Фото 10. Красная Армия в Берлине: Отдых после боя.
К 65-ой годовщине Победы над нацизмом
Игорь Абросимов
ПОБЕДНАЯ ВЕСНА СОРОК ПЯТОГО ГОДА: КРАСНАЯ АРМИЯ НА НЕМЕЦКОЙ ЗЕМЛЕ
1. Нацистская Германия и Советский Союз накануне окончания войны.
2. Германия на пороге поражения
3. Красная Армия на последнем этапе войны.
4. Трудные дороги на Берлин.
5. Накануне.
6. Сражение началось.
7. Сокрушение Одерских рубежей.
8. На Берлин - широким фронтом.
9. Берлин перед штурмом.
10. Последний шаг к Победе.
11. Советский солдат в Германии.
12. Вместо заключения. История войны и историческое знание.
Приложения и примечания.
Использованная литература.
___________________________________________________
11. Советский солдат в Германии
Ожесточенное сопротивление нацистского Рейха, несмотря на крайне тяжелое военное положение, сложившееся в феврале 1945 года, когда Красная Армия прорвалась к Одеру и оказалась в нескольких десятках километрах от Берлина, не ослабевало до последнего дня войны. Стены домов покрывали пропагандистские лозунги Геббельса: "Wir kapitulieren nie!" ("Мы никогда не сдадимся!") Большинство армии и населения верило гитлеровской пропаганде, которая предрекала гибель Германии и физическое уничтожение немецкого народа в случае поражения. Накануне ожидавшегося наступления на Берлин, 15 апреля 1945 года, в ротах дивизий Вермахта и войск CC читали приказ фюрера: «Солдаты Восточного фронта! Последний раз со смертельной ненавистью большевизм начал наступление. Он пытается разрушить Германию и наш народ истребить. Вы, солдаты востока, знаете, какая судьба ожидает ваших жен и детей, ибо все мужчины и дети убиваются, а женщины насилуются в казармах, а кто остается в живых, угоняется в далекую Сибирь. Мы предвидели это наступление и в течение января постарались создать сильное укрепление, мощная артиллерия встретит своим огнем врага. Его бесчисленные потери восполнены новыми частями, но новые части и фольксштурм усиливает наш фронт. Большевизм на сей раз встретит старая судьба, они будут обескровлены. Кто в этот момент не выполнит своего долга, будет предателем своего народа.»
Даже те немцы, кто относился к нацистскому режиму и его пропаганде весьма скептически, а такие, безусловно, были всегда, причем число их увеличивалось по мере нарастания кризиса в связи с новыми поражениями, верили, что месть победителей за преступления против народов Европы обрушится на весь народ Германии. Самые мрачные предположения связывались при этом с наступавшей с востока Красной Армией. Именно поэтому столь сильно было до последнего дня стремление любой ценой задержать ее продвижение, именно поэтому части и соединения германских вооруженных сил стремились сдаться армиям западных стран. Командование и фанатично настроенный костяк вооруженных сил до последних дней в самых тяжелых условиях сохраняли высокую боеспособность частей и соединений, а колеблющиеся и дезертиры подвергались, как уже упоминалось, суровой каре в назидание другим. Повешенные и расстрелянные на месте призваны были дополнить жертвенное воодушевление борца и солдата страхом быть наказанным подобным же образом.
Находились и такие, кто вместе с руководителями Рейха верил в чудо. Одни в «чудо-оружие», которое принесет победу, другие в чудесное изменение всей международной обстановки, при которой западные демократии, «опомнившись», повернут оружие против вчерашнего союзника и встанут плечом к плечу против «большевистской орды». Вера в чудо подкреплялась в армии и народе незнанием общей обстановки на фронте, а также тем же страхом перед возмездием врага.
Большевистская власть вполне оправданно представлялась подавляющему большинству немцев враждебной не только нацистскому режиму, но и всему социальному устройству Германии. При этом ужасные бедствия, которые принесла война России, и об этом знало население Германии, подняли невиданную волну всеобщей ненависти среди этого чуждого азиатского народа, которая неминуемо ворвется в каждый немецкий дом, коснется каждого немца. Вот почему большинство населения считало вполне реальными заявления геббельсовской пропаганды о том, что всем немцам без исключения в случае поражения грозит неминуемая гибель. [31]
Надо сказать, что отношение бойцов Красной Армии к местному населению при вступлении на территорию Восточной Пруссии осенью 1944 года подтвердило многие из самых мрачных прогнозов. Нацистская пропаганда широко пользовалась данным обстоятельством, усиленно обрабатывая население Германии и всячески расписывая ужасы, которые его ожидают. Именно поэтому миллионы беженцев, спасаясь от нашествия, в зимние месяцы и ранней весной 1944-1945 годов, несмотря на морозы и ненастье, устремились на запад. На 10 марта общее число немецких беженцев из восточных районов Германии оценивалось в одиннадцать миллионов человек.
