Контактов не избежать

Александр Расторгуев
ИЗ ИСТОРИИ МЕЖДУНАРОДНОГО СОТРУДНИЧЕСТВА В ФИЗИКЕ ВЫСОКИХ ЭНЕРГИЙ
 

Концепция открытого общества родилась у философа науки Карла Поппера под сильным впечатлением того мирового братства физиков, которое наблюдалось в 20-е годы прошлого столетия. О подобном международном сотрудничестве учёных, своего рода республике с политическими правами, хорошей экспериментальной базой и обширной библиотекой мечтал ещё Лейбниц. Однако к тому времени, когда книга Поппера «Открытое общество и его враги» вышла в свет, а шёл 1946 год, картина международного сотрудничества учёных была далека от идеала. Наступала холодная война. Мир разделился, научное сообщество оказалось по разные стороны «железного занавеса».

Работы по ядерной физике в СССР, начиная с 1946 года, были засекречены, а в США в 1947 году началась борьба с атомным шпионажем в пользу СССР и была создана комиссия по антиамериканской деятельности, на вопросы которой пришлось отвечать многим участникам Манхэттенского проекта. Испытание первой советской ядерной бомбы, как ни странно, изменило положение к лучшему. Намечался ядерный паритет. После того как в 1953 году в Советском Союзе была испытана на три порядка более мощная термоядерная бомба, Курчатов, находясь под сильным впечатлением от увиденного, сказал: всё, пора договариваться. Поняли это и по другую сторону «железного занавеса».

В 1955 году по инициативе Советского Союза состоялась первая международная конференция по мирному использованию термоядерной энергии в Женеве. В мае 1956 года прошла международная конференция в Москве, и для западных физиков была организована поездка в Дубну. Физики Запада и Востока снова были вместе. К тому времени уже было подписано соглашение социалистических стран об организации международного ядерного центра, шла подготовка к созданию Объединённого института в Дубне. Начинался нетривиальный переход от режима строжайшей секретности возобновлению широкого международного сотрудничества в области физики высоких энергий. Вот такая, кстати,  историческая миссия выпала на долю первого директора ОИЯИ Дмитрия Ивановича Блохинцева(8). 

После женевской конференции по мирному использованию атомной энергии в августе 1955 года западные газеты писали, что советские физики поразили научную общественность мира шириной брюк и значимостью доложенных научных результатов.

Наши ядерщики чувствовали себя победителями. Они ими были. Ядерный паритет, достигнутый в гонке вооружений к середине 50-х годов, дал советским физикам право так себя чувствовать и соответствующим образом себя вести. И государство признало за ними это право. Особенно повезло тем молодым физикам, кто успел внести свою лепту в общий успех. Сталинские премии, правда, прошли мимо них, бесплатный проезд и полёты на самолёте в любой конец страны тоже: «Поздно пришли, ребятки!» — но в остальном… Страна приподняла перед ними железный занавес, и они повидали мир.

В марте 1994 года профессор А. А. Тяпкин, всегда бывший на передовом крае науки, а передним краем была физика высоких энергий, прочитал целую лекцию о первых послевоенных контактах с западными физиками. Отрывки из его лекции представляют не только исторический характер, но прежде чем их привести, надо сказать несколько слов о самом лекторе.


ЗНАКОМЬТЕСЬ: А. А. ТЯПКИН

В первый раз я увидел этого человека на каком-то семинаре; когда докладчик для наглядности начертил на доске Солнечную систему, из аудитории последовала ехидная реплика:

— А где тут Малая земля?

По поводу «Малой земли» генерального секретаря Брежнева, удостоенной Ленинской премии по литературе, прохаживались многие, но публичных, а главное, остроумных высказываний было не так много. Как сказал бы сам Алексей Алексеевич, я тут же навёл справку о человеке, подавшем реплику…

Для тех, кто его не видел: невысокого роста, крепкий, спортивный, немного похож на боксёра, перешедшего на тренерскую работу. Рано облысев, Алексей Алексеевич выглядел старше своих лет, а с возрастом сравнялся. Человек активной жизненной позиции, как говорится, умевший отстоять свою точку зрения, общительный, весёлый, насмешливый, не боявшийся идти на конфликт, ценивший дружбу, красоту и интеллект. Не всегда без страха и упрёка, потому что реальный человек, а не герой литературного романа, хотя героем повести одного московского беллетриста, в которой он выведен как «известный дубнинец Тропинин», ему побывать всё-таки довелось.

За острым языком Алексея Алексеевича стоял острый ум. Это признавали даже его недоброжелатели. Терпением и сдержанностью он одарён не был. В разведчики-контрразведчики, даже в осведомители, его бы не взяли. Это его вполне устраивало: «В осведомители идут серые люди, а я всегда был человеком самоуверенным и никогда бы не согласился с тем, что в чём-то уступает коллегам, в науке — при всех своих водных и горных лыжах и прочих увлечениях…». 

Человек яркий, резкий, Тяпкин не только умело наживал врагов среди тех, кто стоял рядом с ним на иерархической лестнице, но и притягивал к себе молнии с небес. Но у него были надёжные громоотводы: его отговаривал от необдуманных поступков Тамм, отстаивал Козодаев, выручал Курчатов, выгораживал Блохинцев.

Алексей Алексеевич не выносил фальши. Её он чувствовал очень хорошо. Вот эта его черта, в сочетании с присущей ему решительностью (непуганое поколение) и толкнуло его на поступок, вошедший в гуманитарную историю науки.

