Час собаки, час волка. Цветущая земля. Глава IV

                ГЛАВА  ЧЕТВЕРТАЯ

                ДОРОГА  ЛЕЛЛИ

   Тэйчи, принц, живущий в изгнании в землях Ар-Нарита, шел по центральной аллее своего старого парка. Это был запущенный парк, со всех сторон окружающий резиденцию Алой-Недда кольцом древних деревьев. Сейчас в расцвете осени листья радовали глаз золотом и багрянцем, празднично оттеняющими прозелень прожилок. Стояли тишина и безветрие, солнце ласково пригревало, и желуди похрустывали под шагами Тэйчи. На вид никто бы не дал принцу меньше сорока пяти лет. Он был полным, обрюзгшим. С одутловатого лица устало и чуть брезгливо взирали на мир круглые серые глаза. Темные одежды принца казались поношенными и неопрятными.
   Он пересек луг перед замком. Трава была тронута ночной изморосью. В замок принц вошел с черного хода. Ему не хотелось, чтобы Шеллебет узнала, что он уже вернулся с прогулки.
   Этот дом ни в какое сравнение не шел с Ашрум-Лозе или Бит-Бинджи — двухэтажный, сложенный из красного камня, с черепичной крышей и створчатыми окнами. Над воротами развевались два стяга — наританский и харраканский.
   Принц поднялся на второй этаж. На полдороге ему пришлось отдохнуть, ибо он страдал одышкой. Вошел в библиотеку, окна которой выходили в сад. Здесь было прохладно и уютно: шкафы, битком забитые книгами на старом харраканском языке; письменный стол, инкрустированный яшмой и малахитом, а на столе — бюст короля Бриччи Ан-Батайми и песочные часы. Мраморные глаза короля смотрели на Тэйчи осуждающе и строго. Медленно и тяжело передвигаясь, Тэйчи вынул из тайника за шкафом бутылку вина и узкий граненый стакан. Раскрыл лежавшую на столе книгу в потрепанном кожаном переплете, помял пальцами алую бархатную закладку. Потом принц наполнил стакан вином и погрузился в чтение.
   Он читал медленно и с очевидным  безразличием. Его глаза лениво скользили по ровным рядам черных харраканских буковок. Это была длинная и в высшей степени сентиментальная поэма, повествующая о жизни и трагической любви рыцаря Замарадда и красавицы Фильфиль. Несмотря на то, что жили они в одном тхайбе, рыцарь был отважен, богат и холост, а красавица — одинока, богата и влюблена, неисчислимые препятствия мешали несчастной паре свидеться друг с другом. Тэйчи прочитал уже двести страниц, но влюбленным только раз удалось обменяться письмами при помощи специально обученного фламинго.
   Тэйчи читал не потому, что роман был интересен — просто единственной жизненной целью принца было хоть как-то убить время от завтрака до обеда, от обеда —  до ужина, а после ужина — до того счастливого момента, когда он почувствует себя достаточно отупевшим, чтобы заснуть. Ручной фламинго был похищен, положение влюбленных стало безвыходным. Тэйчи оторвал глаза от книги и убедился, что уже стемнело, но его привыкшие к полумраку глаза могли еще различать текст. Небо серело осенней призрачной бездной, и листья кленов за окном казались червонно-золотыми, ненастоящими. Тысячи старинных книг угрюмо притаились на полках, и Тэйчи дотронулся кончиками пальцев до гордой головы мраморного короля — она белела таинственно и тускло. Вино было терпким, с привкусом земляники...или виноградной листвы...и Тэйчи вспомнил великолепные виноградники Кортэлэми: тхайба, во дворцах повелителей которого он частенько пировал в юности. Кипарисы вдоль дорог, выбеленные дома виноградарей в узких долинах... Там было хорошо.
   Тэйчи позвонил в колокольчик и приказал рабу развести камин. Дрова затрещали весело и живо, красные язычки пламени, разгораясь, дохнули запахом коры, древесного сока, смолы. Тэйчи наполнил еще один бокал. До ужина оставалось еще больше часа.
   С тех пор как, год тому назад, Тардж Амарчи лишил его трона, Тэйчи безвылазно жил в Алой-Недда, старом замке на юге Ар-Нарита. Тэйчи был предупрежден, что если попробует покинуть Ар-Нарит, то будет немедленно арестован. Тардж Амарчи правил теперь в Кеджа-Кемо, древней столице, которую наританцы на своем языке именовали Шарамаш. До Тэйчи доходили слухи, что истинные сай харракана считают его дядю оборотнем и отступником — ибо он женился на женщине из полукровок, и она родила ему детей. Болтали также, что Тардж Амарчи поклоняется теперь Тэймфену, странному наританскому божеству. А потом пошли и вовсе чудные слухи: дескать, война с повстанцами Пойдара проиграна, и Тардж Амарчи даровал мятежному тхайбу независимость, а следом за ним отделились Йеббо и Мерат. Но жизнь принца Тэйчи текла размеренно и спокойно. Он просыпался в полдень и долго нежился в постели, неторопливо и безучастно думая о чем-то. Потом шел в столовую и завтракал. За завтраком он всякий раз начинал пить вино. Потом запирался в библиотеке. Медленно меряя шагами аккуратные кружочки паркета, Тэйчи предавался воспоминаниям. Иногда он разбирал письма или сам пытался сочинить письмо. Потом следовал сытный и весьма продолжительный обед. После обеда Тэйчи иногда выходил на прогулку, иногда читал или играл в старинную игру фирфи, сам с собой или с управляющим поместьем. Во время игры распивалась бутылочка какого-нибудь винца. Потом — ужин, еще бутылочка и едва ли не до самого рассвета — фирфи, письма, чтение и неспешные прогулки по комнатам.
   Впрочем, иногда он принимал посетителей или решал дела своих домашних — рабов и “лично свободной” прислуги. К нему шли, ибо он заслужил славу милосердного человека. В Ар-Нарите все решал Редж Таддани, старший сын нового императора, но маловажные вопросы иногда доставались Тэйчи. Рабы поместья Алой-Недда приходили к нему, падали на колени и умоляли дать им вольную. Тэйчи освободил их всех, к ужасу управляющего, которому пришлось покупать новых. Принц даровал свободу даже рабам без права освобождения, ибо не разобрался, к какой категории они принадлежат. Беглые вдовы приходили к нему и рыдали, и он запретил их родне преследовать несчастных. Он всегда делал то, о чем его просили, даже если это противоречило законам. Тэйчи вообще не знал законов.
   Все эти маленькие дела были важны для него, ибо придавали смысл его существованию. Тэйчи внутренне обмяк, и если бы ему напомнили, что в свое время он хлестал по щекам придворных, он бы просто не поверил в это. Сейчас он не ударил бы последнего из своих рабов. Редж Таддани иногда заезжал в Алой-Недда и был снисходительно-ласков и насмешлив.
   Тэйчи все больше ел, спал и толстел. Его прогулки становились все короче, потом совсем прекратились. И однажды к нему в поместье приехала женщина. Ее представили как «Шеллебет Занна, по срочному делу». Он принял ее. Он был совсем чуть-чуть пьян: так ему казалось.
   Она вошла в библиотеку, он предложил ей стул. Она расправила складки платья и села, сложив руки на груди. Тэйчи показалось, что ей должно быть двадцать пять лет. Она была красива. Странный контраст между смуглой кожей, вьющимися золотисто-каштановыми волосами и темно-голубыми глазами выдавали в ней дитя от смешанного брака между южными и северными харраканцами, а такие браки заключаются крайне редко. Ее губы были полными и пунцовыми, как лепестки пиона. Поверх городского платья она набросила черный деревенский платок.
   Шеллебет Занна начала говорить. Она смотрела принцу в лицо, но не слишком пристально и с известной долей почтительности. Все в ней было хорошо, очень в меру. А вот судьба Шеллебет Занна не являла собой ничего исключительного. Покойный отец оставил завещание, согласно которому она, по достижению ею двадцати одного года, должна была выйти замуж  за одного из мужчин мератского клана Белте-Рабас. Она отказалась, и клан начал преследовать ее. Закон дозволял им это.
   Тогда она бежала в Ар-Нарит—просить помощи у особы императорской крови, потомка Высокого Рогатого Ашри, нареченного супруга богини Валлат, принца Тэйчи Торинио Нейдва. Сама же Шеллебет была родом из Кортэлэми.
   Тэйчи нахмурился. Он не имел власти над мужчинами клана Белте-Рабас. Запретить им преследовать девушку мог только правитель тхайба или сам император.
   Он не дал ей никакого определенного ответа. Рассеянно сказал:
   — Я постараюсь что-нибудь сделать для вас, тамшид. Где вы остановились?
   Девушка покраснела. Тогда Тэйчи вспомнил: она же беглая невеста! Покраснев в свою очередь, он предложил:
   — Вы можете остановиться в охотничьем домике, тамшид.
   «Охотничьим домиком» он называл заброшенную избушку на окраине парка.
   — Там вам удобнее будет дожидаться решения вашей судьбы. Правда, там грязно...в нем давно никто не жил. Зато вам не придется снова ехать ко мне, и вы сразу узнаете, что с вашим делом.
   В нем неожиданно проснулась деликатность, свойственная ему в ранней юности, а затем утраченная из-за избытка благоприобретенного цинизма.
   Тэйчи выделил ей помощницу из свободных и хотел дать охрану, но Шеллебет отказалась.
   — Там немного запущено, извините, — повторил он.

   Тэйчи взял кочергу и поворошил дрова в камине. До ужина — полчаса. За оградой послышался унылый зов сторожа. Сонная осенная муха подбиралась к бокалу.
   Шеллебет приехала весной.
   В тот сумрачный холодный вечер он тоже пил вино, но мысли у него были не угрюмые, а беспокойные, волнующие. Он вспоминал ее лицо. Через два дня после ее приезда он решился навестить ее в «Охотничьем домике». В заброшенной избушке были наведены чистота и порядок. Тэйчи беседовал с Шеллебет у горящего камина, который прислужница растопила ветками можжевельника. Тэйчи спросил:
   — Неужели среди всех мужчин клана Белте-Рабас нет ни одного, кто бы вам понравился?
   — Вся их семья внушает мне отвращение и ужас, — ответила Шеллебет.
   Он узнал, что она писала правителю тхайба Кортэлэми. Правитель ответил, что находит ее поведение недостойным. Тогда она решилась написать императору и даже получила ответ. Письмо, скрепленное тремя десятками печатей, и в нем — одна-единственная строчка:
                ИДИ, ЗА  КОГО СКАЗАЛИ.
   С тех пор Шеллебет стала беглой невестой. Тэйчи только диву давался, как ей удалось проехать почти через весь Харракан: от благодатной Кортэлэми, через открытые всем ветрам степи Лецианкоя, через леса Ашарата — до покрытых тайгой холмов Ар-Нарита. Как женщина смогла сделать то, что под силу не всякому мужчине?
   Но помочь ей он ничем не мог. Тэйчи с содроганием подумал об унизительной процедуре изгнания из тхайба и понижения в категории.
   — Проклятая страна, проклятые законы! — бормотал он, прогуливаясь по анфиладе.
   Утром принц заметил, что ему вовсе не хочется вина. Он приказал рабыне принести ему стакан воды, умылся, пригладил волосы, не без труда взобрался на коня и направился к охотничьему домику.
   Дорога вилась сквозь залитый водой парк, было холодно и стыло. Но в ветвях, покрытых первыми почками, уже щебетали птицы, а на южных склонах появились те прекрасные цветы, что украшают ранней весной суровый Ар-Нарит. Они напоминают орхидеи, но цветут недолго и лишены запаха. А вот и домик: покосившееся облезлое строение. На поляне принц увидел Шеллебет. Она собирала те цветы, что наританцы зовут шармаль и халлеен, а на харраканском языке названий для них нет. Шармаль — маленькая бледно-желтая лилия, халлеен — колокольчик с семью лепестками, розовыми и белыми. Шеллебет нагнулась, сорвала цветок, потом посмотрела вверх. Что могло привлечь ее? Тэйчи поднял голову, следуя ее взгляду. В бледной синеве весеннего неба он увидел белого альбатроса. Морские птицы залетают иногда на юг Ар-Нарита, но Тэйчи счел это неслыханным чудом.
   Он вернулся в Алой-Недда и, к изумлению своего управляющего, снова отказался от вина. Несколько минут посидев над накрытым для завтрака столом, Тэйчи встал, надел  плащ, захватил меч и снова отправился в путь. 
   Дорога вела его сквозь лес, все выше в горы, и дыхание весны затихало. Мрачные пихты, казалось, сторожили безлюдие этих мест. Небо скрылось за белесым туманом, волосы Тэйчи покрылись влагой. Странный, угрюмый край: огромные седые валуны, с южной стороны тронутые сизой коркой лишайника...бездонные черные заводи...дряхлые ели, как ведьмы, склонившиеся над заполненными водой расщелинами в скалах. Ни пения птиц, ни цокотания белок: только ветер, призывно стонущий в каменных лабиринтах. Поднявшись еще выше, Тэйчи увидел замок с четырьмя сторожевыми башнями и бойницами на гигантских стенах. Со всех сторон замок был окружен горным озером. Тэйчи увидел наглухо закрытые ворота, и вел к ним шаткий мост, сплетенный из веток дерева прами. Полукровки в серебряных шлемах уже столпились на стене, над вратами, и многие целились в принца из своих великолепных луков.
   Тогда Тэйчи поднял руку: в его ладони блестела монета с изображением еретического бога полукровок, Тэймфена. Стражники опустили луки.
   — Нагбир Тэйчи! Редж Таддани, виднат Ар-Наритка мален! — крикнул принц единственное, что он знал на языке полукровок. — Я — Тэйчи! Хочу видеть Реджа Таддани, правителя Ар-Нарита!
   — Тайце! — крикнули ему. — Иди!
   Потрепав по холке коня, Тэйчи привязал его к дереву и медленно пошел по мосту, раскачивавшемся из стороны в сторону. Принц не сомневался, что прутья выдержат — прочность их воистину была сказочной. Но у него закружилась голова, и он постарался не смотреть вниз, в ледяную бездну горного озера.
   Ворота открыли. Угрюмые полукровки в серебристо-серых доспехах кланялись принцу, он отвечал им кивками. Тэйчи вошел в замок, миновал несколько лестничных пролетов. Все было, как прежде: нагие каменные стены, кольца для факелов, стражники и собаки. Нигде не видно и следа той роскоши, на которую были так падки императоры династии Нейдва. Тэйчи вошел в просторную комнату с закопченными стенами, единственным украшением которой был огромный идол Тэймфена на стене. Стражники ударили копьями о щиты.
   — Рад видеть тебя, брат мой! — насмешливо сказал Редж Таддани. — Подожди, пока я закончу.
   Правитель Ар-Нарита был занят тем, что он почитал самым главным занятием: тренировкой в искусстве боя на мечах. Тэйчи в первый раз увидел своего родственника без доспехов. Серые глаза Реджа смотрели прямо и высокомерно, бычья шея и мускулистые руки были покрыты краской из сока ягоды эшше, чтобы придать им устрашающий красный цвет. Сын правящего императора бился в простой шерстяной тунике до колен, и Тэйчи заметил, что ноги Реджа сотканы из сильных тренированных мускулов. Правитель стриг свои темные волосы очень коротко, только спереди оставляя небольшую челку.
   Мечи ударялись друг о друга, высекая искры. Страшная сила чувствовалась в каждом ударе. Противник правителя был гораздо моложе его, но явно проигрывал, хотя и не думал поддаваться. Тэйчи отошел к окну. Эта грубая сила всегда раздражала его.
   Замок стоял на горе. Если бы за окном не клубился вечерний туман (ибо путь Тэйчи был долог), любопытный взгляд смог бы разглядеть заснеженные вершины гор Онтахи, покрытые хвойным мелколесьем, а к северу от них — только студеное море и бесчисленные скалистые острова. Туман медленно полз над заболоченными пустошами, над стылой водой озера, подбираясь к стенам замка.
   — Хороший удар! — весело крикнул Редж Таддани. — Ты чуть не задел меня, мальчик!
   Еще пара секунд, и схватка была закончена: правитель выбил меч из руки противника. Юноша низко поклонился своему владыке и удалился. Девушка из полукровок поднесла Реджу кувшин с водой. Тот сделал несколько глотков, остальное вылил себе на голову.
   — Ну, что у тебя за дело ко мне, Тэйчи? — спросил он, отряхиваясь. — Ты ко мне без дела не ездишь.
   — Дело у меня важное и срочное.
   — Говори, зачем приехал, и проваливай! — велел Редж Таддани, усаживаясь на скамью.
   Тэйчи бросил быстрый взгляд на идол Тэймфена, Солнечного Зверя, бога с огромным диском в середине лба. В одной руке Тэймфен держал ежа, в другой — небольшое колесо. Заполненные драгоценными камнями глазницы идола смотрели с пристальным недобрым вниманием. Великий северный бог не сулил своим приверженцам ни счастья, ни покоя, ни богатства, ни загробных радостей — ничего, кроме мрачного и надменного осознания собственной праведности.
   — Я приехал по делу Шеллебет Занна, — сказал Тэйчи.
   — По какому делу? — с нескрываемым презрением отозвался Редж Таддани.
   Тэйчи принялся довольно запутанно пересказывать историю Шеллебет.
   — А! Так дело ее решено было еще в Кортэлэми! Пусть идет, за кого сказали! А ты как узнал об этом?
   — Она написала мне.
   — Вот так проныра! Этак она и до Таг-Джагаччи дойдет, не будь он упомянут во мраке! Ей же ясно объяснили все. А ты-то, что, ко мне из-за девки приехал?
   Тэйчи чувствовал, что им начинает овладевать состояние, еще недавно столь сладкое его сердцу: чувство бешеной ярости. Но он сдержался:
   — Разве это справедливо, что ничтожные Белте-Рабас требуют в жены девицу из боковой ветви династии Нейдва?
   — Мимо! — с хохотом воскликнул правитель. — Удар мимо!
   Из лакированной деревянной чаши он сделал глоток бозана, священного наританского меда.
   — Ты говоришь: династия Нейдва? Атрак миръя! Не говоря уж о том, что супруга старого хрыча Битимми, чей бюстик стоит на столе у тебя, у всех этих законников, жрецов и жриц...у каждой сволочи, которая зачем-то обзавелась столом, как будто ей мало нужника...так вот его супруга, как тебе известно, была бесплодна, и так бесплодна, словно ей однажды вырезали все, чем бабы рожают. Потому он и спутался с этой сукой Зимму Набба и подобрал ее в придорожной пивной, где она вертела своей круглой задницей — единственным, что у нее было выдающегося. Потом, наев еще большую задницу, она засела во дворце и принялась рожать ублюдков, очень похожих на себя: у девок большие задницы, да и у парней тоже! И воспитала она их на собственный манер, так что милые принцы либо пристрастились к ворту, либо спились, либо занялись братоубийством, а очаровательные принцессы рожали ребеночков от рабов, а потом топили и тех и других в дворцовых прудах. Ее любимая дочка Земмуши, когда шла к алтарю Валлат, имела уже двоих ребеночков, правда, обоих вовремя придушили. Ее аристократический супруг пил горькую, раз в две недели пытался повеситься и любил смотреть, как рабы совокупляются друг с другом. На этих рабов он и потратил все состояние. Кто там породил чахоточного мальчика Кейми, дедушку твоей Шеллебет — одна Гиба, верно, знает... Пока мальчик не помер, его успели женить на одной из сверженной династии Кеммет. Эта...как ее...Чилла...заперла супруга в замке, где похуже климат, а сама родила Раваррит, мамашу твоей зазнобы. Был у них там один конюх, вот он и сделал по ребенку каждой девке, а заодно и принцессе. Тут вышла неувязка. Всем хорош был конюх, но заразился дурной и весьма прилипчивой болезнью. А потом и Чилла поняла, что заразилась, да и что ребенок у нее заражен. Тогда она бросилась в Ашрум-Лозе и ползала на коленях перед магами этой...Луны...чтоб они ее исцелили. Маги забрали у нее половину имения и исцелили ее вместе с дочкой, с далеко идущими целями. Чилла развеселой вдовой проживала остаток средств в остатке имения, правда, конюхами она с тех пор брезговала. Тем временем подросла Раваррит, и ее выдали замуж за Тагаччу Занна, человека вполне достойного. И как он вляпался в этот навоз... Старая кляча Чилла магам даром не была нужна. И условие у них было, когда они лечили сучку с детенышем: пусть детеныш подрастет и выйдет замуж, но должен сначала достаться им.  Чилла слово сдержала и отвезла дочь прямо из храма на тайную аггахади Ордена Луны. Маги месяца три развлекались с этой Раваррит, потом она им надоела, и ее вернули мужу. Тагаччу Занна был уже стар. Да остальное ты сам знаешь!
   — Я много страшного слышал о нашей семье, — сухо сказал Тэйчи. — Ты нашел неподходящее время, чтобы повторять эти слухи. И разве ты — не Нейдва?
   — Я — сын Варэ Эссасам, свободной наританки! Я в меньшей степени Нейдва, чем ты! И я буду судить род Нейдва, ибо его кровь проклята!
   — Поможешь ли ты Шеллебет Занна?
   — Что она, хороша, эта девка? Я не верю, что ты не видел ее, Тэйчи!
   — Я читал письмо, и оно было проникнуто отчаянием...
   — Отцу моему она тоже писала, и тоже — с отчаянием! — рассмеялся Редж Таддани. — Но  зачем же ложиться с ней в постель? Грязь должна вызывать брезгливость.
   — Грязь! — воскликнул Тэйчи.
   — Слушай, Тэйчи, пусть она выходит за кого-нибудь из Белте-Рабас! Потом выпишешь ее себе. Что она, не приедет?
   — Можешь говорить обо мне, все что хочешь! — задыхаясь от ярости, крикнул Тэйчи. — Но   если ты скажешь хоть слово про госпожу Занна, я...
   — Что сделаешь? — прищурившись, спросил Редж.
   — Я плюну тебе в лицо!
   Мгновение они смотрели друг на друга: побледневший Редж и красный от бешенства Тэйчи. Потом правитель Ар-Нарита хрипло крикнул:
   — Вон!
   Тэйчи стремительно покинул замок, под сводами которого разносились крики Реджа Таддани, многократно усиленные эхом:
   — И не смей возвращаться! Или твоя голова будет красоваться над вратами Стамаба!
   Тэйчи пересек озеро — странно, но раскачивающийся мост больше не вызывал у него головокружения. Кто-то для смеха пустил стрелу у него над головой. Тэйчи одним махом вскочил на коня и помчался в ночь.
   И помогло ему то особое чутье, что появляется у людей, доведенных до отчаяния, ибо он не сбился с дороги, не разбился об утес, не утонул в коварно притаившейся заводи. А ночь была темной — ни единой звезды. Туман клубился над верхушками елей. Копыта отбивали странную глухую дробь.
   Неожиданно конь Тэйчи остановился. Принц с тревогой осмотрелся, не понимая, что могло испугать коня.
   — Не туда смотришь, Тэйчи! — услышал принц скрипучий голосок.
   Посреди дороги стоял человечек крошечного роста, одетый в кафтан из еловых веток...или же ветки росли из его туловища? Человечек смотрел в лицо Тэйчи мерцающими зелеными глазами. Кожа его была коричневой и сморщенной, как древесная кора.
   — Аргайа, Тэйчи, рагаб харраканба! — сказало странное существо.
   — Кто ты? — прошептал Тэйчи. Он заметил вдруг, что человечек держит в руках маленький факел, горящий зеленым, не дающим дыма огнем.
   — У таких, как я, имен нет.
   — Откуда ты знаешь меня?
   — Меня послали к тебе. Я должен передать тебе два слова, Тэйчи, — голос человечка стал таинственным. — Эти слова: книга законов. Запомнил ли ты? Книга законов.
   — Запомнил.
   — Тогда прощай, император! — и человечек прыгнул в сторону и исчез в ельнике.
   Тэйчи не сразу удалось заставить коня следовать дальше. Принц вошел в дом через черный ход. Хотел выпить вина, но не смог: вино не лезло в горло. Тэйчи зажег свечу и пошел в библиотеку.
   То, что случилось на дороге, вдруг представилось ему бредом. Он не спал ночь, ничего не ел...Злобные слова Реджа Таддани стучали в его голове и, чтобы отвлечься, Тэйчи открыл печальную поэму, недочитанную им накануне. Красавица Фильфиль плакалась на несчастную судьбу:

                Я  с преданным енотом письмо свое вручила
                И что же: до сих пор ответ не получила!
                Петля уж наготове, мне умереть отрада.
                Но вас я не виню, о рыцарь Замарадда!

