Однако, с умыслом приходил тот незнакомец, или без умысла, а того, что случилось он явно не хотел. Неосмотрительно назвав меня Вироссой, этот Храмовник, словно змея, сам себя укусил. Он никак не ожидал, что родители оставят мне это обидное имя. Но они оставили. Оставили потому, что любой Знающий, давший имя ребенку, оказывается связанным с ним тайными, но очень крепкими нитями. Теперь, при всем желании, он не мог причинить мне какого-нибудь ощутимого вреда, не навредив частично и себе.
Я не стану вас утомлять долгим перечнем всех тех несчастий, которые закрутились вокруг меня. Но они же, возникая, чудесным образом создавали и пути спасения от самих себя. И всякий раз я возносила хвалу родителям, не побоявшимся назвать меня обидным прозвищем, брошенным незнакомцем.
Так прошли годы до моего совершеннолетия. Способности Знающей, которыми я обладала, были не самыми выдающимися. Зато ветрености и влюбчивости хватало с избытком. Родителям, да и многим другим магголинам, это не очень нравилось. Они считали, что для выполнения предсказанной миссии следует стать хоть немного серьезнее и развить своё Знание. Потому меня и отправили к нашим родственникам в Анхкоре.
Часть пути нужно было проделать на корабле, однако, до места я так и не доплыла.
Су-Сума вздохнула и бросила быстрый взгляд на мужа. Но лицо Бат-Кана оставалось непроницаемым. Он только коротко кивнул, призывая жену не смущаться и продолжать.
- Да, корабль не доплыл, - снова заговорила Су-Сума. – Его захватил Моргот – пират, известный всему побережью. Я не так много о нем прежде слышала, чтобы в полной мере разделить ужас матросов, мечущихся по палубе с криками, что этот убийца в живых никого никогда не оставляет. Но когда абордажные крючья накрепко зацепили нас и подтянули к огромному черному кораблю, мысленно простилась со всеми родными и друзьями.
Однако на нашу палубу с пиратского корабля спрыгнуло совсем не чудовище…
Постарайтесь меня понять – я была очень молода, страшно влюбчива и.., и я все же была человеком. Знающая, не Знающая – неважно. Я достаточно долго общалась с обычными людьми, чтобы понимать – они давно уже не те «дикари», которыми были раньше. Пусть их жизнь подчиняется иным законам чем наша, но в остальном различий между нами не так уж и много. А Любовь вообще никакой разницы не видит. Она не спрашивает, когда и как вмешиваться в нашу жизнь. Просто становится между двумя людьми, и они начинают видеть все иначе, чем видели раньше.
Вот и я тогда вместо пирата увидела поразившего мое воображение красавца! Он держался так, словно повелевал целым миром, но, увидев меня, упал на колени, никого не стыдясь. В глазах его горело восхищение, преклонение и… любовь! Такая любовь, какой до того момента я не видела ни в чьих глазах!.. Позже Моргот говорил, что принял меня за саму Сохмат, но я, проникая в глубины его мыслей, видела, что это всего лишь слова, чтобы оправдать свою слабость перед внезапно вспыхнувшей любовью…
Моргот тогда отпустил всех, захваченных на нашем корабле, и, запинаясь от волнения, предложил свободу и мне. Но я отказалась.
Я тоже полюбила его, несмотря ни на что. И нити, связывающие меня с Храмовником, натянулись до предела. Ведь попасть в плен к пиратам означало в то время верную смерть! Но я снова избежала беды. Более того, оказалась под защитой человека, отгородившего меня ото всего мира. И глупенькой девушке всерьез показалось, что теперь она стала недосягаемой.
Конечно, подобный союз – я имею в виду наш брак с Морготом – не мог не вызвать недоумения и удивления магголинов. Очень часто, стоя вечером на палубе, улавливала я в воздухе обращенные ко мне вопросы и упреки. Но, когда пришло время появиться на свет моему ребенку, всё словно затаилось. Все ждали. И, когда родился мальчик, казалось, сам воздух вокруг корабля Моргота засветился – так велико было ликование Знающих.
Даже Храмовники дрогнули. Они ведь много веков жили среди людей, и сменяющиеся поколения постепенно утрачивали свою непримиримость. Оставалось совсем немного таких, кто, как и встарь, считал, что Изначальной Жизни достойны далеко не все. И достичь её нужно только уничтожив всех Незнающих. А первым среди этих непримиримых, несомненно, был тот, с кем я оставалась связанной именем.
Поначалу его ненависть ко мне и сыну чувствовалась очень остро. Но в один прекрасный день эти ощущения разом пропали. Храмовник оставил меня в покое. И самонадеянная юная женщина, которой я тогда была, решила, что это от бессилия.
Ах, как же я ошибалась!