В донесении начальника политуправления 1-го Украинского фронта в Главное политуправление Красной Армии подчеркивалось: «В немецких селах и городах, занятых войсками фронта, населения по-прежнему встречается мало, оно эвакуируется или убегает... Немецкое командование принимает все меры к эвакуации. С целью более успешного осуществления эвакуации населения фашистская пропаганда усилила агитацию, применяет запугивание населения ужасами, которые якобы будет чинить Красная Армия над населением. В населенных пунктах расклеены печатные призывы и воззвания к населению не оставаться дома, уходить в глубь страны.»
Много беженцев из Восточной Пруссии и Померании скопилось в портах на побережье Балтийского моря. Для их эвакуации на запад по инициативе адмирала Деница использовались транспортные и пассажирские суда, вспомогательные корабли военно-морского флота и даже буксиры. За несколько месяцев были эвакуированы сотни тысяч беженцев.
Широко известна трагедия, происшедшая 30 января 1945 года на Балтийском море, когда теплоход «Вильгельм Густлов», приписанный к германским военно-морским силам и использовавшийся как база школы подводников, следуя из Гдыни в Гамбург, был потоплен подводной лодкой С-13 под командованием капитана 3 ранга А.И.Маринеско. На борту, наряду с офицерами-подводниками, женщинами из вспомогательного состава флота и ранеными военнослужащими, находились тысячи гражданских лиц. Всего на теплоходе было более 10 тыс. человек, в том числе более 6 тыс. беженцев. Большинство из находившихся на борту погибло, число жертв превысило 9 тыс. Одно время уничтожение «Вильгельма Густлова» считалось в Западной Германии военным преступлением. Позднее было признано, что действия Маринеско совершенно правомерны, так как потопленное судно по статусу являлось военным кораблем, имело камуфляжную окраску без знаков Красного креста, на борту было установлено вооружение, предназначенное для борьбы с кораблями и авиацией противника и оно шло в сопровождении боевого конвойного корабля. Трагедия «Вильгельма Густлова», наряду с памятью о бомбардировке Дрездена, до сих пор воспринимается в Германии как самая большая трагедия Второй мировой войны.
Советский боец вступил на немецкую землю с тяжелыми боями, ежечасно теряя товарищей по оружию, чувствуя непримиримость врага, его решимость воевать до последнего. Он понимал с каким упорством сражается враг уже по потерям своей роты, своего батальона, в котором, несмотря на прибывающие пополнения, не оставалась и трети, а иногда и четверти той численности, что была еще месяц назад. Все вокруг было пронизано опасностью - в развалинах и лесных массивах, даже в местах, уже отвоеванных, скрывались группы солдат и офицеров противника, иногда с артиллерией и бронетехникой, не желавших сдаваться и нападавших на тыловые части и отдельных военнослужащих. Среди убитых на поле боя и пленных он видел не только типичного немецкого солдата, с которым привык иметь дело все эти месяцы и годы, но и пожилого бюргера из фольксштурма, вполне гражданского с виду человека. Он видел пленных мальчишек из гитлерюгенда, которые в страхе сдались в плен, но которые только что, засев в развалинах, били фаустпатронами по штурмовой группе, уничтожив десятки его товарищей. Он воспринимал поэтому любого немца в гражданской одежде, любого жителя, любого беженца, укрывавшегося в подвалах от снарядов и пуль, как врага, который мог оказаться фаустником или снайпером. Для него врагом становился каждый невоенный человек даже без всякой повязки фольксштурма на рукаве. Тем более, он чувствовал степень недружелюбия, с которым не могло не относиться к нему местное население, считавшего советского солдата «красным азиатом».
Советский боец воевал в составе измотанных частей, из последних сил решавших свои боевые задачи. Солдаты и офицеры были физически истощены непрерывными боями с противником, они давно не мылись в бане, имели крайне неопрятный внешний вид, были завшивлены, а многие болели дизентерией. В течение второй недели марта советское командование было сильно обеспокоено распространением среди войск тифа. В связи с напряженными боями не каждый день удавалось накормить бойцов горячей пищей, а весенняя непогода, разливы рек и ручьев, необходимость круглые сутки находиться под открытым небом приводило к тому, что люди ходили насквозь мокрые, по несколько дней им было негде даже просушиться. При этом, в последний период войны части, как правило, не отводились в тыл на отдых и переформирование, поэтому каждодневные тяготы фронтовой жизни навалились на бойца с особой силой.
