Любовь-тайга

               
               
     В середине месяца "пошел" омуль. Осень уже стояла крепко и по утрам подкидывала заморозки. К обеду солнце все же немного прогревало стылый воздух и становилось теплее, хотя северные ветры сбивали это тепло к югу. Тайга давно уже оделась в разноцветные наряды. Желтая листва берез над ярко красным ивняком горела между бледно-зелеными кедрами и елями. Белыми своими стволами горделиво выделялись березки на фоне серых сосен и пихт. Укрытая опадавшей листвой земля по утрам парила голубоватым туманом. Лес готовился к зиме.
     Если долго глядеть между деревьями, то можно заметить и живность, обитающую здесь и по всей тайге. Вон, из-за поваленного дерева выпрыгнул заяц. Понюхал воздух, постриг ушами во все стороны и прыжками ушел в заросли морошки. Мелькнула на ветке белка. Замерла на секунду и побежала вверх по стволу; спряталась в густых иголках. Белкам нынче благодать! Ореха уродилось много. Бывают годы, когда на кедрах по нескольку шишек висит, а в этом году прямо на удивление расщедрился кедрач! И ягоды разной тайга-матушка подбросила уйму. Ягоду и орехи все едят. И зверь малый и большой, и человек, и птица всякая. У лесной снеди и вкус и польза великая.
     Прихода омуля ждали. Готовились заранее. Чинили сети, проверяли лодки, пробовали моторы. Пересаживали поплавки и грузила, запасались бензином кто где мог, и делали пробные заплывы.
     Впереди основных косяков всегда идет разведка. Попадаются по три – пять рыбин. Это сигнал, что скоро появится и «большая» рыба. Тогда все рыбачащее население выходит в реку и, куда хватает глаз, по всей воде видны множество лодок и копошащиеся в них люди.
     Омуль идет быстро. Всего несколько дней. И надо успеть запастись на зиму, а если удастся, то и продать какую-то часть. Идущие вверх по течению последними рейсами теплоходы, охотно покупают омуль, да и другую разную рыбу. Гудят, если какой-то рыбак со своей сеточкой заплывет на фарватер. Которые обходят стороной, которые отгоняют за линию буев; матерятся и те и другие.
     Старая, с побитыми бортами лодка колышется на мелкой волне, проплывая мимо красного буя. В лодке двое. Лиц не разглядишь; они укрыты капюшонами длинных брезентовых балахонов, надетых поверх телогреек. От непогоды. В эту пору погода непредсказуема. Может и дождь внезапно налететь и сыпануть мелкий снег.
     Наплавная сеть выставлена была в двух километрах выше этого места. И от той точки лодка вместе с сеткой, влекомая течением, медленно плывет до самого поворота реки. Перед поворотом сетку надо вытаскивать и, в зависимости от улова, или идти к берегу или снова заплывать вверх и ставить сеть.
     - Мама, уже пора, - услышала Верка голос дочери, сидящей на носу лодки.
     - Да, уже буй проплыли. Ты, Рита, давай к этому борту ближе, а я начну.
     Верка скинула капюшон, поддернула рукава балахона и взялась за сеть. Потащила, выбирая сетку из воды и складывая ее в лодку.
     - Во! Есть, Ритка! – воскликнула мать и быстрее заработала руками. Одна, две, три стали показываться из воды рыбы. Бешено колотились в ячеях, пытаясь вырваться. Верка отцепляла их и бросала дочке под ноги. Та перебрасывала рыбу в носовой отсек лодки. Руки стали мокрыми и холодный ветер, обдувая их, еще больше холодил кожу. Пальцы замерзли. Верка дула на них; прижимала сеть коленями и засовывала руки то под мышки, то в штаны и снова принималась за работу. Материлась негромко, когда рыбина плохо отцеплялась от ячейки или выскальзывала в воду. Колени намокли, руки и вовсе замерзли. Занемели пальцы, заныли суставы. Ритка с жалостью поглядывала на уставшую мать и сама иной раз тихо материлась.
     Наконец сеть выбрали. Верка, посмотрев на улов, аккуратно сложила кольца грузилов и отдельно поплавки. Распрямила на носу лодки сеть.
     - Пойдем еще, доча. Мало рыбы, - дула Верка на руки, - Давай за мотор, а я немного погреюсь.
     Ритка прошла к мотору, осмотрела его. Подкачала бензин, накрутила на стартерный диск веревку и дернула. Мотор чихнул и не завелся. Ритка снова намотала веревку. С четвертого раза старый моторишко заработал. «Ну, слава Богу!» - подумали обе и Верка сразу полезла в боковой карман лодки. Вытащила оттуда бутылку водки. Зубами ее раскупорила и сделала несколько больших глотков прямо из горлышка.
     - Хватит, мама! – сквозь шум мотора прокричала ей Ритка, - Еще неизвестно сколько плавать.
     - Все, доча. Больше не буду. Для сугреву я.
     Верка положила бутылку обратно и закуталась в балахон от ветра. Рита правила лодку вдоль берега и слабосильный «ветерок», преодолевая течение реки и напор ветра, медленно проталкивал дюралевую посудину вверх по течению.
     Восемь лет назад Веркин муж Гошка ушел в тайгу и не вернулся. У Верки к тому времени еще было двое малолетних ребятишек. Годовалые Ирка и Валька. Хоть и родились одновременно а не походили друг на дружку. Рита, как старшая, стала с матерью выходить на омуля и сига. Десять ей тогда было. А что делать!? Мужиков в семье больше нет, а кормиться чем то надо, вот и пришлось девчонке сызмальства корячиться на семью. В прошлом году она закончила школу. Одноклассники сразу же разъехались из села. Кто учиться поехал, кто в город на заработки, а кто – лишь бы умотать от нищей опостылевшей жизни. Огляделась Ритка кругом, прикинула и так и эдак; беспросветно все! Мать не бросишь; малолетних поднимать надо. Одной матери с ними не справиться. Проревела Ритка несколько ночей подряд, кляня свою неудавшуюся жизнь и, от бессилия что либо изменить, стиснув зубы, принялась снова делать осточертевшую, но необходимую работу.
     С самой весны и до поздней осени «ходили» они с матерью на реку за рыбой. Готовили себе и продавали на теплоходы. Вырученных денег с трудом хватало на еду и на какую-никакую одежонку. Большую часть мать пропивала, утаивая заначки от Ритки. Мизерное пособие на сестер Ритка получала сама, чтоб мать не спустила на водку. Договорилась на почте, а мать и не была против.
     - Получай сама, доча. Я ведь к водочке слабость имею.
     Первое время, после того как муж не пришел из тайги, Верка упорно билась, выволакивая семью из страшной нищеты. Но, видя всю бесполезность своих потуг, однажды «заглянула в рюмочку». Да так с тех пор из нее и не выглядывала.
     Зимой Верка нанималась на пекарню; тесто месить. Получалось это у нее здорово и денежки перепадали на то, на се. А позапрошлый год установили специальную машину для замешивания теста, и надобность в Верке отпала. Верка совсем сникла и ушла в глубокий затяжной запой. Ритка ругала ее всяко, и по простому и по матерному; бесполезно. Клялась и божилась Верка не пить. Но проходил день-другой и все повторялось снова. Боролась, Ритка, боролась и, не видя результатов, смирилась. Не дозволяла только матери пить дома. Чтоб малые ребятишки не видели всю гнусность и мерзость этого порока. А Верке того и надо. Смоется с утра, весь день ее нету, и к вечеру приползает на соплях.
     Как-то года три назад, смотрела Ритка на стену, где висело отцово ружъе; смотрела и вдруг заявила:
     - Я, мама, в лес завтра сбегаю. Может зайца какого или птицу добуду. Ребятишкам мясо нужно. На одной рыбе долго не протянешь.
     Верка, хоть и пьяная была, врубилась в слова дочкины. Выползла из закутка, упала перед Риткой на колени и заревела в голос:
     - Доча-а моя! Ради Христа не делай этого! Хватит нам одного охотника. Случись что, я пропаду без тебя, - и обняла дочкины колени, заголосила на всю избу, - Пожалей малых ребятишек. Не за себя, за них прошу-у!
     С тех пор Ритка не думала о ружъе.
     Ветер стих и лодчонка пошла резвее. Проплывали мимо других рыбаков, вынимающих сетки. Ритка их тут всех знала. Вот эти двое; Кузька – деревенский разгильдяй и дядя Вася. Они всегда вместе рыбачат. А по другому как? У одного лодка с сетями; у другого – мотор.
     Краснорожий Васька, увидев Веркину лодку, замахал руками и весело закричал:
     - Верка! Смотри, задницу не простуди! Чихать будет. Или передницу. Уж та-то чихне-ет!
     И заржал на всю реку. Верка плюнула и отвернулась в другую сторону.
     Подошли к намеченному месту. Мать встала коленями на нос лодки и начала выплавлять сеть в воду. Ритка что есть силы гребла веслами, направляя лодку кормой в противоположный берег. Сеть ложилась хорошо, поплавки удалялись равномерно и ровно.
     От металлических весел замерзли руки; спина и ноги начали уставать. Но останавливаться нельзя; иначе сетка может не так лечь и придется повторять все с начала. Пронизывающий ветер леденил вспотевшие шею и грудь. Запахнуться бы, да весла не бросишь. «Ничего, потерплю; вон уже половина сети ушла в воду». Сил не хватало и, Ритка тихо заплакала. Горячие слезы потекли по замерзшим щекам, но веслами работала также ровно и сильно. Руки, казалось, примерзли к веслам и спина так устала, что было больно, и Ритка закрыла глаза. Слезы покатились еще сильнее. Она вслипнула.
     Мать, почуяв дочкино состояние, не оборачиваясь, попросила:
     - Потерпи, доча! Маленько осталось.
     Последний поплавок упал в воду и закачался в волне. Ритка бросила весла и растерла руки, согревая их дыханием. Мать, осмотревшись кругом, присела рядом с дочкой.
     - Минут двадцать можно отдохнуть.
     Снова лодка вместе с сетью тихо плыла по течению. Верка полезла в боковой бардачок. Ритка строго посмотрела на нее.
     - Мама!
     Верка опустилась на место, вздохнула.
     Мимо проплывали осенние берега. Последние листья отрывались с веток и, кружась в холодном воздухе, ложились на торчащие из воды камни. Прилетевшая птица пила с камня воду и смотрела на людей в лодке. Волна набегала на берег, вспенивалась и отступала, смывая в реку упавшие листья. Птица вспорхнула, крикнула что то на прощание и умчалась за верхушки деревьев. Ветер раскачал ветки и пронесся над водой, обдав моросью и лодки и людей.
     Верка снова начала выбирать сетку. Матерясь и чертыхаясь, бросала рыбу в лодку. Руки совсем замерзли. Пальцы почти не гнулись и посинели. Верка завыла, но тянула эту ненавистную сеть и слезы ее падали на рыбу, которая накормит их зимой. Заскулила тонко Ритка, не в силах больше терпеть и видеть все это.
     - Мама, не могу больше!
     - Потерпи, доча. Счас домой поедем, - плача, откликнулась мать и с остервенением бросила выбранную сеть в лодку.
     До берега доплыли совсем закоченевшие. Привязали лодку; перебросали рыбу в тележку. Сверху бросили мокрую сеть и потащили поклажу по тропинке в поселок.
 Ноги насквозь промокли и зашлись от холода. Набрякшие влагой телогрейки гирями давили на плечи и студили все тело. Мать и дочь тянули тяжелую тележку на верх; туда, где дом. Там тепло и сухо. «Ничего! Счас печку затопим, отогреемся, обсохнем. Сварим несколько свежих рыб. Ребятишки уж проголодались, наверное. Глядят, поди, в окна. Ждут. Да когда нибудь это кончится или нет, Господи! Сколько же можно! Сил уже никаких нет!». Обе тихо выли. Как собаки. От безысходности. Не хотелось думать, что завтра это снова повторится.
     В поселке стояла тишина. Над трубами вились дымки и воздух пах прелыми листьями и печным духом. Верка поглядела на свой дом и вздохнула. «Забор вот покосился. Надо бы подправить, а то снег за зиму его совсем свалит. Если бы муж был, как легче то! Ритка совсем выросла! Замуж пора, а за кого? Из парней в поселке одни пьянчуги остались да придурки. Путные то уехали. Хорошего парня ей здесь не найти! Да хороший и не возьмет ее, нищую; без кола, без двора. Так и будет мыкаться со мной. Эх, горе-горемычное!». 
     В доме выстудилось. Ритка быстро накидала полешков в печку. Зажгла. Затрещали весело поленья, загудела печка. Тепло пошло в дом, согревая обитателей. Вскоре в котелке забулькало и жизнь вроде показалась не такой уж мерзкой.
     На следующий день было чуть потеплее. Успели сделать три заплыва и, когда выбирали сетку, увидели показавшийся вдалеке теплоход.
     - Ритка, заводи мотор! – крикнула мать, бросив сеть в лодку, - Гони к теплоходу.
     Моторчик затарахтел и потолкал лодку к фарватеру; навстречу приближающемуся кораблю.
     Матросы уже стояли на борту, ожидая подплывающие лодки. Рыба нужна всем. А в этом месте омуль особенно хорош! Брали, только если спина в три пальца. А зимой то рыбка, ого-го! И малосол, и копченая и всякая другая. Осетров и стерлядей уже набрали; омулек только сейчас идет. И сиги.
     Верка бросила фалинь на борт и крикнула:
     - Омуль надо?
     - Все надо, тетка!-ответил молодой матрос, привязывая фалинь к кнехту.
     В лодку полетело несколько пакетов и мешков.
     - Насыпай!
     Верка с Ритой быстро заполнили тару и, взвесив ручными весами, подавали по одному на теплоход. Туда рыбу – оттуда деньги.
     - Все, мама. Больше нету.
     Верка поглядела в лодку и крикнула наверх:
     - Отвязывай!
     Матрос начал скидывать шлаги с кнехта, но тут через борт наклонился парень в форме:
     - Эй, рыбаки! Еще будет рыба?
     - Так вы же последний рейс!
     - Не, еще один дали. С Игарки сезонников повезем вверх.
     - Ну-у! Тогда уже омуль пройдет.
     - А вы заготовьте. Подсолите чуть, - не унимался парень, - Я заберу. Очень рыбка нужна.
     - Сделаем. – подняла голову Рита и увидела голубые глаза, весело смотревшие на нее.
     - А куда зайти, красавица?
     Ритка засмущалась, опустила взгляд. Но мать ответила за нее:
     - Вверх по тропинке, третий дом слева.
     - Как зовут тебя, красавица? – крикнул напоследок парень.
     - Рита ее зовут. Слышал? – помахала ему рукой мать.
     - До свиданья, Рита! – донеслось до них, когда лодка уже отошла.
     Девушка повела лодку за фарватер. Верка на носу подсчитывала барыши.
     - Доча! Хорошо у нас получилось! – радовалась мать. Отложила несколько бумажек себе в карман, остальные подала дочери:
     - Положи себе, доча. А то я – сама знаешь.
     Ритка спрятала деньги в штаны.


