Никто и никогда не подумал бы, что наше Правительство решится на такое. Конечно, оно могло бы сделать много чего, пожалуй, не менее изощренного... но насколько подлым надо быть, чтобы решиться на настолько ужасную вещь – я не знаю. И, наверное, никогда не узнаю этого, как и многих других вещей в своей жизни.
... В воздухе витал аромат теплого летнего дня. День был в разгаре, солнце пряталось за облаками, но тепло сочилось сквозь них, пропитывая небо и землю.
Я бродила около поездов метро, ожидая, когда приедет очередной, чтобы сесть и отправиться до Новогиреево. Открытая станция была наполнена людьми в, казалось бы, странной одежде – почти все в черном (изредка мелькали ярко-красный, белый и синий), с шипами, цепочками, напульсниками и клепаными ремнями, мелькали разрисованные символикой рок-групп торбы и нашивки с эмблемами этих же групп на сумках и рюкзаках.
Неформалы – так называли нас все, и я была одной из них.
Те, кто слушает тяжелую музыку. Кто одевается преимущественно в черное, бастует против общепринятых штампов и хочет все изменить. Те, кого неизбежно – и навсегда – боятся обычные люди, которых мы называем цивилами.
Цивильное общество. О да, о нем каждый из нас может рассуждать сутками, фыркая в адрес штампованных людей. Слушать дешевую поп-музыку, одеваться одинаково (потому что бутики или магазины, как правило, не очень блещут разнообразием), одинаково думать и одинаково-стадно проживать свои дни... нет, это не для нас – и нашим никогда не будет. Но признания многочисленного общества мы тоже не получим. Нас нужно искоренять, как сорную траву на клумбе, где произрастают неженки-розы. И нас, и наш образ мыслей, и наши следы – чтобы история никогда о нас не вспомнила.
Не раз от своих собственных родителей я слышала, что нужно быть «как нормальный человек». И не раз понимала, что это звучит просто до тошноты глупо. И миллион раз твердила, что не буду такой же, как все. Не любить контроль и быть собой – все мы, девианты (а для цивилов – деграданты), были объединены именно этим стремлением, которое с годами не исчезало, как надеялись бедные родители, а лишь становилось сильнее. Сорняки не вымирают – они растут все гуще и гуще. И в конце концов своим числом перевешивают число роз.
В этот летний день я была одета не очень агрессивно – черный топ, черная юбка до колена, босоножки в цвет, гематитовый браслет на правом запястье и резной амулет из кости на шее. Все шипы и заклепки остались дома.
Неожиданно я заметила, что на станции появились представители органов охраны правопорядка. Или, если выражаться более приземленным языком, - милиционеры. Или менты. Смысл один.
Кожей я ощутила, как происходит что-то странное. На меня почему-то не обратили внимания, и я тихонечко пошла к дому, стоявшему у станции. За домом была дорога – она вела к другому дому, стоящему близко к забору. Я как-то почувствовала, что мне нужно как можно быстрее спрятаться.
Меня так и не остановили, и я благополучно дошла до полуразвалившегося дома. Он был огромен и стар. Искать меня там не стал бы никто. Да и кому оно было нужно?
Я зашла за развалины. Между ними и забором было достаточно места, и там уже пряталось несколько человек – но совершенно обычно одетых. Несколько молодых людей, женщина, мужчина с маленькой дочкой. Мы переглянулись и поняли друг друга без слов. И тихо присели на корточки, чтобы ждать.
Значит, облава на неформалов все-таки началась...
Государство давно пугало нас тем, что «примет решительные и серьезные меры по сокращению числа принадлежащих к неформальным молодежным объединениям». Но, поскольку все мы давно привыкли к тому, что наше государство обещает лишь на словах, то угрозу никто не воспринял всерьез.
А зря...
Я сидела на корточках, думая, что же делать. Надо было как-то выбираться. Но выбираться сейчас, без разведки, не зная, ушли менты или нет, кончилась облава или продолжается – я не могла идти напролом. Меня бы схватили и увели туда же, куда увели десятки парней и девушек, не угодивших обществу тем, что они отказывались становиться штампованными клонами.
Я достала мобильник и позвонила матери.
- Мам, привет, я недалеко от станции «Шоссе Энтузиастов», тут милиция облаву устроила на неформалов. Но со мной все в порядке, я спряталась, правда, выбраться никак не могу пока...
- Ну приезжай домой как сможешь. – Голос матери был странно-спокойным и холодным. – Доберешься до метро и приедешь.
Я повесила трубку в полном шоке. Ей что, все равно? Не понимаю. Тут же облава! Нас ловят и тащат непонятно куда! И неизвестно, зачем! А если ребят избивают?! Если над ними издеваются лишь потому, что они не такие, как все?! Так ведь нельзя, это бесчеловечно, подло, низко, грязно и гадко! Так не делают настоящие люди!
На этих мыслях меня прервал шорох прямо передо мной. Я подняла глаза.
С края дома стояла девушка-гот – в черном кружевном платье до колена, с корсетом, тяжелых ботинках и распущенными прямыми темными волосами. У нее был измученный и изможденный вид. Бледная кожа была почти прозрачной.
- Они ушли? Всех отпустили? Как это было? – я выпалила сразу три вопроса, не подумав о том, что несчастной будет слишком сложно ответить на все сразу.
- Это было больно, - тихо произнесла она одними губами. – Не отпустили больше никого. И... – небольшая пауза, - не ушли.
Я застыла, глядя на сидящих рядом людей – и они застыли тоже. Шок и ступор, возмущение, непонимание – холодные волны окатили всех нас, заставив по уши окунуться в суровую реальность, казавшуюся гротескной картинкой.
Значит, избивают...