Крайнее ожесточение войск, вступивших на территорию Германии, объяснялось и другими, может быть, более вескими и действенными причинами.
Политорганы Красной Армии и командование с самого начала войны использовали информацию о зверствах немецких войск на оккупированной территории для укрепления боевого духа армии, культивируя чувство ненависти к захватчикам и к Германии. Для стимулирования ненависти к противнику политработники не уставали повторять, что немцы должны заплатить за все их преступления на советской земле.
В ходе войны на основании собственного опыта и страшных картин, увиденных собственными глазами, под воздействием этой целенаправленной пропаганды, ненависть к врагу перерастала в чувство праведной мести. Понятия «враг», «фашист», «злодей», «немец» стали тождественны. Лишь немногие красноармейцы считали немцев человеческими существами.
На настроения среди бойцов Красной Армии сильно повлияла гитлеровская политика и тактика «выжженной земли», проводимая на Востоке в 1943 – 1944 годах при отступлении Вермахта. Советский солдат проходил через опустошенные, разрушенные и сожженные города и села, безжизненные пространства, лишенные населения. Многие трудоспособные и сравнительно молодые мужчины и женщины еще раньше были насильственно угнаны на принудительные работы в Германию, остальные жители, которые не желали «эвакуироваться» добровольно (были, конечно, и добровольные беженцы – «фолькдойче», лица, так или иначе сотрудничавшие с оккупантами), депортировались и сгонялись в лагеря.
Депортации сопровождались не только разрушениями и поджогами, вывозом и уничтожением всего, представляющего собой хоть какую-то ценность, но расстрелами мирного населения, особенно мужчин призывного возраста. Известны слова рейхсфюрера СС Гиммлера, сказанные в 1943 году, о том, что «оставлять врагу людей, чтобы у него опять была рабочая и военная сила, по большому счету, абсолютно неправильно. Такое нельзя себе допустить. И если в войне будет последовательно проводиться эта линия на уничтожение людей, в чем я убежден, тогда русские уже в течение этого года и следующей зимы потеряют свою силу и истекут кровью». [30] Только при наступлении советских войск со 2 июля до 31 декабря 1943 года (за шесть месяцев) было «перемещено» на Запад 1 млн. 405 тыс. человек, а с 1 января 1944 до 28 марта 1944 года (за три месяца) – 615 тыс. человек.
Идущий на Запад советский боец мог прочесть на плакате, установленном у стертого с лица земли населенного пункта: «Здесь, в деревне Лужки, немецкое зверье сожгло 30 домов и расстреляло 30 жителей [следует список фамилий расстрелянных, все мужчины от 17 до 78 лет - И.А.]. Боец, отомсти фашистским извергам!»
Еще 24 июля 1942 года Илья Эренбург писал в газете «Красная звезда»: «Мы знаем все. Мы помним все. Мы поняли: немцы не люди. Отныне слово «немец» для нас самое страшное проклятье. Отныне слово «немец» разряжает ружье. Не будем говорить. Не будем возмущаться. Будем убивать. Если ты не убил за день хотя бы одного немца, твой день пропал... Убей немца! - это просит старуха-мать. Убей немца! - это молит тебя дитя. Убей немца! - это кричит родная земля. Не промахнись. Не пропусти. Убей!».
Широко распространялись плакаты с призывами «Папа! Убей немца!» или «Бей немецкого зверя!». Когда советские войска начали бои в Германии, появились лозунги и плакаты «Солдаты Красной Армии, теперь вы на германской территории. Час мести пробил!», «Вот она, преступная Германия!».
И.Эренбург, ставший за годы войны самым, пожалуй, популярным публицистом и причисленный Гитлером к «самым опасным врагам германского народа», написал 11 апреля 1945 года в статье «Хватит!», опубликованной «Красной звездой», по-настоящему выстраданные строки: «Горе нашей Родины, горе всех сирот, наше горе - ты с нами в эти дни побед, ты раздуваешь огонь непримиримости, ты будишь совесть спящих, ты кидаешь тень, тень изуродованной березы, тень виселицы, тень плачущей матери на весну мира. Я стараюсь сдержать себя, я стараюсь говорить как можно тише, как можно строже, но у меня нет слов. Нет у меня слов, чтобы еще раз напомнить миру о том, что сделали немцы с моей землей... Вот почему немцы так страшатся нас. Вот почему легче взять десять городов в Вестфалии, чем одну деревню на Одере».
