Одержав победу в соревновании лучших забойщиков шахты, Пальцев получил премию 200 рублей, значок «Отличник социалистического соревнования», и путёвку в Москву, на ВДНХ - Выставку Достижений Народного Хозяйства.
Москва ему не понравилась. Гостиница «Золотой колос», в которую его поселили, грязная, номер без удобств, комната большая, шесть на восемь, в том смысле, что под одной стеной стояло шесть коек в ряд, под другой - восемь. Он переселился напротив, в «Ярославскую». Приплатил четвертак швейцару, и поселился в одноместном люксе с удобствами, за восемь рублей в сутки.
Впрочем, жить ему там не пришлось: «Лужники», «Динамо», «Большой», «Малый», «На Таганке», «Стереокино», «Кремль», «МГУ», - да, мало ли куда можно пойти в Москве!
В последний день командировки посетил Третьяковскую галерею, насладился творениями великих мастеров.
Выйдя из Третьяковки, прогулялся по набережной, перешёл по мосту на другую сторону реки, вышел из подземного перехода, и упёрся в многочисленную толпу, занимающую треть Александровского сада. Привыкший к очередям, он, не мудрствуя лукаво, задал два обычных в таких случаях вопроса: кто последний, и что дают.
На первый вопрос он получил от сгорбленной временем старушки в красной косынке причитающееся ему по праву - «Я». Второй, как позже оказалось, сакраментальный вопрос, был оставлен без ответа, а по осуждающим взглядам, подаренным ему рядом стоящими гостями столицы, Пальцев понял, что в многочисленной толпе Александровского сада, он единственный, кто не знает, что дают.
После созерцания шедевров знаменитых живописцев, удостоенных чести быть выставленными в Третьяковской галерее, на душе Пальцева лежала печать умиротворения. Он не задавал больше глупых вопросов, развернул свежий номер газеты, и углубился в изучение её содержимого:
- По каналу имени Москвы прошёл первый корабль на подводных крыльях «Ракета».
- В Останкино начато строительство самого высокого в мире сооружения - передающей станции Московского телецентра.
- Крестоносцы - художественный широкоформатный фильм польского режиссёра Форда, по роману Генриха Сенкевича.
- Начат монтаж оборудования в машинном отделении станции метро «Арсенальная» Киевского метрополитена.
- Окончание визита Н.С. Хрущёва в страны юго-восточной Азии.
- Химизация сельского хозяйства.
- Рабочие поправляют инженеров - выдвигают встречные планы.
- Рождение университета Дружбы Народов...
Пальцев не заметил, как толпа вынесла его на Красную площадь. Впрочем, прошедшую через Боровицкие ворота массу людей уже нельзя было назвать толпой: она преобразовалась в расположенную вдоль Кремлёвской стены очередь, вначале ещё достаточно широкую, но, по мере удаления, всё более сужающуюся, и своим острым концом вонзающуюся в Мавзолей вождя.
У Пальцева не было особого желания посещать Мавзолей, никакого трепета перед трибуном революции он не испытывал, так как именно этот трибун экспроприировал достояние его предков.
Газета уже давно прочитана, стоять ещё долго. Он хотел ретироваться, но назад ходу не было, оттуда напирала толпа жаждущих лицезреть лик вождя. Справа возвышалась Кремлёвская стена, а слева стоял плотный милицейский кордон, пресекающий всякие попытки покинуть очередь. И он, честно отстояв положенное время, получил уникальную возможность в течение пяти секунд взирать на сухонькое желтоватое личико вождя.
Выйдя из Мавзолея, Пальцев бесцельно побрёл по первой площади страны, вошёл в проезд Сапунова и, вторично за сегодняшний день, упёрся в огромную толпу. Спросить, кто последний, и что дают, он не успел. Толпа внесла его, как оказалось, в Государственный универсальный магазин, в народе называемый непонятным, пошлым словом ГУМ.
