Глава 4. Эвакуация.
Платформа "41 км", а ранее разъезд "41 км", когда еще Куровская ветка была однокалейкой, находится всего в пяти километрах от известного дачного поселка "Кратово" на параллельном Рязанском направлении.
Еще в детстве всю зиму Альберт мечтал об искусственном небольшом озере с песчанными пляжами, окаймленном дачными домиками, спрятавшимися под высокими соснами. Озеро находилось справа от четырехколлейной железной дороги с непривычным левосторонним движением. А большая часть поселка находилась слева. Дачи, образующие хорошо изученную им сеть улиц и переулков, тянулисть на два, местами на три километра. За ними сразу начинался сосновый лес, до сих пор напоминающий Альберту детство и излучающий что-то веселое, легкое, беззаботное, в отличие от мрачных елово-березовых с высоким папоротником лесов Ярославского и Савеловского направлений, суровых, но прекрасных по-своему.
Здесь же в Кратове по краю леса из под каждого куста слышались голоса грибников как местных, так и отдыхающих, но стоило отойти подальше, голоса замолкали, оставаясь только в памяти, а становился слышен "голос Безмолвия", заявляющий о себе своей тишиной, кричащий своим молчанием. Здесь тоже иногда слышно поезд, но дорога совсем другая, не похожая на Рязанскую. Нет населенных дачных поселков и больших городов. Альберт как бы открывал тогда в детстве новый таинственный мир и ожидал, что за этой одноколейкой чем дальше, тем больше будет ощущаться присутствие чего-то прекрасного и неведомого.
Он впервые познавал природу, освобожденную от искусственных шумов, от общества подавляющего, навязывающего свою неестественную идеологию, требующего предоставлять отчет о личной жизни на всеобщее обсуждение, угрожающего и запрещающего жить какой бы то ни было своей жизнью. Но здесь это общество было бессильно. Природа жила по своим законам, и, оставаясь на ней в одиночестве, невозможно объяснить словами, какими путями и через какие органы чувств проникает в сознание это Божественное присутствие. О значении его, тоже непереводимом на человеческий язык, можно только сказать, что оно прекрасно.
Все детство мечтал Альберт пройти лесами от Куровской ветки на север до Нижегородского направления, но по рассчетам он не успел бы вернуться вовремя и этим обеспокоил бы домашних. Только у взрослого сбылась мечта пройти по этому маршруту, но осуществление этой мечты не принесло ничего, кроме небольшого разочарования. Лес здесь был местами похуже, кое-где представлял из себя высохшие болота, покрытые редкими низкорослыми деревьями. В красивых дебрях, уходящих на восток, находился охраняемый объект с высоким забором, дачи советских и постсоветских чиновников. А чуть западнее открывались большие поля, по которым петляло шоссе местного значения. Шоссе поворачивало как раз на север, тут же начиналась большая деревня Аксеново, а за ней уже было видно, как железобетонный спрут города с сумасшедшим названием Электроугли впивается в зеленое тело природы. А самый центр лесной благодати начинался именно от того места, где замолкал дачный поселок Кратово вплоть до Куровской ветки и только чуть-чуть далее.
Самая малонаселенная дорога и радовала, и вместе с тем вызывала в душе прекрасную ностальгическую грусть по лучшим моментам далекого детства, а когда Альберт обучился телепортации - ему ничего не стоило посещать эти уголки, изучить каждую станцию этой уже бывшей однокалейки, чтобы мгновенно "вылезти" на любой из них от Коренева до Гжеля.
Вот почему он решил помочь своей жене убежать именно по этой дороге, а план изложил деду Павлу еще вчера в Нью-Йорке, когда в Москве был вечер.
До Нью-Йорка было для Альберта, как мы уже знаем, подать рукой,но надо было показать деду Павлу место, где открываются поля и появляется шоссе, ведущее в Электроугли. Вот чем он был занят, пока Надежда ждала его на Таганке.