Нередко можно столкнуться с сужением, будто подобная пропаганда являлась детищем антигуманного сталинского режима и должна осуждаться сегодня каждым цивилизованным человеком. Однако, такой вывод возможен лишь при полном непонимании обстановки, в котором жила, воевала и шла к победе над врагом страна и ее армия. И воину, и труженику тыла, которые отдавали все для победы, нужно было показать, насколько жесток и безжалостен враг, внушить необходимость и праведность их жертвенного подвига. Тут не до взвешенности и «политкорректности» пропагандистских формулировок!
Многие авторы, пишущие на исторические темы, вырывают из контекста событий высказывания советских публицистов тех лет, ставшие как бы лозунгами дня, грубо искажая тем самым их значение. Так например, самый распространенный призыв «Смерть немецким оккупантам!», звучавший рефреном в устных и печатных выступлениях, предварявший заголовки боевых листков и фронтовых газет, написанный на плакатах и почтовых открытках, замещается у некоторых современных немецких историков, отнюдь не сторонников нацизма, лозунгом «Убей немца!», который никогда не был лейтмотивом советской пропаганды. В стремлении показать безжалостность советского солдата по отношению к мирному населению, они же приводят соответствующие строки из опубликованных писем с фронта, проникнутых презрением и ненавистью. Но при этом обходят молчанием то, что повидал солдат, написавший такие слова, на своей фронтовой дороге, какие ужасные картины прошли перед его глазами. Даже известный призыв «Помни Майданек, воин Красной Армии!», появившийся после освобождения летом 1944 г. этого лагеря уничтожения, где нацисты зверски умертвили сотни тысяч жертв, объявляется расчетливым и поэтому малоприглядным пропагандистским ходом, стандартным мотивом возбуждения ненависти к немцам. [32]
Однако, в последние недели войны тон советской пропаганды кардинально изменился. Жестокость и произвол со стороны воинов Красной Армии провоцировали упорство в бою немецкого солдата и бегство мирного населения, что в конечном счете, не содействовало успехам советского оружия на поле боя.
Знаменательно, что накануне решающей схватки, через несколько дней после появления статьи «Хватит!», газета «Правда» выступила 14 апреля с директивной статьей «Товарищ Эренбург упрощает», подписанной начальником Агитпропа ЦК ВКП(б) Г.Ф.Александровым. Ведущий партийный идеолог указывал направление, которого должна отныне неуклонно придерживаться политическая работа в войсках и среди населения: «Тов. Эренбург пишет в своих статьях, что Германии нет, есть лишь «колоссальная шайка»... Незачем говорить, что тов. Эренбург не отражает в данном случае советского общественного мнения... Если признать точку зрения тов. Эренбурга правильной, то следует считать, что все население Германии должно разделить судьбу гитлеровской клики... Когда гитлеровцы фальсифицируют позицию наших войск, нашего государства и вопят, будто бы Красная Армия истребляет всех немцев поголовно, - это понятно... Когда же с подобными взглядами выступают настоящие антифашисты, активные участники борьбы против гитлеровской Германии, это является странным и непонятным. Советский народ никогда не отождествлял население Германии и правящую в Германии преступную фашистскую клику.»
20 апреля 1945 Ставка Верховного Главнокомандования за подписью Сталина и Антонова приказывала: «Потребуйте изменить отношение к немцам как к военнопленным, так и к гражданским. Обращаться с немцами лучше. Жесткое обращение с немцами вызывает у них боязнь и заставляет их упорно сопротивляться, не сдаваясь в плен... Более гуманное отношение к немцам облегчит нам ведение боевых действий на их территории и, несомненно, снизит упорство немцев в обороне.»
Изменение политической линии произошло, к сожалению, слишком поздно, а реального перелома в отношении к военнопленным и гражданскому населению удалось добиться далеко не сразу. Недаром в докладе военного прокурора 1-го Белорусского фронта от 2 мая 1945 года утверждается: «Факты бесцельных и необоснованных расстрелов немцев, мародерства и изнасилований немецких женщин значительно сократились, тем не менее даже и после издания директив Ставки Верховного Главнокомандования и Военного совета фронта ряд таких случаев еще зафиксирован. Если расстрелы немцев в настоящее время почти совсем не наблюдаются, а случаи грабежа носят единичный характер, то насилия над женщинами все еще имеют место...»
Следует добавить, что зачастую советский боец был человеком малограмотным, призванным в армию из глухой, забытой всеми деревеньки, где испытывая лишения и невзгоды существовал на грани выживания. Или призывался из рабочих кварталов либо заводских и шахтерских поселков, где также, испытывая еще большие лишения, не видел ничего, кроме тяжкого физического труда, с трудом удовлетворяя свои самые элементарные потребности.
