Сейчас уже далеко от берега - мы бежим давно. Мне жарко. Задыхаясь от бега, я никак не могу расстегнуть разболтавшиеся пуговицы пальто . Рывком освободившись от ратиновой помехи, я сбрасываю пальто на снег и бегу дальше. Теперь мне будет легче настигнуть чёрную фигуру, бегущую впереди. Белый снег, да пустое серое небо да горизонта. Ветра нет. Тяжело. Пар от моего судорожного дыхания вырывается в морозный воздух. Ноги проваливаются мимо его следов, скользя по скрытым под снегом ледяным наростам. Я ускоряюсь, но он методично удаляется от меня. Подстёгиваемый паническим страхом я кричу в след чёрной фигуре:
-Стоооооооооой! Стооооо…
Сбитое дыхание и влажно-промозглый воздух осекают меня кашлем. Я знаю - он слышит, но не спешит останавливаться. Наоборот - прибавляет ходу, стремясь оторваться от меня ещё дальше. Я не могу упустить его. Глубинный страх просачиваясь из подсознания несётся в след чёрному беглецу новым криком:
- Погоди! Стоооооой брат!
Он не остановится - я хорошо его знаю. Поэтому лишь прибавляю хода. Стараясь дышать носом, я не кричу больше. А страх неизбежного стальным бичом выщёлкивает в голове слова:
- Успеть! Он без башни! Он сделает то, что задумал! Догнать!
-Стооооооооооооооой ! Сука! Стоооооооооой!
Вновь срываюсь я на беспомощный крик. Кричу и знаю – не остановится! Страх нервным пульсом диктует сознанию:
-Догнать! Быстрей! Ещё быстрей! Уйдёт!
Подошвы моих ботинок скользят по невидимому под снегом ледяному панцирю озера. В глазах темнеет. Правый бок предательским шилом сверлит внезапная боль. А силуэт беглеца пропадает! Только вот виден был, и нет его! На одном лишь злом страхе я добегаю до того места где он должен быть сейчас. Полынья! Он успел.
Казавшаяся бескрайней во время бега, ледяная гладь под белым покрывалом снега исчезла. На меня равнодушно выставилось маслянисто тяжёлое око полыньи, подёрнутое белёсой шугой.
Рухнув на колени я всматриваюсь в тревожную воду пытаясь проникнуть взглядом в глубину – нет его ,да и не видно ни черта. Теперь уже настоящий, животный ужас накатывает приступом обречённой тоски:
- Неееееееееееееет!
Клубящийся паром крик-выдох в равнодушную бездну серого . И обволакивающий морок на скользких слизистых лапах подкрадывается выжидательно замирая перед прыжком.
-Нет!
Не раздумывая, я ныряю в полынью. В сознании мелькают ненужные знания, проблёскивая унылыми выкладками:
- Процесс умирания от переохлаждения может быть длительным от 15-20 до 30-40 минут.
Но нырнувший вслед за мной страх мгновенно смахивает и размазывает эти выкладки словно зазевавшегося на ночном кухонном столе таракана. Страх вопит:
-Нет!
Страх стонет:
-Где он?
-Где он ?
Вторю я ему эхом. Или сейчас мой страх говорит моим голосом???
Несколько сильных гребков в толщу обнявшего меня холода, и паника немного отступает- там в глубине под собой я вижу чёрного беглеца. Он опускается торжественно медленно, словно неведомо как попавший в морские глубины античный монумент. Охваченный множеством мелких пузырьков воздуха выбивающимися из под его чёрной рубашки – парит нисходя в такое желанное для него сейчас небытие. Невольно любуясь этой мрачной картиной, я делаю ещё один мощный нырок. Поймав тонущего за рубашку, я крепко перехватываю его под руки. И ощущая как редеют силы начинаю подъём из глубины- туда где своде неясного ледяного неба белеет просвет неба настоящего .