Даже если за ним будут следить, то весь этот "сыр-бор" будет сконцентрирован вдоль Куровской ветки. И когда преследователи поймут, что этот участок леса используется, чтобы через него от них оторваться, они уже не успеют перехватить в объезд, а прямых шоссейных дорог из "41 км" в Электроугли нет. По изрытой просеке, кое-где заболоченной и с торчащими пнями, пройдет разве что танк. Они не были подготовлены к бегству своих наблюдаемых, чтобы заранее задействовать вертолет, и пользование такой машиной было бы рискованным по простой причине: вовлечение в операцию вертолета трудно было бы скрыть от начальства.
Альберт телепортировал прочь из электрички и появлялся теперь на каждой станции, кроме платформы "Овражки", которую он недостаточно хорошо помнил. Как и договорились, Надежда выскочила на 41-ом километре из закрывающихся дверей и побежала вперед по ходу поезда.
Помощник Сколопендрина хотел сорвать стоп-кран, но шеф остановил его. Во-первых Надежда была одна, а во вторых надо было проследить направление. Она так и бежала вперед вплоть до исчезновения из поля зрения преследователей, оставшихся в электричке, которая несла их теперь в Донино.
-Чем меньше шума-тем лучше. Мы опять сели им на хвост,- радостно обьяснил Сколопендрин своему подчиненному бегуну.- И сейчас вся операция будет держаться на тебе.Сойдем в Донино - беги назад, ей навстречу, и, самое главное, тебя не должны заметить. Сейчас она нас выведет на своего мужа, а может быть и на все логово.
-А они могут быть вооружены?
-Вряд ли. Это мистики, сектанты. А ее муж в ношении оружия не замечен,- соврал Сколопендрин, чтобы успокоить подчиненного, благо он не касается той группы, которая проводила ночную операцию в светкиной квартире и нарвалась на пули.- А так ты - спортсмен и в случае чего должен справиться. Но и это будет прокол, потому что они не должны тебя видеть. Постарайся не сорвать операцию и не вспугнуть их. Сообщай нам обо всем по рации, но как можно тише. Помни: тебе выпала честь, что именно от тебя зависит исход дела.
"Нарвется на пулю,- думал про себя Сколопендрин,- сам будет виноват: обнаружил себя. Невелика потеря. Дать ему оружие - он еще со страху укокошит этого чудика, которому цены нет. Пусть побегает- ему не привыкать".
Надя так и бежала медленно по шпалам. Как только поезд, из которого она выскочила, исчез за поворотом, Альберт вылез из своего укрытия в кустах и побежал вслед за ней. Вскоре они поравнялись. Надя с радостью узнала мужа в догоняющем, и это придало ей силы.
-Беги, любовь моя, медленно, чтобы не устать, но особо и не тормози, чтобы нам скорей прорваться. А я рвану вперед, посмотрю, все ли там в порядке.
Альберт не успел добежать до места, где надо было сворачивать налево на север, как заметил впереди что-то не вписывающееся в перспективу железнодорожных путей, тут же лег и затаился. И в самом деле, навстречу бежал человек, бежал технично, по-спортивному, а когда поравнялся со спрятавшимся Альбертом, тот увидел, что это без сомнения спутник Сколопендрина, стоявший с ним в тамбуре, когда тот разговаривал по рации. Обезвредить его было просто необходимо. Альберт, не долго думая, выстрелил. Преследователь с размаху грохнулся на шпалы, схватился за раненую ногу, перекатом перебрался через рельс и скатился с невысокой насыпи в кювет. Он ряхтел и целиком был занят собой. Второй раз стрелять не пришлось. Альберт бросился навстречу бегущей сюда жене и незаметно увел ее с путей. До просеки они добирались быстрым шагом по азимуту. По просеке снова бросились бежать.
-Я уже не могу, я устала, дышать тяжело!
-Потерпи, любовь моя, еще немного. Мы, кажется, оторвались, а это значит, что ты спасена.
