«Спросите у жабы, что такое красота, и она ответит вам,
что это выпученные глаза и рот до ушей» Вольтер
Ни один жанр литературы не заслуживает такой солидарной нелюбви писательского сообщества, как литературная критика. Причина очевидна. И каким образованным, талантливым и незаурядным человеком надо быть критику, чтобы оставить заметный след, более того, повлиять на историю литературы. Не зря взяла эпиграфом мнение о критике самого афористичного и язвительного писателя и философа ХVШ века. Речь пойдет о его современниках - основоположниках литературной критики в России.
Итак, начало литературной критики в России - середина ХVIII века. Смена царствований, время крайне противоречивое - и в быту, и в идеологии, и в обществе вступали в конфликт самые противоположные тенденции. В православных академиях размышляли о том, как сообщают ангелы друг другу мысли, росла ли в раю роза без шипов, а Ломоносов и его академия уже стояли на пороге открытия закона сохранения вещества. Передовые идеи европейской общественной мысли сталкивались с библейскими представлениями о сотворении мира на фоне варварских забав вроде постройки Ледяного дома.
Именно в эти годы в литературу проникали новые идеи, начинались поиски новых художественных образов, типов, характеров, закладывались основы литературного языка, создавалось новое стихосложение. Этот период в развитии русской литературы рассматривается как начало русского классицизма, но выходит за его рамки и влияет на развитие русской литературы в целом. Он связан с именами М.В.Ломоносова, В.К.Тредиаковского, А.П. Сумарокова, А.Д.Кантемира. Крестьянского сына, сына священника, дворянского сына и княжеского, во многом несхожих, но объединенных единой миссией - просвещения.
Слово «критик» ввел в употребление в русской литературе в 1739 году А.Д.Кантемир (1708-1744) в примечаниях к своей седьмой сатире («О воспитании»).
Антиох Дмитриевич Кантемир, сын князя Кантемира, соратника Петра Великого, члена Берлинской академии, историка, философа, математика, музыканта и архитектора. Он начал образование в Славяно-греко-латинской (Заиконоспасской) академии, в которой позднее учился и Михайло Ломоносов. При Екатерине I завершил образование в только что открытой Академии наук. Увлекался философией. Еще во время учебы академики выбрали его членом академии, надеясь, что в будущем он сможет занять важный пост.
В 1729 году появились первые сатиры Кантемира.
«Наука ободрана, в лоскутах обшита,
изо всех почти домов с ругательством сбита,
знаться с нею не хотят, бегут ее дружбы,
как страдавши на море корабельной службы»…
«Кто над столом гнется, пяля на книгу глаза, больших не добьется палат»; «Беда, что многие в царе похваляют за страх то, что в подданном дерзко осуждают». Вскоре многие его строки разошлись по России будить мысль, как через сто лет - «Горе от ума».
В том же 1729 году он перевел единственный сохранившийся разговор ученика Сократа Кебеса «Картина», представляющий собой размышления о целях человеческой жизни. В нем отразились взгляды и желание самого Кантемира — распространять знания, делать их понятными, близкими и полезными людям.
Важнейшей из работ Кантемира стал перевод в 1730 г трактата Б. Фонтенеля «О множественности миров», в популярной форме отстаивавшего гелиоцентрическую систему Коперника. Он послужил разработке научной терминологии. Кантемир ввел в русскую речь слова «идея, депутат, понятие, начало, наблюдение, плотность, вихри…» (В 1756 г Синодом был конфискован перевод трактата как «богопротивный», его переиздали в 1761 и 1802 гг.) Он перевел «Персидские письма» Монтескьё, произведения Горация, Анакреонта, начал работу над русско-французским словарем, готовил материалы по русской истории, работал над поэмой «Петрида, или Описание кончины Петра Великого».
