Я всегда говорил:
- Выучить историю искусств за три дня - безумие. Только античность? Все равно нереально. Конспекты, помнится, на русском писали, а начнешь читать - чистая латынь. Николай не расстается с ними.
- Коль, сходи за водой!
- Угу... - и часу не проходит, в дверь стучится: - Я здесь живу? А куда ходил, не помните?
- Догадайся: графин... Нет, это - конспекты. В другой руке...
- А-а! Понял... спасибо...
Но хуже всего, когда отвлекают. Вот и сейчас крик в коридоре:
- Постели менять!.. Постели!..
Сашка не пойдет, он в прошлый раз менял. Вернулся - сам не свой.
- Новую кастеляншу приняли. Подозреваю, что молодая - не смог разглядеть. Шпаклевки на лице - с палец, вылитый клоун. К моей палитре и то красок меньше присохло.
- А я думал, ты на нее гла-а-аз положишь, - разочарованно протянул Грушин.
- На ней глаз легче вывихнуть, чем положить. Слышали, как разговаривает? Кубанский диалект с французском прононсом: «Тю! А це шо за пятны?» Каждую простыню разворачивает, грезы ночные экспонирует, никого не стесняется. Первачи рады сквозь землю провалиться. А старшекурсники смеются:
- Пусть женится на тебе, сразу пройдет.
- Женилка не выросла!..
Хамка. Прямо в глаза ей говорю:
- Людей здесь током убивает, а то и кирпичи невзначай падают. Бывает, и травятся. А она: «Не гаувкай, свынья!»... Про то, как девчонок позорит, и говорить противно, в слезах уходят. Знаете, как они ее прозвали? Любка Демонстрация.
Ясно, за постелью Санька не ходок.
- Коль, сходи, поменяй белье.
- Не тронь Кольку! - всполошился Подмалевич. - Он его на мусорку снесет. Неизвестно еще, что взамен притащит.
Пришла Алла Данилова, принесла том «Всеобщей истории искусств». Дефицитные фолианты дядя Миша оставил вместе с квартирой, сам на север укатил. Сашка говорил - грибы заготавливать.
Алка, показывая иллюстрации, название рукой прикрывает:
- Это что?
- Критий и Несиот. Группа тираноубийц: Гармодий и Аристогитон, - отбарабанил Подмалевич. То ли латынь выучил, то ли память феноменальная. - Вот у кого Мухина «Рабочего с колхозницей» слямзила, - сделал открытие.
- Не отвлекайся, - Николай пытается сосредоточиться. - А кто кого укокошил? Это - тираны?
- Убийцы - Гармодий с Аристогитоном.
- А те, двое?
- Критий и Несиот - скульпторы, - терпеливо объясняет Данилова, - они не виноваты.
- Я их знаю, - блеснул Санька эрудицией, - интеллигентнейшие люди. Критий - ученик Сократа, которого отравили.
- Не грузи, - нервничает Грушин, - и так много имен.
- А ты, чтобы не забыть, наукой пользуйся, - советует Сашка, - мнемоникой. Запомни фразу: «Кретин, неси йод», а на экзамене вспомнишь - Критий и Несиот.
Алка все больше молчит, грустит о чем-то.
- Ал, ты чего сникла? С любимым поссорилась? - лезет в душу Подмалевич.
- Не знаю, вроде не ссорилась. Не любит он меня. Просыпаюсь среди ночи, а его нет. Утром уверяет, что на дежурство ходил.
- Все правильно, на дежурство, - подхватил Сашка, - я видел.
- А ты его знаешь? Вы же никогда не встречались, - развенчиваю трепача. - Его из училища выгнали до нашего поступления.
- Видел, - настаивает Подмалевич, - он у нашей кастелянши Любки дежурит. Сам слышал, как она щебетала: «И шо ты в ей, дуре, нашел?» - пропищал Санька, подражая «клуше».
- Врешь! - Данилова кулаки сжимает от злости.
- Я вру? - негодует Подмалевич. - Он у тебя кто, капитан? - Сашка давно предрекал Алке роман с морским офицером.