Бат-Кан прав – коварство всегда найдет, где ударить больнее. Храмовник просто перенес свое влияние на тех, кто меня окружал. А я, занятая заботами сначала об одном ребенке, потом о другом, не сразу это заметила, хотя, первым, кто ему поддался, был Моргот, находившийся ближе всех..
Он поддался легко и быстро, потому что воздействовал Храмовник через любовь, которую Моргот ко мне испытывал. Довел её до абсурда, замешав на страхах потерять меня или сына. А, когда родилась Ярами, Моргот совершенно переродился. Разросшиеся до безумия страхи сделали его жалким и безвольным. Пират, когда-то наводивший ужас на все побережье, теперь шагу не мог ступить без моего одобрения или совета. А если я по какой-нибудь причине ничего не могла ему сказать, Моргот замирал в нерешительности и не делал ничего.
Не думайте, что мне это нравилось. Я любила мужа. И, радуясь, что сердце его смягчается, а жестокость постепенно уходит, хотела все же видеть рядом мужчину, способного, как и прежде, оградить меня от любых невзгод. Я хотела восхищаться им, гордиться им и его перерождением из кровожадного разбойника в человека, которому не чуждо благородство. Но перерождение зашло слишком далеко. Все оказалось чересчур. И моя главная защита и опора была сломлена.
Однако, худшее ждало впереди…
Кресс наверняка рассказывал вам о себе. Он очень любил историю предков по линии отца. Но не считайте, будто мой сын всегда был таким, каким предстает из собственных рассказов, а Моргот из короля пиратов сразу превратился в безвольную тряпку. Нет. Был один короткий период, сразу после рождения Кресса, когда казалось, что все будет только хорошо! Тогда, в честь рождения сына, Моргот дал клятву, что оставит пиратское ремесло, и вместе со всем своим флотом уйдет в Дальние моря, чтобы там, где про них никто не слышал, создать свою империю и начать новую жизнь без грабежей и разбоев. Я горячо его поддерживала и, странное дело, никто из пиратов против этой идеи не возражал. Мой муж строил грандиозные планы по устройству собственного государства, а я предавалась мечтам о том, каким чистым и светлым вырастет наш сын, и как замечательно мы заживем, когда вернется Изначальная Жизнь!
Увы! Сейчас собственная слепота жжет меня стыдом, словно раскаленным углем.
Моргот стремительно терял волю, а его правая рука – старший кормщик – так же стремительно набирал авторитет среди пиратов.
Я тогда собиралась подарить миру Ярами и, занятая подготовкой к родам, пропустила тот момент, когда в глазах и речах кормщика преданность сменилась угодливостью, а прямота – хитростью. А тут еще какая-то странная болезнь поразила меня прямо накануне родов, и кормщик, изображая участие, посоветовал Морготу отправить нашего сына под его присмотром на Шад-Хамос, чтобы мальчик не видел страданий матери.
До того дня я запрещала возить ребенка к этому пиратскому притону, но Моргот, потерявший голову от беспокойства, обо всех запретах забыл. Скорей всего, он даже не понял, что ему предлагают, и просто кивнул в знак согласия.
Что именно произошло на Шад-Хамосе удалось узнать совсем недавно, но я всегда подозревала, что там случилось нечто подобное.
Кормщик отвел моего сына в темный дом на самой окраине, где в запущенной грязной комнате, за богато накрытым столом, сидел незнакомый человек. Он учтиво приветствовал гостей и предложил им отведать любое кушанье. Но Кресс ни к чему не притронулся. Стол был завален дичью, а мой сын никогда не ел мяса убитых животных. Я запрещала.
Тогда незнакомец подозвал мальчика к себе и посмотрел ему в глаза.
Я знаю, как это происходит. Знаю, как легко забраться в мысли ребенка и внушить ему все, что угодно. И страх пополз в душу Кресса. Он представил, что я умираю при родах; что отец захвачен и гибнет от руки палача; что сам он медленно и мучительно умирает смертью бесприютной сироты – от холода и голода. И голод, только что представленный несуществующий голод, вдруг стал казаться ему реальным. Кресс чувствовал, что если сейчас же что-нибудь не съест, то упадет в обморок от слабости. А тут еще и кормщик, которому сын привык доверять, как отцу, нашептывал, что ничего страшного не будет, если они съедят немного дичи. Что это очень вкусно, и мама не станет ругать и корить. Будь она здесь, она бы тоже позволила, видя, как страдает её дитя…
И Кресс уступил. Он набросился на еду, словно не ел несколько дней. А, когда насытился, решил, что это действительно вкусно. И тут же в душе мальчика поднялась дикая обида на родителей, лишающих его такого лакомства.
