Ты в последний момент успеваешь вскочить в вагон, краем уха улавливая привычное: «следующая станция – *Сокольники*», забиваешься в угол сидения, ставишь в ноги объемный пакет, кладешь сумку на колени и достаешь коммуникатор. Втыкаешь наушники в разъем со второй попытки, ставишь плейлист на случайное воспроизведение, дальше – один наушник в ухо, другой – пусть так болтается. Торопливо поправляешь очки – оправа по такому морозу примерзла к переносице и царапает кожу. Неприятно. Сворачиваешь проигрыватель, чтобы играл в фоновом режиме (сейчас в наушниках – лиричная и трогательная Jennifer Lopez "Alive"), открываешь страницу браузера, переходишь на сайт, и, промотав список практически до конца, два раза нажимаешь на строчку «Написать Л. сообщение». Сеть в метро обычно ловит плохо, остаётся надеяться, что сейчас сайт загрузится – здесь совсем рядом мост над Яузой и вышка сети около парка.
«Здравствуй. Знаю, начать следовало бы не так, но мне очень не хочется писать «Привет», потому что наши отношения никогда не предполагали под собой дружбы. Поэтому «Здравствуй» – вполне нейтральная формулировка. Да и по случаю подходит. Болеть тебе теперь точно не грозит…»
Поезд набирает ход, платформа смазывается, серо-зеленые малахитовые столбы сливаются в сплошной малоприятный фон.
Напротив, через два места от углового, мальчик в фиолетовой куртке громко разговаривает по мобильному телефону, возмущаясь: «Мам, я тебе говорю – забыл! Меня без сменки в школу не пустят. Нина Аркадьевна в прошлый раз так ругалась… Да и живот у меня болит». Он тут же делает трагично несчастное лицо, хотя его мать на том конце провода со всей определенностью не может оценить эти старания.
Глупый. Сменка, живот, ага, сейчас еще наверняка про голову что-нибудь скажет, для полноты картины. Ну, точно. Как можно столь неубедительно врать? Нет бы честно сказать: «мам, знаешь, сегодня математика первым уроком, потом – рисование, ну а дальше вообще – литература, скука смертная, стихи, лирика, любовь. Можно я сегодня в школу не пойду, а?»
Мальчик фыркает в трубку напоследок, захлопывает раскладушку и яростно запихивает ее во внутренний карман куртки. Судя по всему, откосить от занятий не вышло.
«Наверное, это письмо – одна из тех многочисленных глупостей, которые стоит позволять себе не чаще, чем пару раз в год. Вроде и недостаточно, чтобы превратиться в привычку, и в то же время слишком много, чтобы не помнить о некоторого рода ностальгии…»
Поезд выезжает на открытый участок тоннеля. Видна грязная Яуза, автомойки, посеревшие дома, броские вывески с телефонами для аренды помещений, большие часы какого-то банка. Восемь утра. Февраль. Светло.
«Знаешь, последний год в школе я думала, что впереди у меня окажется целая жизнь и даже немногим больше, чтобы расставить всё по своим местам. Исправить ошибки, которые были допущены. Извиниться, перед кем оказалась неправа. После выпускного я полагала, подавая документы в различные ВУЗы, что успешно рассчиталась по старым долгам с процентами, и «хвостов» у меня больше не осталось. Я ошиблась, даже лучшие из нас ошибаются, а я не принадлежу к числу последних, увы…»
– Станция «Сокольники». Уважаемые пассажиры, при выходе из поезда не забывайте свои вещи.
Немногочисленная толпа вываливается из распахнувшихся дверей, с платформы в вагон мгновенно набивается другая.
«Потом, в июне, я вспомнила, что так и не прояснила ту нашу ситуацию. Хотя, там было нечего прояснять. Я ошиблась и нахамила в письме не тому человеку. В красках так нахамила, между прочим. Четыре Л. в классе – подумаешь, не на ту фамилию нажала в общем списке друзей. Перепутала. Знаешь, если бы ты тогда хоть что-то написала, кроме трех знаков вопроса, ситуация разрулилась бы раньше. Я втянулась бы в диалог, нашла ошибку, мы потом, быть может, даже вместе посмеялись, и ты ещё сказала, что у меня от учёбы совсем крыша поехала…»
– Осторожно, двери закрываются, следующая станция – «Красносельская».