Не сопротивляясь, Пальцев сделал руки «по швам». Толпа понесла его с яруса, на ярус, с этажа, на этаж, с балкона, на балкон, по многочисленным торговым залам самого большого в стране магазина. «Точно, как в жизни, - подумал Пальцев. - Не сопротивляйся, и тебя принесёт к нужному берегу».
Денег у Пальцева мало, покупать он ничего не собирался, так что, смотрел не столько на разложенные по прилавкам товары, сколько на хорошеньких продавщиц, облачённых в вошедшие в моду коротенькие синие юбочки, и прозрачные, капроновые кофточки, через которые даже бюстгальтер не мешал рассмотреть тёмные бугорки сосков.
Впрочем, и другие посетители тоже ничего не покупали, только передвигались толпой по магазину в поисках дефицита.
Когда толпа устремилась вправо, Пальцеву, ничего не оставалось делать, как плыть с ней в общем потоке: это из грузового лифта выкатили контейнер с дефицитным товаром! О том, что было в контейнере, никто не знал, но очередь установилась в одну секунду, Пальцев оказался в ней последним, по номеру - восемьдесят шестым.
В контейнере оказались хлопчатобумажные носки по сорок копеек, надо бы купить себе две-три пары, но стоять было лень. Пальцев побрёл дальше. Так получилось, что толпа его не покинула. Когда из лифта выкатили очередной контейнер, Пальцев опять оказался последним. Он даже ругнулся на свою нерасторопность: на шахте, в забое, он - первый, а тут - всё время последний. Надо быть шустрее!
Объявили содержимое контейнера: туфли фабрики «Скороход». Очередь мгновенно распалась. К тому времени в политике наступило потепление, стали завозить импортную обувь, преимущественно чешскую, но можно было найти югославскую, и, даже, французскую, поэтому отечественную брали неохотно.
В следующем контейнере оказались дефицитные маникюрные наборы, Пальцев решил взять один, в подарок жене, но опять оказался в хвосте очереди.
Наконец, ему повезло. Проходя по балкону неизвестно какого яруса, он услышал лязг металла, быстро сообразил, откуда он исходит, прыгнул навстречу звуку, и прямо на него из лифта выкатили большой металлический контейнер. Пальцев успел крикнуть: «Я первый», у остальных просто не было времени с ним спорить. По толпе понеслась эстафета: второй, третий, четвёртый, пятый...
Подошёл рабочий в синем халате, открыл контейнер, и миловидная девушка, в прозрачной кофточке, с маленькими грудками, объявила, что в контейнере... бисер.
Пальцеву бисер и на фиг не был нужен. Точнее, он никогда не задумывался над таким вопросом: нужен ему бисер, или нет? Он работал горнорабочим очистного забоя, свою работу знал в совершенстве, каждый месяц придумывал какое-нибудь новшество, оформлял рационализаторское предложение, получал за это, когда десять, когда - двадцать, а, бывало, и сто рублей. Он был не просто любопытен, а пытлив, сообразителен, легко увлекался любым новым делом.
Вот, и сейчас, пока продавщица устанавливала столик, проверяла накладные, выписывала ценники, Пальцев получил большой объём информации о бисере. Оказалось, что бисер - страшный дефицит. На толчке продаётся по рублю за чайную ложку, а здесь, за ту же цену - пакет! Потом, бисер никогда не выходит из моды: из бисера делали бусы, серьги, кольца, подвески, абажуры, ремни, браслеты, и множество других изделий, которыми украшали себя и жрицы древнего Египта, и гейши Японии, и королевы Франции, и модницы двадцатого века.
