Мой отец был заядлым рыбаком, и меня пристрастил к этому виду отдыха с детства. Теперь, как только наступает выходной, меня тянет на рыбалку. Жена поначалу относилась к моему увлечению спокойно, а теперь всё чаще ругается:
- Мёдом там намазано что ли, что вы мужики туда рвётесь? Лучше бы по дому что-нибудь сделал, чем время зря убивать. Завонял своей рыбой весь дом, холодильник, одежда и та вся провонялась твоей рыбой.
Я молчу, чтоб не подливать масла в огонь. В чём-то жена права, запах рыбы, конечно, въелся в мою рыбацкую одежду, и дома, когда я прихожу с рыбалки, действительно пахнет рыбой. Но не тухлой же – базарной рыбой, а свежей, только что пойманной. Если я возвращаюсь домой с уловом, меня всегда распирает гордость – вот какой я добытчик! Так, наверное, гордились своими трофеями наши пращуры, возвращаясь с охоты или рыбалки в то далёкое первобытное время.
Если и сумеет кто из женщин понять рыбака, так это та, которая сама пристрастилась к этому отдыху.
Это, так сказать, присказка к тому рассказу, который я хочу вам поведать. История, о которой пойдёт речь, связана с рыбалкой косвенно, и произошла не со мной, а с моим знакомым, а вот знакомство с ним произошло на рыбалке.
Помню день, когда мы познакомились, был не самым лучшим рыбацким днём. Рыба клевала очень редко и вяло. У меня в садке плавал одинокий карась, и надежда, что к нему добавится еще несколько собратьев, терялась с каждой минутой. Солнце поднималось всё выше и выше, а клёва не было.
Слева от меня, пришедший, как и я, затемно, расположился ещё один рыбак. Устав смотреть на неподвижные поплавки, я принялся рассматривать своего соседа. Его лицо показалось мне знакомым. «Где же я его видел?» - пытался вспомнить я, продолжая рассматривать рыболова.
Это был молодой мужчина, на вид лет тридцати пяти – сорока лет. Одет он был чисто по-городскому, как будто не на рыбалку пришёл, а прогуляться вышел. Единственной принадлежностью рыбацкой одежды можно было назвать панаму, да и то с натяжкой. Панамой чаще пользуются отдыхающие на пляже, а рыбаки пользуют соломенные шляпы или обычные фуражки. «Да бог с ней, с панамой, чего это я к ней прицепился. Наверное, сказывается раздражение от отсутствия клёва»,- подумал я. Мужчина выглядел тучным для своего возраста, по этой причине, наверное, изрядно потел. В общем-то, лицо его я видел только в профиль. Светлый джемпер обтягивал его крутые плечи молотобойца. Брюки тоже были светлые, и он, боясь их запачкать, сидел на корточках. Комары так и роились возле лица рыбака.
- Смотрю, комары вас очень любят, - обратился я к соседу, - хотите мазь от комаров?
- Ну, если не жалко…
Сосед неторопливо поднялся и направился ко мне.
– Что, тоже не клюёт? – участливо спросил он, рассматривая выложенные мной наживки и приманки. – Вы одного, но поймали, а я нет.
- Разве один карась – это рыба? Вот возьмите мазь. Только умойтесь перед тем как мазаться. Кстати, меня Олегом зовут.
- Павел, можно просто Паша,- сказал мой новый знакомый, протягивая свою руку.
- Хорошо, запомню, что можно звать просто Пашой, - пошутил я, пожимая его руку, глядя прямо в глаза и улыбаясь.
Глаза у Паши были голубые-голубые, как васильки. Честно сказать, меня даже зависть взяла, такая, знаете ли – детская. И улыбка у него была приятной, открытой, располагающей к дальнейшей беседе.
- Так может и на ты сразу перейдём,- предложил я.
- Конечно, так будет проще, - ответил Паша, отфыркиваясь от воды.
Умывался он шумно, брызги воды летели во все стороны, сразу было видно, что умывание доставляет человеку удовольствие. Умывшись, он вытер лицо носовым платком и намазался мазью от комаров.
- Теперь легче будет, не так кровопийцы будут грызть.
- Спасибо! – поблагодарил Паша, возвращая мне тюбик.
- Скажи мне, мы раньше никогда не встречались? Очень знакомо твоё лицо.
- Так я работаю водителем автобуса, поэтому и знакомо лицо. Нас, водителей, как киноактёров, в лицо знают многие.
