Наступило лето, такое же сухое и солнечное, как и прошлогоднее, как и позапрошлогоднее. В Германии обычно прекрасная погода летом, а зимой почти нет морозов и сыро.
Стоял такой зной, что деревья никли к земле, трава пожухла и пожелтела, а асфальт плавился.
Женя Заливайко, полноватый, лысеющий мужчина в такую жару лоснился от пота. Его лицо становилось красным, как у переваренного рака. Нестерпимо хотелось всё время пить. A Женя пить один не любил – такая родова, природа, значит. Любил выпивать и петь в компании.
Всё дело в том, что он рос и воспитывался в поющей семье, где любой повод пития превращался в спевку. У Евгения - великолепный тенор, пел так, что заслушаешься – самородок. Он и музыкальное училище по аккордеону кончил, мог подыграть любую песню на слух. Так бы и идти ему по этой стезе, так нет же - кончил ещё и военное училище. А для того, чтобы петь, когда душа пела, он постоянно искал компанию.
Непоющие не очень понимали поющую душу – им бы посидеть у телевизора или почитать в тишине – а ему бы всё петь и петь. Если человек поёт и играет, то с бухты-барахты не запоёт, а нужна компания и повод связки промочить. Вот так и Заливайко был не дурак выпить, с водочкой дружил и после выпитого ничуть не пьянел, а играл ещё лучше и раздольнее.
Его, конечно, часто приглашали на всякие торжества, чтобы подыграть застольные песни, и прозвали его шутя Наливайко, что тоже соответствовало его натуре. Люди выпивали водки, в душе отпускало. За столом возникала песня, а песня объединяла: недаром в церкви поют. Она объединяла людей между собой и всех вместе с Богом… Люди пели серьёзно, вдохновенно и смотрели друг на друга.
После работы, не долго думая, наш герой пошёл в частный магазинчик на Драхэнфэльсштрасэ к фрау «Пфенишек» попить светлого немецкого или чешского пива «Пильзнер». «Пфенишек» - так называли покупатели старушку, владелицу частного магазинчика, в котором, несмотря на маленький размер, можно было купить всё, что душе угодно, и в поздний час. А уж пиво - всегда из холодильника. (Сейчас там этого магазинчика нет).
Фрау «Пфенишек», сдавая мелкую сдачу – пфенниги, могла забыть отдать крупные купюры – марки. За это и прозвали её пфенишком, так как она уже неплохо обучилась русскому языку и особо чётко произносила именно это слово, сдавая пфенниги и приговаривая: «Возьми 3 пфенишка сдачу – на мелочи я всегда великодушна».
Перед магазинчиком Женя увидел, идущего с противоположной стороны малышка прапорщика Лёню Шаповаленко, который тоже шёл промочить горло, спасаясь от такой жары. Женька первый поприветствовал:
- Здорово живёшь! Леонид! Тоже по пивку, да?
- Конечно! Мои уехали в отпуск, я теперь холостякую.
В тесном магазинчике – небольшая очередь, в том числе и их сослуживец Разухабенков, который знаками показал, что возьмёт им пива. В углу у стойки они поздоровались: «Здоровэньки булы!» и стали смаковать холодненькое пивко.
Слышно было, как фрау Пфенишек, отпуская в пакетах товар какой-то даме говорила:
- Женщина без сумка, что собака без хвост. Как же ты донесёшь всё это, потеряешь в дороге…
Посмаковав пивко, мужчины взяли ещё две бутылки водки и, попрощавшись с продавщицей, вышли на улицу. После тесного помещения улица показалась прохладным раем, тем более что старые липы скрывали вход в магазинчик.
- Ну что, ребята, пошли ко мне! Моя Лидуся вчера сварила наваристый украинский борщечок. В такую жару мы можем закусить им, не разогревая, он настоялся ещё лучше за ночь, - пригласил Женя.
- Да, неудобно как-то… Ты только что молодую жену привёз. Зачем надоедать, быть в тягость, - робко сопротивлялся Шаповаленко.
А ещё неженатый Разухабенков Сашка позавидовал тихой завистью:
- Э-э-х! Хорошо быть женатым! И ешь холодненький борщечок, когда захочешь и пьёшь, когда захочется… Знаешь, что есть существо, которое тебя любит, жалеет…
- Да уж, у меня Лидочка – клад! Ангел во плоти! Она моложе меня почти на десять лет, красива, с высшим техническим образованием. А уж как меня любит – и не высказать… Моя Лидуся прекрасна, но вечно молчит. Мне же это очень нравится: женщина всегда должна быть загадка, а мы будем эти ребусы разгадывать. Таинственное всегда интригует.