А тут еще в руках незнакомца появился дивной красоты кинжал. Он вертел им перед пламенем свечи, чтобы камни играли, как можно ярче, и Кресс заворожено протянул руки, совершенно забыв об отвращении к оружию, которое я ему внушала. «Ты неумело его берешь, - сказал незнакомец, когда кинжал оказался в руках моего сына. – Удивляюсь, куда смотрит твой отец. Вокруг столько опасностей, а он даже не учит тебя владеть оружием, чтобы защищаться». Кресс был смущен и почувствовал новую обиду на безвольного отца и своенравную мать, все ему запрещающую…
Су-Сума запнулась и приложила руку к груди, сдерживая задрожавший голос.
- Не могу.., - крепко зажмурив глаза, прошептала она. – До сих пор не могу говорить об этом…
- Тогда не продолжай, - сочувственно произнес Углет. – Мы все уже поняли, что произошло с твоим сыном.
Бат-Кан с благодарностью посмотрел на старца, а Су-Сума, кивнула и, справившись с волнением, заговорила дальше:
- То, что было потом, вы тоже знаете. Когда мои сын и муж полностью переродились, кормщик поднял бунт, и нас с Ярами отвезли на пустынный берег возле границы Уиссы и Анхкора. Прощание с Морготом было ужасным. Я никогда не видела его таким жалким и раздавленным, как в тот момент, когда он объявил, что мы с дочерью должны покинуть его корабль. Он плакал и дрожащими руками заталкивал мне в руки дивной красоты украшения. «На одном островке в океане, - шептал Моргот, - у меня спрятан сундук с несметными сокровищами. Я не говорил раньше.., думал, на них мы построим свою империю… Но теперь, возьми… И каждый год, в условленном месте, которое мы сейчас определим, я буду ждать тебя с новой частью этих драгоценностей… Пожалуйста, не отказывайся!».
Но я отказалась. Украшения полетели за борт, и это было последнее решительное действие, которое совершил мой муж Моргот. Затем все его мысли поглотила мечта о скорой смерти, и потому, уже сидя в лодке, я, не столько ему, сколько себе, сказала: «мы больше никогда не увидимся»…
А потом была долгая дорога в Анхкор, полная тягот и лишений. Но все равно, как бы тяжело нам с Ярами не было, а эта высадка на пустынный берег оказалась еще одним горестным спасением, которым я обязана своему имени. Ведь именно сюда, в Анхкор, плыла я когда-то… И именно здесь, на границе с Анхкором, пираты решили нас высадить.
Для Знающей, лишенной всего, чем она жила до сих пор, лучшее место трудно придумать. Там, в глухой чаще Анхкорских лесов, сохранился в неприкосновенности Дом Праотцев – один из немногих, которые не смогли разрушить «дикари».
Конечно, его тоже пытались превратить в место поклонения каким-то там богам. Но, видимо, таинство, заключенное в Доме, было столь сильным, что переродились сами Храмовники, обосновавшиеся здесь. Они и Храмовниками-то быть перестали. Просто жили среди людей и всей душой ждали прихода Последнего. Единственное, что отличало их от магголинов – это полное безразличие к бедам и нуждам обычных людей, которых они по-прежнему звали «дикарями». Смешно сказать, но именно там все бывшие Храмовники стали или Правителями, или очень знатными людьми.
Там-то меня и приняли, как родную. Беда, случившаяся с Крессом, никоим образом не сказалась на пророчестве. Я по-прежнему оставалась той, через кого миру явится Последний, и это вселяло надежду в сердца Знающих. Потому-то меня и встретили не только с сочувствием, но и с великой радостью. «Здесь, возле Пирамиды Праотцев, тебе ничто не угрожает. Даже Назвавший Тебя ничего не сможет сделать, потому что здесь ты получишь новое имя», - заверил местный Правитель и познакомил меня с Бат-Каном…
Су-Сума засиявшими глазами посмотрела на мужа.
- Это он назвал меня Су-Сумой, что означает – Звезда, мать Звезды. И он дал мне новую любовь. Любовь настоящую, порожденную не детской влюбчивостью, а зрелым опытом, когда вместо яркого блеска восхищаешься благородным свечением. Рядом с Бат-Каном я обрела новые силы, новое Знание, и, став супругами, мы были еще и верными помощниками друг другу.
Когда Ярами немного подросла, все вместе съездили в Илланд, где я повидалась с родными и еще раз услышала пророчество о себе, но теперь с небольшой поправкой – возможно, мне суждено стать не матерью Последнего, но той, кто найдет его и все подготовит для его появления.
Перстень с душой Мельника уже много лет, как был украден. Но старейшая пророчица нашего рода, которая еще жила, предрекала – недалек тот час, когда он вернется, и я должна быть готова… Что ж, прежней ветреной девочки больше не было, и с новыми силами мы с Батом взялись за дело.