     Теплоход, вспеня винтами воду, набрал скорость и уходил вверх по течению, разрезая зеркальную гладь реки. Леха, третий помощник механика, стоял в кормовой части и глядел на ровную поверхность воды, в которой отражались осенние берега и чайки, кричащие в небе свою песню.
 Подошел электромеханик.
     - Ты что тут, Алексей Николаевич, в одиночестве? Стихи что ль сочиняешь?
     - Дай, Яклич, сигарету, - вместо ответа, не поворачивая головы, задумчиво сказал Леха.
     Закурили.
     - С рыбой я пролетел, - пожаловался Леха, - С вахты сменился, поперся в душ. А когда вышел, поздно уже было. Рыба ушла.
     - Так у нас еще один рейс. Возьмешь.
     - Хорошо бы! У сестры через месяц свадьба. Обещал рыбки подбросить, - вздохнул Леха, - А как получится – не знаю. Договорился с одними. Вон в том селе. Может сделают.
     - Раз обещали – сделают. Здесь, по этим берегам, «другой» народ живет, Николаич. Добрый, душевный и человечный народ. Не то, что у нас в, так называемом «цивилизованном» обществе. Это придурки насочиняли всяких анекдотов про тунгусов и чукчей. Языки бы им поотрывать!  А сами этих людей и не видели-то никогда! Открытые и сердечные здесь люди. И сочинителям этим сраным до чукчей и тунгусов как до Киева раком! У тунгусов этих человечности много больше, чем в нашем обществе, хоть и живут они более суровой и трудной жизнью. Так что, Николаич, не тушуйся. Если обещали рыбу – сделают.
     - Ладно. Поживем – увидим.
     Оба затушили окурки и пошли в надстройку.


     Омуль шел еще несколько дней. Разные препятствия пришлось преодолеть рыбе на своем пути. И главное препятствие – рыбацкие сети. И хоть было этих сетей на реке великое множество, все же основные косяки прошли их благополучно. Где то там, в верховьях, разбредутся они по разным притокам, речкам и ручьям. Отложат тяжелые самки икру на тиховодье. И сбросят на эту икру самцы молоку. И зародится новая жизнь. Миллион новых жизней.
     Каждый день, пока шла рыба, Верка с Риткой выходили в реку. Умаялись в смерть. Обветрила и покраснела кожа на руках и лице. Промерзли и промокли до костей
 Обрадовались, когда сеть стала приходить пустая.
     - Все, мама! Кончилась рыба, - с радостным вздохом, улыбнулась Рита, потрескавшимися губами.
     Лодку затащили далеко на берег, тщательно привязали к камню. Бывали случаи, когда весенний ледоход уносил лодки. И не найдешь потом. Мотор сняли. Верка загрузила его себе на спину и поперла вверх, к дому. Рита везла в тележке сетку, инструмент и бачок. В сарае все аккуратно разложили. До весны.
     После того дня, когда подходил теплоход, Рита сбегала на старый, давно закрытый рыбзавод.  Подыскала пару более-менее целых бочек и прикатила их под навес.
     - Ты зачем это!? – удивилась Верка, увидев как дочь ремонтирует бочки.
     - Мы обещали тому парню с теплохода рыбу приготовить.
     - Так он уж наверное забыл про это.
     - Это его дело, а я обещала. Ты, мама, сходи к тете Ире в магазин. Возьми у нее пару больших полиэтиленовых мешков.
     Верка охотно согласилась. А то пришлось бы предлог какой-нибудь придумывать, чтоб сбегать за водочкой. А тут сама отправила! Верка уже бежала по улице.
     Через десять минут она притащила два прозрачных куля и спрятанную под штанами бутылку.
     - На, доча, мешки-то. А я – до ветру. Че-то у меня живот крутить.
     - Да какой живот! Вытаскивай, чего уж.
     Верка вынула из штанов бутылку и просительно заегозила:
     - Я только каплю. И солить к тебе приду, - помчалась мать в сени. В избе Рита не дозволяла пить и в сенях у Верки была припрятана закуска; вяленая лосятина.
     Летом сосед, краснорожий Васька, завалил в тайге лося. Чего там Васька делал – кто его знает, но прибежал он в поселок с выпученными глазами, весь всклокоченный, потный и грязный. А мужиков-то в эту пору в поселке и не оказалось.
     Заревел Васька за Веркиным забором, как будто ему конь копытом в пах угодил.
     - Верка! Бросай все к такой-то матери! Побежали, поможешь; тут недалеко, километра два! Я счас Кузьку еще крикну.
     Васька, махая руками, помчался по улице.
     Через полчаса втроем прибежали к месту, где лежал лось.
     - Быстрее, - пыхтел Васька, - Пока, мать их в душу, не приперся кто!
     Разделали лося. Взвалили, кто сколько смог и понесли в поселок. Теперь у Верки был хороший запас мяса. За неимением холодильника, все куски она завялила.
     Рыбу засолили во все, какие имелись, емкости. Две бочки стояли отдельно, под навесом. Вечером Верка в два захода, притащила от Васьки небольшую коптильню. С утра до вечера строгала чурбачки и подкидывала в коптилку. Рита следила за готовностью рыбы; снимала готовую, загружала другую. Радовались: будет на зиму! Ребятня не поглядит голодными глазенками. Слава Богу!
     В сенях еще стояли два мешка кедровых орехов. Кузька приволок через неделю после неприятного для него случая.
     Кузька, кроме всего прочего, работал истопником в поселковой общей бане. У многих были свои баньки, но в общую тоже ходило немало народу. Кузька заготавливал дрова, сушил веники и раз в неделю истапливал баню. Первыми мылись обычно мужики, после них шли бабы. А в бане этой, на потолке в моечной, был лаз на чердак, закрытый люком из тяжелой толстой доски. Кузька как то привертел к люку веревочку, просунул ее через чердак на улицу. И, когда бабы уже вовсю мылись, и пар густым облаком заполонил всю моечную, Кузька люк-то и приоткрыл, потихоньку потянув за веревку. И спустил через него пугало страшное, в простынях и с ужасной мордой. В ту же секунду в бане поднялся дикий рев и визг. Бабы напрочь вынесли двери и маленькое окошко и, в чем мать родила, с воем и криком понеслись кто куда. Кузька от хохота свалился с крыши и катался по траве, держась за живот.
     На следующий день возле магазина бабы Кузьку выловили.
     - Бейте его, девки, засранца!  - вопили бабы радостно, в предвкушении расплаты за надругательство. Начали они изгаляться над мужичком по всем местам, которые не успер прикрыть одуревший с перепугу Кузька. А прикрыл-то он всего лишь пах свой. Дурень, не понимал, что ни одна нормальная баба не ударит мужика в это место. А женщины в поселке были нормальные. Но уж по остальным местам бабенки утешились! Кузька вопил и верещал как дикий козел. Когда измывательства терпеть стало невозможно он взмолился:
     - Бабоньки! Не бейте. Не со злого умыслу я, а для потехи!
     - А-а! Для потехи!? Бейте его, ирода! Чтоб вони не осталось от злодея!
     Кузька усиленно вертел мозгами: как ускользнуть от рассвирепевших баб!
     - Бабы, отпустите! - вопил мужичок, страшно угнетаемый женщинами, - Я вам тайну великую открою! Сам недавно узнал. Сурьезная тайна!
     Бабы приостановились
     - Говори, гад, что за тайна такая?!
     «Что бы такое придумать, - лихорадочно выискивал варианты Кузька, - чтоб отвязались, толстозадые!».
     - А тайна, бабоньки, такая. – и понесло Кузьму в разнос, - знаете большой пень, что за селом возле дороги к лесу?
     - Ну!
     - Гну. А пень этот чудодейственный! Рос там когда-то огромный кедр. Так вот, которая баба понести не могла; приходила она к дереву в полночь при большой луне и стояла возле него, прислонившись. И через неделю-другую глядишь – понесла! А мужики, в которых силы этой самой нету, возле кедра и приобретали ее! Постоят, прислонив хозяйство к стволу, и тут же бегут к своим бабам.
     Кузька чуть-чуть передохнул, видя как заинтересованно слушают бабы его брехню и попер дальше:
     - Ну а потом спилили это дерево и остался от него один пень. Сколько ему лет – никто не знает; однако, говорят сила в нем осталась.
     - Брешет он бабы! Бейте его, скотину!
     Начали снова мутузить бедного мужичка. Но, неожиданно, спасла его Верка, приходившая в магазин за бутылкой.
     - Постойте, бабы! – влезла она в самую толпу, - я тоже слышала что-то такое подобное, - и оттерла Кузьку от женщин, - кто говорил, не помню, а вот про это самое точно говорили.
     Кузька меж баб бочком-бочком и дал стрекача по улице, к своей баньке. Женщины пошумели еще немного и стали расходиться, унося каждая с собой Кузькину брехню. Что там творилось в их головах – кто знает? Но стали после этого замечать люди; нет-нет да и увидят кого-то в полночь возле пня. Кто и что там делал, неизвестно, однако вранье, слетевшее с Кузькиного поганого языка, быстро разошлось в народе и обрастало разными слухами.


     Вчера выпал первый снег и Рита взялась за ребятишечью зимнюю одежку. Сбегала в магазин; прикупила обновки сестрам и пряжи для вязания. Покормив девчонок, устроилась под лампочкой вязать варежки. Девчонки рисовали за столом; мать в закутке валялась пьяная. Полчаса назад приперлась откуда-то на соплях и сразу в закуток.
     За окном вечерело. Редкий снег медленно падал из серого неба и устилал белым бархатом землю. Прикрыл всю осеннюю грязь, убелил крыши и улицы. Птицы спрятались в предчувствии наступающих морозов и только не частый скрип шагов нарушал эту торжественную снежную тишину.
     Из приемника слышалась тихая классическая музыка и Рита, увлекшись вязанием, думала свою, не по годам серьезную думу. «Что же дальше-то? Мать совсем спивается, уже и ночевать, бывало, не приходила. Девчонки все видят. И зачем батя не вышел из тайги!? Уехала бы я отсюда. В городе работать пошла бы. И учиться. Заочно. А как их сейчас оставишь? Пропадут. Ну почему все так устроено? Почему все это мне?»
     Слезинка упала на клубок шерсти и быстро впиталась в него. Рита поглядела на сестренок и украдкой вытерла слезы. «Не надо, что бы видели».
     В дверь постучали. «Кто же это?».
     - Входите. Открыто, - крикнула девушка.
     В дверях появился тот парень с теплохода.
     - Здравствуйте, - Леха закрыл за собой дверь.
     Рита быстро отложила вязание, поправила волосы и запахнула кофточку. Леха улыбнулся, громко и весело сказал:
     - Вы – Рита? Я сразу вас вспомнил. Меня зовут Алексей.
     - Здравствуйте Алексей, - Рита встала, - Проходите, присаживайтесь. Я тоже вас помню. Вы подождите немного, я приготовлю все.
     Набросила телогрейку и выскочила из дома.
     Леха положил рюкзак у порога, прошел в комнату. Ребятишки перестали рисовать и с любопытством смотрели на вошедшего.
     - Ну что, девчонки? Как дела?
     - Хорошо, - хором бойко ответили те.
     - А что рисуете? – Леха подошел к столу, заглянул в листочки, - Здорово! Молодцы!
     - А вот еще есть, - начали показывать ребятишки свои художества.
     Леха просмотрел все, увидел на обложке тетради: «Ученица второго класса Синицына Ира».
     - А отец-то где?
     - Нету. Папа Гоша из тайги не вышел.
     - Как это?
     - Не знаем. Мы не помним. Рита знает.
     - Это мать что ли?
     - Не-е! – засмеялись девчонки, - сестра. А мамка вон там пьяная спит.
     Леха заглянул за штору. «Да-а! Ну дела!». Подошел к вязанию. Потрогал. «Варежки. Сама ребят обвязывает».
     Вошла Рита.
     - Пойдемте Алексей, - встретилась с Лехиными глазами. Засмущалась.
     Под навесом во дворе Леха увидел две бочки.
     - Это вам, Алексей. Как обещала.
     - Я рюкзак приготовил, а тут вон сколько!
     - Что, не будете брать? – вопросительно воскликнула Рита и немного испугалась.
     - Почему же! Я все заберу. Только вот как до шлюпки дотащить? Я сейчас сбегаю, парней кликну.
     Леха бросил рюкзак на бочки и собрался было побежать, но Рита придержала его за рукав:
     - Не надо бежать, Алексей. Я помогу вам. Вот на тележку поставим и до берега. Давайте вдвоем.
     Леха закорячил бочки, забросил рюкзак в тележку и выволок ее на дорожку. Вдвоем с Ритой потащили тележку к берегу. На полпути Леха остановился.
     - Рита. Сколько я вам должен? – полез в карман.
     Девушка назвала цену. Леха посчитал бумажки и сунул их Рите в руку. Рита глянула на деньги.
     - У меня нет сдачи, Алексей.
     - Да там мелочь. Не надо сдачи.
     - Ладно, когда вы придете первым рейсом, я вам верну.
     - Договорились.
     Они снова потащили тележку по деревянному настилу к берегу.
     - А что, Рита, мать то сильно пьет?
     И вдруг, сама не понимая почему, Рита ответила на этот некорректный вопрос. Не глядя на Леху она тихо произнесла:
     - Пьет. После смерти отца уже несколько лет пьет.
     - Тяжело наверное вам с малыми то?
     Рита промолчала.
     С берега заметили Леху с тележкой и подбежали помочь. Быстро перетащили бочки в шлюпку и приготовились отплыть.
     - Поехали, Николаич. Темнеет уже.
     - Парни, я тележку только наверх заброшу. Я быстро.
     Леха потащил телегу в гору. Рита шла рядом. Молчали.
     Наверху Леха закатил тележку на деревянный настил и повернулся к Рите.
     - Ну вот и все, тут вам легче будет катить. Спасибо, Рита, что выручили меня.
     - Вам спасибо, Алексей. Теперь у меня есть на что ребятишек накормить.
     Леха немного помолчал. Вынул сигарету.
     - Что, совсем плохо, Рита?
     Девушка посмотрела ему в глаза. Махнула рукой:
     - Прощайте, Алексей. Идите, вас ждут.
     И, взяв тележку, пошла с ней по дорожке к дому.
     Леха пошел к берегу, но через несколько шагов обернулся и, натягивая рукавицы, крикнул:
     - Рита! Вы красивая!
     Ритка остановилась, но не оглянулась; снова потащила тележку дальше.


