Этот текст был написан и озвучен шесть с небольшим лет назад. С тех пор оптимизма и наивности у меня поубавилось - но основные положения остались, будучи "проверены временем".
Привожу текст в редакции 2003 г. без изменений.
Тема советской идеологии имеет исключительное значение для понимания истории и судьбы советского государства. Перефразируя известное выражение, можно сказать, что «идеология в России — больше, чем идеология». Как культура составляет системообразующую основу общества, так советская идеологическая система составляла основу целостного символического универсума советской культуры. Поэтому причины того, что произошло с нами на рубеже 80-90-х годов, равно как и того, что происходило в предшествующие десятилетия, едва ли не в первую очередь коренятся в идейной, смысложизненной сфере нашего общества.
Свои тезисы я хотел бы построить как обзор и опровержение нескольких живучих мифов, соответствующих трём узловым этапам развития советской идеологии: её утверждению, расцвету и упадку. Эти мифы, в основе которых лежат довольно-таки примитивные, но броские словесные штампы, получили широкое распространение в конце 80 — начале 90-х гг. ушедшего века и весьма крепко въелись в умы наших соотечественников. Специфика мифа такова, что он цепко держит нашу мысль, направляя её в строго определённое русло, несмотря на все нестыковки и конфликты со здравым смыслом и логикой. Поэтому очень важно «выставить» его и помочь человеку увидеть такой миф со стороны. Демоны теряют власть над нами, если назвать их по имени.
Миф первый — это «неестественность», чуждость коммунистической идеологии русскому менталитету и в целом российской культуре. Утверждается, что поскольку она основана на марксизме, а марксизм привнесён с Запада, то утверждена она была насильственным или обманным путём и всё это время оставалась чуждой большинству народа, который просто не понимал её скрытой дьявольской сущности. Иными словами, для отечественной культуры идеология коммунизма послужила как исключительно вредный, антисистемный фактор, прервавший естественный ход нашего культурного развития.
Ложность этого утверждения впервые доказал ещё в 30-е годы знаменитый русский философ Н.А. Бердяев (идейный противник коммунизма, имевший все основания обижаться на советскую власть, выславшую его из страны в 1922 году). Его работа «Истоки и смысл русского коммунизма» достаточно убедительно показывает, что марксистская концепция явилась удачной формулировкой ряда глубинных культурных оснований русской национальной психологии. И наоборот: традиционные умонастроения явились подходящей почвой для нового «вероучения». По словам замечательного современного философа В.П. Бранского, это был тот случай, когда старый национальный стереотип оказался идеологически эффективен с точки зрения нового (коммунистического) идеала. Разумеется, это произошло не сразу, и взаимное узнавание и приспособление национальной и коммунистической идей происходило в острых и подчас жестоких коллизиях. При всей неоднозначности радикального идеала коммунизма, можно сказать, что в данном случае идея, «брошенная в массы», в конечном итоге очеловечилась, наполнилась вполне традиционным нравственным и мировоззренческим содержанием. Можно спорить о том, оставались ли в советской идее глубинные внутренние противоречия, но нет оснований говорить, что в ней не было целостности. «Двойной морали» (одна — для «высших», посвящённых, другая — для большинства) сама по себе эта идея не содержала. Такая мораль появилась и распространилась среди отщепенцев идеи, которые паразитировали на ней в годы её заката.
Миф второй — тоталитарность советской идеологии как отсутствие в ней свободы личности, как подавление ею человеческого творчества, инициативы и самостоятельности. Это, пожалуй, наиболее значительный и опасный для национального самосознания миф. Он сводится к тому, что в советские времена (в особенности при Сталине) вся страна представляла собой одну огромную казарму или лагерь за колючей проволокой с тотальным контролем и колоссальным насилием над каждой отдельной личностью. Это давление, в конечном счёте, привело к унижению личностного начала, ответственности, инициативы и явилось первопричиной бедственного состояния нашей страны сегодня. К сожалению, влияние этого клише настолько сильно, что оно довлеет над умами не только «обычных» людей, но и многих учёных и философов.
В основе данного представления лежит весьма примитивная схема, противопоставляющая тоталитаризм свободе. В этой схеме, механически перенесённой из сочинений некоторых западных мыслителей, под свободой понимаются демократия («открытое», «гражданское» общество), широкий рыночный выбор всего на свете — от товаров первой необходимости до верований и идеологий, и максимальная индивидуальная независимость. Свобода сводится к набору социальных и культурных коррелятов, прежде всего — правовых, а несвобода — к их отсутствию. Из этого делается вывод, что тоталитарная система есть абсолютное зло везде и в любых своих проявлениях, а демократия на западный образец — столь же абсолютное и безусловное добро.
Суть подмены понятий здесь заключается в том, что свобода — это категория духовная, не сводимая ни к каким культурным и социальным моментам. Дух же, как утверждает Евангелие, «дышит, где хочет». И поэтому человек может быть свободен или несвободен независимо от общественного устройства и культурных категорий, в системе которых он живёт.
В этой связи я выскажу парадоксальное, на первый взгляд, утверждение: поколение наших дедов, строивших советскую индустрию и побеждавших германский нацизм, было гораздо свободнее, нежели мы сейчас. Хотя у них был тоталитарный строй, а у нас теперь можно говорить всё, что угодно и делать почти всё, что угодно. Но у них был большой идеал, с которым в конечном итоге совпадали личные идеалы каждого. Эта единая направленность духовных векторов, которые не ограничивали, а взаимно подпитывали и усиливали друг друга, и составляла сущность той свободы, которая единственно позволила этому поколению достичь, по сути, немыслимых сегодня для нас свершений. Иными словами, недостаток «свободы от» с лихвой восполнялся свободой «для» и «во имя» — той наивысшей свободой, которой нам так не хватает сейчас.