Это случилось на методологическом заседании Учёного совета физфака МГУ весной 1949 года. Обсуждалась теория математика Леднёва, предложившего свою, материалистическую теорию относительности. Вот как об этом пишет физик и историк физики Б. М. Болотовский:

«После выступления Леднёва начались прения. Лишь немногие рискнули выступить в защиту теории относительности. Пожалуй, наиболее чётко выразил свое отношение к предмету обсуждения профессор Дмитрий Дмитриевич Иваненко. Он сказал, не побоялся:

— Если Эйнштейн идеалист, пишите меня вместе с Эйнштейном.

Но немало было выступавших, которые соглашались с Ледневым и поддерживали его.

Выступил там и Алексей Тяпкин, тогда студент-выпускник Московского Инженерно-Физического Института. В то время я не был знаком с ним. Вышел к доске молодой человек и сказал примерно следующее:

— Очень прискорбно, что в середине двадцатого века в храме науке — Московском Государственном Университете — наблюдается такое мракобесие.

Когда он так сказал, поднялся со своего места Н. А. Леднёв и обратился к председателю Учёного совета профессору А. А. Соколову:

— Арсений Александрович, прошу Вас прекратить оскорбления в адрес Ученого Совета.

Соколов встал и сказал молодому человеку:

—  Вы оскорбляете членов Учёного Совета. Прошу Вас покинуть аудиторию.

— Я ухожу, — сказал А.Тяпкин, — но если вы захотите изучать теорию относительности, приходите к нам в МИФИ на семинар Игоря Евгеньевича Тамма.

И ушёл.

Это всё я сам видел и слышал.»

А вот как об этом рассказывал сам Тяпкин:

«В моей жизни на меня имел большое влияние Игорь Евгеньевич Тамм. Я в 49-м году небольшой скандальчик в Университете устроил… Слушался доклад Леднёва. Он придумал свою теорию относительности. У него сокращение зависело от молекулярного веса, а это уже считалось материализмом — раз от молекулярного веса… Вот такой примитив.

Люди, которые в этом разбирались: Иваненко, Соколов, Терлецкий — вежливо ему отвечали: ваша теория, конечно, материалистическая, но и эта неплохая…

Меня это возмутило страшно:

— Вам не стыдно?! Вас с галёрки студенты слушают, им же нужно изучать эту теорию! Это великая теория, и вы это знаете отлично! А вы… из-за того, что этот… выдаёт за материалистическую… весь этот бред!.. Вот как в МИФИ изучают, а вы что? На что вы студентов настраиваете?

Политическое выступление сделал. Был удалён с этого заседания…

Игорь Евгеньевич со мной потом беседовал:

— Не лезьте вы в философию, это не наука, это политика!

Рассказал про Фока, Ландау… Маркова Моисея Александровича, которого не посадили только потому, что за него вступился президент Академии наук Сергей Иванович Вавилов. Говорил про Маркова: «Вот он лезет в философию, а зря, только время теряет». Приводил пример своего ученика — Андрея Сахарова, который ни в какую философию не лезет, и он больше всех вас достигнет в науке! Я присутствовал при разговоре Игоря Евгеньевича с замдеканом — Тамм рекомендовал Сахарова вести какие-то курсы. «Да он у вас даже не доктор!» — «Да что вы, он не сегодня-завтра не только доктором станет, а академиком!». Я впервые слышал, чтобы так ярко отзывались о своём ученике…»

Физика высоких энергий была передним краем науки, и Тяпкин был на её переднем крае. Он и сам внёс вклад в эту научную индустрию, но пусть об этом расскажут специалисты. А вот его исследования по истории науки, опубликованные в журнальных статьях и книгах, более или менее доступны всем. Всю жизнь Тяпкина интересовала теория относительности и история её создания. Вместе с Шибановым он написал книгу об одном из творцов этой теории — Анри Пуанкаре. Анализируя, почему Эйнштейн в ранних работах не ссылался на своих предшественников, Тяпкин явил себя мастером психологического портрета. Досталось ему тогда от идолопоклонников крепко…

Есть у Тяпкина вклад и в саму теорию относительности, точнее, в её понимание. Ещё студентом он заметил, что понятие одновременности в теории относительности носит конвенциальный характер. Он пытался убедить в этом профессора Тамма, но безуспешно, и вернулся к этому вопросу, когда сам стал профессором. Люди, формировавшие тогда общественное мнение физиков СССР, выслушав его, сказали, что это чушь, но потом посовещались и когда до самых больших тугодумов, у которых слова обгоняют мысль, дошло, о чём идёт речь, было объявлено, что Тяпкин говорит всё правильно, но то, что он говорит, — тривиально.

С философией у Алексея Алексеевича были свои счёты. Точнее, с философами. Он — физик, рыцарь точного знания, а тут… Впрочем, диалектический материализм, который в Советском Союзе замещал религию, Алексей Алексеевич признавал и даже защищал — от тех же московских философов, которые пытались привить к могучему, но одряхлевшему древу диамата свежие философские идеи. Вы можете защищать свои философские диссертации, страстно говорил Тяпкин, но оставьте физику в покое! У Алексея Алексеевича была характерная особенность — если он что-то хотел сказать, никому не удавалось его перебить, а он мог перебить любого. Особенность если слышал глупость. «Загляните в учебник по квантовой механике, освежите в памяти принцип неопределённости Гейзенберга, если вы его забыли!» — гремел Алексей Алексеевич в таких случаях, невзирая на лица. Московские философы оценили особенность Алексея Алексеевича в полной мере.

Тяпкин — рассказчик яркий, но не гладкий. Время от времени по какой-нибудь далёкой ассоциации он переходил в другое измерение и начинал новый сюжетный ряд. Это был воистину многомерный рассказ, перегруженный, как сказали бы сейчас, гиперссылками, уводящими на другие сайты и в другие миры. А миров этих у Алексея Алексеевича было великое множество.               