     К зиме Ритка подготовилась по местным меркам, неплохо. Обула-одела ребятишек, себе и матери теплого прикупила. Навязала кучу разных варежек, носков, шапочек. Сейчас начала вязать себе теплый свитер. Длинными зимними вечерами все равно делать нечего. А помогать ребятишкам делать домашние задания можно и занимаясь вязанием.
     Неделю назад Ритка устроилась на работу в школу. Полы мыть. Работа не тяжелая, в тепле. Зарплата, правда, мизерная, но на хлеб – на сахар, будет. Да и ребятня под приглядом. Возраст-то у них сейчас самый баловной. Глаз да глаз нужен. А тут и работу выполняешь, и сестренки на виду. Ритка была довольна. А еще, улыбка не сходила с ее лица и радостно светились глаза по причине того, что уже в который раз перечитывала она, лежавшее под кофточкой письмо.
     Вчера к вечеру, только Ритка пришла с работы, ввалилась в избу Ксенька, местная почтальонша. Кряхтела и отдувалась молодая баба, беременная на седьмом месяце. Как от коня, от Ксеньки валил пар. Затворила за собой дверь.
     - Фу-у! Замоталась! А тут еще возле Васьки Краснорожего чуть в сугроб не закопалась. А он, скотина, хохочет как дурак, мать его так, - заругалась с порога Ксенька, - Здравствуй, Рита! Дай-ка сесть.
     Ритка поднесла табурет, смахнула с него несуществующую пыль.
     - Садись, Ксеня.
     Ритка вопросительно смотрела на почтальоншу. Ксенька никогда не заходила к Рите домой. Так, здоровались на улице или еще где. Девка эта в прошлом году вышла в их поселок замуж за Витьку с лесопилки. Сразу пошла работать почтальоном. Теперь вот ждала декретного отпуска.
     - Письмо тебе, Маргарита! – отдышалась Ксенька, вытаскивая из сумки конверт, - Аж с самого Красноярска! -  Повертела письмо и так и эдак, - Обратного адреса нет, но штемпель Красноярский. Неделю шло. На, держи.
     Ритка взяла конверт, недоуменно глядя то на него, то на Ксеньку.
     - Че, и не знаешь от кого? Ну ты даешь!, - засмеялась почтальонша, - небось, жених какой-нибудь пишет? Ну ладно, не буду тебе мешать, пойду. Еще две улицы обойти. Надо бы с утра; глядишь к обеду и управилась. Но последнее время так спать хочется утром! На работу выхожу с обеда. Ты, Ритка, заходи ко мне вечером. Поболтаем, посплетничаем.
     - Ладно, Ксеня, зайду как нибудь. Тебе когда? – показала взглядом на живот.
     - К Новому году в декрет, а рожать к концу февраля. Ты Ритка давай вместо меня с января выходи. На свежем воздухе, три-четыре часа в день! Да и зарплата побольше, чем полы-то мыть. Как ты на это смотришь?
     - Я подумаю.
     - Ну, думай, а я начальнику почты скажу про тебя.
     Ксенька встала, поправила сумку и, тяжело топая валенками, вышла на улицу.
     Рита долго смотрела на конверт. Зачем-то понюхала его, прежде чем распечатать.
     В конверте был тетрадный листок с несколькими строчками и обратный адрес:
     «Здравствуйте Рита! Простите за нелепое письмо, Но я хотел и должен был написать вам. С последней нашей встречи я постоянно думаю о вас; вижу ваши глаза, ваши волосы, щеки с ямочками. От этих мыслей на душе у меня светло и радостно. Хочу снова увидеть вас; с нетерпением жду навигацию. Если вас не затруднит, напишите мне. Привет сестренкам и маме! Алексей».
     Туман пошел в голове. Светлый и легкий.  «Он тоже думает обо мне!», - за облаками летала Ритка и, все ее существо радовалось и ликовало. Она ходила по избе туда-сюда, от окна к печке и обратно, и ничего не замечала вокруг. Прижимая маленький листок к груди, она была не здесь, не в избе, не в глухом таежном поселке; а невесомой маленькой птичкой парила душа ее высоко в небе, между зажигающимися звездами, в безмерном царственном пространстве.
     Как яркий луч поднимающегося утреннего солнца, как жаркий костер в глухом таежном лесу, как пламя из ствола ружъя меткого охотника, ударила и охватила ее всю первая, чистая и желанная девичья любовь. Светлая и легкая слезинка выкатилась и упала на маленький листок; впиталась в него вся без остатка, и высохла от горячих слов, написанных рукой и мыслями любимого человека.
     Не помнила и не замечала, сколько прошло времени. Очнулась, только услышав, как затопали валенки в сенях.  Сестры пришли. С веселыми возгласами и смехом ворвались они в избу и, увидев Риту, встали как вкопанные, недоуменно глядя на нее.
     - Ты что, Рита? Ты какая-то другая.
     - Все хорошо, девочки. Все очень хорошо. Раздевайтесь, будем ужинать.
     Ритка захлопотала возле печки, готовя на стол.
     Накормив ребятишек, Рита написала Алексею небольшое теплое письмо. Ничего не скрывала. И что думает о нем всегда, и как сильно обрадовалась, получив его письмо; и как зимуют они в глухой тайге.
     Утром сбегала на почту, сбросила конверт в ящик.
     Зима набирала силу. Давила стылую землю обильными снегами и трескучими морозами. Северные ветры то нагоняли на небо темные хмурые облака, выдавливая из них колючий снег; то, разбросав их по горизонту, дозволяли солнцу оглядеть все окрестности, обдав все кругом жгучими морозами. Иногда мороз отступал, ветры становились мягче. Деревья покрывались инеем и сверкали на солнце разными цветами. На опушках появлялась лесная живность. То заяц промелькнет, прижимая уши к спине; то белка вынырнет из-за ветки, внимательно разглядывая сказочную красоту тайги. А вон там недавно прошел олень. Оцарапал кору с сосны; видно рога чесал. Наследил много. Лисица пробежала поодаль, скрылась в густых зарослях ивняка.
     Ближе к Новому году Ритка все чаще стала поглядывать на отцово ружье, висевшее на стене. «Девчонкам рыба и крупы уже не лезут в горло. Надоело одно и то же. Мяса бы! Да где же его взять? Просить не пойду. Ни за что!».
     И как-то, не выдержав взгляда девчонок, каким они смотрели молча на поданную им рыбу, Ритка, отправив сестер в школу, схватила со стены ружье и, набросив телогрейку, выбежала с ним на улицу: «В тайге возьму мясо!». Пошла прямиком к дому Васьки Краснорожего.
     Васька в это время у себя во дворе чистил от снега дорожку.
     - Дядя Вася! Посмотрите ружье, - не здороваясь, подошла к нему Ритка и протянула ружье, - давно висит без дела; может ржа какая появилась.
     Васька бросил лопату и выпучил на Ритку красные шары.
     - Ты чего это девка, про ружье задумала, а?
     - Поглядите, дядя Вася, вы опытный охотник.
     - Погляжу. Но после того, как скажешь мне, зачем тебе ружье. Ну?
     - Видели люди за поселком в лощине много зайцев. Хочу девчонок мясом накормить.
     Васька отряхнул с валенок снег, поправил телогрейку и снова взял лопату.
     - Не след тебе, девка, с ружьем по тайге носиться. Забудь про это. Сказывали: в соседнем селе видели следы шатуна. Или поднял его кто или сам не залег спать. Опасно. А мяса я тебе дам. Пойдем.
     Васька воткнул в снег лопату и повернулся идти в дом, но Ритка остановила его, удержав за телогрейку.
     - Нет, дядя Вася, я сама хочу зайца достать. Я дальше лощины не пойду, боюсь. Посмотрите, а?
     Васька плюнул и выхватил из ее рук оружие.
     - Такая же как батька твой, Гошка. Тоже с норовом был. Ну, пошли, погляжу твое ружье.
     В избе Васька долго ковырялся с ружьем. Разобрал полностью. Почистил, помазал, проверил каждый винтик.
     - Хорошее ружье, - изрек он наконец, собрав все детали воедино, - Знал толк в оружии Гошка, знал! Толковый был охотник. На держи свой арбалет. Теперь работать будет как часы.  Вот тебе десяток патронов. На зайца. Пойдем; стрелишь при мне разок. Погляжу.
     Васька высыпал патроны в карман Риткиной телогрейки.
     - Я умею стрелять, дядя Вася!
     - Пойдем, сказал! Сам погляжу.
     Во дворе Васька поставил толстую доску к забору. Нарисовал углем кружок.
     - Давай! – приказал, отводя Ритку на двадцать шагов от доски.
     Рита достала патрон; вогнала его в ствол, переломив ружье, и защелкнула снова. Взвела курок, прицелилась.
     Звонко щелкнул выстрел. Приклад больно дал в плечо. Ритка переломила ружье и выбросила гильзу.
     - Добро! – крякнул Васька, - Пойдем, поглядим, куда ушла дробь.
     Поглядели.
     - Молодец! Хорошо стреляешь. Только ружье плотнее прижимай к плечу. Не так отдача будет. На зайца, конечно, мелкашку хорошо. Но нарезное я тебе не дам. Не положено. Ну а что шкурка дырявая будет, так это ерунда; зато мяса наедитесь.
     - Спасибо, дядя Вася.
     Ритка повесила ружье себе на шею и пошла домой.
     - Когда собираешься-то? - крикнул ей вдогонку Васька.
     - Завтра с утра.
     На следующее утро, Ритка, надев ватные штаны и запоясав телогрейку широким ремнем, огородами ушла к лесу. Снег был крепким и валенки почти не проваливались. Шла легко.  В кармане лежало девять патронов и ружье приятно давило плечо. Минут через сорок дошла до лощины, идущей между двумя небольшими хребтами, покрытыми густым лесом. В лощине деревьев почти не было и ровный снег лежал от одного края леса до другого. Остановилась возле небольшого пригорка; недалеко от опушки с подветренной стороны. Огляделась. Вон там у ивняка наследили зайцы. «Надо подождать здесь. Тут незаметно. И со стороны леса, и с лощины».
     Легла в снег. Между, торчащими из под снега пучками, прошлогодней травы. Ждала долго. Опушка была пустая. Только лесные птицы изредка пролетали меж деревьями, и разными голосами тревожили затаившегося охотника. Иногда с деревьев, потревоженный птицами, слетал снег и с легким шорохом ложился под кроны. И снова тишина. Уже хотела было перейти на другое место, как вдруг заметила в зарослях ивняка какое-то движение. Зайцы! Вот они! Пришли видно полакомиться ивовой корой.
     Ритка скинула правую варежку, изготовила ружье, взвела курки.
     Пара зверьков вышла на полянку, остальные были в кустарнике. Прицелилась в этих двух. Задержала дыхание и надавила на спусковой крючок. Но не рассчитала и выстрелы ударили из обоих стволов. Почти одновременно. Снег осыпался с ближайших деревьев; птицы, вспугнутые выстрелами, вспорхнули и унеслись в даль.
     Ритка добежала до ивняка. Ух ты!  Вот он лежит! С первого выстрела достала.
     Вытащила из под ремня мешок; бросила  туда добычу. И тут же заметила еще одного. В кустах.  Неподалеку от первого. Продралась между ветками, сложила в мешок и второго.
     Захватив с места лежки варежку и, привязав мешок к поясу, Ритка направилась в обратный путь. Но тут услышала гул мотора. Что это? Пригляделась. Вдалеке, из-за леса, на лощину выехал снегоход и, поднимая снежные облака, мчался в ее сторону.
     «А-а, это дядя Вася!», - обрадовалась Ритка.
     Васька подрулил к девушке и заглушил мотор.
     - Вот, решил проведать, как тут и чего. С добычей тебя, что ли?
     - Ага, дядя Вася! Вот, в мешке. Двое! – радостно зазвенела Ритка, снимая с пояса мешок.
     Васька заглянул в него:
     - Ну, ты настоящая охотница! Молодец!
     - Это я вон у той опушки их выследила, - показала Ритка варежкой в сторону.
     - Пойдем, поглядим.
     Они подошли к опушке.
     - Хорошее место выбрала, - похвалил Васька, доставая папиросу.
     Пока он курил Ритка осматривала кустарник и ближайшие деревья.
     - Рита! – крикнул Васька, бросив окурок в снег, - поехали домой.
     Они направились к снегоходу, но тут Васька сделал предостерегающий жест рукой и начал приседать, одновременно сдергивая с плеча ружье.
     - Тихо, Рита! – Васька потянул ее за рукав вниз, - Посмотри вон туда.
     Ритка посмотрела в направлении его руки, но ничего не увидела.
     - Не вижу ничего, дядя Вася. Что там?
     - Тихо, дочка! Волк там.
     - Волк! – воскликнула испуганно Ритка.
     - Не шуми! – шепотом рявкнул на нее Васька, озираясь по сторонам, - Вон еще один! И с той стороны еще! Во влипли, мать их в душу! – заматерился тихо Васька, - Обложили, сволочи! Кровь видно заячью почуяли. Ну, дела, так-перетак! Вон еще несколько. Больше дюжины будет!
     Ритка теперь тоже увидела волков, окруживших их со всех сторон. До снегохода было шагов сто.
     - Не успеем, - Васька снял со спины рюкзак, - Отрежут от «Бурана».
     И тут Васька встал во весь рост, потянул за собой Ритку.
     - Вставай, дочка, и слушай меня внимательно!
     Ритка поднялась, держа ружье в руках.
     - Выбрасывай из правого кармана все патроны. Быстро! В снег выбрасывай, хрен с ними!
     Ритка, чувствуя опасность ситуации, мгновенно выполнила приказ. Ее начало трясти мелкой дрожью.
     Васька вынул из рюкзака горсть других патронов и высыпал их в опустевший карман.
     - Это картечь. Заряжать будешь только эти патроны. Встанешь спина к спине. Плотно. Слышишь меня!?
     - С-слышу, - заикаясь, взвизгнула Ритка и прислонилась своей спиной к Васькиной.
     - Подавать ружье будешь правой рукой, отведя ее в сторону, - Васька говорил быстро, но четко и Ритка понимала и слышала каждое его слово, - Левой будешь брать у меня пустое. Все поняла?
     - Поняла. Я должна зарядить его!
     - Да. Попробуем.
     Васька отвел свою правую в сторону. Ритка тут же перехватила его ружье своей левой за цевье, одновременно отведя свою правую в сторону. Васька схватил ружье своей левой.
     - Спину не отрывай, сказал! Повторим еще раз! Так, хорошо! Утаптываем снег.
     Начали топтаться на месте. Васька вертел башкой по сторонам, следя за волками и держа наизготовку ружье. Чувствовал, как трясется Риткина спина.
     - Не боись, дочка! Только спину не отрывай. Как услышишь два выстрела – сразу ружье! Слышишь, Рита?
     - Слышу, дядя Вася! Мне страшно!
     - Не боись. Может и не будут нападать. Хотя…, - Васька сбросил на снег шапку, - Сжимают кольцо. Это их охотничий прием. Приготовься, Рита! И помни – спина к спине. Что бы ни случилось!
     Васька резко повернулся в сторону. Ритка мгновенно развернулась за ним, не отрывая своей спины от его.
     - Вожака бы определить, - негромко говорил Васька, то ли для самоуспокоения, то ли, чтобы успокоить девушку, - Где же он, черт бы его побрал! Если вожак даст сигнал, стая выполнит его. Вот его бы сейчас положить! Может и уйдут. Этот, что ли? Нет, по сторонам глядит. Вот он!
     Васька встретился взглядом с желтыми злыми глазами вожака. Матерый волк, оскалив пасть, выбирал момент для атаки. Он смотрел на этих двуногих, от которых исходил страх. В предвкушении добычи остальные волки поглядывали то на вожака, то на людей, ожидая сигнала.
     Васька поймал на мушку широкую грудь вожака и тут же нажал на спуск. Боек ударил в капсюль, воспламенил порох. И, пока тяжелая картечь шла по стволу, с огромной силой выталкиваемая пороховыми газами, вожак дал сигнал к атаке. И рванулся с места в сторону добычи, широко раскрыв пасть, чтобы в одно мгновение перекусить тонкие шеи двуногих. Стая пошла за ним. Вожак успел сделать один прыжок и был сметен страшной силой свинцовой картечи. Ткнувшись мордой в снег, он застыл на месте.
     Бах! Еще один волк закружился на снегу с визгом и не понимая, что произошло.
     После второго выстрела Васька резко откинул руку с пустым ружьем в сторону. Ритка тут же схватила его, подав ему другой рукой заряженное.
     Бах! Бах! Ритка чувствовала толчки приклада своей спиной и, прижимаясь к спине охотника, быстро зарядила два патрона. Сразу передала ружье, приняв у Васьки пустое.
     Работала как автомат, выполняя полученные указания. Выстрел! Отдать ружье! Взять другое. Переломить. Спина к спине. Выбросить гильзы. Втолкнуть новые патроны. Замок. Щелк! Взвести курки. Отдать ружье!
     Бах! Бах! Еще один зверь ткнулся мордой в снег.
     Ритка, заряжая очередное ружье, заметила краем глаза, как из-за толстой сосны вымахнул огромный волк и прыгнул в их сторону. Не целясь, вскинула ружье и надавила сразу оба спусковых крючка. Ба-бах!  Ружье подпрыгнуло, больно ударив в плечо, но картечь унеслась в сторону зверя. Тот несколько раз перевернулся и свалился под деревом.
     - Ружье! Мать твою в душу! – заорал Васька и тут же выхватил из своего кармана два патрона и загнал их в стволы.
     Бах! Бах! Ритка успела зарядить свое ружье и моментально подала его Ваське.
     Выстрел толкнул в спину еще раз и сразу послышался волчий визг.
     Васька больше не стрелял. Его спина пошла вниз. Ритка, выполняя указания, начала тоже медленно приседать, не отрывая спины.
     - Что!? Что, дядя Вася? – испуганно зашептала.
     - Кажись отбились, так их перетак, - громко и уже весело заматерился Васька. Захватил горсть снега, отер лицо и шею.
     - Кому скажи, ведь не поверят!
     Васька зашевелился, вставая. Ритка, не отрываясь от его спины, тоже начала вставать.
     - Все, дочка! Кончилось уже! Ушли они, - и он повернулся к Рите, взял ее за плечи и крепко встряхнул. Ритка глядела на него большими глазами и тряслась как осиновый лист.
     Васька приложил снег к ее горячему лбу.
     - Пора смываться отсюда. Неровен час, вернутся. Гляди-ка, дочка, сколько мы их тут накрошили! Один, два, третий вон за березой. Твой – четвертый. И вон еще один. Пять штук! Ни хрена себе! Вот это охота! Ну, что, отошла немного?
     - Отошла, дядя Вася. Вы – большой охотник!
     - И ты тоже немалый! Молодец! Я просто удивлен.
     Васька поднял мешок с зайцами, нахлобучил шапку.
     - Давай ноги делать отсюда. Отправлю Кузьку с мужиками; приберутся здесь. Бежим к «Бурану». Ты – первая, я за тобой. Пошли!
     Ритка побежала к снегоходу. Васька в трех шагах за ней. Уже подбегая к месту, Васька заметил, что у Ритки штаны мокрые.
     - Стой!
     Остановились. Васька взял Риткино ружье; поставил, прислонив к рулю.
     - Сейчас, дочка, сделай как я скажу.
     Он скинул с себя телогрейку.
     - Я отвернусь. Спустишь штаны до колен. Трусы разрежешь ножом. Выполняй!
     Васька содрал свой свитер и, отвернувшись, подал Ритке.
     - Просунь свитер между ног так, чтобы от поясницы до пупка, И сразу надевай штаны. Делай!
     Ритка молча быстро выполнила указания. Васька, продолжая смотреть в другую сторону, тихо добавил:
     - Нельзя тебе студить это место. Нерожавшая ты.
     - Все, дядя Вася, я сделала.
     - Ну тогда поехали.
     Васька завел мотор и снегоход помчал их в сторону поселка.
     Через пятнадцать минут въехали в поселок. Васька остановил «Буран» возле Риткиного дома. Скинул к забору мешок с зайцами. Ритка слезла с сиденья и, подойдя к Ваське, сквозь гул мотора прошептала на ухо:
     - Дядя Вася, вы не говорите никому, что я… это…, ну.., обмочилась. Испугалась я сильно; себя не помнила.
     Васька сдернул шапку и так же на ухо сказал Ритке:
     - Не волнуйся, дочка. Забыли про это.
     Подняв мешок, Ритка обернулась к Ваське:
     - Спасибо, дядя Вася! Я свитер постираю и принесу.
     Васька махнул рукой и дал газу. Снегоход, выбросив из-под гусеницы снег, помчался по улице. Уже на ходу Васька обернулся и крикнул:
     - Ружье почисть!
     Ритка кивнула и побежала в дом.
     В избе, быстро сбросив с себя всю одежку, встала в большой таз и ополоснулась из ковшика теплой водой. Одела все сухое. Определила снятую одежду; которую в стирку, которую сушить возле печки. И только сейчас подумала: «Если бы не дядя Вася, не вернуться бы мне из тайги». Поежилась; страшно стало. «Почему же он поехал за мной в лес?!».
     Не знала Рита, да и откуда ей было знать, что почти двадцать лет назад Васька Красиков, только что вернувшийся со службы, по уши влюбился в первую красавицу на селе Верку Звереву. Влюбился до боли в груди, до потемнения в глазах. А Верка не замечала его. Васька долго мучился и через некоторое время признался , что любит ее. Просил выйти за него замуж.
     Верка не посмеялась над парнем, а очень серьезно объяснила ему, что любит она Гошку и ждет его из армии. И за Гошку выйдет замуж и детей будет рожать от Гошки. Просила прощения у ошалевшего Васьки за то, что не может разделить его любовь.
     Долго после этого разговора Васька не мог прийти в себя. Спустя какое-то время снова подошел он к Верке., но результат был тот же. Верка снова извинилась перед Васькой; мол слово дала Гошке, что будет только его. И слово это крепкое. Сильно переживал Васька. На других девок не обращал внимания; Верку любил.
     На их свадьбе лихо отплясывал. Курил одну папиросу за другой и напился до соплей. Верка с Гошкой проводили его домой, уложили спать.
     Через год родилась у Верки девочка. Ритой назвала ее Верка. Васька часто забегал в Гошкин дом посмотреть на малышку. Искренне радовался, глядя как растет здоровенькой крепкой девочка. Полюбил он ее, как будто его это был ребенок. Гошка с Верой, не подавая виду, беззлобно посмеивались над чудным соседом. Когда Рите шел девятый год Верка родила двойню. Васька и этим ребятишкам радовался как своим. Он так и не женился. Заглядывалась давно на него Нюрка из соседнего села, но Васька был непреклонен. Мать к нему и так и эдак, и с того боку и с этого, мол внуков хочу, но Васька только руками махал и не хотел ничего слышать.
     А через год случилась беда.
     Втроем пошли в тайгу на старую заимку, что в сорока километрах от поселка. Гошка, Васька и Кузька. Подправить надо было избушку, дров наготовить, печку подправить, чтобы зимой охотникам суеты меньше было. Взяли провианта на неделю, инструмент и прочее, необходимое в тайге.
     На второй день за обедом выпили славненько и завалились в избушке спать.  И хоть лаял истошно Батый, не почуяли они, как с яра пришел низовой пожар. Горела тайга. Уже когда бревна зимовья занялись, очнулся Гошка первым. Понял все и протрезвел разом. Выволок он двух мужиков подальше; в низину к ручью. Растормошил их, окатив ледяной водой из кепки и побежал за оружием в избушку.
     Васька сунул башку в ручей и, пнув Кузьку, подымайся мол, понесся следом за Гошкой.
     Обгорев, рухнула крыша зимовья. Васька, подбегая к избе, услышал громкий вскрик. Распинал горящие доски и выволок Гошку за ноги из под пылающих обломков. Затушил на нем одежду и волосы и перетащил к ручью. Кузька окатил обоих водой и испуганно глядел на Ваську.
     - Чего с ним, а?
     - Заткнись! Хватай ружье и рюкзак и сматываемся отсюда.
     Васька забросил Гошку себе на спину и быстрым шагом пошел вниз по ручью, уходя в сторону от пожара. Кузька бежал следом хныча и матерясь.
     Уже когда далеко оторвались от огня, Васька положил раненого на траву и, тяжело и часто дыша, лег рядом. Открытым ртом жадно хватал воздух. Кузька бросил рюкзак и ружья и на четвереньках ползал вокруг Гошки.
     - Вася! Че с ним? Чего лежит-то он, а?
     Васька, немного отдышавшись, скатился вниз к ручью и припал к воде. Долго пил студеную воду, мочил голову. Кузька подполз к нему. Васька потер грудь:
     - Хватнул видно там в избе горячего. В груди жгет.
     - Че делать-то, Вася?, - гнусил Кузька.
     - Счас пойдем. В село надо. В больницу.
     Когда Васька брал Гошку на руки, тот застонал и открыл глаза.
     - Василий, чего это со мной, - тихо прошептал Гошка.
     - Все нормально, Гоха. Обгорел ты немного. И бревном садануло тебя. Ты, Гоха лежи не суетись. Донесу я тебя куда надо.
     Гошка закрыл глаза.
     На следующем привале, километра через четыре, Кузька перевязал чем мог обгоревшие места у Гошки и снова заскулил:
     - Че-то, Вася, он какой-то, как не живой.
     Васька потрогал пульс.
     - Не болтай лишнего! Живой он. В грудине чего-то перебито у него. Надо торопиться.
     Васька снова загрузил Гошку на руки и понес.
     Больше двадцати километров пер Васька его на себе по глухой тайге. А в тайге-то километр – это не по асфальту! В тайге каждый километр в пять оборачивается. А с такой ношей и все десять будет.
     Уже когда совсем стемнело, Васька положил Гошку на траву и, сам в конец уставший, упал возле кедра. Отдышавшись, сказал:
     - Если луна выйдет – пойдем дальше. Если нет, придется здесь до рассвета быть.
     Луна не вышла. Васька попытался идти в темноте, по памяти, но вскоре отказался от этой затеи. Ждали рассвета. Васька чуть придремал. Кузька уснуть не мог. Перепугался видно здорово, перенервничал.
     Как только немного посерело небо, Кузька растолкал Василия:
     - Светлеет, Вася. Пора.
     Васька первым делом проверил раненого. Потрогал пульс, приложил ухо к груди. Быстро позвал Кузьку.
     - Проверь-ка ты, Кузьма. По моему; все, нет его уже.
     Кузька послушал ухом и откинулся на траву.
     - Все, Вася! – заплакал он.
     Васька заматерился:
     - Чего разнюнился! Вставай, дальше идти надо.
     Он взвалил Гошку на плечо и пошел по угору в сторону большой реки.  Кузька, хныча, семенил за ним.
     Еще весь день тащил Васька свою ношу. С небольшими перекурами. Матерился всю дорогу. Замолкал только когда от усталости ноги немели, и в ушах стоял звон. Надоедливый комар расшурудил все лицо и руки.
     К обеду солнце разогрело воздух и жара окутала тайгу. Птицы смолкли, укрывшись от зноя в ветках деревьев. Только, спрятавшийся в траве кузнец, не смолкая, горланил опостылевшую за эти два дня свою песню.
     Василий, мокрый от жары и тяжелой ноши, пер сквозь тайгу, нюхом чуя нужную тропу. Кузька изредка окликивал его, волочась сзади с ружьями и рюкзаком:
     - Можа передохнешь, Вась?
     Васька, хриплым голосом объяснил дураку:
     - Жара! Надо скорее. Понял?
     Кузька понял и остальное время молча шел позади, всхлипывая и бормоча что то себе под нос. То и дело бегал вниз к ручью, набирал полную фляжку прохладной воды и выливал ее на Василия и себе на шею.
     В конце дня Васька остановился:
     - Не донесем мы его, Кузьма. Жара.
     Что мог на это сказать Кузька? Он топтался на месте и глядел в глаза Василию. Немного сгодя Васька приказал:
     - В рюкзаке – походная лопатка. Черенок ножом сделаешь. Я пока место найду.
     Кузька взялся строгать ручку для лопаты. Васька обошел пригорок и вернулся на место.
     - Нашел. Пойдем, покажу. Начнешь копать, я потом сменю тебя.
     На закате солнца закончили они свою грустную работу.
     - Десять километров не донесли, - сетовал Васька.
     В поселке на вопросы мужиков, хмуро отворачивались: «Тайга его взяла!». Приехавшему из района следователю, Васька рассказал все без утайки. Дотошный следователь сходил с Васькой и Кузькой по их маршруту. Поглядел все и, придя в поселок, закрыл дело.
     Васька неделю пил вместе с Кузькой в его доме. На четвертый день пришла Верка.
     - Скажите, мужики, что на самом деле случилось с мужем моим? – с порога спросила она.
     - Тайга взяла его, - тихо ответил Васька.
     Кузьма молчал. Только налил по стаканам еще водки.
     - Брешете вы все! – заорала и заплакала Верка, - Может это ты, Василий, убил его? Что мне теперь думать?!
     Завыла, уткнувшись в дверной косяк.
     Васька застонал, обхватил голову руками и выбежал на улицу.
     Кузька, хоть и пьяный был, но сообразил, в чем вопрос и выпучил на Верку глаза:
     - Ты, девка, говори да не заговаривайся! Че мелешь чушь всякую? Хочешь знать правду?
     - Хочу! – твердо сказала Верка, - Любую, но только правду!
     - Тогда не гунди а послушай сюда.
     И рассказал ей Кузьма все как было. От момента, как подошли они к избушке и до того, как вернулись вдвоем из тайги.
     Долго рассказывал. Верка слушала молча. Только изредка вытирала глаза и нос кончиком платка.
     Кузька замолчал и влил себе в рот полстакана водки. Верка встала.
     - Я верю, Кузьма. Все так и было.
     Она вышла на крыльцо, где сидел Васька, смоля папиросу. Увидев, отвернулся от Верки.
     - Прости меня, Василий, за слова скверные. Кузьма рассказал мне все. Спасибо тебе. Я рада, что в тяжелую минуту, рядом с моим Георгием оказался настоящий человек. Прости меня.
     Верка тронула Василия за плечо и, не оглядываясь, пошла со двора.
     Прошло какое-то время; то ли полгода, то ли больше. Когда Верка сняла черный платок и заплела косу, Васька пришел к ней домой. Снова звал ее замуж. Мол жить вместе легче, ребятишек поднимать и все в таком духе.
     Верка выслушала его и сказала:
     - Ты, Василий, на меня не обижайся, но замуж я не пойду. Не оскверню я память Георгия ни в мыслях, ни тем более по другому! Такой я родилась, такой и останусь. Прости меня Василий, но это мое окончательное слово. Знаю, трудно будет с тремя то. Не отвернешся если помощи попрошу?
     - Не отвернусь.
     - Ну это я так; пошутила.
     - Ладно, Вера. Никакой обиды у меня нет на тебя. Пойду я.
     С этого момента Васька страшно зауважал Верку. Любовь то, кто ее знает, может прошла или нет: может какая-то другая стала, не понять это. Но зауважал он Верку серьезно. Даже гордился ей.
     Через полгода привез Васька из соседнего села Нюрку.
     С той поры прошло немало времени. И Ритка, не зная всего прошлого своих соседей, недоумевала: «И чего же дядя Вася поехал за мной в лес. Повезло мне!».


