Фортуна
1
Мороз отступил среди недели. До этого он еще царапался по ночам в стекла и пощипывал на улицах стройные колготки, а в среду сдался. Молча повернулся и, не прощаясь, подался куда-то в сторону земли Франса Иосифа. С юга потянул теплый ветер, выглянуло солнышко, и зачирикали, зашумели во дворах воробьи. По дорогам потекли говорливые, апрельские ручейки. Пришла весна.
Санька сидел на кухне и любовался уложенными в несколько рядов блеснами, блесенками и блеснюшками. А полюбоваться было чем. Большие и маленькие, белые и желтые, кривые и прямые, с цепочками и без. Ну, просто выставка – продажа зимней блесны, и надо заметить, что ни блесна-то эксклюзив. Санька блесен в магазинах не покупал. Что-то делал сам, что-то дарили кореша-рыбаки. И самой большой ценностью в них было то, что все они были «рабочие». Ни раз проверенные на озерах и ламбушках, отобранные из десятков подобных, они составляли все, или почти все Санькино богатство.
Санка взял желтенькую, подышал на нее и слегка тронул суконкой. Вытянул руку, посмотрел на расстоянии, повел бровью и положил в коробочку. Хороша. Положил еще несколько, подумал, посмотрел за окно. По далекому, голубому небу неспешно плыли белые кудряшки облаков. Солнце то пряталось в них, то выглядывало, щекоча Санкину левую ноздрю.
- Ну, Укшозеро, так Укшозеро, - вздохнул Санек и, вынув из коробки белую блесну, положил взамен красную. Ему ли не знать где и что сейчас запускать под лед.
В комнате затренькал телефон. Звонил Санкин давнишний приятель и напарник Василич. Много раз, вместе, они таскали на Онего горбатых окуней и серебристых сигов, на Ведлозере отрывались на плотве и судаках, на Миккельском отводили душу лещами. Крупными и не очень. Теперь всех озер и не припомнишь, добрый десяток лет вместе рыбачат. А рыбацкий союз их держался на трех китах. Ну, может и не китах, но на мерных окушках это точно. Во-первых, это страсть к рыбалке. Хлебом не корми, а дай посидеть с удочкой у воды. Во-вторых, сходство характеров. Оба были искателями приключений, немного авантюристами, и просто романтиками. Ну, а третий, и наверно самый крупный кит, это родство душ. Просто были симпатичны друг - другу, и все. А с другой стороны, была в их дружбе и некоторая практичность. Санька с удовольствием слушал советы и поучения Василича, а повидал тот за свою жизнь не мало, а у Василича всегда было на кого опереться в “ нештатной ситуации”. Рядом с молодым и сильным напарником он и сам становился намного моложе. И если в одиночку он на что-то и не решился бы, то вдвоем они это проворачивали в “ легкую”.
Совещание было не долгим. Решили выехать завтра пораньше, на запорожце Василича марки “ горбатый”.
2
- Прошлую субботу мужики на Сямозере были, - Санька прикурил и попытался опустить стекло в дверце. На месте ручки торчал болт с накрученной на него проволокой, которая в свою очередь была прикручена к другому болту неопределенного назначения.
- Стеклопакет и центральный замок, - съязвил Санька.
- Зато не дребезжит и не дует, - парировал Василич, накручивая баранку. – Ну и как?
- Клевало, по пять-шесть кило взяли. У “Водяного”, елец хорошо брал. Витька Скабин любитель же на ельца, шарабан надергал.
- Этот может, он в конце января, на Онего, на окуня попал. Пятьдесят шесть голов, на двадцать один килограмм потянули!
- Нормально, но там от берега топать и топать.
- Два часа, - Василич крутанул руля объезжая лужу и “горбатого” слегка перекосило.
- Может не надо, Василич, нам еще обратно ехать.
- Ничего, выдержит, “ Кемел-троффи”!
- Помню, один год, там сига хорошо брали,- Василич надвинул на уши шапку. Двери хоть и не дребезжали, но дуло от них неимоверно.
- Народу, пол озера. Кто рыбачит, кто уже “нарыбачился”, в общем как обычно.
