Намедни довелось мне прочитать небольшой, но выразительный рассказ Игоря Ткачёва о незавидном жизненном пути гусёнка от инкубатора до фуа гра. Написано проникновенно и ярко, пересказывать не буду, лучше приведу ссылку:
http://www.proza.ru/2010/01/25/501
В действительности, эта зарисовка порождает много мыслей. Не только даже сама по себе, взятая в отдельности, сколько – как вполне характерное и, в какой-то мере, идеологическое явление современной европейской культуры. Можно сказать, выражение тех настроений, которые сейчас довольно популярны.
Первая мысль, которую порождает этот рассказ – приятная. Именно: «Что бы ни бухтели пессимисты, за последний век люди стали всё же на порядок добрее и сознательнее».
Однако ж, вторая мысль: «Увы, зачастую эти доброта и сознательность – слишком уж идеалистичны, если не сказать «инфантильны».
И в этом втором суждении, вероятно, стоит объясниться, чтобы оно не прозвучало как заурядная снисходительность вампира к человеческим представлениям о гуманизме.
Итак, давеча в своём ответе на мою рецензию Игорь высказал идею, которую, вероятно, полагает главной в данном случае, поскольку выделил фразу кэпсами:
ЕСТЬ ЖЕСТОКОСТЬ НЕОБХОДИМАЯ - КОГДА ХОЧЕТСЯ ЕСТЬ, ДАБЫ НЕ ПОМЕРЕТЬ. А ЕСТЬ ЖЕСТОКОСТЬ ВО ИМЯ НАСЛАЖДЕНИЯ
Насколько я понял, автор не просто констатировал факт как данность, мол, есть такое явление и есть иное, но желал сказать, что жестокость первого рода можно понять и оправдать, а жестокость во имя наслаждения – неприемлема категорически. Боюсь, как раз в этом и заключается чрезмерная идеалистичность представлений самых добрых и сознательных представителей человеческого рода о его гастрономических отношениях с братьями меньшими.
Что ж, известный французский мыслитель Донатьен Альфонс Франсуа де Сад, вероятно, ограничился бы тем возражением, что нет более разумного и благородного оправдания для любой жестокости, нежели наслаждение, равно как нет и подлинного наслаждения без утончённой и изысканной жестокости. Но я не могу сказать, будто согласен с почтенным маркизом абсолютно по всем вопросам, а потому позволю себе представить собственный взгляд на вещи.
Для начала, прошу понять меня правильно. Я - большой и искренний друг живой природы, всегда ставивший экологические проблемы существенно выше социальных. Я люблю животных и никогда не мучил их ради удовольствия (ну ладно, оводы и слепни – не в счёт). Как привык шутить с детства: «Что за пошлость, мучить зверюшек, когда для этого есть люди?» (Людей, впрочем, я тоже не мучаю; за исключением тех случаев, когда они – мазохисты; впрочем, они почти все мазохисты).
Однако же, то, что имел в виду Игорь, говоря о недопустимости жестокости ради наслаждения, вероятно, не подразумевает чистого садизма, когда наслаждение проистекает непосредственно от жестокости как психического явления. А подразумевает случаи, когда наслаждение доставляют материальные продукты той или иной жестокости, допущенной в отношении живых существ.
Что ж, здесь придётся, наконец, посмотреть правде в глаза и разобраться в вопросе. И для начала признаем чётко: всякое убийство здорового живого существа, даже самое безболезненное, всё же представляет собой жестокое действие. То есть, мы можем рассуждать о том, что Сергея Лазо убили более жестоко, а 26 Бакинских Комиссаров – менее жестоко, но безусловно сойдёмся в том, что некоторая жестокость была проявлена в обоих случаях. И когда приходится признавать её даже применительно к коммунистам, то убийство любой невинной телушки или пулярки – жестокость уж точно (но, конечно, не такая зверская, как если бы жрать их живьём без предварительного умерщвления).