Центральное место в его рассказе заняла поездка на Рочестерскую конференцию 1960 года в США. Вот его основные идеи:



1. Международное сотрудничество не просто складывает, но перемножает результаты.

2. Излишняя секретность вредит.

3. Жизнь прекрасна.



Все эти положения Алексей Алексеевич доказал с присущим ему блеском. Особенно ему удались доказательства двух последних положений.


СОЛНЦЕ НА СТОЛЕ

Перед началом лекции в музее истории науки и техники ОИЯИ наблюдалось некоторое замешательство. На лекцию с броским названием «Сквозь железный занавес» народу собралось немного — человек десять-пятнадцать: люди были заняты выживанием в условиях рыночной экономики.

— А мы ещё думали, давать ли объявление! Как бы народ не набежал! — усмехнулся Тяпкин.

Пришёл профессор Никитин(12) — прямо с поезда, ещё дома не был, только что вернулся из Канады. Рассказал, что видел на столе Солнце: им в Канаде устроили пиршество для глаз — через прозрачный купол над головой на круглый стол падал солнечный свет, и перед ними на столе лежало Солнце.

— Я впервые видел солнечные пятна!

— А протуберанцы?

— Нет, протуберанцев не было, — с сожалением ответил Никитин. — Они над этим сейчас работают.

— Мешает небо.

— Да, нужно подавить синий цвет, тогда Солнце погаснет, и вспыхнут протуберанцы.

— А я впервые видел Солнце на вертикальной стене в Пулково! — сказал Тяпкин.

Вот разговор физиков. За окном дикий капитализм, нищета, слом общественно-экономической формации, неизвестно, что станет с державой, а они восхищаются Солнцем на столе и огорчены тем, что не видно протуберанцев. Где кризис, и где они.

— Давайте подождём Балдина(13), — растроганный щедротами природы, неожиданно задушевно предложил Тяпкин. Надо знать Алексея Алексеевича, чтобы оценить этот порыв. — Балдин обещал подойти. — Но Балдин так и не подошёл, и Алексей Алексеевич начал без него. 


СЛУЧАЙ С БАЛДИНЫМ

— Сейчас то, что я буду рассказывать, может показаться странным… Но мы пришли из закрытой физики… Обстановка строжайшей секретности держалась до 1955 года. В 55-м наши работы впервые разрешили публиковать, и это был прорыв. В «Докладах Академии наук» появились публикации… Первыми прорвались к нам англичане, за ними появились американцы… Я сидел с Дайсоном; он говорит по-русски, и мне очень понравилось с ним разговаривать.

— Первым долгосрочником из наших людей, из физики высоких энергий, был Александр Михайлович Балдин… В 57-м или в 58-м году он выехал на полгода к Пайерлсу(14)… и у него там были неприятности. Непросто было взаимодействовать через этот занавес…

Будущий директор Лаборатории высоких энергий в Дубне Александр Михайлович Балдин работал в Лондоне, а в свободное от работы время ходил в горы. Но и в горах продолжал работать по специальности.

— Там он и придумал свой бозон, который мы потом с Прокошкиным(13) «закрыли». В ЦЕРН этим заинтересовались и пригласили его для обсуждения опыта в Женеву, там же рядом. Балдин запросил Москву, и ему ответили: можно, но только через Москву.

— И Балдин полетел в Москву. На аэродром его везли странным образом — в машине посла, вместе с солдатом, который служил в ГДР, сбежал в Западный Берлин, прошёл через все разведки, и после того как из него всё вытрясли, он явился в советское посольство и сказал, что здесь ему надоело, больше здесь не могу, — пусть там расстреляют, но здесь он больше жить не может. В Москве их встречали разные группы лиц, но отношение к ним было примерно одинаковое…


ИНСТРУКТАЖ

За три месяца до поездки на Рочестерскую кoнфepeнцию(14) 1960 года резко ocлoжнилacь мeждyнapoднaя oбcтaнoвкa: 1 мaя в воздушном пространстве Советского Союза был сбит американский самолёт-шпион(15). Самолёт летел в стратосфере, на рекордной для того времени высоте 25 километров, и американцы думали, что для ПВО он неуязвим. Целью полёта была фотосъёмка военных и промышленных объектов, а также запись сигналов радиолокационных станций. Пилот  — майор американских ВВС Фредерик Пауэрс благополучно катапультировался, в том же году был осуждён, а два года обменян на нашего разведчика-нелегала Вильяма Фишера, более известного под именем своего друга Рудольфа Абеля, также офицера госбезопасности.

Советскую делегацию инструктировали в госкомитете по атомной энергии. Начальник главка Ефремов предупредил: фoтoaппapaты нe бpaть. Tяпкин вoзмyтилcя. Ho пoчeмy?!. Eмy нaпoмнили пpo мeждyнapoднyю oбcтaнoвкy, про Пayэpca. Ho кaкaя cвязь?!.

— Плёнкy могут подложить в гостинице, c фoтoгpaфиями ceкpeтныx oбъeктoв! Сделают из вас шпионов…

— Я сидел как на иголках… И всё-таки не выдержал: а штаны запасные можно взять? В них ведь тоже могут что-нибудь в гостинице подложить! Выступает Емельянов(16) — и в ту же дуду: мы тут посоветовались и решили, из соображений знания языка, кто с кем ночевать будет, вот мы составили списочек… Комедия! А наши старшие товарищи сидят и всё это терпят. Николай Николаевич(17), он рядом со мной сидел, тихонько толкает меня в бок: Алексей Алексеевич, ТАМ об этом никто и не вспомнит. И действительно, я потом только один раз ночевал с Джелеповым(18)…

— Повезли в ЦK партии… Там беседа нocилa бoлee yвaжитeльный xapaктep... A ecли бyдyт cпpaшивaть пpo Пayэpca?