Поэтому, когда продавщица объявила цену - один рубль пакет, Пальцев, не задумываясь, заказал 50 пакетов. Он заказал бы и больше, но на больше у него не было денег. И даже, когда выяснилось, что в наличии имеется бисер одного цвета, а именно - бежевого, Пальцев своего решения не изменил. Он уже знал, что надо брать то, что есть, а потом можно поменять. И даже знал, где: на Тишинском рынке, на Рижском вокзале, у магазина «Белград». Каждое воскресение там собираются рукодельницы со всей Москвы, делятся опытом, показывают свои работы, меняются бисером, продают нитки, иголки, и прочие принадлежности, необходимые для творчества народных умельцев.
Вспотевший, с намятыми боками, но довольный покупкой, Пальцев выбрался из очереди. Предсказания насчёт обмена тут же сбылись: пышногрудая дама поменяла три его пакета бежевого бисера, на один белого, и два чёрного. Ещё несколько женщин оставили ему адреса и телефоны, на будущее. Это Пальцеву понравилось, будет, о чём рассказать ребятам в забое!
До отхода поезда оставалось мало времени. Пальцев уже пролетел и с Тишинским рынком, и с Рижским вокзалом, поэтому покинул Москву с бисером трёх цветов: бежевым, белым и чёрным.
Но, всем известно, что мизера ходят парами. В купе, рядом с Пальцевым, сидела дама, оказавшаяся непревзойдённым мастером бисерных работ. Пальцев рассказал ей историю с бисером, начав, естественно, с Александровского сада и посещения Мавзолея Ленина. Валерия Корнеевна восхищалась самоотверженностью Пальцева, осудила его отношение к вождю, тут же предложила забыть всё, что он до этого момента слышал о бисере, и пригласила на свои курсы, в областной Дом народного творчества.
Пальцев слыл легко увлекающимся человеком, ухватился за эту идею двумя руками. Валерия Корнеевна, заместитель директора Дома народного творчества, лично возглавляла секции бисерных работ и макраме, участвовала во всех выставках областного, республиканского, всесоюзного и, даже, международного масштаба. Она показала Пальцеву толстый альбом с фотографиями своих трёхсот работ, и двадцати трёх Дипломов различного уровня.
Пальцев, для приличия, прочитал Дипломы, сопровождая чтение возгласами: «Ох, ах, здорово, вот это, да», и, наконец, долистал до фотографий её работ. Первые из них, не менее двух дюжин, были посвящены вождю мирового пролетариата: анфас, профиль, во весь рост, в фуфайке, в фуражке, без головного убора, в жилетке, с галстуком, без галстука, молодой, пожилой.
«Конъюнктурщица», - подумал Пальцев, но тут же и осадил себя: не сегодня ли утром он простоял три часа в Александровском саду, «чтобы взглянуть на профиль жёлтый, на красный Орден на груди». А себя он конъюнктурщиком не считал. Тогда что же это? «Просто, так у нас принято», - успокоил он себя.
Далее шли знакомые лица Пушкина, Гоголя, Шевченко, Лермонтова, - в общем, вся плеяда писателей и поэтов. Затем - Хрущёв, Брежнев. Сталина уже не было. Или - ещё не было? «Всё-таки, конъюнктурщица», - опять подумал Пальцев.
Наконец, дошла очередь до украшений: подвески, колье, бусы, серьги, герданы, пояса, ремни, даже... туфли из бисера! Чувствовалось, что Валерия Корнеевна отдавала бисеру всю свою жизнь, без остатка.
«Пусть конъюнктурщица, - подумал Пальцев, - но мастерица великая». Действительно, даже по фотографиям было видно, что работы выполнены безукоризненно, и что Пальцеву не понравилось, так это многообразие цветов. Валерия Корнеевна применяла бисер с множеством едва уловимых оттенков, так что в одном портрете она использовала до двадцати цветов, и, как показалось Пальцеву, не всегда к месту. Поэтому портреты Караваевой походили больше на разукрашенных девиц с лубочных картин послевоенных времён, чем на писателей, тем более - вождей. Но, здраво поразмыслив, Пальцев решил, что придирки эти идут от скудости его бисерных запасов: всего три цвета.