- Нет еще. Сержант, участковый.
- Звездочки не разглядел, - вывернулся Подмалевич. - Вижу только - с нашего участка.
- Верно...
- Ну, вот! - радуется, что угадал. - Он! А как зовут?
- Дима...
- Вспомнил - Димчиком Любка называла. «Пэрэходы к мене жить, - балакает. - Нам тогды комнату дадуть... мабудь».
- Придушу!.. - Алкины глаза, как две амбразуры: вот-вот очередью полоснет по Демонстрации. - Убью крысу!
- Лучше - током, - советует Подмалевич, - держи шнур. Кипятильник все равно сгорел, отрезали. У Любки розетка над головой; ты вилку туда воткни, а провода оголенные в глаза ее бесстыжие вставишь. Только наше белье сначала поменяй.
Сашка - профи. Знает, что шнур у самой вилки перегорел, да и розетка та - для радио.
- А я бы кирпичом треснул, - выдвигаю альтернативу. - Или отравил бы, как Сократа... йодом. Возьми, - протягиваю пузырек, - в чай подольешь незаметно. Як сговтнэ, так и помрэ.
- Долго еще болтать будете? - Николай в гневе. - Толян, тащи белье, твоя очередь!
Моя так моя. Несу Любке на экспертизу.
- Разворачивай, - требует Демонстрация, - посмотрим степень загаженности. А полотэнець!.. Бог ты мой!.. Ты шо, сапоги им чистил, чи шо?
И так меня вдруг зло взяло.
- А нижним не интересуешься? - спрашиваю. - Током тебя никогда не било? А кирпичи на голову не падали?
Тиранка, естественно, «затюкала», пригрозила коменданту настучать.
- Жалуйся, - разрешил, - твое дело, а мое - предупредить: чай не пей, там йод.
Николая в комнате не было, сбежал. Оно и понятно - бутылка на столе порожняя. Алка слякоть разводит:
- Он же у меня первый! - хлюпает носом. - Как увидела его на белом коне...
- Чапаевым работал?! - оживился Санька.
- В конном патруле служил. Увидела и голову потеряла. А теперь даже Зинка-соседка сочувствует. И она за меня переживает, всю ночь за стенкой ворочается, кроватью скрипит. «Все они - козлы», - говорит.
- Нет, не все! - Подмалевич решительно не согласен. - Я - хороший. А если на коня посадить - вылитый орел буду. Коня хочу! - затребовал. - На фиг мне белый? Синего запрягай!
- И-го-го! - горестно заржала Алка, пересиливая всхлипы, и, заметив меня, закусила «удила» кипятильника. - Тпр-ру!
- Вы зачем бутылку уговорили? Я же на завтра спрятал, экзамен обмывать!
О том, как будем сдавать эллинизм, и думать не хотелось.
Данилову пошатывало. Проходя мимо вахты, напоролась на Любку. Зря та Алку задела, ой, зря!
- А ты, приблудная, шо здесь ошиваешься? До хлопцев охоча? - нашла к кому прицепиться.
Алка молча достала из сумочки провод, флакон йода.
У костылянши побледнела штукатурка.
Данилова наступала с полным киллерским набором.
- Кастелянша?! Любка?! - зверела ревнивица.
- Ну я, а шо?..
- Нишо! Казнить тебя буду! Где у тебя здесь розетка? - пыталась вставить штепсель в ноздри «клуше». - Сейчас я тебя током!.. - вцепилась другой рукой в космы. - Или йоду хлебнешь?!
Любка, вспомнив пророчество, взвыла диким голосом:
- Мылыция!!!
- Ори, ори! - Алкины ногти безжалостно сдирали шпаклевку. - Услышит Димчик, с кирпичом подъедет! Тюкнет по чану и - ку-ку! Как он тебе, Димка? Гарный хлопец?
Взбешенную Алку мы с трудом оторвали от мнимой соперницы. Выталкивая Данилову за дверь, Подмалевич искусно разыгрывал конспиратора:
- Тираноубийца! Мало тебе Сократа; девушек невинных мочить пришла!..