     В доме Васьки Краснорожего с утра стоял скандал. Жена его Нюрка, раскрасневшаяся, бегала по избе и гневно высказывала мужу, накопившуюся в ней злобу.
     - Ишь, чего удумал, старый пердун! С девкой наедине в лес ездить! Постыдился бы, паскудник! А мне каково!? Люди то что скажут? Сколько говорено было и все неймется!
     - Нюра! Она мне как дочка. Чего ты разоряешься? Самой то не стыдно!?
     - Дочка она или не дочка мне наплевать! Но чтоб ноги твоей в их доме больше не было!
     - Вот завелась! – Васька закурил папиросу и присел возле печки, - Знаешь ведь – это друга моего дети. И отвернуться от них я не могу.
     - Это любовницы твоей дети, скотина! Она то что же их бросила? А? На тебя повесить вознамерилась? Или ты самый честный?
     - Жалко их. Голодают оне.
     - Я тебе сказала: ни ногой больше!
     Васька бросил окурок в печку, махнул на Нюрку рукой и вышел во двор.
     С утра подморозило.  «Хорошо, что волки нас с Ритой не потрепали! Молодец девчонка!». Васька даже представить себе не мог, что было бы, если он не поехал утром в лес. Как будто чувствовал. «И снегоход хорошо завелся! С первого раза! А с волками по разному бывает. Случалось, что и несколько мужиков кое как от стаи отбивались. Надо к Кузьке пойти; сказать, чтоб съездил туда».
     Васька глядел на замерзшие окна соседнего дома и думал свою тяжелую думу. Прошла жизнь! Как будто пуля, унеслась куда то молодость. А что было в ней, в жизни этой? Сразу даже и не вспомнишь. Все чего то тужился, кряхтел, к чему то стремился. А к чему? И сам сейчас не ответил бы. Кто виноват? С кого спросить? Нет ответа! Не успел глазом моргнуть – уже пятьдесят! Та, которую с юности любил, не видела его в упор. Замуж вышла за друга. Детей ему родила. Да нет теперь этого друга. На его руках он помер. А ребятишки остались. И Верка. Только сломалась она от жизни этой дерьмовой. С троими малолетними на руках не вынесла ее душа. Утешение нашла в горькой. Да невдомек ей, что не утешишься  этой самой горькой! Еще больше нагадишь и в душу и в другие места. И не приняла она, Верка, все же его. Оттолкнула. Гордая, сучка! Или дура безмозглая. Ведь трое детей! Эх, жизнь!
     Васька сгреб с забора ладонью снег, отер лицо.
     Сам виноват! Не так что-то сделал он. Тогда, в молодости. Где-то недосчитал. Что-то упустил. Все думалось: а-а, ерунда, вот тут где-то за поворотом оно; ни сегодня – завтра придет! А не было его ни за поворотом, ни сегодня, ни завтра. Прошло счастье стороной. Теперь не только завтра, но и послезавтра его не будет. Ушло время. И не поймать его, не догнать. И детей своих не дала судьба!  И бабы все какие то попадались не те.  А любил он ее, Верку то? Уже и не ответишь. Детей вот ее жалко!  Риткина жизнь ломается на глазах. Куда она с двумя-то на руках!? И девка ведь хорошая выросла! Красивая, гордая! Вся в Верку, так перетак, мать ее! Где вот она сейчас? Пьянствует опять по поселку? А ребятишки зайцев жрать будут?! Сука! И сладу ведь никакого с ней нет! Э-эх! И поделом ему! Сам виноват! Надо было тогда, в молодости взять ее за шкворняк и мордой в постель! Может все и по другому было бы!
     Васька поглядел на Веркины окна. Какая то неистраченная нежность, а может быть просто жалость жила в нем к маленьким Веркиным ребятишкам. И к Ритке. Как они там? Что сделать можно для них?
     Василий вздохнул и тяжелым шагом пошел к себе в дом.
     А Ритка в это время варила в большой кастрюле зайчатину. И пока вода закипала, решила постирать одеженку. Свою и девчонок. «Время есть, - посмотрела она на часы, - С продленки они в четыре придут. Успею».
     В сенях затопали валенки; распахнулась дверь и в избу ввалилась Ксенька.
     - У-уф! Здорово Ритка! Дай-ка сесть.
     Ритка поднесла табуретку. Ксенька передвинула почтальонскую сумку за спину, обхватив руками огромный живот, утвердилась на табуретке.
     - Мне кажется, - часто дыша, повествовала Ксенька, - что тут у меня целая рота сидит!
     Обе улыбнулись. Ксенька подняла указательный палец:
     - Я вот чего зашла-то! Там какой-то перевод пришел. Телеграфный. На твое имя. Ты бы зашла.
     - Какой перевод? Откуда!?, - искренне удивилась Ритка.
     - Это тебе лучше знать. И письмо от твоего воздыхателя. На-ко.
     Ксенька вынула из кармана конверт. Ритка двумя руками взяла его; прижала к груди.
     - Че, любишь поди?
     Ритка молча покраснела.
     - И правильно! Любовь, подруга, она ведь облагораживает, - Ксенька залилась смехом, - и делает из девки бабу.
     Ксенька захохотала еще громче.
     - Ну ладно, не буду тебя отвлекать от дел. Пойду. Заходи вечером; похохочем.
     - Зайду Ксеня. Спасибо тебе!
     Ксенька выплыла за дверь.
     «От Алеши!» - Ритка быстро открыла конверт и прочитала письмо. Покраснела еще больше, но глаза радостно заблестели и, прижав листок к груди, она счастливая стояла у окна, забыв про стирку и зайчатину. Очнулась, когда на печке сплыла и зашипела вода.
     Вынырнув из своей девичьей мечты, она снова занялась домашним хозяйством. Почему то стало грустно. Печать забот опять коснулась ее лица. Лишь через некоторое время она вспомнила о переводе и, спешно собравшись, сдвинув кастрюлю на край печки, побежала на почту.