- Точно, именно за баранкой автобуса я тебя и видел! Как же сразу-то не вспомнил? Ну что будем делать Паша, может нужно сматывать удочки?
- А дома что делать, в ящик смотреть? Надоел этот ящик до чёртиков! Нет, я, пожалуй, ещё посижу, порыбачу.
- Тогда и я погожу сматывать снасти…
А хочешь, я расскажу тебе о рыбалке на реке Амур?
- Ловлю на слове - сам предложил, с удовольствием послушаю о рыбалке и о Дальнем Востоке.
Найдя благодарного слушателя, я принялся с увлечением описывать полюбившийся мне край и тамошнюю рыбалку.
Просидели мы с Пашей почти весь день, но рыбы наловили – разве что коту хватило.
Потом мы частенько вместе рыбачили. К тому же, Паша жил, как оказалось, почти рядом. И вдруг Паша словно исчез. Я не видел его года полтора, не меньше. Он так грезил о Дальнем Востоке, я готов был поверить, что он поехал туда.
И вот однажды, идя по улице, я увидел знакомую фигуру. Мужчина вышел из магазина и шагал чуть впереди меня.
- Паша!
Мужчина обернулся. Ну конечно это был Паша.
- Привет, пропавший! Рассказывай, где пропадал?
- Болел. – Кратко, как всегда, ответил Паша, пожимая протянутую мной руку.
- Так долго?
- Ничего не поделаешь, так получилось.
- И чем же ты болел, если не секрет?
- Радикулитом. В общем, это долгая история. Ты не торопишься? – Спросил он меня.
Я почувствовал, что ему хочется рассказать про случившуюся с ним болезнь, поделиться, возможно, грустными воспоминаниями. Как говорится, что не сделаешь для хорошего человека. Времени у меня было навалом.
Мы как раз подошли к дому Паши, присели на лавочку. Паша закурил и стал рассказывать. История оказалась настолько интересной, грустной и смешной одновременно, что я даже терялся, когда нужно грустить, а когда можно смеяться.
Попробую рассказать его историю так же, как Паша, если получится.
- Прихватил меня радикулит в августе прошлого года, начал Паша. - Удивляться особо нечему, эта болезнь чуть ли не профессиональная для нашего брата шофёра. Только в этот раз радикулит привязался намертво, никак не отпускает, и всё. Две недели на больничном, а толку никакого. Вот тогда врач-невропатолог, которая меня лечила, предложила новое лечение иглами – иглоукалывание. И так она меня уговаривала, так хвалила это лечение, о дешевизне говорила, и что мастер она в этом деле…
В общем, уговорила она меня. Хотя, что касается дешевизны, то здесь она явно врала. Один сеанс стоил 25 рублей, я за смену столько получаю.
Идя на первый сеанс, здорово боялся – вдруг уколы болезненные! Оказалось, не очень. После третьего сеанса мне действительно стало лучше. Мне бы, дураку, нужно было бросить это лечение после облегчения, но докторша уговорила ещё на два сеанса. Она говорила, что проколола точки – динь, а теперь нужно обязательно пройтись по точкам – юань. Её понять не трудно – появилась возможность заработать, упускать нельзя.
Короче, на четвёртом сеансе всё это и случилось.
В назначенное время явился я на приём. Как в предыдущие разы, вошёл, разделся до плавок, лёг на кушетку, на живот. Но докторша попросила лечь на спину. Стала она, значит, вкручивать иглу в районе пупка…
То ли она неправильно точку определила, то ли не на ту глубину загнала иглу, но меня в один момент так скрутило и скрючило, что и описать трудно.
Ноги мои сами собой поднялись и легли на туловище, как будто я всю жизнь занимался гимнастикой и йогой одновременно. Я стал похож на сложенную пополам куклу. Глаза мои застыли в одном положении и потеряли способность моргать и двигаться. Челюсти сжались, как будто их заварили сваркой. Язык словно распух, потеряв способность шевелиться. В общем, стал я похож на чурку – немую и недвижную. Ни одним пальцем не мог пошевелить, дышал только, слышал и смотрел. Но слышал странно, словно находился в пустой комнате, где каждое слово отдаётся эхом. Хорошо, что мозги продолжали работать. Что и говорить, испугался я здорово, и как оказалось, не зря.
Врачиха, к слову сказать, тоже струхнула не на шутку. Видать первый раз такой эффект от собственного лечения наблюдала. Кричит мне:
- Опустите сейчас же ноги, больной, мне не до шуток!