Особенно он был покорён обилием и красотой герданов, тут же согласился забыть о бисере всё, что успел узнать в очереди, подарил Караваевой два пакета бежевого бисера, и записался на курсы с единственной целью: научиться плести понравившиеся ему герданы.
Для Пальцева началась новая жизнь. Он стал работать челноком между шахтой и Домом народного творчества. В группе было тридцать женщин, и, вместе с Пальцевым, трое мужчин. Пальцев добросовестно выполнял указания Валерии Корнеевны, и за три месяца, жертвуя сном и отдыхом, наплёл три десятка серёжек, подвесок, ремешков... Герданами от Караваевой пока и не пахло.
- Всему своё время, - говорила Валерия Корнеевна.
Получилось так, что по соседству с ними занималась группа по изучению старинного плетения макраме. Преподавательница заболела, Валерия Корнеевна объединила обе группы в одну, и Пальцев, наряду с бисером, стал постигать искусство плетения узоров из верёвки.
Валерия Корнеевна была преподавателем оригинального склада ума. Она высоко ценила свои знания, никогда их не разбазаривала. Задавать ей вопросы в трамвае, на улице, в коридоре, было бесполезно. Каждый её ответ сводился к тому, что это сложное искусство, постигать его надо всю жизнь, и лучше всего будет, если вы запишитесь к ней на платные курсы... Впрочем, и на занятиях она давала такие расплывчатые ответы, что даже Пальцев зачастую не мог из них ничего понять. Точно так, как в том анекдоте про то, сколько дров нужно на зиму.
- Валерия Корнеевна, сколько бисера мне надо на этот ошейник?
- Это вы можете легко рассчитать. Надо знать объём шеи, ширину ошейника, густоту плетения, размер бисера, определиться, будете вы одевать его через голову, или сделаете застёжку...
- А сколько пошло на ваш?
- Я достаточно подробно ответила на ваш вопрос, надо внимательно слушать!
- Ну, хотя бы, скажите приблизительно, два пакета хватит?
И Валерия Корнеевна вновь начинала просвещать вопрошающее юное создание о чём угодно, только не о том, о чём это создание спросило.
- Валерия Корнеевна, а почему вы в своём альбоме не указываете, сколько бисера пошло на то, или иное изделие?
- Это зависит от размера, плотности, величины, - и т. д., и т. п., в течение десяти минут.
Из другой группы поступает вопрос:
- Какой длины шнуры надо нарезать, чтобы сплести пояс длиной 80 сантиметров?
- Это зависит от ширины пояса, толщины шнура, плотности плетения, каким узлом плести: одинарным, двойным, крабом, жозеффиной, бридами, - и ещё двадцать минут в таком же духе, вместо того, чтобы ответить тремя словам: возьмите четырёхкратный запас.
Но самое интересное заключалось в том, что за три месяца интенсивных занятий, Валерия Корнеевна ни одним словом не обмолвилась о герданах. Получая справку об окончании курсов, Пальцев набрался смелости спросить об этом.
- Это фигуры высшего пилотажа. Я сейчас набираю новую группу, там мы будем изучать вышивку и ткачество бисером.
Ей нравилось слово «ткачество», она применяла его к месту и, как казалось Пальцеву, не к месту, всякий раз одёргивала подопечных, когда кто-нибудь из них говорил «плету».
- Плетут корзины и лапти. А мы изучаем древнее искусство ткачества. Только, там ткали нитками, а мы, при той же технологии, используя ту же основу, в уток добавляем бисер.
Справедливости ради надо сказать, что второй семестр начался с того, ради чего Пальцев записался на курсы: Валерия Корнеевна принесла миниатюрный ткацкий станок, и начала творить на нём чудеса. После первого урока Пальцев понял и конструкцию станка, и принцип его работы, самостоятельно сообразил, как на нём ткать. Но Валерия Корнеевна была верна своим принципам, и объясняла всё это целых два месяца, видимо, рассчитывая на самых непонятливых. Но Пальцев тоже был верен своим принципам, и на третий день бросил учёбу, чего Караваева не смогла ему простить.