  Тэйчи начинал дремать.

                Я с грамотным лососем письмо свое отправил.
                Не думал я, что этим вас, дева, обесславил.
                Кинжал уж наготове, себе им вскрою вены.
                Но помните: и мертвый я не прощу измену.

   Как вдруг... Со страниц книги донесся аромат хвои, и вместо черных буковок (реплики Фильфиль) на странице появились мерцающие зеленые буквы:
 
                Мой преданный слуга вам объяснил, что надо
                Не тратить время попусту на вздор про Замарадда!
                Откройте книгу, Тэйчи, что в сундуке пылится.
                Внимательно читайте сто первую страницу.

   Подчиняясь странной силе, заключенной в зеленом мерцании, Тэйчи сразу же нашел ключ от сундука, смахнул пыль с истлевшего тома Свода Богоданных Законов Священной Империи Харракан и долгое время безразлично читал что-то про помолвки и разводы, пока не дошел до раздела, касающегося беглых невест. Волосы у него на голове встали дыбом, ибо выяснилось, что изгнание и лишение категории не были самыми суровыми наказаниями: в старину применялись еще плети, клеймление и продажа в рабство. Последний же пункт гласил:
   «Если какая-либо особа, к первой категории подданных принадлежащая, возжелает взять в жены чью-либо беглую невесту, то такой брак может быть заключен, и беглая невеста от повинности освобождается».
 
   На рассвете пошел дождь, было неуютно и зябко. Слуги растопили печи. Тэйчи уединился в комнате, где останавливалась его мать, навещавшая иногда Алой-Недда. Комната всегда казалась ему пустой, и он не обращал внимания на деревянный ларец, задвинутый под кровать. Странное любопытство овладело им на этот раз. Он открыл ларец. Несколько побуревших от времени писем, костяной гребень и серебряное кольцо с сапфиром. На внутренней стороне кольца было выгравировано имя матери Тэйчи и Сихарди: Турратейни. «Покорная Луне».
   Принц спрятал кольцо в маленькую коробочку и отправился в охотничий домик. Дождь все еще накрапывал, но ехать было хорошо и приятно. В охотничьем домике принца встретила служанка. Тэйчи был поражен. Здесь навели изумительную чистоту: вымыли полы, начистили до блеска посуду, выстирали покрывала и скатерти, даже старые подсвечники засияли, как новые. А откуда взялись эти вазы из лесвенского стекла? В каждой вазе — букет весенних цветов.
   Спустя десять минут появилась сама Шеллебет. На ней было то же платье, что и в первый раз, в ушах — жемчужные сережки. Тэйчи и Шеллебет сели в кресла у камина, напротив друг друга.
   Принц молчал, не решаясь заговорить. Девушка крепко сжимала пальцы.
   — Так что же  будет со мной, принц? — в ее голосе был слышен страх.
   — Есть один закон, — хрипло проговорил Тэйчи. — Точнее, лазейка в законе...
   — Говорите же, говорите, умоляю!
   — Я ничего не могу сделать для вас, ибо вы принадлежите к другому тхайбу. Вчера я говорил с правителем Ар-Нарита, и  он ответил отказом.
   — О, принц! Ведь я же писала его императорскому величеству! Зачем же...
   — Я должен был сам обратиться к нему, — сказал Тэйчи. Он вдруг понял, что именно хочет сказать ей, и это было удивительное ощущение. — Я не могу помочь вам как представитель династии Нейдва. Но я могу помочь вам, как человек.
   — Пожалуйста, объясните мне вашу мысль.
   — Как представитель первой категории я могу жениться на той, кого я выберу, кем бы она ни была, — сказал Тэйчи. — Даже если она — беглая невеста.
   Он не мог больше выносить ее молчания и пристального взгляда и сказал ей то, что так и не захотел сказать Ланин:
   — Я прошу ваших ладоней и глаз, Шеллебет Занна.
 
   Это произошло ранней весной — и весна была чудесна, но продолжалась недолго. Однажды светлой ночью месяца сиччи Тэйчи вошел в библиотеку. Шеллебет стояла у северного окна, настежь распахнутого, и зеленые веточки берез проникали в комнату, вздрагивая от ночной прохлады. Было ясно — ни единой звезды, небо синело призрачно и тревожно. С самого детства Тэйчи ненавидел эти северные светлые ночи, словно предчувствовал свою ссылку. Шеллебет смотрела туда, где за старинным парком вздымались окутанные алыми облаками скалы и утесы Онтахи.
   — Почему ты не спишь? — спросил Тэйчи.
   Шеллебет приложила руку к губам:
   — Тише! Послушай!
   Тэйчи прислушался. На севере раздавался странный гул. Словно огромные камни падали с горной вершины на острые утесы, и, подскакивая, неслись вниз, все набирая скорость. Гул то становился громче, то затихал. Вот особенно мощный удар — и встревоженная пустельга захлопала крыльями в еловой кроне, вскрикнула вопросительно и тревожно.
   — Это лавина, — предположил Тэйчи. В жуткую зиму своей ссылки ему доводилось слышать, как в горах Онтахи обрывались лавины, и грохот иногда был таким оглушительным, что принцу казалось: еще немного — и леденящая снежная волна накроет Алой-Недда. Впрочем, гул тогда звучал по-другому.
   Принц позвал своего управляющего, Хошти.
   — Нет, это не лавина, — хмуро сказал тот. — Я, господин принц, давно уже это слушаю. Не лавина и не камнепад большой...нет. А вот на что это похоже...
   Хошти помолчал, неприязненно глядя на север:
   — Когда я мальчонкой еще босоногим был, слыхал однажды, как хойзейские варвары наританскую крепость брали. Они из катапульт ее громили, окаянные. Вот на что это похоже! Только нынче того быть не может! — добавил он, поймав встревоженный взгляд Шеллебет. —Нынче хойзейцы к нам не ходят, а если б и пошли, мы бы первые о том узнали.
   — А если это ледниковцы? — спросила Шеллебет.
   — Нет, тамшид, нет! — Хошти даже улыбнулся. — У ледниковцев таких орудий нету. Стрелы их о камни, как рыбы об лед, бьются! А что это за гул — и сказать не могу. Странные дела на севере случаются...
 
   На следующий день гул пропал, словно его и не было. Но прошло четыре дня, и он возобновился, только теперь звучал чуть восточнее. Этот гул Тэйчи и Шеллебет, Хошти и жена его Растия и другие обитатели Алой-Недда слышали  весь весенний месяц сиччи, пока распевались птицы, и зацветала ольха, и отцветали вербы, а рассветы становились прозрачнее. Три-четыре дня передышки — и гул возобновлялся, а  утихал обычно через сутки. И каждый раз он звучал чуть восточнее, словно огромный великан осуществлял в горах какую-то работу, перемещаясь от ночи к ночи все дальше с запада на восток.
   Однажды на рассвете дом Тэйчи посетил сам Редж Таддани. Правитель тхайба явился в запыленном плаще, в сопровождении двух воинов. Он вошел в дом, не сняв сапоги, как того требовал наританский обычай и, даже не взглянув на Шеллебет, обратился к Тэйчи:
   — Слышишь, братец, дело у меня  к тебе. Собери мне ополченцев! Сколько сможешь — столько и собери: двадцать, тридцать, хотя лучше бы сотню. И поскорее!
   — Зачем? — спросил Тэйчи.
   Редж Таддани в раздражении сжал кулаки, но взглянул на столпившихся в дверях обитателей Алой-Недда и усилием воли заговорил спокойно:
   — Ледниковцы на одну из наших наританских крепостей напали. Крепость Земмуши.
   Хошти исподлобья тяжелым взглядом сверлил Реджа Таддани. Растия глухо охнула.
   — Так там же наританский гарнизон стоит, — сказал Тэйчи. — Обученные воины. Зачем им подкрепление из пахарей?
   — Слышишь, брат, ты вопросов не задавай! Ты сам...свою власть... Помнишь, как ты Бит-Бинджи сдал? Так что, собирай ополченцев!
   — Да откуда же я их возьму?!
   — Ты что здесь, спишь, как барсук в норе?! — закричал Редж Таддани. — Алой-Недда — твое поместье или чье? У тебя три деревни! Сто мужиков да наберется, вот их и давай! А то я сам там проедусь, да посмотрю, что и как!
   Когда Редж Таддани ушел, Растия с укоризненными вздохами принялась подметать пыль, оставшуюся от его сапог.
   — На крепость, говорите, напали, — седлая коней, вполголоса бормотал Хошти. — Вот то-то уже семнадцатый день «бух» да «бах», и все точно по линии крепостей, как по гребенке! Что же они, ледниковцы эти окаянные, от крепости до крепости по горам бегают? Да не похоже... Хитро говоришь, господин. По харракански.
 
   В полдень Тэйчи, Хошти и сопровождающий их харраканский юноша посетили-таки ближайшую к Алой-Недда деревню. Принц, живущий здесь с прошлой осени, так ни разу и не навестил вверенные ему селения — и не так он хотел бы начать знакомство. Дорога вилась сквозь бескрайний верещатник, пересеченный кривыми линиями огромных валунов, а потом взорам гостей открылась деревня. Тэйчи был поражен: пока он ехал сюда сквозь тхайбы, заселенные “настоящими” харраканцами, он повидал не одну сотню северных селений и успел возненавидеть эти однообразные дома из темных бревен и пашни, обнесенные частоколом. Здесь же все было иначе — словно он попал в другой мир. В узкой лощине у реки сгрудились кучкой крошечные хижины на сваях под соломенными крышами, притом солома, падая с перекладины на перекладину, скрывала дом полностью—до самой земли. Доски и бревна были проложены от хижины к хижине — жалкая мера против паводков. Более внушительной мерой казались подвесные мосты из веток уже знакомого Тэйчи дерева прами. Каждая хижина стояла у подножия большого дерева, а в развилках его ветвей громоздились деревянные домики и плетеные насесты.
   Деревня была пуста.
   — Как они попадают в свои дома? — спросил Тэйчи. Дверца в ближайшую хижину находилась на высоте в два человеческих роста.
   Хошти поднапрягся, взобрался на подвесной мост, потом — на дерево, а с дерева перебрался в хижину. Минуту покопошился внутри, потом опустил вниз деревянную лестницу.
   — Забирайтесь, господин принц! Да не бойтесь! Эти лестницы на века сделаны!
   Тэйчи опасался, что веточки-ступеньки не выдержат его внушительного веса, но они даже не прогнулись. Он оказался внутри дома. Во время путешествия через северные тхайбы ему доводилось ночевать в сельских домах настоящих харраканцев, и он насмотрелся на тяжелую пузатую мебель, аляповатые изображения богов, окованные серебром сундуки и лари. Здесь же — лишь циновки из еловых веток и ширмы, сплетенные из тростника. С перекладин под потолком на ниточках свисали гирлянды сушеных листьев и кедровых шишек. У входа в хижину стоял плоский белый камень, на нем заметны были следы какого-то черного порошка, и запах у порошка был неприятный.
   Хошти вскарабкался еще выше на дерево, туда, где между тремя широко раскинувшимися ветвями было что-то, напоминающее обтянутую сеткой клеть, а рядом — намертво прикрученные к стволу ящики. Хошти побарабанил-побарабанил по крышкам ящиков, а потом ударил по одному из них мечом. Открыл крышку, пошарил внутри.
   — Видите ли, господин принц! — начал Хошти словно издалека. — Они сами, инголхар эти...местный народец, то есть...умные. Они паводки нутром чуют. А паводки здесь, волей богов, раз в три лунных месяца случаются. А птица домашняя — дура, на дерево влезть не может. Вот они ее в клетях на деревьях и держат. А рядом — лари с припасами у них. Все — повыше, чтоб вода не достала.
   Он помолчал немного, разбрасывая ногами грязь и кусочки куриного помета.
   — А в деревне нет никого, господин принц. Пуста деревня.
   — Так это же значит, — заволновался Тэйчи, — это же значит, что с ними случилось что-то... Напали на них! Может, ледниковцы и напали?
   — Птица вся тоже куда-то пропала. И лари пусты. А лари у них богатые...правда, вы, господин принц, ихнюю еду есть не стали бы!
   — Может быть, их ограбили?
   — Так-то оно так, господин принц! — Хошти пристально разглядывал хижины. — Да вот только грабители, когда свое возьмут, лари потом на замки потайные не закрывают, да ключей с собой не берут!
   — Так что же здесь могло случиться?
   Тэйчи заметил дом, не похожий на остальные. Он тоже стоял на сваях, и весь был покрыт соломой, но с перекладин на крыше свисали разноцветные ленты, букеты северных орхидей и венки из веточек вереска. Сваи были покрашены в красный цвет. В этом доме лестница была опущена.
   — Вы постойте здесь, господин принц! — велел Хошти. — Я один поднимусь.
   Управляющий вскарабкался по лестнице, подождал немного. Потом бросил в полуоткрытую дверь шишку. Раздувая пятнистый колпак головы, в дверях показалась гиба — ядовитая северная змея. Она шипела, приготовившись атаковать. Рядом с ней покачивались еще две змеиные головы.
   Хошти поспешно спустился и сбросил лестницу на землю.
   — Они запустили змей в жилище Первой Матери, — мрачно сказал он.
   — Кто такая Первая Мать?
   — У Первой Матери нет мужа, она сама выбирает себе мужчин. Она не трудится и не ходит в леса, для нее работает вся деревня. Ей приносят самую целебную и сытную еду. Она рожает. Они забрали ее с собой.
   Принц и Хошти вскарабкались на невысокую гору. Дальше начиналась скалистая балка, засыпанная камнями и кусками застывшей глины. Хошти вскарабкался на гранитный утес и громко пропел:
   — Элей-элей-элей-лоли-лоли-лоли!
   Потом он долго прислушивался и повторил, наконец:
   — Элей-элей-элей-лоли-лоли!
   И снова они ждали, но слышали лишь посвист ветра в ушельях и песню каменного дрозда.
   — Они увели своих коз в горные леса, — хмуро сказал Хошти. — Пора возвращаться, господин принц!
   — Разве у них есть козы? – Тэйчи смутно припомнил, что в описи имущества деревенских жителей, каковую Хошти заставил его однажды подписать, не было ничего, кроме домашней птицы.
   — Есть, господин принц! Большие стада у них. Да вот только если бы я болтал об этом, моя супруга бедная и детки нашли бы меня однажды с распоротым брюхом, а желудок мой эти инголхар треклятые мне бы в рот засунули! Так эти инголхар дикие с теми, кто от них многого хочет, поступают.
   — А куда же они все делись?
   — Они, господин принц, ушли в свое зимнее городище. Сами взгляните: домишки для морозов не приспособлены. Зимой инголхар в леса уходят. Там у них, говорят, город целый — вот только он под землей. А входы и выходы под норы лисьи замаскированы. А где этот город — не знает никто из нашего племени. Большая тайна.
   — А сейчас-то они зачем ушли?
   — Они, господин принц, раньше нас с вами про ополчение услыхали. Не хотят они кровь за наританские башни проливать, вот и ушли! Да ведь их теперь в лесах и не сыщешь... Прятаться они умеют. 

   Весь вечер принц Тэйчи сочинял письмо Реджу Таддани. Надо было как-то объяснить, почему он не может прислать в Стамаб ополченцев. Все три деревни опустели: словно мор прошел. Тэйчи сперва написал «попрятались в лесах», потом подумал-подумал и объяснил по-другому: «ушли в леса, а найти их там возможным не представляется».
   Зато Реджу Таддани представилось возможным на следующий же день явиться в Алой-Недда с отрядом вооруженных полукровок. Он грубо отчитал Тэйчи за его «немыслимую леность и глупость», после чего отправился в горы с твердым намерением «выкурить оттуда этих дикарей, во что бы то ни стало!» Чтобы Тэйчи понял, как должен действовать «харраканский воин-правитель», ему было предписано следовать за карателями. Вместе с отрядом отправился также угрюмый Хошти.
   Утро было солнечным и  холодным. Русые волосы полукровок развевались по ветру, узкие глаза весело смотрели из-под кожаных ленточек, украшенных металлическими кольцами. Они поднимались все выше в гору и добрались до опустевшей деревни. Редж Таддани лишь сейчас полностью осознал смысл слов «ушли все». Его лицо побагровело. Он топнул ногой и скомандовал:
   — Все сжечь!
   Полукровки принялись было рубить вереск, но выяснилось, что нужды в этом нет. Соломенные дома на тонких сваях вспыхивали мгновенно. Они напоминали те костры, что “настоящие” харраканцы зажигают летними ночами, чтобы отпугнуть злых духов. По подвесным мостам пламя мгновенно распространялось от дома к дому и охватило всю деревню. Деревья тоже полыхали.
   — Куда же вернутся их семьи? — спросил Тэйчи.
   — Им не понадобится возвращаться, — ответил Редж Таддани. — Тех ополченцев, кто не погибнет, и всех их женщин и детей мы доставим в Ашарат, где они будут проданы на рынках. Мы их отучим прятаться!
   Отблески пламени вспыхивали на позолоченных ножнах и богато украшенных колчанах наританских воинов. Подул ветер — и вся деревня превратилась в один гигантский огненный шар. Отряд поспешно отступил в сторону. И странное дело — но из огня вдруг выползли три змеи, невредимые и нетронутые, и уползли в чащобу.
   Отряд Реджа Таддани поднялся еще выше в горы. Здесь была вторая деревня, очень похожая на первую. Высокие кедры окружали ее. Эта деревня также была сожжена. Следом за ней сожгли и третью. Потом отряд начал медленное восхождение по горе Сутти. Редж Таддани рассчитывал добраться до перевала и спуститься в узкую лесную лощину по другую сторону горы. Там, он думал, прячутся инголхар.
   Тэйчи никогда еще не бывал так высоко в горах. Несмотря на свою тревогу, он не мог не залюбоваться красотой заснеженной шапки Сутти и стройными пихтами, растущими на ее каменистых склонах. Отряд миновал полосу вереска и поднялся еще выше по дороге, зажатой между двумя крутыми каменистыми утесами. Неожиданно Редж Таддани подал знак: остановиться.
   Дорога обрывалась в нескольких десятках шагов над их головами, потом она расщеплялась на две тропы, убегающих вправо и влево. В конце дороги был отвесный утес. На утесе высилось странное сооружение из камней, вертикально поставленных друг на друга. Рядом стояли двое: женщина и старик.
   Несмотря на ледяной ветер, пригибающий к земле нагие кустики вереска и рвущий конские гривы, женщина была одета лишь в юбку, пояс которой держался очень низко на бедрах. Отряд замер в изумлении, не веря своим глазам. Женщина была беременна. Над ее огромным животом, покрытым ровными рядами татуировки, в несколько рядов висели маленькие груди. Их у нее было не меньше десятка. Вокруг ее головы, наподобие диадемы, обвились три черных змеи. Старик в зеленом плаще, стоявший рядом с ней, держал в руке посох.
   — Это — деревенские? — спросил Редж Таддани у управлящего Хошти.
   — Это — Первая Мать третьей деревни, — мрачно отвечал тот. — Рядом с ней — старейшина. У него в руке посох из кедра, господин правитель тхайба! Это значит, что они готовы к войне!
   Редж Таддани громко расхохотался. В глазах наританцев была заметна тревога, но, услышав смех своего повелителя, они словно вернулись к жизни и ответили ему таким же хохотом.
   — Готовы к войне! Нам остается одно: сдаться на милость старика и грудастой сучки! Эй, управляющий! Скажи им так, чтобы они поняли — пусть немедля велят своим спуститься вниз! Иначе им не миновать кнута и оковов!
   Хошти побледнел: 
   — Господин правитель тхайба, я не могу сказать им это.
   — Как не можешь?! — рявкнул побагровевший Редж Таддани.
   — Господин правитель тхайба, я не могу! И вам не советую.
   — Ты выбрал себе управляющего по своему вкусу, Тэйчи! — скривился Редж Таддани. — Ты  понесешь суровое наказание, старик! С этими дикарями я сам поговорю, если они поймут мою речь.
   Он выехал вперед и поднял к небу свой кривой меч. Тогда заговорил старейшина инголхар. Его слова были слышны так хорошо, словно он стоял рядом, а харраканская речь его была правильна.
   — Народ юга! Народ Ар-Нарита! Мы не хотим брать ваши жизни! Вы пока не взяли ни одной нашей жизни, посему Первая Мать прощает вам огонь летних домов! Но инголхар не живут там, где прошел огонь, и мы уйдем по другую сторону горы. Поверните и идите назад! Если поднимитесь вверх — горы возьмут ваши жизни!
   — Сдается мне, что этот дикарь нам угрожает? — насмешливо проговорил Редж Таддани. —Его  я с удовольствием вздерну на виселицу. Но у них могут быть стрелы... Кто знает, сколько их за камнями?
   Он выждал мгновение, потом скомандовал:
   — Вскинуть луки!
   Наританцы действовали слаженно, как один человек. Они натянули тетиву своих знаменитых луков и наложили толстые черные стрелы. Одни из них целились на вершину утеса, другие — на склоны вдоль обочины.
   — Там нет никого, кроме этих двоих, — умоляюще заговорил Хошти. — Умоляю вас, господин правитель тхайба, поверните назад! У инголхар есть оружие...
   Редж Таддани оттолкнул его. Отряд начал подниматься к утесу. Тэйчи, не отрываясь, смотрел на лица женщины и старика. Их кожа была такой белой, словно никогда не знала солнца. В серо-голубых глазах не чувствовалось ни малейшего страха. Холодное спокойствие и уверенность в победе — вот и все, что увидел Тэйчи в этих дикарских глазах. И тогда он почувствовал ужас.
   Наританцы прошли уже половину дороги. Женщина громко сказала что-то на языке инголхар. Слова были очень странными и напоминали песню горного дрозда. «Клок-клок-кцок»... 
   — Первая Мать предупреждает вас: поверните назад! Вы встретите смерть в этих горах! —крикнул старейшина.
   Воины Реджа Таддани не остановились. Тогда старик отдал свой посох женщине, и она взяла его за концы и высоко подняла над головой. Старик подошел к сооружению из камней и начал разбирать его. Непонятно, откуда у него брались силы, но он с легкостью брал в руки тяжелые прямоугольные камни и швырял их к подножию утеса. Глаза Тэйчи снова встретились с глазами Первой Матери. И тогда в его голове зазвучало что-то вроде «клок-клок-кцок», и неожиданно эти звуки обрели смысл:
   — Предупреждаю. Предупреждаю. Не хочу брать ваши жизни. Но вы не пройдете!
   — Вот что, господин принц, — забормотал Хошти. — Давайте-ка вы за мной... Давайте-ка...за мной...вот сюда!
   Неосознанно подчиняясь предупреждению и неожиданной решимости Хошти, принц полез следом за своим управляющим на склон возле дороги. Раньше он и представить себе не смог бы, чтобы он был способен одолеть такой подъем. Клок-клок-кцок... Песок забивался в рукава, пальцы уже были исколоты колючей травой. Тэйчи и его управляющий забрались на самую вершину склона. Воины Реджа Таддани казались отсюда игрушечными всадниками на лошадках. На соседнем утесе — миниатюрная женщина с посохом и старик, уже почти закончивший свою работу. Только один прямоугольный камень остался на прежнем месте.
   Старейшина положил руку на камень.
   — В последний раз предупреждаем! — крикнул он надвигающимся на них полукровкам. Все стрелы теперь были нацелены на него и женщину.
   Редж Таддани сделал еще один шаг и скомандовал:
   — Приготовиться!
   Тогда старик резким движением сбросил камень вниз, а на его месте взгляду Тэйчи открылось что-то, напоминающее вырезанный в скале циферблат. А потом... Тэйчи увидел нечто странное: оказывается, утес, на котором стояли старик и женщина, с обеих сторон был окружен узкими желобами, незаметно выходившими прямо на дорогу. И одновременно с этим он услышал дальний глухой звук. 
   Редж Таддани крикнул:
   — Стреляй!
   Первый ряд полукровок выпустил стрелы, но... Цели их стрелы не достигли. С чудовищной скоростью, превосходящей скорость полета стрелы, по желобам хлынула лавина из грязи, воды и камней. Волна лавины поглотила летящие стрелы, а затем обрушилась на отряд Реджа Таддани, в один миг скрыв его от глаз Тэйчи. Вместе с лавиной пришел студеный ветер, и все вокруг потемнело. Хошти кричал что-то, но грохот был такой, что Тэйчи не мог разобрать ни единого слова. Лавина шла, полностью заполнив собою дорогу, до самой вершины утеса, на котором неподвижно и величественно стояли женщина и старейшина — и до самой вершины склона, ставшего убежищем для принца и Хошти. Брызги грязи мгновенно покрыли всю их одежду, лавина шла у самых их ног. Тэйчи подумал, что если она станет чуть выше... Но она остановилась. Наступила жуткая грозная тишина. Женщины и старика больше не было видно на утесе. Еще несколько больших камней с гулким грохотом прокатились по желобам и упали в грязь. Все прошло.

