ЧАСТЬ I.
Глава I. НОЧЬ
Ночные облака темно-свинцового цвета медленно уходили на запад. Между песчаных холмов с трудом можно было разглядеть невысокий домик.
В доме горел костер, вокруг него сидело десять человек. На первый взгляд их ничего не объединяло, кроме этой печальной дорожной обители. Старшему было девяноста два года, а младшему — семнадцать. В их глазах можно было прочитать единство духа и уверенность в себе, приобретенные не единым днем жизни.
— Осталось совсем немного, — сказал наконец старший, подталкивая сучком угли поближе к середине очага, — через день мы будем в Вергиле. Там нас встретит мой молочный брат
Хуан.
— Не рано ли говорить об этом, сеньор Висенте? — раздался голос одного из присутствующих. — Мне кажется, враги осознают важность встречи с нашими друзьями. Они еще успеют нас нагнать.
— По моим соображениям, Диего, они давно должны были нас догнать, если поняли бы наш маневр, — тихо ответил Висенте, — проверить же оба варианта у них не хватит времени.
— Но епископ умен и хитер, — возразил самый младший из них, — мне кажется, что с его легкой руки они могли бы
пойти сразу по правильному следу.
— Может быть, Жан, — так же тихо проговорил Висенте, — однако, я надеюсь на лучшее.
Пришла пора познакомить вас с теми, кто находился здесь. Это были люди из Лиги Первого, которые считали себя служителями истиной веры — веры в Дьявола.
Старший Хосе Альваро Висенте был уже в глубокой старости по годам, но по виду ему никак нельзя было дать более пятидесяти пяти лет. Он был высокого роста, сухощавый, крепкого телосложения. Из-под пепельно-серых бровей яростным блеском искрились стальные глаза. В левой руке он держал металлический жезл с нарезной костяной ручкой, а на безымянном пальце правой руки носил большой перстень, в котором было два камня необычайной красоты — кроваво-красный рубин и темно-фиолетовый аметист; одет был во все черное.
Второй — Диего Алонсо — ровно на полвека младше Висенте, был одет во все серое, коротко пострижен и носил на левой руке перстень с черным агатом.
Третий — Михаэль Гросс — невысокого роста, но очень крепкого телосложения. В свои сорок лет он был лучший боец в искусстве кулачного боя и борьбе зин-зяо, на правой руке носил перстень с изумрудом, одевался в темно-коричневый костюм и имел не очень длинные каштановые волосы.
Четвертый — Эстер ван дер Лин — человек очень высокого роста с броскими чертами лица. Его сильно скошенное лицо обрамлялось темно-серыми волосами, тонкий горбатый нос напоминал клюв орла, а в руках таилась львиная сила. Он был на три года младше Гросса, одет в темно-зеленый костюм, на обеих руках носил по два перстня с разными камнями, а в его до ужаса зеленых глазах играл еще совсем детский азарт.
Пятый — Марио ди Сента — среднего роста блондин с длинными волосами тридцати пяти лет. Он носил черный костюм, изготовленный из шкуры пантеры, и перстень с крупным аметистом.
Шестой — Вир Айленд — очень невысокий, но плотный человек тридцати лет, с круглым лицом и взлохмаченными рыжими волосами. Как и Алонсо, он был одет во все серое, а на правой руке в огромном золотом перстне сверкал огненно-оранжевый карбункул.
Седьмой — Лянь-Ши-Као — имел классический китайский профиль. Чуть приподнятый вверх нос и черные как смоль волосы придавали его вмятому ромбовидному лицу маску надменности. Ему было двадцать шесть, но выглядел он несколько моложе. На правой руке мрачно красовался перстень с темным матово-вишневым яхонтом.
Немногим моложе выглядели два брата-близнеца Аргуэльо — Аугусто и Эдуарде (по двадцать лет), среднего роста, коренастые и крепкие с темно-коричневыми волосами и темными глазами. Аугусто был повыше и несколько более сухощавый, а Эдуарде — пониже и поплотнее. Кроме того, у Эдуарде над бровью правого глаза был небольшой шрам от стрелы, едва не сразившей его всего двумя днями ранее.
И последний — Жан д'Ардье — был самым младшим из них. Он чуть выше среднего роста и очень крепкого телосложения. Длинные взлохмаченные светлые волосы иной раз закрывали его лицо с крупными чертами. Он был одет в ярко-фиолетовый камзол и черные штаны. На правой руке искрились два перстня с печаткой.
Все эти люди столь разные были объединены верой в силу и справедливость Первого, или, как его еще называли, — сэра Дэвила. Верили в то, что он сможет одержать сегодня победу над всеми противоборствующими силами.
— Епископские шакалы сегодня сильны, как никогда, — изрек после долгого молчания Диего, — он им хорошо платит.
— Инквизиция — омерзительное дитя церкви, — кивнул на это Висенте, — это просто наемные убийцы и доносчики...
— Как только можно смешивать святую церковь с такой грязью! — в пылу воскликнул Жан и его глаза еще ярче заблестели. — Разве для них есть что-нибудь святое, кроме денег,
вина и продажных женщин?
— Воистину сэр Дэвил велик и мудр, — вступил в разговор Михаэль, — ибо перед ним нет национального различия между людьми, у него нет множества религий, он всегда один...
— Ты забываешь о проекциях, — ненавязчиво возразил Вир, — это несколько подрывает однозначное утверждение о его постоянстве.
— Нет, Вир, — прервал его Висенте, — проекции свидетельствуют лишь о неоднозначности его характера и идей, а в
сущности он себе ни в чем не противоречит. Проекции указывают на разный подход к людям разных характеров.
— К тому же, — поддержал его Као, — проекции детей Первого в основном очень сходны по характеру. Это Матерый Дух приобретает то один, то другой вид.
— Однако, Матерый Дух — главный представитель Первого на Земле, — заметил Вир. — Чем объяснить такую двойственность правой руки сэра Дэвила? Ведь это — неограниченная власть.
— Я не буду обвинять тебя в поспешности, Вир, — вмешался Эстер, — но мне кажется, этому не так трудно найти объяснение... Наше лучшее — на том берегу, и там есть возможность для постоянства отношений. Но человек в этом мире слаб и изменчив, к нему нужен подход.
— Дар убеждение сэра Дэвила сродни богу, — заметил Вир, — так может убеждать только бог или Третий. А из этого получается, что бог и Первый воспитывают в людях одно и то
же.
— Сэр Дэвил воспитывает это только в сильных людях, ибо в человеке, несомненно, существуют природные силы, — продолжал далее Висенте, — под влиянием Первого эти люди становятся сильны и могущественны.
— Не хочешь ли ты сказать, что сильные люди только в рядах сэра Дэвила? — не сдавался Вир.
— Ты не понял, Вир, — ответил на это Висенте, — сильный характер под богом ломается и подчиняет себя чему-то из-за ограниченности законов божьих, или начинает испытывать искушение. Ведь сила дана самой природой и ее хочется вылить куда-нибудь! А куда ее выльешь, если желание — это искушение, а искушение — это грех?! Если любовь, пусть даже мгновенная, — бесстыдство, защита убеждений, противоречащих богу — ересь и кощунство, если применение силы на свое благо без нечестных ущемлений других — вызов богу, посягательство на его честь, — куда же деть себя?! И они глушат высокие порывы души человеческой молитвами, поклонениями,
смирением. А сами отцы божьи — да неужто они безгрешны?!
— Эти иуды строят из себя святош, а сами насилуют молодых девушек и делают из них девиц распутного поведения! — горячо крикнул Жан. — Это ли не насилие?! Это ли не искушение?! Это ли не грех?!
— Один притон достойного епископа чего стоит, — продолжал Висенте, — Под богом сильны будут лишь несколько человек, но они же будут ничтожны перед богом! Они встают перед ним на колени и унижаются! Где здесь гармония, где здесь сила личности, где высокое звание человека?!
— К тому же, Вир, — добавил Михаэль, — я начинаю сомневаться, что непогрешимые отцы наши, несущие веру от бога на землю, могут истинно верить, тогда как их руки по локоть
в крови тех, чья жизнь не всегда была грешной. И на них нет земной кары, хотя мы все, вроде бы, ходим под богом по их понятиям.
— Я чувствую вашу правоту, но мне что-то не хватает, — задумчиво проговорил Вир, — я ушел от бога к вам потому, что мне стало там тесно и невыносимо. Но я вытерпел бы, если бы не эти противоречия. Не может божья вера быть пустым звуком, если ее создал кто-то. И, я в это горячо верю, он создавал ее от чистого сердца! Мне кажется, любое искусство идет от храма, иначе говоря — от веры...
— Истинным искусством я назову искусство от себя, — спокойно произнес Марио.
— Сомневайся, Вир, — сказал Висенте, — сомневайся во всем. Тем крепче будешь ты и твоя вера. Сомневайся, ибо это право нам дано самим создателем. Ведь даже я, — а я не стыжусь этого, хотя и прожил почти век, — даже я сомневаюсь во всем. Сомнение — самое естественное человеческое чувство. А человек, живущий в дружбе с сэром Дэвилом, имеет право на искреннее сомнение.
Остальные ответили на это дружным одобрением.
— Пора спать, — произнес Висенте, — сторожевыми будут Марио и Михаэль.
Все начали быстро раскладывать на земле вокруг костра вязаные из камыша. Висенте вышел вместе со сторожевыми.
— Видите эту звезду? Это Аделаида. Сегодня она самая яркая и следить за ней большого труда не составит. Через три часа она будет над этими ветвями, — он указал на дерево, контуры которого чернели справа недалеко от домика,— когда она будет над самой его высокой веткой,— будите меня и Диего, мы сменим вас до утра.
С этими словами Висенте ушел в домик и слегка прикрыл за собой дверь. В домике все уже легли по своим местам. Каждый приготовил оружие на случай нападения. Висенте еще раз окинул взглядом ночной приют и лег около Диего рядом со входом.
Глава II.СХВАТКА И СПЕШКА
Висенте проснулся от сильного толчка в плечо.
— Всем встать! — раздался резкий крик Марио. — Налет!
Висенте резко поднялся и схватился за жезл. Уже было утро. Видимо, Михаэль и Марио решили никого не будить.
Ослепленный утренними лучами, Висенте пытался разглядеть темную полосу всадников, надвигающуюся с запада на домик. Черные костюмы воинов с белыми прожилками у локтей и колен позволяли безошибочно определить отборный отряд инквизиции.
— Ангелы-мстители, — прохрипел над ухом Диего, — они как всегда в своем лучшем стиле — с утра пораньше да огромной кучей.
Винсенте попытался на глаз определить численность противника. Получилось что-то между пятью и шестью десятками.
— Дорого же мы им дадимся, — прошипел Михаэль, занимая позицию за холмом недалеко от Жана, — они поймут, чего стоят дети Первого!
Едва отряд приблизился шагов на сто, разом пропели девять стрел и девять конников рухнули на песок. Десятая стрела догнала первый залп. Выпущенная из тугого лука Висенте, она поразила в грудь скакавшего впереди. Ехавший сзади всадник наскочил на дернувшегося в сторону коня убитого воина и опрокинул своего.
Второй залп свалил еще восьмерых. Однако это не остановило противника. Они приближались все ближе и ближе к домику — противников разделяло не больше тридцати шагов. Но прежде, чем вступить в открытый бой Висенте приказал дать последний залп. Все десять стрел попали в цель, так как луки были спущены почти в упор. В бой с пешим отрядом вступило около полутора десятков всадников. Но даже теперь потери для них не закончились. Михаэль и Марио двоих поразили дротиками, Као сбросил одного на землю своим копьем-рогатиной, а Вир ухватил коня переднего всадника за узду и буквально повалил его вместе с седоком на землю недалеко от домика.
Остальные подняли луки и поразили еще пятерых. Теперь против отряда детей Первого было семь всадников и два легко раненых пеших.
— Вперед, дети дьявола! — завопил Михаэль и в высоком прыжке нанес набегавшей лошади сильнейший удар ногой в грудь. Лошадь пошатнулась и свалилась на песок, придавив со
бой всадника. Као бросил лассо и зацепил за горло петлей второго, который был готов направить лошадь на упавшего рядом Михаэля. Остальные с дикими воплями кинулись на противника.
Марио добил своей алебардой трех спешенных противников. Все трое теперь лежали на песке с расколотыми черепами.
Эдуардо, отважно бросившийся вперед, получил три удара копья в тело. Его еще дергавшееся тело было поднято в воздух.
Аугусто метнул нож и поразил одного из них, но тут же был пронзен насквозь копьем другого.
Марио тоже был задет копьем, но он успел отступить на шаг и нанести удар алебардой противнику в плечо. Раненый всадник вывалился из седла прямо под ноги Марио.
Михаэль и Вир напали с двух сторон на одного из всадников и сбили его с коня.
Жан, который предусмотрительно отступил, поднял лук и поразил стрелой в горло еще одного.
С последним особенных хлопот не было. Диего и Као напали на него с одной стороны, а пока он с ними возился, ван дер Лин сбросил его рогатиной под ноги своих товарищей.
На этом бой был закончен; Михаэль, оставшийся за старшего, подвел его итоги.
Братья Аргуэльо были убиты в бою, Висенте получил неприятное ранение в плечо, а Марио, Као и сам Михаэль отделались легкими ранениями. Жан, Эстер и Вир собрали у убитых оружие и деньги. После этого перевязали раненых и решили устроить небольшой совет. Долго говорить было некогда — поджимало время.
— Теперь мы - армия, — убеждал Михаэль, — каждый имеет по коню, кольчуге, щиту, мечу. У каждого есть два копья, два лука и сотни по две стрел. Мало того — есть деньги...
— Велика ли эта сумма? — поинтересовался Висенте.
— Одиннадцать тысяч восемьсот двадцать шесть золотых, — сказал Михаэль. — Кроме того, восемьдесят перстней с дорогими камнями. Теперь только бы успеть в Вергиль.
— Ты говорил с пленными? — спросил у него Висенте. Они говорят, что епископ и этот вариант имеет в виду, — ответил Михаэль, — их там будет сотен шесть...
— Никак, вся епископская армия? — воскликнул Жан, — ведь больше ему неоткуда взять!
— Наверное, — кивнул Висенте, — а нас там около сотни. Шансы есть, тем более, что мы в крепости. Мой брат наверняка готов к обороне Вергиля. Надо торопиться!
— Что с пленными? — спросил Михаэль, — мы им обещали жизнь.
— Привяжем их к стойкам легкими узлами, чтобы они помучились с веревкой часов десять. Оставим еду на сутки. До Алессео меньше двух суток ходьбы. Не будут преследовать нас
— дойдут без труда. А епископские наемники все равно встретят нас у стен нашего пристанища. Итак, решено! Михаэль, Марго и Жан — привяжите их к стойкам внутри домика, да не задерживайтесь.
— Что делать с нашими несчастными братьями , которые бились с нами не отступая? — спросил вдруг Диего, — они заслуживают лучшей участи, чем гнить в этих песках...
— Грузите Аугусто и Эдуарде на повозки, — приказал Висенте, — истинные дети дьявола должны быть похоронены на земле Вергиля, где свет луны будет светить им все лунные ночи. Их двойники летят над рекой, преодолевая остров Служителей Гор. На том берегу их ждет вечный бой в огне и ярости!
— Тысяча сто! Тысяча сто! — дружно подхватили этот клич семь человек, — Тысяча сто! Тысяча сто!
Висенте ехал на вороном коне впереди всех. Его седые волосы широко развевались на ветру, а в серых глазах было выражение мрачного спокойствия. Следом за ним с луками и вложенными в них стрелами ехали Вир и Жан. Далее следовала длинная повозка, которой правил Диего. На повозке лежали головами вперед тела братьев Аргуэльо. Руки их были раскинуты, раны присыпаны черным углем, а тела завернуты в красно-фиолетовые знамена.
За повозкой следовал длинный строй боевых коней в сбруе, который сопровождали Эстер и Као с копьями наперевес.
Михаэль и Марио замыкали строй, держа наготове арбалеты с двойной тетивой.
— Далеко еще до Вергиля? — спросил догнавший Висенте Вир.
— Около двух часов, — прохрипел Висенте, — перевал будет у реки Эльгес. Там будем переправляться...
— А если на том берегу будут только враги? Что тогда?
— Я исключаю измену в рядах моего брата Хуана, — тихо, но твердо произнес Висенте, — а за два дня такой замок, как Вергиль, пасть не мог.
— А что будет с нами?
— Часть стены Вергиля стоит вдоль реки на расстоянии полумили, — пояснил свой план Висенте, — мы поднимем флаг и брат Хуан откроет водяную мельницу. А стрелы с такого расстояния не достанут.
— Ну, а если люди епископа тоже выйдут на плотах? — спросил подъехавший сзади Жан. — Разве тогда будет возможно открыть водные ворота? По-моему, такой ход напрашивается сам собой!
— Скажи, Жан, — обратился к нему Висенте, и в его глазах мелькнули веселые искорки, — разве я похож на полоумного?
Вопрос был неожиданным, и Жан даже не сообразил, что на это ответить.
— Если они сделают подобную глупость, — продолжал Висенте, — я усомнюсь в том, что епископ нормальный человек.
— Почему?
— Потому, что при таком повороте дела мы опять-таки поднимем наше знамя над волнами Эльгеса, и в наших противников полетит град стрел приблизительно в тысячу стрел в минуту. На Вергиле бойниц хватит на всех.
— Так нас там ждут?
— Как ты думаешь, Жан, куда отправился Антонио Бланка?
— Так значит, вы его...
— Я почувствовал недоброе еще десять дней назад, когда кардинал Рауль де Фернандес отказался от нашей встречи в Валенсии, — перебил его Висенте. — Сегодня они должны были приготовиться к вооруженному столкновению.
— Были слухи, что епископ получил поддержку еще от двух монастырей — Аргоа и Перэсте, — сказал Вир, — и что будто из Рима папа сам лично направил ему в помощь тысячу копий из своей казны. Что ты скажешь на это, Висенте?
— Шестьсот из Мархата, двести из Аргоа и четыреста из Перэсте, — вслух подсчитал Висенте, — а так же тысяча из Рима. Да еще три сотни наемников. Выходит что-то около двух с половиной тысяч. Солидно!
— У брата Хуана с нами около ста человек, — параллельно подсчитывал Вир, — еще сотню мы наберем из вергильских ремесленников. По-моему, все.
— Две сотни луков не так уж мало, — сказал Жан, — к тому же на нашей стороне опыт и такие бойцы, как Висенте, Гросс, Алонсо.
Висенте и Вир дружно рассмеялись. И лишь траур остановил их смех.
— Жан, друг мой юный, — сказал на это Висенте, — я не хочу оскорбить твой искренний порыв, но даже не могу мечтать устоять против многочисленных войск церкви и инквизиции.
— Но, — возразил Жан, — сэр Давил устами своих писаний говорит, что "истинно верующий должен биться в жизни и в смерти, до последнего издыхания, надеясь на то, что силы не
оставят его, дабы еще не один раз послужить своей вере". Тысяча сто!
— Тысяча сто!— радостно подхватил весь строй, — тысяча сто! Тысяча сто!
Впереди показался небольшой лесок. Когда строй приблизился к лесу, Висенте остановил своего коня боком и вскинул вверх правую руку. Все остановились.
— Начинается лес, — громко произнес Висенте, — здесь можно наскочить на засаду. Проходим его рысью с оружием наготове. Если в лесу окопались враги — принимаем бой.
В лесу обошлось без приключений. Караван вышел на самый берег реки Эльгес. Дул небольшой ветерок, который монотонно выплескивал волны на берег.
Висенте подогнал коня к воде и дал ему напиться. Остальные последовали его примеру.
— Вот и прибыли! — сказал Висенте, улыбаясь. — Мы опередили врагов, остается только переправиться.
Глава III. В ОЖИДАНИИ
В речной воде на том берегу расплывчато отражались город, обнесенный каменной стеной, и возвышающийся в его центре огромный замок Вергиль. Висенте различил на стене в четырех бойницах постовых. Вне Вергиля людей не было. Над главной бойницей вился на ветру темно-лиловый флаг с черными скрещенными диагоналями.
— Ничего не могу понять! — воскликнул Вир, обращаясь к Висенте. — Что это значит?
С этими словами он указал на полотно реющего знамени.
— Флаг траурный, — тихо проговорил Висенте, — там что-то случилось. Лиловый флаг всегда не к добру.
Все молчали. Висенте задумался и медленно спустился с коня. Подумав, он направился к повозке.
— Диего, — обратился он к Алонсо, — доставай наш флаг, и еще такой же, как этот.
С этими словами он указал на траурный флаг над Вергилем. Тем временем Диего одел полотнища знамен на копья и вонзил их по разные стороны повозки. Флаги тут же взметнулись на ветру и затрепетали.
—- Тысяча сто! — крикнул Висенте низким голосом.
Прошло несколько мгновений, и...
— Тысяча сто! — подхватили со стен сотни голосов. — Тысяча сто!
Над двумя бойницами взвились фиолетово-красные флаги из двух треугольников с общей черной гипотенузой — красной вверху, фиолетовой внизу.
В центре стены показался человек с двумя небольшими оранжевыми флажками. Он поднял руки и скрестил эти флаги над головой.
Висенте натянул лук и пустил в небо стрелу с горящей паклей. Диего, Михаэль, Эстер, Марио, Вир, Као и Жан по очереди пустили в небо горящие стрелы вслед за Висенте. Сам Висенте достал еще две стрелы с паклей, пропитанной черной жидкостью. Через несколько мгновений в небе над Вергилем дважды мелькнуло лиловое пламя. Человек на крепости опустил руки и скрестил флаги в ногах.
— Ждем! — решительно сказал Висенте. — По-моему, он все понял.