Рейка, две перекладины, да сотня гвоздиков - вот и весь ткацкий станок. Правда, у Караваевой он был изготовлен из красного дерева, облагорожен золотыми пластинами, планки инкрустированы драгоценными каменьями, гвозди - из нержавеющей стали. Но Пальцев, не мудрствуя, изготовил за один час станок, хотя и не соответствующий критериям красоты и эстетики, но вполне пригодный для работы.
Ещё на первых курсах Пальцев выменял немного разноцветного бисера, и купил больше сотни фотографий работ Караваевой, по тридцать копеек за штуку, поэтому смело принялся ткать понравившийся ему гердан. Сделал он его быстро. Гердан получился всем на зависть: по бежевому фону - красные розы, а на коричневых веточках - зелёные листочки. Но закончить работу он не мог. То, что не умел, - это пустяк, спросил у одного, другого, ему рассказали, и даже показали. А не мог он закончить потому, что не оставил запас ниток основы, для заделки концов под «чистый край».
Не умеешь распускать, не берись вязать, гласит народная мудрость. Эту поговорку Пальцев слышал не раз. Он разрезал гердан на мелкие кусочки, освободил бисер от остатков ниток, принялся ткать новый. Наученный горьким опытом, на этот раз всё предусмотрел, работа получилась изумительной красоты. У Караваевой этот гердан был выполнен в семь цветов, смотрелся, как петух. Гердан Пальцева был строго выдержан и по форме, и по фактуре, и по цвету, поэтому смотрелся намного лучше.
За полгода Пальцев повторил все герданы Караваевой, и, по общему мнению его сподвижников, по красоте и изяществу они превосходили работы Караваевой.
Затем ему попался какой-то старый французский журнал, в котором было два десятка различных украшений. Пальцев все их изготовил за следующие полгода.
Тридцать работ - это не триста, как у Караваевой, но Пальцев решил принять участие в выставке, проводимой Домом народного творчества. Разумеется, председателем оргкомитета выставки была Караваева, и копии своих работ, лучше они выполнены, или нет - это ещё вопрос, на выставку не допустила.
- У нас Дом народного творчества, - поучала она Пальцева, - а не копировальная мастерская.
Но другие работы Пальцева молча, приняла. Видимо, ей в руки не попадался тот французский журнал, из которого Пальцев снимал копии герданов. Разумеется, никакого диплома ему не дали. Но, окрылённый первым успехом, Пальцев окунулся в бисер, всё свободное время проводил за ткацким станком. Никаких бус из бисера не плёл. Увлёкся герданами, ибо это, в самом деле, были «фигуры высшего пилотажа».
Через год у Пальцева было больше сотни работ. Хотя, все они были мелкими, по размерам не шли ни в какое сравнение с монументальными, много килограммовыми работами Караваевой, Пальцева уже не удивляли её триста работ. Он ткал быстро, руки, всю жизнь державшие только отбойный молоток, освободившись от него, сами находили бисеринки по раппорту, пальцы управлялись с нитками и иголками так виртуозно, что, казалось, Пальцев в этом не принимает никакого участия, полотно ткётся само, и при желании, Пальцев мог запросто превзойти свою учительницу по размерам изготовляемых работ. А в том, что его герданы были более изысканны, менее аляповаты, это он и сам видел, и посетители очередной выставки об этом говорили и писали отзывы.
На выставке Пальцев узнал, что самые лучшие три работы купит Художественный музей, за большие деньги. Остальные работы, представляющие художественную ценность, будут отобраны для реализации в Художественном салоне, тоже по приличной цене, ибо, поскольку в Художественном салоне реализуются только произведения искусства, то цены там баснословные.