По мысли Кантемира, совершенствовать общество возможно двумя путями – обличением пороков и просвещением. «Все, что я пишу, пишу по должности гражданина, отбивая то, что согражданам вредно быть может». Кантемир стал первым переводчиком иностранной светской литературы, отражающей правильный взгляд на мир, на жизнь, на человека. Исследователь Д. Д. Благой заметил, что «именно Кантемир утвердил традицию просветительства как одну из важнейших особенностей нашей художественной литературы XVIII века».
Кантемир мечтал стать президентом Академии наук и на этом посту содействовать успехам просвещения в России. Но в 1732 г его назначили российским посланником в Лондоне. Это походило на почетную ссылку — видимо, он много кому успел насолить своими сатирами. Кантемир не подходил для дипломатической службы, полной интриг и ухищрений. Да и роль представителя России на Западе была незавидной: страна только претендовала на вступление в ряды великих держав, и к ней относились свысока, иногда явно пренебрежительно как к стране варварской, внушавшей к себе почтение разве что грубой силой. Русским монархам то и дело отказывали в императорском титуле. Но образованность и ум Кантемира сделали его другом самых известных европейских литераторов, ученых, общественных деятелей. Он познакомился с Монтескьё и Вольтером, стал их первым переводчиком на русский язык.
В 1742 г появились слухи, что Кантемира все же хотят назначить президентом Академии наук. Он был готов занять этот пост, но скоропостижно умер в возрасте 35 лет.
Среди слов, которыми Кантемир обогатил язык, есть одно, определяющее его самого: гражданин. Утверждение нового, передового наиболее полно и художественно убедительно проявлялось в сатире, разоблачавшей старый уклад с точки зрения новых, возникавших общественных идеалов. Именно сатира отражала действительность, одновременно художественно ее обобщая. И не случайно сатира Кантемира стала самым значительным литературным памятником 20-х -30-х годов XVIII века. И Белинский прав, говоря о Кантемире как о зачинателе истории новой русской литературы, как о человеке, который "по какому-то счастливому инстинкту первый на Руси свел поэзию с жизнью".
Литературная жизнь в XVIII веке вовсе не была насыщенной и бурной, и ее нельзя сравнить с эпохой Белинского. До середины 50-х годов критика и полемика имели устный и рукописный характер. Журналы были придворными и академическими, и только начиная с «Трудолюбивой пчелы» Сумарокова (1759), а в особенности с новиковских журналов «Трутень» (1769) и «Живописец» (1772), можно говорить о частных и более живых изданиях. Медленно совершалось становление критики XVIII века как самостоятельной сферы литературной деятельности.
Для Ломоносова (1711-1765) вся эта область, включая и поэзию, была одной из его академических обязанностей. Для Тредиаковского (1703-1769) поэзия и отчасти критика - «утешная и веселая забава», хотя он занимался ими с усердием и даже со «схоластическим педантизмом». Сумароков (1717 - 1777) считал себя чистым литератором, «творил» и в поэзии и в драматургии, и был уже критиком и журналистом в общепринятом смысле.
Следует также признать, что все трое не были единомышленниками, и отношения между ними были сложные. До эпиграмм и доносов.
Критические статьи того времени не отрывались от художественных произведений, они - «рассуждение» на тему о произведении, которое рассматривается как «опыт», «попытка». Иногда сложно понять, что послужило чему - произведение критике или наоборот критика исходное, а произведение - иллюстрация. Труды Ломоносова критическими можно назвать условно: это научные трактаты, «Риторика», «Российская грамматика», хотя намечались и чисто критические жанры. Тредиаковский также выступал в большей степени как ученый: написал «Новый и краткий способ к сложению российских стихов», рассуждение об одописании, приложенное к оде на взятие Гданска, рассуждение об эпопее как предисловие к изданию «Тилемахиды», статью «Рассуждение о комедии вообще», являющуюся предисловием к переводу «Евнуха» Теренция. Кантемир и Сумароков в основном выступали с сатирами и эпистолами, включая примечания к ним. Русская критика XVIII века, как и поэзия, была в самом начале славных дел.