Скоро водные ворота открылись и оттуда выплыли две большие лодки.
Вслед за лодками двигались четыре плота, на которых, вероятно, собирались везти боевых коней. В десяти-двенадцати футах от берега лодки уткнулись в дно. Два человека вброд вышли на берег. Это были Антонио Бланка и Хуан ди Армада.
— Приветствую тебя, брат Хуан! — вполголоса сказал Висенте, протягивая руку. — Я надеялся, что ты меня встретишь. Нам предстоит труднейшая схватка с противником, в которой
у меня почти нет надежды уцелеть.
— Приветствую и я тебя, брат Хосе, — ответил на это ди Армада, пожимая руку Висенте, — бой действительно будет тяжелым. Особенно плохо, что среди нас в этом мире теперь уже никогда не будет Мертвого Идола. Позавчера он погиб в бою.
— Мертвый Идол погиб?! — разом выдохнула толпа позади Висенте.
Сам Висенте растерянно посмотрел на своего молочного брата и не произнес ни слова.
— Позавчера он вышел в лес, дабы приветствовать сэра Дэвила в тяжелый день — субботу, — низким голосом сказал ди Армада, — и долго не возвращался. Вечером мы забеспокоились и отправились в лес. Там мы нашли его убитым. Рядом лежали еще трое. Это были люди епископа Мигеля де Соуза. На теле убитого насчитали одиннадцать ранений. Последнее было смертельным: копье пробило навылет грудь, попав в самое сердце. Сегодня его двойник должен предстать перед сэром Дэвилом.
— Вот это удар! — пробормотал Висенте. — Кто же теперь поведет нас в бой, если в живых нет ныне Мертвого Идола?
— Что за настроения, Хосе?! — строго воскликнул ди Армада. — Прекрати! Сейчас не время причитать!
Висенте приказал грузиться. Скоро все семеро уселись в лодки. Разом десять весел весело ударили по воде и лодка тронулась, за ней последовала вторая. Берег быстро удалялся, а Вергиль становился все ближе.
Когда до стены оставалось совсем немного, водные ворота Вергиля бесшумно открылись. Необычайное зрелище предстало перед всеми. Часть стены Вергиля образовывала небольшую запруду. Справа рыбаки водили вдоль берега бреднем и по временам выбрасывали на берег рыбу, которую быстро подбирали мальчишки и складывали ее в ведра.
Лодки уткнулись в песок. Висенте приказал выгружаться.
— Пойдем со мной, — сказал ему ди Армада, — позови с собой четырех своих лучших бойцов.
Висенте построил свой небольшой отряд и окинул его взглядом.
— Со мной пойдут четверо, — тихо произнес Висенте, — Михаэль, Марио, Као и Жан. Остальные могут отдыхать. Хуан, — обратился он к своему брату, — предоставь им такую возможность.
—- О них позаботятся, — бросил ди Армада, — а вы следуйте за мной.
Далеко идти не пришлось. Подойдя к кузнице, ди Армада остановил всех.
Здесь куют мечи и делают копья, — пояснил он, — щитов у нас достаточно. Нужно оставить двух бойцов, которые могут обучить ремесленников владению оружием.
— Останутся Марио и Михаэль, — не задумываясь, сказал Висенте, — это те самые люди.
Скоро они остановились возле хижины. Вокруг нее сидело десятка два ремесленников, которые занимались изготовлением луков и стрел.
— Жерве! — подозвал к себе ди Армада высокого паренька лет восемнадцати, черноволосого и сухощавого. — Подойди к нам, дружище.
— Это наш лучший мастер стрел, — отрекомендовал ди Армада своего бойца, — в день изготавливает свыше тысячи стрел. Нужен человек, который...
— Понятно! — перебил Висенте, здесь останется Жан. Учи их стрелять, как следует. К тому же, мастер, похоже, твой земляк.
Оставив Жана около хижины лучников, ди Армада повел Висенте и Као в обход Вергиля. Позади замка находилась большая истоптанная площадка, огороженная изгородью.
— Это загон, — пояснил ди Армада, — для обучения бойцов боевому искусству езды и владению оружием.
— Као, — обратился Висенте к своему другу, — это твое дело. Ты у нас мастер коня, петли и удара!
— Там есть твой земляк, — сказал вслед ди Армада, — его зовут Ли-Сяо-Цань. Кроме того, есть еще несколько китайцев. Ты должен научить их тому, чего они еще не знают.
Као быстро пошел в сторону загона.
— Как думаешь, — повернулся ди Армада к Висенте, — за два дня они справятся со своим делом?
— Уже сегодня твои бойцы покажут такие результаты, которые превзойдут лучшие ожидания, — твердо сказал Висенте. — Войско из Рима прибудет не раньше, чем через три дня,
начиная с завтрашнего.
— Пожалуй, что так, — согласился ди Армада, — епископ труслив и хитер, как бродячая собака. Он не решится осадить крепость, имея меньше двух тысяч копий.
— Как бы там ни было, — изрек Висенте, нахмурив брови, — последним истинным детям Первого не годится бросать свой храм. К тому же мы окружены со всех сторон, и в открытом поле потерпим поражение от любого из этих отрядов.
— Итак, решено, — подвел итог ди Армада, — здесь мы и примем бой, в любом случае он будет последним. Во всяком случае, для нас с тобой.
— Я тоже на это надеюсь, Хуан, — откликнулся Висенте. — Сегодня мы будем хоронить Мертвого Идола и братьев Аргуэльо, а завтра во славу Первого погребут нас.
— Может, стоит подождать с погребением этих мальчиков? Нам еще предстоит совершить над ними трехдневный обход.
— Нет, Хуан, — решительно прервал его Винсенте, — им не в чем каяться перед Первым. Они с самого детства верны его вере и ни разу не отступились. А если и были грехи, то невелики они по сравнению с тем, что они сделали во имя сэра Дэвила здесь, на земле. Пусть их хоронят вместе с Мертвым Идолом.
— Да будет так. А сейчас, — добавил ди Армада, — пойдем ко мне и обсудим, что будем делать дальше. Ведь если нам суждено погибнуть, нужно сделать это достойно. И так, чтобы всем было понятно, чего стоит наше дело.
— Тысяча сто! — сказал на это Висенте, — я с тобой трижды согласен, Хуан.
Разговор продолжался более двух часов и их долгий и серьезный спор был решен за столом. Висенте и ди Армада пили белое вино из большого графина бокал за бокалом.
— Мне надо попрощаться с Мертвым Идолом на этом берегу, — произнес, наконец, Висенте, — ведь скоро его двойника примет земля, а мы были так дружны...
— Он в зале, Хосе... В нижнем зале...
Висенте и ди Армада подошли к Вергилю с черного хода.
— Пройдешь вниз, — сказал последний, — он лежит там. Его охраняют Служители Гор. Не пытайся заговорить с Рубиновым Жезлом — он до завтра не произнесет ни слова. И не
задерживайся больше получаса.
Висенте кивнул и без слов шагнул в открытую дверь.
Длинная лестница, извиваясь, уходила далеко вниз. Через каждые тринадцать ступенек в стене находилось по два подсвечника с обеих сторон. Слева были красные свечи, справа — фиолетовые. Висенте начал спускаться и вскоре вышел в большой зал, по всем стенам которого располагались подсвечники с красными и фиолетовыми свечками. В центре зала находился длинный стол, вокруг которого стояло тринадцать Служителей Гор. Это были молодые парни от двадцати до двадцати пяти лет ростом не меньше шести футов. Все они были одеты в красные ботфорты, красные брюки и такой же камзол. На левой руке у каждого была черная траурная лента, а на голове — черный шлем. Справа от стола стояли Служители с копьями, слева — с мечами. Последний держал в руках лук с вложенной в него стрелой. Перед самым столом сидел Рубиновый Жезл — древний старик, которому было уже сто двадцать семь лет, одетый во все фиолетовое. С его обнаженной головы свисали длинные седые волосы. У входа стоял Одинокий Пилигрим — ровесник Рубинового Жезла, одетый во все красное. Его пепельно-серые волосы падали ему прямо на лицо. Когда Висенте обернулся к нему, он положил ему свою сухую руку на плечо.
— Ты прибыл, Висенте? — хрипящим шепотом спросил он.
— Пришел попрощаться на этом берегу с нашим великим другом?
Висенте кивнул.
— Подойдем к нему, Мраморный Лев, — прошипел Одинокий Пилигрим, — он так долго ждал тебя.
На столе, покрытом красно-фиолетовым флагом лежал Мертвый Идол в оранжевом костюме. Он был босым, руки его были раскинуты в разные стороны, глаза закрыты золотыми монетами. В местах нанесенных ему ран одежда была аккуратно разрезана. Висенте присмотрелся и увидел, что раны засыпаны мелкими черными ягодами. Над головой Мертвого Идола горели две лиловые свечи.
— Десять дней назад ему исполнилось сто пятьдесят лет, — тихо изрек Одинокий Пилигрим, — теперь только Вигор может занять его место в наших рядах. Остальным это не под силу,
брат мой.
Висенте снял с пальца перстень и трижды прикоснулся им ко лбу Мертвого Идола.
— Тысяча сто! — прошептал он, надевая перстень. — Спи спокойно, ты заслужил вечный бой на том берегу.
— Тысяча сто! — откликнулся Одинокий Пилигрим. — Он был нам нужен, но Первому было угодно лишить нас его накануне великих событий...
— А где сам Вигор? — спросил Висенте. — Я его еще не видел.
— Он в главном зале, — ответил Одинокий Пилигрим. — Готов как никогда.
— Он не говорит, что он предпримет в случае, если исход сложится не в нашу пользу?
—- Нет, Висенте. Он вообще молчалив и сдержан в таких случаях. Но я уверен в его мудрости. Он приказал рыть рвы вокруг стен Вергиля, неглубокие, но длинные.
— Не понял, что Вигор этим хочет добиться, — пожал плечами Висенте, подходя к двери, — может, он думает, что лошади не перепрыгнут через ров шириной в фут или будут за него запинаться?
— Не знаю, Винсенте. Но на Агора я надеюсь. Он мудр и опытен, как седовласый старец, но смел и дерзок, как мальчишка.
— Надеюсь, что он прав.
Глава IV. ПОХОРОНЫ
У выхода Висенте дожидался ди Армада. По мрачному виду он понял, что Висенте пал духом.
— Вигора нет?
— Нет, — металлическим голосом ответил Висенте, — и, похоже, не появится до похорон.
Ди Армада промолчал.
Пойдем, выпьем, — зло бросил Висенте, — нам ничего не остается делать.
— Пойдем, — выдохнул ди Армада.
В это время Жан д'Ардье делал первую прикидку лучников. Он осматривал мишени, пораженные с пятидесяти шагов. Мишень состояла из трех кругов, которые один за другим выступали на деревянных досках.
Первый круг — красный — был размером с кулак. Это было так называемое "яблочко". Попадание в него условно означало 3 очка.
Второй круг — желтый — был на диаметр "яблочка" больше центра. Попадание в желтое поле давало два очка.
И последний, третий круг — так же на диаметр "яблочка" был больше предыдущего круга. Попадание в зону белого круга считалось за одно очко.
Жан решил, что в лучники отберет тех, кто сразу сможет выбить двадцать пять очков из тридцати, при условии что каждый может выстрелить из десяти стрел.
Результаты были ошеломляющие. Тридцать четыре человека из пятидесяти, в том числе и его земляк Жерве де ла Ферье, выбило по тридцать очков, причем, несколько человек расщепляли последующими стрелами предыдущие, шесть человек выбили по двадцать девять очков. С остальными он повторил тренировки и в конечном счете не взял только троих.
В этот момент к нему подошел Жерве.
— Тебя вызывает к себе Вигор, — сообщил он ему, — причем, немедленно.
— Зачем? — опешил Жан.
— Я не знаю, — ответил Жерве, — но, видимо, что-то важное. Он настаивал на твоем немедленном приходе к нему. Сегодня легче Аделаиде упасть на землю, чем Вигору подать голос.
Жан вложил в колчан лук и стрелы, поправил на себе - одежду и пошел вслед за другом. Перед входом в главный зал Вергиля Жан встретил Висенте и ди Армада.
— Ты куда? — спросил Висенте.
— Меня вызвал Вигор, — ответил на это д'Ардье, — иду к нему, как он приказал.
— Вигор вызвал тебя? — Висенте высоко поднял брови. — Невероятно!
Ди Армада был поражен не меньше брата.
— Воистину что-то случится, — изрек он. — Чем владеет Жан? Луком и стрелами?
— Луком и стрелами, — подтвердил Висенте, — но никому из нас не владеть, как он. Иди, Жан. Видимо, мудрому Вигору понадобился зоркий глаз Белого Орла. Или же ему нужно что-то еще, что он предпочитает не оглашать.
Жан быстро поднялся по высокой лестнице и исчез за большой дверью вслед за Жерве.
— Хуан, — тяжело вздохнул Висенте, — он должен уцелеть. Это наше будущее.
— Не знаю, Хосе, — тихо ответил ди Армада, — мне нечего сказать. Бой предстоит тяжелый.
— Он должен уцелеть, — упрямо повторил Висенте, — ибо никому более не дано такого небесного таланта.
— В чем его талант, Хосе?
— Он вырвет веру даже из рук Прозрачной Ностальгии, — медленно произнес Висенте, — он принадлежит Уходящим в Ночь. И именно ему дана сила возрождения мыслей, растворенных во времени.
— Мне кажется, что он чересчур молод, — пожал плечами ди Армада, — чем он тебя так удивил, Хосе?
— Его молодость имеет богатый опыт, Хуан, усмехнулся на это Висенте, — его мысли и порывы чисты. Зрелость сделает их благоразумными. Этот мальчик создан быть первым.
— Видимо, ты хорошо его знаешь, — нерешительно согласился ди Армада.
И они решили заняться составлением плана тренировок и занятий, чтобы лучше подготовиться к борьбе с детьми Второго. Вигор должен был преподать основы школы Матерого духа, Сизый Змей — обучить кулачному бою и борьбе зин-зяо, Вечный Холод — верховой езде, Лунный Камень — фехтованию и Белый Орел — научить владеть луком и стрелами. Для этого людей разделили на три отряда.
Всего в Вергиле готовились принять бой двести пятьдесят один человек, в том числе и двадцать восемь — из высшего состава Лиги.
— Как думаешь, Хуан, — спросил Висенте брата, — зачем Вигор приказал нашим людям рыть вокруг крепости этот странный ров?
— Не хочу гадать, Хосе, — ответил ди Армада, — но я видел, что от этого сплошного рва во многих местах идут каналы к стенам монастыря. Видимо, Вигор собрался из подвала пустить в ров какую-то жидкость.
В этот момент к ним подошел Одинокий Пилигрим.
— Их несут, Братья, — тихо сказал он, — последуем за ними.
Висенте оглянулся и увидел медленный строй людей. Они шли к западной стене Вергиля. Впереди всех Служители Гор несли братьев Аргуэльо. Все три тела были завернуты в красно-фиолетовые флаги. Далее следовал строй бойцов.
Висенте и ди Армада поспешили вслед за Одиноким Пилигримом. Скоро они стали в общий строй.
У западной стены Вергиля находилось небольшое кладбище, всего на десять-двенадцать могил. Рядом с ними были вырыты три свежие могилы, по пояс в глубину.
Над могилами стоял Вигор. Это был древний старец, которому было сто сорок пять лет. Его седые волосы доставали до пояса. Довольно рослый и крепкий, несмотря на возраст, даже теперь он был непобедим в искусстве школы Матерого Духа, руки его не разучились ломать камни и натягивать лук.
Надо сказать, что среди вергильцев вообще не было слабых, но старший воинский состав обладал несравнимо большей силой, чем даже видавшие виды испытанные бойцы самого зрелого возраста. Служители Первого в то время относились к той категории людей, у которой все решал возраст: они были сильны в старости и полностью лишены дряхлости.
По правую руку от Вигора стоял Рубиновый Жезл, по левую — Одинокий Пилигрим. Остальные стояли напротив по ту сторону могил.
— Слушайте меня, истинные дети Первого! — сиплым голосом проговорил Вигор. — Сегодня те, кто доблестно пал в бою с противником, будут погребены на этом тесном кладбище. Их двойники отдали тело земле, а сами они во всем своем обилии доблестных подвигов и деяний, послуживших нашей вере, предстанут перед Первым, начав свой полет над Мертвой Рекой. Их взяла под свое покровительство Прозрачная Ностальгия, перед которой равны все. Мы прощаемся на этом берегу с тремя нашими друзьями и соратниками по вере. Вы все хорошо знаете их по заслугам. Мертвый Идол был самым старшим среди нас. Он вел нас в бой с неверием, с Третьим и с противниками веры в то, что мы считаем самым справедливым. Он первый, кто отрекся от других вер и драгоценным даром своей великой души передал нам веру в справедливость того, чьи разум и сила несоизмеримы ни с чём. Мертвый Идол пал жертвой предательского нападения из засады. Он сражался раненым и в свой смертный час доказал всем, насколько искренна и чиста его вера. Нам будет не хватать этого опытного умнейшего бойца, который результаты своих трудов многочисленными строками изложил для нас на пергаменте. Сегодня мы хороним еще двух наших бойцов — братьев Аргуэльо, Аугусто и Эдуарде. Они были молоды, и мы возлагали надежды на то, что они донесут плод наших усилий и стараний до своих внуков. Но судьбе было угодно, чтобы они замолчали слишком рано. Они оба пали в бою с теми, кто сейчас идет за нами по пятам и пытается всеми силами стереть все, что связано с нашей верой, с лица земли. Мы собрались здесь, чтобы поклясться перед нашими убитыми братьями дать последний бой противнику, в десятки раз превосходящему нас, дабы он захлебнулся нашей кипящей
от ярости кровью. Тысяча сто!
—- Тысяча сто!!! Тысяча сто!!! Тысяча сто!!! — громоподобно грянул единый хор возгласов тех, кто стоял рядом с телами подойников.
Служители Гор вынесли из строя завернутое в красно-фиолетовый флаг тело Мертвого Идола. Вигор полил из кувшина вином ему на голову, после чего тело опустили в могилу и отошли.
— Тысяча сто! — негромко проговорили все вместе.
То же самое дважды повторилось с телами братьев Аргуэльо.
Когда тела были сложены в могилы, Вигор поднял руки вверх и возвел глаза к небу. Все стали подходить и бросать по горсти земли на могилы погибших. Это было довольно долго. Последним землю на тела бросил Вигор, Рубиновый Жезл и Одинокий Пилигрим. Когда все было закончено, Вигов подал знак Служителям Гор. Они быстро взяли лопаты и стали засыпать могилы землей.
Уже стемнело и на небе появились первые звезды.
— Аделаида видна сегодня особенно ярко, — заметил ди Армада, — такого я не припомню за всю свою жизнь.
— И не вспомнишь, — мрачно изрек Висенте, — такое бывает лишь раз в сто лет, когда Матерый Дух в проекции Бора разгонит тучи на небе. Она так взойдет сто один раз. И если
человек исчерпает к тому времени всю любовь, то Земля разорвется в этом бесконечном и бессмысленном пространстве вселенной.
— Какой же раз она взошла, Висенте? — тревожно спросил ди Армада?
— Девяносто второй раз, Хуан. У наших потомков есть время продлить бесконечное и таинственное сияние Аделаиды над нашей бесконечно странной и противоречивой планетой. Мы еще можем жить в любви и согласии. Но самое страшное для любви — война и Прозрачная Ностальгия. Они отнимают все. У нас, Хуан, никогда не было детей, о чем я сильно жалею.
Но прошлого не вернешь. И если нам не было дано иметь детей, то мы можем воспитать сильными и смелыми тех, кто нам дети по жизни.
Ди Армада только глубоко вздохнул и ничего не ответил Висенте. Скоро они отправились спать.
Глава V. АДЕЛАИДА
Жан быстрым шагом возвращался с реки. Разговор с Вигором несколько затянулся и теперь он хотел быстрее осмотреть хижину, которую ему приготовили по приказу Вигора. Скоро он подбежал к загону. Там его ждал Жерве де ла Ферье, с которым он уже успел крепко подружиться.
— Ты, я вижу, заждался, — улыбнулся Жан, — извини, меня задержал Вигор. Разговор был неотложный.
— Чем ты ему можешь помочь?
— Луком и стрелами, — ответил ему Жан, — моим верным глазом.
Жерве улыбнулся в ответ. Он, конечно, понимал, что Жан сейчас не расскажет, о чем говорил с ним Вигор. Но он не возражал. Ничего не говорить о своих планах вплоть до их исполнения было в правилах этого человека.
— Ты хочешь есть? — спросил он у Жана. — Я приготовил тебе жареного барана с зеленью и бульон.
— Пожалуй, — кивнул Жан, — я уже часов шесть не ел ничего.
— Тогда пошли ко мне. Твоя хижина рядом с моей.
Жан двинулся вслед за другом. Пройдя вдоль загона, они подошли к четырем хижинам, стоящим в ряд. Около них тихо мерцали горячие угли в догорающем костра. Слева стоял накрытый стол с бульоном и жареной бараниной.
— Садись, Жан, — кивнул Жерве в сторону стола, — я разожгу огонь, а ты пока ешь.
Жан, недолго думая, сел за стол. Он налил себе в глиняную тарелку бульон и бросил в него зелени. Жерве тем временем сходил за хворостом и вернулся. Весело затрещали брошенные в огонь сухие сучки и ветки деревьев. Справа из темноты показалась фигура рослого человека. Жан пригляделся. Это был Мишель де Леру — еще один его земляк, который удивил Жана своей стрельбой из лука.
— Тысяча сто! — приветствовал его Мишель, подходя к столу.
— Тысяча сто! — почти вместе ответили Жан и Жерве.