Для начала посетили семью Книжника, где все подробно узнали о возможных богах, демоне и отшельнике. Собственно говоря, в первых трех никто из магголинов никогда не сомневался. С тех пор, как в Абхии и Радоргии появились крылатые младенцы, подаренные небом, а в Иссории – единственный осязаемый демон, за ними пристально следили три поколения Знающих. Вы подходили идеально! Отшельников, правда, было множество, но все они умирали один за другим, и только Саббейский жил и жил, когда даже те, кто был моложе его ушли из жизни.
Долгие годы от вас ждали хоть каких-нибудь действий или знаков, говорящих о скором приходе Последнего. Но время шло, поколения за поколениями покидали землю, а вы по-прежнему оставались на своих местах, вдали друг от друга и от Ваннааны.
Узнали мы с Батом и о том, что предполагаемый Последний ничего не должен знать о себе до тех пор, пока луч из перстня на него не укажет. Условие вроде бы странное, но вполне объяснимое. Ведь человек этот должен быть выходцем из обычных людей, из тех, кто полностью утратил Знание. И своей чистой душой он должен доказать, что люди достойны возвращения Изначальной Жизни, что дикость и жестокость можно победить в себе, даже не владея подаренным Разумом… Но, что будет, если мы все же ошибемся и примем за Последнего совсем не того? Даже самый прекрасный человек не может прозреть свою душу до самой глубины, чтобы усмотреть крошечную червоточинку, которая под воздействием обиды, зависти, или еще какого-нибудь чувства, легко разрастется в огромную язву. Представьте, что такому человеку рассказали о Последнем, вознесли до небес, как избранного, а потом подвели к перстню и… ничего! …
Думаю, теперь вы понимаете, почему мы так упорно молчали даже тогда, когда никаких сомнений уже вроде бы не оставалось?
Старцы молча кивнули.
- Так вот, - продолжала Су-Сума, - там же, в доме Книжника я узнала и о том, что трое моих приятелей по детским играм – Саазар, Илозар и Харазар – давно обосновались в Заретане и стали весьма зажиточными купцами. Мы с Батом, как раз собирались сюда, чтобы купить этот дом, и решили навестить старых приятелей, чтобы договориться с ними о помощи. Из рода Книжника остались только он, да его престарелая мать. Когда найдется перстень и потребуется перевезти Книгу Уложений в Заретан, непримиримые Храмовники наверняка попытаются этому помешать. Поэтому Книжнику потребуются надежные сопровождающие из числа обычных людей, и мои друзья для этого идеально подходили. Они так долго прожили бок о бок с магголинами, что и сами прониклись их мечтами об Изначальной Жизни. Даже ремесло купцов и все заразные веяния, ворвавшиеся в Ваннаану после смерти Сона, не смогли истребить в них светлую мечту. И они согласились.
Теперь оставалось только купить дом.
Это самая древняя постройка в Заретане, построенная одним из колен царского рода. И именно этот дом, Нафин, стоит на месте той самой кузни.
Но, чтобы чужеземец мог приобрести его, требовалось разрешение Заретанского князя. И Бат отправился с визитом во дворец. А я, по заведенному здесь порядку, пошла в покои княгини. И там, нос к носу, столкнулась с Назвавшим меня Храмовником! На его груди красовался медальон Главного Прорицателя Заретана!
Ох, как же возблагодарила я тогда родителей, оставивших мне имя Виросса!
Уже много лет не ощущала я влияния Храмовника. Но в тот момент, в первую минуту нечаянной встречи, прежняя ярость поднялась в нем с новой силой! Храмовник совсем забыл, что не может причинить мне вред без ущерба для себя. А уж о том, насколько возросли мои возможности, и понятия не имел. Он впился взглядом в мои глаза, желая поднять в душе ненавидимой им женщины все мыслимые и немыслимые страхи, и, заранее предвкушая удачу, потому что был очень силен и впервые воздействовал на меня напрямую.
Но тайная связь из-за неосмотрительно данного имени, обернула весь гнев против него самого! Чудовищная сила ужаса, посылаемого мне, заполнила душу самого Храмовника! Не случись этого, я бы до конца своих дней не смогла оправиться. Но ему, как выяснилось, потребовалось на восстановление всего несколько лет…
Храмовник тогда убежал, а мы мирно побеседовали с княгиней до самого прихода слуги, объявившего, что визит моего мужа закончился. Бат ждал в общих покоях. Он радовался полученному разрешению на покупку дома, но чувствовал, что со мной что-то случилось, и первым делом тревожно посмотрел в глаза. Не потребовалось слов, чтобы поведать ему о встрече с Храмовником. А, когда мы выходили из дворца, то увидели, что храмовые служители снуют туда сюда в большом волнении. Бат остановил одного и узнал, что беспокойство вызвало внезапное недомогание Главного Прорицателя.