Далее. Для чего мы это делаем, убиваем своих братьев меньших, потом ощипываем/ошкуриваем и жарим/варим/парим? Когда наш профит не единственно в шкурке и перьях, то - для того, чтобы съесть. Почему мы это делаем и в каких случаях это оправдано?
Добрые люди, пытающиеся примирить ортодоксальное веганство с гастрономическим мейнстримом, заявляют: «Это оправдано тогда, когда является спасением от голодной смерти».
Но если вдуматься, то придётся признать, что подобное оправдание мясоедства сработает лишь в экзотических, экстремальных ситуациях, куда крайне редко попадают люди нашей цивилизации. «Или я выловлю из пруда и съем эту рыбку – или рискую напрочь загнуться в этой тундре, а в лучшем случае – свихнуться от голода и набивать подушку сухарями». Не правда ли, очень знакомый расклад? Ну да, мы все читали Джека Лондона.
На деле же, мы, современные жители благополучных стран (России в том числе), ловим, чистим, потрошим и жарим рыбу – вовсе не затем, чтобы не подохнуть с голоду. Нет. Причины совершенно иные. Кому-то больше нравится рыбалка, кому-то – её результат, но это что угодно, только не борьба за выживание. К слову, нам приятно думать, что рыба не испытывает особливого дискомфорта, когда её чистят, потрошат и кидают на сковородку, поскольку имеет очень низкий болевой порог. И это действительно так, но что особенно любезно со стороны рыбы – она ещё и немногословна.
Но что – рыба? Ведь и наши свинофермы, и наши птицефабрики – служат вовсе не спасению граждан от голодной смерти, как пытаются представить некоторые. Это, пожалуй, самый слабый антивеганский аргумент, будто бы мясное производство неизбежно, поскольку обеспечивает население продуктами, необходимыми именно для жизни. Нет, это полная чушь. И пусть комичен лозунг «Мясо вредно», висевший в студенческой столовой у Ильфа и Петрова, пусть небесспорны теории, превозносящие вегетарианство как самое здоровое питание, но люди в самом деле могут прожить вовсе без мяса (индусы, во всяком случае, могут) или же – потребляя в разы меньше мяса, чем мы (как это было у подавляющего большинства народу веков эдак пятьдесят кряду вплоть до двадцатого). А коль уж речь идёт о покрытии потребностей в белкЕ - так сейчас есть тофу.
Более того: что реально делают свинофермы и птицефабрики – перегоняют растительные корма в животную пищу, создавая при этом неизбежные (и заметные) потери ресурсов, если считать по калориям. То есть, если бы то зерно, которое идёт на производство комбикормов, потреблять без посредничества птицефабрик, – им бы насытилось больше людей. И можно было б больше направить в помощь тем десяткам миллионов зимбабвийцев и бангладешцев, которые действительно испытывают трудности с продовольствием.
Поэтому, всё-таки нужно во второй раз посмотреть правде в глаза: если бы речь шла только лишь о пище для выживания человеческой популяции, то нынешнее мясное производство пришлось бы признать весьма нерачительным расходованием ресурсов. Рачительным было бы – обходиться злаками, овощами и фруктами, выращенными на тех же площадях, что нынче задействованы под кормовую базу животноводства.
Однако ж, все эти соображения не имеют ни малейшей ценности, поскольку речь идёт о несколько большем, чем о хлебе насущном для выживания человеческой популяции. Речь идёт – о приятном разнообразии нашего рациона. Речь идёт – об ублажении наших вкусовых рецепторов. Речь идёт – именно о нашем наслаждении, никак не связанном с физическим выживанием. Употребление мяса животных людьми – примерно тот же случай, что питьё человеческой крови вампирами. Нисколько не физиологическая необходимость (не верьте антинаучным мифам!), а лишь – вопрос кайфа.