   Возвращение было тем, что Тэйчи предпочел бы навсегда забыть. Они спускались по склону, строго следуя извивам дороги...то есть, лавины...чтобы не заблудиться. Им приходилось разрывать заросли колючего кустарника, карабкаться на камни и съезжать вниз по глинистым тропам. А слева — застывшая река бурой грязи, похоронившая под собой отряд Реджа Таддани. Больше лавина никакого вреда не принесла, лишь вырвала из земли несколько сосен. 
   На последнем повороте дороги, там, где грязевой поток обрывался, остановленный скалой, Тэйчи увидел наританский шлем. Шлем был выброшен на склон вместе с прилипшим к нему кусочком кожи.
   И принц ловил себя на мысли, что, когда горели деревни, все его сочувствие было отдано инголхар. Но сейчас... Редж Таддани был любимым сыном человека, который лишил его трона, а наританцы — братьями тех, кто жег и грабил Бит-Бинджи. И все-таки они были во сто крат ближе ему, чем женщина со змеями на голове и старик, легко управлявшийся с большими камнями. В этих чувствовалось что-то, находившееся за пределом человеческого.

   Весну, предшествующую Пойдарской войне, вайвери Лелли провела в харраканском городе Ихабу вместе со своим демоном Хеггом. Ей удалось узнать дальнейшую судьбу Снорда и Неггарата. Хотя они, очевидно, по пьяни, записались в ополчение нового харраканского императора Тарджа Амарчи, родного дядюшки тех самых Тэйчи и Сихарди, что так плохо закончили, жизням их пока ничто не угрожало. Лелли не понимала, как человек, а тем более корби, могут в здравом уме записаться в харраканское ополчение, а императора Амарчи вайвери представляла себе не иначе, как пропахшего луком вечно пьяного варвара. В общем, это была глупость, которой она не ожидала даже от ЭТИХ человека и корби. Про таргера Дарри Лелли вообще позабыла. Что же касается Анлиля, то он бесследно исчез. Вайвери абсолютно точно знала, что его нет ни на одном из континентов или островов ее родного мира, не было его и в других доступных ей мирах. Он как сквозь землю провалился, впрочем, под землей-то она бы его нашла...
   В тот день Лелли решила посоветоваться со Старшей вайвери. Ее Святое величие, Хризантема Зерта, госпожа Плантор-Лиленда стояла на вершине своей смотровой башни. Лелли задохнулась от благоговейного восторга, увидев Старшую вайвери — такую стройную и прекрасную, облаченную в синие и золотые одежды, с нечеловечески совершенным лицом и блестящими светлыми волосами. Со смотровой площадки Лелли увидела весь Зерт, ярко озаренный ослепительным солнцем.
   Небо было ясным и лазурным. Только над морем, со всех сторон окружающим Зерт, виднелась странная сизая дымка.
   — Я не могу найти его, — сказала Лелли.
   Старшая вайвери подняла голову и прищурилась:
   — Ищи!
   — Где я могу найти его, парпиани? След потерян.
   — Жди, пока след не появится снова.
   — А если он не появится?
   — Он появится. Жди!
   — Но скажите мне, парпиани...
   Контакт оборвался. Лелли снова осталась одна, если не считать бестолкового демоненка Хегга.
   И она ждала. Она закрывала глаза и представляла себе лицо Анлиля, пока оно не становилось почти материальным, а потом посылала во все стороны острые стрелы поиска. Ничего. Лелли боялась, что потеряет веру в свои силы. И во всем виноват этот отвратительный преступник. Ей доверили охоту на него, а она его недооценила.
   Лелли частенько бродила по городу. В центре Ихабу был дом наместника: красивый и высокий, в линдрианском стиле. Вокруг этого дома зеленели сады. Потом — кольцо каменных домов, в которых жили богатые горожане. Здесь всегда было тихо и прохладно, но Лелли тосковала на этих узких улицах. Потом — торговые ряды, в длинных полуразрушенных домах здесь размещались гончарные и оружейные лавки, булочные и зеленные. На окраинах Ихабу жили самые бедные горожане. Они ютились в низких деревянных домиках, окруженных огородами. Спокойнее всего Лелли себя чувствовала в торговой части города, там меньше пялились на ее чужеземное лицо (и не к такому привыкли). Прямо на улицах здесь играли и пели бродячие музыканты, смуглые женщины из Идрар-Дифта исполняли свой знаменитый танец со змеей, и все прекрасно понимали, что змея совершенно безобидна, и все равно всем было страшновато. Нищие хватали за рукав, выпрашивая милостыню. Нагло подбоченясь и посвистывая вслед женщинам, ходили таргеры. Лелли знала, что Ихабу — перевалочный пункт для большей части краденого товара, направляющегося из Харракана в Северный Менгар и наоборот. Поэтому на улицах было много юрких людей с настороженными глазами, прохожие делали друг другу условные знаки, поэтому  здесь часты были набеги наританских дружинников. Они налетали на горячих густогривых конях, выхватывали из толпы человека и на аркане волокли его по улицам. Ходили слухи, что такой же участи могла подвергнуться любая женщина, пренебрегшая кем-то из полукровок. Пойдарцы, привозившие сюда козье молоко и шерсть, передвигались большими группами, и вслед им насмешливо свистели мальчишки из сай харракана.  А вот люди светловолосого народа ирон, пригонявшие в Ихабу скот из северного тхайба Йеббо, держались надменно и уверенно и никогда не выпускали из рук оружие. Ходили слухи, что из-за пришествия полукровок торговля с ирон прекратится — но не тут-то было. Северяне смогли отстоять свои лавки и ряды на базарах, а полукровки побоялись открыто враждовать с ними.
   А по ночам здесь убивали, и Лелли видела своим зрением вайвери, что несколько часов назад, вот на эти камнях была пролита кровь. Лелли исследовала окрестности бедноты, но на скудные огороды она насмотрелась и в Зерте, а здешние были куда беднее. Из переулков на нее выскакивали собаки, а если и не было собак, улицы кончались тупиками и приходилось возвращаться обратно той же дорогой. Поскольку поесть вегетарианской еды в Ихабу было невозможно, Лелли порой покупала на базаре овощи и зелень, а потом при посильной помощи Хегга мастерила салаты и лунчи, но в них недоставало пряных зертианских травок и получалось невкусно.
   Однажды мальчишки прокричали вслед Лелли:

                Зертианская кобыла,
                Плоское тупое рыло!
                Даже крыса краше будет,
                А туда же, лезешь к людям!

   Чтобы меньше отличаться от местных, Лелли купила себе сандалии из мягкой кожи и разноцветный тайтай. Такими тайтаями харраканки пользовались как платьем, платком и сумкой. У Лелли на одевание тайтая уходило два часа. Сначала нужно было три раза обернуть его вокруг себя, держа ткань под определенным углом, потом закрепить золотыми булавками складки так, чтобы одна складка была впереди,  а другая — на боку, потом набросить край тайтая на голову так, чтобы левая половина лица была закрыта. Сколько Лелли не училась надевать его, все равно на улице тайтай начинал разворачиваться, к вящей потехе окружающих. Еще Лелли приобрела гигантские золотые серьги в виде гарцующих коней. 

   Однажды, когда Лелли вернулась в свою комнату с прогулки, ее призвала Старшая. Лелли внутренне сжалась, представив себе, что думает Хризантема Зерта, обозревая свою сестру по Ордену, облаченную в варварский балахон и с пресловутыми серьгами в ушах.
   — Когда ты искала его в последний раз? — спросила Старшая.
   — Дней двадцать назад, — сказала Лелли, с ужасом подсчитав, что последняя стрела поиска была послана...о, боги...что там двадцать дней?!
   — Возвращайся в Зерт!
   — Умоляю, парпиани, дайте мне...
   Контакт оборвался. 
   В тот вечер смеркалось стремительно, как всегда в Харракане. Лелли задремала, потом проснулась. А что, если попробовать снова? Зажмурившись, она без малейшей надежды представила себе лицо своего соотечественника — эти блестящие глаза, высокий лоб, слишком широкую улыбку. Послала стрелу поиска.
   И ощутила удар Зла.
   Удар был настолько силен, что боль вайвери передалась ее демону. Хегг закричал, почти как человек. Сама того не ожидая, Лелли прикоснулась к великому злу. Ибо она нашла колдуна, и он творил зло. Именно в тот миг, когда она коснулась его сознания.
   Она судорожно попыталась определить, где же он находится. Чья-то боль, чье-то абсолютное отчаяние мешали ей. Вайвери казалось, что ее жгут раскаленным железом, но она продолжала искать. В сознании появился образ Дарри. Таргер тоже был там. Он не творил зла, но был как-то замешан в нем. Хегг раскачивался в воздухе над головой Лелли.
 
   Немного отдохнув, Лелли вызвала Ее Святое Величие, оказавшуюся недовольной таким поворотом событий.
   — Ты нашла его? — спросила она, пытаясь рассмотреть что-то в полумраке комнаты. — Лучше  бы ты собирала вещи...
   — Я нашла его! Ну, то есть, не совсем нашла... Но я поняла, что он находится в нашем мире. И я почувствовала зло. Не знаю, что это такое...
   Голос Старшей вайвери был презрителен и суров:
   — Тебе и не следует знать, что это такое. Прекрати всякие попытки найти преступника и возвращайся в Каввран. Ты не ослушаешься! Ты захочешь сохранить то, что еще осталось от твоей репутации.
   — Но, парпиани...
   Старшая исчезла.
   Ночь прошла в мучениях. Лелли сделала еще несколько неудачных попыток понять, где же находится Анлиль Залейнаран. На рассвете она сложила вещи в сумку. Одела дорожный плащ. Приготовила деньги, чтобы расплатиться за комнату. Постояла, глядя на свое отражение в зеркале. Худая фигурка в коричневом плаще и соломенной зертианской шляпке. Брови сдвинуты. Губы сжаты. Сбросила сумку на пол, села на кровать и еще раз попробовала найти преступника.
   Карта Материка, соединенная с образом Анлиля Залейнарана, развертывалась перед ней во всю неизмеримую ширь своих гор и лесов. И это было озарением, но Лелли поняла, где он находится сейчас и куда направляется. Город Нтанаби... Лелли воочию увидела черные деревянные срубы и бездонные колодцы дымящегося северного селения. Колдун искал там кого-то...единомышленников...единоверцев... Когда найдет — поскачет с ними в Приолту. Цель его путешествия лежит в ущелье Иззакс.    
   Вайвери пошла в лавки, купила новые надежные сапоги, запас лекарств, бинтов, сухарей и пряников. В тот же день она сотворила заклинание невидимости для себя и для Хегга и покинула город Ихабу. Ее путь лежал в Приолту. Она принесет Совету вайвери голову Анлиля. И пусть тогда они попробуют говорить про ее репутацию. 
 
   Из книги историка и вольного философа менгарской школы Варсы Седдо «Пойдарская война»: «В начале месяца сиччи 1021 года, сразу после взятия крепости Либат, армия ледниковцев разделилась. Основные силы, во главе с так называемым «Могучим Харамзином» остались на линии наританских крепостей. Завладев ключевыми из них, они начали медленное и неотступное продвижение вглубь Ар-Нарита, к крепости Стамаб. Небольшая группа ледниковцев отправилась в тхайб Йеббо, где, при содействии благожелательного к Леднику народа ирон, достаточно быстро овладела единственным городом этой дикой земли — Зимму-Тагашади. И наконец, одна-единственная дружина из 30 воинов взяла курс на Приолту. Вождем дружины был некто Рэнд. Близ города Нтанаби к ним присоединились еще 40 человек добровольцев. Поводом для визита в Приолту было заключение некоего секретного соглашения с партизанским Вольным Кругом — главным врагом Харракана на западе. Именно с этой дружиной ехал никто иной, как «предсказанный пророк Таргнир». Впрочем, до Приолты они добрались лишь в середине месяца воллия. Именно к этому времени и следует относить начало Пойдарской войны...»

   Дарри был несколько разочарован. В его представлении война была чем-то величественным. Он мысленно рисовал армии, с бешенством сходящиеся на залитых кровью полях, и города, чьи высокие стены рушатся под ударами катапульт и таранов. Взятие крепости Либат, кое Дарри благоразумно созерцал из укрытия, еще было чем-то похоже на настоящую войну. Но то, что началось потом...
   Сотни тысяч воинов в блистающих доспехах, полководцы, выходящие на единоборство перед своими солдатами — все это не имело ничего общего с убогой реальностью, в которой сам Дарри, Анлиль и кучка ледниковцев вот уже три недели томились в грязной приолтийской избе на берегу мутноватой речки, ожидая известий от какого-то мельника Дзиккэна, как-то связанного с Вольным Кругом, без которого, оказывается, по земле Приолты и шагу нельзя ступить.
 
 
    Приолта, маленькая лесная страна, зажатая между Харраканом, Предледниковьем, Северным Менгаром и Менгаром Южным, была краем бедных деревень, притаившихся в долинах, больше напоминающих просеки; заболоченных ельников; непроходимых топей, богатых на ягоды и дичь; край филинов, ухающих под вершинами вековых сосен; край  замкнутого, скрытного народа с белыми ресницами и соломенного цвета волосами.
   И так случилось, что эта маленькая страна в самом сердце Материка всегда была желанной добычей для своих хищных соседей. В богатых столицах — Ашрум-Лозе, Менгар-Ролде, Кайнтоне, Супате — ее кроили и перекраивали, пока не получалось подобие  лоскутного одеяла, которое новые войны презрительно рвали на куски. Приолту делили просто, без затей, проводя карандашом по карте. Захватчики приходили в Приолту  и строили земляные валы, копали рвы, воздвигали барьеры из хитроумных лесных укреплений. На границах отданных им земель захватчики размещали смотровые башни и держали гарнизоны: сотню-другую издыхающих от болотной лихорадки солдат. Дипломаты в Менгар-Ролде тратили годы, чтобы разделить какую-нибудь долину. Деревня Тассиона не знала, что четыре державы считают себя ее хозяевами. Приолта была страной, где великолепная харраканская дорога, вымощенная ровной плиткой и окруженная столбами, вполне могла оборваться на клюквенном болоте или у подножия сосны; где путник, решивший присесть на необыкновенной толщины бревно, садился на самом деле на старинный таран из Южного Менгара, сплошь покрытый мхами и лишайником и давно служащий пристанищем для барсуков. И такова была насмешка судьбы, что любое войско, откуда бы оно не вышло и куда бы не направлялось, непременно шло через Приолту. Многие оставались здесь, сраженные неожиданными грозными морозами; многие погибали в топях; многих косила болотная лихорадка. Ибо на гербе этой страны, рядом с филином и еловой веткой вполне мог бы разместиться черный лик богини Зрафф, той, что поражает этой болезнью, ужасного существа с выпученными белыми глазами и болотным  растением в цепких лапках. Но многие выживали и шли в села. Они видели прогнившие строения под соломенными крышами, людей в одежде из грубого холста, видели их припасы: ягоды, да грибы, да коренья, да странный овощ по названию фумми. И тогда захватчики стервенели, а жители отвечали им тем же. “Пошел в лес, соловьев послушать”, “пошел за хворостом”, “пошел куропаток стрелять” — так говорилось о том, кто уходил в лес, присоединиться к подвижному, легкому и сплоченному союзу по названию Вольный Круг. То был загадочный сплав партизанского отряда, разбойничьей банды, крестьянской общины и религиозной секты. Против захватчиков все средства были хороши, приолтийцы не брезговали ни отравленными стрелами, ни замаскированными ямами, ни ловушками из сеток. У народа Приолты был солидный опыт партизанской войны: более трех столетий.

   
   Прошло еще три дня. Ледниковцы уныло хлебали похлебку из фумми.
   — Хватит! — сказал Анлиль. 
   Под насмешливыми взглядами деревенских он взял удочку и пошел на реку, но выловить ему удалось лишь вонючего липкого сома. Потом появилась легкая узконосая лодка. Человек в крестьянской одежде уверенными движениями взмахивал веслом.
   — Ты хотел видеть мельника Дзиккэна? — спросил он.