Как будто мне было до шуток. Я ни слова сказать, ни шевельнуться не могу, только мычу, как телёнок.
Наконец, до неё дошло, что я не могу выполнить её требование. Бросилась в глаза заглядывать, пробовать распрямить меня своими руками. Да где там!..
Тогда она выскочила из кабинета за помощью к своим собратьям по специальности.
Прибежало их сразу трое. Кинулись меня осматривать да ощупывать. Вопросы задают, только я молчу. Час, наверное, бились со мной - всё впустую. Потом один из них говорит:
- Нужно сообщать главному. Пусть он звонит в область, просит помощи.
А врачиха моя:
- Нет, я не согласна, меня тогда лишат лицензии и практики. Лучше я попробую по своим каналам.
Меня накрыли одеялом. Странное и смешное зрелище я, наверное, представлял. Из-под одеяла, кроме головы, выглядывали и ноги, но не там, где им положено быть, а по обе стороны от головы, пятками вперёд.
Я тоже попытался представить себе Пашу в том его положении. Невольная улыбка растянула мои губы. Я понимал, что глупо и некрасиво смеяться над попавшим в тяжёлое положение человеком, но ничего поделать с собою не мог. Меня оправдывало лишь то обстоятельство, что Паша сидел рядом со мной, здоровый с виду и невредимый.
Заметив мою улыбку, он не подал вида, что обиделся, а произнёс всё с таким же серьёзным видом:
- Значит, представил?! Ничего, смейся, теперь можно. Я бы и сам посмеялся, да слишком свежи воспоминания, и смеяться не получается.
От его серьезного вида, от представленного зрелища, я не мог больше сдержаться и действительно рассмеялся, сквозь смех пытаясь попросить у Паши прощения:
- Прости Паша, но правда ведь смешная рисуется картина.
- Я сам понимаю, что смешная… Слушай дальше, там ещё смешнее будет.
Зоя Александровна – врачиха моя, ходила где-то долго. Всё это время со мной оставался один из врачей. Он почти каждые пять минут подходил, смотрел, надеялся, наверное, что меня отпустит.
Я тоже надеялся. Поверишь, даже Бога вспомнил. Но и это не помогло.
Примерно ещё через час вернулась врачиха, но не одна, а с четырьмя мужиками. Двое из которых выступали в качестве санитаров-носильщиков. Один оказался заведующим больницей, тем самым главным, о котором говорилось раньше и без которого всё же не обошлось. А четвёртый был коллегой моей мучительницы – врач-невропатолог, только из другой больницы. Перед тем, как положить меня на принесенные носилки, меня снова пытались распрямить. Опять всего ощупали, обстучали. А мне хотелось крикнуть им, чтоб не по мне стучали, а по своим пустым головам.
Наконец, поместили меня на носилки. На них я выглядел не менее весело, чем на кушетке. Это было видно по улыбающимся физиономиям носильщиков. Мои глаза, хотя и смотрели только прямо передо мной, но рассеянным зрением я кое-что вокруг видел. Перед тем как вынести меня в коридор, врачиха натянула одеяло мне на голову и ноги, чтобы не шокировать больных находящихся в коридоре. Мне от этого её действия, в глаз какая-то соринка попала. Глаз заволокло слезой, слава Богу, соринку слеза вымыла.
Представь себе лица тех, кто эти носилки видел. Тащат на носилках что-то непонятное, накрытое одеялом, а сопровождают груз сразу несколько врачей. Я слышал, как люди шептались, всякую чушь мололи. Ещё я слышал, как один из врачей интересовался у Зои Александровны, не забыла ли она глазные капли. Я подумал тогда, что было бы лучше, если бы сегодня с утра, врачиха забыла дома голову. Тогда меня сейчас не несли бы на носилках.
Когда меня поместили в машину и захлопнули двери, с моей головы, наконец, сдёрнули это одеяло. Я увидел, что нахожусь в «Волге», рядом Зоя Александровна. Из её разговоров с водителем, я понял, что везут меня в Симферополь, в мединститут. Прикинув в уме расстояние и примерную скорость, я высчитал, что в пути нам быть не меньше двух, трёх часов. Оказалось, капли, о которых спрашивал доктор, предназначались моим глазам, чтобы не пересохли и их мне капали каждые пятнадцать минут.
Может тряска сделает то, что медикам не удалось,- подумал тогда я. Но мои страдания, как оказалось, только начинались.