Санек заулыбался. Сейчас старый наверняка выдаст какую-нибуть “пенку”.
- Я уже шарабан упаковал под самую крышку, и где-то в километре от берега сел передохнуть. Лунку засверлил, сижу окушков дергаю. Так, мелочь, граммов по двести, двести пятьдесят. Вижу из озера, в мою сторону, двигаются двое. И как-то странно они двигаются. То идут, то стоят. И так с полчаса наверно маячат. Пригляделся. Они оказывается, на санках третьего тянут. Один санки тащит, другой следом идет. Сами-то уже еле живые, а этот бедолага и встать не может. Наклюкались по полной программе. Проходят мимо. Вижу у того, на санках, голова об снег - вжик, шапка- хлоп, слетела. Остановка. Задний шапку поправляет, идут дальше. Метров через двадцать голова опять об снег - вжик, шапка- хлоп, слетела. Остановка. Э, думаю, так вы родные до вечера к берегу не выйдете. Догнал я их, говорю. Слышь, мужики, хотите, я вашему горю помогу?
Маленькую ставьте и через полчаса на берегу будете. Да мы тебе, говорят, и большую поставим, только помоги, сил больше нет. Снял я с бедолаги солдатскую шапку, уши опустил, напялил покрепче и тесемки-то под подбородком и завязал. А теперь, говорю, можете дуть с крейсерской скоростью. Видел бы ты, Сань, их глаза! Так что вывод тут напрашивается один, не пей, Шура, много водки.
- Стараюсь, - ну, а маленькая, как?
- Да, что с них взять, к автобусу успели и, слава Богу. А то мерзли бы ночь в снегу.
“Горбатый” скатился с дороги на укатанную колесами площадку на берегу озера.
- Кажись приехали,- Василич газанул и заглушил двигатель, - пошли что-ли?
- Пожалуй, пойдем, хоть погреемся, а то я немного поостыл чего-то.
- Саша, та печка, что в нем стояла, бензина кушала как мотороллер “Муравей” груженный этим самым запорожцем. Я ее еще при Хрущеве снял. Вот!
- Да я ж разве против? Вот денек сегодня будет хороший,- Санька потянулся похрустывая занемевшими суставами.
- Это точно, вон солнце поднимается.
На противоположном берегу, за лесом, небо уже окрасилось в малиновый цвет и становилось все светлее и светлее. Ночь сегодня была теплая, наста на снегу не было, а по льду плескалась вода.
Потоптавшись немного у берега, рыбаки направились к едва заметному в утреннем сумраке острову, где-то посреди озера.
3
С оттепелью лед начало поднимать. Он лопался и страшным грохотом пугал рыбаков и рыбу. Шум слышался из далека. С бешеной скоростью он несся воль озера, с треском пролетал тонкой трещиной под ногами и уносился прочь. Сердце проваливалось в валенок и замирало. Фу-у-ух! Под ногами хлюпала вода. Местами она поднималась выше щиколоток. Размывая старые лунки, она текла под лед, промывая себе узкие канавки. Лунки быстро превращались в темные, опасные майны, подернутые сверху грязной пленкой. Как ни старались Санька с Василичем обходить разливы, ничего не получалось. Воды было много. Лишь местами оставались сухие бугорки, на которых валялись оттаявшие бутылки да обрывки газет. Шли не торопясь, стараясь не отрывать ног ото льда. Поскользнуться и сесть задом в холодную воду не хотелось, поэтому и пришли на место гораздо позднее, чем намечали. Солнце уже во всю красовалось на небе, редкие облака разбежались по сторонам, а из леса пахло талым снегом и прошлогодней листвой. Запоздалая весна гуляла широко и вольно. Рыбаки отыскали свою луду, нашли на ней сухой бугорок и высверлили по лунке.
Блесны, для эксперимента, опустили разные. Василич выписывал кренделя удочкой с белой блесной, Санька оперировал красной.
Окунь не заставил себя ждать. Стоило пару раз качнуть блесной, как сразу же короткий и резкий удар заставлял замереть сердце и по инерции выбросить вверх руку в подсечке. Полосатые красавцы трепыхались на льду, норовя нырнуть обратно в лунку. Минут через пять Санька почувствовал на блесне более достойную тяжесть, и шустренько так, извлек из лунки окуня под килограмм. Василич, громыхнув крышкой шарабана, полез за красной блесной.