Все Народные умельцы, как пчёлы возле мёда, крутились вокруг Караваевой: именно ей было дано право решать, какие работы представляют художественную ценность, какие - нет. А, поскольку, за месяц до выставки Пальцев приобрёл дефицитную брошюру «Волшебные узоры», из которой Караваева «слизала» все свои герданы, и обнародовал этот факт в Доме народного творчества, то, ежу понятно, что все работы Пальцева для Художественного салона не годились. Он и сам знал, почему, но, на всякий случай, спросил у Караваевой.
- В них нет Гражданственного звучания, - ответила она.
-Серо-буро-красно-сине-зелёно-малиновый Ленин имеет Гражданственное звучание, а красная роза - нет? Может, я так революцию прославляю!
- Наш революционный цветок не роза, а гвоздика. Красная гвоздика. Но, даже если вы завтра принесёте гвоздику, всё равно, чтобы быть аккредитованным на выставке, надо быть дипломантом.
Слово «дипломантом» Караваева произнесла так, будто в нём нет буквы «н», оно у неё звучало, как «дипломатом», а тут, ещё это пышное «аккредитованным». Пальцев понял, что Художественный салон ему не светит. А в комиссионных магазинах за его работы предлагали суммы, в десять раз меньшие. Но он, объявив войну Караваевой, сдаваться не хотел. Деньги его не интересовали, он работал в лучшей бригаде, шахта план выполняла, заработки были высокие. Пальцев, в силу характера, хотел утвердить себя в глазах Караваевой. Именно, Караваевой, потому что и на шахте, и в семье, и в Доме народного творчества, его работами все восхищались. Все, кроме Караваевой.
За следующие пять лет Пальцев выставлялся пять раз, мастерство его заметно возросло, у его работ толпились сотни любителей изящного искусства, все интересовались, где можно приобрести такую прелесть, его работы экспонировались в шахтной библиотеке, но, ни одна его работа не тянула даже на третьесортный диплом. Валерия Караваева своим принципам была верна.
Пальцев понял, что Художественный салон является кормушкой для узкого круга людей. Берут туда только уникальные работы, выполненные в единственном экземпляре. Именно, своей неповторимостью, они представляют ценность. Но, члены Дома народного творчества, уникальности добивались простой подменой цветов и, часто, один и тотже рисунок, кочевал из гердана в гердан, как «исключительно изящный, представляющий художественную ценность», а покупатели, каждый раз новые, этих тонкостей не знали, и платили за рядовую, серийную вещь, в десять раз больше её стоимости. Пальцев, не подумав, сказал об этом Караваевой, и навсегда сделался её злейшим врагом.
К пятидесятилетию Стахановского движения был объявлен Международный конкурс лучших работ Народных умельцев на шахтёрскую тему. Пальцев, который не мог изменить своим принципам в угоду Караваевой, за многие годы не сделавший ни одной конъюнктурной работы, изменил им в угоду Международному конкурсу.
Набросав два десятка эскизов, остановился на одном из них. Выбранная тема ему хорошо знакома, его идея проста и понятна.
Лучи солнца освещает землю, на которой стоит шахта: копёр, террикон, административно бытовой комбинат, надшахтное здание.
Под землёй лежит глыба угля, в которую, с одной стороны, вгрызается отбойный молоток Стаханова, добывшего за смену 102 тонны угля, с другой - угледобывающий комбайн передовика производства Игнатьева, с шахты Краснолиманская, перекрывшего достижение Стаханова в 120 раз! Сверху надпись: «От Стаханова - до Игнатьева».
Пальцев изготовил необходимых размеров ткацкий станок, натянул шёлковые нити основы, и уже начал ткать своё панно, когда ему сообщили: чтобы участвовать в Международной выставке, надо предварительно получить разрешение… у Караваевой! Мало ли какую антисоветчину ему вздумается отправить за границу!