В институте, меня поместили в комнату, напичканную какими-то приборами. Причём, положили меня на голый металлический стол. Мне кажется, я до сих пор чувствую своей спиной холод этого стола. К моему телу подключили десятки датчиков, сообщавшихся с этими приборами.
Теперь ко мне никто не обращался, поняли, что я не говорю. А о том, что я слышу, им было невдомёк. Поэтому они говорили обо мне, словно меня рядом не было вовсе.
- Ну что тебе сказать, - говорил один из работников этой лаборатории Зое Александровне, - скорее всего, ты иглой произвела короткое замыкание. У пациента, выражаясь техническими терминами, выбило защиту. Во всяком случае, будем на это надеяться. Хуже, если у него перегорели пробки, тогда без оперативного вмешательства не обойтись. Кстати, ты сообщила его жене, родственникам, где он находится?
- Нет ещё. Я думала, что вы поможете вернуть ему утраченные функции сегодня.
- Что ты! Думаю, твой пациент пробудет у нас не меньше трёх суток. И это ещё в лучшем случае. В худшем, рассчитывай на пару недель.
Я с ужасом слушал прогнозы о сроках до моего выздоровления.
- Нужно будет пригласить окулиста. Глаза постоянно открытые. Днём-то ладно, мы будем капать, а ночью? Не дай Бог, медсестра уснёт. Он может лишиться зрения. А что за капли ему капаем?
- Специально для таких случаев, когда глаза остаются долго открытыми.
- Надо же…
Нужно ещё решить проблему с питанием. Челюсти, как я понимаю, тоже заклинило? Придётся кормить посредством капельниц – глюкозой и физиологическими растворами. Я что-то пропустил?
- А нельзя ли положить больного не на железный стол?
- Нельзя, Зоя Александровна. Этот стол заземлён, а через него заземлён и ваш пациент.
- Что мне теперь делать? - спросила моя докторша.
- Вы теперь поезжайте домой, сообщите родственникам, где находится их больной, но сделайте так, чтобы они сюда не приезжали до тех пор, пока я вам не позвоню.
За время пока велась эта беседа, у меня сняли кардиограмму, взяли анализ крови из пальца и вены, поставили капельницу.
Перед уходом Зоя Александровна погладила меня по голове и словно подозревала, что я слышу, попросила у меня прощения.
Первая ночь была ужасной. Я так замёрз на этом проклятом столе, что меня не колотила дрожь, а подбрасывало на моём постаменте. Утром врач или инженер отругал дежурную сестру за то, что она меня чуть не заморозила. Меня обложили грелками, и я ожил.
Пришла терапевт и назначила мне очистительную клизму.
Лучше бы она мне её не назначала!
Миловидная сестричка принесла с собой резиновую кружку со шлангом и наконечником, почти полное ведро воды и судно. Она бесцеремонно откинула одеяло, оголила мой зад и всадила мне наконечник, предварительно наполнив кружку водой и выпустив воздух их системы.
В ту резиновую кружку входит около двух литров воды, насколько я знаю. Через пару минут я почувствовал, что меня, мягко выражаясь, тянет на горшок. А сестричка, как ни в чём не бывало, болтала с проходившей по коридору подружкой. Может её забыли предупредить, что я не говорю, не знаю, но легче мне от этого не было. Ещё через минуту боль внутри стала нестерпимой, и я замычал, как бык перед закланием. Моё мычание услышала подружка моей мучительницы.
- Ань, - сказала она, - кажется, твой подопечный мычит.
- Ладно, Света, я пойду, облегчу его страдания. И эта Аня направилась в мою сторону.
Мне было ужасно стыдно, мой голый зад всё это время был направлен в сторону говоривших между собой сестёр-милосердия, а ещё было очень-очень больно. Казалось, вливающаяся в меня вода вот-вот меня разорвёт, как граната, из которой уже выдернули чеку.
И взрыв этот произошёл.
Когда Ане оставалось сделать последний шаг, чтобы перекрыть кран и выдернуть этот проклятый шланг, я не мог больше сдерживать внутреннее давление. Взрывом изнутри вырвало наконечник, выбросив его вместе со шлангом и с содержимым кишечника в лицо и на грудь сестрички.
Она визжала так, словно её посекло осколками от артиллерийского снаряда.
Сбежался почти весь медперсонал.
Из пришедших, большинств, хохотало до слёз. Но были и сочувствующие.
Меня обуревали разные чувства: во-первых, было стыдно лежать с голым задом, во-вторых, меня сначала мучили угрызения совести, а в-третьих, внутри разгорелось мстительное злорадство - хоть одной невнимательной, бездушной особе отомстил. Пусть теперь походит посмешищем в коллективе. В судно, кстати, почти ничего не попало.