     Леха последнее время ходил задумчивый. Мать заметила это. Но с расспросами не приставала. Ждала. Сын уже взрослый, если нужно – сам расскажет. И дождалась. Как-то вечером за ужином Леха разоткровенничался. И узнала мать, что у сына зазноба есть. Да видать не шутейная зазноба, а самая что ни есть сердечная!
     - А ты напиши ей, - сказала мать, когда Леха закончил свой рассказ.
     - Третий месяц уже переписываемся.
     - И как она там?
     - Пишет, что все хорошо. А где же хорошо, когда двое детей на руках!?
     - А мама ее что же? Так и пьет?
     - Рита этого не скрывает. Пьет.
     - Стало быть девушка одна сестер подымает. Слушай, Леша, а может это просто жалость у тебя? Увидел и пожалел бедную девушку.
     - Я мама не знаю. Только в тот момент, когда я впервые увидел Риту; там, с кормы теплохода, у меня как будто что-то щелкнуло в голове. Постоянно о ней думаю. Знаешь, какие у нее глаза! И вот тут две ямочки!
     Мать с нежностью посмотрела на сына.
     - Тут, Леша, главное не перепутать. Любовь и простое увлечение. Или жалость. Иногда бывает, что пожалеешь человека, а потом пожалеешь, что пожалел. Любовь – это другое. Я думаю, что она не приходит и не возникает. Она есть всегда. Просто двое до поры не знают об этом. А потом они встречаются и понимают, что любили друг друга всегда. И будут любить. Независимо, вместе они или нет. И никакие трудности и проблемы не убьют эту любовь. Потому, что она не принадлежит им. Она свыше. Великое счастье дается двум людям. Счастье познать любовь. Кто не любил, Леша, тот не жил. Уверена – сердце подскажет тебе, любовь это или что другое. Только очень осторожным надо быть с этим.
     - Я, мама, ничего не понял. Ты как-то книжно все сказала.
     Мать погладила Леху по голове, поцеловала в макушку.
     - Ну не понял и ладно. Когда у тебя навигация?
     - Говорят, в конце мая первый рейс.
     - Ну, вот встретишь Риту, там на месте и разберешься что к чему.
     - Долго еще! – вздохнул Леха.
     - Ничего, - мать взъерошила ему волосы и посмотрела на часы, - Время летит быстро. А что-то отца долго нет?
     - У него опять спецзадание.
     - Это еще какое?
     - Втулки точит.
     - Ну, втулки или гайки, мне все равно. Голодный же! Время то - восьмой час!
     - Скоро будет. Во! Что я говорил!? – услышали они звонок в прихожей, - Пойдем, мама, встретим доблестного токаря.
     Они вместе пошли встречать отца.