Мишель сел к столу и тоже начал ужинать вместе с другом. Бульон оказался превосходным. Хорошо проваренная баранина и благотворно подействовала на желудок. Жан вздохнул и быстро начал уплетать эту аппетитную и вкусную еду.
Мишель не отставал. Он вообще был общительным и неплохо владел всеми видами боевого искусства, особенно рукопашными приемами — школой Матерого Духа, кулачного боя и борьбой зин-зяо. В беседе был и прост и сложен — в зависимости от собеседника и темы разговора, однако, нельзя было сказать, что он со всеми легко находил общий язык. За все свои качества он носил имя Упрямый Тур.
В отличие от него, Жерве был любим всеми и известен под шпенем Синего Коршуна. Он, художник и знаток в истории и поэзии, был средний боец в рукопашном искусстве, не особенно отличался во владении оружием фехтования, но показал великолепные результаты в стрельбе из лука. Про себя Жан решил взять его в то дело, о котором он говорил с Вигором.
— Тысяча сто! — раздался сзади уверенный, но мягкий женский голос.
В голове Жана мигом исчезли какие-либо мысли. Он с трудом проглотил недожеванный кусок мяса и поднял глаза. Перед ним стояла высокая юная девушка поразительной красоты с темно-каштановыми волосами. Она была одета в черный костюм для верховой езды и в короткие кожаные сапоги того же цвета. Оба рукава камзола обрамляли две полоски шириной с ноготь красного и фиолетового цвета. Сбоку у нее висел лук и колчан со стрелами.
— Здравствуй, Селина, — приветствовал ее Мишель,— садись к нам.
Селина села между ними и тоже начала есть.
Жан то и дело смотрел в сторону девушки. Один раз он обернулся и увидел, что Селина внимательно смотрит ему в глаза и улыбается. Он улыбнулся в ответ.
— Ты споешь, Жан? — спросил Жерве когда ужин подошел к концу, и начал перебирать струны своей кифары. Жан пел ровным голосом, но по временам на грани срыва. Песня рассказывала о человеке, попавшем во власть соли. Он лежал на скалах, истекая кровью, и его кровь солилась и бродила. И, наконец, он свыкся с тем, что его окружает только соль...
Я лежу на соленом песке,
И на теле потрескалась кожа,
Раны кровью исходят,
И солится кровь.
Жизнь висит на гнилом волоске,
Да и жизнь окружающих тоже,
Кровь соленая бродит,
Сливается в ров.
Соль... Куда ни смотри, только соль...
Да откуда взялось столько соли?
Солью берег пропитан,
Он спит мертвым сном.
Такова безысходная роль —
Открывать вековые мозоли,
Ими скалы покрыты,
Как овен руном.
Этот берег меня умертвил,
Вот от ран обескровлено тело,
Я ресницы смыкаю,
Но все же живу.
Я от холода солью заплыл,
И душа к поднебесью взлетела,
Но преграду ломаю -
И в соли плыву.
Нынче в соли живу я одной,
Только солью теперь истекаю,
Непонятным кристаллом
Себя я сгубил.
Свет какой-то соленый дневной,
И соленое море играет,
И соленые скалы,
И в соли мой пыл.
Селина сидела и очень внимательно слушала. Мелодия оборвалась на высокой ноте, песня оставила впечатление полной незавершенности.
— Еще, Жан, — попросил Мишель.
Вторую песню Жан пел о людях, которым не во что верить, потому, что слишком несправедлив мир, и бог для них слеп. Но никто не хочет умирать просто так. Почему же этот бог, если он есть, не может помочь тем, кому плохо? Песня оборвалась неожиданно на минорном тревожном аккорде.
— Хорошо, Жан, — горячо произнес Мишель, — это тоже твоя песня?
Жан молча кивнул и поднялся из-за стола. Селина спокойно смотрела на огонь и молчала.
— Прогуляемся, Жан, — предложил Жерве
— А вы? — Жан повернулся к Селине.
— Я буду у костра, — улыбаясь, ответила девушка, — надо проследить за огнем.
Жан не стал возражать. Через минуту он растворился с другом во мраке ночи и рассеянно слушал рассказы друга.
— Ты не влюбился? — рассмеялся Жерве, в очередной раз не получив ответа.
— А если и так? — бросил Жан. — Она мне нравится. Даже больше — я чувствую, что ни с кем мне не будет так хорошо.
— Да, — нерешительно сказал Жерве.
— Она красавица.
— Да, Жан.
— И благородна в каждом своем движении и жесте.
— Да... в каждом, — с трудом соображая, согласился Жерве.
— Я добьюсь ее руки, пусть за это придется заплатить жизнью! — вдохновенно прошептал Жан.
Жерве сглотнул слюну и продолжал смотреть на друга широко раскрытыми глазами.
— Пусть между нами встанет сама Прозрачная Ностальгия — я не отдам ее никому!
— Я совершенно с тобой согласен! Но кто она такая?
Жан посмотрел в лицо Жерве.
— Как кто? — прошипел каркающим голосом он.
Жерве раздирали противоречия, он пытался найти ответ на поставленный вопрос. И он рискнул...
— Я это... подумал, что ты о Седине.
Жан, наконец, сбросил с лица напряжение и свободно вздохнул.
— Она мне сразу понравилась, — обрадовался Жан. А кто она такая?
— Селина-то? — переспросил Жерве.
— Ну да.
— Этого я не знаю, — ответил Жерве. — Говорят, бежала из Морхата от мести епископа Мигеля де Соуза. В ней течет, несомненно, дворянская кровь, но это все.
— Она прекрасна, как сама Аделаида, — прошептал Жан, — я ее люблю.
— Ей наверняка понравились твои песни, Жан, — тихо сказал Жерве, предпочитая не спорить, — она неравнодушна к любому искусству, идущему от истинной веры — веры в бога, веры в дьявола, веры в себя. Еще она великолепно рисует, особенно замки, свечи, природу.
Жан внимательно слушал друга.
— Ты прямолинеен в своем стремлении, Жан, — начал он, — я верю, что ты говоришь мне правду. Но не споткнись, друг. Ее душа открыта для всех, но не для всех открыто ее сердце. Во всем ты должен разобраться сам.
— Ты прав, Жерве, — отрешенно кивнул головой Жан, — я не должен бояться самого себя. И я найду в себе силы выбрать одно из двух — быть любимым или же честно пасть под обломками Вергиля, защищая его великое доброе имя. Впрочем, последнее ждет всех нас.
— Пойдем спать, Жан, — улыбаясь, попросил Жерве, — уже поздно.
Через несколько минут они вернулись к костру. Селина уже потушила огонь и легла спать. Недолго думая, Жан и Жерве отправились по своим хижинам.
Глава VI. УТРО В ВЕРГИЛЕ
Забег на двенадцать миль шел к концу. В нем принимали участие все, кроме шести человек высшего состава, в который входили Вигор, Рубиновый Жезл, Одинокий Пилигрим, Висенте, ди Армада и еще один из старейших представителей веры — Николас Бернариус, девяностолетний грек, которого все именовали не иначе, как Черный Пергамент. Они сидели и наблюдали за ходом забега.
Впереди всех бежали Жан и Као. Као бежал легко и изящно, словно получал от бега огромное удовольствие. Он напоминал дикого мустанга, который не признавал узды.
Жан, наоборот, шел тяжело, несколько сгорбившись, но не менее уверенно, чем Као.
Чуть сзади них шел Марио, за ним следовал Мишель, Гросс, Алонсо, Жерве и Айленд.
— Твои ребята отлично идут, Хосе, — низким голосом сказал Вигор, кивнув в сторону финишировавших Жана и Као, — наш лучший бегун по счету только четвертый. Они у тебя на
стоящие бойцы.
Легкий ветерок рябью гулял по реке и изредка колыхал воду внутри крепости. Вигор запретил кому-либо покидать ее.
Скоро весь пляж внутри крепости был заполнен купальщиками. Люди входили в воду, доплывали до водяной мельницы и возвращались. Около половины шестого купания прекратились. По знаку Вигора все быстро оделись и выстроились в три отряда.
— У нас есть время, —- громко сказал Вигор, — до десяти часов нам необходимо сделать немало дел. Белый Орел, — обратился он к Жану, — ты возьмешь пять лодок и пятьдесят лучших лучников. Вы поплывете на тот берег охотиться. С вами поедет Черный Пергамент. Вы ему поможете проверить его западни. Затем выходите на берег. В девять часов мы поднимем оранжевый флаг. А теперь действуйте, и побыстрее!
Жан стал быстро набирать людей. Вигор тем временем вызвал Сергия Кемалиуса, боевого вождя греков, которого все звали Лиловой Пантерой. Он вышел из строя и поднял глаза на Вигора.
— Возьмешь тридцать сильных человек и три лодки, — сказал ему Вигор, — проверите все наши рыболовные сети. Пусть каждый третий будет вооружен на всякий случай.
Кемалиус кивнул и принялся за свое дело. Вигор обратился к Хуану ди Армада.
— Гордый Перл, — сказал он, — ты возьмешь сто человек и будешь рыть ров до конца. Половина роет, половина ждет с оружием наготове. Важно закончить эту работу сегодня.
После этого Вигор вызвал Айленда. Он велел взять шестьдесят человек и во всех бойницах расставить постовых. Самого Вира он назначил начальником крепостной охраны и велел ежечасно менять людей.
Оставшиеся двадцать-тридцать человек он послал на помощь пятидесяти женщинам, которые собирали в это время урожай фруктов и некоторых овощей.
Скоро в Вергиле стало пусто. Все принялись за порученные им дела. У входа в замок остались только четверо — Вигор, Рубиновый Жезл, Одинокий Пилигрим и Висенте.
— Нам нужно решить некоторые вопросы, которые мы потом согласуем с отсутствующими, — негромко изрек Вигор, — есть ли у кого-нибудь неотложные дела?
— У меня сейчас должен быть вызов, — сказал Одинокий Пилигрим, — вера призывает меня быть в другом месте. Время тревожное, и любой знак сэра Дэвила может быть решающим.
Я буду в комнате Первого.
— Хорошо, — кивнул Вигор, — тебя будут охранять Уходящие в Ночь. Это пятеро испытанных бойцов. Наше решение без тебя не будет окончательным.
Одинокий Пилигрим удалился, Вигор обернулся к оставшимся.
— Наше войско, — начал он, — состоит из двести пятидесяти одного человека. Кроме нас мы имеем прекрасных бойцов, представленных Служителями Гор, Уходящими в Ночь и
Детьми Смерти. Нонам сейчас не приходится думать о победе. Нужно правильно распределить силы, чтобы нанести противнику максимальный урон. Для этого необходимо разбить армию на три отряда: камнеметателей, лучников и немногочисленную легкую пехоту.
— Как вы хотите распределить людей по этим отрядам?
— Сначала нужно определить порядок войска, — заметил Вигор, — среди нас, помимо высшего состава, шестьдесят шесть испанцев, тридцать пять французов, тридцать англичан, восемнадцать германцев, двадцать два итальянца, восемнадцать китайцев, четырнадцать голландцев, одиннадцать мавров и девять греков. Хотя у нас не может быть понятия о
том, какой народ выше, придется составить войско так, чтобы у каждого народа был свой боевой вождь.
Скоро с этим вопросом было покончено. Вожди не вызывали сомнений почти ни у кого из бойцов. Испанцев возглавлял любимый ученик Одинокого Пилигрима — Рауль Диамантино
которого бойцы звали Огненным Оракулом. Это был низкого роста испанец с почти полностью заросшим лицом и огненно-черными глазами. На вид он был изумительно крепок и тучен, а в его руках таилась львиная сила. Этот человек, как и его учитель, был одарен искусством ясновидения.
Французов, несмотря на молодость, возглавил Жан д'Ардье. Англичан возглавил Вир Айленд. Бойцы Вергиля звали его Флеймз. Итальянцев должен был повести в бой Марио. Гросс, испытанный не одним боем в рядах своих соотечественников, стал во главе германцев. Отряд китайцев возглавил стройный и гордый Као. Во главе голландцев был поставлен старший брат ван дер Лина — Марко. Вождем мавров стал Замет Эль-Рияр, человек среднего роста с темными глазами и зловещим лицом. Он ни разу не поставил под сомнение свою верность делу Первого. Его все звали Ночным Мстителем. Греков возглавил уже известный нам Сергий Кемалиус, человек особого таланта.
Далее обсуждался вопрос, кто будет возглавлять остальные войска. Кроме тринадцати Служителей Гор в высший состав входили Уходящие в Ночь и Дети Смерти, которых было, соответственно, пять и четыре. Их возглавил Рубиновый Жезл. Висенте и Бернариус возглавили первый отряд, ди Армада —второй, а Одинокий Пилигрим — третий. Сам Вигор стал направляющим всей армии Первого.
Пришла пора обрисовать истинный портрет этого гения веры в Первою. Это был человек среднего роста, сухощавый и крепкий, с белыми, как пепел, волосами. Многие славились силой, ловкостью или умением владеть оружие, но все слова о силе Вигора говорились не иначе, как шепотом. Вигор был французом и представлял одну из самых древних дворянских фамилий. Однако ее, как и фамилию Мертвого Идола, никто не знал. Она была занесена в книгу "Таинства Уходящих в Ночь", которая была реликвией древности.
С малых лет он остался сиротой и скитался по свету. Вера его крепла и мужала в боях. Он потерял любимую и шестерых детей. С тех пор он ни разу не взглянул ни на одну из женщин. Его шестеро детей оставили ему столько же внуков.
Гонимый за веру, он терял и их от боя к бою. У него было только три правнука, из которых один погиб, другой пропал без вести, третий был среди воинов-французов, но не знали, кто он. Вигор никому не пожелал открыть эту тайну.
Он создал искусство борьбы с того берега Мертвой Реки — школу Матерого Духа. И в ней он воплотил всю основную идею сэра Дэвила. Сам он представлял Уходящих в Ночь. И сейчас, накануне последней битвы, он хотел, чтобы дело, которое жило в нем почти полтора века, не пало под обломками Вергиля.
Мертвый Идол был другом детства Вигора. Они вместе прошли свой трудный жизненный путь, хотя первый был испанцем по отцу, Вигор же был по отцу французом. Мертвый Идол потерял двух своих сыновей в бою и с ними угас его род.
Они создали целую лигу, из которой на этот день остались живы только Рубиновый Жезл и Одинокий Пилигрим. Оба они были итальянцами. Позже в нее вступили Висенте, Бернариус и ди Армада...
— Уже семь часов,— заметил Висенте, когда в их разговоре настала пауза, — может быть, стоит решить, где кто будет проходить занятия?
— Мы это решили, я договорился с наставниками, — перебил Вигор.
Висенте и Рубиновый Жезл последовали за Вигором в сторону Вергиля. Скоро все они скрылись за дверью главного входа.
В этот момент поднялись водные ворота Вергиля и внутрь стены крепости въехали три лодки, нагруженные рыбой. Это вернулся Кемалиус и тридцать человек с ним.
Нужно сказать, что в Эльгесе в изобилии водился сазан, угорь и щука. Именно эту рыбу и ловили рыбаки.
Скоро лодки уткнулись в берег и началась разгрузка.
— Да, Эльгес сказочно богат рыбой, — мечтательно улыбнулся Айленд. — Эх, поедим!
— Да ты, я вижу, натуральный повар, Флеймз! — удивленно поднял брови Кемалиус, — похоже, тебе неплохо бы научить наших женщин готовить рыбу и мясо с овощами!
— И научу! — решительно произнес Айленд, — только дам сейчас указание поднять в девять оранжевый флаг и приду на кухню!
Сергий рассмеялся убегающему Айленду вслед и покачал головой. Тем временем люди мешками носили рыбу в сторону кухни, которая стояла неподалеку. Среди них были уже хорошо известные нам по прошлым событиям Гросс, ди Сента, Эстер и Марио ван дер Лин, а также Диамантино.
Глава VII. РОМАН ВИРА АЙЛЕНДА
— Кто же так рыбу готовит?! — схватился за голову Вир,пройдя все сто ярдов крепостной кухни. — Ведь это просто ужас и извращение! Воистину, пришло время сходить с ума!
— Ты что это здесь раскудахтался, косолапый черт! — раздался сзади женский голос, — болтунов тут и так хоть пруд пруди, больше, чем карасей в Эльгесе!
Вир обернулся и в двух шагах от себя увидел молодую женщину лет двадцати пяти. Она была невысокого роста, с длинными темными волосами и волевыми, но красивыми чертами лица. Она вызывающе смотрела на Вира своими карими глазами, положив руки на пояс.
— Изумительно! — проговорил Вир, потирая ладони. — Так вы здесь главная, сударыня? Я правильно понял? — и он улыбнулся ей своей ужасной улыбкой во весь рот.
Она смутилась, но взяла себя в руки.
— Ну, я, — спокойно проговорила она. — Чего тебе надо? Тебе не нравится, как мы готовим?
— Я не говорю, что плохо, — сказал Вир, — просто можно еще лучше. Давайте, я объясню.
Он попытался взять ее за талию и подвести к столу. Две изумительные по силе пощечины громко прозвучали по всей кухне.
— Прекратите ваши замашки, сударь! — красная от гнева, выпалила женщина. — Здесь вам не трактир и не кабак!
— Не волнуйся, Мария! — раздался веселый смех. — Он не это имел в виду! Посмотри, чем не жених: красивый, сильный и внушительный! Не проворонь его!
Но тут Мария увидела каплю крови, запекшуюся у носа Вира и испуганно оглянулась.
— Ничего... это сейчас пройдет... — Вир зажмурился и чихнул прямо на платье Марии. — Разрешите в благодарность за ваши услуги поцеловать вам руку.
Не дожидаясь разрешения, он взял ее левую руку и быстро поднес к губам.
Через полчаса Вир в обнимку с Марией сидел у очага и весело объяснял ей рецепт приготовления рыбы под шепот и улыбки остальных женщин.
На кухне Вир обосновался прекрасно. К девяти часам были готовы поджаренные в сметане угри, печеные сазаны и караси под винным соусом с капустой, базиликом и другой зеленью. Тут же кипели котлы с мясным бульоном из баранины и свинины, поджаренное с вином и без вина баранье мясо. Скоро должна была поспеть и дичь — утки и гуси.
Вир сидел за столом рядом со своей новой знакомой, запивая фалернским вином жареную баранину и рассказывая Марии, какой он замечательный.
Мария Бертильон француженка,уже трижды была замужем и все трое ее мужей погибли в борьбе за веру в сэра Дэвила и похоронены в стенах Вергиля. У Марии не было детей, о чем она искренне жалела.
— Ага! — раздался за спиной мужской голос. — Вир, ты чем тут занимаешься?
Вир обернулся. Это был Антонио Бланка.
— Разве не видишь? — усмехнулся он. — Делаю предложение прекраснейшей девушке на земле.
— А-а! —. многозначительно кивнул Антонио. — Извиняюсь... Я только сообщу, что до десяти осталось меньше часа и тут же удаляюсь... удаляюсь!
— Твой друг? — улыбаясь, спросила Мария.
— О, да! —воскликнул Вир. — Хотя я иногда хочу его задушить во время игры в карты или кости за то, что он жульничает, как последний трактирный пройдоха!
— Пора подавать завтрак, — заметила одна из женщин, — скоро десять.
— Не торопись, Аглая, — сказала Мария, —- пусть лучше пища постоит на огне.
Вир и Мария вышли на улицу. С главного входа в крепость тянулись мужчины с лопатами на плечах. Они только что закончили копать ров. Позади всех шел Хуан ди Армада с лопатой в руках. За ним захлопнулись тяжелые ворота крепости. Вслед за ними к хижинам потянулись женщины и мужчины, которые несли корзины с овощами и фруктами. Скоро и они прошли мимо кухни.
— Я схожу на бойницу, Мария, — сказал Вир, — а ты пока распорядись, чтобы людей покормили.
— Хорошо, Вир, я за всем посмотрю, — сказала Мария и улыбнулась,—только ты скорее приходи.
Вир быстрыми шагами направился к бойнице. Там его ждал Антонио с двумя воинами. Остальных он отпустил.
— В чем дело? — проговорил Вир, тревожно поглядывая на стоящие у берега лодки. — Почему они не плывут обратно? Ведь по времени давно пора — уже половина десятого.
— Может, что-то случилось? — вопросительно посмотрел на него Антонио. — Враг не мог подступить к ним так, чтобы мы этого не видели.
— Тогда что?
Вир задумался. Непонятно, что могло случится на том берегу с их товарищами такого, что задержало их прибытие отряда к назначенному сроку?
Повторное поднятие оранжевого полотна не дало никаких результатов.
— Оставьте флаги на месте, — приказал Вир воину, который выдернул флаг из отверстия в стене крепости, — пусть стоит, чтобы они могли его увидеть в любую минуту. Лес не такой
большой, чтобы ничего нельзя было разглядеть.
— Я пойду, скажу нашим, чтобы готовили лодки, — наконец сказал Вир, — похоже, придется нам плыть туда самим.
Антонио кивнул. Вир быстро начал спускаться по ступенькам вниз. У воды он встретил обеспокоенного Висенте. Скоро к ним подошел и ди Армада.
— Скверное дело, — изрек последний, — похоже, стряслась беда, если за четверть часа ничего не изменится — набираем людей и плывем на тот берег.
— Так мы и сделаем..
Вир без лишних слов отправился на кухню и отыскал Марию
— Милая, там что-то случилось. Похоже, придется нам запустить еще один кораблик на ту сторону, дабы выяснить, что именно. Я, наверное, поплыву.
— Хорошо, милый, — улыбнулась Мария, прижимаясь к нему, — плыви на помощь, если это требуется, только знай, я не хочу тебя терять.
— Я буду осторожен, — пообещал Вир, — буду оглядываться, смотреть под ноги и не зевать. Ведь я люблю тебя и не хочу потерять любовь и жизнь одновременно.