- Вот, поди ж тут, угадай.
За клевом и разговорами пролетело около часа, когда Василич вдруг резко выпрямился и показывая Саньке блесну с болтавшейся на ней длинной и тонкой рыбешкой изрек.
- Шура, корюшка!
Не сговариваясь, оба, мгновенно прицепили к блеснам по “чертику”, и, наживив их пойманной корюшкой, дружно опустили под лед. Стая корюшки была достаточно плотной, и поклевки следовали одна за другой.
Корюшку Санка любил особенно и готовил ее всегда по одному рецепту. По “карельски”.
В широкую и глубокую сковородку укладывал вымытую рыбу, посыпал ее порезанным колечками луком, бросал пяток горошин черного перца и лавровый лист. Затем сверху укладывал нарезанную кружками картошку, солил и заливал водой. Последним штрихом в этом процессе были две ложки темного, подсолнечного масла, пахнущего семечками и знойным, южным солнцем. Блюдо получалось наивкуснейшее. И теперь, радуясь неожиданной удаче, рыбаки не прерываясь, бросали на лед пахнущих огурцом тощих рыбешек.
Следом за корюшкой носился крупный окунь и без разбора хватал все, что шевелилось и дергалось. То Санька, то Василич выбрасывали на лед приличных размеров горбачей. Да и поклевка корюшки была настолько приятна глазу, что было все равно, что тащить, лишь бы клевало. Азарт захватил рыбацкие души. И не существовало больше вокруг ни чего. Ни теплого солнца, ни леса, ни облаков. Даже жизни где-то там, в городе, вроде больше и не было. Жизнь она вот, здесь. Пахнет огурцом, хлобыщет по льду хвостом и сильно дергает снизу за удочку. Вот уж удовольствие для настоящих мужиков. Душа где-то там, высоко. Парит себе, отдыхает, радуется. И так-то ей легко и сладостно. Клюет ведь! Вот оно, рыбацкое счастье. Долгожданная, ненаглядная поклевочка! Кивок к низу так – тюк, и захолонуло сердечко! Буд-то красна девица тебя обняла. И телесами своими обожгла и спалила. Беда!
3
В этот вот, самый клевый момент над озером полетело протяжное, а-а-а-а-а-аай!
Санька с Василичем резко оглянулись. То, что они увидели, выглядело довольно-таки странным. Три пацаненка, лет восьми- девяти, обхватив друг – друга за пояс и широко расставив ноги, с приличной скоростью, гоня волну, неслись куда-то в даль. Вокруг с лаем носилась лохматая дворняга, старательно огибая лужу в которой барражировала лихая троица.
- Ты смотри, чего удумали, сейчас же мокрые будут, глупота,- Василич неодобрительно покачал головой. Санька, слегка прищурившись от солнца, внимательно вглядывался в даль.
- Не, старый, они не сами катятся.
- Ну, да. Что-то я не вижу, кто это их с заду толкает.
- Не с заду, а спереди, смотри…, - Санка не успел договорить, как все трое резко затормозили и, наваливаясь, друг на друга повалились в кучу. По сторонам полетели брызги и отчаянные вопли очутившихся в холодной воде пацанов. Дворняга от неожиданности сиганула в сторону и очутилась на скользком льду. Ноги ее тут же поехали по сторонам, и она мягко опустилась в ледяную воду. Может от страха, а может от холода она дико рявкнула два раза и потеряла голос. Ужас обуял бедное животное. Не разбирая дороги и не оглядываясь, задрав к небу очевидно очень любимый хвост, оно понеслось по озеру оставляя после себя фонтан брызг и добрую память. Тем временем пацанята перестали вопить и пытались встать на ноги. Только самый мелкий дико верещал и звал какого-то “дядю Сеню”. Кто был это дядя Сеня остается только догадываться, но видимо он был где-то очень далеко и особо не спешил на помощь. Мелкий вскоре сообразил, что Дядя Сеня не поможет и замолчал. Не вставая, на четвереньках, он медленно пополз к ближайшему сухому бугорку.