Когда же на кону стоит так много, как наше наслаждение вкусом, – понятное дело, все эти зимбабвийцы и бангладешцы идут далеко лесом. Мы и так подкидываем им гораздо больше, чем они того заслуживают. И правду сказать, иные лишенцы на глобусе уже до крайней степени достали своим верещанием про то, как их «грабит» Золотой Миллиард. Ведь они возбухают - не делая ровным счётом ничего, чтоб оправдать свою покамест дармовую шлёнку с похлёбкой (в отличие от китайцев, которые, перебесившись с маоистским маразмом, взялись таки честно отрабатывать свой рис, а потому имеют уже и кой-какое мясо к рису).
Но, безусловно послав в костлявые объятья голода десятки миллионов несчастных папуасов, who should know better than to be born where they are (© Один мой друг), – как быть всё же с нашими курочками, свинками и гусиками?
То есть, надеюсь, мы разобрались уже в том, что обходимся с ними в любом случае жестоко, и делаем это – исключительно ради нашего гастрономического наслаждения, а вовсе не ради выживания? Так признаемся до конца: делаем – и будем делать (во всяком случае, до тех пор, покуда наука не достигнет таких высот белкового синтеза, что искусственное мясо окажется и дешевле, и вкуснее натурального; хотя и тогда всё равно найдутся богатые пижоны, брезгующие «суррогатами» и предпочитающие свежую убоинку; рискну предположить – сыщутся там и любители охоты, когда уж до наших времён сохранилось это кровавое развлечение).
Почему человек такая сволочь, что продолжает убивать и жрать собратьев по фауне, когда мог бы отказаться от этого ещё во времена неолитической революции? Да потому что человек совершил неолитическую революцию (и всё прочее) вовсе не для того, чтобы терзаться комплексами вины перед теми, кто на это не сподобился, и как-то ущемлять себя в кулинарных удовольствиях! И сейчас мы, конечно, стараемся не допускать бездумного истребления других видов, берём их под опеку, оберегаем от себя и своей деятельности – но уж обитателям наших хлевов и птичников видовое вымирание вроде как не грозит (как и персональная смерть от старости, впрочем). Этих – мы вывели специально для того, чтобы выращивать, убивать и кушать. Ради наслаждения, цинично и жестоко. А значит, остаётся лишь вопрос о «допустимой» и «запредельной» жестокости.
Что ж, лично для меня здесь всё довольно просто. Гуманность – одна из высших ценностей нашей цивилизации, кроме шуток, однако ж, дефиниция в моём понимании – примерно такая. «Гуманность – это сознательное стремление уменьшить чьи-то страдания лишь до той меры, в какой они обусловлены необходимостью получения нужного результата».
Это распространяется на все случаи жизни. Будь то интервьюирование носителей важных сведений или же производство гусиной печёнки. Гуманность – это отказ от бессмысленной, не обусловленной никакими разумными мотивами жестокости.
Соответственно, не является ли чрезмерной такая жестокость, как содержание птицы в «концлагерных» условиях, с максимальным обездвиживанием и принудительным питанием через зонд для наилучшего усвоения корма? Что ж, очевидно, это более жестоко, чем просто оттяпать башку петуху или гусаку, когда он вдоволь нагулялся на подворье. Но, как ни крути, – промышленные технологии птицеводства удешевляют процесс превращения растительного корма в мясо. И я мог бы сказать, что при таком повышении КПД мы наконец-то имеем возможность отсылать больше халявного хрючела зимбабвийцам и бангладешцам, - «куры спасают людей», что-то вроде, - но, как понимаете, это не из моего репертуара песенка.
Но что безусловно правда: именно промышленные технологии, пусть жестокие для птицы, позволяют сейчас каждый день вкушать курятину тем социальным слоям, которые ещё лет сто назад – не каждый месяц могли мечтать о таком счастье.