Вот, наконец, они выбежали из леса и сразу увидели в открытом поле одинокую автомашину, скучающую на шоссе. Быстрыми шагами оба подошли к ней. Рядом с шофером сидел седой пассажир. Альберт бесцеремонно распахнул заднюю дверь и впустил жену внутрь, после чего залез в машину сам. Надежда все же узнала деда Павла, одетого в обычное, не привлекающее внимание демисезонное пальто, живого и невредимого.
Через несколько минут они выходили из машины в поселке Храпуново. Дед расплатился с шофером, и тот помог вытащить из багажника большой рюкзак. Вскоре они зашли в калитку брошенного дома с заколоченными окнами.
А вышли оттуда уже две женщины. Одна красивая, а другая высокая и какая-то чудная. Договорились, что "чудная" будет молчать. В крайнем случае говорить шепотом или выдавать себя за глухонемую. Если "она" заговорит, то в лучшем случае окружающие примут "ее" за трансвестита.
Темнело. Навстречу никто не попадался. Пройдя четыре километра, странная пара вышла к платформе Лесная довольно разветвленного Ярославского направления. Им пришлось понервничать, так как электричка опоздала минут на десять, но это было даже к лучшему: меньше "светиться" на вокзале. Где-то через час без остановки они проскочили "Перловскую". Надежда не догадывалась, что видит эту станцию в последний раз.
На Ярославском вокзале две переодетые до неузнаваемости "подруги" быстро перешли на путь, с которого вскоре отправлялся Забайкальский экспресс. Билеты на него были у них в кармане. Проводница, видавшая виды, не обратила на них особого внимания. В четырехместном купе соседями были пожилые муж с женой. Они были не слишком общительны, но когда женщина пыталась заговорить со странной надиной "попутчицей"- та шепнула соседке, что это сестра мужа, которую она забрала только что из психиатрической и везет домой, что у "ней" шизофрения в безобидной для окружающих форме, выражающаяся только в молчаливости и малоподвижности. Терпеть соседей пришлось до Новосибирска.
После того, как соседи сошли, дверь купе открылась, и вошел дед с "внучкой", представляя ее:
-Знакомтесь, это - Олеся.
Олеся вела себя довольно раскованно, садилась к деду на колени, лезла целоваться. Сначала он обычно грозил ей пальцем, потом все же отвечал тем же. Надежда и переодетый Альберт не с негодованием, как реагировали бы другие люди, а с восхищением смотрели на странную пару: один пришел из прошлого века, другая смотрит в век будующий.
-Пусть ваша любовь дойдет до порога и торжественно вступит в двадцать первый век!- ото всей души пожелал Альберт.
-Спасибо!- ответили оба.
Надежда молча радостно улыбалась.
-Тебе, случайно, новый наряд не пришелся по душе больше прежнего?- как-то раз спросила она Альберта в поезде.
-Особой радости не испытываю. Печали тоже. Однако положительная сторона есть. В таком наряде хорошо прятаться, скрываться. Надо учесть на будущее: это очень практично. А ты как думаешь,- спросил он, повернувшись к Олесе.- Меня не примут на улице за переодетого мужчину, если я буду молчать?
-Тебя примут за женщину, если, конечно, побреешься, только какую-то странную: плоскогрудая, длинная, и выражение лица странное,- смеясь, ответила Олеся.
-Да и в самом деле,-подтвердил дед.- Версию психически больной родственницы - это вы замечательно придумали!
Оставшееся время в поезде все провели в отличном настроении. Психологически все четверо были вполне совместимы друг с другом. Никто никого не стеснялся, и даже Олеся называла всех "на ты" и по именам. Это не возбранялось.
А за окном еще с Урала лежал уверенно снежный покров. Вдоль магистрали сибирские лето и зима похожи на московские. Только снег выпадает немного раньше, летом комаров побольше и ночи холодные, а зимой реже бывают оттепели. И пейзаж за окном мало чем отличается от московского. Конечно, если летом покопаться в травах, здесь растет черемша, которая не растет под Москвой, и много других трав. Также много трав имеется в Подмосковье, которые не растут здесь. Побольше лиственницы, встречается кедр, похожий на сосну, но при беглом взгляде с поезда мало, что меняется. И только поближе к Красноярску местность становится пересеченной, холмы постепенно превращаются в невысокие некрутые горы, называемые здесь сопками. Сейчас они побелели, так как были покрыты заснеженным лесом.