«Надеюсь, он полностью лишился своего Знания», - шепнул мне тогда муж, но я чувствовала, что это не так. Видимо, кое-что из насланного на меня все же достигло цели, потому что страшная тревога за Ярами заставила потребовать немедленного отъезда. Сама не знаю отчего, но во мне вдруг появилась твердая уверенность, что Храмовник быстро восстановится и непременно захочет отомстить!
Девочка тогда гостила в Илланде у моих родных и обожала смотреть представления бродячих фокусников и актеров, которые часто наезжали в те края. Когда мы с Батом примчались, едва не загнав всех лошадей, она как раз пребывала под впечатлением от очередного увиденного представления и обмолвилась, что ничего в жизни так не хочет, как кочевать в кибитке и выступать на сцене. Бат на её слова рассмеялся, а я задумалась. Уж если Храмовник где-то и будет искать мою дочь, чтобы сорвать на ней свое зло, то только не среди бродячих актеров.
Рагор должен помнить, в каком волнении я привела к нему Ярами. Это было нелегкое решение, но почтенный старец показался мне достойным доверия… Странно только, что я, Знающая, не распознала в твоих, якобы привязанных крыльях, настоящие…
- Это оттого, что я слишком долго выдавал их за свой «костюм бога», - улыбнулся Рагор. – Боюсь, что и думать о них стал так же…
- Да, наверное, - согласилась Су-Сума. – Но, если мне Рагор просто внушал доверие, то Ярами не сводила с него восхищенного взгляда. Возможно, как все дети, она сразу увидела в нем то, что даже для меня осталось скрытым. И вопрос был решен!
Родные мои не возражали против такого решения. Что-то смутно подсказывало нам, что это правильно. Но тогда мы думали лишь о спасении Ярами, и никак не могли предположить, что Последний стоит всего в двух шагах от нас! Ведь он уже был в твоей труппе, Рагор?
- Да.
- Я так и думала!
Су-Сума в волнении забегала по залу.
- Знать бы раньше, знать бы раньше! – повторяла она. – Ведь Бат тогда приставил к труппе свих людей для охраны, и они несколько лет исправно сообщали, что все хорошо, все спокойно… А потом пришло одно тревожное известие, за ним другое… Но они пришли в самый разгар таких событий, что я не придала им должного значения!
Су-Сума остановилась, перевела дух и посмотрела на старцев.
- Я говорю о вас. О тех днях, когда, словно гром среди ясного неба, начали докатываться до нас слухи о том, что боги и демон, один за другим, покидают свои насиженные места!
Представляете, что мы чувствовали! А следом и того больше – нашелся перстень с душой Мельника! Разве могла я среди всего этого придавать значение тому, что какой-то незнакомец расстроил одного из актеров труппы, с которой путешествовала Ярами, а потом сама расстраиваться из-за того, что тот же актер заболел после инцидента в каком-то крошечном поселении. Единственное, что взволновало меня в этих сообщениях, было то, что Ярами, вместо того, чтобы мчаться, подобно всем Знающим, в Заретан, осталась ухаживать за заболевшим актером где-то на границе с Литиайей…
Впрочем, возможно я и заехала бы за ней. Все равно мы с Батом уже собрались в дорогу. Просто, вместо пути на Уиссу избрали бы более долгий путь через Литиайю. Но тут я услышала зов. И зов этот был от Кресса!
Никогда прежде, с того дня, как пираты посадили нас с Ярами в лодку, не обращался ко мне мыслями мой сын. Он словно боялся чего-то, обрывая сам себя на полуслове. А мне мысленные обращения к нему не приносили ничего, кроме горя и разочарования.
Но этот зов просто испугал. Я даже не поверила сначала, что слышу призыв Кресса – таким жалким и обессиленным он был. И шел этот зов из Уиссы. Вот и пришлось нам с Батом заезжать в Мериттею, вместо того, чтобы спешить сюда, к «расцвету» перстня. И первое, что мы услышали в столице, был слух о пленении знаменитого пирата и скорой его казни.
Странные чувства вызвало у меня это сообщение. С одной стороны, Кресс, такой, каким он стал к тому моменту, уже не был мне сыном. Это был человек, которого я совсем не знала и, честно говоря, не стремилась узнать. Но, с другой стороны, маленький мальчик, бывший когда-то моим сыном, оставался жить в сердце. И, ради этого мальчика я решила повидаться с Крессом.
Бат считал, что это лишнее, что мне его не спасти, ни от порчи, разъевшей душу, ни от грозящей казни, и был, конечно, прав. Но.., я все же осталась.