Опять же, прошу понять меня правильно… Вот был один такой французский филантроп, который мечтал «в супе каждого крестьянина видеть курицу». Королём работал, Луи Четвёртым звали. Такой вот добрый чудак был. И хотя во многом я симпатизирую этому беарнцу, но не по всем вопросам солидарен. Я-то парень душевно крепкий, хорошей феодальной закалки, а потому стойко бы перенёс даже самое вопиющее отсутствие курицы в супе у каждого крестьянина. Как показывает опыт, они и на картошке пашут будь здоров. Но господствующая в наше время социальная теория предлагает всё-таки считать, что это хорошо – доступность мяса и птицы для широких слоёв населения. Однако ж, достичь этого удалось – лишь с расцветом «холодного чистогана» и гнилого капитализма. Который, обуреваемый алчностью, норовит высосать из нещадно эксплуатируемого пролетариата все соки, взамен предлагая такие смехотворные вещи, как, например, питание, достойное былых феодалов и банкиров.
И капиталисты-то, конечно, извлекают прибыль по мере снижения издержек своего массового производства. Однако ж, несравненно бОльшими бенефициарами того же процесса – являются «простые люди». Так вот, много ли среди них найдётся тех, кто согласится платить на двадцать центов дороже за фунт мяса, только б знать, что животина мучилась как можно меньше, прежде чем попала к нему на стол?
Что ж, уровень жизни в Золотом Миллиарде нынче высок настолько, что это, возможно, реальная тема для рекламы. Милосердие ведь тоже можно обратить в коммерческую ценность и конкурентное преимущество на специфическом рынке. «У нас на птицефабрике питомцы живут, что в твоём санатории, а когда секир-башка – так душеньки их пернатые мигом в рай отлетают, сами даже не поняв, что случилось». Вероятно, найдутся люди, готовые переплачивать за такое успокоение «больной совести» в придачу к охлаждённой тушке. Может, процентов десять их даже найдётся. Но, конечно, среднего покупателя больше интересуют всё же цена и качество продукта, а не то, какие эмоции испытывала эта хавка, когда ещё кудахтала.
Соответственно, у решительных и принципиальных противников «чрезмерно жестокого», с их точки зрения, животноводства, остаётся два варианта. Первый – раздавить неугодные им компании своей финансовой мощью (но это маловероятно). И второй – задействовать политические рычаги. Правда, при этом им следует чётко сознавать: они играют не столько даже против злостных корпораций (которые сохранят свои доходы в любом случае), сколько – против менее обеспеченных сограждан, которых эти корпорации снабжают максимально дешёвым мясом, полученным максимально эффективным способом. И мне-то на месте борцов за гуманное животноводство было бы сугубо фиолетово, какими лишениями отрыгнутся бедноте мои капризы, но они – вроде бы, люди нравственные и сострадательные (причём, возможно, не только к домашней птице).
Но вот что действительно деликатная материя – допустимость государственного вмешательства в дела собственников и их распоряжение своим имуществом. Ведь пусть мотивы гуманных ограничений могут казаться (и даже быть) весьма моральными, но, зачастую, как только дело доходит до государственного принуждения, нравственный порыв превращается в разнузданную бесцеремонность. И вся затея начинает сильно попахивать самым аморальным и реакционным явлением из всех, что породило Новое время: социализмом (это когда те, кто не может доказать свою пользу для общества ничем, кроме пафосной демагогии про «общее благо», пытаются завладеть политической властью на волне симпатий народных масс и насильственно навязать свою волю тем, кто реально приносит пользу другим людям на добровольно-договорных началах, имея тому самое весомое подтверждение из возможных: внушительный банковский счёт).
Хотя с другой стороны, конечно, птичек жалко…
Ладно, на самом деле – очень трудно беспристрастно обсуждать моральные аспекты какого-либо бизнеса, когда речь идёт о таких трогательных созданиях, как маленькие гусята. Они ведь действительно прелесть. Когда притормаживаешь, пропуская этакую вальяжную Mere l'Oye, ведущую свой выводок к пруду через шоссейку, – неизбежно умиляешься, созерцая их лапчато-перевалчатую пушистую процессию. И едва сердце кровью не обливается при мысли о том, как их собратьям где-то в жестокой Венгрии потомки Аттилы устраивают принудительный цирроз в нечеловеческих условиях. Ну, не то чтоб уж прямо кровью обливается – но ёкнет разок.