Мария поцеловала Вира в губы и он вернулся к своим.
— Это не враги, дружище, — задумчиво произнес Висенте, ведь до сих пор нет никаких признаков боя в этом проклятом
лесу!
— Я тоже так думаю, Хосе, — согласно покачал головой ди Армада,— но объяснения не нахожу
— Едем! — категорически заявил Вир. — По-моему, хватит ждать!
Вскоре две лодки с вооруженными людьми быстро направились в сторону противоположного берега.
Глава VIII. В ЗАМКЕ
Встав на задние лапы, к Диего приближался бурый медведь. У Диего уже давно кончились стрелы. Две последние он послал в хищника, но это только прибавило зверю ярости.
Диего был уже на краю обрыва, когда огромный самец приблизился к нему. Он ударил хищника ножом в грудь, но тут же получил страшный удар лапой по лицу.
Потеряв под ногами опору, Диего кубарем покатился со склона. Протирая одежду до дыр, он, наконец, благополучно затормозил.
Но медведь уже приближался к Диего, и он с трудом сообразил, что клинок остался в теле хищника. Вытирая с лица кровь, он поднял камень и бросил его навстречу рычащему зверю. За ним последовал второй и третий. После этого Диего попытался уйти, но медведь быстро нагнал его на опушке. Диего приготовился к последнему бою.
Медведь не спешил напасть, а медленно подходил к Алон-со. Он уже раскрыл пасть, готовясь к решающему прыжку, как вдруг...
В воздухе пропела стрела и вонзилась медведю в затылок. Хищник взревел, пытаясь повернуться к противнику, но вторая стрела, просвистевшая слева от Диего, вонзилась медведю прямо между глаз и вышла за ухом. Исполинский зверь заревел в последний раз и грохнулся замертво на землю. Рядом с ним свалился и обессилевший Диего.
Слева из зарослей выпрыгнул Жан. Он посмотрел на Селину, показавшуюся из-за куста можжевельника, росшего с другой стороны опушки. Она тоже быстро подбежала на помощь к раненому.
— Я за водой, — сказал Жан и сорвался с места.
— Беги быстрее! — крикнула ему вслед Селина и наклонилась к Диего.
— Селина... — еле прошептал Алонсо. — Это ты?
К величайшему удивлению, она узнала в раненом своего отца. Жан, прибежавший с водой во фляге, был чрезвычайно смущен отцовскими чувствами и отошел в сторону, делая вид,
что он здесь ни при чем.
— Что вы здесь копошитесь, во имя Первого! — раздался громоподобный голос Айленда. — Мы замучились вас искать!
Жан обернулся к Виру, за спиной которого появилось еще три десятка человек, и показал на тушу медведя. Вир приказал шестерым бойцам погрузить тушу на копья и нести к лодкам.
Сам он помог Диего подняться на ноги.
— Грузите живее, — торопил Айленд, — вас устали ждать в крепости!
Через пять минут лодки благополучно отчалили от берега.
После обеда у Жана оставалось около сорока минут времени. Он хотел найти Селину, но тут к нему подошел Вигор. Жан без слов последовал за ним.
— Ты набрал лучников? — спросил Вигор.
— Пять человек, как вы посчитали нужным, — ответил Жан. — Рука у них не дрогнет.
— Есть ли у тебя образование, Белый Орел? — спросил Вигор не останавливаясь.
— Я окончил с отличием школу сэра Девила в монастыре Реззо и получил красный шлем, — с достоинством произнес
Жан.
Вигор остановился у двери Вергиля.
— А хорошо ли ты знаешь Теорию Первого, каковой она является на сегодняшний день?
— Я помню теорию трех осей пространства и четырехосевую систему Третьего. Помню проекции Матерого Духа и Кайфа. Знаю о том, что у Первого есть еще один сын, который молод.
— Дело в том, Жан, — произнес Вигор, — что вера не должна исчезнуть с лица земли. Кто-то должен растворить ее во времени и донести до сердец будущих поколений. Знаешь ли ты о существовании Мертвой Реки?
Жан молча кивнул.
— Одинокий Пилигрим может взлететь над ней и вернуться обратно. То же самое он может проделать с любым человеком. Может и не вернуть его в этот мир... Жан слушал затаив дыхание.
— В воздухе над Мертвой Рекой растворена сила тех, кто перешагнул на тот берег. Если кто-то сумеет поднять руки и остановить полет, то получит небывалую силу и умение владеть своим телом. Это искусство надо уметь отличать от всего остального. А главное — находить людей, владеющих им. Поэтому я хочу тебе сказать все, что знаю. Я уверен, что ты будешь жить. Запомни признак людей, обладающих искусством неоднократного полета над Мертвой Рекой — у них есть двойники. И возможно, что они это сами знают. Наступила пауза.
— Теперь о главном, — продолжал Вигор. — Из Вергиля есть подземный ход, выводящий на берег Эльгеса в двух милях отсюда. И это надо будет использовать, лишь только враг совершит оплошность, выбрав неправильную позицию для лагеря. Ты понимаешь, что я имею в виду?
Жан молча кивнул, но продолжал сосредоточенно смотреть в лицо Вигору.
— Разумеется, такой случай сразу не представится, — произнес Вигор, — мы положим много врагов, да и наших немало погибнет, прежде чем такой момент придет. Но его необходимо
дождаться. Ты меня понял?
Жан согласно кивнул.
— После такого хода вам, разумеется, нет места в Испании, — Вигор запнулся. — Но, я думаю, во Франции вас никто не сможет найти. Сегодня после занятий зайди ко мне, я хочу закончить наш разговор. А сейчас иди, тебя уже заждались.
Жан поклонился и быстрым шагом пошел в сторону площади. После двухчасового занятия с луком и стрелами, он пошел к Михаэлю Гроссу.
Первые полчаса занятий по борьбе зин-зяо приходились на пластическую гимнастику. За ней следовала часовая отработка приемов в парах. Последние полчаса разделенные на два отряда бойцы вели бой друг против друга. Поверженные на землю противники выбывали из борьбы.
Борьба продолжалась минут двадцать и из нее постепенно выбыли почти все. Теперь только Жерве, Мишель и Жан нападали на Михаэля. Но Михаэль знал, что молодым его пока не одолеть, несмотря на то, что удары сыпались на него градом. Выбрав момент, он сильнейшим ударом ноги в голову сбил с ног Жерве и тот выбыл из борьбы.
Натиск ослаб, но Мишель и Жан продолжали теснить своего учителя без всякого смущения. Однако теперь Михаэль был для них гораздо более грозной силой. После нескольких серий ударов со стороны противников он блокировал Жана и сильнейшим ударом ноги в голову сбил с ног Жерве и тот выбыл из борьбы.
Оставшись один на один с учителем, Жан рьяно рванулся в атаку. Он наносил удар за ударом, но все они были блокированы виртуозной защитой Гросса, который, однако, был крайне удивлен, когда один из ударов Жана вскользь задел его лицо.
Раскрыв оборону своего ученика, Михаэль нанес два мощных удара ногами в грудь и голову. Белый Орел покатился на песок в компанию своих товарищей.
— Готово! — рассмеялся Михаэль. — Меньше надо дергаться по пустякам! Так можно и головы лишиться.
С окончанием занятий все пошли на ужин. После непродолжительного отдыха Жан отправился на занятия по искусству Матерого Духа.
По окончании занятия он подошел к Вигору.
— Может быть и к лучшему, что мы не смогли побеседовать после обеда, — произнес Вигор,— разговор предстоит длинный. Ты можешь не спать всю эту ночь?
— Могу, — кивнул Жан, — только нужен кувшин холодной воды.
— Тогда следуй за мной в Вергиль.
Двери дворца были открыты. Перешагивая порог замка, Вигор тихо проговорил:
—Тысяча сто!
Жан повторил за ним и перешагнул через порог. То, что он цел, поразило его взор.
Перед глазами раскинулось огромное пространство. Пол был выложен белым мрамором и переливался огнем горящих во множестве люстр красных и фиолетовых свечей. По всем стенам была нарисована природа — живая и дышащая, сходящая со стен в зал.
На левой стене был нарисован хвойный лес и небольшая опушка. Посреди нее стоял олень, гордо и смело смотревший в лицо всем, кто входил сюда.
Прямо перед лицом Жана предстала фиолетовая река на фоне отдаленно чернеющего берега. Справа чернел остров, над которым возвышались острые пики молодых гор. По центру, над самой рекой было нарисовано лицо мужчины. У него были жесткие черты лица, длинные светлые волосы и неземные фиолетовые глаза.
Вдали за росшим на том берегу лесом поднималась какая-то кроваво-красная планета.
На правой стене была нарисована пустыня. Конусы барханов и дюн были и вблизи, и вдали. В центре кипел смерч, поднимающий неестественного цвета оранжевый песок, на который падали палящие лучи солнца. В каждой стене было по две двери, расписанные с не меньшим изяществом, чем стены.
Вигор не стал торопить своего ученика, предоставив ему наслаждаться зрелищем. Озадаченное лицо и полураскрытый рот юноши вызвали лишь добрую улыбку на старческом лице Вигора, повидавшего так много в этой жизни.
— Это рисовал сам Мертвый Идол, — сказал он, подходя к Жану.
— Неподражаемо, — прошептал Жан и вздохнул.
— Великий Стерх в качестве главного признака большого
таланта считал умение реально изобразить на полотне или еще на чем-нибудь пересечение двух световых лучей, — заметил Вигор, — и Мертвый Идол, как видишь, в высшей степени обладал этим незаурядным искусством.
— Если смотреть только на это в картинах Мертвого Идола, то получится целая страна пересечений, — восхищенно проговорил Жан, — и эта страна — одна из величайших стран
вселенной.
— Возможно, — кивнул Вигор, — больнее всего то, что этот великий и могучий труд не спасти от осквернения руками варваров.
— Но почему? — горячо прошептал Жан, — ведь Вергиль еще не пал! Мы должны спасти все это от поругания и смерти!
— Не выйдет, мой друг, — печально покачал головой Вигор, — нам предстоит иметь дело с такой силой, которая нас уничтожит. Нужно спасти хоть что-то, если все спасти невозможно. Прозрачная Ностальгия беспощадна ко всему, когда приходит ее черед сказать свое слово.
— Но они ведь не боги! — воскликнул Жан, — неужели их до такой степени много?
— Ты так думаешь? — резко спросил Вигор и его глаза блеснули огнем, — духовенство собирает всю силу, и не побрезгует наемниками! Я буду удивлен, если Рауль де Фернандес приведет с собой меньше пяти тысяч дерзких и наглых шакалов!
Жан удивленно раскрыл рот.
— Да-да! -- тем же тоном продолжал Вигор. — Эти ангелы сотрут с лица земли все богатства и ценности противоречащей им веры! Они не дадут нам дышать, они заставят весь этот не
разумный мир ополчиться против нас. В нас будут лететь тысячи стрел и дротиков, дабы наша вера, которую они считают смертельной проказой, не расползлась по нашей малодушной земле!
— Но что дальше?! Что наступит с нашим падением? Потоп? Прозрачная Ностальгия? Пустота?
— Наступит мрак единоличия и диктата, — мрачно изрек Вигор. — Неверие смешают с верой в сэра Дэвила и покроют унижением и позором честное имя Первого. Но, слава Первому, еще девять веков будет дышать любовью и высотой чувств на эту трижды проклятую планету любимая нашего мессира — Аделаида. Я верю, что она не даст угаснуть разуму и лучшим
чувствам человеческим, не даст уйти им в вечный мрак черного пространства бесконечной и неизмеримой вселенной.
— Но что же делать, Вигор?! — вскричал Жан. — Кому вести этот вечный бой с фальшью?
— Обними болью шар Земли, пронзи сушу артериями рек любви, она изнывает от пошлости и .разврата! Загляни в душу людей, и ты увидишь, что она не так омерзительна, как предстает в своем неоспоримом большинстве. В темноте невежества и зла всегда тлеет огонь чего-то великого...
Жан молча смотрел в лицо Вигора, и этот великий старец увидел в душе этого еще неокрепшего юноши пламя огня, некогда неустанно пылавшего в нем самом.
— Пойдем, Жан, — сказал Вигор и взял его за руку, — Одинокий Пилигрим уже заждался нас.
Жан последовал за Вигором. Они вошли в дверь в правом дальнем углу зала. Там их уже с нетерпением ждал Одинокий Пилигрим.
Глава IX.
В КОМНАТЕ ПЕРВОГО
— Приветствую тебя, Вигор, итебя, Белый Орел, — произнес Одинокий Пилигрим, поднимаясь из-за стола. — Я рад, что вы пришли. Пришлось долго ждать.
— Вот я привел его, как и обещал, — сказал на это Вигор.
— Это тот человек, на которого я возлагаю все наши надежды.
Одинокий Пилигрим неотрывно смотрел в глаза Жана немигающим взором. В^его стальных глазах он не увидел ни страха, ни ложной страсти, ни чванства.
— Да,он как раз тот, кто нам нужен, — согласился старый воин.
— Желаешь остаться с ним один на один? — быстро спросил Вигор.
— Да.
— Я приду часа через два,— сказал Вигор и вышел прикрыв за собой дверь.
Жан окинул любопытным взглядом комнату. В ней ничего не было кроме стола и двух кресел. На столе горела большая красная свеча почти одного цвета с одеждой Одинокого Пилигрима.
Воин сел в кресло напротив Жана и еще раз пытливо посмотрел ему в глаза.
— Ты хорошо знаешь теорию осей пространства?
Жан кивнул.
И ты мог бы объяснить все, что касается этого вопроса?
Жан кивнул второй раз.
— Перед тобой бумага и чернила с перьями, — сказал Одинокий Пилигрим, нарисуй, как ты это знаешь и видишь.
Жан обмакнул перо в чернильницу и принялся за дело. Через минуту он подтолкнул рисунок к Одинокому Пилигриму. Это выглядело так:
— Ты имеешь весьма неточное понятие об осях в некоторых моментах, — заметил Одинокий Пилигрим, посмотрев на рисунок. — почему, например, оси D,H и Z у тебя направлены?
— Потому, что время — вектор, и оно движется в одном направлении, — уверенно сказал Жан.
— Ты так думаешь?-— усмехнулся Одинокий Пилигрим.
— А вот я думаю иначе. Я не буду сейчас тебе доказывать свою правоту, но со временем ты сам убедишься. Время является вектором лишь для космических страyников, которые бороздят вселенную, питаясь космической пылью. Это для них время бежит в одном направлении. А для сэра Дэвила возможно и возвращение в прошлое.
Жан молчал.
— В реальной жизни это возможно и для человека, но не для всякого. Это можно сделать ценой своего здоровья и еще более неимоверного скачка вперед, но реально. И в этом ты тоже еще успеешь не раз убедиться.
— Но почему?
Потому, что пройденный путь всегда больше кратчайшего расстояния. Лишь в идеале возможно их теоретическое равенство. Но в этом мире нет идеальной плоскости, которая неизменно будет являться составной частью идеала. Ведь согласись — мы часто возвращаемся к прошлым истинам, хотя в жизни их применение возможно лишь с известной долей оговорок. Все новое зачастую является хорошо забытым старым, просто несколько иначе представленным.
— Но ведь все на этой Земле неповторимо — от человека до его составных! — возразил Жан. — И на этот счет не может быть принципиальных споров. Ведь сэр Дэвил предполагает
неповторимость всего!
— Разумеется, — кивнул Одинокий Пилигрим, — но только в той или иной мере. Разве не все мы носим звания человека и не все мы имеем сходные черты всего, что у нас есть? А можно ли нам ручаться, что мы — первая цивилизация во вселенной, или хотя бы на нашей ничтожной планете?
Жан не нашелся, что ответить.
— Я уверен, мы в целом повторяем историю их развития, — продолжал Одинокий Пилигрим, — хотя у всего есть свои особенности. Даже если все сделано дважды с одинаковой точностью, имеет ли этот мир шанс оставить все на своих местах?
— Разумеется, нет, — согласился Жан.
Этот мир полон движения. Ничто в мире ни на мгновение не остается прежним. Кто-то идет вперед, кто-то назад, а кто-то пытается стоять на месте. Возможно ли последнее?
— Только в той или иной мере, — твердо сказал Жан.
— Итак! — довольно улыбнулся Одинокий Пилигрим. —Мы пришли к тому, что в этом мире все относительно. Самое мельчайшее, что может разглядеть человек, он считает в идеале копией друг друга. Но это не так, ведь зрение его несовершенно.
— Для одних людей, — продолжил Одинокий Пилигрим, — система случаев является закономерностью, а закономерность есть ни что иное, как среднее значение относительностей. Сэр Дэвил не может быть лишь тем, что называют высшей материей. В противном случае при жизни с ним было бы невозможно соприкоснуться. И именно это я намерен тебе предложить.
— Но что же тогда он есть?
— Он крайне неоднозначен, как весь этот мир. Он может обернуться смертью и рождением, птичьим полетом и дождем, любовью и ненавистью, ошибкой и великой мыслью. Стоит далее продолжать? Я думаю, нет. Ты спросил, от чего исходит вера человека. Здесь стоит подумать. Первое — относительность всего вокруг и умение все это видеть. Слепой видит только ночь и не может сказать то, что скажет на какой-то случай зрячий. И те, кто отказываются видеть — упрямцы, от которых отвернулась их природа в результате их лени, нежелания мыслить и воплощать свои высшие мысли в реальность. Неверие будет ограничено в своих действиях, а вера — нет. Ведь даже неверующие осознают, что вселенная бесконечна, чем же ее можно постичь? Только высшим разумом. Неверие лежит на плоскости, а вера — в пространстве. И мышление верующего, несомненно, выше, но опять-таки в той или иной мере.
— Но ведь движением анализа всего служит логика, — заметил Жан.
— Разумеется, — согласился Одинокий Пилигрим, — это так же верно, как и то, что логика может лежать и на плоскости, и в пространстве. Я знал слепого паломника Марка, который еще помнит себя зрячим. Это самый умный из тех неверующих, которых я встречал за почти сто тридцать лет жизни. Но и он признавался, что представлял себе вселенную каким-то бесформенным пространством, висящим в вопиющей и полной пустоте. Ему не хватало воображения представить себе бесконечность.
— Но только ли одна относительность несет в себе веру? — усомнился Жан.
— Разумеется, нет. Но попытка объяснить это с точки зрения небытия — лекарство для слабых. Все создано временем, которое доносит через столетия в своем сумбурном течении растворенные в пространстве мысли.
— Да, но если так считать, то на этом свете было всего четыре сильных до предела человека, и не больше. А я считаю иначе и здесь. Между всеми верами нет твердых границ. И в плавных переходах живет совершенно разная вера, пусть даже в одно и то же. И этого не уничтожить и не подчинить чему-либо.
— Чем тогда можно объяснить то, что вера в Бога лежит на одной плоскости с неверием?
— Тем, что вера в Бога рождает в большинстве своем поклонение великому страху перед всем, а не истинной вере. В большинстве своем человек боится, а не верит. И смешение не
верия с верой в сэра Дэвила положило начало великой веры в Бога на плоскость НZ, отдав оси D все пространство борьбы. И Бог стал слаб и малодушен в сердцах многих верующих. Он подтолкнул их на истребление истины, смелости, любви и беззаветной отваги в сердцах бойцов. Он позволил развязать не одну лживую войну "за гроб господень", хотя это несло только горе людям.
А сэр Дэвил создал веру только для смелых. Он не прощает надругательства над человеческими чувствами и их высокой природой, не признает подчинение малого большому и не оставляет шансов на спасение закоренелому преступнику. Мало того — он допускает победу над собой, если природа и талант сделали тебя сильнее твоего создателя. Правда, в его вере очень много борьбы за выживание, но что в этом мире может быть естественнее? Большой талант всегда должен поглотить малый, уничтожая неталантливое навсегда. Он учит не глядя вступать в смертельный бой с противником, в мыслях не допуская надежды на пощаду. Он горд и честен в своей борьбе со всем, что враждебно ему.
Проницательный взгляд Одинокого Пилигрима скользнул по задумавшемуся лицу Жана. У него вызвало почти юношеское волнение состояние его ученика, который пытался перебороть в своем мозгу созданные веками противоречия. Ему страстно хотелось помочь Жану все понять, но он знал, что это будет равносильно гибели свободной мысли.
Одинокий Пилигрим был незаурядной личностью. Обладая даром ясновидения, он с пятнадцати лет жил в страхе быть пойманным и преданным беспощадному суду инквизиции. Он умел уничтожать и воскрешать людей с помощью своего таланта, которым его наделила природа. На его счету было свыше двадцати жизней инквизиторов и духовников, которые безжалостно притесняли народ, обращая всех в свою веру. Наконец, он был пойман и посажен за решетку. Церковь хотела заставить его работать на себя, грозя в противном случае страшными пытками и смертью. Сам папа посетил Одинокого Пилигрима в тюрьме, обещая ему все удовольствия этой жизни за работу.
Сломить юношу не удалось. Однажды ночью, за каких-то три дня до казни, стражник открыл камеру узника и вывел его на свободу.
Тюремщика приговорили к колесованию, но он до последней минуты своей жизни утверждал, что не может понять, как с ним такое вообще могло случиться.
Духовники поняли, что Одинокий Пилигрим обладает страшнейшим оружием, которое не сокрушить сталью и петлей. Страх обуял духовенство. Одинокого Пилигрима повсюду преследовали и пытались найти, но безуспешно. Уничтожили все, что было ему дорого — любимую, детей, дом. Ему удалось спасти лишь своего единственного внука. После потери любимой он вступил в лигу Первого, проскитавшись более полувека по Европе, Азии, Аравийскому полуострову. Судьба свела его с Рубиновым Жезлом, который уже был в лиге, и их дороги навсегда слились воедино. Рубиновый Жезл никогда не имел детей, но судьба его была не лучше, чем у Одинокого Пилигрима.