     Как-то за неделю до Нового года Леха, после, после работы по дороге домой, догнал отца.
     - Батя! – запыхавшись, подбежал он, - Ты спешишь с работы, как будто все втулки уже выточил!
     - Все. – заулыбался отец, увидев сына, - А ты откуда знаешь про втулки?
     - А у меня кругом шпионы! Для земснаряда точил?
     - Для него.
     - Ну вот! Я же говорю – шпионы!
     - Штирлиц!
     - Батя, я с тобой посоветоваться хочу.
     - Ну!
     - Мама тебе рассказывала про Риту? Девушку из таежного поселка?
     - Рассказывала.
     - Я в этом был уверен! – заулыбался Леха, и ладонью похлопал отца по плечу, - Вы же с ней заодно!
     - Не, Леха, не заодно. Мы с ней единое целое.
     - Вот я и говорю. Батя, могу я Рите отправить деньги? Ну, вроде как к празднику что ли?
     - Могу или хочу?
     - Хочу.
     - Ну раз хочешь – значит можешь.
     - А ты как считаешь?
     - Я считаю: твои деньги. Куда хочешь туда и девай их.
     - Не, батя, деньги общие. Мы вместе живем, значит и доход общий.
     - Я гляжу, Леха, ты мудреешь с каждым днем!
     - Батя, не вгоняй меня в краску! Я серьезно спрашиваю.
     - Ладно. Ну а если серьезно, то я думаю, что девушке надо как-то пособить. Тем более, что она нравится тебе. Или я маму не так понял?
     - Так, батя.
     - Вот! – отец сделал удивленное лицо, - Ты еще здесь, что-ли?
     - Не понял, ты о чем, батя?
     - К почте подходим.
     - А-а! – хлопнул себя по лбу Леха, - Ну так я побежал?
     - Беги уже.
     Леха помчался к почте. На ходу обернулся:
     - Батя! Ты у меня самый лучший!
     Отец махнул рукой и улыбнулся.


     Застегиваясь на бегу, Ритка летела на почту. Морозный воздух выдавливал из глаз слезу и щипал лицо. «Однако к празднику усилится мороз», - подумала Ритка, мельком глянув на северную часть неба. Оттуда, тяжелыми лохматыми шапками гонимые ветром, приближались тучи. Они выплывали из-за леса и нависали низко над землей, почти касаясь верхушек деревьев. Солнце с юга еще пыталось пробиться сквозь сгущающиеся облака, но, уже в бессилии перед мощью ветра и туч, отступило и спряталось, высвечивая лишь кромку наступающего темного полчища.
     «Надо бы девчонок домой…», - подумала Ритка, вбегая на почту.
     - А-а! Рита, проходи-ко. Тут тебе, девонька, переводик прилетел, - загоношилась грузная начальница почты, увидев Ритку.
     - Мне Ксеня уже сообщила, - выдохнула запыхавшаяся после бега Ритка, - Здравствуйте!
     - Вот, погляди-ко! Переводик-то немалый. Тут почти две моих зарплаты будет, - радостно продолжала суетиться начальница, Распишись-ко вот здесь.
     Она подала ей бланк и Ритка расписалась.
     - А вот тут, в графе для сообщений, почитай-ко, - ткнула начальница почты толстым пальцем в конец бланка.
     Ритка прочитала: «Рита, поздравляю вас и всю вашу семью с Новым годом! Целую всех. Алексей». Покраснела наверное до самых пяток!
     - Это кто же, девка, у тебя такой щедрый? Жених, что-ль?
     - Не знаю, тетя Клава. Может жених. – в конец смутившаяся Ритка взяла поданные ей деньги и, попрощавшись, быстро выбежала на улицу.
     Небо стало еще темнее. Ветер усилился и начал пробрасывать мелкие колючие снежинки. Небольшой вихрь, кружа эти снежинки, промчался вдоль улицы и исчез за дальними домами. Ветер, будто предупреждая всех о надвигающейся вьюге, свистнул в проводах и высыпал на Ритку целый ворох снега. «Надо в школу…», - подумала девушка, поворачивая в другую сторону улицы.
     До школы было не далеко и Ритка за пару минут добежала до нее.
     Девчонки уже собрались домой и, увидев сестру, выбежали на крыльцо.
     - А мы знали, что ты придешь! – весело зазвенели они, обхватив Ритку с обеих сторон.
     - Как это вы могли знать? – удивилась Ритка, зачем-то ощупывая каждую сестру руками.
     - А вон! – показали они на черное небо.
     - Пойдемте быстрее домой. Метель сейчас начнется, - увлекла за собой сестер Ритка.
     Дома было тепло и сухо. Вкусно пахло вареным свежим мясом. Девчонки заглянув в кастрюлю, вопросительно уставились на Ритку.
     - Зайчатина, барышни! – картинно сделав реверанс, торжественно произнесла Ритка, - И еще есть кое что. Но вы пока раздевайтесь, а я стол приготовлю.
     - Нет, скажи нам про это «кое что»! – притворно закапризничали сестры.
     - Ладно, - не стала упрямиться Ритка и достала из кармана пачечку денег, - Нас поздравили с наступающим Новым годом и прислали денежки!
     - Кто?! – в один голос, нарочито грозно воскликнули сестры.
     - А не скажу!
     - А мы знаем, знаем! – закружились вокруг Ритки девчонки, дергая ее за кофту и юбку.
     - Что вы знаете? – уворачивалась от них улыбающаяся Ритка.
     - Это жених твой, Алексей. Вот!
     - Почему жених?
     - А потому, что ты, когда письмо от него получаешь, краснеешь и глаза у тебя блестят!
     - Ах вы наблюдательницы мои! – поймала Ритка обеих сестренок и прижала к себе.
     Девчонки затихли.
     - Рита! А ты всегда будешь с нами?
     Ритка удивилась такому не детскому вопросу. Присела на корточки и, глядя обеим по очереди в глаза, спросила:
     - Вы почему об этом спрашиваете?
     Девчонки не ответили. Насупились.
     Ритка снова привлекла их к себе и, обняв, прошептала:
     - Всегда девочки. Я всегда буду с вами. И не думайте об этом. Договорились?
     Девчонки закивали головами.
     Всю ночь за окном мела метель. В трубе и проводах выл ветер и по крыше гуляли какие то шорохи. Ритка ночью несколько раз вставала. Подходила к окну, прислушивалась к звукам и всматривалась в ночь за окном. Тусклый свет одинокого уличного фонаря еле просматривался сквозь густо падающий снег. Окно подернулось морозным узором и холодило Риткин лоб, когда она прикасалась к нему.
     «Мать что-то уже второй день не показывается. Надо завтра сходить к этому алкашу. Опять наверное у него обитает» - горько подумала Ритка и вернулась в постель. Долго лежала с открытыми глазами. Слышно было завывание ветра и звук сыпавшего в оконное стекло снега. Раскачавшийся на столбе фонарь давал слабые отблески света на заледеневшем стекле. Ритка заплакала. То ли от жуткого воя метели, то ли от жалости к себе или от обиды на мать. Трудно ответить на это. Так же трудно, как и понять то, что хрупкая девушка пошла с ружьем в лес, чтобы добыть кусок мяса для детей. И то, что древние природные материнские чувства, проснулись в ней с момента, когда мать отстранилась от них. И то, что любовь и нежность к своим маленьким сестрам крепче стальной цепи держала ее рядом с ними. И никакая сила не смогла бы оторвать ее от них. Она слышала ребячье сопенье в спальне и закрывала ладонями рот, чтобы не завыть как волчица. Так и уснула с мокрыми глазами и ладонями у рта.
     А метель все завывала за окном и колотилась в крышу, засыпая улицу и дома мелким колючим снегом.