Ругнувшись про себя матом, крепя сердце, Пальцев отправился в Дом Народного творчества. Валерия Корнеевна приняла его надменно вежливо. Дескать, никуда ты, дружок, от меня не делся, вот, истратил впустую семь лет, ничего не добился, захочу - и на этот конкурс не попадёшь… Всё это Пальцев прочитал на её красивом, полном самодовольства, лице, но сдержался, не взорвался, не ушёл.
Караваевой идея понравилась. Она внимательно просмотрела эскизы, сделала несколько пустяковых замечаний по оформлению, потом изрекла:
- Ну, что ж! Я вижу, вы, наконец, созрели до высокого мастера. Надо было раньше обратиться к этой тематике. А то у вас всё больше цветочки-ягодки. Шахтёрский труд тяжёл и опасен, в художественных произведениях незаслуженно забыт. Это панно, если, конечно, вам удастся выполнить его также хорошо, как оно выглядит на эскизе, займёт достойное место в сокровищнице нашего Дома народного творчества.
Пальцев знал о существующей, заведенной Караваевой, традиции, дарить лучшие произведения в «Музей» Дома Народного творчества. Поговаривали, что никакого музея нет, некоторые работы, или висят в квартире Караваевой, или раздарены нужным людям в Горкоме, Горисполкоме, а многие - просто бессовестным образом проданы через Художественный салон, как изделия Караваевой. Но, поскольку иного пути пробиться в салон не было, мастера шли на это. Поэтому, при последних словах Караваевой, Пальцев скрутил фигу в кармане.
- Вот, только, удастся ли вам найти правильное цветовое решение, - продолжала Караваева, - эскизы у вас выглядят монотонно.
Пальцев с цветами обращался осторожно. Ежедневно бывая в шахте, рубая уголь отбойным молотком, он, каждый раз, восхищался красотой и разнообразием цветовой гаммы угольного пласта. А ведь он состоит из одного, единственного цвета - чёрного! Поэтому Пальцев, редко в каких работах использовал четыре-пять цветов. Обычно, у него доминировали три каких-либо цвета: чёрный - красный - жёлтый, чёрный - красный - белый, а выразительности достигал за счёт фактуры, используя бисеринки разной формы и размера. Работать в такой манере было сложнее и труднее, но результат оправдывал затраченный труд. Он, зная, что с его решением Караваева не согласится, советы её выслушивал молча.
- Для того, чтобы восприятие максимально приблизить к действительности, я рекомендую вам выполнить работу в таких цветах: небо - голубое, солнце - красное, земля - серая, здания и сооружения - белые, террикон - зелёный, сейчас модно их озеленять, копёр - серебристый, он будет хорошо смотреться на фоне голубого неба, уголь - чёрный, технику окрасьте в оранжевый цвет, как предупреждение о возможном травматизме от неё… Ну, а на поверхности можно рассадить цветочки: голубенькие, синенькие, жёлтые, малиновые…
«А, можно, один и тот же малиновый цвет, применять и для цветочков, и для Ленина, не обидится ли Владимир Ильич», - хотел спросить Пальцев, но не стал искушать судьбу. Слушая назидания Караваевой, он, чтобы запомнить, сколько цветов надо использовать для работы, загибал пальцы, сначала, на одной руке, потом - на другой, но их всё равно не хватило. Он оставил эту затею, решив для себя, что обойдётся тремя цветами: бежевым (куда его девать, из Москвы приволок полсотни пакетов, а израсходовал всего пять), чёрным - чтобы не обидеть угольный пласт «Мария», который они сейчас разрабатывают, и белым. Остальное доделает фактура. Чем крупнее бисеринки, тем глубже тени, темнее цвета, и тем колоритнее фактура. Кроме того, Пальцев научился ткать не только бисером разного размера, но и, ещё, делать пропуски, имитировать фактуру прошвы, что давало дополнительные возможности для выражения замыслов.