Сейчас этот человек воспрял духом, увидев в Жане своего приемника.
— Итак, согласен ли ты обняться с Прозрачной Ностальгией? — спросил он у Жана.
— Да, — твердо ответил Жан.
— В таком случае, нам незачем медлить. Ты сделаешь все, что я тебе скажу, безо всяких вопросов.
— Хорошо, — кивнул Жан.
— Тогда приступим, — произнес Одинокий Пилигрим и резко встал с кресла.
Глава X. ВЫХОД
— Прежде, чем ввести тебя в состояние мнимой Прозрачной Ностальгии, — произнес Одинокий Пилигрим, оказавшись за спиной сидевшего Жана, — я должен многое объяснить тебе и дать советы.
Воцарилась пауза.
— Итак, — продолжал Одинокий Пилигрим, — в каком виде истинные дети сэра Дэвила проходят этап относительной смерти?
— В виде полета над рекой, — ответил уверенно Жан.
— А дети Господа?
— Проходят через мост.
— Хорошо, — кивнул Одинокий Пилигрим, — а что ты можешь сказать о расположении острова Служителей Гор во время полета над Мертвой Рекой?
— Он всегда бывает посередине реки справа,— ответил Жан.
— Правильно,— улыбнулся воин, — а что ты можешь сказать в общих чертах о том, кем представлен на нашей планете Первый в пределах наших понятий, а также и наших знаний о
нем?
— Первый везде один и не отбрасывает теней на плоскости. Он растворен во всем пространстве, занимая при этом девяносто шесть ячеек.
— Почему? — остановил его Одинокий Пилигрим.
— Это следует из теории вероятного нахождения жизни.
— В чем она заключается?
— В результате мышления на плоскости вера во Второго и вера в небытие — отсутствие веры — легли на одну плоскость — НZ. От каждой оси можно отложить лишь двенадцать плоскостей ввиду того, что осевая власть делится на троих: Первого, Второго и небытие. Угол между основными плоскостями или осями всегда составляет 90°. Отсюда получаем среднее
значение угла между плоскостями — 30°. В полную окружность в 360° вписывается двенадцать плоскостей.
— Дальше, — коротко бросил Одинокий Пилигрим.
— В человеческом мозгу при слове "плоскость" обычно возникает неровное четырехугольное пространство. Следовательно, на плоскости имеются четыре точки, в которых с некоторыми оговорками может существовать жизнь. Отсюда видно, что вместимость плоскостей одной основной оси сорок восемь ячеек. Дьявол же движется в двух измерениях пространства.
— Хорошо! Что ты скажешь об остальных? — осведомился Одинокий Пилигрим.
— Аделаида — испанская герцогиня, мать старшего сына сэра Дэвила — Кайфа, — продолжил Жан, — она также не поддается проектированию на плоскости. Выражаясь устами
Клауса Хоринга, величайшего из пространственных софистов, — "любовь вне проекции".
— Понятно, — тихо произнес воин, — а что ты скажешь о Матером Духе?
— Хотя он и находился в центре, он имеет тройственную природу в связи с тем, что на него возлагаются весьма различные миссии. Он известен в проекциях северного ветра Бора,
Великого Поэта или Мастера, а также в проекции Прозрачного Цыгана. У каждой из этих проекций свое предназначение.
— Северный ветер Бора несет силу чистоты чувств. Его предназначение — борьба с игрой на чувствах, браками по расчету, надругательствами над любовью и дружбой. Он раз в сто
лет разгоняет тучи на небе, где восходит Аделаида. — Великий Поэт, или Мастер — проекция очищения искусства от фальши и извращений. Мастер часто встречается среди нас в том или ином образе. — Прозрачный Цыган — это гений одиночества, скитаний и мысли. Он влечет в дорогу, дабы навлечь на человека испытания...
— Ясно, — пробормотал Одинокий Пилигрим, — а что ты скажешь о детях сэра Дэвила?
— Старший — Кайф — представитель стремительной силы и власти. Он представлен тремя отрядами.
— Отряд первый — Уходящие в Ночь — люди сильные и думающие. Их мысли и силы живут во всех измерениях, чаще всего это сильнейшие из поэтов или других людей, нашедших
себя, в основном, в искусстве. Эти люди могут открыть ночь, они наиболее стремятся к сиянию Аделаиды и подвержены ее чарам.
— Отряд второй — Служителей Гор — люди, от природы мрачные и угрюмые. Несмотря на повышенную подверженность порокам, они жгут насквозь негодяев, помогают Мастеру
очищать искусство, а также определяют статус двойника, летящего над Мертвой Рекой. Своего они берут себе, а принадлежащего Богу отправляют в его власть. Детям же Третьего дано или застыть над рекой в полете, или бороздить космическое пространство своим телом.
— Третий отряд — Дети Смерти — люди, которые сражаются даже во власти Прозрачной Ностальгии. Это отряд смертников, наводящих страх на трусов. Они возвращаются с того берега, чтобы исполнить повеление Первого здесь.
— Уходящие в Ночь в основном находятся на том берегу и проектируют великие мысли на плоскости искусства. Но они свободно передвигаются и в этом мире. Служители Гор в основном находятся на границе жизни и смерти. Дети же Смерти держат рубеж на этом берегу, хотя по временам они бывают и на той стороне.
— А что ты можешь сказать о втором сыне сэра Дэвила?
— Он очень молод. Это сын от французской прачки, в образе которой пребывала Аделаида. Когда он был совсем маленьким, восточный Ураган похитил люльку с ребенком и понес ее на север. Но он натолкнулся на летящего с севера Бора. Между ними завязался бой, и восточный Ураган был вынужден отступить. За спасение сына сэр Дэвил, уже имевший виды на союз с Борой, предоставил ему право стать посредником между небом и землей от имени Первого. Он стал Матерым Духом, оставив северный ветер одной из своих проекций. По-видимому, если Кайф получил от отца силу и ее власть, то этот молодой преемник сэра Дэвила получил власть разума.
— Можна ли считать распределение миссий сэра Дэвила законченным?
— Нет, еще никому не отданы чувства, которыми с новыми оттенками надо наполнять людей, — ответил Жан, — люди под влиянием церкви разучились смеяться. И это самое страшное, что она в себе несет.
— Строгий нрав служителей церкви, однако, не всегда бывает неоправдан, — заметил Жан, выдержав паузу.
Одинокий Пилигрим одобрительно кивнул на это и сказал:
— Я очень рад, что не ошибся в тебе, Белый Орел. Церковь несет положительную силу, мы отрицательную. Но обе силы важны и крайне необходимы человеку. Никакая единолично ведущая сила не может быть правильной, — сказал Жан, напоминая первую заповедь писания сэра Дэвила, составленную еще в десятом веке.
— Нет ничего непогрешимого, — согласно кивнул Одинокий Пилигрим, завершая мысль ученика словами того же писания, — люди сами создают себе богов, другие, пришедшие им на смену в результате исторических событий, сокрушают их и воздвигают новых идолов.
— И каждая вера несет в себе заповедь "не сотвори себе кумира", — подхватил Жан, — а кто же Всевышний, если не кумир?
— Я верю — что однажды прекратится агрессия между религиями, — добавил Одинокий Пилигрим. — Но, увы, это будет еще не скоро и боюсь, очень высокой ценой — утратой веры
вообще во все.
— И может ли вера существовать без человека?
— Тогда зачем нужен барьер между жизнью и смертью? На что направлено перерождение нашего организма?
Жан молчал. Одинокий Пилигрим сосредоточенно смотрел в лицо молодого бойца и улыбался.
— Это нужно для перехода в другой вид существования, — ответил Жан, — перерождение материи и выщепление из тела чего-то бессмертного, что сочетает в себе лучшие качества человека, в которого была заложена эта бессмертная частица.
— У Второго это именуется душой, — сказал старый воин.
— Мы это называем двойником. Двойник — высшее стремление к нулю или, так сказать, к бесконечности. Ибо нуль так же бесконечен, как пуста сама бесконечность. Ничто — это все, а все — это ничто... И исходя из этого, человек выбирает себе то течение жизни, каковое ему наиболее приемлемо.
Воцарилось молчание. Одинокий Пилигрим остановился за спиной Жана.
— Итак, — проговорил учитель, — когда будешь над рекой, попробуй поднять руки и затормозить полет. Я думаю, что ты достигнешь того берега, ибо ты из Уходящих в Ночь, как Вигор, я сам и Мраморный Лев. Им же был и Мертвый Идол.
После короткой паузы Одинокий Пилигрим четким, не допускающим возражения голосом начал говорить:
— Итак, ты во власти энергии. Забудь обо всем, что тебя окружает, ты покидаешь этот мир.
Тело Жана видимо напряглось, глаза сосредоточились и засверкали, а руки сжались в кулаки. Но одним коротким взмахом руки Одинокий Пилигрим снял с тела Жана напряжение. Все от век до кистей рук расслабилось и мягко увязло в кресле. Его же учитель совершал то плавные, то резкие движения над его головой.
Тело Одинокого Пилигрима резко напряглось, но так же легко и уходило это напряжение. Его глаза то метали огонь, то закрывались, создавая на лице маску расслабленного спокойствия. Он изумительно правильно владел своим не слишком слаженным телом, но все это исходило лишь из огромного опыта человека, который посвятил этому делу всю свою жизнь.
— Ты самый сильный из тех, кто останется на этом берегу после нас, — произнес Одинокий Пилигрим. — Сейчас ты забыл про свой страх, тебе предстоит бой с врагом, перед которым ты должен выстоять. Тысяча сто!
В глазах Жана потемнело. В углу комнаты по отблеску от горящей свечи поползла омерзительной формы серая тень. Она была невелика и бесформенна, но в ее очертаниях было что-то зловещее.
Тень медленно ползла в его сторону теперь уже по отблескам матового мраморного пола.
Начался неимоверный прилив сил. Пропало ощущение стоящего рядом человека за спиной и чувство зависимости от этого мира. Мускулы стали сильными, в глазах ярче проступила индивидуальность красок всего окружающего. Он равнодушно смотрел на тень, которая заползала на стол. Но, дойдя до самого яркого луча, она стала исчезать, Жан свободно встал с места и оглянулся по сторонам. В комнате не было никого. Оньлегко улыбнулся и медленно направился к двери.
— "Закрой глаза, — шептал где-то далеко в сознании приятный дружеский голос, — закрой глаза, и ты увидишь, что будет лучше".
Жан послушно закрыл глаза. Его лицо выражало полную безмятежность и приятную расслабленность. Он сделал еще несколько шагов, и ни на что не натолкнулся, хотя только что видел перед собой закрытую дверь комнаты.
Когда он снова открыл глаза, то увидел перед собой лишь дымку сизо-сиреневого пара, от которого приятно пахнуло утренней свежестью. Он оглянулся по сторонам, но всюду была та же картина.
— "Туман", — ще-то далеко промелькнуло в расслабленном мозгу.
Вытянув руку вперед, он убедился, что туман очень густ. Впереди едва-едва были видны контуры его вытянутых пальцев.
Жан улыбнулся и машинально продолжал идти вперед. Неожиданно туман разорвался и перед взором предстала река мутно-лилового цвета с преобладанием синего. Он узнал в нем цвет полевого колокольчика. Справа и слева плавно тянулась береговая линия и узкой полоской шириной в ступню ноги выходила из клубящегося тумана. Это был твердый грунт черного цвета. Жан посмотрел вперед на бескрайние просторы реки, которые нежно сливались на горизонте со светло-сиреневым небом.
На поверхности воды царила идеальная рассветная гладь. Жан плавно поднял руки, оттолкнулся и легко взмыл над рекой. Воздух почти не оказывал сопротивления, и тело стремительно понеслось ввысь. Перед взором Жана с каждым метром набранной высоты все больше открывались бескрайние просторы лиловой реки.
ЧАСТЬ II
Глава XI.ПОЛЕТ
Жан молча летел над рекой, не думая ни о чем. Его сознание почти отключилось, и он был подчинен лишь стремительности этого сумасшедшего полета. По временам он открывал глаза, но постоянно видел одно и то же — бесконечные лиловые просторы реки, в которой отражались созвучные переливы облаков высоко над головой. Все окружающее необъяснимо радовало, он был поражен красотой и величиной этого изумительного пространства.
Жан не мог обернуться назад: какая-то непреодолимая сила заставляла смотреть его только вперед. Одновременно он ощущал легкость и тяжесть своего тела, чувствовалась необычайная легкость силы, бросившей его в этот полет, но и осталось ощущение собственного веса. Жан был далек от прежнего мира и чужд ему, был вне всяких слабостей. Он жил единственным стремлением — пронзить насквозь своим телом это безмерное пространство и полететь дальше его конца.
По временам в воздухе появлялись отражения лиц, среди которых были знакомые и незнакомые. Он, однако, нимало не удивился, узнав лицо Селины, Вигора, Одинокого Пилигрима и Висенте.
Лица проектировались на какую-то невидимую воздушную плоскость, которая, как показалось Жану, была несколько выгнута в его сторону. Она находилась совсем недалеко: на глаз от Жана ее отделяло всего пятнадцать-двадцать футов. Изображения этих лиц поворачивались в профиль, в фас, вполоборота, приближались и отдалялись, и, казалось, переговаривались между собой невнятно и негромко. Но, как бы ни чередовались лица на плоскости, на переднем плане всевда было одно-два лица.
Среди этих лиц выделялось улыбающееся лицо Селины. Оно вообще было немного живее других: хотя и гармонировало с общим фоном пространства. Ее глаза, волосы и четкий рот были непрозрачны. Только щеки, отдающие серо-розовым румянцем, слегка переливалось до серо-сиреневого тона.
Неожиданно лицо Селины вышло из общего строя и застыло на фоне движущихся по эллипсу лиц. Затем она улыбнулась и ...начала с ним говорить!
Конечно, Жан не слышал, что Селина ему говорит,но, казалось, понимал сущность сказанного и слегка кивнул в ответ на неумолкаемый поток слов, который переливался в воздухе. Селина беззвучно рассмеялась и закружилась в общем хороводе. Дважды перед глазами Жана промелькнул ее затылок с развевающимися волосами. Она еще раз улыбнулась и снова включилась в этот небольшой хоровод о чем-то непрерывно спорящих лиц.
Остальные участники хоровода, казалось, не заметили отсутствия и нового появления Селины. Справа от нее кружилось лицо молодого незнакомца, который беседовал с Вигором, слева — Одинокий Пилигрим; он в равной мере переговаривался со всеми окружающими, но отдавал предпочтение Селине. Он задавал ей вопросы, и ответы девушки как бы оглашал всем окружающим.
Монотонность обстановки отвлекла Жана от лиц. Он устремил свой взор вперед, дабы посмотреть, что его ожидает.
Где-то очень далеко впереди и немного справа появилась расплывчатая черная точка, которая становилась крупнее, на ней отчетливо проступил центр, появились неровности краев. Круг лиц постепенно сужался, они уходили за какую-то невидимую плоскость, вскоре их осталось только четверо — Селина, Вигор, Одинокий Пилигрим и Висенте, из них Селина и Одинокий Пилигрим после беззвучного монолога покинули Жана передними, медленно удаляясь в разные стороны.
Теперь он отчетливо увидел среди лилового однообразия ярко-черную сушу, над которой возвышалось пять острых горных пиков различной высоты. Это был остров Служителей Гор. Самый высокий пик на глаз превышал триста футов в высоту, самый низкий был около ста пятидесяти и едва виднелся из-за остальных; три других пика с более или менее средним интервалом укладывались по высоте между ними.
До острова было еще далеко, когда Жан услышал усиливающийся стук сердца в груди.
— "...Будешь над рекой, попробуй поднять руки...", — вихрем ворвались в голову слова Одинокого Пилигрима.
Жан изо всех сил рванул руки; теперь они пошли легче, и он попробовал напрячься. Он мельком увидел, что лицо Селины повернулось к нему почти в фас и ее глаза с надеждой смотрели на него; профиль Одинокого Пилигрима остался неподвижным. Мало того, он покрылся какой-то мертвенно-мраморной белизной и стал непрозрачным.
...Резкий толчок в лоб и в грудь, и картина, стоящая в глазах Жана, несколько раз перевернувшись, завертелась... Остров, перевернутый вверх ногами вместе с рекой, начали двоиться. Лица Селины и Одинокого Пилигрима совершенно выпали из поля зрения.
Жан закрыл глаза, чтобы у него не закружилась голова. Он чувствовал, что его тело "встало" почти параллельно реке, над которой он так долго летел.
Краем глаза он успел уловить оставшийся сзади остров Служителей Гор. Скоро его тело полностью выпрямилось, и грудь стала наполняться каким-то тяжелым холодом и нечеловеческой силой. Теперь скорость полета явно увеличилась.
Справа от Жана пространство пронзил выскочивший из-за облаков розовый луч света. Он плеснул в глаза шаловливым розовым блеском и скользнул по его спине, обдав теплом.
Шум в ушах все усиливался, равно как и скорость полета. Лицо и тело обдавало холодом встречного потока, но он даже не подумал съежиться или отвернуться от него. Наконец, горизонт снова потемнел — и вдали показалась узкая черная полоса того берега. Сердце снова бешено запрыгало в груди, норовя выскочить наружу.
На смену розовый и белым оттенкам в окружающем пространстве появилось множество серых и белых тонов. Ощущалось приближение какой-то тяжелой грязно-фиолетовой темноты. И лишь в одном месте, посередине, полыхало зарево.
Это было великолепное зрелище. Главный переход цветов от фиолетового к белому и розовому спускался, казалось, с почерневших облаков неба, затем появились оранжевые и желтые цвета; зарево расцвело маковым бутоном посреди фиолетового мрака неба и тяжелых облаков.
С приближением того берега на подбородок Жана снизу стало что-то давить и его голова оказалась задрана до предела. Жан понял, что ему можно и не дышать.
— "Я не должен видеть то, что находится на том берегу" ,— впервые ворвалась подобная мысль в отупевшие мозги Жана.
Он почувствовал, что теряет высоту, что его тело слегка наклонилось вперед и находится в свободном падении: в закрытых глазах пятнами бушевало приближающееся зарево неизвестного света. Сильнейший ветер пахнул в лицо сыростью и влажным холодом. Тело распирало от нарастающей внутренней энергетической массы.
Собрав мужество в кулак, Жан напрягся, насколько это представлялось возможным, и приготовился к неминуемому падению. От большой скорости шум в ушах перерос в пронзительный визг, и Жан, как громадный снаряд, полетел в никуда, увлекаемый выросшей до неузнаваемости массой своего тела.
Глава XII. МЕЖДУ ДВУХ ИЗМЕРЕНИЙ
Неожиданно его ноги со всей силой ударились о какую-то гладкую поверхность, и страшной силы удар потряс его тело. Боли Жан совершенно не ощутил; но из носа хлынула липкая горячая кровь.
— Мишель! — над ухом Жана раздался сильный женский крик. Быстрее неси сюда кусок чистого полотна и ведро с водой!
Жан узнал голос Селины и с огромным трудом открыл глаза. Голова закружилась и он расслабился. Чьи-то руки приподняли его за плечи с двух сторон и уложили на мягкое. Он догадался, что находится у себя в хижине.
— Что со мной? — подумал Жан, пораженный случившимся. — Почему я здесь? Где Одинокий Пилигрим?
— Неси сюда, Мишель, — раздался снова встревоженный голос Селины, — дай мне полотно.
— Черт! — громко прозвучал где-то над ухом недовольный голос Мишеля. — Да у него все лицо залито кровью!
— Ничего, это быстро пройдет, — раздался с улицы спокойный голос Одинокого Пилигрима, — через полчаса он будет еще большим молодцом, чем был.
— Он какой-то странный сегодня, — заметил Жерве, и Жан услышал легкие шаги своего друга. — Пришел неизвестно откуда, ни с кем словом не обмолвился, сел у костра и уснул у Селины на коленях. Проспал до самого утра, а теперь вот...
— Ничего, это к лучшему, — перебил Одинокий Пилигрим, — Жан, ты меня слышишь?
— Слышу, — прошептал Жан, открывая глаза, — мне уже намного лучше.
В душе уставшего Жана наступило полное просветление. Он смыл водой запекшуюся кровь и сел.
— Оставьте нас вдвоем, — тихо обратился к остальным Одинокий Пилигрим, -— нам нужно поговорить.
Все отошли от хижины к костру и занялись своим делом. Старый воин оценивающим взглядом окинул безжизненное лицо Белого Орла и увидел, что его затуманенный взгляд все еще устремлен в тот мир, который поразил его своей необычайной красотой того берега Мертвой Реки.
— Перестань, Жан, — тихо сказал он своему преемнику, поняв, что юноша познал великое страдание, которое полностью утолить может лишь Прозрачная Ностальгия, или великая любовь в этой жизни спасет его разгоряченное воображение от рокового стремления к тому берегу.
Селина так беспокоилась о тебе...
Одинокий Пилигрим не просчитался ни на волосок, — было точное попадание в "яблочко" души Жана, ясные глаза заблестели радостью и жизнью — теперь он был намертво отрезан от того берега. Все его тело переполнила любовь и нежность к Селине. И Одинокий Пилигрим быстро перешел к делу.
— В состоянии ли ты уделить мне несколько минут, чтобы я мог уточнить некоторые подробности полета над Мертвой Рекой? — спросил он негромко.
— Да, я готов.
— Когда ты вышел из Вергиля и пошел сюда, а твой двойник исчез в небытие, — начал Одинокий Пилигрим, — ты в одном месте совершил сальто, а потом долго ползал по песку.
Похоже, ты достаточно высоко поднял свои руки?