     Зима хоть и лютовала в этом году, но время ее все же истекло. Близилась весна. Не календарная, а та настоящая, что в северной тайге бывает.
     К концу марта ветры ослабели; снег, прижатый теплыми солнечными лучами начал темнеть и оседать. Только по ночам мороз продолжал проказничать, но приходил день и воздух теплел и наполнялся какими то новыми запахами. Запахами таежной весны. Соснами и кедрами, отходящими после долгих морозов. Будоражащами ароматами оттаявшего тальника и просыпающимися березами. А как пахнет река весной! Она еще вся во льду, а запах от нее уже не тот, не зимний. Другой. Новый запах идет с реки! Чувствуется весна по всей тайге!
     Зверь, как будто очнувшийся от морозов, выбегает на снежную тропу. Понюхает воздух, постригет ушами, радуясь приближению весны, и скроется в зарослях густого тальника. Птица что то высматривающая в коре лиственницы, пропоет свою весеннюю песню и, вспорхнув с ветки, умчится за верхушки сосен. А на поляне, на чистом ее снегу уже кто то нарисовал замысловатую картину. Это лось или олень, продравшись сквозь ветки деревьев, исполнял свой весенний танец. Просыпается тайга, радуется новому теплу!
     А весенний день еще не так длинен. Глядь, а солнце уже и к закату клонется. И замирает тайга в ожидании ночного мороза. И затихает птица и всякий зверь, прислушиваясь к потрескиванию деревьев. Делает мороз свое дело; не отступает, кочевряжится.
     В один из таких весенних вечеров постучался Кузька в дом к Зинке Полухиной. Зинка, только собравшаяся спать, матерясь вышла в сени, громко крикнув:
     - Кого принесло ночь-полночь, мать вашу?!
     - Это я, Кузьма. Я по делу Зина!
     Зинка откинула щеколду, открыла сенную дверь.
     - заходи, раз по делу. Дверь закрывай, не май месяц.
     Зинка была в ночной рубахе и поэтому быстро прошмыгнула обратно в избу.
     Кузька зашел, плотно прикрыв за собой дверь. Снял шапку.
     - Я извиняюсь, Зина! Собрался вот струганинки отведать; глядь, а соли нету! К соседям не пошел. Не дадут. Говорят, примета дурная по вечерам соль давать. Вот к тебе пришел. Ты же в приметы не веришь. Мне щепотку. Выручишь?
     Зинка сначала было выпучила глаза от удивления и такой наглости. И собралась уже отматерить вдруг испугавшегося Кузьку, но потом внимательно поглядела на отступившего на шаг под ее тяжелым взглядом мужиченку и выражение ее лица сменилось на приветливое:
     - Ты Кузьма раздевайся-ка и проходи за стол. Я счас.
     Зинка исчезла в кухне. Кузьма скинул полушубок и присел в углу стола на скрипучий табурет. Оглядел избу. В доме у Зинки было чисто и, как сказал бы Кузька, аккуратно.
     Появилась Зинка у них в поселке пару лет назад. Устроилась продавщицей в промтоварный магазин. Ходили слухи, что сбежала она от мужа откуда-то аж из Алтая. Бил он ее, говорят, смертным боем. Хотя трудно в такое верилось. Была Зинка бабенкой бойкой и задиристой. Но женатых мужиков не трогала и к себе на шаг не подпускала. Таилась в ее натуре какая-то черта, за которую она не переступала. За это бабы поселковые ее зауважали.
     Зинка вышла из кухни, неся в одной руке бутылку самогона, в другой – две стопки. Ночная сорочка облегала ее пышные телеса по всем складкам.
     - Ты бы Зина набросила чего на себя, - завертел глазами Кузька, - Неудобно же.
     - А-а! Все равно потом снимать!
     - Я же это… На секунду зашел. Не пить.
     - Ну пить или не пить – другой вопрос! Ты не женатый и я холостая. А считать секунды придет еще время. Счас выпьем, закусим и в постель пойдем.
     Зинка сказала это спокойно и твердо; пристально поглядела Кузьке в глаза. Тот в миг онемел от таких ее речей. Челюсть у него отвалилась, уши странным образом зашевелились и руки упали по швам.
     Зинка громко поставила на стол бутылку и стопки и снова исчезла в кухне, сказав на ходу:
     - Раздевайся Кузьма, в доме жарко. А струганина твоя подождет.
     На столе появилась не хитрая закуска. Зинка плеснула в одну стопку до краев, в другую – до половины.
     - Давай Кузьма! – она подняла неполную стопку, - А то ходишь по поселку, носишь зря свое хозяйство. А оно должно быть при деле. Или при теле. Загибнет ведь, завянет. Ну, пей!
     И Кузька, то-ли от «удивительных» ее разговоров, то-ли с перепугу, замахнул полную стопку одним глотком. Отдышался от ядреного самогона и с выпученными глазами захрустел квашеной капустой…
     Под утро разбудила его Зинка.
     - Подымайся Кузьма. Скоро рассвет. Пока темно, чтоб люди не увидели…
     Кузька быстро оделся и Зинка, нахлобучивая на него шапку, с улыбкой спросила:
     - Соли то дать?
     - За солью потом приду. Или как?
     - Приходи, - просто ответила Зинка.
     - Не так, по другому. Если согласишься, насовсем приду.
     - Так и приходи.
     Кузька выбрался за ворота и пошел по темной улице. Покачиваясь от бессонной ночи и выпитого самогона, он с ухмылкой подумал: «Ничего себе, сходил за хлебушком!». Свернув в проулок и выйдя на свою улицу, он внезапно в испуге остановился. По спине пробежали мурашки и лоб моментально вспотел. Возле большого сугроба чернело пятно. «Зверь! Волк наверное!» - мелькнула мысль, и Кузька потихоньку вытянул из валенка охотничий нож, какой имеет при себе каждый таежник. Никогда таежник не расстается со своим ножом. «Затаился, падла! А можа медведь?! – прошибла страшная мысль, - Проснулся раньше времени и попер в деревню?! Кузька стоял не шелохнувшись. Но и пятно не шевелилось. «Не, не волк. И не медведь. – уже спокойнее подумал Кузька, и вдруг его осенило, - А собаки то ведь не лают!». Он, держа нож в вытянутой вперед руке, чуть приблизился. Вгляделся. Пятно не шевелилось. «Что за хрень?!». Подошел поближе. Почти вплотную. «Ядрена кочерыжка!» - задохнулся он, увидев перед собой лежащего человека.
     Быстро сунув нож в валенок, Кузька нагнулся к лежавшему и начал трясти его. Никаких признаков жизни тот не подавал. Кузька перевернул скрюченного человека и обомлел:
     - Верка! Мать твою так-перетак! – заматерился громко испуганный Кузька, - Вставай, хрен тебя дери, заколеешь ведь!
     Но Верка не отзывалась. Кузьма испугался еще сильнее! Посмотрел по сторонам и, вскочив, быстро побежал к ближайшему дому. Забарабанил в окно.
     На стук вышел заспанный, здоровенный мужик. Таежник Тарас Левчуков.
     - Это ты что ли Кузьма?! Чего зубишься такую рань? Спать не даешь.
     - Тарас! Помоги! Там Верка Синицына в сугробе!
     Кузька бросился обратно и Тарас, как был – раздетый, сиганул с крыльца вслед за ним. Подбежали. Тарас разорвал на Верке пальто и приложился ухом. Потом медленно поднялся.
     - Все, Кузьма! – он вытер рукавом лицо, - Иди звони куды положено, а я попру ее домой.
     В миг одуревший Кузька крутнулся на месте и рванул к почте. Но остановился и, обернувшись, крикнул:
     - Домой нельзя! Там дети.
     И помчался дальше.
     Тарас заматерился и, сгребя в охапку, замерзшую до смерти Верку, понес ее к себе.
     Утром, когда уже рассвело, в поселке знали, что Верка, как обычно, напившись у своего дружка – алкоголика, решила сходить домой. Но не дошла, уснула в сугробе.
     Ритка тяжело переживала смерть матери. Какая-никакая, а пока жива была мать, несла в себе Ритка твердый жизненный стержень. Опору какую-то, фундамент. И разом все рухнуло. Осталась она одна на всем свете. Да еще с двумя малолетними ребятишками. Почернела, опухла от слез. Ходила как чумная.
     Васька-краснорожий по нескольку раз в день заходил к Ритке. То одно принесет, то другое, то просто заглянет «спросить чего». Глядел Ритке в глаза, но увидеть там ничего не мог.
     В первые дни ребятишек забрала к себе их учительница. Но уже через два дня после похорон Ритка пришла за ними.
     - Пусть поживут, Рита! И с моими они хорошо играют! – пыталась отговорить ее учительница.
     - Спасибо вам, Катерина Дмитриевна! Дети должны жить дома.
     Увела сестер. Продолжала машинально делать свою работу, хотя валилось все из рук. Васька, глядя на почерневшую Ритку, начал беспокоиться. Сходил к местному фельдшеру, принес какие-то таблетки. Но ничего не помогало. Ритка была как не в себе.
     В середине мая, утром разбудил Ваську громкий ружейный выстрел, раздавшийся со стороны Риткиного дома.
     В одних трусах выбежал Васька из своих дверей, перемахнул через забор и оторопел, увидев ошарашившую его картину!
     На крыльце, с ружьем наперевес, стояла Ритка. А из ворот на улицу выбегали люди. Две женщины и мужик.
     - А ну, стоять! – заревел Васька и схватил валявшийся под ногами булыжник, - зашибу!
     Люди, услышав его голос, остановились. Мужик замахал руками:
     - Успокойтесь гражданин! Мы не грабители. И девушку успокойте. Мы от районных властей, а вы нас из ружья…
     Женщины, видя, что Васька остановился и выбросил камень, загомонили наперебой:
     - Что же это творится, гражданин?! Это же подсудное дело! В людей из ружья!
     Васька подбежал к крыльцу, выхватил из рук у Ритки ружье и, обернувшись к калитке, крикнул:
     -  Объясните толком!
     Женщины и мужик, уже оправившись от испуга, начали объяснять:
     - Мы из районного отдела опеки и попечительства. А по закону, осиротевшие несовершеннолетние дети должны быть определены в детский дом или интернат. За этим мы сюда и приехали, а девушка слишком нервная, не поняла нас. Надо на нее в суд подать.
     - Подождите вы со своим судом, - Васька переломил ружье, выдернул из ствола оставшийся патрон и повернулся к Ритке, - Что происходит, дочка?
     Ритка заплакала. Уронила Ваське на грудь голову и, сквозь слезы он услышал:
     - Они девчонок хотят отобрать!
     - Погодь-ка, доча!
     Он затолкал Ритку в сени.
     - Побудь пока здесь. Не выходи. Я разберусь.
     Васька содрал висевшую на веревке, в сенях какую то тряпку и вышел на улицу.
     - Извините граждане. Такое дело… Не до одежды было. Пойдемте в мой дом. Там поговорим.
     Минут через сорок Васька, проводив непрошенных гостей, вернулся к Ритке.
     Она сидела на кровати, обняв обоих сестренок и что то тихо рассказывала им. Васька глянул в Риткины глаза и отлегло у него от сердца. Мгновенно ушло беспокойство, мучавшее его последнее время. Тихо стало на душе У пожилого Васьки и сердце его возрадовалось.
     Жила Ритка! Он любовался и восхищался ею. Взгляд у нее был другой! Не тот он был, взгляд, какой пол месяца или месяц назад! Это был взгляд волчицы, оберегающей своих детенышей! Взгляд любви и отчаяния одновременно. Полный нежности и отваги.
     «Нет таланту, - посетовал мысленно Васька, - Картины бы с нее писать!».
     Он придвинул табуретку. Сел.
     - Что, дядя Вася? – тихо спросила Ритка.
     Девчонки, вы сходите-ка, погуляйте. А мы тут побеседуем.
     Когда за сестрами захлопнулась дверь, Васька сказал:
     - Плохо дело, Рита! Закон есть такой…
     - Но я же им сестра! И я давно совершеннолетняя.
     - Да тут другое… По их словам, у тебя нет постоянного стабильного дохода. И ты не можешь обеспечить их материально.
     - Но ведь у мамы вообще никакого дохода не было?! – в отчаянии воскликнула Ритка, готовая снова заплакать.
     - Ты не путай, дочка. У матери никакой закон детей не отымет. Хотя и тут всяко бывает.
     - В детдом я их не отдам! – твердо сказала Ритка и жестко посмотрела на Василия.
     - Ты погоди, не суетись! Надо подумать.
     Васька встал, походил по избе, поглядел во все окна и снова присел на табурет:
     - Вот что. Ты побудь пока дома, а я сбегаю к Витьке-лесопильщику. Он на юридическом когда-то учился. Можа че подскажет.
     - Сбегай, дядя Вася! – с надеждой воскликнула Ритка.
     Васька убежал.
     Вернулся он через час. Ритка поглядела на него и, поняв все по взгляду, поникла.
     - Не отчаивайся, дочка. Витька сказал, что есть пара лазеек В этом законе, будь он неладен!
     - Какие?! – схватила Ритка его за рукав.
     - Надо представить справки, пусть даже липовые, о твоей зарплате.
     - Что ты, дядя Вася! У нас в поселке самая большая официальная зарплата не больше двух мротов. А другая лазейка?
     - Оформить опекунство. Или удочерить. Я удочерю.
     - Это хорошо бы! Да только, чтоб собрать справки, понадобится два-три месяца. И рассматривать будут еще полгода! А эти припрутся через пару недель. Они сказали.
     - Ничего. Мы оформим, а потом заберем девчонок оттуда. Ты давай начинай справки собирать, а я завтра с утра поеду в район. Там поговорю. Можа оттяну маленько энто безобразие.
     - Поезжай, дядя Вася! Эти сказали, что в следующий раз с милицией придут.
     На том и порешили.


     В конце мая к дебаркадеру подошел теплоход «Композитор Калинников» Ритка, услышав длинный гудок с реки, засуетилась. Хоть и писал Алексей о дате первого рейса, а все же как-то неожиданно пришел теплоход.
     Быстро накинула на себя новое, сшитое зимой, платье. Причесала волосы и собралась бежать на берег, но в этот момент в дверь постучали. Ритку прошиб озноб от испуга и она остановилась посреди избы.
     Вошел Леха. Он бросил у порога рюкзак и, еле переводя дыхание от бега, проговорил:
     - Здравствуйте Рита!
     Они стояли в двух шагах друг от друга и, встретившиеся их взгляды, были красноречивее и смелее всяких слов. Да и нужны ли были слова! Любовь, родившаяся с первой встречи, океаном разлилась в их сердцах и уже ни слова, ни что другое не властно было над могуществом и силой этой любви.
     Леха обнял крепко Риту и она, полная этого внезапного, но такого желаемого счастья, обмякла в его руках. Леха поцеловал ее в глаза, и в щеки и губы. Но потом тихо отстранил и прошептал:
     - Я очень рад, Рита, что мы встретились! Прости меня, теплоход стоит здесь всего десять минут. Мне нужно идти. Через четыре дня мы вернемся. Я хочу тебе многое сказать. До свидания, Рита!
     - Я буду ждать, Алеша!
     Леха, выходя в двери, показал на рюкзак:
     - Ты освободи его. Я на обратном пути заберу. А девчонок я не видел! Жаль. Где они?
     Рита шла с ним до калитки и держала за рукав робы.
     - Они где-то на берегу.
     - Я наверное не заметил. Побегу я Рита. До свидания!
     Он крепко поцеловал ее в губы и бегом помчался к теплоходу.    
     Рита стояла у калитки и не верила, что вот только что с ней рядом был ее Алеша. И целовал ее. Она даже потрогала пальцами губы. «Четыре дня! Так долго!».
     А Леха уже забежал по трапу на борт. Боцман матерился, матросы улыбались.
     С мостика раздался грозный голос старпома:
     - Задерживаете, Алексей Николаевич! Не хорошо!
     Леха сделал виноватое лицо и прошмыгнул в вестибюль.
     - Ну что, успел? – спросил подошедший электромеханик.
     - Успел! – радостно ответил Леха.
     - А о чем говорили вчера, отдал?
     - Не, Яклич, не успел. На обратном пути отдам. И скажу. Наверное постоим подольше, - погрустнел Леха.
     - Часа полтора постоим. Не меньше.
     - Хорошо бы!
     Электромеханик хлопнул Леху по плечу:
     - Не кисни, Николаич! Главное, что ты принял решение. А остальное образуется само собой!
     - Хорошо бы, - еще раз повторил Леха и пошел к себе в каюту.