Да что там говорить? Тут ведь почитаешь сыну на ночь Сельму Лагерлёф - и уже как-то западло предлагать на именины гуся с яблоками. Потому стряпаешь индейку с грибами, благо, индюшки, кажется, твари настолько тупые и отвратные, что их уж точно никто не станет увековечивать в детской классике.
Поэтому, лучше, наверное, отставить на время гусиков и употребить аналогию из мира людских отношений, где всё же меньше поводов для сентиментальности.
Вот, допустим, приходит к вам знакомый и сообщает, как ваш сосед распорядился сделать на конюшне внушение горничной, из младших социальных партнёров, за то, что она забыла протереть бюро от пыли. Тут пожмёшь плечами и скажешь: «Я, знаете ли, сударь, не коллекционирую сплетни о чужих домашних делах, но когда челядь ленится – так что ж прикажете с нею делать? Леденцами паточными, что ли, ублажать?»
И все мы понимаем, что хотя наказание нерадивых и непочтительных рабов бывает довольно суровым (оно и должно быть ощутимым!), но это оправданная жестокость. Ибо, если рабы перестанут трудиться, как надо, - то зачем они вообще нужны? Это просто деньги на ветер получается, когда, купив раба или рабыню, не можешь добиться от них надлежащего изъявления трудовой благодарности.
Но другой случай - когда помянутый сосед, придя к вам в гости, примется расписывать со смаком, как он мучает своих младших социальных партнёров ни за что, ни про что, и получает от того наслаждение. Тут любой человек, не разделяющий воззрений помянутого мыслителя-маркиза, полагаю, откажет этому чудаку от дома со словами: «Сударь, вы точно больной психопат, когда решили, что ваши откровения могут быть мне приятны! Извольте пойти вон и забыть дорогу сюда!»
Когда то же сделают и все прочие благонравные люди уезда – тот маньяк окажется в изгоях (если, конечно, он не человек искусства, имеющий в воплях пытуемых источник вдохновения). Но что важно – причиной остракизма будет личное отношение к нему со стороны благонравных соседей, каждого из них, а вовсе не диктат общества над частной жизнью.
И уж совсем иное дело - если подобный оригинал решит, скажем, распять беглого раба прямо посреди поля в назидание прочим. Или на кол посадить. Так тут, боюсь, я бы не ручался за своё уважение к его приватности, будь он даже любимец муз, а заявился бы к нему с прямым вопросом: «Ты что, совсем офонарел, жывотное? Ты чего, один в этом мире живёшь? Там сын мой на велике катается, по дороге вдоль твоего поля – так нахер ему это видеть, изыски твои нездоровые?»
Ладно, сам-то я не больно впечатлителен, и видал кое-что позабористей, но – действительно не хотел бы, чтобы мой ребёнок, в свои едва-едва школьные лета, созерцал натуральные картины жестоких казней. Чёрт его знает, как это на психике отразится. Уж точно – куда крепче скажется, нежели самые разудалые видеоигры. Может, сам ожесточится, а может, напротив, в аболиционисты подастся из сострадания – но в любом случае это будет серьёзное и нежелательное воздействие на юные мозги.
И я считаю, что это правомерный сервитут, такое обременение частного владения, чтобы зверства, творимые в нём, не были видны со стороны. Это не будет ущемлением права чужой собственности, такое требование. Напротив, это будет устранением ущерба для прав и законных интересов соседей, когда владелец «суёт им в глаза» свои маниакальные чудачества, - но бывает принуждён отказаться от такой практики.
К сожалению, у нас пока в России не принято сколько-нибудь внятных законов о соблюдении приличий в обращении с рабами. Хотя это уже давно назревший вопрос. Действительно, пора бы уж как-то официально согласовать права и интересы всех задействованных сторон: и рабовладельца, и его соседей.