Что же касается тоталитарной системы организации общества, то, по-видимому, следует согласиться с теми философами и историками (среди них — известный в нашей области учёный и публицист, профессор Белгородского университета В.П. Римский), которые считают, что за последнее столетие через неё в той или иной форме прошли все ведущие государства мира.
Это был своего рода «аварийный режим», который послужил экстренной формой их выживания в сложной ситуации ХХ века. Но культурные основания разных цивилизаций переломили это явление по-своему. И в этой связи можно сказать, что сам советский тоталитарный строй — как это ни парадоксально — был создан и поддерживался именно свободой мысли и действия большинства, направленной в единое русло. Он в огромной степени шёл не «сверху», а «снизу», и власть не столько навязывала обществу свои произвольные взгляды и программы, сколько в меру своих способностей улавливала, формулировала и выражала его интересы и потребности.
Иными словами, в советском варианте тоталитарного общества своеобразно выразился принцип соборности как органического дополнения общественного и личного начала. В этом его принципиальное отличие от классического западного тоталитаризма, описанного в антиутопиях Дж. Оруэлла и реализованного А. Гитлером и его приспешниками. Там это был тоталитаризм, организованный исключительно «сверху», основанный на манипуляции сознанием лишённых воли и собственного мнения «атомизированных индивидов». Он действительно был основан на духовном порабощении людей, превращённых в толпу. Но попытки перенести эту схему на советское общество в 30-50-х гг. не выдерживают никакой критики фактами и логикой. На нашей культурной почве подобный мутант, если бы и возник, то был бы совершенно нежизнеспособен — не говоря уже о каких-либо прорывах и достижениях. Поэтому, вопреки всем лишениям и жестокости, подчас жестокости того времени, применять к нему термин «рабство» и производные от него не только подло, но и абсолютно неправомерно. Одного перечня самых известных достижений даже только советской науки и образования достаточно, чтобы понять абсурдность любых заявлений о состоявшемся тогда порабощении народа правящим режимом. Что-что, а рабами такие вещи не делаются. Рабами, как показывает история великих царств и империй древности, делаются несколько иные вещи — например развал государства.
Миф третий — нежизнеспособность советской идеологической системы, проявившаяся в том, что, просуществовав несколько десятилетий, она деградировала и в результате быстро и бесславно сошла с исторической арены. Из этого делается вывод, что идеология и в целом культура советского общества погибли естественным путём, не выдержав собственной тяжести.
На самом деле культура и, в частности, идеология сочетают в себе свойства «живой» самоорганизующейся системы и системы технической, предполагающей целенаправленное искусственное регулирование со стороны общественных институтов. Поэтому ответственность за её судьбу лежит не только на ней, но в равной степени на людях, оказывающих не неё воздействие.
К середине 50-х гг. объективной задачей советской идеологии было дать достойный ответ на два глобальных вызова истории. Первый можно назвать «социальным» — общество от состояния разрухи и голода переходило к состоянию удовлетворения основных потребностей, что ставило вопрос о смене самих принципов мотивации труда. Второй можно обозначить как «культурный». Он заключался в том, что люди объективно устали от «больших» идеалов традиционно-модернистского типа и стали всё больше ориентироваться на свой частный, групповой и индивидуальный «жизненный мир», который надо было успешно соотнести с «большим миром» общества и государства. Идеологическая система должна была решить эти задачи, найти в себе концептуальные и психологические резервы для трансформации. Однако вместо продуманной и взвешенной идейной политики в этот период был нанесён тяжёлый удар по несущим конструкциям советской культурной системы. Им стал ряд деяний руководства Н.С. Хрущёва.
В детстве меня удивляло крайне неодобрительное отношение старших поколений моей семьи к Хрущёву — при том, что никто из нас от него непосредственно не пострадал. Уже потом, через много лет, мне стало ясно, что он заслужил это, потому что, целясь на ХХ съезде КПСС в Сталина, фактически ударил в самое сердце советской культуры. Были попраны главные символы, на которых она стояла, при том что равноценной замены им на тот момент не было. «Дух отрицанья, дух сомненья» поразил массовое сознание интеллигенции. А дискредитация идеала коммунизма, который, по словам известного политолога и историка С.Г. Кара-Мурзы, был сведён к пошлым бытовым лозунгам вроде бесплатного проезда в городском транспорте, довершила этот процесс и сделала его необратимым.
Таким образом, можно сказать, что после выхода советского общества из состояния мобилизационного социализма перед его идеологией встала задача трансформации, приспособления к новым условиям. Она должна была переключиться на потребности другого уровня и в целом получить «прививку постмодерна», чтобы устоять перед соблазнами индивидуализации и плюрализма. Но концептуальный ресурс развития и изменений советской идеологии был основательно подорван хрущёвскими культурными авантюрами, после чего она перешла к чисто «оборонительной стратегии» и постепенно превратилась в абстрактную, оторванную от реальной жизни народа словесно-ритуальную конструкцию. В решающий момент её почти никто не хотел защищать, и она пала, обрушив и опирающиеся на неё государство и общество.
Но мне не хотелось бы завершить рассуждения на этой печальной ноте. Сегодня обнадёживает то, что многие пласты традиционной советской культуры (на уровне образа жизни и образа мыслей) оказались более долговечны и продолжают существовать. Лучшее, что есть в нашей жизни — от советского кино и детских мультфильмов, музыки и стихов до технических инфраструктур — почти целиком идёт от них. И очень хочется верить, что их них, как из корней поваленного дерева, прорастут (и уже прорастают) побеги обновлённой России.
2003 г.