Бодлер вглядываясь в небо, упивался зрелищем проплывающих в нем облаков.
В своем "Парижском сплине" он ставит их на недосягаемый пьедестал, у подножия которого не только всяческие суетные блага, но даже Бог и Деньги.
Это, уже само по себе, просто ужасающее святотатство именно по отношению к последнему божеству.
Я, окуная себя в аквамариновую голубизну небес, купаю в нем свою душу, и испытываю ощущения, схожие с теми, когда плоть моя погружается в морскую влагу.
Я ощущаю всю прелесть своего одиночества.
Всю полноту своей абсентной единичности.
Которую со мной никто не разделит.
Но аромат каковой, я могу передать благодаря словам и прикосновениям.
И кажется, это единственное, что я умею.
Отправка в полет змея собственной души под раскрашенный в голубое купол цирка этого мира - более интимный и более изысканный сорт одиночества, весьма отличный от неуютного переживания своей затерянности в толще серой толпы.
Конечно, оно склонно менять свои цвета, как и всё, что хамелеонит внизу, под его шатром, но чаще пленяет взор своей одуряюще-пьянящей, разбавленной синевой.
Почему оно голубое?
Физиков попрошу заткнуться или сделать вид, что не услышали вопроса, так как он риторически-метафизичен.
Лишь бы только общество "Динамо" не имело к этой расцветке никакого отношения.
Хотя, с другой стороны, ничего страшного, если и имеет.
Вглядываясь в полотно небес, я часто ощущаю, как некая часть меня, некий соглядатай, всегда присутствующий во мне, поднимает голову и пытается вести со мной диалог.
С тем мною, который, из-за накипи обязанностей, забот и проблем, иногда, едва не исчезает под толстым наносным слоем кальция и ракушечника.
Осторожно подав себе руку, я, каждый раз, выдергиваю себя из этой раковины.
И, не раскрывая рта, болтаю с тем во мне, что никогда не умрет.
Потому что - никогда не рождалось.
8.02.2010г.