   В доме мельника вдоль стен стояли высокие плетеные короба. На перекладинах громоздилось добро: инструменты, запасы сушеных грибов и ягод, доски, мотки веревки, ножи. 
   Анлиль сидел за столом, покрытом скатертью в красную и белую клеточку. Напротив сидел сам хозяин. Дзиккэн был одет в короткие штаны, белую рубаху и вязаную безрукавку. На голове у него, что было не очень-то вежливо по отношению к гостю, красовалась широкая шляпа с отогнутыми вниз полями. Из-под шляпы свисали пряди седых волос.
   Анлиль поднял узкий бокал из горного хрусталя. Вся посуда в доме мельника отличалась изысканностью. Медный кувшинчик для вина имел форму цапли. Солонка — в серебряной сеточке. 
   — Как идет работа на мельнице? — спрашивал Анлиль.
   — Неплохо, — отвечал хозяин. — Временами мешают барсуки.
   — Барсуки?!
   — Барсуками в наших краях называют мелких воришек.
   — Там, где я вырос, «барсуками» именуют людей, которые предоставляют свои дома ворам и контрабандистам. Мелкие воришки у нас называются «воробьями».
   — Всегда приятно познакомиться с осведомленным человеком, — улыбнулся Дзиккэн.
   Анлиль встал и прошелся по скрипучим доскам старинного паркета.
   — Давайте перейдем к делу, Дзиккэн! Вы отлично знаете, кто я такой, и зачем я здесь. Я, со своей стороны, многое знаю про вас.
   Фигура мельника была неподвижна. Анлиль остановился у окна. Там бурлила, прыгая по камням, вода. Ивы купали в струях молодые сережки.
   — Хотите, чтобы я сделал дженнаритесс? Охотно! Вы — Дзиккэн Эмторан. Вы родились в городе Медж, что на Аркилле. Ваш отец был храмовым жрецом высокой ступени. Вы проявили интерес к поэзии, и вас отправили обучаться ремеслу в храмовой поэтической школе. Но вам наскучило сочинять стихи в честь островных правителей и каввранских богов, соблюдая 186 утвержденных жрецами размера и 334 правила стихосложения. Вы сбежали в Усноден. В этом городе вы зарабатывали на жизнь написанием виршей в честь придворных особ...с соблюдением размеров, разумеется...а заодно писали острые и безразмерные памфлеты политического содержания. Вас приговорили к вечному изгнанию из Уснодена.
   — Продолжайте, — сказал мельник. — Еще вина?
   — Благодарю. Вы перебрались в Приолту. Здесь вы уже не могли прокормить себя поэзией. Вы устроились писцом в храм Звайне, но вас оттуда быстро выдворили. Вы были застуканы пьяным. Вы разбили священный сосуд. Нечаянно?
   — Пять сосудов. Преднамеренно.
   — Тогда вы бежали в горные леса. Вы спрятались в одной из тех деревень, что не отмечены на картах. Именно там вы вспомнили о втором своем таланте, о котором не знал никто. Вы умеете находить, приманивать и обезвреживать демонов. Крестьяне прозвали бы вас «охотником за демонами»...
   — Именно так они меня и называли.
   — Разумеется, вы способны иметь дело лишь со слабыми демонами низшей иерархии. Но —способны. Вы спасали людей от козней мелких пакостных демонят. Вы никогда не убивали их! Это вам не под силу. Вы уговаривали демонов уйти. Ваш редчайший дар включает искусство убеждения.
   — Мой дар включает в себя искусство найти, настигнуть, задержать и уговорить уйти.
   — Тут-то вами заинтересовались по-настоящему. Вам предложили спуститься в ущелье Иззакс.
   — Ущелье Иззакс совершенно безлюдно. Самая глубокая впадина земли... Люди не могут жить в ней.
   — Там могут жить мгаудот, — сказал Анлиль.
   — Это слово мне неизвестно, — ответил мельник.
   — Довольно, Дзиккэн! Про ущелье Иззакс и мгаудот я узнал в тюрьме. Мне рассказал об этом один мой пойдарский собутыльник. Он был уверен, что его слова умрут вместе со мной по ту сторону решетки. Он ошибся. Я хочу встретиться с мгаудот.
   — Почему вы решили, что я могу помочь вам?
   — Он назвал мне ваше имя.   
   — Да о ком вы говорите?! — Дзиккэн откинулся на спинку стула.
   — В Даргат-Нибтейни я знал его под кличкой Паук. Он был...
   — Паук? Я его очень хорошо помню. Ну, что же... Я могу устроить тебе встречу с мгаудот. Но если им не понравится то, с чем ты придешь, я не смогу ничем тебе помочь. 
   — В твоей помощи я не нуждаюсь.
   — С Паука и надо было начать! Между прочим, я полагал, что ты окажешься другим...
   — А каким, ты думал, я окажусь? Бритым и в кандалах?
   Дзиккэн расхохотался так, что его лицо побагровело:
   — На рассвете приходи со своими на лесную опушку, что за озером. С тобой должно быть не больше трех человек. 
 
   Анлиль выбрал Дарри, Тунга и Рэнда. Сперва они долго шли лесом, потом — по равнине, засыпанной белым известняком, который затруднял ходьбу и от малейшего дуновения ветра поднимался и забивал ноздри. Следуя примеру Дзиккэна, все закрыли лица повязками. Солнце становилось все жарче, равнина была безжизненна. А потом люди увидели огромный белый камень, возле которого рос старый вяз, расщепленный молнией.
   — Первый знак, — одобрительно кивнул Дзиккэн. — Мы идем в верном направлении. Не смейся, таргер! Здесь очень легко сбиться с пути. Потеряешь дорогу — так и будешь плутать, пока не погибнешь от жажды и истощения. А вот и пример!
   Человеческий скелет был наполовину засыпан известняком. Он лежал у самого края обрыва.
   Тропа, по которой отряд спускался вниз, была узкой и крутой, почти отвесной. Слева — лишь отполированный ветрами гранит скалы, справа — бездна, заполненная такими могучими и пышными деревьями, каких ни Дарри, ни ледниковцы никогда не видели раньше. Их стволы были выше, чем Шрам-Тахани — самая высокая башня в Ниеми. Их окутывали покрывала из серо-зеленого мха, похожего не то на паутину, не то на остриженную овечью шерсть, а за покрывала цеплялись кустики папоротника, призрачно-белые цветы пыльцеголовника и пестрые лилии. Отряд спускался все глубже в ущелье. Дождь из мха, лишайников и цветов заменил странным деревьям листья; тропа стала такой отвесной, что идти по ней и вовсе было бы нельзя, если бы не толстые лианы, вьющиеся вдоль нее и пересекающие ее во всех направлениях. Анлиль остановился и прикоснулся к волокнистому бурому стеблю:
   — Взгляни-ка, Дарри! Эта лиана — тоже вьюнок.
   В его глазах появились странные зеленые искры.
   — Что значит — вьюнок? — спросил запыхавшийся Дарри.
   — Сайо лизея. Сестра нашего вьюнка. И чем-то немного похожа, не правда ли?
   — Ботаника — наука интересная! — пропыхтел, не оборачиваясь, Дзиккэн. — Но не лучше ли ускорить шаги?
   — Ты прав, вайа-байти! — с насмешливым почтением откликнулся Анлиль.
   Они продолжали спуск в Иззакс, глубочайшее ущелье Материка. Казалось, тропе не будет конца, песок осыпался под ногами, камни срывались и летели куда-то вниз — на самое дно земли. Потом люди вышли на площадку, прилепившуюся к скале наподобие птичьего гнезда. Площадка была плоской и имела правильную прямоугольную форму. Здесь путники немного передохнули. Прямо под их ногами на горном утесе высились руины замка. Одна из его стен обвалилась полностью, и Дарри не без любопытства взглянул на обнажившиеся залы и коридоры, в которых некогда обитали люди. Во внутренних стенах чернели отверстия, сквозь которое видны были остатки разрушенных лестниц. Хмель и вьюнок обвивали полукруглые окна, на колоннах гнездились дикие голуби, а на площадке перед входом в уютной тени плюща резвилось семейство лис. Замок был ярко озарен солнцем и окружен деревьями с цветущими кронами. Тропа, по которой отряду еще предстояло идти, огибала замок и спускалась еще ниже, в неизмеримую глубь, представлявшую из себя сплошной лиственный ковер. 
   Идти стало немного легче, ибо ноги чувствовали остатки какой-то древней каменной лестницы. Дарри даже не заметил, как они поровнялись с замком. Барельефы на уцелевших стенах почти не пострадали: вереницы воинов в высоких шлемах и длинных кольчужных рубахах, ожесточенно рубящих других воинов, в одних только легких плащах, сидящих на странных животных с тонкими развилистыми рогами. Когда путники обогнули замок, увидели, что на северной стене барельефы были  другими: уже разрозненные воины в шлемах бились с полчищами врагов на рогатых животных, к которым прибавились огнедышащие драконы и разноликие демоны. Новый поворот. На уцелевшей западной стене отряд снова увидел рельефную картину, но на этот раз она изображала солнце, перечеркнутое опрокинутым полумесяцем, а под ним, на огромной равнине — полулюдей-полуобезьян с мордами, похожими на черепа, рыщущих на искривленных ногах. Южная стена была обрушена.
   — Это — Второе Нашествие Линдри, — сказал Анлиль. — Хроника войны — как ее представляли люди тех времен. Выжившие люди. А здесь я вижу что-то интересное!
   Он нагнулся и начал быстрыми движениями разбрасывать землю и песок. Остальные переглянулись в недоумении. Анлиль продемонстрировал свою добычу. Это была старинная золотая монета. На ней была высечена фигура женщины, сидящей на троне с ножками в виде львиных лап и драконьими крыльями — вместо спинки. Ее широкие одеяния оставляли открытыми лишь глаза и кисти рук. В правой руке она держала факел и что-то, напомнившее Дарри кочергу. В левой руке женщины был обнаженный меч и пальмовая ветка. На другой стороне монеты путники разглядели полустертые буквы.
   — Здесь написано: божественная королева Хашшал-Дару, — сказал Анлиль. — Знаете ли вы, как иначе можно прочитать имя Хашшал-Дару. Эсилтейр! Именно так.
   — Не призывай зла! — побледнел Дзиккэн.
   — Мы не принесем зла в эти края, мудрый человек. Глубокие земные впадины обладают собственной силой.
   Сказав так, Анлиль бросил монету в траву.
   Они продолжили спуск, и Дарри понял, что зеленый полог — обманка. Лишь верхушки гигантских деревьев были покрыты листвой. Обнаженные стволы и ветки, окутанные гирляндами лишайников, мхов, паутины… С каждым мгновением становилось все темнее. Терпкий запах плесени и серы. Отряд добрался до дна ущелья — если это было дном — и продолжил путь по тропе, петляющей среди таких огромных стволов, что десяток человек, взявшись за руки, не смогли бы их обнять. Лес казался безжизненным, если не считать белых мотыльков, порхающих над тропой. На повороте тропы люди увидели, как странная серая птица с голубым хвостом и голубыми кругами вокруг горящих красных глаз сосредоточенно разбивает о камень гигантскую улитку. Птица бросила улитку и побежала в чащу, сразу же развив большую скорость. С деревьев свисали черные лианы. Они покачивались и казались живыми, и Дарри увидел, как одна из них, превратившись в петлю, схватила белую бабочку и уволокла в дупло, проголотившее добычу со странным хлюпающим звуком. Еще один поворот. В заводях у корней мерцали зеленым светом опавшие ветки и кусочки коры. А потом путники увидели лежащий близ тропы скелет человека, руки и ноги которого были привязаны к корням веревками, сплетенными из еловых веток и какой-то травы.
   — Работа Вольного Круга! — мрачно зашептались шенгджи. — Нас ждет такая же участь.
   — Это — не Вольный Круг, — возразил Анлиль. — Похоже на проделки вайа-норр, демонов хвойных лесов. Они ловят путников, привязывают их к земле и берут у них кровь и энергию. Значит, здесь до сих пор водятся демоны, Дзиккэн?
   — Водятся! — хмуро откликнулся тот. — Вот только мало их.
   А потом люди увидели нечто, заставившее их поднять головы. То ли половинки расщепленного ствола, то ли обнажившиеся корни гигантского дерева образовывали врата, сквозь которые могла  бы пройти боевая дружина. Ствол дерева, больше похожий на башню замка, был угольно-черного цвета. Дарри понял, что странная сетка в неизмеримой вышине — это раскинувшиеся во все стороны колоссальные ветки. На земле лежали шишки, каждая — длиной с руку взрослого человека.
   — Тилианская ель, — сказал Анлиль. — Одна из последних на Материке.
   Они прошли сквозь древесные врата.
   — Вы видите Дорогу Основания! — сказал Дзиккэн.
   Но первым, что они увидели, были слабые проблески солнца. Лишь потом их глаза остановились на широкой дороге, вымощенной гладкими камнями. По обе стороны дороги высились колоссальные утесы темно-серого цвета, абсолютно отвесные и гладкие. Дарри понял, что подняться по ним было бы невозможно: ступня не нашла бы даже малейшей опоры. Своей высотой они превосходили все, что доводилось видеть таргеру. Красноватый свет, принятый людьми сперва за закатное солнце, оказался огнем факелов. Вдоль дороги были вбиты деревянные колья, и их сомнительным украшением служили человеческие черепа, но еще более странным было то, что и черепа, в свою очередь, являлись подставками для факелов. Иначе здесь царила бы тьма.
   — Это и есть ущелье? — спросил Рэнд.
   — Его вторая ступень, — ответил Дзиккэн. — Не останавливайтесь!
   Но они все же остановились и посмотрели назад. Теперь они воочию увидели эту ель и смогли оценить ее величие. Стена странного леса по обе стороны от нее была перевита стальной проволокой, снабженной острыми шипами. И вдруг откуда-то из ствола ели с глухим грохотом опустилась железная решетка. Путь к отступлению был отрезан.
   Они пошли вперед.
   — Стоять!
   Путники остановились и в удивлении посмотрели по сторонам. Не могла же заговорить стена?
   — Положите на землю все оружие, что у вас есть!
   Первым подчинился Дзиккэн: отстегнул от пояса меч, вытащил из сапог метательные ножи. Анлиль небрежно бросил на плиты харраканский кинжал. Ледниковцы с мрачным ворчанием освободились от мечей и луков. Аккуратно сложили на камнях колчаны со стрелами и боевые топоры.
   — И ножи? — прищурился Рэнд.
   Шенгджи расстались с лесвенскими ножами — своим амулетом. Пошли дальше за Дзиккэном.
   — Тот из вас, кто идет предпоследним! — сказал голос. — ВСЕ оружие! Или мы убьем всех.
   Яростно бранясь, Тунг вытащил из голенища свой последний нож.
   Они уходили все дальше. Голос больше не заговаривал с ними. Казалось, дороге не будет конца, и не будет конца кольям с черепами. Потом потянуло сыростью. Воздух над дорогой становился влажным, откуда-то поползли клочья тумана.
   За поворотом открылось поразительное зрелище. Дорога обрывалась на берегу огромной реки. Сама река текла глубоко внизу, у подножия новых утесов, таких же высоких и отвесных, как и те, что им уже довелось увидеть. Воды неслись с огромной скоростью, падая с уступа на уступ, разбиваясь о каменные пороги и поднимая в воздух брызги и облака пара. Колоссальные скалы, уходящие в далекий мрак, были покрыты черными деревьями, ветки которых переплетались друг с другом и не пропускали вниз ни единого солнечного луча. Меж ветками плыли клубы плотного тумана. Река была так широка, что глаза не могли различить противоположный берег. Узкий каменный мост, перекинутый через нее, исчезал в тумане.
   — Идите через мост! — приказал голос. — По одному! Первым пойдет колдун!
   Анлиль обернулся и с улыбкой посмотрел в глаза каждому.
   — Все в порядке! — громко и отчетливо сказал он. — Нам нечего бояться! Мы уже у цели.
   Потом он потрепал таргера по плечу:
   — Скоро увидимся, Дарри!
   Они молча наблюдали за тем, как Анлиль идет по мосту, удаляясь все дальше, пока его серый плащ не слился с туманом.
   — Вторым пойдет говорящий с демонами!
   — Ваш Таргнир совершенно прав! — сказал Дзиккэн. — Бояться нечего! Удачи!
   Дарри, Рэнд и Тунг остались втроем. Ждать пришлось довольно долго.
   — Первый ледниковец!
   Рэнд пошел по мосту.
   — Второй ледниковец!
   Когда Тунг скрылся из глаз, Дарри остался один.
   — Таргер!
   Дарри ступил на мост. Проклятье! Он оказался очень узким, два человека не смогли бы пройти по нему плечом к плечу. Водяные пары забивались в глотку. Внизу грохотала река.
   Нужно представить себе, что это — Тропа Таргеров. Смелее, Дарри, сын Лэйса! Когда это ты боялся высоты?
   Дарри заставил себя не смотреть вниз, хотя эти проклятые пенящиеся водовороты так и приковывали  взгляд. В черных воронках бурлила змеящаяся вода. Дарри остановился, чтобы передохнуть, и тут же понял, что это — ошибка. Остановишься, посмотришь вниз, испугаешься, упадешь… Нужно идти вперед. И не смотреть вниз. 
   Когда он увидел озаренную факелами скалу противоположного берега, шагать стало легче. Новая ошибка, Дарри! Нельзя ускорять шаги. Иди медленно. И не смотри вниз! Внизу все еще вода.
   Добравшись до берега, Дарри, уже никого не стыдясь, рухнул на камни и несколько мгновений отдыхал. Кто бы ни были эти мгаудот, они точно нелюди!
   Перед ним снова была отвесная скала. В скале были вырублены врата. По обе сторон от врат стояли железные треножники, а над вратами Дарри увидел странные кривые знаки и очень достоверное изображение спаривающихся жаб.
   С пронзительным лязгом врата отворились.
   — Заходи! — сказали таргеру.
   По ту сторону снова были гигантские черные деревья — сколько же можно? Но идти на этот раз пришлось недалеко. Тропа оборвалась над обрывом. К стволам двух деревьев была привязана клеть, сплетенная из веток и лозы.
   — Войди в нее! — приказал голос.
    Делать ничего не оставалось. Дарри вошел в клеть. К его изумлению и испугу, она немедленно начала опускаться вниз. Дарри понял, что она держится на толстых канатах, привязанных к деревьям, а опускаться вниз ее заставляют люди или какой-то механизм. Спуск был долгим, клеть раскачивалась, канаты скрипели. Тьма становилась все гуще. Если бы не факелы, мерцающие в глубине леса, Дарри и вовсе бы ничего не видел. Странное посвистывание доносилось из чащи.
   Клеть бесшумно опустилась на землю. Когда Дарри вышел из нее, она сразу же начала подниматься вверх. Холод здесь был такой, что таргера била дрожь, несмотря на теплую куртку.
   Перед ним была пещера, а в пещере горел огонь. Дарри увидел силуэты людей.
   — Внутрь! — приказал голос.
   Таргер переступил через порог. За его спиной с лязгом опустилась решетка. Ясно было, что пещера — это местная тюрьма, узниками которой уже стали Дзиккэн, Рэнд и Тунг.
   Дарри сел на подстилку из теплого и сухого мха и протянул руки к костру.
   — А это откуда? — спросил он, имея в виду мясо на вертеле.
   — Мгаудот принесли, — отвечал Дзиккэн. — Они, может, и звери, но морить нас голодом и холодом не намерены. Во всяком случае, пока не намерены. 
   — Анлиля вы видели? — спросил Дарри.
   — Нет, таргер! Ни Анлиля, ни Таргнира. Да не бойся ты за него! Уж кто-кто, а он-то с мгаудот договорится...
   — Почему это? — спросил таргер, пытаясь определить, что это за зверя для них зажарили. Вкус был приятным, но совершенно незнакомым.
   — У них — схожая сила.
   Животное, похожее на огромного мокрого ежа, придирчиво посмотрело на них с той стороны решетки и убежало. Утолив голод, Дарри лег спать. Какого толка сидеть и ждать у моря погоды?

   Бой барабанов. Странное посвистывание в кустах. Место Основания вовсе не было величественным. Оно находилось внутри огромного полого ствола тилианской ели. Яркие гнилушки освещали его. Была темная сырая ночь — вечная ночь ущелья Иззакс.
   — Сердцевина Материка. Место происхождения происхождений, — шепотом проговорил Дзиккэн. — Здесь изначальная сущность человека встречается с изначальной сущностью его братьев.
   — Чьих братьев? — переспросил Дарри.
   — Человека! Тшшш!
   На гладком белом камне был рассыпан крупный порошок, над которым танцевал огонек холодного зеленоватого пламени. Призрачные огни метались по лицам людей, кружком сидевших вокруг камня. Они выглядели, как приолтийцы, но одежды их были необычны: штаны и куртки странного покроя и странного же бледно-зеленого цвета. Таргеру показалось, что даже кожа и волосы этих людей приобрели оттенок водорослей. Это и были вожди Вольного Круга —тайного братства, презираемого Харраканом и ежеминутно пожирающего Харракан. Они называли свои имена, впрочем, вряд ли прозвание вроде “Угроза Ночи” или “Гибель Империи” может быть настоящим именем...
   “Пойдарский мститель” был здесь главным.
   Дарри прислушивался к тем речам, что вели между собой «Пойдарский мститель» и Анлиль. Оставалось неясным, где же колдун провел часы, проведенные его товарищами за решеткой — но он казался спокойным и уверенным. Разговор шел на том неправильном и очень примитивном харраканском языке, который так хорошо понимают все, кроме самих харраканцев. Попивая из фляжки напиток, похожий на сильно разбавленный ледниковский шехолк, вожди Вольного Круга и шенгджи беседовали о черных преступлениях Империи Мерзости и грядущем неотвратимом возмездии. Как ненасытный зверь своппи, Харракан пожирает страну за страной, разоряет их и бросает опустошенными, подобно выпитому птичьему яйцу. Харраканцы уводят людей в рабство, вырубают леса и осушают реки. Они ненавидят даже солнце и луну — ибо те не подвластны их воле.
   Подобные речи Дарри частенько слышал в тавернах городов Запада — и кто только не произносил их... Но здесь за привычными словами звучало иное.
   Дарри обернулся вновь. В тени древесных стен на подстилках из мягкого мха притаились странные существа. Подобных таргер не видел раньше — а уж кого он только не видел, даже зеленого говорящего слона! Это были гибкие животные серовато-бурой окраски с темными пятнами на спине. Их когти были причудливо изогнуты, глаза светились. Хвосты — очень пушистые и длинные, мордочки — острые. Забавные круглые ушки с кисточками. Среди них были и детеныши с темной шерсткой, очень подвижные и бойкие. Животные издавали странные звуки: то приглушенное рычание, то тихое посвистывание.
   И все было бы ничего — если бы не женщина, сидевшая среди них и кормившая грудью сразу двух пушистых и уже довольно крупных зверенышей. Ее светлые волосы закрывали опущенное лицо.
   — Кто это? — шепотом спросил Дарри у Дзиккэна.
   — Женщины и дети мгаудот, — был ответ.
   — А где же мужчины мгаудот?
   — Да вот же они! — Дзиккэн показал на людей в зеленых куртках и штанах.
   “Пойдарский мститель” протянул Анлилю руку — ладонью вверх. Анлиль так же протянул руку Дарри. Все, сидевшие вокруг камня, взялись за руки. А потом Дарри понял, что странный шехолк только сейчас начал действовать.
 
   Иссиня-черная шишка тилианской ели скользнула по лунному диску. Лицо женщины, кормившей грудью, улыбнулось из-под откинутых волос. Звереныш ответил ей улыбкой.
   — Мы редко нападаем в городах, — сказал гулкий голос “Пойдарского мстителя”. — Только  когда уверены, что сможем убить хотя бы одного харраканца или пособника. Только когда уверены, что никого из наших они не смогут взять живым.
   — Вот уже два десятилетия ни один из наших не попался живым, — подтвердил «Угроза Ночи». — Брат Вольного Круга должен убить себя раньше, чем его схватят.
   — А если духу не хватит? — поинтересовался Тунг.
   — Всегда найдется кто-то, кто поможет его руке! — сказал “Пойдарский мститель”.
   Два детеныша с урчанием сцепились из-за полуобглоданной кости.