Но Белинский не зря весь начальный период русской литературы называл «ломоносовским». Несмотря на большие заслуги современников, только Ломоносов сумел на подлинно научной основе провести реформу русского стихосложения, обосновать значение литературных стилей, произвести в соответствии с выдвинутыми эстетическими принципами полный переворот в русской поэзии. И первым подтвердил теорию практикой, указал путь соединения критики с литературой.
Как критик Ломоносов написал «Письмо о правилах российского стихотворства» (1739), в двух редакциях «Риторику». В «Предисловии о пользе книг церковных в российском языке» (1758) изложил учение о «трех штилях». Осталась незаконченной статья «О нынешнем состоянии словесных наук в России» (1756), обещавшая быть острым разбором произведений Сумарокова, с которым они вели многолетнюю полемику. Важны статьи «Рассуждение об обязанностях журналистов при изложении ими сочинений, предназначенное для поддержания свободы философии» (1755). Не далека от истории критики и «Российская грамматика» (1755), т.к. изучение структуры русского языка имело большое значение для построения научной поэтики: «Тупа оратория, косноязычна поэзия, неосновательна философия, неприятна история, сомнительна юриспруденция без грамматики».
Новаторство Ломоносова-критика в следующем - исходя из духа русского языка, он объявил пригодным для тогдашней русской поэзии силлабо-тонический принцип стихосложения. Особенно предпочитал ямб, т.к. ямб - самый гибкий размер и по числу возможных ритмов богаче других размеров.
Также стремился эстетически осмыслить динамику ритмов. Хотя в известном споре 1743 г о ямбах и хореях формально правым оказался Тредиаковский, выступивший против ломоносовского закрепления размеров за жанрами, для Ломоносова это было лишь частью более широкой проблемы. Он рассматривал достоинства размеров в связи со всей совокупностью элементов произведения - содержанием, стилем, лексикой, синтаксисом, эмоциональным тоном. О связи всех этих элементов Ломоносов говорил в своей «Риторике» и других работах.
В «Кратком руководстве к красноречию» Ломоносов разработал основные начала русской эстетики и поэтики. Но при всей заботе о «красном говорении», т.е. о форме выражения, конечной целью поэзии определял – истину, содержание. При этом ничем не ограничивал область риторики. Предмет риторики - вся жизнь, цель - истина.
Современники Ломоносова не понимали, как один человек может с таким успехом заниматься столь разнообразными предметами. В Западной Европе существовала даже легенда, что в России было два Ломоносова: один - химик, другой - поэт. В действительности, художественные и научные сочинения Ломоносова не только имеют одного автора, но объединены единой исторической задачей – служению отечеству. «В безделицах, - говорил он, - я стихотворца не вижу, в обществе гражданина видеть его хочу, перстом измеряющего пороки людские».
Тредиаковский и Сумароков смотрели на поэзию иначе. Тредиаковский писал: «Потолику между учениями словесными надобны стихи, поколику фрукты и конфекты на богатый стол по твердых кушаниях». Сумароков считал, что «свобода, праздность и любовь суть источники стихотворства».
Следуя идеям просвещения, Ломоносов часто излагал свои естественно-научные открытия в стихах. Впоследствии Пушкин подчёркивал, что для Ломоносова поэзия была средством для распространения естественнонаучных знаний. Сам Ломоносов придавал научным работам большее значение, чем поэзии. «С каким презрением говорит он о Сумарокове, страстном к своему искусству, об этом человеке, который ни о чем, кроме как о бедном своем рифмачестве, не думает...» - пишет Пушкин.
Ломоносов обогатил русский литературный язык и приблизил художественную и научную литературу к живой народной речи.
В разделении «Риторики» на три части: «изобретение», «украшение» и «расположение» усматриваются начала эстетических идей о единстве формы и содержания в искусстве, об условности художественного образа, о творческой субъективности художника.
