Love me tender,
love me sweet,
never let me go.
You have made my life complete,
and I love you so.
Где-то в районе Сант-Валье-де-Тье…
- Ты еще не слышал моих перелетных песен, а уже хочешь уйти. Возьми себя в руки и успокойся: мне надо замеры сделать.
Ее голос звучит как звонкие ножи на распродаже. Прижатые к груди тонкие детские руки едва вмещают портняжную линейку, ножницы, мел, капроновые нитки и карту морских достопримечательностей Отару. Горничная появилась из бессонного мрака ванной комнаты и, словно извиняясь за свою наготу, присела на краю кровати.
В остывающей луже, состоящей из непосредственного естества и внезапно пожелавших прогуляться наружу желудочных соков, а также потрясающей своим многообразием смеси, дурманящей сознание и дающей силы организму - во всем этом невообразимом месиве, гротескно упершись в совершенно лысый подбородок, уютно лежит тот самый рок-идол A.T.
- Почему ты не отвечал на мои письма? Ты так долго молчал, и я решила, что ты не придешь уже. А ведь я ждала… да, представь, ждала тебя тут.
Выпрямляет вдоль кровати его ватные ноги в узких белых штанах, чтобы примерно знать, какого он все же роста. Он беспомощно пытается что-то сказать, но выходит только булькающее «бхее». Жестом просит встать с кровати и уйти, вяло подняв фантастически тяжелую руку. На удивление, этого жеста оказалось достаточно, но горничная не спешит уходить, прикидывая теперь взглядом ширину его плеч.
Пока она ненасытно целует своё отражение в зеркале, за плотными шторами скатывается жаркое солнце за горизонт, забирая с собой сочность уходящего дня. На ней мужские ботинки с засохшей красной глиной на подошве, а на спине пара сквозных пулевых ранений чуть ниже лопаток; они зияют чёрными бездонными дырами, словно вытекшие глаза. И чем чаще она разворачивается задом, тем лучше видит. Она могла бы обойтись парой банок светлого тёплого пива в тот вечер, но предпочла нечто совсем иное…
В тяжелой голове А.Т. вечное песнопение, повторение нотной гаммы до самой высокой «соль» третьей октавы, а затем звук, издаваемый полосканием натруженного горла. Неровные края разбитого коньячного бокала… Алкоголь обжигает царапину на запястье…
Здесь тоже эти пятна. Коричневые лужицы сургучом опечатали две кафельные плитки, те, что ближе к раковине; сморщились от вечно попадающего на них кипятка, уподобились немому укору. Вот несколько темных волос спутанным клочком увековечились в засохшей массе, теперь это обычный кетчуп в представлении посетителей; до него не добралась измученная тряпка ленивой горничной.
Под ногтями эта субстанция выглядит зловеще и неопрятно, словно ты грохнул кого-то, а потом забыл/не успел сделать маникюр. На вкус это всё же кровь, уже горькая, а не солёная…
Горничную зовут N. Голая, она трясет пушистой голубой щёткой в воздухе; подвязала белоснежный шуршащий передник, теперь не так заметно её мнимое смущение. Лицо алкоголички со стажем и заправской шлюхи, а со спины – праправнучка Артемиды. Ракушка светлых локонов, острые плечи, неаккуратная родинка на пояснице; N бывшая группи, задыхающаяся клубами sinsemilla.
- Оставила тут тебе мелочь. Только не забудь забрать ее с тумбы. Увидимся, подонок!
N. Открывает оба крана в ожидании воды, но они отвечают вздрагиванием и вздохами, а затем ожесточённым шипением. Сняв накрахмаленный передник, опускается на колени прямо перед кровавыми следами, укрывает их аккуратно сверху и притворно плачет, зажимая от смеха беззубый рот, шепча слова из детской песни о маме в ритме молитвы.
Убийственно громко звонит телефон.
- …, - говорят отчетливо в трубке.
- Продуманная конструкция лодки - приподнятая носовая часть и корма, обеспечивают ей не только отличную всхожесть на волну и безопасность движения в зоне прибоя, но великолепный и легкий ход на веслах с высокой скоростью до 7,5 км/ч, - незамысловато отвечает А.Т.
-…
- Вы ошиблись. Это не я. Мне еще рано.