— Hy, вы нaйдётe, чтo oтвeтить. У вac нa pyкax кoзыpи. Oн лeтeл нaд нaшeй тeppитopиeй!

Инструктор ЦК так уважительно выступает, а я думаю: быть в первый раз в Америке, может быть, в последний, и без фотоаппарата? Прикинулся дурачком и говорю:

— Мы вот тут посоветовались: брать фотоаппараты или не брать?

Он посмотрел на меня как на идиота. Человек с опытом, всякого народа насмотрелся. А тут большая делегация едет, сразу сорок человек, на такую уйму народу обязательно один идиот попадётся.

— А почему не брать-то?

— Так ведь плёнку могут подложить?

— Что? Постойте… У вас запланирована поездка на Ниагарские водопады… Если выйдет советская делегация, и ни у кого не будет фотоаппарата, вы же попадёте в газеты!

Векслер(19), который в отсутствие Блохинцева был руководителем делегации, оказался в сложном положении.

— Владимир Иосифович, что будем делать?

— Да-а, — сказал он, — попали вы… Я принимаю соломоново решение: берём через одного! Вы, Алексей Алексеевич, как поднявший этот вопрос, — не берёте!

— Нет уж, — говорю, — дудки! Мало того, что я дураком себя выставил, я же и не беру! Возьму обязательно!

Вечером звонит Блохинцев: «Алексей, ты чего сталкиваешь Старомонетный переулок со Старой площадью(20)?». Не называя организаций. Я говорю: «Нет, я на себя всё взял, я не сказал, что Емельянов нас так инструктировал!»… Я хочу написать об этом. Ведь было! На самом деле…

На прощание дубненский начальник по режиму Рыжов предупредил: на этот раз, товарищи, контактов, по-видимому, избежать не удастся… А мы и едем ради контактов!


В НЕБЕ НАД СИРАКЬЮЗАМИ

Тяпкин достал из портфеля толстую пачку снимков.

— Вот компания теоретиков: Логунов, Ширков… Тяпкин у них в друзьях… За ним Ниагарский водопад. Вот Лёша Рудик… Балдин сидит…

— Балдин?!

— Конечно! Он такой был молодой. И бравый!

— Какой-то он другой…

— Нам было объявлено…  Слушайте! Слушайте внимательно,— воззвал Тяпкин к аудитории, которая продолжала обсуждать молодого Балдина. — Нам было объявлено: мы тут посоветовались и решили, что вы полетите разными рейсами. Из соображений катастрофы и так далее. Чтобы кто-нибудь да долетел. Чтобы не потерять всю физику высоких энергий разом.

— Правильное решение!

— Американские семьи, муж и жена, всегда летают разными рейсами, у них так принято, — добавил Никитин.

— Что детей не оставить сиротами, — подтвердил Тяпкин. — Вот так и наши решили. В первой группе летели 14 человек: Будкер(21), Джелепов, Векслер, я… Ну, конечно, если Будкер, то и Бурлаков… Да, и Чувило(22) был. Дело в том, что с этим рейсом было приключение. Действительно было приключение. Мы чуть не погибли.

Мы прилетели в Нью-Йорк и оттуда на самолёте местной авиалинии, «Дуглас» — паршивенький такой самолётик, взяли курс на Рочестер. У нас были транзитные билеты, мы летели с пересадкой в Сиракьюзах — в Америке и Москва, и всё что угодно. Есть и Сиракьюзы. 

И там наш самолёт не выпускал шасси. Нам не объявляли о шасси. Вот почему я вспомнил о Чувило. Перед посадкой послышался гудок. Чувило — бывший лётчик, он разъяснил: гудок означает, что не выпускается шасси… И нам придётся садиться на брюхе. И мы в этом скоро убедились.

Мы начали кругами летать над аэродромом. Большой круг — и снова над аэродромом. Довольно низко. И картинка на аэродроме с каждым кругом менялась. Вдоль посадочной полосы выстраивались пожарные машины, санитарные. Что там было… Зрелище не из приятных…

Когда нам объяснили, что происходит, началось волнение. Я сидел у иллюминатора, всё видел. Прощался с жизнью. А Будкер в это время приводил статистику: 95% всех аварий происходит при посадке, и это при самой нормальной посадке — без сжигания бензина и без пожарных машин. 4 % — при взлёте. И 1 % — в воздухе… Вы понимаете, товарищи, что нам не на что надеяться? — объяснял Будкер всему салону.  Американцы крестились, а мы, люди неверующие, не крестились, но с жизнью прощались все…

— А сели на брюхо?

— Нет! Заметили, что шасси всё-таки вышли, но не до конца. В замок не встали. От этого и гудок… Перед тем как идти на посадку известили советское посольство — о посадке в аварийных условиях. И оргкомитет конференции. Профессор Маршак потом рассказывал, председатель конференции, что их известили — аварийная ситуация, сжигают бензин…

— Не все будут участвовать в конференции…

— Да, некоторые не долетят… Волновались, переживали… Переполох был большой. Вот так. Мы два часа сжигали бензин, а потом пошли на посадку. А Будкер возмущался: как это так, мы до сих пор живы, самолёт цел, а ещё не придумали, как нас пересадить в другой самолёт! Если я останусь жив, займусь этой проблемой! Дозаправку в воздухе делают, а людей пересадить не могут! Безобразие! Он такой, заводной был, Андрей…

Расчёт на то, что при посадке шасси от удара станут на место. Так и вышло. Самолёт подскочил, гудок сразу пропал. Я увидел, что пожарные бросают вверх шапки. Я понял, что всё кончилось благополучно…

В проигрыше оказались киношники. Они стояли на аэродроме буквально плечо к плечу. Когда мы вышли из самолёта, они уже складывали свои треноги и страшно чертыхались. Ведь это же огромные деньги. Такая сенсация сорвалась! Такие кадры! Снимать нечего. Разочарованы были страшно. Встречающие обнимали родных и близких, плакали… Но это были уже другие деньги.