   — Если попадешь в харраканскую тюрьму — уже будет поздно, — проговорил один из повстанцев. — У них — отличные палачи. Еще у них есть наркотики... Я сам однажды убил своего человека. Каждый должен поступить так.   
   — Мы даем клятву самоубийства, — подтвердил “Пойдарский мститель”, — но иногда бывает поздно...
   — Да, — сказал Анлиль. — Бывает поздно.
 
   Теплое молоко текло в желудок пушистого детеныша. Дарри не мог понять, кто эта кормящая — женщина или зверь? Только ощущение.
   За скупыми словами братьев Вольного Круга и не менее скупыми словами ледниковцев он начал слышать совсем другие речи.
  Пустельга поселится в храме твоем, Харракан.
  Орел-могильник, серая неясыть на твоем поле птенцов выведет.
  Эй, Харракан!
  Лишь сова оплачет
  Твое величье.

   И Дарри узнал, что они изменились. Они были мгаудот: те, кто выглядел, как люди, и те, кто выглядел, как животные. Они были единой расой, живущей в ущелье Иззакс. Изгнанные в эти темные места бессчетными карательными операциями и неслыханным истреблением их народа, мгаудот были вынуждены измениться. Человек не выжил бы здесь. Получеловек-полуживотное имело несравнимо больше шансов.

   Неистовый плеск крыльев в смеркающемся небе, заполненном черными ветками. Это тоже были мгаудот, но иные. Небольшие животные с темной шерстью и огромными перепончатыми крыльями, похожие на крыланов... Стайка этих существ с пронзительным свистом взметнулась к лунному диску.
   Пока братья Вольного Круга вспарывали животы харраканским купцам и сжигали подпольные бордели, подпиливали доски мостов и говорили в тавернах о скором таянье Ледника, их подруги в зверином обличье приносили в мир пушистых темных детенышей, некоторые из которых потом обернутся людьми. И Дарри подумал: как смогут эти существа править городами людей?
   И кто-то ответил ему:
   Городов больше не будет.    
 
   Крик козодоя. Тень, мелькнувшая на границе зеленого огня, на границе ночи... Женщина эта —ровесница Хашшал-Дару, повелительницы обезьян в разрушенном мире.
   Мысль “Пойдарского мстителя”:
   Вы — свободные люди. Вы — такие же враги Харракана, как и мы. Мы верим вам. Идите в города Приолты и сделайте то, что не можем сделать мы, ибо мы ограничены силой и воздухом Иззакса.
   Мысль Анлиля:
   Я приду в каждый город и буду говорить на каждой площади. Каждый услышит и поймет всю меру обреченности Харракана. 
   Детеныши клубком покатились по влажному глиняному склону, на лету хватая извивающихся синих червей.

   — Эй, таргер!
   Дарри открыл глаза и обнаружил, что все с ухмылками смотрят на него.
   — Таргер задремал! — с удовольствием сообщил “Пойдарский мститель”.
   Дарри обернулся. Животные исчезли — или их и вовсе не было?
   — Идите в Сарсию! — сказал “Пойдарский мститель” Анлилю. — Там вас встретят, окажут поддержку. И помни, что ты согласился на наше условие: только если вам удастся очистить от харраканских свиней пять городов, люди-мгаудот присоединятся к вам. Иначе нас ожидает гибель от рук имперских карателей. Шенгджи привыкли пересекать границы и уходить от погони, а мы — нет.
   — Раньше, чем  лето перепрыгнет через костер, мы освободим Сарсию, Танно, Джэрджараг, Шолле и Элайю, — ответил Анлиль. — Так будет. Это истинно так же, как то, что в твой шехолк забрался большой муравей.

   По открытому листу книги ползло странное насекомое с черной спинкой и длинными согнутыми ножками. Тэйчи наблюдал за ним.
   В центральном Харракане месяц эффель приятен, благодаря теплу. Здесь же, как утверждала Растия, это — уже начало зимы. Не в нынешнем году. Год выдался противоестественно теплый для угрюмого Ар-Нарита. В месяце эффель еще цвели цветы, летали бабочки, шли теплые дожди, Шеллебет не надевала плаща, а принц Тэйчи не закрывал окна в библиотеке.
   В библиотеке он предавался воспоминаниям. И вот сейчас он лениво размышлял о том, будет ли он ужинать вместе с Шеллебет или же останется в компании книги — но память его возвращалась на несколько лунных месяцев раньше, к событиям, случившимся до прискорбной гибели Реджа Таддани под грязевой лавиной.
   Это был совершенно особый праздник — Середина Весны. Отмечали его высоко в горах Онтахи, где лежали снега и царил холод. Там собрались все обитатели Стамаба и окрестных сел — “настоящие” харраканцы,  полукровки и инголхар. Редж Таддани явился с супругой и детьми. Принц Тэйчи приехал с молодой женой Шеллебет. Все собрались здесь — крестьяне, каменотесы, рабы. Ибо день Середины Весны посвящен освобождению от неизбежности мрака и мороза, и в этот день две знатнейшие женщины края получали право даровать свободу двум детям, рожденным в рабстве — тем, кого они выберут сами.
   Супруга Реджа Таддани с неприязнью смотрела на Шеллебет. Варэ была уже немолода. Она не отличалась красотой, как почти все женщины-полукровки. Национальная одежда полукровок не добавляла ей очарования — толстый черный жакет и меховая шапка. Редж Таддани тоже смотрел на Шеллебет, закутанную в белую шубу. Потом он сказал очень громко:
   — Красива, но глупа!
   Дети, рожденные в рабстве, сбились в кучку на поляне. Спереди стояли “настоящие” харраканцы. В основном это были отпрыски рабынь-горничных, привезенных из южных тхайбов. За ними стояли светловолосые дети из народа инголхар. Большая их часть была похищена или открыто увезена из родных деревень в горах. 
   Первой вышла Варэ, супруга Реджа Таддани. (Как велел наританский обычай, она приняла имя свекрови). С ненавистью взглянув на Шеллебет, она распахнула полушубок — чтобы все видели, что она еще стройна.
   — Я сделала выбор! — торжественно сказала Варэ.
   Момент выбора всегда был волнующим, хотя речь шла исключительно о выборе между мальчиками и девочками харраканской крови. Не меньше половины детей принадлежали к народу инголхар, но...кому же придет в голову освобождать их?
   — Я дарю свободу этой девочке! — сказала Варэ и взяла за руку самую красивую девочку из всех, столпившихся на поляне. Девочка была черноглазой кудрявой харраканкой.
   — Я хочу, чтобы все знали, почему я выбрала эту девочку! — продолжила Варэ. — Как вы видите, она красива. Нет ничего опаснее красивой рабыни! Она может принести лишь зло. Красивые рабыни строят козни, соблазняют мужей, разрушают семьи. Пусть лучше эта девочка будет честной крестьянкой.
   Раздались аплодисменты. Жрица взяла девочку за руку и отвела ее в сторону: особый жрец, приехавший из Нелога, должен был подписать грамоту об освобождении. Все глаза устремились на Шеллебет.
   Шеллебет вышла вперед, поклонилась собравшимся и скинула шубу.
   Все ахнули. На супруге принца Тэйчи, вместо обязательного для знати платья менгарского образца, была линдрианская одежда — тяжелые ткани всех оттенков зеленого и золотого, обернутые таким образом, что нельзя было даже смутно различить очертания фигуры.
   Сохраняя бесстрастное выражение лица, Шеллебет заговорила. Из ее губ выходил пар —единственное свидетельство того, что она стояла на лютом морозе.
   — Люди Ар-Нарита! Готовясь к этому великому празднику, я провела в молитве всю ночь. Кто я, слабая смертная женщина, чтобы делать столь страшный выбор? И разве человеческий разум, и тем более — разум женщины, вправе судить, кому из живущих даровать свободу, а кого —оставить рабом? Так не судите же меня, если я сделаю свой выбор, подчиняясь исключительно голосу моего неопытного сердца!
   Шеллебет прошла сквозь группу испуганно расступившихся харраканских детей и протянула руку светловолосой девочке-инголхар.
   Глаза Реджа Таддани метали молнии. Харраканцы угрюмо молчали, в толпе полукровок слышался оскорбленный ропот.
   Шеллебет вывела девочку на середину поляны.
   — Где отец и мать этой девочки? — громко спросила она. — Я хочу вернуть ее родителям!
   Молчание. Ответить на этот вопрос могли бы только инголхар — но в присутствии полукровок они не смели разговаривать. Шеллебет посмотрела на северян. Тогда высокий седой старик с косматыми бровями ответил ей:
   — У нее никого нет. Все погибли.
   — Тогда я возьму ее в свой дом, — сказала Шеллебет.
   Увидев, как Шеллебет сделала шаг навстречу жрецу, Тэйчи понял, что он не может допустить, чтобы его жена подошла так близко к белым от бешенства полукровкам. Он схватил девочку за руку и быстрыми шагами провел ее под навес, где оформлялись бумаги.
   — Имя? — сквозь зубы процедил жрец-харраканец, не глядя на девочку.
   Та почему-то подняла на Тэйчи странно светлые, бледно-голубые глаза и ответила:
   — Ын-Кваррыт Белый Заяц.
   Рука жреца нервно дергалась, буквы выходили кривыми. “Дура!”, — особо не понижая голоса, бросил Редж Таддани. На лице его жены Варэ змеилась выразительная усмешка. Полукровки мрачно переговаривались друг с другом, бросая взгляды на Шеллебет.
 
   Несколько дней Шеллебет не отходила от девочки ни на шаг. Она наряжала ее в нарядные платья, кормила сладостями, делала ей прически. Хошти и Растия укоризненно качали головами. Девочка дичилась и молчала. Увидев, как Шеллебет надела на девочку свои серьги и ожерелье, Растия сказала в сердцах:
   — Уж как хотите, ваше высочество, но вы не знаете меры! Она же — не харраканочка, а горная коза маленькая. Никакой благодарности инголхар эти дикие не знают... Им воля нужна.
   Девочке предоставили возможность делать все, что она хочет, и она немедленно убежала на задний двор, где затаилась среди коз и собак. Иногда она объявлялась на кухне для слуг, брала себе что-нибудь поесть и снова возвращалась к животным, ставшим ее неразлучными друзьями.  Шеллебет без конца осведомлялась о девочке: где она, что делает, не голодна ли? Несколько раз она делала попытки вернуть ее в комнаты, но маленькая инголхар смотрела на свою благодетельницу с такой тусклой угрюмостью, что Шеллебет сама открывала двери. Проходили дни... Однажды в сумерках Хошти постучал в библиотеку.
   — Не угодно ли взглянуть, господин принц, — забормотал он. — Вот, не угодно ли взглянуть...
   Все население Алой-Недда столпилось вокруг дровяного сарая на заднем дворе. На груде вязанок лежала девочка-инголхар. Из ее груди торчала узорная рукоять наританского кинжала. На рукоять была насажена записка:

                ИНГОЛХАР  НЕ  БУДУТ  СВОБОДНЫ.
 
   Из книги историка и вольного философа менгарской школы Варсы Седдо «Пойдарская война»: «Приблизительно 20 числа месяца воллия 1021 года дружина Рэнда и Таргнира без боя вошла в город Сарсия. Горожане, предупрежденные Вольным Кругом, ночью открыли ледниковцам врата Сарсии. Среди ночи же ледниковцы перебили мирно спящую городскую охранную дружину. Город был их. Именно в Сарсии «пророк» Таргнир в первый раз опробовал свое утопическое миллерианство. В отличие от большинства моих коллег, я продолжаю именовать этого человека Таргниром, ибо перо мое отказывается вывести имя Анлиль Залейнаран».


   Уже началось дождливое приолтийское лето. Рэнд и Тунг переносили его стоически. Дарри ворчал. Анлиль был мрачен и молчалив. Пока они занимали Сарсию — крошечный городок на границе Харракана и Приолты, маленький, бедный и грязный. В доме на главной площади, раньше принадлежавшем городской охранной дружине, они устроили штаб. Однажды поутру, выйдя на крыльцо штаба, Дарри и Анлиль увидели, как мальчонка-ледниковец приколачивает к крыше белое знамя Ледника.
   — Кто приказал? — спросил Анлиль.
   — Вождь Рэнд.
   — Снять его! — сказал Анлиль, а потом позвал писаря, ранее служившего правителю Сарсии, маленького гнусавого человечка, насквозь пропахшего луком.
   — Раздобудь где-нибудь зеленое полотнище, — велел он, — и напиши на нем красными буквами: ФРОНТ ОСВОБОЖДЕНИЯ СЕВЕРА И ЗАПАДА. А сверху нарисуй стрелки компаса.
   — Будет сделано! — откликнулся писарь, любивший необычные поручения. — А позвольте спросить… Стрелки компаса зачем?
   — А это, друг мой, чтобы показать всем, что фронт наш — повсюду…и что все дороги нам открыты.
   Дарри услышал, как писарь благоговейно прошептал, глядя на вновь вышедшего на крыльцо Анлиля:
   — Вот так голова у человека…Как столько ума в голове может быть?
   — Не знаю, как там насчет ума, — хмуро проворчал Рэнд, — а вот только я привык под своим флагом ходить, а не под флагом фронта какого-то.
   Флаг с буквами и компасом, и правда, появился над штабом. Жизнь пошла своим чередом…разве что прибавились надоедливые горожане, желавшие всенепременно узнать, что за  флаг такой и почему на нем компас.
   
   Они по-прежнему жили ожиданием. Шли унылые дожди Западного Материка: дожди холодные, бурные, приносившие запах влажной листвы, грязи и гниющих бревен. Иногда Дарри представлял себе леса и болота Приолты, в которые закинула его судьба, закинула вместе с горсткой варваров и странным человеком в сером плаще…и мысли в голову лезли не самые приятные.
   Горожане потянулись в штаб. Они с опаской смотрели на грозного Рэнда и его соратников, а шли к одному только человеку — к Таргниру, которого на свой приолтийский манер именовали Тарнир, или даже Таррнирр. Он принимал их всех, не отказывая никому, и в городе за ним закрепилась слава народного заступника, а в штабе — человека, который “завел”, а теперь не знает, что делать.
   Обычно горожане приходили по одному, но однажды явилась целая делегация. Они остановились в дверях и сняли шляпы.
   — Чего вам? — важным голосом спросил писарь.
   — Такое дело…Замучал гад…вконец замучал.
   — Да вы о ком? — с улыбкой спросил Анлиль. — Если и вправду замучал, то разберемся!
   — Да о купце об этом…Амбары понастроил. Зерно сам скупает и под замком держит. А замок у него вон такой! — посетитель показал руками, и правда, что-то огромное. — Цену каждый день подымает, умереть мне на месте, коль вру…
  — Ой, умереть на месте, да не врем! — подхватили остальные.
  Анлиль не спеша встал и повесил на пояс старый харраканский меч:
  — Пошли, посмотрим! Дарри, ты со мной. И еще двоих возьми.
   
   И они отправились в город: Анлиль, Дарри и два сумрачных и до зубов вооруженных ледниковца. Дом купца был срублен совсем недавно, из сосновых бревен, и обнесен высоченным забором. К дому лепились гигантские амбары.
   Ворота были заперты. Ледниковцы уже собрались было рубить их топорами, когда услышавший шум купец сам вышел на улицу. На купце была просаленная рубаха и  штаны из пестрой материи. С широкого грубого лица тускло смотрели серые глазки.
   — Про тебя говорят, что ты людей обижаешь? — спросил Анлиль.
   Дарри вдруг с удивлением заметил, что вот уже несколько дней его друг говорит совершенно иначе: не так, как раньше. Он говорил теперь с типичной для менгарского простонародья интонацией, растягивая гласные и делая большие паузы между словами. Еще он точно копировал их жесты и манеру смотреть исподлобья.
   — А ты кто такой будешь? Тебе что за дело? — хмуро спросил купец.
   — А мне потому дело есть, что я здесь слежу, чтоб людей никто не притеснял.
   — А кто ж тебя следить-то поставил?
   Секунду Анлиль молчал, потом поднял руки в старинном ритуальном жесте и сказал:
   — Боги.
   В толпе горожан, наблюдавших с приличного расстояния, пронесся быстрый шепот. Купец усмехнулся:
   — Боги — дело доброе. А эту тряпку с закавыкой непонятной тебе тоже боги дали? 
   — Боги говорят с людьми на языке знаков и символов, — ответил Анлиль со своей прежней интонацией.
   Это прозвучало не вполне понятно, но горожанам понравилось.
   — Слыхали, как говорит? Он — ледниковский пророк. Предсказанный Таррнирр.
   Анлиль обернулся на толпу. Он уже успел загореть, и Дарри отчетливо видел белый шрам, пересекающий горло.
   — Цена, говорите, высока? — быстро спросил Анлиль.
   — Да не то слово — высока, отец родной! Цена такая — непонятно, как живы.
   — Ты скажи мне по-хорошему, почему цена у тебя такая? — спросил Анлиль у купца.
   — А потому цена такая, что такова моя хозяйская воля! И не настало еще время, чтобы я ответ перед бандитом держал. Ведь ты же — бандит.
   Анлиль улыбнулся.
   — Ой, нет в тебе прозорливости! — нараспев сказал он с новой интонацией, которую Дарри про себя прозвал “менгарской”. — Не бандит я. Ключи от амбара давай! 
   
   Мешки с зерном были свалены на городской площади, на высоком деревянном помосте, предназначенном для публичных казней. Вся огромная площадь была забита горожанами. Помост был окружен ледниковцами с обнаженными мечами, и стояли на нем Анлиль, Рэнд, Дарри, злосчастный купец и тот самый горожанин, что придумал пожаловаться на купца. Рэнд сообщил, что сейчас каждый сможет подойти и получить свою долю. Глаза горожан блестели от нетерпения. Но были среди них и те, кого гораздо больше интересовал сам купец. Это были люди из числа жалобщиков: они уже успели получить по пять мешков каждый, прямо из амбара.
   — Болваны вы! — крикнул купец. — Ну, сожрете вы сейчас этот хлеб! А завтра что жрать будете?
   Анлиль широко улыбнулся. Он откинул капюшон на плечи и повязал голову зеленой лентой.
    — Так что же, ты думаешь, если тебя не будет и амбара твоего не будет — так земля хлеб дарить перестанет? — он обращался к купцу, но вопрос был адресован толпе.
   — Не тебе о хлебе рассуждать, разбойник!
   — Звайне, та, что мой народ зовет Мелламе, дарит колосьям зерно! — крикнул Анлиль в толпу. — Орешки в скорлупе, гроздь винограда на лозе, лист, корень, побег — все даровано Звайне для рук человека! Так что амбары эти…амбары эти…
   Он выждал паузу перед затихшей толпой и закричал еще громче:
   — Амбары эти — богохульство!
   Толпа замерла, пораженная. Анлиль поднял с помоста замок, которым был заперт амбар, и швырнул его вниз.
   — Богохульство! — закричал он. — Свинство харраканское!
   — Верно говоришь! — ответили из толпы.
   — Что с купцом прикажешь делать, господин наш? — спросил кто-то из задних рядов.
   — А кого купец грабил — меня или вас? Сами решайте, что с купцом делать.
   Толпа смолкла. Никто не смел нарушить упавшую на площадь тишину, пока один, совсем еще молодой парень в рваной одежде, не крикнул мальчишеским голосом:
   — Повесить, как собаку, и делов!
   И тогда вся толпа взорвалась единым криком:
   — Повесить!
   — Скоро увидимся! — взвизгнул купец в ответ.
   Ледниковцы сделали свое дело, как всегда, хладнокровно и быстро. Дарри отвернулся.     Горожане двинулись к помосту.
 
   Те люди, что как-то незаметно возглавили городское сопротивление, хотели сжечь дом купца, но Анлиль отговорил их. Дом хороший, крепкий. Зачем жечь? В доме разместилось временное управление города Сарсии, а еще туда переехал штаб ледниковцев.
   Дарри замечал, что с каждым днем на улице появляются все новые красно-зеленые знамена, а еще — лозунги “Слава Земле Свободных Людей!” и “Да здравствует Тарнир!”. Были и совершенно неожиданные лозунги, например: “Смерть харраканцам, палачам и сводницам!”. Оригинальный народ, думал Дарри.
 
   — Я не уйду из города! — сказал Анлиль.
   Они сидели на траве, в уютном внутреннем дворике, где еще сохранились вещи, принадлежавшие раньше семье купца. Рэнд был непреклонен. Мешрет Ог задумчиво качал головой. Остальные ждали развязки — с молчаливым терпением и готовностью принять любой выбор вождя, так характерными для ледниковцев.
   Час назад они узнали, что Хашти не смог остановить карательное войско харраканцев. Пятитысячный гарнизон движется сейчас в восточную Приолту, поддержать оккупационные войска. Еще тысяча идет в Сарсию. Их цель: прекратить мятежи и беспорядки.
   — Мы уходим, пока есть время, — сказал Рэнд. — Впереди еще много добрых дорог. Здесь мы заперты, как лиса в капкане.
   — Я остаюсь в городе! — повторил Анлиль.
   Он сидел на траве, почти неотличимо похожий на ледниковцев, скрестив ноги и положив рядом с собой обнаженный меч. Рэнд стоял в центре круга.
   — Твоя затея провалилась! — сказал Рэнд. — Главное сейчас: сохранить свою жизнь и жизнь дружины. Мы еще вернемся сюда!
   И он окинул взглядом ледниковцев и скомандовал:
   — До полудня мы должны выйти из города и пойти на север, до реки Алдже-При. Это — приказ.
   Анлиль насмешливо улыбнулся. Даже совершенно незнакомый с обычаями шенгджи Дарри понял, что Рэнд нарушил этикет.
   — Твоих дружинников из нас лишь три десятка, — сказал кто-то. — Остальные сами по себе. Не хотим мы слышать слово “приказ”. Мы равны тебе, Рэнд.
   Анлиль встал, взял в руки меч и медленно побрел в дом. Поднялся на крыльцо.
   — Я остаюсь! — крикнул кто-то.
   — И я!
   — Я остаюсь, Таргнир! — крикнул Лоффи, с которым Дарри пил накануне в штабе.
   Из семидесяти ледниковцев, пришедших не с Рэндом, а в качестве вольных стрелков, в городе остались сорок.