Ладони обжигает и неприятно покалывает. Что-то зажато в правой руке. Бумажное. Жертвенные надписи кровью на животе его сейчас бы удивили меньше, чем этот неуместный текст на обороте: «Железнодорожные билеты. Бронирование и заказ ж/д билетов. Стоимость…»
Запиской был неровно оторванный край билета с прыгающими в разные стороны словами: «03-00. Жди». Следы розовой помады и сальная капля духов, которая разъела до неузнаваемости последнее слово. Возможно, это было совсем не слово, а цифры, обозначающие улицу или номер отеля. Не разобрать в точности…
…В теплом кофейном сумраке бессмысленно расставлять руки в стороны - это знает каждый встречный, мило шагая по дороге. Но никто не устоит перед этим соблазном, когда дорога назад по холодным темным скользким именам. Когда волосы на голове спалила своей чернотой уснувшая ночь. Когда враги томительно поджидали еще в утробе матерей, зловещим шепотом произнося сочные стихи «валентинок». В теплом кофейном сумраке бессмысленно расставлять руки в стороны, когда лежит такое прекрасное человеческое пятно на коврике, выстланном алкогольным прошлым…
«Губы, - думает Полковник, - это числительные времени: раз, два, четырнадцать. Стоит только на секунду вспомнить об их невозможной притягательности в каждом человеке, как ты тут же совершаешь неверное движение к нему навстречу. Спящий человек сознанием своим погружен в демоническую смесь памяти и иррациональной сущности космических процессов, пока не поцелуешь его в манящие губы. И все в нем преображается: дыхание чистое, кристальное, пульс ровный, едва заметный под одеждой, человек теряет вес, ему уже легче. Меня так тянет к нему в такие блаженные минуты, что я едва сдерживаюсь, чтобы не протянуть руки, чтобы…», - трясущиеся от перевозбуждения лапы полковника уверенно поднимаются в бардовом полумраке из-за штор. На тыльной стороне его стремящейся к обладанию руки засветилась и тут же погасла маленькая звездочка татуировки с аккуратно выведенной римской цифрой «IV» - встречаются ли еще такие войска в Тенистом Легионе, сказать трудно, но сам Полковник давно не замечает этой четверки. Откуда-то из области его рта, по нарастающей, дикими молитвенными тембрами доносится: «... для пресса, бедер и ягодиц! Купите!»
А. Т. пропустил несколько важных минут, и теперь ходит по номеру, воодушевленно курит и всё время слышит шум воды в ванной, но четко уверен, что там никого нет. «03-00. Жди».
Среди невнятных звуков и мычащего от невозможности попасть в ванную внутреннего любопытства можно различить вздохи часовых стрелок и приятный мягкий баритон: «Весла не касаются горячих волн, словно искушенный острый язык сомелье, на завтрак предпочитающего бутерброды, никогда презрительно не касается вина в пластиковых стаканчиках. Сложены весла, и не стремится в этот момент бессмыслица стать мерилом вечности. Я всегда говорил об этом маме, когда она забирала меня из…»
В ванной подогревается масло на открытом огне. А. Т. на секунду представляет, как прямо в белоснежном чугунном корыте полыхает большим оранжевым языком костер, а на закопченных жердях кипит жирный котелок.
Из ванной весело кричат:
- Вы, случайно, не знаете, добились ли депутаты отмены моратория на использование биоматериала для вторичного употребления? Я читал спецлитературу, но там ничего пока нет. Видите ли, - уже громче становится голос, - я мечтаю удивить мир новым рецептом и испечь пирог с (неразборчиво), но, боюсь, - в этот момент А. Т. нетерпеливо прислоняется ухом к двери, желая все же расслышать, - но боюсь, что на законных основаниях этого сделать пока нельзя.
Что-то знакомое слышит он в этом голосе недоступного повара. А. Т. медленно разворачивается и вяло приникает спиной к двери.
- Как это ни удивительно прозвучит, но я просто очень люблю детей, - непринужденно подводит черту голос с той стороны.