Альберт первый раз выходил из поезда в Красноярске. А деду Павлу сопки, обступившие город, летом чем-то напоминали пейзаж в Ялте у троллейбусной станции, но здесь при совершенно другом климате, да еще воздух индустриального города оставлял желать лучшего.
Шесть часов петлял автобус по шоссе, а чернота за окном не давала получить какое-либо представление о местности. Только в полночь все четверо приехали в соседнее село и оттуда шли лесом семь километров.
Усталые, наконец добрались они до покосившегося, но большого деревянного дома. Включили свет и электрообогреватели. Олеся поставила чай, а дед пошел в погреб. Вернулся он минут через двадцать с сыром, колбасой и каким-то странным нездешним хлебом. На упаковках деликатесов все надписи были сделаны на английском.
-Ну что, математик, сколько сейчас в Нью-Йорке времени?
-Если здесь два часа ночи, то там два часа дня,- улыбаясь ответил Альберт. Он понял, КУДА "лазил" дед за продовольствием.
-Мы здесь надолго? Когда же мы теперь вернемся домой?- спросила Надя.
-Никогда,- ответил супруг.
-Ты шутишь что-ли?
-Я не шучу. Тебе возвращаться туда - это самоубийство, а я хочу, чтобы ты жила. Нам больше нет туда пути. Поэтому мы не вернемся туда никогда.
Глава 5. Спасатель и изменщик.
Надежде было непривычно на новом месте. Если бы просто в гостях, она, может быть, этого бы и не почувствовала, но известие о том, что они покинули насиженное место, к которому она привыкла, да еще стали вынужденными переселенцами в Сибирь, на зиму глядя, временно вывело ее из равновесия. Через неделю, однако, она стала замечать, что какая-то часть ее смиряется со всем происходящим, что разные места и условия жизни - это как смена декораций, а внутренний зритель остается тем же самым. Может быть так человек ко всему привыкает? Она не знала.
Хотя они жили в такой глуши, где советские люди особенно обделены всем и вся, у Альберта и деда были деньги. В умирающем селе даже в разгаре рыночных реформ не было ни одной комерческой палатки. Последние стояли в семи километрах отсюда, куда они первый раз приехали на автобусе, и выбор продуктов был там намного беднее, чем под Москвой. Однако дед таскал и таскал импортные продукты, а когда Надежда внимательнее прочитала надписи на упаковках, оказалось, что почти все эти деликатесы произведены в Соединенных Штатах.
Олесю можно было теперь не прятать. Если даже дед и был необщителен с соседями, все же рассказал, как бы между делом, что у него теперь квартиранты: жена, муж и его племянница, и сами они все из Красноярска, хотя и уроженцы Запада. Западом в Сибири называют Европейскую часть России.
Соседи из-за своей бедности тоже хотели завести квартирантов, но сомневались, что кто-то надумает становиться в такую глушь на квартиру, поэтому просили деда, чтобы тот подыскал им еще таких людей. Однажды дед шел с Альбертом по селу, а у калитки стоял другой старик, весь облысевший и беспричинно улыбался. Своей добродушной улыбкой и круглым лицом он отдаленно напоминал артиста Леонова, но был намного крупнее. Они поздоровались, поговорили, и дед обещал подыскать его семье или одинокую квартирантку, или двух подруг.
-Как он тебе?- спросил дед Альберта, когда они отошли.
-Пусть он немножко и глуповат, но набожный и, чувствуется, добрый, а это главное. Поэтому впечатление положительное.
Это - Балда. Видишь, как хорошо подействовала на него вера?
-Слава Господу!