Среди военнослужащих было немало тех, кто еще вчера составлял контингент исправительно-трудовых лагерей и мест ссылки, причем многие из них попали туда за реальные и тяжкие уголовные преступления. Известно, что к сентябрю 1944 года Красная Армия приняла в в свои ряды свыше миллиона заключенных. В последние месяцы войны отправка заключенных на фронт продолжалась в столь же широких масштабах.
Среди пополнения, пришедшего в войска уже во время боев в Германии, находилось большое количество молодых людей 18 и 19 лет, призванных из районов, долгое время оккупированных немцами. Формирование этих людей происходило в условиях смерти и насилий, поэтому нравственный уровень их был предельно низок. В действующую армию для восполнения боевых потерь были направлены также десятки тысяч советских граждан, только что освобожденных из плена, концлагерей, а также восточных рабочих, привезенных в Германию для подневольной работы в промышленности и сельском хозяйстве. Их судьба сложилась еще более тяжело, чем у тех, кто жил на оккупированной территории и, соответственно, отношение к гражданскому населению было также жестким и непримиримым.
Всех этих людей Родина в час страшного народного бедствия поставила в ряды Красной Армии, они дошли до Одера, не погибли в жестоких боях за Данциг или Бреслау, переправились на Кюстринский плацдарм, ворвались на улицы Берлина. Перечисленные выше факторы, объясняющие их поведение в оккупированной стране, являются только общесоциальными и военными. Но существовали еще и особые социальные факторы. Не вызывает сомнений, что трагические революционные события и последующие болезненные преобразования, происходившие в СССР, как и не менее страшные бедствия войны, не могли не создать особый тип личности, проявивший себя в условиях фронта.
Таким образом, на облик советского солдата, прошедшего тяжелые военные испытания и вступившего на немецкую землю, повлияли, наряду с индивидуальными особенности личности, социальное происхождение, общий культурный уровень, возраст, жизненный опыт, уровень образования и общественное положение, а также особенности страны, в которой он родился, вырос и жил. В результате, он оказался социальным продуктом как бы иной цивилизации, иной бытовой и духовной культуры. Это был человек вполне определенного жестокого жизненного опыта, приобретенного за годы довоенной жизни и в годы жизни фронтовой. И не удивительно, что на войне самым причудливым образом проявились темные стороны его натуры, когда в сложной обстановке ослабевали социальные и дисциплинарные запреты. Такой боец, ослепленный ненавистью к врагу, вполне мог застрелить пленного, он мог, уже спокойно и расчетливо, ограбить мирного обывателя, расправившись с ним при малейшем неповиновении. Он направлял автомат на встречного немца и отбирал часы, ведь ни у него, ни у его знакомых и родственников в далеких родных краях ни ручных, ни карманных часов не было никогда. Вчерашний враг сверял время по часам, а у него, чудом уцелевшего в этом аду победителя, их не было и иначе, иным путем никогда и не будет!
Мародеры, крупные и мелкие, - непременные спутники войны. Но тогда, в сорок пятом, явление это в Красной Армии своей массовостью обязано было вполне конкретным объективным причинам и обстоятельствам. Не все из них названы или хотя бы обозначены, вопрос этот ждет еще своих исследователей. Однако и сейчас понятно, что такие причины и обстоятельства существовали, что очень трудно, а порой невозможно было их преодолеть. Поэтому самая решительная борьба с жестоким насилием над мирным населением, с мародерами или «барахольщиками», как их тогда называли, не привела к искоренению этого явления.
Непременным атрибутом войны является не только насилие над мирным населением вообще, но и насилие над женщинами. Проблема отношений между солдатами оккупационной армии и женщинами всегда и везде стояла довольно остро. Известно, что обвинения в изнасилованиях выдвигались в свое время и против французской армии, особенно там, где действовали части, состоящие из марокканцев.
Случаи изнасилования немецких женщин военнослужащими Красной Армии в период военных действий, безусловно, имели место и в некоторых местах становились массовым явлением. Однако, мы не можем с полной достоверностью судить о подлинных масштабах этого явления, так как свидетельства очевидцев страдают совершенно объяснимой необъективностью. Усилиями нацистской пропаганды немцев заставили ненавидеть этих нецивилизованных недочеловеков. В умы населения вбивалась мысль о том, что от них нельзя ждать пощады. На этой почве в рассказах беженцев с востока правда вполне определенным образом перемешивалась с домыслом, что сеяло ужас среди всего немецкого населения. Русских описывали дикими варварами, безжалостно насилующими и убивающими женщин.