   Стоя на помосте перед взволнованной толпой, Анлиль сообщил, что Рэнд увел свою дружину, дабы перекрыть дорогу на Харракан и задержать карателей. Колдун приказал сжечь все знамена и лозунги и открыть ворота города настежь.
   Дарри вздрогнул, когда постучали в дверь. Постучали требовательно, злобно. Голос:
   — Открывайте, уроды!
   Испуганная хозяйка бросилась к двери. В избу вошли четверо харраканцев с копьями.
   — Нету хлеба, батюшка! — заверещала хозяйка, кланяясь самому представительному из них. —Весь хлеб эти злыдни-ледниковцы сожрали! Нету, извини нас, дураков!
   Все семейство хозяйки, включая трех сыновей, двух невесток и престарелую бабку, сидело вокруг пустого стола, качая головами. Их сокрушенный вид ясно говорил: да, хлеба нет. С печки свешивались белокурые головки изголодавшихся детей.
   — Хлеба-то нет, родные мои, — продолжала верещать хозяйка, — а вот наливочка-то, видит Звайне, найдется… Позвольте угостить вас, воины, за то что спасли нас от ледниковцев проклятых!
   Воины снисходительно согласились. Они давно бросали жадные взгляды на старый деревянный буфет.
   Дарри отметил, что в доме были рюмки, но хозяйка взяла большие граненые стаканы. Щедро плеснула красной клюквенной наливки.
   — Вот, припрятала, как будто знала, что придете, спасители наши…
   — Кто такой? — с показной строгостью спросил харраканец у Дарри.
   Таргер сидел у печи, на груде старого тряпья, в позе не то нежеланного гостя, не то бедного родственника.
   — Дарри, сын Лэйса, таргер из Ниеми…Проездом здесь. Точнее, думал, что проездом! —добавил Дарри, грязно выругавшись. — А вот гляжу, застрял.
   — Таргер, говоришь? Товар везешь?
   — Вез. Все эти варвары забрали…Хозяюшке за постой полсеребряка дал, так и тот забрали!
   — Верно, забрали, да покарает их Звайне! — закивала головой хозяйка.
   — А это кто? — харраканец кивнул на закутанного в тряпье человека, лежавшего пластом на скамье.
   — Сынок мой младшенький! — завыла хозяйка. — Больной, в чахотке. Покажись, родненький!
   Анлиль, весь перевязанный женскими платками и с забинтованной рукой, с трудом приподнялся на скамейке и начал так правдоподобно кашлять, что Дарри подумал даже: а вдруг у него на самом деле чахотка?
   — Пошли-ка отсюда! — испуганно прошептал кто-то из захватчиков. — Говорят, прилипчивая зараза.
   — А с руками у него что? — спросил главный.
   — Язвы пошли! — всхлипнула хозяйка. — Говорят, все от чахотки…Еще наливочки не угодно ли?
   — Идем отсюда! — поспешно сказал главный.
   Когда они ушли, семейство какое-то время выжидало в молчании. Потом хозяйка воскликнула:
   — Пойду погляжу, не сперли ли курицу, окаянные!
   Семейство расползлось по хозяйственным делам. Дарри переместился за стол и взял бутыль с наливочкой. Почти всю выжрали, собаки…
   — Что теперь? — спросил он у Анлиля.
   — Видел, Дарри? — Анлиль приподнялся, и его глаза заблестели. — Хозяйка-то, хозяйка… Какова! Вот что такое Прилт-тан.
 
   Анлиль выглянул в окно. Свечерело, и над крышами носились беспокойные стрижи. Идиллический вечер в тихом городе…если бы не доносились откуда-то пьяные вопли и грубый смех.
   — Ждем еще час! — сказал он.
   Через час он поднялся на крышу дома и разместил там единственное сохраненное ими красно-зеленое знамя. Дом хозяйки стоял на холме и был виден отовсюду.
   — Идем, Дарри!
   Они выскользнули через заднюю калитку и поднялись еще выше. Там, наполовину утопая в зарослях, стояла ветхая ветряная мельница. Анлиль и Дарри принялись доставать из-под гнилых досок пола спрятанное ими здесь накануне оружие и доспехи. Вскоре на тропе появились пятеро прокаженных в черных хламидах, полностью закрывающих фигуру и лицо.
   — Бррр, хороши мы! — воскликнул Офф, вылезая из хламиды. — Один из этих ослов мне монету кинул. Я его голыми руками убил бы!
   — Это что! — воскликнул другой “прокаженный”. — Один тут на меня палкой замахнулся! Что ты с нами делаешь, Таргнир?
   Следом за прокаженными потянулись городские дураки, больные дурными болезнями и чахоточные. Все они брезгливо стаскивали с себя рваную одежду бедных сарсийцев и поспешно облачались в доспехи. Кому-то приходилось смывать с лица язвы и пятна, старательно нанесенные Анлилем и жрицей храма Звайне при помощи одной трудносмываемой краски.
   — Один из них говорит: сколько в этой дыре заразных! Вымирает народишко-то! — со смехом воскликнул молодой ледниковец.
   Все расхохотались, но Анлиль резко сказал:
   — Смеяться будем утром. Готовы? Идем!
 
   Дарри знал, в чем заключается план Анлиля, но не ожидал, что он окажется настолько успешен. Когда харраканцы вошли в распахнутые ворота Сарсии, кланяющиеся в три погибели местные жители сказали, что варвары бежали. Разумеется, харраканцы хотели сразу же начать погоню…но семидневный путь через горы Зоре-Лесвен, по бездорожью, под проливными дождями, с сетками на головах был слишком тяжел, а милое гостеприимство сарсийцев, предлагавших гостям свои ягодные, знаменитые на весь Запад наливочки, оказалось весьма своевременным. Сперва командиры решили пропустить по рюмке, да и в дорогу, потом решили отобедать…а потом — заночевать. Далеко эти варвары не уйдут! К тому же местные жители любезно пообещали завтра же показать кратчайший путь через горы.

   Это произошло за час до рассвета. Перебить харраканцев, пребывавших к этому времени в бессознательном состоянии, оказалось делом совсем несложным. Караул оказал слабое сопротивление, пытался поднять тревогу...да вот только будить уже было некого. Сарсийцы сами с яростным ожесточением взялись за работу: упускать такой шанс отомстить ненавистным захватчикам было нельзя. Оружие харраканцев было роздано горожанам, за исключением большей части стрел, пополнивших припасы ледниковцев. Тела карателей погребли в овраге за городом.
   А сутки спустя пришла и вовсе радостная новость. Жители соседнего города Танно, вдохновленные сарсийской победой, подняли у себя мятеж, свергли поставленного харраканцами наместника, сами овладели всем — ратушей, амбарами с зерном и, что главное — оружейными кладовыми. Их гонцы явились в Сарсию под знаменами Приолты и Вольного Круга. На городской площади под зов трубы и барабанный бой началась запись в добровольческое ополчение.
   Анлиль говорил на площади дважды. Он воткнул в волосы еловую ветку — символ Приолты. Он пророчил разорение и смерть всем харраканцам, ибо каждый харраканец виновен хотя бы в том, что радовался и смеялся, ел белый хлеб и пил красное вино, в то время, как порабощенная Приолта таяла на карте, как снег, уходила в небытие, как древняя история. Они покупали на рынках ваших братьев и сестер? Они покупали их, как скот! Знает, кто-нибудь из вас, сколько стоила на Киморском рынке двадцатилетняя девушка из Земли Лоф?
   И Анлиль поднимал руку и кричал:
   — Три зеркена!
   — Смерть! — отвечала толпа.
   Пока харраканские свиньи в Пойдаре, Киморе, Йеббо носили одежды, сотканные невольниками с запада, и ели хлеб, посеянный невольниками, обезлюдевшая Приолта в черном одеянии своих сожженных лесов, оплакивала пустые деревни и живущие в ужасе города. Семьсот тысяч —угнаны в рабство, триста тысяч — пали в пойдарских битвах, и еще миллион человек унес Семилетний Голод!
   Анлиль говорил с такой страстностью, словно он сам был приолтийцем и прошел через войну, охоту на рабов и трудовые лагеря Пойдара. И тот же самый клич, что недавно пугал птиц в сосновых лесах Ледника, нынче раздавался под дождливым приолтийским небом:
   — Смерть харраканцам!
 
 Из дневника Варсы Седдо, вольного философа менгарской школы, преподающего историю детям правителя республики Приолта.
 11 число шорош 1021г. от Тв. А.
 В Приолте беспокойно. На севере объявилась банда варваров-ледниковцев. Им удалось устроить беспорядки в Сарсии и Танно. Народ скупает зерно.
15 число шорош 1021 от Тв. А.
 Одна Звайне, верно, ведает, что происходит! Из Сарсии пришла нищенка. Рассказывает, что ледниковцы явились с миром, а привел их некий святой пророк. Пророк говорит на всех языках и читает мысли людей. Ходят сплетни, что в Сарсии были повешены купцы.
 17 шорош 1021 от Тв. А.
 Из Сарсии бегут торговцы. Говорил с одним из них. Тот весьма запуган. Слухи о публичных казнях оказались правдой. Варвары конфисковали все продовольствие и раздают его бесплатно: 2 моми ячменной муки в одни руки, 3 моми—гречи. Чечевицу пока неограниченно. Детям больше на 0,5 моми. Налоги и подати упразднены.
 Говорит, что на улицах висят красно-зеленые флаги с непонятными “закавыками”. Что за новости! Стяг Ледника — белый с лазоревым ромбом. Вешают лозунги вроде “Торговать —значит убивать”, но вешают их не варвары, а сами горожане.
 Никакого пророка этот гражданин не слышал  и в существовании оного сомневается.
 18 шорош 1021 от Тв. А.
 Правительство отрицает ВСЕ.
 20 шорош 1021
 Беженцы продолжают приходить. Куда деться от слухов, если перед нами — наглядное их воплощение! Говорят, в Сарсии и Танно грабеж невероятный…
 Одна беженка (вдова повешенного командира охранной дружины) рассказала мне, что по дороге от Сарсии до Ниски попросилась переночевать в крестьянской избе, а ее не пустили, сказав: “Куда бы ты не пошла, Таррнирр и там до тебя доберется”. Что за Таррнирр?
 Она слышала, как пророк говорит на площади, но не видела его из-за скопления народа. Смысла речи она не поняла  или не запомнила. Сказала, что кого-то публично наказывали кнутом.
 23 шорош 1021
 В городе начинается паника. Напротив моего окна, на стене: “Позор тем, кто продался харраканцам!”. Цены на хлеб выросли в пять раз. Замечено, что богатые торговцы вывозят имущество в Ю. М.
 Хотя беженцев и немного, размещать негде. Бегут они без денег обычно. Отдали им Северную гостиницу, говорят, там ужас происходит.
 Говорил с ученым г-ном Сутио Ценна. Поразительно! Не Таррнирр, а Таргнир. На языке шенгджи это означает волка, который ушел из одной стаи и нашел себе другую.
 29, 1021
 Бегут солдаты охранных дружин, городские правители и все их подчиненные, купцы, домовладельцы, харраканцы. Бегут тайные работорговцы и содержательницы притонов.
 Варвары называют себя освободителями, губят торговлю на корню и утверждают, что действуют от имени некоего Вольного Круга, коего никогда в природе не существовало.
 Их нынче: Сарсия, Танно, Джэрджараг, Шолле, Элайа. В последней не пролито уже ни одной капли крови при захвате.
7 типпро 1021
 Они в пяти милях от Ниски. В городе хаос. Одни бегут, другие вооружаются, третьи празднуют воссоединение с варварами и украшают улицы цветами.
 С ними идут коренные приолтийцы. Говорят, их не меньше пяти тысяч уже. 
 Харраканский император потребовал, чтобы Ниска сопротивлялась до последнего и обещал выслать помощь…а у  правителя республики хватило ума вывесить  приказ на улицах!  И это в городе, где даже грудные младенцы ненавидят Харракан!
 9 типпро 1021
 Варвары у стен. Бои идут не столько с ними, сколько на улицах.
 На стенах пишут: “Да здравствует Таргнир!” “Свободная Приолта!” “Смерть харраканцам и предателям!” Там, под стенами, вместе с этим сбродом — такие же приолтийцы.
 12 типпро
 Харраканский император выслал 10-тысячное войско для подавления бунта. Горожане открыли врата и впустили варваров в город.
   
   
   Дарри много раз вспоминал слова, услышанные им в темной ишарской таверне: “Васта-Райнас грабит твоего Хаппи, как сутенер — шлюху!”. Вспоминал и каждый раз задумывался: найдется ли под луной безумец, который отважится назвать Хаппи “шлюхой” в глаза? Этот загорелый ледниковец, промышлявший пиратством и контрабандой древесины, не был как-то особенно высок и широкоплеч по сравнению с другими ледниковцами. Впрочем, однажды, на глазах у Дарри он поднял в воздух провинившегося матроса, который был гораздо выше его самого, и швырнул его на палубу, так что полетели щепки. Свои золотистые волосы Хаппи стриг не так, как другие ледниковцы, а “под горшок”. В выборе оружия он также был оригинален. Ну кому из шенгджи придет в голову вооружиться кривым линдрианским мечом?! Если бы такими волосами и таким мечом обзавелся любой другой ледниковец, то нашлось бы немало желающих поговорить с ним на этот счет. Но в этом Хаппи было что-то такое, что затыкало рты самым отъявленным задирам и забиякам. Говорили, что он — “убийца”. Все шенгджи были убийцами, но в отношении Хаппи это определение звучало как-то особенно значимо. Когда речь заходила о мореплавании или торговле, Хаппи мог объясниться на пяти языках, а браниться он умел, наверное, на всех наречиях Материка. Это занятие было его подлинной страстью, доведенной до уровня высокого искусства.
   В день падения Ниски Дарри ожидал, что они вместе с Анлилем въедут в город как триумфаторы. Анлиль рассудил иначе. С “волчонком” Тунгом, спустившимся с вершин Сиппариппы, дабы атаковать Ниску, Анлиль и Дарри отправились на юг, к низовьям реки Синдо. Природа менялась с каждым часом. Сосновые леса исчезли. Потянулись болота. Реки Синдо путники достигли на закате. Привязали коней. Сели в заранее оставленную им лодку. Вокруг была бескрайняя влажная низина, покрытая розовым ковром цветущего водяного гиацинта, над которым, подобно призракам, возвышались болотные сосны. Жуки с мерцающими спинками летали над лодкой. Закат был багряным и оранжевым. Деревня стояла на сваях. Светлый Хаппи с факелом в руке уже ждал их в лодке. Рядом с ледниковцем сидел Энцио Леста, предводитель Освободительной Армии Приолты. Эта Освободительная Армия, как узнал впоследствии Дарри, ничем не  была похожа на Вольный Круг. Она действовала по ту сторону границы, уже на территории Южного Менгара, который был этим чрезвычайно недоволен, но поделать ничего не мог. Именно там боевики Освободительной Армии держали свои базы и оттуда они совершали не слишком значительные, но частые вылазки как в “свободную” Приолту, так и в Пойдар. И снова Дарри был разочарован. Низенький плотный человечек с лысой макушкой и круглым румяным лицом, украшенным парой рассеянных туманно-серых глаз, нисколько не походил на вождя Освободительной Армии. Разговор закончился довольно быстро. Факелы не успели сгореть и наполовину. Энцио Леста, Хаппи, Анлиль и Тунг заключили союз и дали обоюдные клятвы и заверения. Хаппи обещал атаковать на своих великолепных кораблях имперскую столицу порабощенной Земли Лоф — город Лулунари. Тунг обещал привести свою дружину. Анлиль обещал призвать из ущелья Иззакс волшебных воинов-мгаудот.  Энцио Леста посулил, что Хаппи получит восточную часть леса Аллома, пригодную для строительства кораблей, а также — право беспошлинной добычи золота на реке Лесвен и право беспошлинной торговли на всей территории Пойдара в течение пятидесяти лет. Тунг должен был получить пятьдесят тысяч моми золота и право торговать в Лулунари. Всем пленным ледниковым дружинникам Энцио Леста обещал амнистию. Потом зашла речь о следующей военной кампании, задуманной Анлилем — освобождении харраканского тхайба Хдолже-Вирта. Энцио Леста обещал направить в Хдолже-Вирту часть своей армии. После этого таргер Дарри пожелал всем удачи. Улыбнулся ему только Анлиль.
   На реке Синдо Анлиль и Дарри сели на корабль светлого Хаппи. Там они повстречали старых знакомых: щеголеватого енота Выдру и молодого «волчонка» Тунга.

   Корабли светлого Хаппи. “Ворон”, “Морской лев”, “Медведица”, “Нерпа”, “Зимородок”, “Речная акула”, “Рыбачка”, “Северный орел”, “Надежда Хойзе”. По огромной реке Синдо они плыли на запад, к городу Лулунари.  Влажный туман стлался над рекой. Где-то в камышах уныло кричала выпь. Ивы и тамариски на южном берегу проносились мимо них как облаченные в серые одежды плакальщицы народа прилт. Стоя на корме “Ворона”, Дарри наблюдал за тем, как корабли Хаппи плыли в клубах тумана, то скрываясь из виду, то снова появляясь во всем своем грозном величии.
   Анлиль взглянул на таргера из-под накинутого на лицо серого капюшона:
  — Скоро, Дарри! Возьмем  Лулунари — и судьбу Харракана можно считать решенной. Взять этот город — все равно что бусы порвать. Бусинки рассыплются.
   — Вперед смотреть! — рявкнул свирепый голос Хаппи. — По курсу острова!
   И правда, показались полузатопленные островки, покрытые ивами и тополями. Казалось, что то не корабли Хаппи плывут навстречу островам, а сами острова спускаются вниз по течению Синдо, в безумном стремлении уплыть в море. Подвижные суда ледниковцев легко огибали их. 
   И вдруг на левом берегу послышался зов трубы — громкий, раскатистый, тревожный — и услышав его, в небо вспорхнули тучи испуганных птиц. Где-то на северо-востоке замерцал еле различимый в сумраке сигнальный огонь.
   — Они будут предупреждены, — сказал Хаппи. — Что думаешь, Таргнир?
   — Ты тешил себя надеждой, что нам удастся подплыть незамеченными? Туда и выдра не подплывет незамеченной, — ответил Анлиль, жадно вглядывась в светлеющее небо на востоке. — А скоро и солнце встанет. Приготовься! Людей своих приготовь!
   — Насчет выдры я с тобой поспорить готов, Таргнир! — проговорил енот Выдра. — Животное  это — самое юркое, иначе я бы с ним не побратался! А вот парусный флот светлого Хаппи точно незамеченным не останется! Трудно этакий флотище не заметить-то, верно, Хаппи?
   — Верно! — с кривой ухмылкой ответил Хаппи. — Эй, остолопы! Там, справа! Левее давайте!
   Ругаясь на языке шенгджи, Хаппи пошел на правую корму.
   — Первый раз в жизни я не радуюсь солнцу, — сказал Тунг, глядя на алый диск, медленно выходящий из серой мглы.
   — Эй-эй-эй, воин, ты эти мысли брось! — замахал руками Выдра. — Для твоей шкуры здесь риска меньше, чем когда ты один на один с ватагой наемников, а потом, с коврами да кубками, от карателей по болотам уходишь! А дело здесь — славное, ой, славное!
   — Для людей моих здесь риск великий, а значит — и для меня.
   — Молчи, волк Ледника! Все живы будем, большую добычу возьмем и страху на свиней имперских нагоним! Живы будем, радоваться будем! — сказал Выдра. — Хорошо! Свои счеты у меня с этим городом. Думаешь, Тунг, я всегда в услужение к бандитам разным енотом-соглядатаем пойти хотел? Было время — были у меня иные замыслы. И все, чего я хотел, само в руки шло — словно Звайне из передника золотым зерном мне сыпала. А потом жадные люди пришли, злые люди. Из этого города. Харраканские свиньи. Все, что могли, сожрали! Что не лезло уже — изгадили. Вот я и подался к Эйдагону, а потом... Помнишь те времена, Таргнир? Помнишь Ишару? Как картинку тебе рисовали, помнишь?
   — Помню.
   Выдра искоса посмотрел на него:
   — Слышишь, что я скажу тебе, Таргнир? Сейчас скажу — может, потом и случая не представится... Если тебе кто слова какие говорить будет, пусть слова его мимо тебя, как ветер пустой, свистят. А я тебе так скажу: ВЕРЮ. Я верю, что ты и есть пророк Таргнир, тот самый, предсказанный. Верю свято и истинно, всем рассудком и всей душой. И клянусь, что я жизнь за тебя отдам, если нужда в ней будет.
 