     Ритка знала расписание, но все равно с самого обеда выбегала на берег. Смотрела на дальний поворот реки. Оттуда должен был показаться теплоход. Суетилась с рассвета. Ни свет ни заря постучалась к подруге.
     - Ксенька, сделай прическу. Сегодня Алеша приедет, а у меня волосы посмотри какие!
     Ксенька, зевая, определила:
     - Волосы на тебе, как на телеге седло.
     - На корове, - поправила ее Рита.
     - Одинаково. Заходи. Счас я ребенка накормлю и займусь твоей соломой.
     Долго возилась над Риткиной головой. Но в конце концов что-то получилось.  Понравилось обеим.
     Теплоход пришвартовался чуть позднее расписания. Леха при полном параде сошел на берег под шутки матросов и маты боцмана.
     - Дмитрич! Ты чего лаешься, как будто тебе хозяйство отдавило якорем?, - попытался шуткой урезонить разбушевавшегося боцмана электромеханик.
     - Да ну их в пень, мать-перемать, - шумел боцман, - Еще один швартов порвали, якорь им в задницу, так-перетак!
     Леха, радостный и взволнованный, побежал по тропинке в верх. Там, на берегу стояла Рита; в легком платьице с маленьким букетиком весенних таежных цветов. Она махала ему рукой. И девчонки были с ней рядом и тоже махали.
     Леха подбежал; поцеловал Риту в глаза, девчонок – в макушки и решительно сказал:
     - Девушки, пойдемте в дом, есть разговор.
     Зашли в избу. Леха взял Риту за руку и распорядился, обращаясь к девчонкам:
     - Вы стойте рядом и слушайте.
     От волнения у Лехи взмокла спина. Он чувствовал как по ней текут капли пота.
     Достал из кармана маленькую красную коробочку, положил ее в Риткину ладошку, крепко сжал своими руками и выдохнул:
     - Рита! Я тебя люблю и прошу стать моей женой!
     Ритка широко открыла глаза, глядя на парня и не могла произнести ни слова.
     «Я чувствовала с самого утра, что произойдет что-то!».
     Она была счастлива. В эту секунду. Она купалась в своем счастье; которого так ждала и боялась. Сердце ее готово было вырваться из груди и она с радостью отдала бы его любимому человеку. Каждой своей клеткой она сейчас жила в нем. И радость, и великое блаженство растворились в ее глазах. Она с нежностью смотрела на Алексея и душа ее кричала: «да!!!».
     Но Ритка вдруг опустила наполнившиеся слезами глаза. Одна слезинка выкатилась на щеку и упала на Лехины руки. Он вздрогнул. Рита тихо произнесла:
     - Прости меня, Алеша! Я не могу принять твое предложение.
     Алексей отступил на полшага.
     - Почему, Рита! – охрипшим вдруг голосом спросил Леха, до крайности поразившись ее ответом.
     - Девочки, идите во двор. Я потом позову вас. – обратилась Рита к сестрам.
     Те надули губы и вышли. Но не во двор, а в сени. И притаились за дверями.
     - Я так сильно люблю тебя, Алеша, что не могу причинить тебе хоть малейшей боли.
     - Я не понимаю! – воскликнул удивленный Алексей.
     - Я всем сердцем хочу быть твоей женой. Очень хочу. – Рита заплакала, - Но у меня двое детей. Мне надо быть с ними. Тем более, что…
     Рита замолчала, глотая слезы.
     - Что, Рита?!
     - У меня хотят их отобрать.
     Рита заплакала еще горше.
     Сестры за дверью, не сговариваясь, тихо вышли на крыльцо и стояли, не глядя друг на друга. Что-то поняли они своими детскими головами. Какую-то взрослую тайну разгадали. Сели на ступеньку крыльца и с тоскливыми лицами стали ждать.
     О чем говорили Рита и Алексей не было им слышно. Но причина этого долгого разговора была понятна.
     Потом они вдруг сорвались с места и забежали в дом.
     Рита сидела на кровати и плакала.
     - Ты иди, Алеша, и не думай обо мне плохо. Так надо. Прости меня, если такое ты сможешь простить. Возьми…
     Она положила в Лехину руку коробочку и закрыла ладонями лицо.
     Леха наконец пришел в себя. От всего услышанного он очумел и плохо что соображал. Но сейчас он немного отошел; осторожно положил коробочку рядом с Ритой и молча вышел из дома. На теплоход Леха зашел сам не свой.
     - Ты чего, Николаич? – спросил электромеханик, озадаченный его видом.
     - - Отказалась она, - с обреченным видом хрипло выдавил Леха и нервно закурил сигарету.
     - Как это?
     Леха молчал.
     - А ну-ка пошли в каюту. Что-то ты не договариваешь.
     В каюте Леха все рассказал. Сам не знал почему. Электромеханик почесал лоб. Закурил.
     - Тут, Николаич. Есть только один вариант.
     - Какой? – Леха в надежде повернулся к нему.
     - Посоветуйся с матерью. Она поймет. Да и, в крайнем случае, чего тебе горевать!? Если есть порох в пороховницах, забирай и девушку и сестер ее. Общагу тебе всегда дадут. Но лучше всего рассказать все матери. Оно, дело такое! Нам с тобой никогда не проникнуться той глубиной и готовностью к самопожертвованию, какой обладают наши матери и жены. И мы порой даже представить себе не можем, на что способен любящий тебя человек.
     - Я понял, Яклич! Я так и сделаю.
     - Вот и добро.
     Они пожали друг другу руки.


     Леха сразу сошел на берег, как только теплоход пришвартовался. Дома он был уже через час. Дверь открыла мать.
     - Здравствуй мама! – Леха улыбался, но Ирина Адамовна увидела по его глазам: что-то не в порядке.
     - Что, Леша случилось? – осторожно спросила она, - А в прочем, пойдем-ка на кухню. Я тебе щей изготовила. Какие ты любишь. Пойдем.
     Леха даже и не заметил, как рассказал матери все. Ирина Адамовна слушала сына молча. Не перебивала, не задавала вопросов. Внимательно смотрела на него и внутренне радовалась. Умеет ее Лешка переживать. Значит с душой человек вырос. Хороший ребенок у них с мужем получился!
     - Что же делать, мама?
     - Главное, сынок, не горевать., - мать погладила сына по голове, - Говоришь, любит тебя?
     - Да. Я вижу это и чувствую.
     - Вот и слава Богу! Иди, сынок, отдохни. Тебе когда на вахту?
     - К четырем. В три поеду.
     Мать долго сидела одна на кухне. Глядела в окно.
     Когда проводила сына до остановки, позвонила мужу.
     - Ты когда будешь?
     - Сегодня поздно, работы много. Часам к девяти.
     - Лешка с рейса пришел.
     - Зайдет ко мне вечером. Они все равно бункероваться подойдут. А тут рядом. Забежит, не первый раз.
     Вечером, когда Николай Матвеевич наворачивал его любимые щи, жена рассказала ему все, что приключилось с Лешкой.
     - Скажи что ни будь, Коля. Как быть то?
     - Дело не простое. Думать надо. Отобрать ребятишек хотят, говоришь?
     - Ну да!
     - А велики ли ребятишки?
     - Второй закончили.
     - А Рита ни в какую?
     - Леша сказал, что с ружьем выставила за дверь тех представителей.
     - Серьезная девушка!
     - Нормальная. За свою семью стояла.
     - Это то понятно. А Леха чего?
     - Переживает. Любит он ее.
     - Ладно. Время еще есть. Подумаем.
     - Да где же оно есть!? Он завтра в восемь в рейс уходит.
     - Вот и хорошо.
     Ирина Адамовна всплеснула руками. Но переспрашивать мужа, что значит «хорошо» не стала. Знала: ни одно слово не прошло мимо его уха. И каждое он обдумает и осмыслит.
     Когда легли спать, она все же не выдержала.
     - Что же ты молчишь, Коля? Я вся испереживалась. Делать то что будем?
     Николай Матвеевич лежал, закинув руки за голову. Потом поднялся.
     - Ты куда?
     - Покурить надо.
     «Ну слава Богу!» - облегченно вздохнула Ирина Адамовна. За годы, прожитые вместе, она убедилась, что если в подобных ситуациях муж пошел покурить, значит он уже принял решение и только окончательно взвешивает все «за» и «против». Терпеливо ждала.
     Николай Матвеевич бросил окурок с балкона; закрыл дверь. Лег.
     - До какого у тебя отпуск?
     - Ой, много еще! Почти месяц.
     - Будильник заведи на полчаса пораньше.
     - Зачем, Коля?
     - Машину надо подогнать. Отвезу тебя к восьми на Лехин пароход. Поедешь с ним. Там на месте разберешься. Любое твое решение заранее одобряю.
     Ирина Адамовна ахнула и, повернувшись, крепко обняла мужа.
     - Я знала, что ты у меня умный и мудрый. Но такого решения я даже предположить не могла!
     - Вещей много не бери. Маета с ними одна. У Лехи все необходимое есть.


     Ритка днем как-то еще держалась. Работа по дому отвлекала, и то и другое. А ночью силы ее уже оставляли. Она подолгу плакала, лежа в постели. Засыпала и вставала с мокрыми глазами. Осунулась вся. Сестры молчали. Не приставали к ней. Понимали ребятишки, что по их причине переживает сестра.
     Ритка часто глядела в расписание. Хотя знала, что ничего уже не будет. Но к времени прибытия теплохода все же пришла на берег. Встала за высокой сосной и смотрела туда, где ее Алексей.
     Теплоход пришвартовался. Объявили стоянку в тридцать минут и люди стали выходить на берег. Ритка смотрела во все глаза, но Алексея не видела. Не было его среди людей. Она поникла вся, опустила голову и побрела домой.
     Уже в доме она услышала гудок уходящего теплохода. «Все!». Она приготовилась заплакать, но тут в калитку кто-то громко постучал. Ритка быстро вытерла глаза и выбежала на улицу.
     За забором стояла приличная дама с небольшой дорожной сумкой.
     - Здравствуйте! Мне нужна Рита.
     Ритка не сходя с крыльца, глянула в обе стороны улицы.
     «Интересно! Сказали, что с милицией придут. А всего одна тетка».
     - Мне с вами не о чем говорить. Детей не отдам!
     Женщина всплеснула руками, хотела уже что-то сказать, но на секунду задумалась. Потом вдруг спросила:
     - А что, девушка, ты и мужа так же защищать будешь?! С ружьем то?
     - Это уже не ваше дело! Понадобится – буду! Уходите.
     Женщина поставила на траву свою сумку и, подойдя к штакетнику, негромко произнесла:
     - Ты уж прости меня, Рита, не представилась я. Меня зовут Ирина Адамовна. Я – мама твоего Алексея.
     Словно ведро ледяной воды ухнули на Ритку. Или окунули ее в прорубь. Она отступила на шаг, уперлась спиной в дверь; ладонями закрыла щеки и, растерянно- испуганными глазами глядела на женщину. Но через пару секунд она уже сбежала с крыльца вниз:
     - Извините меня! Я думала, что это опять из района приехали. Мне так неудобно! Проходите.
     Она открыла калитку, взяла сумку и пропустила вперед Ирину Адамовну.
     - Вы от теплохода наверное отстали. Теперь четыре дня ждать придется.
     Ирина Адамовна остановилась возле крыльца и обернулась.
     - Нет, доченька! Я приехала поговорить с тобой.
     Ритка с изумленными глазами стояла в шаге от нее и не находилась, что ответить. Ирина Адамовна пристально поглядела Ритке в глаза. Та взгляда не отвела.
     - Любишь моего Лешку?
     Ритка вспыхнула и моментально покраснела.
     - Люблю.
     Ирина Адамовна вздохнула облегченно:
     - Вот это и есть самое главное. Ну, приглашай в дом, что ли. А то солнце припекать начинает. Жару-то я плохо переношу. Лучше уж мороз.
     В доме она, снова глядя Ритке в глаза, прямо спросила:
     - Замуж за Лешку хочешь?
     - Хочу, - ни секунды не задумываясь, сразу ответила Ритка и, вдруг нахмурившись, тихо добавила, - но мы с Алешей уже об этом говорили.
     Ирина Адамовна неожиданно ушла от этой темы:
     - А девчонки где?
     - Пороза смотреть побежали.
     - Кого?
     - Ну, быка. Он опять видимо отвязался и гуляет по улицам. С виду он очень свирепый и страшный, а на самом деле добрый. Любит, когда его за ушами щекочат. Как кот.
     - Не затопчет? – забеспокоилась Ирина Адамовна.
     - Не. Он умный. Когда вокруг него дети собираются, он стоит не шелохнувшись, только хвостом вертит.
     Ритке было неудобно за убогость и нищету своего дома. Приготавливая поесть, она все шептала: «Как стыдно!». Но Ирина Адамовна не обращала внимание на то, чего так стеснялась Ритка, а с интересом разглядывала фотографии на стене и и стопку вязанных вещей, аккуратно лежавшую на комоде, и занавески, расшитые крестиком.
     - Это кто же красоту такую сотворил?
     Ритка выглянула из кухни и, проследив взгляд Ирины Адамовны, махнула рукой:
     - А-а! Зимой делать по вечерам нечего, я и занималась вышиванием.
     Ирина Адамовна не переставала удивляться:
     - И вяжешь сама?
     - Вяжу немного. Девчонкам. Ну и себе тоже.
     Ритка подошла к комоду и достала оттуда сверток.
     - Я Алеше свитер и носки связала, но он так неожиданно сделал мне предложение, что я не успела ему это отдать. К сожалению. Вы передайте ему этот сверток.
     - Сама потом отдашь. Давай-ка сядем Рита и поговорим. Главное то еще не определили. Ты пока чаю наливай, а я переоденусь.
     За столом Ирина Адамовна, держа блюдце с чашкой горячего чая, медленно, но твердо, на одном дыхании сказала:
     - Ты согласись за Лешку-то, Рита… Мы вместе будем. Все. И ты с Алексеем, и девчонки, и мы с мужем… К нам поедем. Девчонки будут в моей школе учиться. Я там завучем работаю. И ты работать пойдешь. И учиться, если захочешь. А родишь, так опять же вместе-то легче. А, Рита?
     Ритка захлюпала носом и опустила голову.
     Ирина Адамовна обошла стол, погладила Ритку по голове и Ритка, неожиданно, уткнулась ей в живот и заплакала. У Ирины Адамовны вдруг защипало глаза и она, крепко обняв Ритку, тоже заплакала. Она гладила ее по волосам и спине.И слезы текли по щекам, и она не сдерживала их. И глядя мокрыми глазами на голову только что обретенной дочки, тихо шептала:
     - Вот и слава Богу! Вот и хорошо!


     Леха глядел в иллюминатор на приближающийся дебаркадер. Но снизу был плохой обзор и он нервничал.  Закурил. Снова выглянул в иллюминатор.
     В машинное отделение спустился электромеханик. Сквозь шум работающих двигателей он прокричал на ухо Лехе:
     - Дуй наверх! Там твои на дебаркадере. Я здесь побуду.
     Леха стрелой вылетел на палубу.
     Когда подали трап, он подбежал к ожидавшим его матери, Рите и девчонкам. А что говорить и что делать? Он остановился в двух шагах от них. Глядел то на мать, то на Риту. Обе улыбались.
     - Забирай свою жену. Она согласилась!
     Леха произвел какой-то невероятный возглас и стремительно обнял обеих.
     Сверху раздался грозный голос старпома:
     - Ну что, Николаич? Запускать?
     Леха, радостный и счастливый, крикнул:
     - Запускай, Владимирыч!
     С теплохода с громким свистом ушла в небо зеленая ракета и, взорвавшись с оглушительным грохотом,  раскрасила небо огромным сверкающим букетом.