- Извини, за такую неприятную подробность, - повернув лицо в мою сторону, выговорил Паша.
- Да ладно тебе, Паша, это жизнь. Как говорится, слов из песни не выбросишь, правильно всё, - проговорил я, задавливая в себе смех, который давил так, что слёзы из глаз катились градом.
Мы немного посидели молча. Я еле отошёл от смеха, походившего на рыдания. Павел в это время собирался с мыслями и не торопился с продолжением рассказа…
Наконец, Павел продолжил:
- Дальше ничего особенного не было. Я каждый день ждал чуда, а чудо случилось только на девятый день. За это время похудел килограмм на двадцать, не меньше. Честно говоря, я уже начал терять веру в счастливый исход моего злоключения. Каждый день мне неделей казался.
В тот день лежал, уставившись неподвижным взглядом в потолок, когда в комнату вошёл врач.
- Ну, как дела?
– В его вопросе не было никакой уверенности, что не могло укрыться от меня. И тут я понял, что вижу врача не периферийным зрением, а скосив глаза в его сторону.
Врач это тоже сразу отметил:
- Всё дружок, теперь пойдёшь на поправку, предрёк он.
И точно, каждый день возвращалась жизнь в мои застывшие в бездействии органы. Теперь каждый день был как праздник, с подарками от судьбы.
Моргать я начал на десятый день. На одиннадцатый, утром, дрогнула в колене левая нога, примерно через час – правая. К вечеру, с помощью врачей я, наконец, опустил ноги и лежал полный счастья.
Речь ко мне вернулась последней – на тринадцатый день, вечером, когда я уже шевелил руками. Разговаривал сначала с трудом, как младенец. И ходить научился только три недели спустя, после усиленных тренировок.
А когда я только делал первые шаги, приехала вместе с моей женой Зоя Александровна. Мы с женой уже наговорились, когда врачиха вошла палату, попросилась на разговор со мной, с глазу-на-глаз.
Жена сказала, что сходит в магазин, и вышла.
- Ну что, Павел Андреевич, давайте поговорим. Сначала я, если позволите, обрисую ваши перспективы, что я могу для вас сделать, а потом вы будете решать. Но, прежде всего, я хочу принести свои извинения за все причиненные вам нарушения. Вы ведь понимаете, что злого умысла в моих действиях не было. Я на самом деле хотела для вас только добра, но вышло всё иначе.
Теперь о том, что вы можете сделать. Вы можете написать заявление в суд, и меня, скорее всего, лишат практики, возможно, заставят выплатить вам какую-то компенсацию. Это, пожалуй, всё.
Что я хочу вам предложить?
Первое, я держу вас на больничном листе, сколько позволяет закон. Второе, достаю вам путёвку в престижный дом отдыха. Это будет уже почти два больничных месяца. По возвращении из дома отдыха, вы опять пойдёте на больничный. Это ещё недели две-три. И снова в дом отдыха, другой, но не менее престижный. Значит ещё месяц. Третье, когда у вас наберётся четыре месяца больничных, я отправлю вас на год на пенсию по инвалидности, на вторую группу. Обещаю, что за этот год я помогу вам полностью восстановить своё здоровье. Вы вылечите с моей помощью все свои болезни, какие только у вас найдутся. А теперь решайте, только не торопясь, чтобы потом не жалеть о поспешно принятом решении. Естественно, вам придётся поверить мне на слово. Никто о нашем договоре знать не должен, надеюсь, вы это понимаете.
- Хорошо, Зоя Алексеевна, я поверю, вам. Выбираю вашу помощь и дома отдыха.
И знаешь, Олег, она все обещания выполнила. Я только неделю, как вышел снова на работу, а то сидел на пенсии и лечился. Теперь я здоров как бык. И успел побывать на Дальнем Востоке, порыбачить. Ты был прав, такой рыбалки, как там, я нигде не видел. Но об этом, наверное, поговорим в другой раз. Надеюсь, мы порыбачим ещё вместе?
Попрощавшись, мы разошлись по домам.
А вот порыбачить вместе нам так и не пришлось. То некогда было, а потом перестройка горбачёвская. Паша всё-таки уехал жить на Дальний Восток, хорошо - проститься удалось. Больше о нём не слышал.
Вот такая история получилась. Где тут смеяться, где печалиться – вам решать.