- Шо це було? - тряслась от страха Любка.
- Убийца, вот шо! - дыхнул Санька портвейном. - Зэчка - Гармодьева. Ей тебя пришить, как два пальца обсосать.
- А за шо? - жалобно скулит хохлушка. - Шо я ей зробыла? А Митька кто?
- Димка Аристогитонов - мусор. Дружки у него здесь учатся. Накапали ему, как пеленки наши обнюхиваешь, вот и заказал тебя рецидивистке.
На следующий день Люба уволилась, а Подмалевич присвоил Даниловой почетный титул - Леди Мольберт Н-ского уезда.
На экзамен зашли вчетвером. Первым отвечал Грушин. По билету отчитался - так себе. Дошло до картинок. Экзаменатор, как назло, скульптурную группу показывает, ту самую:
- Кто изображен? Название, автор...
- Убийцы!
- А конкретно, по именам?
Взгляд у Грушина индифферентный. Подмалевич пришел на помощь:
- Мнемоника! - подсказывает, - мнемоника!..
У Грушина в голове что-то щелкнуло - перемкнуло, видимо. Какое-то время смотрел на преподавателя, вспоминая, где его видел, и вдруг как выкрикнет:
- Кретин! Неси йод!
Экзаменатор растерялся, по сторонам озирается - не поймет:
- Это вы мне?
- Нет, нет... Не вам, - спохватился Грушин. - Это Гармодий - Аристогитону. «Кретин, неси йод, - кричит. - Сократа травить будем!»
- Интересная версия, - поразился искусствовед. - А дальше?
- Траванули...
- М-да... Крутые нравы у эллинов. Йодом, говорите? А я слышал - ядом цикуты.
- Йодом, йодом, - убежденно закивал Грушин. - Сначала кирпичом хотели треснуть, потом передумали.
- Изуверы...
- Вот-вот, - Кольке тоже стыдно за них было. - Вроде интеллигентные люди. Их Подмалевич хорошо знает.
Санька, оттопырив губу, ужался плечами, смотрит недоуменно: «Ничего не понимаю: с утра вроде нормальным был»... Он всегда так: поставит всех на уши, а сам вроде ни при чем.
Смилостивился преподаватель, поставил Грушину троечку. И нам с Подмалевичем «уды» влепил.
- Перегрелись, - говорит, - идите, отсыпайтесь.
А Данилова всех удивила: на «отлично» сдала.
- Ты что, не рада? - спрашиваем.
- Чему? - угрюмая, безразлично ей все.
- Принц обидел?
- Надул...
- Наконец-то, - дурачится Санька, - крестным папой стану. Всю жизнь детей мечтал разводить. Мальчика хочешь или девочку?
- Никого не хочу: ни детей, ни принцев, - лицо у Алки строгое, только в уголках губ печаль затаилась. - Нету принцев, вымерли, - и неожиданно, потрепав Сашку за ухо, прибавила: - А ждать я больше никого не буду. Потребуется - сама найду.
Алка, Алка... Лучше бы ты тогда всплакнула. Думаешь, Подмалевич не нашелся бы что сказать?
- Все мужики - козлы, - утешил бы. - Особенно Толян с Колькой. Знаешь, сколько они женщин обманули? Больше, чем устриц в пруду Черепашьем!
Глядишь, и улыбнулась бы. Но ты даже привычного «пока» не сказала. Молча развернулась и пошла по коридору. А под ногами был уже не паркет, а подиум. Коридор не упирался в стену, а прозрачно таял. И мы впервые обратили внимание на твою походку. Легкомысленные однокурсницы еще вертели попками, а ты плавно покачивала бедрами. И голову несла гордо, и ступала легко. Помнится, Грушин даже сказал Подмалевичу:
- Вот видишь? И ничего уже не перелепишь, - грустно так сказал. Нам всем было чуточку грустно...
Алка шла по коридору. Первой уходила из нашего детства леди Алка - Леди Мольберт.