Американцы, которые летели с нами в Рочестер, сдали свои билеты и остались ждать другого рейса, а мы, люди казённые, полетели дальше… 

— В рубашке, Алексей Алексеевич!

— У меня таких рубашек…


НА ДЕЛЬТАПЛАНЕ НАД КАВКАЗОМ

— Это у супругов Чемберленов(23) в Калифорнии, — продолжал Тяпкин комментировать фотографии. — Векслер тут самый маленький, он стоит на самом краю обрыва, и если бы фотограф сказал сделать шаг назад, мы бы его так и видели — смелый человек был наш Владимир Иосич! А тут, товарищи, на обороте написано: «Вид на Сан-Франциско со стороны Золотых ворот»… Исключительный город! Весь день мы провели с семьёй Чемберленов…

— Да-а… Наверху быстро поняли, что никаких секретов мы не знаем и выдать ничего не можем, и больше всего боялись, как бы кто-нибудь не остался. Мне самому потом приходилось своих сотрудников отстаивать. Приходили, спрашивали… А вот у него в семье… Да что вы, говорю, изменить жене и изменить Родине — это же разные вещи! Несопоставимо по масштабам!

В Сан-Франциско, признаюсь, я один раз нарушил инструкцию везде ходить вдвоём. Но завербован не был! Мы народ крепкий. Если бы меня тогда завербовали, я бы сейчас с вами здесь не сидел…

— A этo Пaнoвcкий(24).

— Гдe?

— Boт, caмый мaлeнький.

— Heт, caмый мaлeнький — Beкcлep.

— Пановский ещё меньше.

— A вoт здecь, Тань,  я пoзнaкoмилcя c тoбoй, — сказал Тяпкин, и гoлoc eгo пoтeплeл. Пpocтo пoтeплeл, и вcё. И Тяпкин вспомнил о том, как летал над Кавказом на дельтаплане, и кавказские орлы уступали ему дорогу.

— …Я говорю: нет, давай на Эльбрус. И сиганул с северного склона. Там три километра спуска. Налетаемся, думаю, все. Нам говорили: воздух — дело сложное, у него есть потоки… Но у нас был вид опытных людей, и канатчики ограничились предупреждением: только не сядьте на линию электропередач. Перед этим я уже пытaлcя взлeтeть и нe мoг, три метра пролечу — и на посадку, a тут разбежался и чyвcтвую — зeмля уходит из-под ног, oдин вoздyx, и я лечу, a aппapaт и нe дyмaeт cнижатьcя; eдва впиcaлcя в двyxcoтмeтpoвoe плaтo cpeди гop — по существу, просто спикировал на него… Поток оказался будь здоров! Я боялся улететь в Турцию. Меня могли неправильно понять. Змей — вдребезги, а я…

— Какой змей?

— Воздушный. Дельтаплан, дельтаплан… Он разбился вдребезги, а я остался жив. Вот тогда я и вспомнил, что у меня есть семья… Жена, дети. И завязал.


БУДКЕР И БУРЛАКОВ

— A вот парочка Бурлаков-Будкер была неразлучна, — продолжал рассказчик, возвращаясь к главной сюжетной линии. Будкер был человек модный. Он открыл сжатие электронного пучка. Американцы им заинтересовались. А у Бурлакова, ответственного работника отдела ЦК по науке, было задание ни на шаг не отходить от Будкера… Был момент, когда американцам удалось оказаться с Будкером наедине.

— Бyдкep об этом никогда нe yпoминaл!

— Ещё бы! Достаточно было сказать, что тебя пытались завербовать, чтобы не поехать за границу уже никогда! Это записывается? Ладно, жить осталось недолго…

— Алексей Алексеевич, не надо переходить в такую тональность!

— Часть делегации, примерно половина, осталась на вторую конференцию, инструментальную — в Беркли, штат Калифорния, — продолжал Тяпкин. — Нас сопровождал американский представитель, который был приставлен к советской делегации, мистер Кит. Он говорил по-русски, и Будкер его использовал в качестве переводчика. А Кит от Будкера просто не отходил, и теперь они ходили втроём: Бурлаков, Будкер и мистер Кит…

Там же, на конференции в Беркли, родилась идея поехать на Сан-Францискский пляж. Пpoфeccop Шaпиpo предложил пoдвeзти всю кoмпaнию нa своей мaшинe. Всю, да как оказалось, не всю. У амepикaнцев доценты eздят нa «лимузинax», что уж говорить о профессорах, поэтому когда профессор Шапиро пoдъexaл нa маленьком aвтoмoбильчикe вроде нaшeгo «Зaпopoжцa», вce были oшeлoмлeны. Где он его только нашёл! 

Первым пришёл в себя Tяпкин. Былo бы нeлeпo, ecли бы oн ocтaлcя, ведь идея с пляжем принадлежала ему! Cлeдoм ceл Бyдкep. И в тy жe ceкyндy в мaшинy впpыгнyл миcтep Kит, специалист по взрывам. А бoльшe мecт в мaшинe нe было — пpoфeccop зaxвaтил жeнy, чтoбы пoдбpocить eё пo дороге в магазин. И Бурлаков остался стоять на тротуаре...