-Когда я понял, что его вера серьезна, когда у них родился первый ребенок - мальчик, ему, кстати, сейчас двадцать пять лет, он женился и работает и живет в Красноярске - я подбросил ему записку: "Твое счастье в трех соснах". Там я нарисовал схему и проставил расстояния оть этих трех сосен, а также указал, где эти сосны находятся. Он ничего не понял, но его жена, не будь дурой, во всем разобралась, и мне не пришлось второй раз подбрасывать записки. Она с трудом, но нашла и откопала "клад", который я подбросил. Там под землей в жестяной коробке лежала сумма денег примерно эквивалентная той, которую я у него тогда украл.
-Это, конечно, делает тебе честь,- сказал Альберт.- Далеко не каждый бы вернул.
-Не хвали раньше времени. Вдруг потом разочаруешься. Но вообще-то я склоняюсь к тому, что не разочаруешься, так как убедился, что ты не на словах, а на деле отстаиваешь свободу нравов. Олеся истосковалась...
-Ты же говорил, что молодые ей не нравятся.
-Я тебе сейчас расскажу, что ей нравится.
Дед вывел своего приемника на край села, где начинался лес, и там изложил ему свой забавный план.
Надежда же после вести о невозможности возвращения постепенно приходила в себя. Может быть и не стоило переживать? Может быть новая жизнь и окажется даже лучше прежней? Они в Сибири, а питаются не хуже, чем в Москве. Никаких бытовых трудностей и забот.
Посовещавшись, дед и Альберт все же решили посвятить ее в тайну телепортации, потому что теперь от утайки этой сверхспособности последствия могут быть еще хуже, как они оба считали, чем от раскрытия. Не зная, насколько это серьезно, она может наделать глупостей и попасть в лапы хищников, прикрывающихся удостоверениями ФСБ.
Отослав Олесю на улицу погулять, они ей рассказали про то, что умеют. Она слушала и не знала, верить ли своим ушам. Но поверить пришлось.
-Ты помнишь, как негодовала, что оставила свою космтичку дома в Перловке, к которой ты так привыкла, и не захотела взамен ничего? Скажи, где она лежит, и я за ней "слазию".
-В моей сумке, а сумка в нижнем ящике комода или в стенном шкафу.
Фльберт быстро исчез на глазах. Надя побледнела.
-Привыкай, привыкай,- сказал дед.
Она не успела оправиться от шока, как Альберт снова появился "из ничего", прихватив оттуда не только косметичку, но и всю ее сумку.
-Теперь ты витдишь, какой золотой рыбкой хотел завладеть Кашин, и "чтоб эта рыбка была у него на посылках"? Почти по Пушкину. Тебя бы взяли в заложницы, а меня бы банк грабить отправили. Захотят - в московский, захотят - в швейцарский, а не послушаюсь - не дай Господи!- ухо у тебя отрубят и мне предъявят. Попробуй, мол, еще раз не послушаться! Не такое с ней сделаем.
-Господи, даже не верится! Я то думала, что это за дурацкая игра в шпионов. Но мне кажется и сейчас, что я сплю, и мне снится какой-то странный сон.
-Подружку свою рыжую ты высекла тоже во сне?
Надя, похоже, раскрыла глаза до отказа, до предела их возможностей.
-Господи! У меня сейчас крыша поедет!
-Я там был, и в тот момент, когда ты могла проболтаться про него,- Альберт указал на Павла,- я отвлек вас коротким замыканием.
-Так ты что сейчас, вместо своих шпионов-эфесбешников в банки вот так запрыгиваешь?
-Я тебе говорил, что если бы так, то у меня были бы миллиарды.
-Так где же ты деньги берешь? Это не миллиарды, конечно, даже не миллионы, но если так будет, то больше никаких проблем с деньгами.