Имя мужа хорошо было известно Правителю. Оно открыло двери во дворец, где Ману-Хатт очень любезно выслушал мою историю, и с пониманием отнесся к просьбе повидаться с сыном. Он только предупредил, что поговорить мы не сможем. Но Знающей слова и не были нужны. Тем более, что, увидев Кресса, я и сама лишилась дара речи. Связанный, избитый валялся он на полу грязной камеры, но даже в таком состоянии пытался принять вид гордый и независимый. Он не боялся смерти, не раскаивался и не ждал спасения. От боли тоже уже не страдал, зато в себя не мог придти от ненависти к какому-то Хаме, к собственным людям, выдавшим его, обессиленного, Уисским властям, и от того, что оказался слабее и теперь никогда не сможет поквитаться!
Честно говоря, слушая сына, я не могла понять, зачем я здесь? Тот маленький мальчик, ради которого я пришла, жил оказывается только в моем сердце. В самом Крессе от него ничего не осталось. И человек, корчившийся передо мной на полу от ненависти, не находящей выхода, был совершенно чужим.
И вдруг, о чудо! Сквозь весь злобный хаос его мыслей я разобрала воспоминания о вас, Табхаир, Одинг и Углет. Попросила Кресса вспомнить поподробнее и узнала, что все вы собрались вместе и направляетесь в Уиссу, несомненно, затем, чтобы встретиться с отшельником.
Как же обрадовалась я в первое мгновение! Но уже следующая мысль повергла меня в отчаяние. Неужели вся моя миссия свелась к тому, чтобы дать миру злобного пирата, который перед концом своей беспутной жизни всего лишь укажет, где находятся боги, демон и отшельник! И безмерная жалость к этому поверженному человеку, бывшему когда-то моим маленьким сыном, затмила все остальные чувства. Пусть ему не суждено было стать Последним, но и тем, кем он стал, Кресс тоже не должен был быть!
Видимо, эта жалость была столь сильной и столь искренней, что позволила проникнуть в самые сокровенные мысли сына…
Су-Сума снова замолчала и задумчиво посмотрела куда-то, сквозь всех присутствующих, словно там, куда она смотрела, ей заново привиделась и грязная и камера, и безмолвно разговаривающий с ней Кресс.
- Даже не знаю, как объяснить вам словами то, что я тогда почувствовала. Мой сын пылал ненавистью ко всем, кого только ни вспоминал, но вас он не ненавидел. Он очень хотел этого и не мог… Вся ненависть улетучивалась, словно пыль, сдуваемая восхищением перед вами. Я с удивлением увидела глубоко запрятанную мысль о том, что, возможно, вы все-таки боги.... И, даже не мысль, а надежду! Как в детстве, когда весь мир кажется волшебным, и любое чудо возможно! Прежний маленький мальчик, хватаясь за ваши образы, пытался выбраться наружу, и я, не веря своему счастью, протянула ему руки!
Несколько долгих часов в Мериттейской тюрьме, слой за слоем, снимала я шелуху и грязь, облепившие моего сына. Там было все – и глупая бравада, и пустое тщеславие, и ложные представления о храбрости и чести. Мой сын как будто рождался заново, а я, обретая его, испытывала такие же муки, как при родах! Это очень болезненно – пробираться сквозь собственный мрак. И мало кто, испытав первую боль, продолжал двигаться дальше. Еще болезненнее смотреть, как мучается твое собственное дитя. Но я не давала Крессу останавливаться. Мальчик, возвращающийся ко мне, был дороже любого Последнего, как бы ужасно ни звучало это в устах магголинки!
И мы победили!
Новый Кресс больше не заботился о том, чтобы выглядеть независимо и гордо. Он по-прежнему не каялся, не просил прощения и защиты, но теперь уже по другой причине… Он стал спокойным и мудрым… Он.., он просто пожелал мне счастья и.., и сказал.., сказал, что… Нет! Не могу!..
Су-Сума выдернула из-за пояса платок и выбежала на террасу, прижимая его к глазам.
Все неловко молчали.
- Что же там все-таки произошло? – спросил немного погодя Табхаир у Бат-Кана. – Я имею в виду на корабле, после нашего бегства? Неужели Хама уговорил пиратов сдать Кресса?
- Да.
Бат-Кан оторвал от жены сочувственный взгляд и повернулся к старцам.
- Кресс, как вы понимаете, ничего не мог объяснить, когда их нашли в вашей опустевшей каюте. Поэтому этот Хама без помех рассказал свою версию. Вроде бы ночью им явилась сама Сохмат, недовольная тем, как Кресс обошелся с богами, и мановением руки отсекла ему язык. Пленников она забрала с собой, а Хаме велела остаться и донести до пиратов её волю. Дескать, если они хотят получить обратно свои сокровища и вообще остаться в живых, то должны сдать Кресса властям ближайшей страны, а самого Хаму, после того, как он укажет им, где спрятаны сокровища, отвезти туда, куда он захочет.