Сегодня утверждения некоторых авторов, что насилия не выходили в данном случае за рамки привычного для подобной статистики в больших городах, чередуются с однозначными оценками о поголовно и неоднократно изнасилованных немецких женщинах в возрасте от 12 до 80 лет. Имеются также вполне заслуживающие внимания сведения о том, что освобожденные молодые женщины, вчерашние «остарбайтеры», русские, украинки, польки, также подвергались насилию. Вероятно, на поведение некоторых военнослужащих повлияли сообщения о том, что освобожденные женщины запятнали себя, якобы, сотрудничеством с врагом, согласившись уехать в Германию, поэтому и к ним вполне можно относиться не как к полноценным гражданам, их можно насиловать и грабить. Некоторых недалеких и аморальных личностей, а в рядах армии таких было немало, подобная мотивировка вполне устраивала.
Низкая дисциплина в частях, широко распространенное пьянство, нежелание многих командиров вступать в такой обстановке в конфликты с подчиненными также способствовали наличию самых неприглядных примеров из указанного ряда. Кроме того, в тылах советских войск находились группы военнослужащих, которые выдавали себя за отставших от своих частей. На самом деле это были банды дезертиров, совершавших акты грабежа и насилия. Частями НКВД по охране тыла и органами СМЕРШ 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов только в первой половине апреля было арестовано в прифронтовой полосе сотни военнослужащих, дезертировавших из своих частей и творивших произвол в отношении к местному населению.
Насилия и грабежи были, конечно, не только нежелательным побочным продуктом мести и ненависти со стороны людей определенных нравственных оснований. Здесь присутствовала и жажда наживы при виде непривычного для большинства уровня бытовой культуры и благосостояния, а также возможность бесконтрольного поведения и удовлетворения своих сексуальных потребностей в обстановке безнаказанности и низкого уровня военной и общей культуры и элементарной дисциплины в рядах армии.
Продолжающиеся споры по вопросам грабежей и насилия имеют явно проступающий политический подтекст, призванный обвинить в происшедшем задним числом не только высшее руководство страны, армию и ее командный состав, но и весь народ в целом. Либо полностью оправдать, ссылаясь на недоказанность происходившего или, в крайнем случае, на сильное преувеличение масштабов преступлений по отношению к мирному населению. К сожалению, подлинную и полную картину происшедшего представить сегодня чрезвычайно трудно. Мы можем лишь обозначить общие тенденции, определявшие ход этих трагических событий завершающего этапа войны.
Следует при этом иметь в виду, что преступления военнослужащих Красной Армии, направленные против гражданского населения Германии, не только не одобрялись командованием и руководством страны, но и вызвали реакцию в виде жестких репрессивных мер против виновников бесчинств. Под суд военных трибуналов пошло более 5 тыс. человек, причем многие из них были приговорены по законам военного времени к высшей мере наказания и даже расстреляны перед строем.
Предотвратить грабежи и насилия в тех условиях не удалось, но их удалось сдержать, а затем свести до минимума. В этом ситуация резко отличалась от той, что была характерна для Вермахта, для обстановки на советских территориях, подвергшихся нашествию.
Известно, что ни руководители Третьего Рейха, ни военное командование не принимали действенных мер против бесчинств, творимых немецкими солдатами на оккупированной территории. Имеются в виду даже не организованные бесчеловечные карательные акции войск СС и Вермахта, проводивших государственную политику, в результате чего погибли сотни тысяч гражданских лиц, нежелательных в политическом или расовом отношении. Широкий размах имели насилия и убийства, которые совершали оккупанты, так сказать, по своей инициативе, движимые чувством ненависти или крайнего презрения к местному населению. Известные директивы высшего руководства сделали нормой поведения немецкого солдата на Востоке постоянные конфискации продовольствия у местных жителей, убийства на месте всех подозрительных, сожжение домов и целых населенных пунктов, нечеловеческое отношение и расправы с военнопленными.
Гитлер больше чем за месяц до нападения на СССР, 15 мая 1941, подписал «Директиву об особой подсудности в районе «Барбаросса» и об особых мероприятиях войск», в которой с немецких военнослужащих снималась всякая ответственность за военные преступления на Востоке: «Возбуждение преследования за действия, совершенные военнослужащими и обслуживающим персоналом по отношению к враждебным гражданским лицам, не является обязательным даже в тех случаях, когда эти действия одновременно составляют воинское преступление или проступок». Директива была подписана еще до начала военных действий, таким образом, речь здесь не шла о противодействии гипотетическому партизанскому и подпольному движению, а с самого начала нацеливала германские вооруженные силы на террор против мирных жителей, на ведение уничтожительной войны.