Но, полагаю, и в отсутствие законодательного регулирования - общие принципы ясны.
Когда хозяин делает какие-то свои чрезвычайные зверства достоянием публики – это можно считать преступлением против нравственности (то есть, против права соседей на ненавязывание им огорчительных зрелищ). За это нарушителя должна постигнуть суровая кара вплоть до наложения крупного штрафа и передачи имения в опеку (если, конечно, после удовлетворения всех исков он сам не окажется продан в рабство).
Когда же он, имея садистские наклонности, мучает своих рабов ради наслаждения где-то в глубине своего логова – что ж, это его рабы и его частное дело, но человек, портящий своё имущество ради нелепой прихоти, вызывает всё же некоторую настороженность, если не мгновенную антипатию. Соответственно, он может лишиться благорасположения психически нормальных соседей, если о его чудачествах станет известно, однако ж, это вопрос не общественного контроля, а личных отношений.
Но когда единственной целью суровости является оптимизация трудовой функции младших социальных партнёров, принадлежащих ему на праве собственности, – думаю, мы не вправе считать такую жестокость чрезмерной и порочной, если, по разумению хозяина, она необходима. Разве лишь – более опытные соседи могут дать дружеский совет по части воспитательных методов с тем, чтобы стимуляция не оказывалась чрезмерной и не слишком подрывала трудоспособность. Да и то, подобные советы принято давать лишь тогда, когда спрошены.
Теперь же, возвращаясь от младших социальных партнёров к братьям меньшим – скажу так.
Быть может, это не сразу очевидно, но жестокие методы, применяемые при откорме мясной продукции, – весьма сродни наказаниям, призванным повысить работопригодность невольников. Ведь если вдуматься, у гуся тоже есть работа: наращивание печёнки для фуа гра. Для этого, собственно, его и произвели на свет в инкубаторе, для этого его и держат на птицефабрике, и в этом смысл его бытия. А значит, всякие способы повышения эффективности этого дела – не могут считаться неоправданной жестокостью. Она оправдана – когда даёт нужный результат.
Здесь возможно, правда, то возражение, что раб, будучи разумным существом, сам виноват в жестоком с собой обращении, когда навлёк его на себя нерадивостью либо непочтительностью, а гусь – невинная божья птичка, которая в принципе не может быть злонравной. Да, это так. Но и добродетельным гусь тоже быть не может. Иначе – он непременно сообразил бы: «Эти люди подарили мне жизнь, они меня кормят и поят, они тратят на меня электроэнергию, а взамен хотят всего лишь одного: чтобы я отрастил себе печень побольше и посочнее. Так значит, мой нравственный долг – лучше питаться, меньше двигаться и стараться отблагодарить их как можно скорее».
Но вы когда-нибудь слышали, чтобы гусь говорил так? И я не слышал. Нет в них никакой признательности человеку, не говоря уж про самоотверженность и чувство долга. Да, когда-то они спасли Рим, но сколько лет-то прошло? К тому же, не вполне ясно, почему за этот поступок гусям должен быть благодарен кто-то ещё, помимо римлян, тем более – галлы.
Вот и приходится, при такой гусиной несознательности, принимать насильственные меры к тому, чтоб они побыстрее и с наибольшей эффективностью превращали комбикорм в фуа гра. Иные из этих мер – действительно не того рода, чтобы водить на птицефабрики экскурсии из младших классов.
Гуманисты, меж тем, настаивают, что человек должен знать, чем питается. И я абсолютно согласен с этим мнением в той мере, в какой потребитель должен быть осведомлен: не была ли его хавка накачана гормонами и антибиотиками, не обрабатывалась ли она какими-то вредными химикатами, не повредит ли она его собственному здоровью? Но что касается физических и моральных страданий хавки перед тем, как она попала к потребителю на стол, то он имеет право, скорее, на то, чтоб быть ограждённым от подобных откровений, которые рискуют испортить ему аппетит.