    Полчаса спустя Хаппи выстроил корабли в порядке боевой готовности. “Ворон”, “Нерпа” и “Зимородок” — впереди. Остальные корабли прикрывали их справа и слева, образуя треугольник.
   Прямо перед ними высились харраканские боевые суда Лулунари. Алые знамена с изображением Высокого Рогатого Ашри бились по ветру. Эти суда были короче, но и выше, чем корабли Хаппи. Под прямоугольным парусом и с тремя палубами, они казались величественными и несокрушимыми. На борту того судна, что возглавляло флотилию, были выведены алые харраканские руны: ЭМБАУК  ГРЕНЧ.
   Дарри облачился в кольчужную рубашку, повесил на пояс меч и решил испытать на деле свой новый лук. Перый раз в жизни бывший таргер готов был драться не за свою жизнь, не за товар, не за женщину, а за тех людей, что стояли сейчас рядом с ним на корме корабля “Ворон”. Пусть он знал их всего несколько дней, пусть он не верил в успех войны Анлиля — сейчас он хотел сражаться. Он даже согласен был умереть.
   На палубе “Эмбаука Гренча” запели рога, и другие рога ответили со стен Лулунари. Столица Пойдара была хорошо видна отсюда: гигантское сооружение из красновато-серого камня цирпи, обнесенное стенами, сплошь усеянными бойницами. Пять десятков башен готовы были защищать Лулунари. Три стяга бились над ее башнями и все три были омерзительны: алый стяг Харракана, знамя с гербом династии Нейдва и флаг, придуманный оккупантами для порабощенной Восточной Приолты — белое полотнище с харраканскими рунами СОДЖАН, “Преданность”. 
   А на стенах ледниковцы видели сверкающую подвижную ленту. То восходящее солнце серебрило шлемы и копья харраканских защитников Лулунари. Лиц их нельзя было разглядеть — только стальную чешую доспехов и оружие. Они сновали на высоте, как колдовские огненные пчелы, облепившие каменные соты. Вероятно, из стремления создать видимость имперского единства, на угловые башни были подняты стяги всех тхайбов Харракана. Барабанный бой доносился теперь из-за стен. 
   — Начинать битву с музыки! — презрительно сказал Хаппи. Как и все шенгджи, он полагал, что музыка должна звучать лишь в публичных домах и в балаганах мбингани. — Скажи слово воинам, Таргнир! Они хотят услышать.
   Анлиль взобрался на нос корабля, спиной к угрожающей харраканской флотилии. Он откинул капюшон на плечи, и ветер мгновенно взлохматил его светлые волосы, отросшие за это неспокойное лето.
   — Воины Ледника! Арноранн! Отныне и навеки по всему Лайджинодду вместо надменных имен порочных имперских правителей и их прогнивших насквозь наместников, вместо имен трусливых предводителей той банды, что они именуют армией, вместо имен алчных и развратных торгашей, которых они называют жрецами, будут звучать ваши имена. Хаппи, Тунг, Рэнд, Двирр, Лгеч, Лонн, Рунге, Смойс, Дайнге, Томделл Большой и Томделл Безпалый, Олсаки-Мбай, Хенгзи Секира и Хенгзи Росомаха, Шренд, Дайделл, Кворри...
   Он называл их имена, безукоризненно точно выговаривая звуки северного языка: гортанные и каркающие или мягкие и свистящие. Дарри впервые показалось, что эти имена могут звучать красиво.   
   ...Хурд, Мбагги, Спахт, Хасси Свирепый и Хасси Филин, Гхомби, Элхок...
   Когда он успел запомнить их всех по именам? Магия, решил Дарри.
   ...Дирва Морской Олень, Тхоргнари, Мпекки, Нтулджи, Дайдай, Мбайси и Криссио Морская Буря. Эти имена будут звучать в песнях, пока солнце уходит с Ледника зимой и возвращается летом. Имена тех, кто взял Лулунари. Имена тех, кто загнал свиней в хлев и освободил невинных.
   С этими словами Анлиль поднял свой обнаженный меч и громко крикнул:
   — Горы, сила, свобода!
   — Горы, сила, свобода!!! — трижды повторили ледниковцы. — Ледник и Таргнир! Слава! Мы хотим напоить рыб свиной кровью, Хаппи! Вперед!
   Тогда Анлиль выхватил у Выдры лук, натянул тетиву и пустил стрелу в передовой корабль харраканцев, прострелив насквозь знамя с Высоким Рогатым Ашри. Яростный рык был им ответом.

   Так началась Битва на реке Синдо, прославленная потом во многих песнях. Пророчество Анлиля сбылось: имена тех, кто сражался под стенами Лулунари, и правда, долго гремели еще по всему Западу.
   На палубах варварских кораблей были специальные выемки, и в них шенгджи установили сейчас свои прямоугольные щиты, создав таким образом защитную стену с небольшими отверстиями, позволяющими вести непрерывный обстрел. Харраканцы пускали стрелы по команде, и стрелы их летели черной тучей, со страшным пронзительным свистом рассекая воздух и с чудовищной силой ломаясь о щиты шенгджи. Ледниковцы стреляли вразнобой, полагаясь на собственное чутье и понимание того, как нужно действовать здесь и сейчас. Привыкшие иметь за спиной укрепленный тыл и подводы с новым оружием, харраканцы  не берегли стрел. Они решили взять противника численным превосходством и жуткой энергией натиска. Шенгджи берегли стрелы, целились долго и тщательно. В их глазах Дарри читал молчаливое и спокойное упрямство — а с упрямством северного народа мало что может сравниться. Это было упрямство тех, кто из небольших, разрозненных и плохо вооруженных групп смогли создать великий и могущественный союз, живущий за счет организованного грабежа, верный своему жестокому закону и стремящийся к особой цели.
   А тогда у Дарри не было времени думать о столь отвлеченных вещах: он стрелял между Выдрой и Тунгом, за укрытием из надежных щитов шенгджи. Дарри привык пользоваться легким охотничьим луком и управляться с боевым оружием ему было непривычно. Тунг, перекрикивая шум битвы, рявкнул ему:
   — Слышь, таргер, а с мечом ты лучше?
   — Да уж не сравнить, как лучше!
   — Тогда не трать стрелы попусту! — Тунг прищурился, поймал ветер, пустил стрелу. “Швии-и-ить”...вопль харраканца... Тунг довольно ухмыльнулся. Несколько незаметных движений —варвар даже не смотрел на то, что он делает — и новая стрела прилажена, и натянута тугая тетива. Руки Тунга казались одним целым с его луком.
   Новый выстрел и, судя по ухмылке варвара — не мимо. Улучив полсекунды, чтобы вытереть заливающий глаза пот, Тунг прокричал:
   — Скоро до мечей дойдет! Вот тогда ты нам пригодишься! А пока схоронись, таргер! Пристрелят, как хромую куропатку!
   Пусть он и плохой стрелок — но прятаться в разгар схватки? Так таргеры и ниемийцы не делают! Дарри огляделся по сторонам. Запах дыма он чувствовал уже давно, но только сейчас заметил, что два соседних судна полыхают. Крики доносились отовсюду. Анлиля нигде не было видно. Добравшись  до противоположной палубы (стрела свистнула прямо над ухом), Дарри нашел Анлиля. Укрываясь за щитом, тот жадно вглядывался в речную даль.
   — Сейчас начнется! — он прокричал это, но сквозь неистовый шум его голос был слышен, как шепот.
   — Что начнется?!
   — У них есть колдун!!! 

   Битва шла своим ходом, и непонятно было, на чьей стороне сейчас перевес. “Речной Акуле” удалось перебросить крюки с канатами на палубу харраканского корабля, шенгджи во мгновение ока перебрались туда, и завязался бой на мечах. Таргеру запомнилась залитая водой голова харраканца, пытавшегося выплыть: маневрирующий “Ворон” погреб его под своим днищем. Запомнилось, как летели стрелы с горящей паклей — уже нельзя было понять, чьи. Почти все они падали в реку и гасли. Запах дыма соединялся с запахом застойной речной воды, особенно остро бьющим в ноздри, когда корабль накренялся. Анлиль отвлекся, наконец, от своей щели. В ту же самую секунду сквозь эту щель пролетела оперенная черным харраканская стрела. Она вонзилась в палубу и долго еще дребезжала, вибрируя. 
   — Надо Хаппи предупредить, — сказал Анлиль. — Эй, Выдра! Попробуем к Хаппи подобраться. Кто-нибудь да доползет...
   Слово “доползет” в данном случае было единственным уместным, учитывая непрерывный ливень харраканских стрел, бьющий как раз по этой палубе. Как вдруг... “Ворон” начал медленное движение назад. Вот он накренился, и бочонок с грохотом покатился по палубе. Но Хаппи уже выровнял корабль. Они отступали, а рядом, почти соприкасаясь бортом с “Вороном”, плыл вперед “Морской Лев”, второй по величине и силе корабль Хаппи. Теперь он подвергался непрерывному обстрелу, а “Ворон” получил передышку. Хаппи, бранясь и отдавая бесчисленные команды, пошел по палубе.
   — У нас много повреждений! — сказал он Анлилю. — Хорошо, если хоть два успеем залатать... “Львенок” с этим харраканским чудищем не справится....
   — Они привели с собой колдуна! — ответил Анлиль. — Сейчас колдун снял маскировку. Скоро он атакует.
   — Убей этого колдуна!
   — Чтобы убить его, мне нужно его видеть! 
   — Где колдун? — спросил Хаппи.
   — На “Эмбауке Гренче”. Мы должны подплыть ближе! Торопись! Сейчас они пустят ко дну твоего “Львенка”!
   — Праматерь Лейтид! — охнул кто-то.
   Шенгджи выбегали на палубу. Их глаза были прикованы к странному и зловещему зрелищу. Вода вокруг “Морского Льва” покрылась рябью: как будто мельчайшие волны выворачивались наизнанку и шли против течения. Мутные пенные морщины становились все рельефнее, все гуще. Вода меняла свой синевато-зеленый цвет на темный, почти черный. Брызги поднялись в воздух и окутали палубу. Потом бешено вращающийся водяной смерч, поднявший в воздух водоросли со дна, рыбок и даже камни и бревна, закружился вокруг корабля “Морской Лев”, и корабль во мгновение ока канул в ревущей воронке. Смерч сузился, отяжелел и ушел на дно вслед за своей жертвой.
   — Плывем к “Эмбауку Гренчу”! — рявкнул Хаппи.
   Лишь несколько голов показались над речной гладью. Полузадохнувшиеся, обессиленные люди с “Морского Льва” ловили руками обломки. Хаппи приказал спустить на воду несколько лодок и спасать выживших. “Ворон” плыл прямо к “Эмбауку Гренчу”. И Дарри понял, что тот обстрел, который они уже пережили, был всего лишь разминкой. Изуродованная обшивка палубы напоминала шкуру ежа, харраканцы не тратили времени на передышку. Шенгджи могли отвечать им лишь случайными и осторожными стрелами. Вот Хасси Свирепый погиб...вот Хурд. Имени этого ледниковца, пронзенного тремя стрелами, Дарри не знал. Зато он знал, почему, когда они поровнялись с “Эмбауком Гренчем”, последние ледниковцы ушли на противоположную палубу, прикрывая друг друга щитами. По той палубе тоже шел обстрел, и все же там было безопаснее. Здесь, на расстоянии вытянутой руки от борта враждебного корабля, остались трое: Анлиль, Дарри и Выдра. Они сдвинули защитные щиты так, чтобы между ними не было прорех, а сами легли под ними плашмя на палубу и поползли вперед, к носу корабля. Между щитами и досками палубы была щель, и сквозь нее они разглядывали харраканский корабль.   
   — Проклятье! Проклятый колдун! — бормотал Выдра.
   Теперь они смогли разглядеть этого колдуна. Он стоял на носу “Эмбаука Гренча”, очень высокий и прямой, закованный с головы до ног в стальную броню. Лицо скрыто забралом, руки — металлическими перчатками. Стрелы ледниковцев отскакивали от его совершенной брони.
   — Ему не нужно тратить энергию на защиту от стрел и дротиков, — прошептал Анлиль. — Он  полностью занят своим колдовством.
   — Может, и тебе броню надеть? — предложил таргер.
   — Пока я о своей шкуре забочусь, этот колдун все корабли утопит.
   Им удалось подобраться ближе. Теперь они были почти на самом носу корабля “Ворон”. Харраканцы сплотились вокруг колдуна, прикрыли его своими огромными щитами — как будто ему было недостаточно одной лишь согхарской брони. Арбалетчики продолжили яростный обстрел. Колдун выкрикнул что-то густым могучим голосом.
   — “Нерпа!” Берегись! — закричал Анлиль, но его голос потонул в неистовом реве ветра.
   Они снова увидели черный смерч. Всем в эту минуту показалось, что он окутал борта их корабля. Люди перестали заботиться о безопасности и стремились увидеть это зрелище. Чудовищная водяная воронка взметнулась в небо, окатив всех водой и опасно накренив корабль. Волны летели над палубой, заливая глаза, забиваясь в рот, ноздри, уши. Но Хаппи — благодаря ли своему редкому мастерству или своей неистовой воле — вернул кораблю устойчивость, развернул его, вынес на гребень волны и мягко уронил в тихие воды. Впрочем, когда влажная мгла рассеялась, люди поняли, что удар был нанесен вовсе не по “Ворону”, а по “Нерпе”. Ее засосало в воронку точно так же, как “Морского Льва”. Грохот стоял, как от водопада неистовой силы. Чудовищное напряжение обезумевших вод выбросило наверх ободранную мачту. Команда “Нерпы” отчаянно боролась за жизнь, пытаясь удержаться на плаву и добраться до “Зимородка”, а харраканцы стреляли по ним и топили их одного за другим.
   Дарри с трудом оторвал взгляд от этого зрелища и услышал голос, показавшийся ему смутно знакомым.
   — Я...тебя...уничтожу, — проговорил Анлиль.
   Этот жуткий глухой голос принадлежал ему. Он побледнел, и в его глазах появилось что-то нечеловеческое. Колдун оттолкнул Дарри, выпрямился. Выдра схватил его за руку и...отлетел на несколько шагов.
   — Всем оставаться здесь! — никто из них физически не смог ослушаться этого приказа. Широкими шагами, двигаясь подобно механической кукле, Анлиль вышел на самый край опустевшей палубы. Между ним и харраканцами с “Эмбаука Гренча” было лишь несколько дюймов воды.
   В него полетели стрелы. С воплями ликования харраканцы бросились на корму, и все они стреляли лишь в Анлиля. Но сразу же стало очевидно, что Анлилю удалось-таки удержать ту защиту, о которой он говорил. Стрелы отскакивали от него. И харраканцы тоже поняли это, но не прекратили стрелять.
   Перебравшись за мачту, Дарри мог видеть все, что происходило. Стоя под лавиной черных стрел, Анлиль поднял руки. Замерцала зеленая радуга, потом в ней появились красные искры. Тень скользнула над палубой.
   В голове у каждого матроса, у Выдры, у Дарри прозвучало вдруг одно:
   — Сейчас колдун не может топить корабли. Пользуйтесь этим.
   Словно очнувшись от спячки, ледниковцы бросились выполнять приказы снова воодушевившегося Хаппи. Дарри, как человек сухопутный, остался наблюдать. Рядом пристроился Выдра.
   Харраканский колдун поднял руку и сделал атакующий жест. Дарри увидел разлетевшиеся во все стороны огненные искры.
   Он не сразу понял, что эти искры вовсе не были следствием колдовства. Ледниковцам удалось-таки перебросить на борт “Эмбаука Гренча” горящую паклю. В безветренном воздухе правая палуба корабля вспыхнула. “Зимородок” медленно сделал поворот и пошел на абордаж. Харраканский корабль встряхнуло. Часть матросов вернулась на правую палубу.
   Черные тучи вновь затянули небо. Встречные потоки исполосовали воду рельефными морщинами, пенные буруны поднялись в воздух, осели, снова поднялись и хлынули за борт “Эмбаука Гренча”. Почему-то взгляд Дарри остановился на пучке гигантских водорослей, оставшихся на мачте после того, как волна ушла, а потом... Он понял, что битва между харраканским колдуном и Анлилем близится к развязке. Колдун, лишенный уже поддержки воинов, занятых спасением корабля, судорожно держался за палубу. Анлиль снова поднял руку и сделал такой жест, словно бил ребром ладони, потом крепко сжал руку в кулак. Новый порыв ветра. Новый водяной вихрь. Волны на миг накрыли палубу, пальцы Дарри разжались, и он угодил бы за борт, если бы Выдра не удержал его. Палуба “Эмбаука Гренча” полыхала. Странно... Почему вода не погасила этот огонь? Снова наступил мрак, и алые огни пожара казались волшебными в сизом тумане и бесконечном водопаде пены. Только благодаря этим огням Дарри и Выдра увидели, как харраканского мага подняло над палубой—словно огромная рука схватила его за шиворот. Он сделал резкое движение, и ему почти удалось вернуться на палубу. Но потом его снова вознесло ввысь. Какое-то мгновение он висел над бушующей водяной гладью, потом начал опускаться. Река вдруг выкинула странный водяной язык, пенно-зеленый и острый, и он проглотил харраканского колдуна и унес его с собой в воду.
   Анлиль не сдвинулся с места. Что он задумал? “Эмбаук Гренч” вдруг начал переворачиваться. Матросы, бочонки, снасти — все полетело за борт. Левой палубой корабль лег на водную гладь, как на постель, а на правой палубе, повинуясь ветру, все сильнее полыхал огонь. Кто-то с воплем бросился за борт, чтобы потушить вспыхнувшую одежду. Анлиль снова поднял руки. Его движения становились все более энергичными. Это же он переворачивает корабль, понял Дарри. Но в этот миг что-то произошло. Дарри почувствовал это физически — Анлиль больше не мог воздействовать на корабль и удерживать вокруг себя защитную стену в одно и то же время. Зертианин отступил на шаг, и в этот же миг стрела харраканца поразила его, и он упал на палубу. Вторая стрела вошла ему в спину. С воплем ярости Дарри выскочил из убежища и бросился к Анлилю. Сокрушительный удар своротил ему челюсть, кто-то невероятно сильный отшвырнул его в сторону, как игрушку.
   — Спятил? Жить надоело? — рявкнул Хаппи.
   Но остановить Выдру пират не успел. Приолтиец выскользнул из своего убежища, в два прыжка преодолел палубу и упал, прикрывая собой Анлиля. Три стрелы пронзили его. Дарри, Тунг и Хенгзи Секира бросились на палубу. На харраканский корабль обрушился шквал стрел. То стреляли с “Зимородка”. Вероятно, именно это в тот момент отвлекло харраканцев, впрочем, они задели Хенгзи, прикрывавшего Дарри и Тунга, давая им возможность перетащить Анлиля и Выдру в укрытие. Дарри увидел, что из несчастного «енота» торчит, самое меньшее, десяток стрел.
   В этот миг «Ворон» чуть не перевернулся. Виной тому была волна, хлынувшая во все стороны, когда «Эмбаук Гренч» погрузился на дно реки.  У «Ворона» с резким хрустом треснула мачта, но именно это вернуло кораблю равновесие. Ледниковский корабль “Зимородок”, легкий и стройный, шел на абордаж харраканского корабля “Ашрум-Лозе”.
 
   Дарри пробовал прорваться в каюту, но Хаппи снова оттолкнул его. Скорчившийся в три погибели от адской боли таргер по чем зря проклинал пирата, хотя и знал, что Хаппи не хотел ему ничего дурного. У ледниковцев подобные удары и ударами-то не считались.
   — Что там? — спросил Криссио Морская Буря.
   Своего давнего товарища Хаппи удостоил ответа:
   — Выдра погиб. Таргнир жив пока. Две стрелы. Одна рана опасная очень. 
   Дверь каюты открылась, и Анлиль неровными шагами вышел на палубу, прижимая руку к груди. Вся его одежда была окровавлена. Ледниковцы остолбенели.
   — Корабли... — прошептал Анлиль. Он сделал еще два шага. Его колени подкосились.
   — Корабли к воротам! — этот крик вырвался, когда Криссио и Дарри попробовали поднять его. — Здесь мгаудот.
   Странная зеленая тварь разбила крыльями приречные ивы, просвистела над рекой, рассекла краем крыла волну и рванулась вверх, подобно молнии упав на стены Лулунари. Зачарованный Дарри увидел, как она вновь поднялась в небо, но на этот раз в когтях у нее был человек. Тварь взлетела ввысь и бросила свою жертву на землю, потом — новый бросок к защитной стене. И тогда прибрежные чащобы словно ожили, ибо казалось, что это ивы и водяные акации оживают и летят к стенам города. Все новые и новые крылатые мгаудот появлялись из встревоженной листвы. Харраканцы забыли про ледниковцев и в панике повернули свои корабли к городу. Там они начали стрелять по мгаудот из луков, но...то ли стрелы их попадали мимо, то ли у мгаудот была своя загадка.
   Хаппи затрубил в рог, и корабли один за другим двинулись к городским стенам. Криссио и Дарри как раз удалось дотащить Анлиля до каюты, когда зертианин, который казался потерявшим сознание, снова вырвался из их рук.
   — Я же сказал: к воротам! — закричал он. — Мгаудот открыли речные ворота!
   Хаппи услышал его и оглянулся. В глазах пирата сначала появилось недоверие, потом —воодушевленная решимость.
   — Всем вверх по реке! К воротам! Ворота открыты!

   Когда «Ворон» проплывал под старинными гранитными арками речных врат, в спокойной зеленоватой воде плавали тела десятков мгаудот. Некоторые из них были утыканы стрелами, как тряпичный шарик — иголками. Тогда и объяснилась загадка: чтобы убить мгаудот, одной стрелы недостаточно. Их зеленая кровь была неотличима по цвету от воды.
   Все они погибли здесь, пытаясь открыть три створки врат. Первые врата они открыли сразу же и без потерь: харраканцы еще не разгадали замысел. Открывая вторые и третьи врата, мгаудот гибли десятками. Но и те, кто охранял врата, тоже были убиты. Мгаудот привели в панику защитников на крепостной стене,  потом взялись за разорение оружейных запасов. То оружие, что было сложено на стенах, они переносили в условленное с Анлилем и Энцио Лестой местечко на другом берегу реки. Еще им удалось перевернуть несколько камнеметных машин. Немногие харраканцы уцелели, еще меньшие — были готовы сражаться.
   Дарри предпочел не участвовать в бойне, устроенной матросами светлого Хаппи в городе Лулунари. С его точки зрения, это тоже как-то не походило на настоящую войну, впрочем, ему начинало казаться, что настоящей войны он так и не увидит. «Ворон» бросил якорь у набережной одной из городских рек, и на его борту был устроен госпиталь. Дарри выбрался на борт и увидел красивые здания, озаренные последними лучами заходящего солнца, лунный серпик и глубокое небо. Вопли и лязг мечей доносились издалека.
   — Ты — друг колдуна Таргнира? — спросил по харракански городской лекарь-приолтиец.      
   Он привел таргера в каюту Хаппи. На левой койке сидел раздраженный и хмурый Хворри. Его нога была перевязана от колена до бедра, и он жадно ловил ноздрями воздух. На правой койке, закинув руки за голову, лежал Анлиль.
   — Ну, здравствуй, таргер! — сказал он слабым охрипшим голосом. — Живой?
   — Ты-то как?
   — Ничего... Бывало хуже. Как думаешь, — Анлиль искоса посмотрел на Хворри и перешел на менгарский язык, — как думаешь, стоит ли жизнь нибтейни, чтобы за нее свою жизнь отдавать?
   — Почему ты так себя называешь?
   — Когда мальчишку на арене убивал — не жалел. Впрочем, ему бы от моей жалости легче не стало! А вот сейчас этого рыжего дурака жалею почему-то. Так жалею, что выть хочется.
   — Он сделал то, что хотел сделать.
   — Эй! Иди сюда! — позвал Анлиль, через плечо таргера глядя на распахнутую дверь. В каюту вошел лекарь. — Лицо покажи! Ближе, не стесняйся! Ты в Даргат-Нибтейни не служил?
   — Не имел чести. Тебе нельзя разговаривать.
   Анлиль высвободил левую руку и протянул ее вперед, словно хотел дотронуться до лица лекаря. Его рука бессильно свесилась с кровати. Он сильно побледнел и закрыл глаза, только губы его чуть заметно шевелились.
   — Посиди здесь, пожалуйста! — сказал лекарь таргеру. — Если ему хуже станет, зови меня! 
   Всю оставшуюся ночь Анлиль молчал. Его дыхание было слабым и прерывистым. Мгновения медленно уходили в прошлое. Дарри задремал. Хворри напоминал угрюмое животное: 
   — Слышь, таргер, ногу одолжи! На берег охота... Драка там...
   — Какая мрачная ночь... — донесся с палубы голос лекаря.