- Вот гад! – прошипел Одинг. – Нужно было его все же придушить!
- Боюсь, его уже придушили, - мрачно заметил Табхаир. – И это лучшее, что могло произойти с «вестником» богини, который указал пиратам пустой тайник… Но, скажи, Бат-Кан, Кресса все же казнили? Когда мы встретили Су-Суму по дороге в Сануффу, она не выглядела убитой горем.
Бат-Кан покосился на террасу, где его жена все ещё вытирала слезы платком.
- Ману-Хатт тоже Знающий. Из тех Храмовников, которые уже давно сочувствуют магголинам. Он помог. Теперь Кресс служитель в Иссотхаворе. Ухаживает за алами уисских богов и пытается возродить в себе хоть какое-то Знание.
Табхаир хмуро пожевал губами.
- Что-то мне не очень верится в его перерождение. Я этого наглого красавца, как сейчас вижу! Чтобы сделать из него смиренного служку одной, даже самой Знающей материнской любви мало. Боюсь, как бы он не соврал и не прикинулся раскаявшимся.
- Ложь залегает неглубоко. Я вижу глубже, - раздался с террасы голос Су-Сумы.
Она уже справилась с волнением и теперь стояла на пороге зала.
- Вы ведь тоже пытались мне очень убедительно солгать там, на дороге, когда я вас встретила. Но в тайных глубинах ваших мыслей ясно читались и имена, которые вы так упорно скрывали, и то, что в Заретан вас влечет важная миссия!
- Это правда, - словно извиняясь, сказал Углет. – Но мы всего лишь шли за своим братом.
- За каким братом?!
Су-Сума и все присутствующие недоумевающими взглядами обвели старцев.
- Так вы все братья? – спросил Бат-Кан.
- И Рагор!.., - прошептала Су-Сума.
- Да, - важно подтвердил Табхаир. – Мы не боги, не демоны и не люди. Мы – орели со Сверкающей Вершины, которая венчает горы где-то между Абхией и Мэдой. У нас своя история, и она ни коим образом не связана с вашим ожиданием Последнего. Если все сложится хорошо, мы вам её с удовольствием расскажем. Но пока, поверьте на слово, мы шли в Заретан не ради перстня или Последнего, а потому что рассчитывали найти здесь Рагора и забрать его с собой.
- Но Нафин! – с отчаянием воскликнула Су-Сума. - Я же ясно видела, что он особенный! Это наложено на него, как печать!
- Ну да, - кивнул Табхаир. – Только особенность Нафина напрямую связана с нашей историей. Возможно, все здесь так плохо получилось оттого, что все мы запутались. Произошло досадное совпадение, и оно помешало вам рассмотреть тех, подлинных, кто был вам нужен.
- Нет! Нет!
Су-Сума сцепила руки и прижала их ко лбу.
- «Два бога, демон и отшельник», - пробормотала она. – Кто же это, как не вы?! Я могла ошибиться в Последнем, но не в вас!
- Я согласен с Су-Сумой, - вступил в разговор Книжник. – Все, что случилось, не могло быть простым совпадением. И то, что настоящий Последний всю жизнь рос и воспитывался возле вашего брата Рагора – тоже не случайность.
- И я так считаю! – горячо поддержал книжника Рагор. – Не люби я Гара, как родного, мало кто смог бы уговорить Табхаира остаться и помочь мальчику.
- Можно подумать все дело только в том, хочет или не хочет чего-то Табхаир, - проворчал Одинг. – У нас и свое мнение имеется. И, если оно кого-то интересует, то я скажу – нужно идти к Видару. Это мой воспитанник. Может, он не слишком умеет убеждать словами, но зато мечом убедит кого угодно. И не говорите мне, что это плохо! Сейчас главное спасти этого вашего Последнего, а уж какой ценой он будет спасен – дело десятое! Зато потом, когда Гар прочтет все, что нужно, наступят времена всеобщего благоденствия!..
- Но он не сможет прочесть! – воскликнула Су-Сума. – Книга украдена!
- Ничего, - не смутился Одинг. – Скажем Видару и об этой беде. Уверен, уже завтра все книги Заретана будут лежать у ваших дверей.
Книжник печально покачал головой и хотел что-то сказать, но тут вмешался Рагор.
- Нет, нет, так нельзя! Если радорги возьмутся за дело, то жертв не избежать. А Гар.., я его знаю – он жить дальше не захочет, если узнает, что ради его спасения пролилась чья-то кровь!
- Ну, тогда мне нечего больше предложить, - развел руками Одинг. – А ты, Табхаир, чего молчишь? Умных мыслей в голову не приходит, или по-прежнему считаешь, что это не наше дело и не хочешь пошевелить мозгами?
