Знаете ли вы, любезные сограждане, что вам выпало родиться и жить в удивительный момент нашей культурной истории?
Знайте же: в нашей литературе совершилось поразительное открытие!
Его сделал целый рой нашей славной пишущей братии, многие дяди и тети из цеха словесно-письменных ремесел.
Вдруг выяснилось то, чего не знали никакие Достоевские да Толстые.
Оказалось вдруг, что у человека в нижней части тела, там, где сходятся с туловом ноги, имеются прелюбопытнейшие потайные штучки. Открытие это настолько поразило многих наших литературных весталок, что они задались целью немедленно же и широчайше печатно оповестить о нем грады и веси.
Вдруг с заборов и подворотен, со стенок лифтов и сортиров в литературу вбежал разудалый персонаж: автор-похабник, не то прыщавый неврастеник-эротоман, не то бедняга-вуайерист, неспособный общеизвестным способом решить свои нескромные спинномозговые проблемы.
Kаково же было мое удивление, почтенный читатель, когда обнаружилось вдруг, что авторы сих писаний – здоровеннейшие ушлые мужики и декадентствующие томные литдевы – всё люди просвещенные, университетские, рафинированнейшие салонные витии, ухватившие фортуну за... ну, скажем, за хвост в железной уверенности, что если деньги не пахнут, то не пахнут и тексты.
Перед их писаниями померкли былые ватерклозетные граффити, ибо то было лишь детское трогательное любительство перед лавиной расчетливой профессиональной мерзопакости, заполонившей страницы на потребу тем бедолагам, кто вчера корябал в вокзальных туалетах гадкие вирши, а ныне получил вместо наивного порно-самиздата вполне легальную печатную похабель, бездушно-холодное, мертворожденное «скользкое» чтиво, принижающее человека до уровня обезьяны.
Причем все это пишется с ученейшим видом, с великой важностью демиургов, под рядовое растление подводится концептуальная база, целая теория совращения под соусом торжества неограниченной свободы.
Пишущих все это, повторяю, множество.
Kажется, ни одна литературная особь не упустит сейчас возможность этак между делом ввернуть словечко или набросать сценку, от которых грохнулась бы в обморок любая заслуженная держательница публичного дома. Но и здесь, как и всюду, есть свои чемпионы, достойные по кощунству быть навеки занесенными в Гиннессов гроссбух.
Открываю очередной номер амбициознейшего журнала «Золотой век», который делают, знаю, милые, интеллигентные литературные люди и который открывается действительно блистательной статьей Ю.Малецкого о разрушении культуры.
Листаю дальше страницы богатого издания... Читаю: всё больше плоды холодного праздного ума, какого-то вымороченного, душевно вытравленного сознания, нахожу мысли и чувства, высосанные, кажется, все-таки... из пальца... и добираюсь, наконец, до рассказа «Женькин тезаурус» признанного лидера литпроцесса Виктора Ерофеева, который в своей «Русской красавице» начал с того, что пригласил меня, читателя, прогуляться с экскурсионной целью по влагалищу своей героини (я отказался).
В той книге, а паче того – в приложенных рассказах, казалось, наличествовало решительно всё, что только можно измыслить по части доведения ближнего до положения смердящего скота.
Однако я недооценил автора.
Так вот, в помянутом рассказе имеется узловая сцена, где... персонаж, прости, Господи (и Шишков, прости, не знаю, как произнести...), встав на колени, упоенно-глумливо мастурбирует, глядя на икону Богоматери.
Это же надо придумать, читатель!
Для такого подвига свободного духа ведь надо дорасти, надо заиметь репутацию суперинтеллектуала, преподавать в Сорбонне русскую словесность и писать монографии по литературе, чтобы ощутить в себе право на этакое дерзновение!
Надо ли говорить, что эта штука будет не в пример сильней «Фауста» Гете?! И кто докажет мне, что это – искусство?!
Однако пишут вот. Не стесняются и не боятся гнева Неба. А после разглагольствуют о возвышенном, употребляя умные культурно-жаргонные слова «ментальность» и «эстетическо-трансцендентный дискурс».
Не скрою, по прочтении подобного во мне рождается мерзкое желание: взявши ведерко, наполнить его всем тем, что столь обильно излили на меня в своих текстах новейшие наши лит-удальцы, – этой зловонной смесью душевной гнили и всех мыслимых человеческих выделений, коей столь щедро пропитана бедная бумага их печатных страниц, и с этой ношей прийти на очередной великосветский писательский раут, для простоты именуемый тусовкой.
Мне хочется взглянуть в самоуверенные, самодовольные сытые лица этих авгуров – сознательных отравителей культурной атмосферы и души нации, и, не спеша, с удовольствием сделать то же самое, что делают они с каждым читателем их текстов: вылить на их чинные сюртуки, на туалеты от Диора и на маскарадные смокинги все содержимое своего ведерка – ту отвратную тошнотворную жижу, на которой замешано смрадное тесто их блудливых безбожных писаний, и объявить это «перфомансом» – моим свободным творческим актом.
Но... не сделаю этого.
Знаю – ни к чему.
Тут уже не поможешь.
1994
Статья была напечатана в газете "Накануне" в 1994 г.