Занятый этими мыслями, Пальцев не перебивал Караваеву, а она, восприняв его молчание, как знак согласия, говорила долго-долго, пока, наконец, не закончила:
- В общем, я зарезервирую вам одно место, размером…
- Одно? - опрометчиво перебил Пальцев.
- Не посылать же в Катовице ваши детские подвески… Да, и количество экспонатов ограничено… Какого размера будет ваше панно?
- Метр восемьдесят, на шестьдесят сантиметров.
- Ширина не маловата? Нарушаете пропорции.
- Один к трём, классическое соотношение. В меньшую высоту я не вложусь по эскизу, а ширина увеличит площадь. Кроме того, большой размер потребует больше времени, я могу не успеть. Да, и бисера не хватит.
- Своим экспонентам мы можем помочь! - Караваева упивалась властью над Пальцевым, она была счастлива тем, что, всё-таки, сломила его.
Работал Пальцев дни и ночи, в течение трёх месяцев. Ему пришлось даже очередной отпуск потратить на творческую работу.
По заранее рассчитанному раппорту, набирал на нить утка бисеринку за бисеринкой, укладывал между нитями основы, закреплял их, продевая нить утка в обратном направлении через каждую бисеринку, но, уже под нитями основы. Так, раз за разом, рядок за рядком, а всего их 570, да в каждом по 280 бисеринок, а на иголку больше десяти штук не наденешь, и каждую из ста шестидесяти тысяч надо несколько раз подержать в руках, да так, чтобы не перепутать, не нарушить узор, в каждую дважды продеть нить! Зато панно удалось на славу.
К предварительному отбору экспонатов Пальцев опоздал. Караваева утвердила его работу на свой страх и риск, надеясь, что он не посмеет нарушить её рекомендации. Когда Пальцев принёс готовую работу накануне отправки, в её глазах он рассмотрел одновременно два чувства, которые она не смогла скрыть: восхищение и негодование. Сделав робкую попытку отказать Пальцеву, она, в качестве аргумента, привела большой вес панно. Оно, действительно, весило несколько килограмм. Но, даже у этой снобистки, благородные чувства победили. Она приняла экспонат Пальцева, втайне надеясь, в будущем, украсить им свою квартиру…
Вопреки ожиданиям Караваевой, почему-то, оказалось, что, ни Пушкин, ни Гоголь, ни, даже, вождь мирового пролетариата Владимир Ильич Ленин, не говоря уже о других, менее выдающихся персонах, никакого отношения к горной тематике не имеют.
Из Катовице в Союз прислали всего лишь один Диплом: размером 180 на 60 сантиметров, соответствующий натуральной величине панно, лист гербовой бумаги, с едва заметными водяными знаками, на котором чётким каллиграфическим почерком, на польском языке, было написано, за что мастеру оказана такая честь.
А ниже, золотыми буквами, написано, какому, именно, мастеру сей диплом предназначается.
Но, ещё раньше, чем Пальцев увидел этот Диплом, он получил письмо с просьбой безвозмездно передать панно на вечное хранение в Музей шахтёрской славы Катовицкого воеводства, в знак нерушимой дружбы советских и польских горняков.
Вспомнив алчный взгляд Караваевой при виде его панно, Пальцев, не задумываясь, подписал дарственную, по всем правилам заверил у нотариуса, и со спокойным сердцем отправил в Польшу и панно, и Диплом, и дарственную бумагу.
Через месяц, Пальцева вызвали в инюрколлегию, и в официальной обстановке вручили подарок польских горняков - новенький автомобиль ZUK.
К бисеру Пальцев, то ли охладел, то ли он ему надоел, и теперь, чтобы чем-то заполнить появившееся свободное время, пишет рассказы о своих шахтёрских друзьях, об их подвигах.
ДЕД графин http://www.proza.ru/2013/04/30/1242