До Саньки и Василича долетел грозный окрик.
- Изя, куда пополз, потащили. Изя встал и, проклиная тот час, когда решил, что легкая прогулка по озеру “за компанию”, может принести пару халявных щучьих хвостов, безропотно повернул обратно.
Через мгновение, выстроившись гуськом, парни тянули из лунки леску, пытаясь добраться до сухого места. Как на беду, лески подо льдом было метров десять, а до ближайшего сухого бугорка не менее пятнадцати. И как они не старались, удержать рыбину стоя в воде на скользком льду, ни чего не получалось. Силенок не хватало. Рыба позволяла дотянуть себя до лунки, но тут ее пугал солнечный свет и пацаны неслись обратно, рассекая волны и ошалело вопя.
Санька вскочил с шарабана.
- Василич, я побежал, пацанята что-то зацепили, - и, подхватив лежавший на пути багор, рискуя искупаться в луже, понесся на помощь вопящей троице. И вот здесь он допустил ошибку, которую он не мог себе простить очень долго. Он взял не свой багор, Василичев.
Заметив несущегося к ним здоровенного мужика, пацаны оставили никчемные попытки вытащить рыбину и, обступив лунку ждали помощи.
Минут через пять, забрызганный по пояс водой и ледяной крошкой, Санька держал в руках удочку и давал распоряжения.
- Так, вы двое, держите леску. Я буду поднимать, а вы отходите, и слабины не давайте. Поняли? Ребята дружно закивали головами.
- Изя, выйди из воды, ноги промочишь! Оба пацаненка у Шуры за спиной дружно загоготали. Мелкий обиженно посмотрел на Саньку, на дружков, на себя и заулыбался. Ему уже нечего было мочить, разве что репутацию.
Рыбина жестко рванула в сторону.
- Ого-о, - у Саньки поднялись в верх сразу две брови, что бывало очень редко и могло означать что-то среднее между, вот это ножки и а ну ее на … эту рыбалку.
- Ну, братцы, это фортуна!
И хотя “братцы” отродясь не видели рыбу под названием “фортуна”, это не мешало им представить кусок рыбины обжаренной до золотистой корочки. А Изя, даже представил, как придет к ним в субботу дядя Сеня, и увидев на столе большой ломоть “фортуны”, погладит его по чернявой в кудряшка голове.
- Готовсь, - скомандовал Санька, - пошли.
Рыбина ожесточенно упиралась. Нарезая круги, она медленно поднималась вверх. Сделав три круга, она резко повернула в сторону, и стрелой пронеслась под лункой, едва не выбив леску у Саньки из рук. Вовремя подстраховали парни.
- Молодцы, хлопцы, так держать, - похвалил он пацанят.
Борьба была тяжелой. Но кругов через двадцать голова громадного лосося остановилась у лунки. Санька завел багор под жабры и рывком вонзил его в тело хищника. А дальше произошло то, чего Санька ну никак не мог ожидать. Рыбина рванула раз, другой и видимо собравшись с силами развернулась вокруг оси. Багор задрожал и … разогнулся. Лосось понесся в сторону, леска вылетела у зазевавшихся парней из рук и вместе с удочкой исчезла в лунке. И только теперь, Санька увидел, что держит в руках старый Василичев багор, который он уже не раз советовал выбросить на хрен, и потратиться на новый. На что Василич резонно отвечал, что куплен этот багор на остатки денег после приобретения “горбатого” и дорог как память о светлом прошлом. И вообще, это раритет.
Попрощавшись с пацанами и извинившись за неудачную помощь, Санька вернулся к окуням, корюшке и Василичу. А возбужденная и мокрая троица направилась по домам, громко обсуждая острые моменты исторической битвы с неведомой рыбой под названием “фортуна”. И хотя сегодня они возвращались с озера с пустыми руками, у каждого, где-то в глубине души, появилось заветное желание поймать эту сильную и хитрую рыбу “фортуна” и зажарить до румяной, хрустящей корочки.
А маленький Изя, хотел еще угостить ею дядю Сеню.