Одно плохо – не поёт… Ну зато я всех повеселю, - хвастался своей молодой женой Заливайко.
Закоренелый холостяк Разухабенков опять вставил:
- Женщину надо держать нежно, чтобы не задушить, и крепко, чтобы не улетела. Я вот не умею, как ты, Женя, обольщать…
- Естественно! Я как заиграл на аккордеоне, да запел «Очаровательные глазки» - так Лидуся ко мне и приклеилась навсегда. Я её и не обольщал вовсе…
Лёня Шаповаленко, имевший солидный стаж семейной жизни, всячески отнекивался. Не хотелось идти к Жене. Лучше бы посмотреть чемпионат по телевизору дома. Но Женя был неумолим, и пришлось волей-неволей принять его предложение: выпить под холодненький борщечок рюмку-другую.
… Лёне вспомнилось, как на Первое Мая в их коммуналку ввалился с аккордеоном Женя Заливайко, заиграл в длинном коридоре и запел праздничную майскую песню: «Утро красит нежным светом стены древнего Кремля…»
А Лёня был в ссоре с женой из-за какой-то ерунды и не захотел веселиться – не вовремя визитёр заявился. Дверь не открыл. Но сосед в их коммуналке Шпитальный Боря шёл из кухни с кастрюлей голубцов: голубцы пришлись кстати, и под аккордеон и водочку гулянка продлилась за стенкой до глубокой ночи.
… В квартире у Евгения Заливайко чистота, порядок. Сразу почувствовались женская рука и глаз: всякие салфеточки украшали жилище, на столе белоснежная скатерочка.
Женя быстренько снял скатерть. Лёня и Саша поставили бутылки из карманов на стол, сели на стулья.
- Я пойду на кухню, принесу кастрюлю с борщом, тарелки и прочее… Вы тут располагайтесь. Лидуся, наверно, у приятельницы задержалась… Учится вязать на вязальной машине.
- Лады, лады… Одним даже лучше. Тебе помочь? – спросил Лёня Шаповаленко.
- Нет, не надо. Я мигом соображу.
Вскоре борщ, тарелки, ложки, рюмки уже стояли на столе, и Женя убежал за чёрным хлебом и сметаной на кухню. Тихо... Прохладно.
...Немного погодя дверь комнаты вдруг резко распахнулась, и в дверях появилась маленькая тощенькая, тщедушная женщина-подросток. Её узкое лицо было некрасиво, но прямой, твёрдый нос, сжатые тонкие губы, ямочка на подбородке и быстрые серые глаза выражали непоколебимую волю и энергию.
Увидя две бутылки на столе и быстро оценив ситуацию, Лидуся, а это была именно она, неожиданно визгливо заорала:
- Я в гости никого не звала… И это уже не впервой мой муж приводит кодлу. Нализались, так мало показалось. К чертям собачьим! Постыдились бы! Бессовестные! У меня что, ресторан? Надоело! Вот наказание… пьянки-гулянки… симаны-гулиманы… Какой сегодня праздник? Вон отсюда, собутыльники! Пшли вон! Убирайтесь к свиньям! Чтобы духу вашего здесь не было…
Знавший её Шаповаленко тихонько сунул свою бутылку водки в карман и со словами «Женя пригласил нас на холодный борщечок» ретировался к двери.
Опешивший Разухабенков только глаза раскрыл от удивления при виде этого маленького «ангелочка», но тоже встал и – к двери.
Внезапно вспомнив про купленную им бутылку водки и испугавшись, чтобы её могут выкинуть в окно, вернулся от двери к столу и с трудом запихнул бутылку в карман брюк.
Оба, пристыжённые и покрасневшие, уже бежали за дверь, а вслед им неслось:
- Я вам покажу холодненький борщечок! На голову в следующий раз вылью, если придёте ещё раз. Обнаглели совсем… Думаете, угощать всех буду каждый день? Сейчас…разбежалась… Не дождётесь борщечка, ни холодного, ни горячего…
Евгений Заливайко не вышел на крик из кухни, а может быть, сделал вид, что не слышит гнев Лидуси.
По дороге от дома Заливайко Лёня Шаповаленко ворчал на Разухабенкова:
- Что ж ты, Сашка, так опростоволосился, видишь, что такой раздрай, сразу бутылку надо было в карман, а ноги - в руки.
- Нет уж! Хорош ангел во плоти! Борщечка холодного только жалко… А я губу раскатал: ложку в руку и хотел было попробовать. И без сметаны бы съел, да вдруг её леший принёс… некстати.