Ломоносов сформулировал основные качества тропов, как образов и слов, обозначающих явления через другие явления, неживое через живое, часть через целое. С примерами разобрал метафору, метонимию, аллегорию, синекдоху, иронию, гиперболу. Метафору справедливо признал основой поэтического мышления.
В «Риторике» присутствует еще одна важная тема - «об эрудиции» оратора. Для приобретения красноречия необходимы пять качеств: природное дарование, наука (т. е. теоретические знания), подражание образцовым мастерам, упражнение в сочинении и знание других наук. Ломоносов настаивает на специальной учебе «ритора», т. е. поэта. Об этом же и статья «О качествах стихотворца рассуждение».
«Письмо о правилах российского стихотворства», «Краткое руководство к красноречию» и «Предисловие о пользе книг церковных в российском языке» образуют цикл теоретических работ в критическом наследии Ломоносова. Но у него намечалась и чисто прикладная критика, со своим кругом актуальных вопросов, куда можно отнести статьи: «О нынешнем состоянии словесных наук в России», «Рассуждение об обязанностях журналистов...» и «О качествах стихотворца рассуждение».
В 50-х годах началась горячая полемика между Ломоносовым, Тредиаковским и Сумароковым о том, какой стиль предпочтительнее развивать в литературе. Тредиаковский был за высокий стиль заодно с Ломоносовым, но принижал его заслуги в области реформы стихосложения, в которой имел немалые заслуги сам, а в предпочтении ямба другим размерам видел непоследовательность Ломоносова. Сумароков, окруженный поклонниками из своей «школы» (И. П. Елагин, А. А. Волков, Н. Е. Муравьев, М. М. Херасков), претендовал на роль законодателя литературных вкусов. Ломоносов и Тредиаковский казались ему людьми сухой науки, напыщенного стиля. Сумароков стремился умалить значение Ломоносова как поэта и теоретика классицизма, хотя на самом деле Ломоносов утвердил значение «высокого» как исходного пункта эстетики и в сущности прокладывал пути всем стилям. У Ломоносова не было своей «школы» в узком смысле слова, если не считать Н. Н. Поповского и позднее В. П. Петрова, разделявших его пристрастие к торжественному, одическому стилю, но за ним шла вся русская поэзия, она была бы невозможна без его реформ, а это нечто большее, чем «школа».
В статье «О нынешнем состоянии словесных наук в России» Ломоносов подчеркивал значение писателей в обработке живого литературного языка. Незаконченная статья Ломоносова обещала быть строгим разбором безотчетного смешения стилей у современников, которое снижало художественный уровень произведений. Теория стилей перерастала в теорию классицистских критериев художественности.
Не избегая полемики, Ломоносов старался преподать образцы объективного разбора сочинений, разработать морально-этический кодекс критика и журналиста. Как критик понимал, что гласность в спорах необходима. Когда начали разгораться дискуссии с Сумароковым и Елагиным, Ломоносов в письме к И И. Шувалову в 1754 г выступил с инициативой издания в России журнала, где можно было бы высказывать литературные мнения. Так зародились «Ежемесячные сочинения» (1755-1764), сыгравшие большую роль в становлении классицизма и воспитании литературных нравов. Наболевшее Ломоносов высказал в статье «Рассуждение об обязанностях журналистов...» (1754 г.).
C 1730 по 1739 год Тредиаковский был единственным крупным представителем русской критической мысли. Он заявил в «Речи о чистоте российского языка» (1735), что русский разговорный язык вполне может стать литературным, а «славяно-российский» (т. е. церковнославянский) для «мирской» книги «очюнь темен», его многие не разумеют. В качестве возможных препон творчеству Тредиаковский называет «неправильное» (т. е. силлабическое) сложение стихов и неупорядоченность лексикона. В «Новом и кратком способе к сложению российских стихов» (1735) Тредиаковский ввел понятия «тонический размер» и «стопа» как меру ритма и указал, что практиковавшаяся до сих пор в России силлабическая система стихосложения по польскому образцу приводит к нескладице и что большего «сладкогласия» достигает русский народ в своих песнях, построенных по тоническому принципу. Говоря о рифмах Тредиаковский даже опередил время, допуская существование точной и неточной, т.н. «богатой» и «полубогатой». Хотя и в пушкинскую эпоху еще немыслимо было допускать неточную рифму, вся классическая поэзия XIX века стремилась соблюдать это правило. Новаторство по отношению к рифме грянуло с приходом символистов и позднее футуристов, которые на основе ассонансов и консонансов ее обогатили и, можно сказать, пересоздали.