Беглец не сопротивляется, но подниматься вдвоём на поверхность крайне тяжело. Я отчаянно работаю ногами, становящимися с каждым мгновением тяжёлыми и непослушными. А примолкший было страх , сочится новым вопросом:
- Хватит ли сил?
Нужно игнорировать его вопросы - только так мы сможем выплыть сейчас. И крепко держа утопающего, я почти механически работаю непослушными ногами. Мне кажется, что мои лёгкие сжались в кулаки и подкатывают к горлу грозя разорвать меня изнутри, если я не дам им столь желанного глотка кислорода. Страх стонет:
-Всёёёё конец.
Он начинает плаксиво ныть:
-Вдвоём никак. Надо бросить его.
И добавляет противореча самому себе:
-Нет! Без него никак нельзя.
И тут я с ним согласен:
- Без него сразу же смерть.
Потерять беглеца страшней, чем захлебнуться вместе с ним. Жадный вдох на поверхности пинком откидывает страх прочь . Ещё вдох, и тряхнув головой я раскидываю по ледяной купели капли воды заливающей глаза струясь по мокрым волосам. Сил практически не осталось и непонятно как я вышвыриваю беглеца на присыпанный снегом лёд. Выбираюсь сам и валюсь рядом с ним лицом в снег. Но лежать сейчас нельзя. Я сажусь на колени перед ним и стирая с лица налипший снег устало выдыхаю:
-Я успел брат.
-Зачем? Ты ведь такой разумный. Зачем делать то, что априори бессмысленно?
Равнодушно отзывается беглец. Мне вновь становится страшно. Страшно говорить с ним. Страшно смотреть на него. Я боюсь его глаз- панически боюсь этих чёрных провалов на небритом лице. Это глаза живого мертвеца. Разве не страшно говорить с мёртвыми? Ближе чем он у меня никого нет. Он знает все мои тайны, он читает меня словно знакомую давным-давно книгу. И он видит мой страх сейчас - от него ничего не спрячешь. И он улыбается
-Что ты скалишься, дурачок? Что??? Ну ка посмотри на меня! Что ты сделал со мной? Что ты делаешь с собой? На что ты рассчитывал???
Я хватаю его за леденеющий ворот рубашки трясу ,требуя ответа.
-Не кричи. Я устал от криков. Я не на что не рассчитывал. Я просто верил. Понимаешь? Верил. Мне было достаточно даже этого.
Он поднимает на меня свой вечно усталый взгляд, словно желая удостовериться в том, услышал ли я его.
Я хорошо его слышу. Его неспешная речь выворачивает меня наизнанку. Душа моя мясом наружу жадно внимает тому, что скажет этот мертвец. От этого мокрого клоуна сейчас зависит, буду я дальше жить, или нет. Страх леденит нутро, отодвигая на второй план холод и недавнее ледяное купание. Чёрные провалы запавших глаз остаются неподвижны и лишь губы криво расползаются в гримасе обозначающей улыбку:
-Страшно?
-Страшно.
Признаюсь я.
-Очень страшно.
-А мне нет
Улыбается он спокойно:
-Больно только. Очень больно.
-Это же не повод!
-Ты не знаешь что такое боль.
Кривится он, отводя взгляд.
-Я знаю, что такое страх. Твоя боль лишь психосоматическая реакция!
Он поворачивается и пристально смотрит мне в глаза:
-Я был у неё. Я говорил с ней.
-И?
Тороплю я его. Паузы между фразами становятся пыткой. Он вновь кривит рот. Неужели он и вправду считает, что это похоже на улыбку?
-Она уезжает.
-Постой. Постой, как уезжает? Куда?
Кричу я в голос . И не слышу своего крика. Слова застревают где-то в связках и вырываются на морозный воздух хриплым сипом. Но он всё понимает. Он слишком хорошо знает меня ,ему не нужно слышать. И он вновь шевелит синеющими губами:
-Она не сказала. Да и какая разница?
Он отводит взгляд и молча, смотрит в небо над нашими головами.