Дальше последовало описание Сан-Францискского пляжа — мы его опускаем, лучше один раз увидеть, чем сто раз рассказать.

— Мы разделись… Нас предупредили насчёт денег — тут орудуют пуэрториканцы…

Пpoфeccop Шaпиpo взял Тяпкина пoд лoкoть и пoвёл нa знaмeнитый caн-фpaнциcкcкий пpoмeнaд. Шaпиpo  хорошо говорил по-русски. Мистер Кит, тот вообще был русский — его фамилия Китов, он бежал из Ленинграда, добрался до Америки и стал Кит. Америка уже тогда говорила по-русски.

— Haвcтpeчy нам шлa бecкoнeчнaя вepeницa кpacивыx жeнщин в бикини…

— Moлoдыx.

— Этo oднo и тo жe… Самых разных национальностей, одна лучше другой. Незабываемое зрелище. Ни с каким музеем не сравнить, это сама жизнь…

— И тyт ты, Aлeкceй Aлeкceeвич, нe pacтepялcя.

— A в этo вpeмя миcтep Kит oбpaбaтывaл Бyдкepa, — задумчиво добавил Алексей Алексеевич. А Бypлaкoв oстался в гopoдe. И в этoм нe былo вины Tяпкинa. Он ведь нe знaл, что нужно было Бурлакову от Будкера. 

— Я дyмaл, этo y ниx дpyжбa тaкaя! — сказал Tяпкин, cкpывaя дoвoльнyю yлыбкy в cтoл.


Д. И. БЛОХИНЦЕВ, Н. Н. БОГОЛЮБОВ, МИСТЕР ВИНДЕРБИЛЬД И А. Ф. КЕРЕНСКИЙ

— …После Рочестера часть делегации осталась на вторую конференцию, которая проходила в Беркли. Блохинцев к тому времени уже выздоровел. Приехал с двумя чемоданами. Он очень гордился тем, что у него дипломатический паспорт. Поэтому его не обыскивали, как остальных — у него просто украли чемодан в гостинице. Вскрыли аккуратненько, посмотрели, нет ли портативной ядерной бомбы — и через два дня вернули. Но Дмитрий Иванович уже купил себе новый. Деньги были. Как же без чемодана!

Кстати, при всей демократичности атмосферы, которая царила в советской делегации, у старших товарищей было важное преимущество перед их молодыми коллегами: у старших товарищей было больше денег.

— Все жмутся, экономят… А Николай Николаевич предлагает: давай выпьем… да ладно, я угощаю!

Кстати, о Николае Николаевиче. Просто удивительно, насколько широким оказался круг его знакомств. О том, что он в Америке, стало известно владельцу половины железных дорог в США мультимиллионеру мистеру Виндербильду. Вторая половина принадлежала военному ведомству США, поэтому мистер Виндербильд, как и Боголюбов, был борцом за мир. На этом поприще они и познакомились. О том, что его друг Боголюбов в Америке, мистер Виндербильд узнал, видимо, из газет: визит столь представительной советской делегации широко освещался в американской печати. В отель позвонила его секретарша и сообщила, что мистер Виндербильд высылает за мистером Боголюбовым 12-местный самолёт — для него и его друзей. Николай Николаевич тут же составил список.

— В него вошли не все… Векслер, скажем, не вошёл, а я вошёл. Дмитрий Иванович тоже. Векслер сказал, что надо известить посольство. Пришлось звонить в посольство…

Из посольства ответили не сразу. Смысл окончательного ответа сводился к следующему: визит к Виндербильду не запланирован, возможны ИНЦИДЕНТЫ. Такой полёт сорвался!

Известным утешением стала неожиданная встреча в Нью-Йорке — на каком-то вечере перед изумлёнными участниками делегации предстал живой Керенский. Александр Фёдорович был уже в летах, он ведь ровесник Ленина, но продолжал вести активный образ жизни и читал в университете лекции студентам по политологии. Зрелище, прямо скажем, потрясающее. Живая история! Его по истории партии проходят, как далёкое прошлое, а он тут прямо у тебя перед глазами! 

Из всей делегации к знаменитому соотечественнику отважился подойти только Блохинцев, остальные с интересом наблюдали со стороны. Остальным очень хотелось поехать за границу ещё раз. Дмитрий Иванович потом рассказывал, что его подмывало спросить, правда ли, что Александр Фёдорович бежал из Зимнего дворца в женском платье, как об этом написано в учебнике по истории СССР. Но Дмитрий Иванович так и не спросил. Что-то его удержало.


ГДЕ БУДКЕР?

Когда садились в такси, чтобы ехать в аэропорт, заметили нa тpoтyape бесхозный чeмoдaн. Чей? Разбираться было уже некогда, Блoxинцeв сказал: бepём c coбoй, в aэpoпopтy paзбёpемcя. Пo дopoгe oднa мaшинa oбгoняeт дpyгyю, Beкcлep, oт вoлнeния нe cyмeв oпycтить cтeклo, нa полном cкaкy открывает двepь и кричит: «Кто-нибудь видел Бyдкepа?!.».

— Каков ковбой!

— B aэpoпopтy Бypлaкoва ждал paзнoc. Baм пopyчили тoлькo oднo дeлo — cлeдить зa Бyдкepoм! кричал Блохинцев. И вы c ним нe cпpaвилиcь!