В «Рассуждении об оде вообще», приложенном к оде на взятие города Гданска (1734), Тредиаковский первым сформулировал признаки одного из ведущих классицистских жанров (лирический беспорядок, «божий язык» и пр.) Кроме указанных, наиболее ценны у Тредиаковского-критика работы: «Письмо, в котором содержится рассуждение о стихотворении, поныне на свет созданном от автора двух од, двух трагедий и двух эпистол» (1750), «Мнение о начале поэзии и стихов вообще» (1752), «О древнем, среднем и новом стихотворении российском» (1755), «Письмо к приятелю о нынешней пользе гражданству от поэзии» (1752), «Рассуждение о комедии вообще» (1751), «Предъизъяснение об ироической пииме» - предисловие к изданию «Тилемахиды» (1766), «Слово о премудрости, благоразумии и добродетели», ценное для того времени списком непривычных философско-эстетических терминов.
Тредиаковский более других современников подходит к литературе с точки зрения истории. Он провозглашает факт появления новой русской поэзии в «Эпистоле от Российския поэзии к Аполлину» (1734), а статья «О древнем, среднем и новом стихотворении российском» - первый опыт создания истории русской литературы.
В «Письме к писателю о нынешней пользе гражданству от поэзии», «Рассуждении о комедии вообще» и предисловии к «Тилемахиде» Тредиаковский ставил классическую древность выше современной ему европейской литературы. «Новый и краткий способ к сложению российских стихов» открывается следующим заявлением: «В поэзии вообще две вещи надлежит примечать. Первое: материю, или дело, каковое пиит предприемлет писать. Второе: версификацию, то есть способ сложения стихов».
В статье «Мнение о начале поэзии и стихов вообще» Тредиаковский подчеркивал приоритет содержания над формой. Он развивал аристотелевское положение о том, что поэты являются прорицателями, а поэтическое творчество есть изобретение возможностей, т. е. «не такое представление деяний, каковы они сами в себе, но как они быть могут, или долженствуют...».
Из жанров Тредиаковский особо выделял героические поэмы. В «Предъизъяснение об ироической пииме» (1766) через двадцать лет получили конкретизацию положения ломоносовской риторики об «изобретении», «украшении» и «расположении». Тредиаковский подробно разбирал структуру эпической поэмы, законы ее красоты и нормы художественности в классицистическом понимании. Русские читатели впервые узнавали о завязке и развязке, о цельности характеров, о мотивированности поступков.
Твердые законы эпопеи (композиция, характеры, размер стиха) Тредиаковский рекомендовал и жанру трагедии. Комедии посвящена статья «Рассуждение о комедии вообще», где обсуждается вопрос о правомерности гротеска, односторонних преувеличений, без которых комедии почти не бывает. Но автор не был сторонником заострений и понятно, почему не симпатизировал Мольеру. Сильнее Тредиаковский чувствовал себя в филологических изысканиях, а не в живой критике.
Заслуги критика Тредиаковского: открытие тонического принципа русского народного стихосложения, разработка поэтики оды и эпопеи, ценные наблюдения над формой драмы, комедии, поэтической фантазией художника. Ошибки критика Тредиаковского: неверно понимал соотношение русского и старославянского в русском литературном языке, вводил педантические ограничения в области тоники, рифмы, размеров, узко истолковывал содержание и форму новейшего эпоса, отвергал гротескные заострения в комедии.