То есть, если он действительно страстно желает знать, что претерпел гусик перед тем, как порадовал своей печёнкой, - ну, имеет право поинтересоваться этим вопросом на тематических ресурсах и в специальной литературе. Если какие-то активисты желают выразить своё фэ производителю гусиной печёнки – имеют полное право пикетировать птицефабрики с плакатами. А на что имеет полное право владелец фабрики – нанять вооружённую охрану с тем, чтобы не пускать в своё хозяйство посторонних. И заявлять: «Вот сюда приходит комбикорм, вот отсюда выходит мясной продукт. Что там между? Я – обязуюсь не рассказывать об этом вашим детям. Что вы сами мозги им парите – ваше дело. Но я – до такой степени забочусь о приличиях, что хрен поведусь на «слабо» и хрен кого левого пущу на «посмотреть/сфоткать».
Ладно, поглядим ещё раз правде в глаза: те животные, которых взращивают на фабриках, вообще бы хрен на свет появились, не будь у них великого предназначения – чтобы мы их сожрали. Эти бедные ублюдки не ведали бы вовсе никакой жизни, когда б не наше чревоугодие. А так – хоть пару-тройку месяцев живут. И их души попадают в рай, наверно.
***
Из написанного выше - у иного читателя могло бы сложиться впечатление, будто я какой-то совершенно упёртый и бесчувственный антропоцентрист. Нет, это не так. Я не бесчувственный. Напротив, я до того сентиментален, что по-прежнему остро переживаю трагедию, разыгравшуюся в Жеводане в восемнадцатом столетии. И оплакиваю её жертву. А нынче - с большим интересом слежу за этологическими опытами с человекообразными обезьянами и склонен поверить, что у них, вероятно, всё же имеется интеллект. Когда так - всецело готов признать личные права за этими гориллами и бонобо, если они ведут себя, как разумные личности. А когда горилла Коко станет очередным президентом США – я сяду с ней за стол переговоров точно так же, как сейчас сажусь с китайскими бизнесменами. С той лишь разницей, что с китайцами приходится общаться через переводчика, в то время как нам с Коко он не понадобится: мы оба владеем амсленом. И к чёрту расизм, к чёрту «видизм», главное – чтобы партнёр был адекватный.
Правда, я с некоторым ужасом жду, когда и свиньи начнут хрюкать морзянкой. Давно известно, что они смышлёны – но, вроде, не настолько смышлёны, чтобы мы считали их себе ровней. А если настолько? А если оно там стихи сочинять повадится, да ещё и хорошие? Тоже – резать и в коптильню? Да я б скорее половину Стихи.ру закоптил, чем одну такую свинью!
Ну и когда это со свиньями случится – ужас мой будет не в том, что прежде их пятачкастую братву на шампур нанизывал, а в том – что впредь, наверное, это будет западло делать. Это ведь будет смахивать на каннибализм, поедание существ, обладающих интеллектом. А табу на каннибализм – это, наверное, единственный по-настоящему серьёзный нравственный запрет для северян всех континентов, прошитый в подкорке с Ледникового периода. Библейские заповеди – просто набор отвязных нотаций в сравнении с этим ультимативным табу.
С другой стороны, пожирание уток-курочек-гусей – на каннибализм, полагаю, не будет смахивать никогда. Они всё же достаточно бесперспективные в умственном отношении, и потому их можно жрать без боязни. А когда можно жрать в принципе – то какая всё же разница, каким образом им мясо наращивают? Разница может быть лишь в том, насколько это мясо полезно/приятно нам. Ну и в том – насколько добросовестно фабрики птичьей смерти скрывают те свои тайны, которые могли бы шокировать впечатлительных добрых граждан. Когда прилагают к «конспирации» разумные усилия – значит, соблюдают приличия, ведут себя морально и социально ответственно.