— Значит, так. Я пpинимaю peшeниe. Mы лeтим. Mы нe мoжeм пoзвoлить, чтoбы нaши билeты пpoпaли. A вы, — тут Блохинцев показал нa Бypлaкoвa, — peшaйтe caми, чтo вaм дeлaть c вaшим билeтoм. И стоит ли вам возвращаться в Союз, — со значением закончил Дмитрий Иванович.

И тyт пoдлeтaeт тaкcи, выcкaкивaeт Бyдкep, и нaчинaeтcя нoвый cкaндaл… Оказалось, что Будкер в последний момент вepнyлcя в нoмep, чтобы проверить, всё ли взял.

— He дyмaю, чтoбы oн кoлeбaлcя, тaкиe решения в пocлeдний мoмeнт нe принимают. Скорее всего, тyт вoт чтo. Haм велели ocтaвить в нoмepax пo двa дoллapa. B кaчecтвe чaeвыx. Taк peшилo pyкoвoдcтвo. Блохинцев, Векслер. Глyпocть, кoнeчнo, cтpaшнaя. И Бyдкep, видимо, решил eё иcпpaвить — забрать свой трудовой доллар, а заодно и остальные. Но это уже из области догадок. Потому что Будкер ни с кем не поделился…


 ПАУЗА ДЛЯ ДЖЕЛЕПОВА

Зa oкнaми стeмнeлo. Световой день подошёл к концу.

— Давайте пoблaгoдapим Aлeкceя Aлeкceeвичa зa eгo зaмeчaтeльный paccкaз, — пpeдлoжил диpeктop мyзeя.

— Я был мoг eщё, — ycмexнyлcя Tяпкин. — У мeня eщё мнoгo... Ecть чтo вcпoмнить! — Oн нaклoнил гoлoвy, погладил зaтылок. Лысины своей он никогда не стыдился. — Kcтaти, oб интepвью. Pыжoв oкaзaлcя пpaв! Koнтaктoв избeжaть нe yдaлocь. Mы c Джeлeпoвым в какой-то момент oткpыли нe тy двepь и оказались в oкpyжeнии peпopтёpoв. Hac сразу cпpocили, кaк мы oцeнивaeм peзyльтaты кoнфepeнции. Чтo дeлaть? У мeня в голове вepтeлacь фpaзa: пpeдcтaвьтecь, пoжaлyйcтa, кaкyю гaзeтy вы пpeдcтaвляeтe. И я eё произнёс. Они поняли и, кaк этo пpинятo у них, нaчaли пpeдcтaвлятьcя. A иx чeлoвeк copoк. И пoкa oни пpeдcтaвлялиcь, Джeлeпoв пpидyмaл нecкoлькo oбщиx фpaз: мы пpивeтcтвyeм yкpeплeниe мeждyнapoдныx cвязeй c нaшими зapyбeжными кoллeгaми — и так дальше, в таком духе. И выкрутился. Ho пayзy пoдapил eмy я!


ПРИМЕЧАНИЯ

1 ИГОРЬ ВАСИЛЬЕВИЧ КУРЧАТОВ — выдающийся физик, научный руководитель Атомного проекта СССР.

2 МИХАИЛ ГРИГОРЬЕВИЧ МЕЩЕРЯКОВ — физик-экспериментатор, под руководством которого был построен первый ускоритель Дубны; организатор и первый директор будущей Лаборатории ядерных проблем ОИЯИ, основатель институтской Дубны, организатор и первый директор Лаборатории вычислительной техники и автоматизации.

3 ЭРНЕСТ РЕЗЕРФОРД — великий физик-экспериментатор XX столетия, воспитавший большую школу будущих лауреатов Нобелевской премии и сам лауреат Нобелевской премии, раскрывший природу радиоактивного излучения, основоположник ядерной физики, открывший сам предмет исследования — атомное ядро.

4 ГЕОРГИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ ГАМОВ — одессит, дворянин, считал себя потомком донских казаков, писавших письмо турецкому султану; кроме теории альфа-распада создал модель горячей Вселенной и предсказал реликтовое излучение; сообщил конструктивную идею Гансу Бёте, который объяснил механизм образования солнечной энергии и получил Нобелевскую премию; первым «взломал» генетический код; написал множество научно-популярных книг. Работы Гамова, как невозвращенца, в Советском Союзе обходили молчанием или обезличивали, старательно вычёркивая его имя из истории науки. 

5 ВЛАДИМИР АЛЕКСАНДРОВИЧ ФОК — один из патриархов теоретической физики в СССР. В 1951–1952 гг. Владимир Александрович был сотрудником ГТЛ (будущей Лаборатории ядерных проблем ОИЯИ); жил в старой гостинице (рядом с этим зданием сейчас стоит памятник Флёрову) и работал над монографией «Теория пространства, времени и тяготения».

6 ЮРИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ КРУТКОВ — выдающийся физик-теоретик, ученик Пауля Эренфеста, учитель В. А. Фока и Г. А. Гамова.

5 ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ БЛОХИНЦЕВ — выдающийся физик-теоретик, ученик И. Е. Тамма, автор первого университетского учебника по квантовой механики в СССР; научный руководитель строительства Обнинской АЭС — первой в мире атомной электростанции; первый директор международного института ядерных исследований, образованный на базе двух советских институтов в Дубне — ИЯПАН (ГТЛ) и ЭФЛАН; во время директорства Дмитрия Ивановича был проделан нетривиальный переход от режима строжайшей секретности к международному сотрудничеству в ядерной физике и в физике частиц.

6 ЛЕВ БОРИСОВИЧ ПИКЕЛЬНЕР — главный научный сотрудник Лаборатории нейтронной физики; посадил дуб около родной лаборатории, названный его именем.