Образ «врага на Востоке» был вылеплен нацистской идеологией и пропагандой, политикой нацистских вождей, а также прямыми приказами военного командования, предписавших поведенческие стереотипы обращения с этим врагом. Авторами приказов, формировавших образ врага и устанавливавших нормы поведения по отношению к военнопленным и мирному населению, являлись высшие руководители Верховного главнокомандования Вермахта и Главного командования сухопутных войск. Затем эти документы дублировались за подписью командующих групп армий, армий, корпусов и даже дивизий.
Так например, командующий 4 танковой группой (4 танковой армией) генерал-полковник Э.Гепнер, указывал, что «война против России является важным отрезком в борьбе немецкого народа за существование. Это - старая борьба германства против славянства, защита европейской культуры от московско-азиатского наводнения, защита от еврейского большевизма. Эта борьба должна иметь целью разрушение сегодняшней России и поэтому будет вестись с неслыханной жестокостью». Отметим, что Гепнер не являлся фанатиком-расистом, недаром позднее, в 1944 году, за участие в заговоре, направленном против Гитлера, он был казнен нацистами, а в наши дни считается одним из героев антигитлеровского Сопротивления. Но таковы были устоявшиеся нравы в кругах руководства германских вооруженных сил, сделавших Вермахт активным соучастником преступлений.
Немецкое командование уже тогда хорошо понимало, однако, что подобные приказы являются преступными, поэтому им придавали секретный характер и доводили в письменном виде только до сведения офицеров сравнительно высокого уровня, которые были обязаны уже в устной форме знакомить с ними своих подчиненных. За преступления против народов Европы, особенно на Востоке, направляемые политикой вождей Третьего Рейха и командования Вермахта, в 1944 - 1945 годах вынуждено было расплачиваться немецкое гражданское население.
Уже в последние дни войны отношение немецкого населения к советским солдатам стало постепенно меняться. Оно было по-прежнему озлоблено грабежами и насилием, но в то же время возникало чувство удивления и благодарности за те усилия, которые Красная Армия предпринимала, чтобы жителей накормить и наладить условия жизни, хоть в чем-то напоминающие нормальные.
Нацистская пропаганда на протяжении долгого времени убеждала немцев, что после прихода советских войск они будут постоянно голодать. Между тем, бои в Берлине еще не закончились, а берлинцы уже стояли в очереди к полевым кухням, развернутым красноармейцами по приказу советского командования. Были получены специальные продовольственные лимиты для населения и организована раздача хлеба и горячей пищи. 13 мая введены продовольственные карточки, по которым ежедневно выдавалось по 400 г хлеба всем взрослым жителям, по 300 г детям и по 500 г работающим. Тогда же берлинцы стали получать картофель, жиры, мясо, сахар. В это время в советской стране люди хронически недоедали, а кое-кто и просто голодал, т. к. население сельских районов не получало в порядке нормированного распределения ни хлеба, ни какого-то иного продовольствия. Но это не влияло на политику советского руководства. Необходимо было завоевать доверие немецкого народа.
Изменения в отношениях как со стороны немецкого населения, так и со стороны советских военнослужащих, несмотря на вполне определенную линию, проводимую властями, происходили достаточно медленно.
Тем более, советские власти, действовали со свойственной сталинскому режиму жестокостью при интернировании настоящих и предполагаемых функционеров нацистской партии и государства и депортации их на принудительные работы. Более того, в феврале 1945 г. постановлением Государственного комитета обороны командованию фронтов предписывалось мобилизовывать всех немцев-мужчин от 17 до 50 лет, годных к физическому труду, и формировать из них рабочие батальоны для использования на работах в СССР. Однако, трудоспособных мужчин оказалось мало, все они давно были мобилизованы либо вернулись домой инвалидами, а также ушли с немецкими войсками на Запад. Тем не менее, только в полосе действий 1-го Украинского фронта в феврале-марте было мобилизовано около 40 тыс. человек.