- Я шевелю ими с того самого момента, как мы решили остаться, - без прежней сварливости заметил Табхаир. – Но мне хотелось бы кое-что прояснить. Зачем, например, Сон бросил бесценный перстень в море? И какой силой обладает корона Ваннаанских царей?
Сказав это, старец предостерегающе посмотрел на братьев и Нафина, и те сразу поняли, что Табхаир пока не хочет раскрывать местоположение древней реликвии. Кто знает, может, появление короны только ухудшит положение Гара. Но, если окажется, что нет… В сердцах орелей загорелась надежда. Корона – это шанс! Вполне возможно, что с её помощью они Гара и спасут!
- Я отвечу на твои вопросы, Табхаир, - сказала Су-Сума. – Хоть это и непросто будет изложить в двух словах. Дело в том, что все годы правления династия Ваннаанских царей пыталась поддерживать в людях желание дождаться Последнего. Правда, для Незнающих пришлось представить его приход, как появление сильного и мудрого Владыки, который сумеет призвать Праотцев, нас создавших. Это обычные люди почему-то понимали лучше всего. Отсюда и легенда о перстне, как о символе власти. Но он был слишком непохож на «царский» перстень, потому цари и создали корону, которая своим «богатым» видом уравновешивала бы простоту перстня. Сама же по себе корона никакой силы не имеет.
Ваннаанские цари вообще много сил и изобретательности положили на то, чтобы развить в людях стремление к Изначальной Жизни. Здесь до сих пор имеют некоторое представление о Звездных Душах, и ни один бог толком не прижился. А тот, которому построен Заретанский храм – относительно недавнее порождение Храмовников, наконец, проникших сюда, после смерти Сона и потери перстня.
Они вообще давно стремились опутать своим влиянием Ваннаану. Один раз, именно при Соне, так близко подобрались к трону, что молодому царю, только-только принявшему власть, пришлось бы туго, не будь он Знающим, или обладай чуть меньшей силой. Ему и так пришлось скрываться в Уиссе какое-то время, а перстень тогда едва не выкрали. Чтобы спасти его, Сон и бросил бесценную реликвию в море. Ему ведь, как никому другому было известно, что камень всегда возвращается в Заретан.
Табхаир задумчиво потер подбородок.
- Но я слышал, что перстень исчезал из Ваннааны дважды, - заметил он.
- Откуда ты это знаешь? – удивилась Су-Сума.
- Книжник проболтался.
- Я?!!!
Книжник удивленно вытаращил глаза.
- Не помню, чтобы мы вообще говорили о перстне!
- Нет, было, - поддержал Табхаира Нанн. – Я тоже помню, как ты говорил, что перстень исчезал и возвращался дважды… Вспомни, это было, когда мы интересовались, как скоро он «расцветет». И Саазар, и Илозар с Харазаром тогда присутствовали.
Книжник обернулся на купцов, и те нехотя кивнули, подтверждая слова старцев.
- Так, что ты скажешь по этому поводу? – спросил Табхаир у Су-Сумы. – Когда и в связи с чем это случилось?
Женщина горько вздохнула.
- Стыдно вспоминать о таком. И, хотя со времен той давней истории прошли века, ни один, даже сейчас живущий, магголин вины с себя не снимает.
Это случилось в пору самых непримиримых разногласий между магголинами и Храмовниками, спустя всего несколько десятилетий после захвата Башни. Большая часть уцелевших Знающих ушла в далекую Песчаную страну к трем Домам Праотцев, возле которых уже расселился целый народ. Это был первый опыт сосуществования с «дикими» людьми, и тогда Знающие с удивлением поняли, что и утратившие Разум способны вернуть себе Знание, хотя бы частично. Прожив несколько столетий без войн и катастроф, в разумно устроенном государстве, люди оказались очень близки к тому, чтобы самими создать свою Изначальную Жизнь.
Но будущие Храмовники так не считали. Они не верили в «дикарей» и искали случая доказать, что жестокость и дикие инстинкты рано или поздно возьмут верх.
И, надо же было такому произойти, что случай не заставил себя долго ждать!
В Песчаной стране появился молодой царь с такой чистой душой, что магголины преисполнились надеждой на скорый приход Последнего. Их надежды переросли в уверенность, когда юный Правитель пожелал посетить Ваннаану, где только-только начал отстраиваться Заретан. Все, кто верил, устремились к Древним Вратам, чтобы не пропустить знаменательное событие. Оставшийся в единственном числе перстень достали из тайника, в котором его скрывали, Книгу Уложений вот-вот должны были доставить… Но, увы! Из своей столицы царь не выехал. Его убили. И похоронили так быстро и тайно, что могилу до сих пор не нашли.
- Почему же магголины винят себя? – не понял Табхаир.
Продолжение:http://proza.ru/2010/02/10/1458