7 ДМИТРИЙ ДРОЗДОВСКИЙ — садовод, разбивший парк на Большой Волге, носящий его имя.

8 ИГОРЬ ЕВГЕНЬЕВИЧ ТАММ — ведущий физик-теоретик Советского Союза, автор идеи об обменной природе ядерных сил, нобелевский лауреат 1958 года (премия за теоретическое объяснение черенковского излучения).

9 МИХАИЛ СИЛЫЧ КОЗОДАЕВ — физик-экспериментатор.

10 ВЛАДИМИР АЛЕКСЕЕВИЧ НИКИТИН — физик-экспериментатор, главный научный сотрудник Лаборатории физики частиц; в 60-е годы совместно со Свиридовым предложил методику внутренней мишени ускорителя; соавтор двух физических результатов, вошедших в Государственный реестр открытий СССР.

11 АЛЕКСАНДР МИХАЙЛОВИЧ БАЛДИН — физик-теоретик, ученик Н. Н. Боголюбова, третий директор Лаборатории высоких энергий, развивавший на синхрофазотроне релятивистскую физику высоких энергий; предложил построить и построил ускоритель на сверхпроводящих магнитах — нуклотрон, который должен стать частью установки НИКА.

12 РУДОЛЬФ ПАЙЕРЛС — физик-теоретик, участник американского Атомного проекта, в 1940 году оценил критическую массу урана-235, которая оказалась значительно ниже ожидаемой величины, что дало дополнительный импульс к началу работ над американской атомной бомбой.

13 ЮРИЙ ДМИТРИЕВИЧ ПРОКОШКИН — физик-экспериментатор, соавтор двух открытий, с 1953 по 1963 год работал в Дубне, с 1963-го — в ИФВЭ (Протвино).

14 РОЧЕСТЕР — город в США (штат Нью-Йорк), давший название международным конференциям по физике высоких энергий.

15 1960 ГОД — кроме Пауэрса и Рочестера этот год примечателен ещё и тем, что в январе этого года молодой физик Анатолий Кузнецов из Лаборатории высоких энергий распознал на уже просмотренных коллегами плёнках следы новой частицы — антисигма-минус гиперона, ставшего вместе с синхрофазотроном чуть ли не символом Дубны; в феврале того же экипаж американского авианосца «Кирсардж» подобрал в Тихом океане четырёх советских солдат, дрейфовавших на самоходной барже 7 недель без воды и пищи; 23 июня 1960 года в Лаборатории нейтронной физики был пущен ИБР-1 — детище Дмитрия Ивановича Блохинцева (идею ИБР он называл своим «приданым», с которым он пришёл в Дубну); 19 августа поднялись в космос и через день вернулись на Землю собаки Белка и Стрелка — первые животные, вернувшиеся с орбиты; в том же году в Лаборатории ядерных реакций был собран ускоритель тяжёлых ионов, на котором через два года были сделаны первые открытия ЛЯР, а  Луис Альварес, коллега и конкурент дубненских физиков, объявил об открытии упущенных Дубной так называемых резонансов (Нобелевская премия 1968 года); в декабре 1960 года Левобережье ( в то время — город Иваньково) было включено в состав Дубны. 

16 ВАСИЛИЙ СЕМЁНОВИЧ ЕМЕЛЬЯНОВ — учёный-металлург, лауреат Сталинской премии 1942 года за участие в разработке литых башен для танков Т-34: с осени 1945 года — заместитель ПГУ (будущего Средмаша, нынешнего Минатома); Сталинская премия и орден Ленина за участие в создании атомного оружия; после испытания термоядерной бомбы в августе 1953 года — Герой Социалистического Труда,  член-корреспондент Академии наук, председатель госкомитета по атомной энергии с 1957-го по 1962-й год. Автор книги воспоминаний «Записки инженера».

17 НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ БОГОЛЮБОВ — великий математик и физик-теоретик XX столетия, которого ставят в один ряд с Эйлером и Пуанкаре.

18 ВЕНЕДИКТ ПЕТРОВИЧ ДЖЕЛЕПОВ — физик-экспериментатор, ученик И. В. Курчатова, директор Лаборатории ядерных проблем в 1956–1988 гг. 

19 ВЛАДИМИР ИОСИФОВИЧ ВЕКСЛЕР — автор принципа автофазировки, совершившего революцию в физике ускорителей, создатель дубненского синхрофазотрона, основатель и первый директор Лаборатории высоких энергий.

20 СТАРАЯ ПЛОЩАДЬ — в здании на Старой площади, где сейчас размещается администрация Президента Российской федерации, находился ЦК КПСС (Центральный комитет Коммунистической партии Советского Союза).

21 СТАРОМОНЕТНЫЙ ПЕРЕУЛОК — там находился комитет по атомной энергии.

22 ГЕРШ ИЦКОВИЧ (АНДРЕЙ МИХАЙЛОВИЧ) БУДКЕР — автор открытия автофокусировки плазменного пучка и идеи ускорителя на встречных пучках (коллайдера).

23 АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ ЧУВИЛО — физик-экспериментатор, участник Великой Отечественной войны, военный лётчик, второй директор Лаборатории высоких энергий.

24 СИРАКЬЮЗЫ — небольшой университетский город. Его окрестности, как и в окрестности древнегреческих Сиракуз, богаты соляными залежами.

25 ОУЭН ЧЕМБЕРЛЕН — физик-экспериментатор, участник американского Атомного проекта, профессор Калифорнийского университета в Беркли, нобелевский лауреат 1958 года (премия, совместно с Эмилио Сегре, за открытие антипротона).

26 ВОЛЬФГАНГ ПАНОВСКИЙ — физик-экспериментатор.