«Но ты просто стала сторониться меня. А я – что я? Можно подумать, я это сразу заметила. Я же необщительное существо, Л., помнишь? Помнишь, как ты меня обозвала после месяца знакомства? Зазнайка. Правильно, так и есть. Было, по крайней мере…»
- Девушка, пакет подвиньте, пожалуйста.
Ты поднимаешь голову. Синяки под глазами, осунувшийся вид. Сколько ей, лет тридцать? Тридцать пять? Почему ты сама выглядишь так же устало, тебе же всего восемнадцать, юность, радость жизни и прочее, и прочее. Почему? И не обманывай себя – это не зима. Точнее, не только.
Ладно. Тебя же вежливо попросили.
– Да, извините, – запихиваешь пакет глубже под сиденье.
Поезд тормозит, приближаясь к остановке, и это прекрасно слышно.
На Красносельской вагон обычно стоит чуть дальше – на станции выход в город только с одной стороны. Но сегодня разница не особо заметна.
"В июне я предпочла забыть об этом, тянула время, отмахивалась, переключалась на что-то другое: ожидание нового этапа, яркость красок, чувство жизни, которая не проходит мимо – потом вспоминала, время от времени, – и забывала снова. Затем я на три недели уехала заграницу..."
На Комсомольской в вагоне становится нечем дышать. Три вокзала, переход на кольцевую – поток народа намного больше. В проходе между сидениями люди стоят в четыре ряда, прокашливаясь, задыхаясь и наступая друг другу на ноги.
"А в августе, все же решившись тебе написать – трусливый поступок, куда проще было встретиться, ведь ты жила через три дома – я поняла, что опоздала. Тебя сбила машина. Нелепая смерть.
У меня есть впереди целая жизнь. И даже немногим больше. Только у тебя больше нет времени, чтобы меня выслушать..."
– ... и хоть бы встала. Молодая, а все туда же – сидит.
Ты даже не сразу понимаешь, что голос сверху обращается к тебе. Когда понимаешь, смотришь наверх. И вот эта вот тебя отчитывает? Норковая черная шуба, тоже норка, но уже голубая, на шапке. Такие дамочки обычно ездят на собственном транспорте, а в метро спускаются с исключительно брезгливым выражением лица. Как при вынужденном карантине.
– Вот расположилась тут, – не унимается дамочка, поправляя воротник шубы. – И печатает, печатает… В офисе печатать надо!
Вагон останавливается у темной платформы. Освещение тут слабое, всегда таким было. Станция "Красные ворота". Когда-то родная, теперь уже нет.
"Ты была неплохим человеком, Л. Почему я пишу тебе сейчас, ведь сегодня даже не годовщина, я вообще не знаю, когда годовщина, хотя и интересовалась. Представляешь, видела на днях А. и С., мы случайно столкнулись все в том же метро, так они тоже не знают, потому что сообщения на твоей стене появились спустя несколько дней, так что я правда не знаю точной даты. Где-то около середины августа. Да.
Твоему статусу уже более двухсот дней, а аватар никогда не изменится. Застывшая, но живая фотография. Пойманный момент. Интересно, кто тебя тогда фотографировал? Ты вообще очень любила фотографироваться. Ты много чего любила.
Почему я пишу сейчас... Просто накатило, Л. Мне все это стыдно, глупо и нелепо одновременно.
Всё, вот и моя станция, этот дурацкий монолог пора сворачивать. И еще... Прости".
Ты нажимаешь кнопку "Отправить" – и страница меняется. Вместо формочки для письма – лаконичное "Ваше сообщение отправлено". Ты убираешь коммуникатор в чехол, застегиваешь сумку и достаешь из-под сидения пакет. Смотришь на сиденье – перчатки, шапка, не забыла ли чего.
Чтобы выйти на Чистых прудах, надо подняться с места за минуту до прибытия на остановку. Поэтому и удобно сидеть в углу – не надо с боем прорываться к выходу сквозь четыре сплошных ряда.
Ты осторожно интересуешься у впереди стоящих, мол, вы выходите сейчас или нет, и подходишь к дверям вагона. "Не прислоняться" – гласят затертые буквы. Хмыкаешь. Не больно-то хочется.
– Станция "Чистые пруды". Переход на станцию "Тургеневская" и "Сретенский бульвар", – вагон возмущенно выплевывает из своих дверей двадцать-двадцать пять человек. Они обгоняют друг друга и торопятся к эскалатору, а ты по привычке смотришь на номер вагона, в котором ехала все эти восемь минут. Сегодня это 1666. Пожимаешь плечами и тоже направляешься к эскалатору. Забавно.