— Да, это так. Я потом с трудом выпрямил полет.
— Любая агрессия над рекой проектируется в этом мире в самых нелепых и невероятных формах, — с ухмылкой добавил Одинокий Пилигрим, — Вигор ошалел в первый раз и с дикими воплями носился по лесу, норовя ударить своей дубиной первого встречного. А потом чуть не надел мне на голову котелок с кипящим бульоном.
Жан от души рассмеялся.
— Значит, я еще ничего... Кто бы мог такое предположить! Правда, в результате сильно ударился лицом о тот берег!
— Если бы ты ударился о тот берег, — заметил Одинокий Пилигрим, — мы бы с тобой встретились только там. Ты встретил одну из воздушных силовых плоскостей, которые параллельно нависают над тем берегом. Из-за этого у тебя и пошла кровь носом... Впрочем, так и должно было случиться, иначе твое тело разорвала бы набранная тобой энергия.
Теперь Жан смотрел на учителя какой-то хитрой искрящейся улыбкой. Разрыв с тем миром перестал быть для него мучительной пыткой, он лишь жалел, что пока невозможно получить и то, и другое.
После этого непродолжительного разговора они вышли из хижины. Минуту спустя Одинокий Пилигрим оставил Жана у костра в кругу друзей, а сам быстрыми шагами направился в сторону замка.
Селина сидела рядом с Жаном и что-то говорила. Жан посмотрел на нее с вниманием и как бы заново открыл для себя необычную красоту своей возлюбленной. В этом лице была еще детская веселость, но ее короткая жизнь прошла через много испытаний.
Ее отец был испанским воином и в числе других солдат был послан по велению папы на службу в Италию. Когда ему было двадцать шесть лет, его полюбила титулованная особа, принадлежавшая к древнейшему роду римских патрициев — де Агостини. Родители Клодии де Агостины были против этого брака, но она бежала с Алонсо в Испанию, дабы следовать за своей любовью. У них то и родилась Селина.
Над Диего нависло сразу два обвинения: раскрыли его принадлежность к лиге Первого, а также сочли его побег дезертирством. Он вынужден был скрываться, а тем временем духовенство разыскало Клодию и приговорило ее к сожжение на костре, как ведьму и вероотступницу. До пятнадцати лет Селина жила под надзором церкви и епископа де Кальвадо. Но зная от людей историю своей семьи она бежала из Перэсте и добралась до Вергиля.
Жан размышлял о нелегкой жизни своей возлюбленной, долго что-то писал на бумаге и бренчал на кифаре. Наконец, предложил спеть новую песню, которую посвятил Селине.
Северный ветер на той стороне,
Где поравнялись и пешка и дамка,
Песню поет о сиреневом дне
Из тишины безымянного замка.
Медленный шелест зеленых дубов,
Долго меня он подталкивал к краю.
Там, за рекою, я встречу любовь,
Здесь я ее навсегда потеряю.
Я на опушку спускаюсь с небес,
Небо подарит нам тысячи лестниц,
Время не тронет мой сказочный лес,
Спрячет его охраняющий месяц.
Ветер с деревьев сдувает слезу,
Речка ее понесет к водопою,
Я же тебя повстречаю в лесу
И побегу по росе за тобою.
Нам никогда не узнать, где наш дом,
Мы — унесенные северным ветром,
Он и не скажет, что будет потом
Там, под чарующим ласковым кедром.
Наше стремление скрыто сосной,
Пусть между нами скалистая пропасть,
Древнее небо плывет надо мной,
Нас обнимает небесная лопасть.
Желтый туман подступил полосой
И затуманил сверкающий ельник,
Но опьяненных рассветной слезой
Не оживит голубой можжевельник.
Ветер лепечет в лесу, как дитя,
Он умолкает при первом же звуке,
Падают горькие капли дождя
В наши до боли сомкнутые руки.
Песня всем понравилась. Было уже пять часов и несколько лодок выехали за рыбой.
— Сегодня, возможно, последний день перед боем, — задумчиво произнес Жан своим друзьям. — Я до сих пор поражаюсь нерасторопности инквизиции. Чего они ждут?
— Не знаю, — откликнулся Мишель. — Мне кажется, они набирают силы, чтобы задавить нас числом.
— Хотел бы я знать, сколько их наберется! — воскликнул Жерве. — Неужели кроме Аргоа, Перэсте, Морхата, Рима и наемников есть еще резервы?
— Думаю, более пяти тысяч, — сказал Жан, — и поверь мне, это будут сильные воины. Церковь отдаст все, чтобы стереть нас с лица земли, дружище!
— Может быть, все не так уж плохо, — с печальной улыбкой проговорила Селина, — кто знает?
Никто не ответил. Все думали о предстоящем дне, который, возможно, в последний раз дарил им мирное небо и ласковое солнце...
Глава XIII. СОВЕЩАНИЕ
Дверь открылась. В зал вошел невысокого роста человек в монашеской одежде. Он поклонился сидевшим за столом и подошел к ним.
— Опаздываете, ваше преосвященство, — строго заметил сидящий в центре стола крепко сложенный мужчина лет пятидесяти. — Мы вас ждем с девяти.
Человек сбросил с себя капюшон, и все сразу узнали в нем настоятеля монастыря Аргоа, кардинала Джудиче де Кончини. Он окинул сидящих надменным взглядом и сел на предназначенное ему место.
— Итак, — продолжил кардинал Рауль де Фернандес, — мы собрались здесь, чтобы обсудить план осады и взятия Вергиля. Пусть скажет епископ де Соуза.
Из-за стола поднялся сухощавый человек в красной мантии. Из-под тяжелых серых бровей смотрели пронзительные светло-зеленые глаза. Темные волосы и элегантная бородка обрамляли впалое лицо.
— На сегодняшний день, — начал он мягким, вкрадчивым голосом, — мы располагаем следующей силой: с моей стороны из Морхата прибыло шестьсот копий. Находящийся среди нас
духовный брат епископ ди Сонтана обеспечил четыреста воинов. Из Алессео прибыло двести всадников во главе с пастором Прадо. Кроме того, я призвал солдат, вернувшихся с военных действий под Гибралтаром.
— Сколько? — спросил кардинал де Кончини, устремив свой взгляд на епископа.
— Триста человек во главе с центурионом Альфредо Моранда. Затем, по моему приказу, был создан отряд из четырех сотен отборных ремесленников, во главе которых я настоятельно прошу поставить центуриона Габриэля Бакуэро. И, в завершение всего, сегодня утром прибыл тысячный отряд из Рима во главе с квестором Ромарио.
— Хорошо, —- бросил кардинал де Фернандес, — что скажет ваше преосвященство по данному вопросу?
— Я привел двести солдат, — сиплым голосом ответил кардинал де Кончини, — большими силами я, к сожалению, на сегодня не располагаю...
— Со мной пришло две тысячи испытанных воинов, — громко заявил Рауль де Фернандес. — Это лучшее, что я могу предоставить сегодня. В целом, мы располагаем войском в пять
тысяч сто человек. Из них сто человек будут всадниками, тысяча — лучниками, а остальные составят пехоту в четыре тысячи воинов, в отваге и опыте которых я не сомневаюсь.
— Ваше преосвященство, — раздался голос одного из сидящих за столом, — мне кажется, что конницу стоит увеличить.
Кардинал де Фернандес обернулся в сторону высказавшего свое мнение. Это был человек огромного роста и большой физической силы. Его гладкие серые волосы ложились на плечи, а глаза хмуро смотрели исподлобья. На вид ему было тридцать пять — сорок лет. И этот человек был Орсо Ромарио, квестор тысячного отряда, во главе которого он прибыл из Рима.
— Объяснитесь, сын мой, — с величайшим удивлением обратился к нему кардинал, — что вы этим хотели сказать?
— Я хотел сказать, что в нашем войске около семисот всадников, и делать из них пехоту было бы крайне неразумно.
Он не стал спорить с кардиналом и квестором, понимая, что в данный момент его поддержать некому. Да и аргументы Ромарио прозвучали довольно убедительно.
— Хорошо, —- кивнул головой настоятель Сан-Рикардо, — предоставляю вам возможность сохранить конницу в составе семисот человек за счет отряда лучников. Так действительно
будет лучше.
Воцарилось молчание. Кардинал пытался вглядеться в лицо каждого из присутствующих. Лицо кзестора выражало мужественное спокойствие, лицо кардинала — надменность, лица епископов — полнейшее безразличие ко всему, а пастор смотрел с опаской, пытаясь уловить малейший сигнал тревоги.
Кардинал де Фернандес нахмурился и разложил на столе большой лист бумаги.
— Это карта Вергиля, — пояснил он, -— прошу всех сосредоточиться.
Все посмотрели на карту.
Эту крепость надо брать с четырех сторон четырьмя отрядами, причем с равномерно распределенными силами. Южную часть атаковать бессмысленно — судя по трем значкам, берег между двумя соприкасаниями крепости с водой покрыт холмами, неровен, да к тому же заселен не самой безобидной для атаки растительностью.
— Берег оброс зарослями шелковицы и дикого барбариса, — согласно кивнул де Фернандес на доводы опытного квестора, — и, кроме того, там самые неприступные стены.
— Итак, с воды атаковать — пустая затея, — подвел итог Ромарио, — только измотаем себя неизвестно чего ради.
— Сын мой, — строго и надменно произнес Джудиче де Кончини, — вы произносите недостойные речи. Всем известно, ради чего мы...
— Ваше преосвященство, — немедленно поддержал квестора де Фернандес, — на войне допустить глупость и потерять больше людей, чем это было возможно, равносильно любому
из самых тяжких преступлений.
Оба епископа и пастор тоже же присоединились к мнению большинства. Теперь де Фернандес мысленно аплодировал беспристрастным суждениям и изложенным взглядам римского квестора, который был истинным военным.
— Итак, здесь все более или менее ясно, — заключил кардинал де Фернандес. — Теперь нужно выслушать мнение опытного и сведущего в военном деле римского квестора о том, как и какими силами выгоднее начать штурм.
— Здесь все разбито на четыре участка, — сказал, поднимаясь, Ромарио, — и они видны довольно четко.
Первый участок — западная стена крепости, вплотную подходящая к воде. У штурмующего здесь должно быть некоторое численное преимущество — ведь это подход к воротам замка. На этом наиболее трудном и ответственном участке буду я сам и его преосвященство господин де Кончини. Думаю, мы друг друга хорошо поймем и достойно примем главный удар противника на себя.
Второй участок — северная стена Вергиля. Для навесного штурма она не годится, но тут надо попытаться отвлечь внимание противника и создать вид плотной осады крепости. На этом участке, думаю, лучше всего возглавить солдат епископу Мигелю де Соуза во главе тысячного отряда пехоты при поддержке отряда из двухсот конников пастора Эдженио Прадо. Третий участок — перемычка между первой и второй бойницами — не велик, но важен тем, что от него ближе всего к самому Вергилю. Наиболее сильный натиск в этом месте нужно создать в конце сражения, дабы овладеть выгодной позицией при решающем ударе. Я думаю, эту миссию стоит на себя взять епископу Луцио ди Сонтана и центуриону Альфредо Морандо во главе тысячного пешего отряда и двухсот конников.
Последний участок — восточная стена крепости. Здесь нужно давить противника постоянными атаками, чтобы он ни на мгновение не мог передохнуть. Остаток войска — тысячу воинов, сто конников и двести лучников возглавит на этом трудном участке его преосвященство кардинал де Фернандес при помощи центуриона Габриэля Бакуэро.
— Что вы можете сказать, сын мой, о продолжительности штурма этой крепости? — осведомился де Фернандес. — Как долго эта грязь может удерживать внутри крепости свои позиции?
— Это зависит в первую очередь от того, сколько их, — ответил Ромарио. — Я хотел бы знать с точностью до полусотни их численность, чтобы судить о предстоящем штурме.
— Их две с половиной сотни, плюс-минус один-два десятка, — сухо сообщил де Кончини, — эти сведения чрезвычайно точны. По крайней мере, им не собрать свыше трехсот воинов для обороны.
— Нам не взять крепость быстрее, чем за два дня. — сказал Ромарио. — Продовольствия у них хватит на месяцы. Но в связи с тем, что противник не думает о жизни, а защищает свою
веру, его силы наверняка возрастут.
— Защищают свои нечестивые убеждения! — прогремел де Кончини и ударил кулаком по столу, едва квестор прервал свою речь. Защищают свое омерзительное детище — гения тьмы и теней Сатану! Я не позволю никому здесь говорить об этой грязной и лживой лиге, как о каком-то достойном и благородном противнике, с которым можно честно вести войну!
Глаза кардинала сверкали яростью.
— Прошу прощения, — жестко сказал Орсо, — но даже против самых гнусных и нечестивых выродков римский квестор поведет только честную войну.
— Считаю своим долгом заявить, ваше преосвященство, — холодно добавил Рауль де Фернандес, — что целиком присоединяюсь ко мнению опытного полководца и здравомыслящего
человека.
Оба епископа и пастор сочли за благо соблюдать строжайший нейтралитет.
— Ваше преосвященство должны понимать, — хладнокровно заметил кардинал де Фернандес, — что мы собрались не обсуждать здесь правильность и неоспоримость святой христианской веры, а договориться о том, как нам быстрее, с наименьшими потерями сил, средств и людей, разгромить наших противников, которых мы ненавидим не меньше, чем вы сами.
— Война — вещь серьезная, — кивнул Ромарио, — противника нельзя недооценивать. Во время расцвета Римской империи несерьезное отношение к восстанию рабов под предводительством Спартака затянуло войну почти на четыре года, и Рим увяз в позоре не столько из-за того, с кем сражался, сколько из-за того, какие он потерпел поражения и многочисленные потери.
— Абсолютно согласен, — поддержал де Фернандес,- — и хочу добавить, что среди вергильцев есть бойцы, равным которых в нашем войске не сыскать.
— Ложь! — снова прогремел распалившийся кардинал. — Сам лично уничтожу всех мятежников и первым прорву оборону врагов! Вы просто жалкие трусы, если смеете так говорить о кучке взбесившихся негодяев!
Квестор подавил улыбку, а кардинал строгим тоном прервал крик де Кончини:
— Вы говорите о наличии сильных бойцов у Вигора, как о чем-то невозможном. А между тем, уверяю вас, Вигору нет равных среди нас, это точно. И вся наша надежда на то, что их
просто мало.
Глаза де Кончини сузились. Он внутренне проклинал настоятеля Сан-Рикардо "за врожденную испанскую трусость и малодушие накануне боя".
Кардинал Рауль де Фернандес сам немало участвовал в боях и любил блеснуть в бою отвагой. Но он хорошо знал, что Одинокий Пилигрим со Служителями Гор будут стоить почти всей его конницы во время сражения. Он прекрасно понимал, что предстоит горячая битва с детьми Первого, которых он по-своему уважал, хотя и не хотел, чтобы они распространяли по земле свою веру. Кардинал де Фернандес высоко ценил многочисленные таланты детей Лиги Первого и в некотором роде завидовал Вигору в том, что его веру окружают не толпы сумасбродов и бродяг, а люди, знающие жизнь и определившие свое в ней.
— Итак, — заключил он, — остается решить, когда мы выступаем. Мне кажется, это лучше сделать без промедлений.
— Войско готово, — сказал Ромарио, — можно выступитьсегодня же в ночь. Мои солдаты привыкли к таким переброскам и маршам.
Без особых церемоний это предложение было принято, и участники совещания решили начать подготовку к выступлению, которое назначили на десять часов вечера.
Глава XIV. РАЗГОВОР МЕЖДУ КВЕСТОРОМ И ТРИБУНОМ
Длинный ряд обозов и повозок в сопровождении множества медленно двигался по дороге. По временам слышались погонщиков и разговоры, которые и нарушали тишину надвигающейся ночи.
Это был тысячный отряд Орсо Ромарио, который двигался всех в направлении Вергиля. На рассвете он должен был соединиться с двумястами всадниками кардинала де Кончини. Впереди всех ществовал небольшой отряд из шести лучников, которые вели за собой все войско. На их измученных постоянными переходами лицах не было ничего, кроме равнодушия.
— Тяжела ты, солдатская доля,— бросил старший из них.
— Какого черта они торопятся с выступлением?
— Скажи лучше, Дженнаро, какого черта мы вообще поднимаем оружие против людей, неугодных инквизиции! — резко откликнулся самый молодой. — Будет ли лучше на этой земле, если мы уничтожим горстку этих гордых храбрецов, которые защищают свою веру?
— Помолчи, Ринальдо! — строго сказал воин средних лет.
— Эту нечестивую веру грех не уничтожить! Они переполнили людское терпение.
— Да чем эти отважные люди хуже нас, Дженнаро? Неуж-то тем, что мыслят иначе? Ведь это смешно слышать от тебя, человека, которого я почитаю, как отца! Не надо повторять за этими иудами в сутанах, как говорящий попугай!
— Они отважны и сильны, в этом им не откажешь, — заметил воин постарше, — и они заслужили право жить хотя бы за свою доблесть.
— Клянусь Геркулесом Победителем, — воскликнул Ринальдо, — их доблесть благородна! Вы помните Синего Спрута?
— Это Диего Алонсо? — спросил Дженнаро. — Тот, что дезертировал после боевых действий в Сан-Марино?
— Он не дезертировал! — рассердился Ринальдо. — Он переступил законы, вставшие на пути его высоких чувств! Так вот, он наверняка будет там.
— Ну и что? — усмехнулся воин средних лет. — Что из этого следует?
— Я был под его началом, когда мы брали замок герцога Бриолини, — не обращая внимание на усмешку, продолжал молодой воин. — Римские легионеры при первом же залпе дротиков залегли, как последние трусы. А Синий Спрут повел нас в атаку. Он сам лично зарубил десятка полтора мятежников и во главе своего отряда первым прорвал оборону врага. А ведь он был простым наемником!
— Что ты этим хочешь сказать? — Уж не думаешь ли ты меня испугать своим Алонсо?
— Я хочу сказать, Джоканто, — вспылил Ринальдо, — что тебе далеко до этого сильного и бесстрашного рыцаря! Я много бы дал за то, чтобы увидеть, как он тебя накажет за твое хвастовство! А между тем, Синий Спрут — воин ниже среднего уровня среди вергильцев!
Джоканто резко посмотрел на Ринальдо, но не нашел подходящего ответа.
— Я был вместе с Диего, — продолжал Ринальдо, — и убедился, что это глубоко образованный гуманист. Он умеет признавать любые взгляды, если они не граничат с террором.
— О чем ты тут говоришь, несчастный? — раздался громоподобный голос сзади. — Как ты смеешь судить о том, что требуется во имя святой католической церкви?!
Воины невольно обернулись. К ним подъехал на коне сам Орсо Ромарио.
— Я говорю о том, — не смутившись, крикнул Ринальдо, — что имею честь скрестить свое оружие в честном бою с такими славными людьми, как Синий Спрут, Мраморный Лев или
Одинокий Пилигрим, и почту за счастье пасть от их благородной руки! И мне стыдно, что мы, римские легионеры, как стая шакалов лезем на них массой, пытаясь одолеть этих бойцов числом! А если тебе мои слова кажутся чрезмерно дерзкими, я готов дать за них ответ кому угодно, даже если это будет стоить мне жизни.
Ромарио усмирил свой гнев. Он был восхищен смелостью и благородством римского патриция, который прекрасно понимал цель этого бесславного похода.
— Как твой командир, Ринальдо, — медленно произнес Ромарио, — я имею все права наказать тебя, поэтому помни о данной тобой военной присяге.
Ринальдо, промолчал и быстро занял свое место в строю. Колонна продолжила свой ход.
— Что, поспорил? — усмехнулся над ним Джоканто. — Хватит тебе?
— С командованием вообще спорить незачем, — заметил Дженнаро. — Не понимаю, как только ты стал трибуном римского войска.
— Любая война — величайший позор для человека, — с горечью сказал Ринальдо, — и я в нем участвую. После гибели моей жены Стеллы, в моей душе не осталось места никаким
чувствам.
— Что же тебе надо от жизни? — удивленно спросил Дженнаро. — Неужели твой безумный порыв сдерживает только военная присяга?
— Нет, — печально ответил Ринальдо, — моей душе нужно успокоение, которое ничто не может дать, кроме военных подвигов, — ни разгульная и пошлая жизнь, ни строгие монашеские обеты.
— Так тебе хочется проявить себя в бою? Ты ищешь военной славы?
— Нет, отец, — вздохнул Ринальдо, — я ищу смерти.
За пять часов непрерывного марша воины покрыли более двадцати миль пути. Во время привала привыкшие к суровой военной службе бойцы сумели восстановить силы. Квестор даже не стал расставлять часовых, только сам вместе с Ринальдо совершал объезд на коне вокруг расположенного им лагеря.
— Ринальдо, — начал разговор Орсо, — ты настоящий римский воин и истинный патриций. Твое недоверие к церкви ничуть не умаляет твоего благородства. Но разве можно расстраивать дух и подрывать дисциплину войска?
— Я не желал худого, Орсо, — улыбнулся Ринальдо, — мне и в голову не приходили подобные мысли. Но пусть люди знают, против кого и ради чего ведется эта постыдная война, в которой они принимают участие!
— Я понимаю тебя, — согласился Ромарио. — Вступая в рады римских легионов, я рассчитывал, что буду защищать свое отечество от врагов, а вышло так, что я заставляю других людей обороняться.
— Я тоже любил, как и ты, — один раз и навсегда! — горячо продолжал Ромарио, — ее звали Чикита. Она была дочерью одного цыгана-кочевника. Но ее сожгли на костре по приказу папы, а потом смогли направить мою ненависть и жажду возмездия в нужное им русло. Прошло немало лет, и я понял, кто есть кто. Я сумел жестоко отомстить, но теперь мне все безразлично.