Теперь я боюсь слушать то, что он скажет ещё. Но с каким-то вынужденным мазохизмом вновь трясу его в ожидании ответа:
-Нет! Скажи! Расскажи мне всё!
-Ты и сам всё прекрасно знаешь.
Кривится его рот.
-Нет, не знаю..
Хрипят мои связки.
-Ты просто не хочешь смириться с этим. Ты боишься поверить в это, потому что знаешь, чем это грозит нам. Мы умрём брат. Всё решено.
-Нет. Я не верю. Она не могла так поступить. Она говорила что любит. Она плакала. Глаза полные слёз не могут врать! Это ты! Ты сейчас врёшь мне!
Я рывком поднимаю окоченевшее тело. Жадно смотрю в чёрные провалы глаз. Я кричу, понимая, что он прав. Он никогда не врал мне. Он был с ней от начала до конца. От самой первой встречи, до последнего разговора. И чувствуя волну нарастающей паники, я вновь жадно жду, что он скажет. И он говорит. В голосе его нет дрожи сотрясающей меня . Видимо тот огонь что выжигает его не даёт ему замёрзнуть:
-Мы говорили. Она обвиняла. Я чувствовал, что эти обвинения лишь повод. Повод к дальнейшему. Я не понимал ещё, чем всё может закончиться. И не хотел понимать. Я тоже боялся. Так же как ты сейчас. Ведь это не впервые. Для смерти всегда нужен повод. И она его нашла. Её можно понять, она устала. Её нужно оправдать- кого ещё оправдывать как не своих любимых? Я отпустил её. И это правда.
-И ты вот так взял и отпустил? Отпустил, обрекая себя на смерть? Ты подумал обо мне? Ты подумал о нас? Как мы теперь? Что с нами будет? Как ты мог так просто сдаться?
Он вновь кривым оскалом улыбки:
-Я не сдался. Я не сразу отпустил её. Я звонил ей, писал. Я требовал и умолял.
-Доводы? Ты приводил доводы?
-Нет, я не умею этого. Я лишь хотел вернуть. Я хотел исправить. Я хотел защитить её от боли.
-А она?
-Она не стала говорить со мной. Она испугалась. Она не верит нам.
Его спокойная речь звучит приговором. Он медленно поднимается на ноги и поднимает меня с колен. Я отталкиваю его:
-Это всё ты! Со своими искренними проявлениями, со своей неуместной нежностью, со своей болью. Ненавижу тебя! Слабак! Тряпка! Ты никогда не думал что творишь!
Он поднимает меня на ноги и обнимает:
-Я не умею думать - это в твоей компетенции. Ты разум. А я всего лишь сердце. Я умею лишь любить и прощать. Размышлять, анализировать и сомневаться - это твоё. Моё - радостно трепетать ,тревожно замирать и болеть. Отпусти меня брат, очень больно. Правда.
Мне есть, что ему возразить. Но в первый раз за все годы, что мы вместе, я молчу. Я отворачиваюсь и не вижу, а просто знаю как он по-прежнему улыбаясь шагнув погружается в воду .
Мне хочется выть. Мне хочется плакать. Но я всего этого просто не умею. Это умел он.
Со дна на поверхность поднимается несколько пузырей воздуха. Его больше нет. Он скрылся в чёрном оке полыньи. И там, в ледяном холоде ему будет не так больно. Холодно - равнодушная вода зальёт тот огонь, что выжигает его.
Он ушел, оставив меня одного. Наверное, я смогу жить и без него. Но, к сожалению, я прекрасно понимаю, что разум даже самый совершенный и рассудительный без сердца – жалкий калека. И за располовиненные чувства и эмоции не имеет смысла не жить, не умирать. Ведь это уже не жизнь, а лишь существование такое же пустое, холодное и бескрайнее как гладь этого скованного льдом озера. С одной единственной спасительной чёрной купелью где-то посередине , вдали от заснеженных берегов.