Нет, это какой-то бред, этого просто не может быть! Чтобы милиция избивала ребят, которые, по сути-то, никому и ничего не сделали?! Я не верю во все это, просто не верю!
Надо было как-то добираться до дома. А для этого нужно было незамеченной прокрасться в метро. Может, через проход в заборе?
Я подошла к нему. За рядами неровных досок серел асфальт. На краю дороги стоял гаишник и выписывал штраф за вождение какому-то очередному лихачу.
Нет, не годится. Мимо этого товарища я не пойду.
Что же делать?!
Тем временем я заметила, что девушка ушла. Повезло ей – избили, но отпустили же. Может, и других отпустят? Может, запугивают просто, но не бьют? Хотя если и бьют – это еще пустяки... а вот если пристрелить решат на потеху...
Но это еще звучало бредовее, и я отмахнулась от этой неожиданной мысли. (1)
- Ага, вот ты где! Встать живо!
Я машинально вскочила... и чуть не закричала от страха.
Передо мной стоял капитан милиции – судя по погонам, огромному животу и обрюзгшей физиономии – а за ним стояли трое ребят в форме, но помоложе.
- Ее заберем, вас не тронем, - пообещал капитан испуганным людям, - если она не будет сопротивляться, конечно.
- Не буду. – Я поняла, что пытаться бежать бессмысленно. Но как, черт побери, они меня нашли?! Как?! Этот заброшенный дом давно забыт, во дворе ни души, сюда кроме меня никто не проходил! Неужели меня кто-то выдал?!
Но не родная же мать?!
Юные милиционеры схватили меня под руки и повели. Видимо, им впервые довелось участвовать в настоящей боевой операции, поэтому их руки держали меня цепко, но немного неуверенно. А вот капитан шел вперед с гордой улыбкой на круглом лице. Мне он напоминал толстого закормленного борова, вышагивающего по скотному двору.
Куда меня ведут? И что будет потом?
- Ловко спряталась, мерзавка, - боров ухмыльнулся, - не нашли бы тебя!
- Что, сдал кто? – хмыкнула я.
- Молчать! – рявкнул он и замахнулся.
- Ударите девушку?
Вместо ответа он наотмашь врезал мне по губам. Зубы не выбил, но губу, кажется, все-таки разбил немного.
Все ясно. Будут избивать. Они не делают скидки никому и ни на что.
- Развелось вас, ублюдков, - продолжил капитан, - жить нормальным людям мешаете! Ходите, пугаете всех, хулиганите! Изолировать вас надо!
- Тогда уж проще убить, чтоб не расплодились, - тихо заметила я.
Мы как раз проходили людную площадь. Боров жестом приказал ребятам остановиться и схватил меня за шкирку.
- Ты, мразь, если еще слово скажешь, я тебя пристрелю прямо здесь, даже до укромного места не доведу!
Так они избивают нас украдкой. Ну и уроды!
- А на людях никак? – я улыбнулась. – Боитесь?
- Да ты, сопля малолетняя, если еще слово скажешь – я тебя твоей мамаше сдавать на руки не стану, сам прибью! – физиономия капитана покраснела от злости.
Но было уже поздно – люди со всех сторон смотрели на нас. И в этой толпе, окружившей нашу приостановившуюся процессию, были и неформалы тоже.
- Так у вас не хватает смелости прилюдно избить девушку? Уводите в кустики, лупите в свое удовольствие и отпускаете? Всех наших так измордовали? – я говорила громко и четко, чтобы каждый вокруг слышал мое слово. – Я видела девушку, которую вы избили до полусмерти! Вам приказ дали, а вы решили поразвлекаться?
Капитан свирепел. И я свирепела тоже, узнав, что родная мать сдала меня милиции в руки. Родная мать, моя родная мать...
- Еще слово – и я тебя пристрелю! – пистолет в мгновение ока был направлен мне в грудь.
Я хотела что-то сказать, приоткрыла рот...
И в этот момент грянул выстрел.
- Это было больно, - улыбнулась я, дыша последние секунды, пока пятно крови расплывалось по груди, а внутри разгорался кусающий огонь. – Но вам будет еще больнее.
В глазах помутнело. Я пошатнулась. Вдохнула теплый летний день полной грудью в последний раз, улыбнулась небу, почувствовала в волосах легкий игривый ветерок...
И свет погас.
***
... Уж не знаю, как вы, а я давно поняла, что просто так в этой жизни ничего не происходит. Просто так никто не рождается на свет и не уходит из него в никуда. Просто так не идет дождь, не возникает любовь и не перебегает дорогу черная кошка.
Просто так цивилы никогда бы не признали, что мы, неформалы, вовсе не социально-опасные элементы, а такие же люди, просто идущие другой дорогой. Но иногда одна-единственная смерть может спасти десятки жизней. И она спасает, стерев себя, но не дав стереть навсегда другие.
Знаете, с моего облака хорошо видно землю. Я часто сижу там, наверху, болтая ногами и почесывая крылья, и наблюдаю за тем, как люди постепенно исправляются. Неформалы относятся спокойнее к цивилам, цивилы не шарахаются от неформалов, государство не устраивает ни на кого облав, а тот самый капитан, что когда-то пристрелил меня на глазах у всех, коротает свой век в пожизненном заключении.
Пожалуй, моя смерть всего этого стоила. Да я и нисколько не жалею ни о чем. Потому что видеть то, что есть сейчас, отсюда, с высоты птичьего полета, - это наслаждение.
А быть там, внизу, среди несправедливости и гнета, среди непонимания и насмешек, среди того, чего уже, слава Богу, больше нет...
Это было больно.
(1) Примечание от автора: начало рассказа написано так, как оно мне приснилось.
Место, до которого события описываются как во сне, отмечено цифрой "один".
Далее повествование развивается согласно моей фантазии.