Он сползает на пол. По комнате, закрыв глаза и широко распластав объятия, ходит Полковник. Его губы ищут, но так и не находят одному ему понятной страсти…
А.Т. вальяжно и безропотно сидит на полу, а к тонкой затёртой подошве его сапог ластится темная и худая полоска чуть теплой воды: сочится по низу из дверной щели ванной; она уже тихо подкатывает к щиколоткам. Господина трудно удивить, господина трудно даже расшевелить - оцепенение все еще какое-то время дергает его за невидимые ниточки, заставляя проходить сквозь зеркала и интуитивно снимать дорогие сапоги. Сколько бы внезапно открывшихся дверей не толкал от себя А. Т., в коротком и одинаково тёмном коридоре появлялась в точности такая же, а впереди новая, за ней еще и еще одна. Даже поворачивать свою уставшую корму назад теперь не было ровно никакого смысла – определённая доза фатализма в этом ритуале на минуту превысила все допустимые пределы.
Ласковой волной целует его пятки чернеющая вода.
Господин падает. Задыхаясь и извергая скверные ругательства, нащупывает в темноте хоть что-то сухое: справа и сразу же слева от него деревянные стены, глухо отзывающиеся на стук. Ритм выскакивающего сердца приходит в норму от того, что А. Т. отрывается от жутко дистрофической воды, почти схватившей его за горло.
С первого же взгляда рассохшаяся лодка, показавшаяся словно из утреннего тумана, напоминает шестиугольник с узким изголовьем, расширяющимся к своему центру и вновь сужающимся к ногам: вёслами неторопливо управляет тощий старец в футболке с мудрой надписью Ernesto Che Guevera, в кармане которого позвякивают оболы и остатки Hennessy в заляпанной бутылке. Щёки его бледны, морщинисты и величественно небриты, глаза лениво щурятся даже от слабого света. Старец слегка пьян, но не весел; сурово оглядывается по сторонам, призрачно извещая всем своим видом о полнейшей бескомпромиссности. Сперва он норовит ударить А. Т. кривым веслом, чтобы проверить, что у него под языком, кроме того, ему приглянулись его белые узкие брюки, хоть те изрядно подмокли до колен и успели потерять прежнюю щегольскую форму. Старец важно погружает средний палец в воду, будто проверяя её температуру, и вздыхает, не желая покидать уютное судно. Вода, уже тёплая и по-прежнему мутная, как разбавленное молоко, добралась до ремня; воняет хлоркой и сытно размокшим деревом.
Бледная молодая женщина с застывшей навсегда изящной раскосой улыбкой сидит на носу лодки; тонкая щиколотка правой ноги охвачена заржавевшей цепью, прикованной одним концом к корме лодки.
А.Т. сразу узнаёт её непропорционально длинные пальцы – только они могли ломаться при письме и порождать прерывистый почерк. И ожерелье шрамов, устремившихся неровными бороздами улыбок к прозрачным парафиновым ушным раковинам. Он собственными руками торжественно и насильно повесил ей когда-то это украшение на шею, превратив звонкие ноты в гортанные булькающие хрипы.
Она указывает на стрелки настенных часов, что сражает А. Т. наповал в воду. Чугунным утюгом он стремится на дно комнаты, по пути осознавая, что попал в западню со временем. Утонувший Полковник всё ещё таращит похотливые глаза, сварившиеся в кипятке, и раскидывает в стороны руки – летит ли, распят ли невидимыми гвоздями страха смерти… Горничная N жалобно стонет, обхватив люстру, словно шест в стрип-баре и пытается соблазнить старца откровенными позами, надеясь на спасение в уютном рюше саркофага.
И только из-под толщи воды А. Т. замечает, как в безмолвии протянута ожидающая рука сгорбившегося вдруг старца. Костлявые пальцы в его переставших шевелиться волосах, и что-то безудержно тянет вверх – к лодке. Немыслимая сила приказывает А. Т. вернуться, и делает это так настойчиво, как будто списывает просроченные боеголовки. Он никогда не умел тонуть. А плавать так и не пришлось.
.....
Step in my Rocket. Don’t be late
Cause we’re pulling out about half past eight
Go around the corner gonna get a fill
Everybody in my car’s gonna take a little nip
Move on out. Movin’ and cruisin’ along
Here we go, here we go!
Совместно с Алексеем Морокиным
http://www.proza.ru/avtor/moroka
07.02.2010