— Орсо, — с необычной нежностью обратился к своему другу де Росси, — я знаю, что отступать некуда. А перейти на сторону вергильцев тоже нельзя — присяга. И лучшее, что нам остается сделать — вести честную войну и доблестно сражаться против благородного врага.
В шесть часов Ромарио приказал трубить подъем и вскоре отряд покинул свой кратковременный привал.
Было уже светло, когда вдали показался Вергиль. Там уже кипело сражение. Около полусотни вергильцев дрались у входа в крепость, окруженные со всех сторон. Вдоль всей стены валялись сотни трупов из войск инквизиции и наемников. Впереди показался отряд во главе с кардиналом де Фернандесом, который почти одновременно с отрядом Ромарио прибыл к Вергилю с восточной стороны.
В этот момент к Ромарио подскакал какой-то боец. Это оказался центурион Альфредо Морандо. Обменявшись несколькими словами с ним, Ромарио передал командование отрядом Ринальдо де Росси, а сам галопом пустил своего коня следом за лошадью центуриона в сторону северной стены крепости.
ГЛАВА XV. ПЕРВЫЙ ШТУРМ ВЕРГИЛЯ И ЕГО ПОСЛЕДСТВИЯ
Центурион быстро прояснил обстановку, и Ромарио пришел в полнейшую ярость. А случилось вот что.
Кардинал де Кончини, не дожидаясь Орсо и де Фернандеса, начал немедленную осаду Вергиля. Сначала он попытался начать штурм при помощи навесных лестниц, но ураган стрел и дротиков заставил воинов отступить. Попытка таранить тоже принесла успеха. Тогда кардинал погнал в атаку на ворота свою конницу, подключив к бою отряды обоих епископов;
здесь его ждала неудача. Отряд Служителей Гор, Уходящих в Ночь и Детей Смерти, возглавляемый Рубиновым Жезлом при помощи мавров и греков отважно оборонялся, не уступая ни клочка земли.
Под градом стрел и дротиков полегли свыше девятисот воинов, в том числе почти вся конница де Кончини. Немало было и раненых. Сам же кардинал был убит наповал двумя стрелами, которые в него послали из нижней бойницы Жан и Селина, внимательно наблюдавшие за ходом этого сражения. Стрела Селины пронзила грудь его высокопреосвященства, тогда как стрела Жана попала в глаз.
Отослав центуриона к кардиналу де Фернандесу, Ромарио приказал воинам прекратить штурм.
Римский квестор был в ярости. Де Кончини допустил грубейший промах, сконцентрировав все войско в одном месте, позволив при этом противнику пустить в ход свой главный козырь - неисчерпаемый запас стрел, дротиков, камней и легких копий-летучек. Оттянув войско, Ромарио приказал разбить лагерь и собрать совет, чтобы обсудить всевозможные перегруппировки войска.
Последствия самоуправства кардинала де Кончини были удручающие: войско инквизиции потеряло тысячу двести человек. Около трехсот человек получили тяжелейшие ранения.
Среди погибших помимо де Кончини были пастор Эдженио Прадо, получивший в лоб камень, пущенный из пращи, а так же центурион Габриэль Бакуэро, павший от руки Рубинового Жезла в сражении на подступах к крепости. Кроме того, епископ Луцио ди Сонтана был смертельно ранен в живот стрелой с горящей паклей. От всех отрядов осталось только тысяча триста человек, потенциально способных на продолжение штурма.
После часового обсуждения было принято предложение Ромарио с некоторыми поправками. Теперь полоса осады Вергиля разбивалась на три участка.
Первый остался в неприкосновенности. Тысячный отряд Ромарио поддерживали двести всадников и сто лучников во главе с его трибуном.
Второй участок составляли бывшие второй и третий. Здесь войско возглавил епископ Мигель де Соуза. Его составили тысяча двести пехотинцев и двести всадников.
Третий участок представлял оставшийся в сохранности четвертый. Тысяча пехотинцев, сто всадников и сто лучников возглавлял Рауль де Фернандес при помощи центуриона Альфредо Морандо.
Понимая, что противники воодушевлены успехом, Ромарио предложил дальнейший штурм отложить до следующего утра. После принятия этого плана квестор предложил военачальникам разойтись по своим лагерям и выставить постовых.
В Вергиле в это время Вигор так же собрал совет. Во время боя погибли четыре испанца, дэа итальянца, два мавра, один француз, один германец и шесть женщин, которые сражались наравне с мужчинами. Кроме того, пали трое Служителей Гор и один из Детей Смерти; ранено было восемь человек, из них семь сразу же вернулись в строй. В итоге из строя вергильцев выбыл двадцать один человек.
По сравнению с потерями, понесенными противником, потери среди вергильцев были невелики.
— Итак, — негромко произнес Вигор, — первый натиск отражен. Должен предупредить, что такого больше со стороны противника не повторится. Мы неплохо использовали их стратегическую ошибку, уничтожив около тысячи солдат. Остается лишь гадать, какие у нас теперь шансы, и есть ли они вообще.
— Теперь, — продолжил Вигор, — нужно решить, что мы предпримем дальше. Прошу по очереди высказаться всех, но без особых подробностей; дорога каждая минута.
Слово взял Сергий Кемалиус.
— Противник сегодня навряд ли повторит атаку,— сказал он, — не думаю, что он решится на ночной или предрассветный штурм. Но завтра нас ждет тяжелый день. Противник будет наседать с трех сторон, и нам нужно решить, как бы нам выгоднее распределить свои силы, а именно — двести тридцать человек без шести руководящих.
Следом за ним выступил Марио ди Сента.
— По моим соображениям прорыв стоит ожидать с западной или с восточной стороны, ибо с северной штурм почти бессмыслен, — сказал он. — Полагаю, человек тридцать будет достаточно, чтобы защитить эту часть. Несколько человек надо выставить часовыми на южной стене, дабы не просмотреть какой-либо перегруппировки войск противника...
После этого Вигор созвал на совет высший состав в Вергиль. Служители Гор, Уходящие в Ночь и Дети Смерти стали носить тела погибших в бою в нижнее отделение замка для подготовки их к погребению.
Тем временем, для легкой тренировки собрались фехтовальщики. Наиболее сильным из них был Марио. Только Одинокий Пилигрим мог сравниться с ним в этом искусстве; далее следовали Рубиновый Жезл, Сергий Кемалиус, Вигор, Рауль Диамантино, Михаэль Гросс и Жан д'Ардье. В целом Марио отлично владел обеими руками в фехтовании, равно виртуозно владел техникой боя с мечом и щитом. Поэтому он вел занятия.
Это было удивительное зрелище. Два десятка человек сражались на деревянных мечах друг с другом, как в настоящем бою. Получившие ранение выбывали из борьбы. Постепенно круг их сузился до минимума; остались только Лунный Камень и Лиловая Пантера. Последние противники — Огненный Оракул и Сизый Змей — пали уже более десяти минут назад. Техника обоих противников была отточена до совершенства.
Неожиданно Марио нанес сразу несколько ударов с разворота, один из которых снес шлем с головы Лиловой Пантеры. Закончилась серия сильнейшим выпадом сверху вниз. Меч Лунного Камня скользнул по щиту противника и угодил ему в грудь. Но сам Марио наскочил на встречный боковой выпад Кемалиуса. Меч ударил ему между ребрами, поразив его почти в самое сердце.
Противники застыли в последней позе. Обоюдные улыбки повисли в воздухе, гул одобрения прокатился с обоих сторон. Кемалиус и ди Сента оказались достойными противниками. Воткнув мечи в землю, они пожали друг другу руки и разошлись.
Жан возвращался к хижине в сопровождении Жерве и Мишеля. Он хотел стать в бою наравне с Одиноким Пилигримом, который во всеуслышание назвал его своим преемником и не понимал, почему ему не было дозволено сражаться на подступах Вергиля. Среди Служителей Гор, Уходящих в Ночь и Детей Смерти, конечно, были бойцы посильнее его самого, но он сильнее Диамантино с Гроссом.
— Да брось ты сходить с ума! — громко сказал Мишель и неожиданно ударил Жана рукой по спине. — Непобедим только Первый, да и то лишь сегодня. Добиться можно всего, но помни, что тебе всегда кто-то будет наступать на пятки. Каждый в чем-то непобедим, и не всегда в общепризнанном искусстве. А быть во всем первым невозможно.
— Но вспомни Великого Стерха,—- возразил Жан, — он был сильнейшим воином во всех основных боевых искусствах, чрезвычайно талантливым художником, писателем, великим софистом и одним из самых выдающихся сподвижников нашей веры!
— Великий Стерх — большой и неоднозначный талант, — согласно кивнул головой Мишель, — и за свои тридцать семь лет жизни он сделал то, чего многие не сделают и за триста лет.
Но подумай сам: он один из тех, кто зачинал основу веры и ему пришлось проявить себя во всем. Гений — есть гений, этого никто не отрицает. Но так ли он непобедим во всем, Жан?
Белый Орел поднял тяжелый взгляд на Мишеля.
— Посмотри сам, дружище, — проговорил Мишель, — Вигор и Мертвый Идол владеют школой Матерого Духа. Даже после смерти Мертвого Идола мы помним его виртуозные удары. Но можно ли сравнить их силу с силой Великого Стерха?
— Пожалуй, — пробормотал Жан.
— Тебе среди нас нет равных в стрельбе из лука, хотя тут собрались сильнейшие воины Лиги Первого. Можно ли сравнить твою отточенную школу стрельбы с чисто природными данными Великого Стерха? А Лунный Камень, Одинокий Пилигрим и Лиловая Пантера со своим талантом фехтования? А Рубиновый Жезл, который предпочитает школу двух клинков
и умеет разить сразу двух противников? А Вечный Холод с неповторимым искусством седла и петли? А непобедимые сегодня софизмы Одинокого Пилигрима?
Жан улыбнулся и глубоко вдохнул. Ему не хотелось более спорить и он зашагал в сторону хижин.
Глава XVI. РАЗГОВОР У КОСТРА
Селина сидела у костра возле хижин в обществе Айленда и Марии. Между ними шла оживленная беседа. Жан вообще в последнее время стал замечать, что Селина отдает предпочтение компании Вира и Марии. По временам около костра появлялся Као, Кемалиус, Марио и Замет Эль-Рияр.
Жан уже свыкся с тем, что костер горит около их хижин круглые сутки, собирая по временам вокруг себя веселые компании.
— Тысяча сто! — приветствовали они сидевших.
— Тысяча сто! — отозвался за всех Вир Айленд, откусывая жареную баранину с вертела. — Садитесь к нам.
Селина и Мария приветствовали подошедших улыбками. Жан невольно улыбнулся в ответ — лицо Селины было смешно измазано бараньим соусом и соком черники, которую она ела из глиняного горшочка, стоявшего перед ней.
Она вообще была еще как ребенок, и выглядела совсем смешно. Урча от удовольствия, она всаживала свои жемчужные зубки в белое мясо рябчика, успевая всыпать себе в рот две-три пригоршни черники. Она улыбалась во весь рот и белый сок стекал по губам и щекам и это умиляло окружающих.
Жан, Мишель и Жерве немедленно присоединились.
— Тысяча сто! — прозвучал сзади негромкий голос.
Жан обернулся — перед ним стоял Ночной Мститель. Он был как всегда раздет по пояс, в светло-серой чалме и свело-серых штанах. Руки его были засунуты в карманы, а на груди темнела красивая большая татуировка — огромный лев, который встал на дыбы и готовился к последнему прыжку; с шеи свисала тонкая серебряная цепочка, на которой висел причудливой формы змеевидный амулет.
— Садись, Замет! — кивнул Айленд. — Приступай с нами к делу.
Жан проводил взглядом севшего между ним и Мишелем Замета и снова принялся есть, посматривая по временам на Пришельца. Негромкая беседа в этом кругу не доходила до сознания Жана; он с удивлением отметил про себя, что Селина тепло и с вниманием относится к мрачному Замету и довольно часто заговаривает с ним.
Скоро к обедающим подсели Као и Кемалиус. Чуть позже подошел Марио ди Сента с подносом, на котором дымились две печеные утки. Последним подошел Антонио Бланка, который опоздал из-за того, что на посту долго не было смены.
Компания собралась вообще довольно пестрая и разнообразная. Все с удовольствием веселились.
— Между прочим, много есть вредно, — заметил Марио, когда Вир потянулся за новым куском баранины, — от большого количество еды люди толстеют.
— Призываю логику в свидетели, — проурчал Вир, вцепившись зубами в новый кусок мяса, — я ем много, отчего я толстый. Это ясно. Но, разве я вредный?
— Ты у нас замечательный,.— сказала Мария.
— Все слышали? — с довольным видом осведомился Айленд, задрав свой нос. — Теперь продолжим логические умозаключения. Ты ешь мало, и ты от этого тощий.
Дружно грянул всеобщий хохот.
— Так вот, — продолжал Вир, — и от того, что ты тощий, ты вредный. Особенно, когда завидуешь чужому аппетиту.
— И что из этого следует? — с наивным видом спросил Марио, прожевывая кусок.
— А то, что я от еды добрею, а ты от недостатка аппетита постоянно злишься на тех, кто этим не страдает, — немедленно выпалил Айленд, — а из этого следует, что есть полезно, а недоедать очень вредно.
— Если так,то пришло время стать злым, — заметил Марио, поскольку сейчас у нас идет война.
— Между прочим, — сказал, поперхнувшись Вир — сегодня тридцать первое июля, а завтра — праздник, который для нас второй по значению, — День Матерого Духа.
Все разом ахнули.
— Вот тебе и на! — воскликнул Кемалиус, хлопнув ладонью по колену. — А мы совсем забыли с этими вояками, несущими на своих зажравшихся животах кресты святой католической церкви.
— Неужели это так пройдет? — огорченно проговорил Мишель. — Весь день биться и на похоронах убитых справлять
праздник?
— Я думаю, Вигор хорошо об этом подумал, — задумчиво произнес Вир, мне кажется, он все давно предвидел и наверняка решил, что делать.
Настало всеобщее молчание, которое никто долго не решался нарушить.
— Тысяча сто! — раздался сзади уверенный низкий голос.
Все обернулись. Это был Висенте, который известен как Мраморный Лев. С ним подошли Николас Бернариус, Алонсо, Гросс, ди Армада и Марко ван дер Лин. Разговор стал веселее.
— Я представляю себе любовь в виде Сиреневого Экстракта, — совершенно неожиданно произнес Жан.
Все удивленно посмотрели на Белого Орла, который застыл в сидячей позе, блуждая глазами по огню. Даже Селина приподняла брови и с легкой улыбкой посмотрела в лицо Жана.
Только лицо Као вскинулось и загорелось огнем. Вечный Холод метнул недоумевающий взгляд на Белого Орла. Жан посмотрел на него и понял, что их мысли оказались близнецами. Объяснение этому найти сразу он не смог.
— Ну и ну.., — серьезно проговорил Вир без тени своей традиционной улыбки.
Воцарилась тишина: кто-то снова принялся за еду, кто-то застыл в задумчивой позе... Жан долго изучал взглядом Као и не заметил, как от костра отошли Гросс, Антонио, Мишель, Жерве и Вир с Марией. Он очнулся, когда сидел рядом с Селиной в обществе Марио, Кемалиуса и Као.
— Ты мой сумасшедшенький, — улыбнулась Селина и погладила по голове Жана, — что тебе мерещится?
Жан улыбнулся в ответ.
— Ему не мерещится, — улыбнулся и Као, — он на мгновение увидел истину в точке и сказал это машинально вслух. В такой форме.
— Истина? — улыбнулся Кемалиус. — В чем же она здесь, Као?
— Я не в силах объяснить, — развел руками Као, — только могу сказать, что я это отлично почувствовал.
— Но как? — продолжал удивляться Кемалиус. — Как ты это мог почувствовать, исходя лишь из слов?
— В пересечении их свободных двойников, — сказал уверенно Марио, доселе молчавший. Они были где-то рядом и столкнулись в одной точке. Я тоже это почувствовал, уловил мысли вас обоих.
— Но любовь в виде Сиреневого Экстракта... Возможно ли такое вообще? — не унимался Кемалиус. — Чем эта любовь может быть продиктована?
— Чувством в пространстве, — сказал Жан, — там он доступен любому... Экстракт изготовлен из сирени.
— О, это действительно прекрасно! — мечтательно воскликнула Селина со смехом и посмотрела на звезды, которые вечер разжег над Вергилем, — я думаю, что формулы этого экстракта не найти, но его можно почувствовать.
Жан еще крепче обнял Селину, но не произнес ни слова. Вокруг костра воцарилось молчание.
Глава XVII. ЗВУКИ ПОДЗЕМЕЛЬЯ
— Значит, отказ, — мрачно произнес Вигор. И ты лично слышал это из уст кардинала де Фернандеса?
— Да, Вигор, — подтвердил Ночной Мститель, к которому обратился направляющий Лиги Первого, — я это слышал из его уст. Голос кардинала был хорошо слышен у входа в палатку.
— Не удалось ли тебе еще что-то узнать об их потерях? — вмешался Одинокий Пилигрим.
— Я узнал многое, — кивнул на этот вопрос Замет. — Сопровождающий меня Хабиб Абу-Али из разговора кардинала с квестором Ромарио узнал, что в бою пали кардинал Джудиче де Кончини, пастор Эдженио Прадо и центурион Бакуэро.
Кроме того, буквально на наших глазах, прибыло известие о смерти епископа Луцио ди Сонтана от раны в живот. Многие воины и теперь погибают от ран и ядов, которыми пропитаны наконечники стрел. Так что их потери не исчерпались лишь павшими во время штурма крепости.
— Погибли не самые главные противники, — угрюмо бросил Рубиновый Жезл, — епископ де Соуза опаснее, чем все эти болваны, не говоря уже о кардинале Рауле и квесторе. А центурионов у них хоть пруд пруди.
— Мне кажется, — произнес ди Армада, у них завтра нет шансов взять Вергиль. Неожиданности тут исключены.
— Согласен, — подал голос Черный Пергамент, — мы сможем заставить противника еще раз отступить, если применим то, что мы специально приготовили.
Вигор резко посмотрел в сторону Бернариуса.
— Ты предлагаешь, — начал он, — искусственно спровоцировать мощный штурм крепости, а потом за короткий срок нанести такой удар?
— Да...
— Мне кажется, ров нужно заполнить сегодня ночью, — сказал Вигор, — чтобы завтра во время атаки не промедлить с осуществлением и я предлагаю сделать это в ближайшие два часа кожаными шлангами.
Воцарилось недолгое молчание.
— Ночной мститель, — Вигор обернулся к Замету, —- ты можешь идти отдыхать. Никому ни слова о том, что ты здесь слышал. Не из недоверия ко всем, а руководствуясь некоторыми тактическими соображениями. Понял?
Замет промолчал, лишь веки медленно сомкнулись на его лиловых глазах в знак согласия. После этого мавр, не сказав ни слова, отправился к выходу.
Вигор еще раз посмотрел на присутствующих. Взгляд его проскользил по лицам испытанных временем бойцов.
— Итак, — негромко произнес он, — сейчас уже достаточно темно. Я проведу вас по подземному ходу прямо к моему сооружению. На месте объясню и его назначение...
Раздался легкий щелчок, и в руках Вигора появился ключ, сделанный, судя по цвету, из чистого золота с незначительными примесями серебра для крепости сплава. Подойдя к торчащему из стены подсвечнику, он уверенно сдвинул его в сторону.
На месте подсвечника образовался проем четырехугольной формы. Сунув туда ключ, он дважды щелкнул им в невидимой замочной скважине и плавно потянул на себя.
В комнату открылась искусно замаскированная в стене дверь, через которою был виден тоннель, уходящий по длинной лестнице вниз.
— Прошу за мной! — Вигор осветил опущенным фонарем длинный коридор подземного хода. Рубиновый Жезл, Одинокий Пилигрим, Мраморный Лев, Гордый Перл и Черный Пергамент по очереди последовали за ним.
Они долго шли по тоннелю, который перешел в подземный ход, его длинный коридор то расширялся, то сужался. Скоро все сбились со счета поворотов, и лишь продолжали молча идти.
Вскоре Вигор остановился перед узкой дверью, которой кончался сузившийся проход. Он что-то нащупал справа от двери. Послышался лязг открывающегося железного засова, и дверь открылась.
Перед их взорами предстала небольшая комната округлой формы. В ней было гораздо светлее, чем в какой-либо из оставшихся за спиной галерей. Одинокий Пилигрим зажег свечи в торчащих из стен подсвечниках, и комнату озарил яркий свет. Стены ее сужались кверху, соблюдая при этом форму окружности.
Посередине комнаты стоял стол, на котором лежал конец длинного кожаного шланга. Он тянулся из люка, зияющего чернотой под столом. Из конца шланга торчала металлическая жердь длиной фута четыре.
— Итак, — сказал Вигор, подходя к столу, — перед вами наше изобретение. Стоит выдернуть жердь с пробкой, как из шланга хлынет мощным напором Черная Кровь. Вы даже не успеете мысленно сосчитать до пяти.
Все молчали. Вигор подошел к стене и поднял какую-то доску.
Под ней все увидели небольшой подкоп под стену. Он был сделан с расчетом, чтобы в него мог пролезть шланг.
— Приступим, — коротко бросил Вигор...
* * *
...Жан, Селина, Мария, Вир, Као, Марио, Жерве и Мишель тихо сидели у костра. За веселым разговором время летит довольно быстро. Никто не заметил, как Мария уснула на руках Вира. Скоро Мишель и Жерве поочередно стали клевать носом в подстилку из бараньей шкуры, а Марио все расспрашивал Жана, как он пишет стихи.
— Я до конца и сам не понимаю, но заранее знаю, о чем буду писать, ответил Жан. — А форма и рифмы сами приходят...