   Ночь, и правда, была мрачна, зато утром город наполнился ликованием. В Лулунари вернулись изгнанные накануне приолтийцы. Стоя на балконе в доме бежавшего харраканского наместника — там разместился штаб — Дарри смотрел на людскую лавину, запрудившую городскую площадь. Мужчины в пестрых рубахах, безрукавках и шляпах с узкими полями; женщины в темных платьях и белых платках, девушки с длинными косами и круглыми серьгами в ушах. Великое множество детей с пушистыми светлыми волосами. Но у каждого была с собой еловая ветка и колос пшеницы. Символ Приолты Западной и Восточной Приолты — Прилт-тана и Земли Лоф. А потом в город торжественно прибыла Освободительная Армия, и в гривы коней тоже были вплетены колосья и хвоя, и над сверкающими в солнечных лучах наконечниками копий развевались изумрудные знамена Брилтианской Республики и красно-зеленые знамена Фронта Освобождения Севера и Запада. “Так это те самые, с компасом!” – усмехнулся Дарри. Звучали старинные пойдарские песни, слышалась музыка рожка и свирели, и танцующие на ходу девушки в расшитых узорами юбках надевали прохожим на шеи венки из колосьев, переплетенных с ветками ели и дикими розами. И откуда брались эти бесчисленные венки... Казалось, что площадь уже утонула в них. Потом были разведены костры, и смеющиеся дети тащили на площадь ворохи харраканских знамен, лозунгов, гербов, и все это торжественно сжигалось под восторженный хохот и свист. Энцио Леста и его соратники вышли на помост перед домом наместника и немедленно были одарены венками. Светлый Хаппи также был там со своими бойцами, и ни один из них сперва не хотел вешать себе на шею венка. Но приолтийские девушки были так трогательно настойчивы, что даже шенгджи не нашли в себе сил отказаться. И шенгджи шептались “Колдовство!”, когда Анлиль вышел на помост и встал рядом с ними. Он ходил с очевидным трудом, но тяжелораненым уже не казался. Впрочем, он предупредил Энцио Лесту, что речи произносить не будет. Перед населением Лулунари Энцио Леста зачитал указ о возрождении древней Брилтианской Республики и первый свой указ — о полном и окончательном запрете любой формы рабства. На площади сразу же были поставлены палатки, в которых кузнецы снимали железные браслеты рабов с рук приолтийцев, и в них незамедлительно потянулись вереницы смеющихся и плачущих людей. Потом они повязывали себе на руку зеленую ленту или веточку плюща и вновь присоединялись к тем, кто слушал речь Энцио Лесты, а речь его была весьма длинна. В толпе раздались крики: хотели видеть пророка Таргнира и северного мореплавателя Хаппи. Энцио Леста вышел с ними вперед, обнял их за плечи и громко запел старинный гимн той республики, которая саму себя называла Зоре, но весь мир знал ее как Брилтиану. Все трое уже были увешаны таким количеством венков и гирлянд, что напоминали наряженные в ночь первого летнего полнолуния деревца. Впрочем, Анлиль казался счастливым.   
 
   Вайвери Лелли не знала еще, что Пойдара больше нет, но шла через Пойдар. Холодные дожди зарядили уже за Элио, последним селением, где почти не было коренных приолтийцев. Серые тучи застилали низкое небо, дороги превратились в непроходимые глинистые болота.
   Ей стали попадаться беженцы — изможденные, покрытые слоем пыли, в грязной одежде. С трудом переставляя ноги, они шли навстречу Лелли на восток, в тхайб Ашарат. В их серых фигурах было что-то мистическое, и вайвери казалось, что она видит выходцев из страны мертвых. Оставаясь невидимой, она могла безбоязненно рассматривать их. Однажды она остановилась возле присевших, чтобы передохнуть.
   — Нам повезло, что мы ушли вовремя! — сказал по харракански один старик. — Из Долака никто не успел бежать.
   — Долак был сожжен рабами. Потом уже пришли шенгджи.
   — Где же полукровки? Император обещал выслать помощь...
   — Наше войско было разбито под Лулунари.
   — Врешь! Не было никакого войска! Нас предали.
   Лелли положила возле маленькой девочки кусок хлеба и ушла, стараясь ступать бесшумно. Ее сапоги были так сильно вымазаны грязью, что казались сделанными из нее. Но хуже всего были неотвязчивые комары, нападающие даже на идущего человека.
   Издали она увидела деревню, сошла с дороги и по залитому водой лугу кое-как добралась до нее. Деревня оказалась пустой. Лелли сначала стучалась в окна, потом начала заходить в избы. Мебель, зеркала, утварь, даже белье — все было на месте. Вайвери уже научилась различать исконные селения приолтийцев и деревни, основанные харраканскими переселенцами. Эта была как раз из последних. Высокие мрачные дома с узкими окошками, сложенные из черных бревен. Но в опустевшей деревни Лелли не заметила никаких следов насилия. Жители ушли сами.
   Сорняки разрослись так густо, что полностью скрывали ароматные гряды с клубникой, цепкие кольца вьюнка обвивали ягодные кусты. Раздвинув вымахавшую в полчеловеческого роста крапиву, Лелли обнаружила листья погибающего лука. Молодая ольха глушила сады. Вдоволь наевшись бесхозных ягод, Лелли продолжила путь. В первый раз за время ее путешествия проглянуло солнце. Вода, скопившаяся во впадинах земли и в углублениях листьев, мгновенно начала испаряться, и в этом теплом тумане защебетали птицы.
   — Мне тоже необходима трапеза, вайвери, — заметил Хегг. — Позволь мне слетать в поле и взять энергию у какого-нибудь суслика.
   Пока Хегг охотился в кустах, Лелли решила искупаться и пошла к озеру, чья гладь приветливо сверкала из-за березовой рощи.
   — Святая Мелламе! — вырвалось у нее.
  В неглубокой воде близ берега разлагались туши коров, лошадей и овец. Вайвери сперва задохнулась от нестерпимой вони, а потом уже поняла, что движущийся синий ковер, покрывающий туши — это стаи бесчисленных мух.
   — Я сыт! — весело объявил Хегг, присев к Лелли на плечо. — Вопль “Святая Мелламе” был вызван этим зрелищем бесславно погибшего скота?
   — Кому это понадобилось?
   —Хмм! Ты долго училась, вайвери, и обрела мудрость. Думай сама, кому это могло понадобиться!
   За несколько следующих дней Лелли успела привыкнуть к виду опустевших переселенческих деревень и наспех забитого скота. Ей казалось, что какое-то безумие овладело этой землей, и Пойдар уничтожает сам себя... Теперь она во всем полагалась на помощь Хегга, умевшего находить чистые родники, ибо пить воду из этих рек она бы не решилась. Вайвери вышла в поле, засеянное заброшенной пшеницей. Слева она увидела холм, а на холме — небольшую башенку. На башенке развевался незнакомый флаг. Милей севернее дорога была перегорожена частоколом. Лелли снова увидела такой же флаг и на этот  раз смогла разглядеть его подробнее: зеленое полотнище с изображением филина, еловой ветки и спелого колоса. Плакат возле дороги гласил:
   
                БРИЛТИАНСКАЯ  РЕСПУБЛИКА

   — А это еще что такое? — удивилась Лелли, никогда не слыхавшая о стране с таким названием.
   — Думаю, мы с тобой присутствуем при родах, — ответил Хегг. — Рождается новое государство. Но, как бы там ни было, а суслики здесь расплодились...
   — Сам ты суслик! — в сердцах ответила Лелли.
   Дорогу охраняли вооруженные люди в зеленых штанах и куртках. Они переговаривались на странном певучем языке. Лелли прошла полмили полем и вернулась на дорогу. Она начинала чувствовать смутный страх. Сколько еще дней сможет она удерживать защитный барьер невидимости? И что будет, если она утратит его?
 
   На закате странные звуки заставили ее обернуться. Странные, но очень знакомые. Ну конечно же, это просто мычание коров! С проселочной дороги на главный приолтийский торговый тракт поднимались стада. Пестрые коровы шли медленно, с недоумением поводя головами, и тяжелые бубенцы звенели на их неповоротливых шеях. За ними бестолково толкались отчаянно блеющие овцы. Всадники в зеленых куртках плетками и окриками загоняли стада на дорогу и направляли их на запад — как раз туда, куда шла Лелли.
   Хотя утомленная вайвери шла медленно, но все же гораздо быстрее, чем ее неожиданные мычащие преследователи. Скоро они остались позади. Дни стояли странные: не было солнца, но почему-то теплый рассеянный свет заливал окрестности. Сначала Лелли увидела впереди облако пыли, потом различила другое стадо, поменьше. Оно тоже шло на запад. Охранять его людям в зеленых куртках помогали собаки.
   — Животные почувствуют нас, — сказала Лелли, и Хегг согласно кивнул.
   Они снова сошли с дороги. Посреди зеленого поля темнел правильный прямоугольник взрыхленной  земли. Все силы Лелли уходили на поддержание заклинания невидимости, но она смогла ощутить мощную волну, исходящую от этого места. Она опустилась на колени, взяла в руки горсть земли. Потом взор ее упал на табличку, врытую в холмик чуть поодаль:
   — Что там написано, Хегг? — спросила она, ибо не могла прочитать прилтанские буквы.
   — “Место захоронения харраканских свиней”, — прочитал маленький демон. — “Плюнь и пройди мимо, свободный человек!”. 
   — О, боги!
   — Насколько я могу верить своим ощущениям, свиней захоронили недели две назад, — заметил  Хегг, летая над землей и принюхиваясь. — Поросят этак двести.

   Прошло еще полчаса. Вайвери шла теперь по дороге, демон летел чуть спереди. Лелли обрадовалась, завидев тенистые каштаны — миражи в унылом однообразии Пойдара. Но ее ожидал новый удар. На деревьях висели тела в харраканской одежде.
   Лелли села на придорожный камень и расплакалась. Плакала она, как девчонка, непрерывно всхлипывая и громко хлюпая носом. Лицо вайвери в один миг стало красным, как боевой плащ харраканского воина.
   — Должен тебе напомнить, — обеспокоенно сказал Хегг, — что на тебе — заклинание невидимости, а не неслышимости. А если кто-нибудь, паче чаяния, пойдет  по этой благословенной дороге? Что он подумает о плачущем камне?
   — Ненавижу этих приолтийцев, — всхлипывала Лелли.
   — Может, хватит уже бегать за колдуном? Он здесь — не единственный плохой парень.
   Со вздохом Лелли поднялась на ноги:
   — Что ты смотришь на меня, головастик? Хорошо, что ты один меня видишь.
 
   Вольный философ Варса Седдо, бывший преподаватель истории детям бывшего правителя Приолты, находился в полном смятении. В Ниске он понял, что даже если не будет убит немедленно, его ожидает смерть от голода — ибо единственным, чем он умел заниматься, было преподавание, а кто же возьмет в преподаватели человека, запятнанного сотрудничеством? Тогда он решил бежать в Харракан через Пойдарский тхайб. Только в городе Элайа он понял, что это была очень плохая идея.
   Вот уже несколько часов Варса Седдо сидел под тростниковым навесом близ таверны “Семь Одуванчиков”. Город нынче представлял из себя жуткое зрелище: дома наполовину опустели, лавки закрыты, улицы перегорожены кольями и обтянуты колючей проволокой, на каждой крыше—укрепления для арбалетного обстрела. Через каждые два шага — плакат или воззвание. В нарядной ратуше разместили штаб Вольного Круга. Над городом развевались новые знамена.
   Варса Седдо вытер пот со лба и заковылял на городскую площадь. И точно — женщина, которую он попросил запомнить себя, была уже третьей. Очередь несколько раз огибала площадь, выбегала на Улицу Кружевниц и обрывалась на чьем-то золотом от подсолнухов огороде.
   Чувствуя, как солнце начинает жалить кожу, Варса Седдо бросил взгляд на стену бывшего купеческого особняка. Там, под красно-зеленым знаменем  висел указ нового правительства. Варса Седдо уже знал указ наизусть.

   “Первое. Все Харраканцы, Друзья Харраканцев и Помощники Харраканцев должны быть уничтожены.
     Второе. С этого дня и навеки на земле Брилтианской Республики под страхом смертной казни запрещается пользоваться Харраканским Языком, Харраканской Монетой и Харраканской Религией.
     Третье. Граждане, владеющие Харраканской Монетой, могут обменять ее на Продовольствие в течение семи дней. По истечении семи дней, буде кто сохранит Харраканскую Монету, то будет предан смерти, а Монета — переплавлена”.

   Расставаться с харраканскими маталле Варсе Седдо не хотелось. Но сейчас важнее была еда. Он голодал уже давно.
   Молодой человек в шляпе с вороньим пером и одежде лесвенского горца с улыбкой пересчитал деньги Варсы Седдо.
   — Отвесь хлеба и масла свободному человеку Республики!
   Рыжая девушка, нос которой был усыпан веснушками, а передник — испачкан мукой, бухнула на поднос каравай, разрезала его:
   — Бери! Два с половиной моми, по указу. Кусок масла!
   Ее глаза вдруг потеплели. Она заулыбалась:
   — А я святого пророка Таргнира видела.
   — На площади? — спросил Варса Седдо.
   — Он ехал на коне, и я подошла к нему. Я попросила благословения. Он благословил меня, назвав по имени! Тогда я дерзнула попросить у него еловую веточку из его волос. Теперь я каждый вечер молюсь перед ней. Одно лишь тревожит меня: веточка скоро засохнет.
   — Нет, — ответил Варса Седдо. — Она долго еще не засохнет.
   — Даже если от нее останется  труха, я буду хранить ее. Но что это ты замешкался, свободный человек? Пропусти других и ступай себе с миром.
   Когда Варса Седдо отошел от прилавка, с ним случилось нечто странное. Он вдруг натолкнулся на...воздух.
   — Смотри, куда идешь! — сказал воздух сварливым женским голосом.   
   Варса Седдо извинился.
         
   В центре города Лулунари, в доме правителя, в одной из удаленных комнат, лежал на столе молодой харраканский военнопленный. Его руки и ноги были плотно привязаны к ножкам стола. Лунное сияние лилось сквозь распахнутое окно. Одежда пленного была разорвана в клочья, и пятна, похожие на следы от ожогов, покрывали его тело. На его груди сидело странное существо. То был уродливый карлик с толстым белесым туловищем и головой ящерицы, покрытой отвратительными складками и бугорками. Карлик сидел неподвижно, скрестив ноги и сложив руки на груди. Время от времени он открывал рот, из которого стремительно вылетал очень длинный и гибкий язык, и язык этот подобно кнуту хлестал пленного, оставляя багровый рубец. Потом капля дымящейся жидкости падала из языка на рану  и разъедала ее, заставляя пленного отчаянно биться и кричать. Стол, к которому привязали харраканца, был поставлен таким образом, чтобы полная луна ярко освещала его. Анлиль сидел в кресле, поставленном подальше от лунных лучей, во мраке. Он судорожно сжимал пальцами подлокотники, его губы были полуоткрыты, он дышал неровно и часто. Он не сводил глаз с той картины, что разворачивалась перед ним. Энергия боли, страха и отчаяния хлестала из тела пленного, как кровь из пораженной артерии. Анлиль видел ее, как струйку пурпурного дыма. Когда боль становилась сильнее, клубы дыма приобретали фиолетовый оттенок. Анлиль жадно впитывал эту энергию. Он уже не чувствовал голода, но остановиться не мог. Энергия начинала иссякать. Когда она потеряла интенсивность, Анлиль отдал мысленный приказ карлику и тот, пользуясь языком как бритвой, рассек пленному грудь и живот. Выплеск энергии, рожденный невыносимой болью, был таким, что Анлиль почувствовал головокружение — первый признак потери самоконтроля. Он сделал последний глоток энергии и приказал себе остановиться. В лунном луче его глаза блеснули зеленым огнем. Он чувствовал, как энергия умирающего становится единым целым с его собственной энергией, как она изменяется, приспосабливаясь к новой сущности, овладевшей ею... Ее можно будет использовать долго. Выбор жертвы был сделан правильно.
   Анлиль взглянул на карлика вайа-тенри, дворцового демона, и на мышь, которая не была мышью. То был вайа-апролло, один из тех хитрых демонов, что поселяются в телах летучих мышей-кровососов.
   Для Анлиля жалкий остаток энергии в теле пленника уже не значил ничего, но для этих ничтожных существ он был настоящим пиршеством, и Анлиль позволил им забрать ее.      
 
   Воспоминания в старом доме с гордым названием «резиденция Алой-Недда». Голос Растии со двора. Поднялся ветер, и целый ворох золотых листьев ударил в окно. Тэйчи поднес к губам стакан вина. Южное вино меняет свой вкус, если долго хранится на севере.
   И Тэйчи знал уже, что не будет ужинать с Шеллебет.
   Он вспоминал то, что произошло несколько дней назад. Он попросил ее найти какое-то письмо, вдруг показавшееся ему важным, а потом вспомнил, что в этой самой шкатулке лежит другое письмо — то, которое она ни в коем случае не должна видеть.
   Стремительными шагами он вошел в библиотеку. Шеллебет подняла голову. Тэйчи бросил взгляд на письма: они лежали на дне шкатулки, покрытые толстым слоем пыли и перевязанные   ленточкой.
   Она еще не успела просмотреть их!
   Чувствуя облегчение, Тэйчи закрыл шкатулку, а потом взглянул на то, что держала в руках Шеллебет. То был карандашный набросок портрета, сделанного рукой Нарро Нариба —художника не столь одаренного, сколь богатого и знаменитого. Эскиз к так и незаконченному портрету. Они были изображены втроем.
   Линдрианская лань, женщина с огромными глазами, улыбающаяся Ланин и этот человек рядом... Тэйчи содрогнулся, увидев его красивое лицо.
   — Кто это? — спросила Шеллебет, рассматривая рисунок.
   — Не помню.       
   Губы Шеллебет дрогнули — это означало подавленную улыбку:
   — Люди, на которых смотрят с такой любовью, не бывают забытыми.
   — Бывают — если они предали любовь! — вырвалось у Тэйчи.
   Он спрятал портрет в шкатулку — не сжигать же его у нее на глазах! Он недоумевал, каким образом эта мерзость вообще оказалась здесь... Тэйчи запер шкатулку маленьким серебряным ключом, а ключ положил в карман.
   — Я не успела найти то письмо, что ты хотел перечитать, — сказала Шеллебет.
   — Эта женщина была моей любовницей. Ее убили, — с нарочитой грубостью ответил Тэйчи. — А это — супруг моей покойной сестры. Что с ним теперь — не знаю.
   Он поставил шкатулку на полку с книгами, между романом о рыцаре Замарадде и принцессе Фильфиль и иллюстрированным фолиантом, посвященным охотничьей птице.
   Темно-синие глаза Шеллебет наблюдали за ним. Одна из последних бабочек северного лета впорхнула сквозь распахнутое окно, и ее огромная серая тень забилась о стены.
   — Я жалею, что не умею прясть, — сказала Шеллебет. — Я бы знала, чем скрасить эти долгие вечера. Растия пробовала меня научить, да я только пальцы себе исколола!
 
   Когда она ушла, Тэйчи запер дверь библиотеки и снова открыл шкатулку. Без труда нашел то письмо, что не должна была увидеть Шеллебет.
   В кроне старого вяза ухнула сова. С севера близилось ненастье. Огонек свечи метался, и металась пепельная бабочка. Безукоризненно ровные и четкие буквы — так пишут военные донесения. Герб тхайба Мерат.
   «...посему Вы, без сомнения, извините наше недоумение, принц, и тот преувеличенно экзальтированный тон, в котором выдержано письмо наше. Невзирая на то безмерное и искреннее почтение, кое мы питаем к уроженцу священной династии Нейдва, мы осмеливаемся утверждать, что Вы не можете вступить в брак с девицей Шеллебет Занна, ибо вышеупомянутую девицу вот уже шесть лунных месяцев приличнее именовать не девицей, а женой. Ибо 15 числа месяца прим 1020 года девица сия вступила в законный брак с Хиппали Аззерином из клана Белте-Рабас и по сей день проживает под кровлей супруга своего, будучи при том на сносях. Отнесясь к Вашему письму со всем наивозможным вниманием, смеем предположить, что либо в родовое имя избранницы Вашей вкралась прискорбная неточность, либо же речь идет о странном и загадочном совпадении, (ибо предположить что Вы, принц, были умышленно  введены в заблуждение, мы не смеем). Стремясь быть безупречно точными, сообщаем также, что в роду Занна была еще одна Шеллебет — дочь г-на Тагаччу Занна от загванской куртизанки-конголи. Сия девица еще в очень юные годы была отдана в школу жриц при храме Валлат, Непорочной и Многорожающей, дабы даровать ей возможность жить более приличным занятием, нежели то, чему посвящала дни свои ее мать. Но всемогущие боги рассудили иначе и оборвали нить жизни этой девицы во время устрашающего чумного мора, прошедшего по Нагарите в году 1015».
   На огоньке свечи Тэйчи сжег письмо и карандашный набросок. Белые капли воска отвердевали на малахитовой поверхности письменного стола. В мраморных глазах короля Бриччи Ан-Батайми не было ни понимания, ни  прощения. Отуманенная луна плыла над смеркающимся парком. Тэйчи порылся в тайнике за шкафом, вынул новую бутылку вина и граненый стакан. Открыл книгу о рыцаре Замарадде и принцессе Фильфиль. Наполнил стакан. Впереди была еще вся ночь и много ночей, но двум влюбленным все равно никогда не удастся свидеться.