Все это не встречало по вполне понятным причинам симпатий со стороны местного населения. Большинство немцев, выражая внешнюю покорность, не выступали, конечно, против оккупационных властей. Но они не воспринимали происшедшее как освобождение, а только как поражение и национальную катастрофу, возлагая вину за нее на нацизм. Были, конечно, фанатичные приверженцы рухнувшего Третьего Рейха, которые испытывали едва скрываемую ненависть к победителям, были и активные антифашисты, а также узники концлагерей, приветствовавшие Красную Армию как армию - освободительницу. Но и те, и другие, безусловно, среди населения Германии оказались в меньшинстве. Собственные страдания делали большинство немецкого населения неспособным осознать вину нацистской Германии за происшедшее. С течением времени проявилась тенденция отмежеваться от верхушки партийного руководства и СС, чтобы тем самым снять вину с тысяч и тысяч рядовых и активных участников преступлений.
С другой стороны, далеко не все советские военнослужащие считали правильным и справедливым складывающиеся отношения с немецким населением. В отчете начальника политуправления 1-го Белорусского фронта от 31 мая 1945 года можно прочесть, что за столь короткий срок невозможно «добиться абсолютного перелома в отношениях военнослужащих к немецкому населению». При этом отмечается, что «в частях фронта еще есть такие люди, которые никак не могут смириться с изменением отношения к немцам. Это в первую очередь те люди, семьи которых сильно пострадали от зверств немцев и имеют к ним личные счета мести. Для этой группы военнослужащих характерны такие настроения: «У меня немцы сожгли дом, убили всю семью. Теперь у меня ничего не осталось. Война кончилась, и я не знаю куда идти, где найти родной уголок. Я бы убил каждого немца. Просто обидно, зря им дают хлеб. Пусть бы они померли. Они этого заслужили.» (Ст. лейтенант Корнийченко). Особо распространены настроения, выражающие недовольство тем, что для немецкого населения установлены высокие нормы снабжения. Говоря об этом, бойцы и офицеры ссылаются на то, что немцы в Берлине сейчас получают хлеба и других продуктов больше, нежели некоторые семьи военнослужащих в Советском Союзе».
Судя по публикациям в современной печати, несмотря на время, прошедшее со времени окончания войны, тема ограблений и насилий, а также связанная с нею тема страданий немецких беженцев по-прежнему присутствует в немецком национальном самосознании. Причем нередко как своеобразное идеологическое наследие эпохи «холодной войны» высказывается мнение, что все это происходило с ведома и согласия советского руководства.
Следует особо отметить, что «холодная война» не оставила места для своевременного и критического переосмысливания уроков прошлого. Конфронтация Запада с Советским Союзом оказала влияние и на освещение истории Третьего Рейха в послевоенной Западной Германии. На первый план выдвигались темы страданий немецких фронтовиков, военнопленных и гражданского населения, а катастрофа, которую пережило население Советского Союза, зверства немцев на Востоке сознательно или подсознательно замалчивались. Прежний, но обновленный образ врага, очищенный от антисемитских клише, предстал в образе русского «Ивана», бесчувственного азиата, угрожающего существованию немцев.
Канцлер Конрад Аденауэр, начавший уважительный диалог ФРГ с СССР, приехав в Москву в 1955 г., заявил в своей речи: «Это правда, что немецкие войска напали на Россию. Это правда, что случилось много плохого. Но правда и то, что потом русская армия - да, вынужденная обороняться, и я это признаю, вторглась в Германию, и что в Германии произошло много ужасного во время войны». Даже Аденауэр, идейный противник нацизма, выражаясь дипломатическим языком и ходатайствуя об освобождении остававшихся тогда в советских лагерях 9626 немецких военнопленных, осужденных за военные преступления, назвал происшедшее на советской земле «плохим», а на немецкой «ужасным».
Одновременно с признанием вины за Холокост, в результате которого были уничтожены миллионы евреев, делались и делаются до сих пор попытки вытеснить из национального самосознания немцев вину перед другими народами, в первую очередь русскими, поляками, украинцами, белорусами, сербами, против которых также проводились акции массового уничтожения. С другой стороны, национальное самосознание многих российских, украинских, белорусских, польских граждан выделяет именно эти трагические страницы войны, однако, старается затушевать, либо принизить масштабы трагедии, которую перенес немецкий народ. Этому, кстати, также способствовала «холодная война», утверждения официальной партийной пропаганды и стереотипы советской историографии.
«Национальный интерес» в постижении проблем Второй мировой войны по-прежнему далек от общегуманной позиции. При этом, к сожалению, историческая наука очень часто в своих суждениях и выводах ставит интерес этот выше объективных знаний, добытых в результате добросовестных научных исследований.
_________________________________________
I. Приложения и примечания - II. Использованная литература - http://www.proza.ru/2010/05/04/1295
_________________________________________
(Окончание следует - см. http://www.proza.ru/2010/02/09/1171)
__________________________________________________________
(Начало статьи - http://www.proza.ru/2010/02/09/1036)