-А ты представь себе "челночный" бизнес, представь себе битком набитые товарами поезда, идущие, к примеру, из Средней Азии. Сколько уходит дерег на дорогу, на подачки рекетирам или на взятки ментам, таможенникам, проводникам, ревизорам? И ведь все это оправдывается. А теперь прикинь: никакой дороги нет, все рядом, расстояния нулевые. На самом деле расстояния небольшие есть и вот почему: ты видела, как я сейчас исчез "в никуда" и появился "из ничего"? У людей на глазах каждый раз так нельзя. Сначала, конечно, будут думать, что это сказки, туфта, сумасшедствие, а потом не только Кашин со Сколопендриным будут ловить, но и весь мир захочет заполучить и использовать такое чудо. Хорошо, если Кашин всего лишь банк ограбит, а если он выпустит ракеты с ядерными боеголовками? Поэтому, как "появляться", так и "исчезать" приходится на пустырях, чердаках и во всяких темных закоулках, а потом а потом из этого закоулка немножко пройти пешком. Можно иногда пошутить и поудивлять людей, но если делать это часто, последствия теперь понимаешь. Помнишь, мне глаз подбили? Знаешь, где это было? В Нью-Йорке!
Альберт чувствовал облегчение, рассказывая свои тайны, которые теперь не надо прятать от жены.
-Так ты же мог запросто уйти от них. Даже будучи пойманным Кашиным и его шестерками, исчезнуть и появиться уже здесь или в Нью-Йорке. Это ты ДЛЯ МЕНЯ старался. А я то, дура, когда бежали там по лесу, мысленно ругала тебя, на чем свет стоит... Значит ты все-таки меня любишь...- с этими словами Надя подошла к Альберту целоваться, вытирая начавшие увлажняться глаза.
-А в благодарность попрошу тебя только об одном,- говорил Альберт, целуя и лаская ее в ответ.- Не делай глупости, что бы ни случилось. Не пытайся вернуться назад: это равносильно самоубийству. Сейчас наша главная задача - легально или нелегально уехать из страны. Причем с нами должны уехать Олеся и все твои подруги. Они не оставят никого в покое, если до меня не доберутся.
-Ленка тоже? Она же предала нас!
-Она совершила ошибку, и теперь кается, причем вполне искренне, и ты слышала, и я. Теперь ты знаешь, о каком "кокаине" шла речь. Она знает о телепортации, поэтому ее уберут, когда она будет им больше не нужна. Ее сначала соблазнила шпионская романтика, деньги, да еще этот "секс-инструктор" Кашин. У ней есть шанс снова стать нашей подругой. Она зашла не так далеко. Смотри, ты осуждаешь, а в жизни всякие бывают повороты. Напсихуешь и сделаешь что-нибудь не так, а, делая подлости, можно стать таким негодяем, которого исправит только смерть, да и то не всегда.
-Что ты имеешь ввиду? Если подлец сам выбрал свой путь, то зачем ему вообще что-то исправлять?
-У всех людей есть друзья, подруги, даже жены или мужья. Но на самом деле это только видимость. Они чужие друг другу, и у них всегда кто-то над кем-то держит верх. Они для видимости завтрак или обед разделят на двоих. А брось им кусок серебра - поровну они уже его не поделят. А о золоте и говорить нечего: оно превратит их во врагов и счастья не принесет никому. Мне не нужна эта видимость, поэтому я всех, так называемых "друзей" и послал подальше. Но твой случай - уникальный. Взаимоотношения всех вас четверых на первый взгляд - даже ничего особенного, но на самом деле такое бывает очень редко. У вас никто ни над кем не держит верх. Вы независимы друг от друга и, вместе с тем, между собой не боитесь быть откровенными. И вот эти негромко звучащие слова отражают факты, неброские сами по себе, но на фоне тьмы, в которую погружено общество, они светятся ярким светом.
Альберт заметил, что жена не слышит его, потому что, похоже, невольно глубоко ушла в себя. Что же на самом деле происходило в ее душе? Сначала она была тронута до слез заботой, проявленной мужем по ее спасению, и это зажгло ее чувства. Но когда она вспомнила, как Ленка говорили о возможностях его измен с ее подругами, которые открылись бы, благодаря телепортации, это на нее подействовало, как вылитое на голову ведро холодной воды. Она раньше не придавала значения, а теперь вспомнила, что ее муж поглядывает и на Олесю, бегающую в короткой юбчонке по дому.
