспать так долго! Неудивительно, что Табхаир на него косо смотрит. Больше суток все здесь из сил выбивались, а он отлеживался! И, горя желанием сделать хоть что-то полезное, юноша предложил свою помощь Углету, сортирующему вещи из тюков на пригодные и непригодные.
- Да здесь уже почти ничего не осталось, - по-иссорийски ответил тот. – С этим я и сам справлюсь.
Потом он бросил осторожный взгляд на насупившегося Табхаира и добавил, как можно тише:
- Лучше пойди, поговори с ним. У брата большие подозрения на твой счет. Видел бы ты, что с ним сделалось, когда на тебе обнаружился Пояс Силы. С тех пор все время твердит нам, что к тебе необходимо будет присмотреться и, что этот Пояс нельзя надеть безнаказанно. Одинг пытался возражать, но разве Табхаира переспоришь! Они совершенно разругались из-за этого и окончательно перепугали людей, а я, хоть и пытался, ничего не смог сделать.
Нафин пожал плечами.
- Чушь какая-то! Я никаких перемен в себе не ощущаю. Вот только проспал дольше, чем когда-либо, а в остальном все, как обычно.
- И все же лучше будет, если ты с ним об этом поговоришь.
Юноша тяжело вздохнул и неохотно побрел к Табхаиру.
Старец делал вид, что не замечает его, но, когда Нафин приблизился, покосился испуганно и попятился.
- Нет, Табхаир, я так больше не могу! – в сердцах воскликнул юноша. – Что случилось?! Ты смотришь на меня, как жена Вигвина в Тангоре смотрела на собаку, которую смертельно боялась. Я что, окривел, оброс шерстью, или у меня выросли клыки, как у Фрегунда?! Ну, одел я Пояс Силы, и что с того? Ничего же не случилось! Вы все выбежали наружу, а я всего лишь хотел вытащить наши вещи. Пояс сам выпал мне в руки! Я даже подумать ни о чем не успел – просто нацепил его и выкинул наш узел…
- Странно, что он не улетел обратно в Шурупак, а то, что ни о чем не думал, как раз обычное дело! – прошипел сквозь зубы Табхаир. – Ты хоть немного представляешь себе всю мощь этой реликвии?! Полагаю, что нет, иначе ты бы к ней и пальцем не прикоснулся! Так вот я тебе расскажу! Древний абхаинский военачальник, как и ты нацепивший Пояс в минуту опасности, тоже не оброс шерстью. Просто, разгромив врагов, он развернул войско на мирную соседнюю страну, бессмысленно круша и сжигая все на своем пути. Тогдашней валиде пришлось посылать целый отряд своих телохранителей, которым с большим трудом удалось связать «победителя» и снять с него Пояс. И тогда крепкий сорокалетний мужчина в считанные дни состарился и высох, как гнилой плод! Говорят, что, умирая, он буквально рассыпался в прах. Другим. Надевшим Пояс Силы, оказался обычный воришка, каким-то чудом забравшийся в сокровищницу валид. О-о, он вдоволь насобирал и золотых монет, и украшений, а потом… Уж и не знаю, как это получилось, но все это золото, словно чешуя, облепило его тело и стало врастать в кожу. Его нашли по жутким крикам. Когда прибежавшая стража принялась снимать Пояс, воришка еще дышал, но был таким тяжелым, словно золото заполнило его и изнутри. Однако, едва Пояс был снят, все монеты и украшения с него осыпались на пол, а израненное ими тело обмякло на руках стражников, подобно тряпичному свертку! Даже подбородок и губы провалились, и единственное, что еще оставалось твердым – это верхняя часть головы. Как будто бы реликвия нарочно оставляла разум напоследок, чтобы казнимый ею человек до последней минуты осознавал, какую ошибку допустил!
- Но я же цел! – отчаянно крикнул Нафин. – Кости мои целы и кожа не повреждена! Но, даже если бы и были какие-то повреждения, то были бы они у меня! Тебе-то чего бояться?!
- А того, – рассердился Табхаир, - что, если б ты меня не перебивал, то услышал бы еще одну историю! Помнишь Скримюра? Так вот его предок, тот самый, что желал оживить дочь, похороненную в кургане Китиона, тоже надевал Пояс, но добился совсем не того, чего желал! То, что роа-радорги напали тогда на Абхию могло быть, конечно, результатом его тайных желаний, но могло быть и простым совпадением. Сам же Правитель Северных земель попросту помешался. Знаешь, где и как он умер? На кургане Китиона, который пытался раскопать своим мечом, считая, что его дочь ожила и не может сама выбраться! Всех же, кто пытался его урезонить, он попросту рубил этим самым мечом, пока его самого не хватил удар, и бедный Правитель не испустил дух на злосчастном кургане. Вот и думай теперь, чего нам бояться! Мало ли какое безумие поразит тебя!
- А что, разве не бывало такого, чтобы Пояс Силы надевали, и ничего не случалось? – угрюмо спросил Нафин.
- Нет, - отрезал Табхаир. – Не было, и быть не может! Таких чистых душ не бывает!
- Откуда тебе знать, - насупился Нафин. – Может, мою душу Пояс счел достаточно чистой.
- Увы, - развел руками старец. – И рад бы так думать, но не получается. Факты говорят об ином. Богиня Сохмат наложила на Пояс такое заклятие, которое дает силу только абсолютно чистой, лишенной корысти и злобы душе. И сила эта не физическая, а жизненная. Иначе говоря – бессмертие. При этом физической силы у человека не прибавляется. В противном случае надевший Пояс получает небывалую мощь, исполняются его самые тайные и дерзкие мечты, но лишь на короткое время. А потом Пояс его казнит, и казнит, как ты слышал, очень жестоко!
Табхаир перевел дух.
- А теперь вспомни, Нафин, как сам ты смог в одиночку отшвырнуть все наши вещи, да еще с привязанными бочонками, так далеко от корабля, что мы их еле нашли. А потом, играючи, вытащить из воды совершенно промокших Углета с Хамой и дотащить их до скалы. Мы тоже вытаскивали людей и знаем, насколько это тяжело. Если бы не Одинг я бы и с тобой нипочем не справился. Разве это не доказывает, что Пояс наделил тебя физической силой?
Продолжение:http://proza.ru/2010/02/10/1492