Семь коротких дней, уместившихся в полторы странички жизни.
Рождение.
Темнота – уютная, нежная темнота. Ноги и руки ударяются в податливые стенки ласковой сферы, внутри которой ты находишься. После твоих толчков, снаружи сферу кто-то поглаживает, и от этого поглаживания становишься спокойнее ты. Ты слышишь голос, исходящий снаружи, и этот голос успокаивает, убаюкивает тебя. Сворачиваешься калачиком и засыпаешь. Теплота и доброта обволакивают тебя.
И вдруг вода, добрая теплая вода, в которой ты живешь, куда то исчезает. Куда? А та ласковая, нежная сфера, что окружала тебя, становится злой и жестокой. Она выталкивает, исторгает тебя из себя, заставляет двигаться, куда то вперед. Ты не хочешь, не хочешь, а она толкает и толкает, с каждым разом все настойчивей и настойчивей. А впереди свет, необыкновенный свет, которого ты прежде никогда не видел. И ты устремляешься к нему на встречу. Первый вздох, первый крик, первые слезы. Добрые руки прижимают тебя к груди.
И ты успокаиваешься, и высыхают слезы.
Детство.
Высокое солнце. Трава, заплетает твои ноги, делающие первые неуверенные шажки. Теплый, сухой песок, неизвестно куда исчезающий из ладошек. Огромный, больше солнца, разноцветный полосатый мяч. Недоверчивый, но такой нужный тебе голубь, который поначалу убегает, а потом и вовсе улетает прочь. Сильные руки папы и твой заливистый смех. И ты уже летаешь, благодаря его крепким рукам. Он, то кружит тебя, то подбрасывает высоко-высоко в синее безоблачное небо, откуда свысока ты видишь счастливое смеющееся мамино лицо. И опять этот голубь. Ты бежишь к нему. Падаешь. Больно? Нет – страшно. Плачь и утешение. Мамин добрый, теплый живот, и такая сладкая, пахнущая молоком, мамина грудь.
И ты успокаиваешься, и высыхают слезы.
Отрочество.
Все неправы. Не понимают, не хотят понимать. Душат слезы обиды. Уйти насовсем, убежать, умереть. Пусть тогда плачут. Жалуешься единственному понимающему тебя существу – кошке, сидя на холодных ступенях в подъезде. Кошка тебя понимает, она слизывает своим шершавым языком твои слезы и мурчит, словно говорит: «Все пройдет».
И все действительно проходит. И обиды, и чувство несправедливости проходит с первыми прикосновениями маминой ладони к твоей голове.
И ты успокаиваешься, и высыхают слезы.
Юность.
Все, свобода! Позади школа, а впереди - Жизнь. Взрослая, самостоятельная жизнь без всяких табу. Можно все. Можно быть взрослым. Можно осуществить свою мечту. Стать тем, кем давно хотел, но стать непременно первым, непременно лучшим, самым лучшим. Жизнь чудесна и восхитительна, как это лето, как это высокое солнце над головой, как эта чудесная девушка подарившая тебе любовь. А вечером жгучая горесть, почти ненависть. Она не пришла, не придет. Она ушла с другим, с твоим другом. Самым лучшим другом.
И первая в жизни измена комком сковала горло. Слезятся глаза, непрошенная слеза все же катится по щеке, но ты не плачешь, ты уже взрослый. Ласковый мамин голос успокаивает тебя:
- Все пройдет сынок, все пройдет. Все еще впереди. Жизнь она только начинается.
И ты успокаиваешься, и высыхают слезы.
Зрелость.
Снег тяжелыми, огромными хлопьями, не кружась, отвесно падает на плечи, на обнаженную голову. Налипает на ресницах, мешает смотреть. Ты обтираешь лицо, оно мокро то ли от этого снега, то ли от слез. Дочь, положив тебе на плечо голову, утешает тебя, а сама плачет. Сердце сковало, остановилась жизнь. Умерла мама.… Горсть брошенной вниз земли. Глухие, гулкие хлопки земли о крышку гроба. Уже вырос могильный холмик с крестом. Что-то говорят и пьют поминальную чарку, стоящие у могилы люди. Ты ничего не слышишь.
«Как жить дальше?» И вдруг ясно слышишь ее ласковый спокойный голос: - Все пройдет сынок, все пройдет.
И ты успокаиваешься, и высыхают слезы.
Старость.
Еще один день, такой же, ничем не отличающийся от вчерашнего или позавчерашнего. Окно. Проходной двор. За окном кипит жизнь. Там смеются и плачут, там любят и ненавидят. Там живут. Но это там, за окном, а здесь жизнь замерла, остановилась, как эти старые запыленные часы на стене, вечно показывающие двенадцать. Сумерки, уже никто не придет, а ты все сидишь и сидишь у окна, ждешь. Ждешь дочь, ждешь внука, а их нет. И слезы, скупые стариковские слезы застилают глаза. Взглядом обводишь комнату. Старый, еще мамин комод и на нем ее фотография. Ее глаза ласково смотрят на тебя, словно говорят: «Не переживай, они придут завтра».
И ты успокаиваешься, и высыхают слезы.
Смерть.
Тихо, тихо стало в комнате, настолько тихо, что слышно как стучит твое усталое сердце. Оно стучит с перебоями, как когда-то стучали те старые настенные часы, перед тем как остановиться. Сна нет, мыслей нет, лишь медленно, также медленно, как течет твоя кровь по венам, текут, плывут воспоминания. Холодно. Нужно бы взять второе одеяло, накрыться, но встать нет сил, совсем нет. Нужно дождаться утра. Обязательно дождаться утра. Утром зайдет дочь, она укроет, и станет тепло. Но внутренний голос говорит: - Нет, тебе уже не станет тепло. Пришел твой Час, собирайся.
Скрипит входная дверь.
«Дочка, доченька пришла!»
Ты вглядываешься в темный проем открытой двери, в надежде увидеть её. А видишь ЕЁ. ОНА пришла невидимая в своем темном одеянии и молча стоит у стены. Руки твои суетливо, судорожно перебирают ненужное тебе одеяло, зачем-то разглаживают складки. А ОНА, стоящая у стены, медленно подходит и наклоняется над тобой. От НЕЁ несет холодом и он, этот вечный холод уже окутывает тебя. Страшно, очень страшно, и ты плачешь. Две последних слезинки замирают у незакрытых век.
Луч, сияющий луч необыкновенного света, вдруг врывается в темную комнату, и в этом луче ты видишь маму, спокойную и улыбающуюся маму.
- Иди ко мне сынок. Я пришла за тобой.
И ты успокаиваешься, и высыхают слезы.