-Ну что загрустила, красавица?- говорил он в это время.- Сейчас я тебе сюрприз принесу.
-С этими словами он исчез опять на глазах, что отвлекло ее от размышлений. Что он там еще задумал? Ей показалось, что ждать пришлось долго, а на самом деле прошло минут пятнадцать.
-Это не опасно?- спросила она Павла.
-Не больше, чем переходить из одной комнаты в другую, правда, смотря в какую комнату направиться, но и это не страшно. Почти всегда он может успеть "вылезти".
Альберт появился также странно, как и исчез. На этот раз он был промокший насквозь, и с победным выражением лица вручил своей Надежде букет разных, котирующихся на рынке нездешних цветов.
-Откуда ты на этот раз? Весь мокрый!
-Из Ялты. Там сейчас ливень и градусов десять тепла. В цветочный магазин я бежал до набережной и еще по ней метров двести, а обратно внаглую исчез на глазах у продавщицы. Я думаю, она не захочет прослыть сумасшедшей и будет молчать, но пищи для размышлений ей теперь хватит надолго.
-А ты ей рассказал о своей первой "поездке" в Нью-Йорк,- вступил дед в разговор.
-Я успела только узнать, что ему там подбили глаз.
-Расскажи ей, Алик,- попросил дед.- Скучно не покажется.
Альберт рассказал ей о своей первой телепортации в Америку, в самый большой город. Этот рассказ со всеми подробностями сразу отвлек Надежду от негативных мыслей.
Первые дни она стеснялась заниматься ночью любовью с мужем и удивлялась, что дед Павел проделывает это со своей Олесей так, что ей, конечно, при погашенном свете не видно, но зато все слышно. Слышала, как девчонка каждый раз сама проявляет инициативу, пристает, лезет целоваться, шепчет деду Павлу что-то на ухо - в общем заводит его всеми способами, всегда своего добивается, и они минут десять потом страстно дышат, а кровать своим скрипением им ритмично аккомпанирует.
Глядя на них, Надя постепенно осмелела и тоже охотно отдавалась своему Альберту, все меньше и меньше боясь сопутствующих шумов, и вскоре перестала обращать на них внимание. А слова, сказанные вчера Олесей после того, как свет был погашен, возбудили ее любопытство:
-Ну когда у нас будет это?- спросила она деда в темноте.
-А тебе что, не терпится? А кто визжать будет?
-А ты не слушай, будь со мной построже. Ты же знаешь, я это люблю.
-У нас же гости.
-Но они надолго. Так и будем пилить? Это пресно...
-Если сразу все выложить - людей вспугнешь. Надо постепенно... привыкнут...- дальше она не расслышала.
-Что бы такое натворить?.. Я догадываюсь...
-А я тогда увеличу количество и качество.
-Не испугаюсь.
-Это ты сейчас так говоришь... Ну и не обижайся тогда...
-Обижаться на тебя? О-о-й,- вдруг застонала Олеся. С этого ее "ой" всегда начиналось любовное слияние. В конце это "ой" всегда повторялось, но уже много раз и погромче.
А по утрам эта странная пара садилась заниматься. В основном дед учил ее математике и английскому. Однажды во время занятий дед Павел был явно раздражен, что до Олеси не доходит смысл нового материала.
-Я все же подумаю, чем на тебя еще воздействовать.
-Сколько ни думай, а не придумаешь лучше, чем на заре человеческой истории уже придумали.
Это было несколько дней назад, а вчера после их последнего диалога Надежда начинала догадываться, о чем идет речь, и ей было любопытно узнать, подтвердится ли эта догадка. Ее любопытству скоро суждено было удовлетвориться.
ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗДЕСЬ: http://www.proza.ru/2010/02/13/1234