В критических выступлениях Сумарокова в целом оформился кодекс русского классицизма. Он был уже критиком-профессионалом, хорошо чувствовал потребности дня и облекал выступления в легкие, общедоступные формы. Приобщал дворян к литературе, отсюда борьба за «средний» стиль, за широкую общественную среду.
Сумароков начал издавать первый в России частный журнал «Трудолюбивая пчела» (1759), соединять критику с журналистикой. И одновременно старался снискать внимание узкой верхушки двора, прослыть русским Расином. Сумароков доказывал, что расцвет русской литературы связан с монархическим правлением, являющимся «верхом» благополучия, какое «только может представить себе воображение человеческое».
Программная определенность классицистических убеждений Сумарокова выражена в двух эпистолах - одной о русском языке, другой - о стихотворстве (написаны в 1748 г, а в 1774 объединены общим названием «Наставление хотящим быти писателями»). В них повторяются основные идеи Буало, но Сумароков обстоятельнее высказался о правах драматических жанров, расширил теорию комической поэмы, призванной «издевкой править нрав», одобрительно отозвался о песенках, своей «волшебной свободой» завоевывающих сердца читателей, отметил некоторые особенности поэтики этого жанра: «Слог песен должен быть приятен, прост и ясен». Сумароков породнил русский классицизм с французской классицистской литературой XVII-XVIII веков.
Если Ломоносов отдавал предпочтение одам, Тредиаковский – эпопеям, Сумароков сосредоточился на разработке теории драмы и в статье «Мнение во сновидении о французских трагедиях» (в форме письма к Вольтеру) высказал свои похвалы и замечания по адресу корифеев французского классицизма. Пользуясь приемом «сновидения», позволил себе полную непринужденность в приговорах.
В русской литературе Сумароков вел борьбу с равнением на придворные вкусы, с высокопарностью, сосредоточиваясь на Ломоносове, забывая, что о среднем стиле дал теоретическое понятие он же. «Ломоносову приписывают громкость, мне приписывают нежность»,- так определял он полярные точки борьбы в литературе. В статье «Некоторые строфы двух авторов» после небольшой теоретической преамбулы следовали столбцы: сначала - Ломоносов, потом - Сумароков; предлагалось сопоставить, кто лучше. «Г-н Ломоносов меня несколькими летами был постарее, но из того не следует сие, что я его ученик...» На самом деле Сумароков в первое десятилетие знакомства с Ломоносовым (1742-1752) многому научился у него... После смерти Ломоносова Сумароков позволил себе сделать такой вывод об узости таланта: «Великий был бы он муж во стихотворстве, ежели бы он мог вычищати оды свои, а во протчия поэзии не вдавался».
И все же Сумароков много сделал для критики. Он очень здраво судил о ее прикладном, полезном характере. В небольшой заметке «О критике» рассуждал о критике как о насущнейшем деле в русской литературе: «Критика приносит пользу и вред отвращает; потребна она ради пользы народа». Сумароков внес много живости и злободневности в критику, теснее связал ее с художественной литературой.
Ко второму поколению классицистов, создававших свои критические труды в 1760-1790 гг, относятся В. И. Лукин, М. М. Херасков, П. А. Плавильщиков, Г. Р. Державин и другие.
Правила классицизма - не серия запрещений, а серия разумных советов, как лучше смотреть на вещи и как сочинять. Как двигаться от античной мифологии и сюжетов к национальным героям и сюжетам, разрабатывать свой родной язык и средства изобразительности по общепринятым правилам чистоты, ясности, стройности, законченности, оставаясь в рамках классицизма.
При всей несхожести происхождения и образа жизни первые русские критики и теоретики литературы были выдающимися личностями, учеными, мыслителями, историками, публицистами. Заслуги первых русских критиков-классицистов не только в разработке теоретических основ жанра, но и в том, что они, первопроходцы, проложили маршрут, подготовили условия для наступления нового "золотого века" русской литературы.