— Ну, а сила слова?
— Я понимаю тех, кто считает, что поэтом, художником, певцом или музыкантом можно стать, — произнесла Селина. — Этим человеком можно лишь родиться на свет.
— И сила слова рождается с ним, — добавил Жан, — хотя жизнь тоже не пустое место для человека искусства. Она дарит разнообразие, форму, окраски, грани.
В это время Жан услышал какой-то странный звук из темноты. Все были слишком увлечены разговором и не заметили, как Белый Орел вздрогнул и привстал.
— Вы слышали? — спросил он.
— Что именно? — удивился Марио.
— В темноте раздался звук металла, — сказал Као, который отличался умением слушать все. Воцарилось молчание.
Жан поднялся с земли.
— Пойду, узнаю, в чем дело, — спокойно сказал он, — может, что-то случилось. Заодно дам отдохнуть Антонио. Он, наверное, устал.
— Пойдешь к бойнице? — спросил Као.
Жан кивнул и решительно шагнул в темноту. Скоро он наткнулся на округлое строение бойницы в темноте. Сомнений быть не могло — металлический лязг мог доноситься только из внутреннего помещения башни. Жан приложил ухо к стене и напряг слух. Из подземелья помимо лязгов хрипов по временам раздавались приглушенные голоса людей.
— Конечно, это свои, — подумал Жан. Наверное Вигор со старшими.
Он подошел к лестнице и начал быстро подниматься.
— Кто там? — раздался сверху приглушенный голос Антонио
— Это я, — негромко ответил Жан.
Скоро Белый Орел был наверху. Антонио Бланка выглядел спокойным, как всегда. Полнейшая безмятежность холодной маской лежала на его лице. Вообще, по своей невозмутимости
он напоминал Рубинового Жезла, который был его учителем. За свое хладнокровие и уверенность в себе он носил вполне Подходящее ему имя Черный Варан.
На вид Антонио Бланка было лет двадцать восемь, но никто не знал его истинного возраста. Это был непревзойденный мастер в метании ножа, копья-летучки и отлично владел цепями. Антонио с самого раннего детства познал все невзгоды и тяготы жизни. Его в молодости дважды привлекали к суду за подстрекательство народа к бунту и один раз за то, что убил на
поединке испанского наемника.
В последний раз ему грозила виселица, в лучшем случае — галеры. Но он бежал, раскидав стражу, и довольно скоро стал грозой испанских лесов. За его голову сулили огромные деньги, но Черный Варан был неуловим. Вскоре он расстался с разбойничьей шайкой, желая посвятить свою жизнь служению вере в Первого.
— Я пришел тебе на смену, — сказал Жан своему другу, — иди, поешь со всеми.
Антонио улыбнулся и передал ему свою алебарду и лук со стрелами. Но Жан вовсе не собирался просто так торчать на посту. Он посмотрел себе под ноги и увидел то, что его чрезвычайно обрадовало.
Пол верхней части бойницы был выложен деревянными досками. Постучав по ним ногами, он убедился, что под ними — пустота.
Вынув из-за пояса мощный тесак, он вставил его в зазор между досками и попытался оторвать одну из них. Затем припал к щели ухом. Теперь даже эхо не заглушало отчетливости произносимых внизу слов.
— Там что-то скрипнуло? — вопросительно спросил кто-то внизу.
Последовала пауза. Жан стиснул зубы и затаил дыхание.
— Да нет, показалось, — ответил другой голос.
Жан узнал голос Вигора.
Глава ХVIII.
О БОЕВЫХ ИСКУССТВАХ ВЕРГИЛЯ
— А чем, собственно, отличается техника зин-зяо от школы Матерого Духа? — с улыбкой спросил Жерве у сидевшего напротив Као. — Так ли велика разница между ними?
— Для тебя разницы нет, — согласно кивнул головой Као в ответ, —- это слишком сложно объяснить. На словах, почти невозможно. Это то, что надо ощутить самому.
— Но в чем же все-таки это различие? — настаивал Жерве.
— О! Дело в главном — в источнике энергии. Для настоящего воина это имеет огромное значение. Ведь в борьбе зин-зяо ты живешь лишь своей энергией, а в искусстве Матерого Духа
тебя учат брать энергию от самого создателя — из рук сэра Дэвила. Это энергия двойного поля, которую дает Матерый Дух. Но это еще не предел исканий. Есть еще и искусство Того Берега. Им в совершенстве владеют лишь трое — Вигор, Рубиновый Жезл и Одинокий Пилигрим.
— А разница в технике?
Она очевидна, — вмешался в диалог Марио, — ведь там, где тобой движет энергия создателя, ты совершаешь движение гораздо быстрее. В высшей школе Матерого Духа сильно развито искусство импровизации, не говоря уже о выигрыше в скорости проведения приема.
— Но как мы можем ощутить эту великую высшую энергию? — снова напирал Жерве. — Я лично ничего не ощущаю, кроме боли от ударов.
— Пластические упражнения, которым вас обучает Вигор, составлены с целью напитать вас этой энергией в наиболее важное время и в нужном количестве, — ответил Као. — По
исполнении вам восемнадцати лет вас будут посвящать в тайны нахождения энергии. Тогда вы и ощутите ее в полной мере.
— Но зачем тогда борьба зин-зяо? — удивился Жерве, — не лучше ли сразу и более серьезно заняться высшей борьбой?
— Во-первых, искусством Матерого Духа не всем дано овладеть, — пояснил Као, — это борьба доступна для людей с большим даром от природы. А в отношении того, как вести бой и овладеть наиболее мощной силой, идущей от себя, борьба зин-зяо безупречна в подборе приемов.
— А во-вторых, — продолжал Марио, — если ты великий талант в рукопашном искусстве, то все равно борьба зин-зяо дает то, с чем в искусство Матерого Духа нужно уже прийти,
чтобы наиболее глубоко познать его теорию и овладеть в высшей мере приемами школы Матерого Духа.
— Ну, а зачем тогда такое простое искусство, как кулачный бой?
— Здесь причина еще тоньше, — ответил на это Као, — в борьбе зин-зяо удар поставлен в основном открытой рукой, а в кулачном бою — закрытой. А в школе Матерого Духа необходимо бить по всякому.
— К тому же, — добавил Марио, — молодежь часто увлеадется ударами ног и блоками, а о руках забывает. А кулачный бой заставляет помнить о руках.
— Кроме того, — снова подхватил Као, — техника упражнений зин-зяо отличается от искусства кулачного боя. А в целом они дают своего рода предел твоей возможной энергии, как
одной частицы человечества. В высшей школе зин-зяо начинаешь понемногу подходить к владению энергией создателя, при помощи которой ты уже можешь выдержать бой с неземными силами.
— Кто-нибудь владеет этим искусством в высшей мере? — мечтательно спросил Жерве.
— В совершенстве овладеть им на этом берегу невозможно, — медленно проговорил Као, — и вообще, у совершенства предела нет. Этим искусством великолепно владел Мертвый
Идол, пока был среди нас. Почти так же в нем силен Вигор.
— И он владеет энергией на расстоянии? — затаив дыхание, полушепотом спросил Жерве.
— Несомненно.
Лязг железа прервал разговор. Все обернулись в сторону, откуда он прозвучал.
— Пойду, сменю Жана на посту, — сказал Вир, поднимаясь с земли.
Као проводил взглядом ушедшего в темноту Вира.
— Вообще говоря, — продолжал Као, — я и Марио тоже владеем этим искусством. Только есть такое понятие, как уровень. Мертвый Идол обладал этим искусством в высшей степени. Вспомни — его безоружного с трудом победили и потеряли троих при этом. Вигор стал с ним почти вровень — ему не хватило чисто физических данных для этого. Очень сильны сегодня Одинокий Пилигрим и Рубиновый Жезл, но не так, как Вигор. Им сегодня не хватает сил перешагнувших за сто тридцать лет.
— Но разве человек не идет на убыль после пика в пятьдесят пять лет? — удивился Жерве.
Као улыбнулся.
— Ты так думаешь? — усмехнулся Марио.
— Тогда ты,наверное считаешь, — сказал Као, — что время — вектор?
Жерве кивнул утвердительно.
— Тогда чем ты объяснишь силу Вигора? — Као посмотрел из под своих черных бровей вопросительным взглядом прямо в лицо Жерве.
— Опытом, — не задумываясь, ответил Жерве, — опытом, что накоплен им за его долгую жизнь.
Као и Марио от души расхохотались. Жерве был в недоумении от их поведения, но не нашелся, что на это сказать.
— Вот в чем твоя ошибка, — сказал Марио, продолжая свою мысль, — ты думаешь, что опыт — это знание какого-то магического слова или движения, по велению которого ты становишься обладателем энергии создателя. Я тоже заблуждался подобно тебе в свое время. Но дело в том, что опыт — это накопленная годами энергия, которую ты от создателя получаешь в течение своей жизни. Понимаешь?
— Опыт — это то, что ты заслужил в этой жизни, — продолжил за друга Као, — опыт измеряется количеством энергии, вырванной из того мира. А выглядит это следующим образом. Ты получаешь уроки от великих людей. Упражнения кулачного боя, зин-зяо и школы Матерого Духа заставляют тебя находить наиболее правильные положения твоего тела и двойника здесь. После этого ты учишься находить наиболее мощные энергетические точки, через которые будешь получать энергию создателя. Ты познаешь ее в том виде, в котором он ее дает природе. И когда ты начинаешь находить связь с тем берегом через своего двойника, ты познаешь силу создателя в той мере, в которой ты это заслужил.
Жерве молчал, но он еще был далек от того, чтобы безоговорочно верить всему, что ему сказали.
— Теперь представь себе пространство, — сказал Као. — обычное пространство, в котором царит жесточайшее равновесие, из которого его не вывести никакому самому великому уму сегодня. Представил?
Жерве кивнул.
— Теперь представь себе точку в центре этого пространства, через которую проходят три оси, пересекающиеся между собой перпендикулярно. Жерве снова кивнул.
— Итак, — бросил Као, — первая ось — неверие, вторая ось — Бог, третья — Дьявол. Они все растворены в пространстве достаточно равномерно и создают что-то вроде натиска. Но
Это только для тех, кому Бог и Дьявол — единое целое.
— Но ведь это лицемерие.., — начал было Жерве, но запнулся.
— Да! Это для нас, но они считают это нормальным потому, что уверены — Третьего нет! И им кажется вполне нормальным сначала ударить более слабого, а потом приласкать его. Или еще хуже: надругаться над человеческими чувствами, а потом осудить за то же самое своих подражателей. И при всем при этом остаться правыми.
Глаза Као искрились огнем, голос тоже стал резким и сухим.
Итак, — продолжил он — Бог, Дьявол и небытие создают давление на трехмерное пространство — точки, плоскости и объем. Но на точках пересечения этих сил противодействующие энергии создают разреженное пространство. Где оно?
— В центре, — сразу же ответил Жерве, — в начале отсчета.
— Только ли? — улыбнулся Као.
— Нет, не только. Еще по всей длине диагоналей... По биссектрисам двугранных углов. Их четыре.
— Верно, — кивнул Као, — ты прав.
— Более того, — раздался из темноты голос Жана и все вздрогнули, — более того, это точное место обитания Третьего. И те, кто находится под властью его обмана, считают, что Бог
и Дьявол живут в нас одновременно и поровну.
— На самом же деле Третий — лишь в тысячном колене производная от силы Бога и Дьявола, — не смутился Као, — и каждый из них учит своего ученика находить самые объемные
точки прикосновения со своим учителем. И мера твоего умения взять эту энергию — опыт. Но только того умения, которое подарено твоим трудолюбием и упорством.
— Продолжаю мысль, — пояснил свое вмешательство Марио, — Одинокий Пилигрим наиболее близок к тому, чтобы обогнать всех своих предшественников. Его опыт и трудолюбие возникли не на голом месте — он в высшей степени одарен природой. После ста лет начинается новое перерождение организма человека. Если он сумел избежать большого количества отравленных идей, то у него есть шанс достигнуть второго пика силы, который начинается в сто тридцать — сто тридцать пять лет. Вообще говоря, вся наша жизнь — это морской прибой. Чередование приливов и отливов...
— Жизнь без конца, если хватит ума избегнуть перегрузки? — нерешительно спросил Жерве.
Жан, Марио и Као покатились со смеху.
— Конечно же нет, — сказал Као улыбаясь, — ведь наш двойник заключен в теле, а у тела, имеющего материальную природу, несомненно есть реальная смерть. Тело набирает смертельную массу. Кроме того,т возрастом растет амплитуда колебаний нашей энергии. Какой-то перепад в итоге всегда становится последним в нашей жизни. И наш двойник должен
освободиться от тяжести тленного тела, которое тянет вниз.
Здесь Бог и Дьявол говорят одно и то же — прах есмь, и возвращаюсь в прах. Ведь земля тоже должна забрать свое...
Као остановился, чтобы поток мыслей улегся в голове Жерве. Он с удовольствием наблюдал сомнения молодого воина, которые должны были рассеяться в спорах. А Жан со стыдом наблюдал то, что совсем недавно было с ним самим.
— Но, почему же иногда мы не можем жить дольше?
— А потому, — ответил Као, наслаждаясь тем, что услышал ожидаемый вопрос, — что тело накапливает в себе смертельный вес, а порывы двойника становятся все выше и выше.
Тело тяжелеет, а двойник обретает легкость. И разрыв между ними становится неизбежным. Дольше живет тот, кто сумеет поддержать наименьшую мертвую массу тленного тела и
меньшие стремления двойника. Иначе говоря, сумеет создать меньшую разницу между двумя противоположными стремлениями.
— Почему Мертвый Идол, Вигор и другие бойцы высшего состава нашей лиги живут так долго по сравнению с другими людьми? — спросил Жерве, — ведь стремление их двойников ввысь огромно.
— Но мертвый вес тела у них невысок, — резко продолжил Као, — он настолько мал, что двойник поднимает вверх тело! В детстве наше тело тянет двойник вниз, что говорит об уровне
нашей потребности в то бремя. И нужно уметь максимально очистить свое тело от ненужного шлака и при этом поместить понятие высоты в своем сознании. Но если ты стремишься сохранить в себе детство, то ты должен делать это только искренне, ведь наигранность — грех. То, что у детей именуется наивностью, у взрослых можно назвать глупостью. Если в человеке побеждает стремление двойника, то его просто несет в тот мир с освобожденным телом. При победе тела все идет вниз, под землю. Но бывает и так, что между телом и двойником происходит разрыв. И тогда двойник летит вверх, а тело остается на земле...
Као умолк. Никто более не изрек ни слова.
Глава XIX. ПОСЛЕДСТВИЯ ВТОРОГО ШТУРМА
Бой продолжался уже около двух часов. Сначала резкий натиск осаждающих принес свои плоды: под градом метательных снарядов отряды епископа, кардинала и квестора начали стремительный штурм крепости. Через час, понеся чувствительные потери, отряд епископа сумел закинуть несколько лестниц на северную стену в районе второй бойницы. Несколько человек были уже на стене Вергиля и вступили в схватку с противником.
Нужно отдать им справедливость — сражались они отважно и самоотверженно. По лестнице за первыми рванулись остальные.
В это время по приказу квестора к воротам крепости подогнали таран и начали ломать ворота. Кардинал уже торжествовал победу. Но случилось непредвиденное.
Отряды Служителей Гор, Уходящих в Ночь и Детей Смерти во главе с Рубиновым Жезлом вступили в кровопролитную схватку с врагами, оказавшимися на стене и, уничтожив их, принялись за вновь набегающих. Чаша весов заколебалась, ожидая решающего удара с чьей-либо стороны.
Скоро треснули некрепкие деревянные засовы, поставленные накануне по приказу Вигора. Оставшиеся в живых воины-пехотинцы, таранившие ворота, расступились, чтобы дать вступить в бой всадникам, которые сконцентрировались ярдах в пятистах от ворот.
В этот момент Белый Орел, до сих пор спокойно наблюдавший за ходом сражения с десятой бойницы, поднял вверх руку с зеленым флажком. Рядом с ним встали Мишель и Као с луками наготове.
На второй бойнице руку с флажком поднял Черный Варан, рядом с которым стояли Жерве и Мария.
С опозданием подняли флажки Селина, Вир и Марио с первой бойницы. Они опоздали с условным знаком из-за того, что на их участок хлынула масса бойцов, которые спешили на помощь отряду Рубинового Жезла.
Взгляды Ромарио и де Росси, одновременно устремились на вязкую жидкость, поблескивающую во рву, значение которой они так и не смогли разгадать. Квестор медлил с сигналом, но нетерпение воинов было слишком велико. К тому же было очень жарко, и солнце могло окончательно уморить бездействующих бойцов; в этот день оно палило особенно нещадно. Ромарио по инерции махнул рукой своему центуриону, который возглавлял отряд всадников.
Когда отряд приблизился ко рву, флажки исчезли. Около десятка стрел с горящей паклей разом полетели в оба рва. Черная жидкость вспыхнула сразу во всех местах, куда попали стрелы, и перед отрядом всадников поднялась огненная стена. Кони скакавших впереди заржали и на полном скаку повернули в сторону. На них наехали задние, началась полная неразбериха.
Те, кто прорывались на полном скаку, вспыхивали и тоже падали на песок. Кто-то валился прямо в огонь.
Неожиданно грохнул взрыв, и брызги горящей жидкости полетели в разные стороны. В этой свалке погибло около ста пятидесяти всадников и почти вдвое больше получили ранения. Уцелели лишь те, кто был в арьергарде и домчались до ворот. Но здесь их встретил тучей стрел отряд греков, которые приготовились к обороне "образовавшейся во время тарана бреши".
Отряд, штурмовавший северную сторону, оказался раздробленным надвое, по обе стороны огня. Люди вблизи бушующего пожара получали страшные ожоги, а многие просто умирали от ран. Конная атака была сорвана, и при этом осаждающие вновь понесли огромные потери. Ромарио, захлебываясь от бессильной ярости и злобы, помогал своим бойцам спасать раненых, вытаскивая их голыми руками из неистовствующего свирепого пламени. В этот день взывать к справедливости божьей не приходилось...
Греки закрыли ворота крепости на сей раз прочными железными засовами, предварительно положив в огонь разобранный по частям таран, который был брошен врагом.
Лучники осыпали градом стрел тех, кто еще оставался среди огня. Воины с копьями тем временем перебили всех, кто оставался на стене Вергиля, а потом при помощи жердей-рогатин сбросили со стен вниз установленные противником лестницы. Теперь о штурме нечего было и думать. Сокрушительным ударом, направляющий лиги Первого сумел перечеркнуть не только надежду взять Вергиль в ближайшие дни, но и поставил под сомнение окончательную победу противника под стенами крепости вообще. Только убитыми враги потеряли около тысячи семисот человек. После боя от ран погибло еще около трехсот. Отряд лучников по окончании битвы был расформирован и использован на пополнение пехоты и конницы, почти полностью истребленной. Этот бой заставил задуматься всех трех командиров, которые начали этот штурм.
Ромарио и де Росси переживали гибель множества своих товарищей. Кардинал де Фернандес молча смотрел перед собой, пытаясь собраться с мыслями.
Епископ де Соуза, который во время боя лишь наблюдал за гибелью своих людей, тоже задумался. Но это не мешало ему сохранять на своем лице маску слащавого высокомерия и надменности. Несмотря на гибель Альфредо Морандо, он мало придавал значение тому, что их миссия на грани провала. Он знал, что в любой момент может выйти из игры, если отважный квестор и кардинал погибнут в бою с вергильцами. В свое оправдание он заранее готовил тысячи причин. Этот человек умел подстрекать к войне других, хладнокровно подписывал смертные приговоры пленным, иноверцам или провинившимся во время боя, великолепно убеждал людей идти на смерть и потом приписывал честь чужой победы себе.
Среди вергильцев пало тридцать человек убитыми и двое получили тяжелые ранения — это антонио Бланка и Замет Эль-Рияр, которые, однако, нашли в себе силы встать на ноги. Погибли также двое Служителей Гор, один из Уходящих в Ночь, один из Детей Смерти и десять женщин. Среди них был и Ли-Сяо-Цань, получивший при прошлом штурме тяжелое ранение: во время боя на стене он ослабел от нового удара и прыгнул на меч одного из врагов; оба рухнули с крепостной стены вниз.
Теперь вергильцев осталось двести одиннадцать человек. В момент глубокого раздумья к Вигору подошла Мария с предложением допустить всех женщин к обороне крепости.
— Кто тебе это посоветовал?— удивленно спросил Вигор, посмотрев отважной женщине прямо в глаза.
— Никто, — смутилась Мария. — Я подумала, что уже пришло время взяться за оружие всем вместе. Мои подруги тоже рвутся в бой, желая помочь обороне Вергиля.
— Хорошо, я принимаю это предложение, — неожиданно согласился Вигор. —- Думаю, остальные меня поддержат.
— Нужно также ввести в решающий совет наших представительниц, — обрадовалась Мария. — Не только у мужчин рождаются умные мысли.
— Выберите двух и присылайте их сегодня к восьми часам на совет, — снова согласился Вигор. — А сейчас я очень спешу.
И, оставив девушку одну, он быстро зашагал в сторону замка.
— Ты что здесь стоишь? — прозвенел под ухом Марио голос Селины. — Что он тебе сказал?
— Что сказал? Сказал, чтобы две из нас сегодня в восемь были в главном зале на совете.
— Значит, он дал согласие?! — с радостью воскликнула подруга.
— Судя по ответу, он видит в нашем содействии несомненную пользу, — задумчиво произнесла Мария, — мне даже кажется...
— Ну?! — Селина нервничала от нетерпения. — Что тебе показалось?!
— Мне кажется, что ему ему сейчас очень нужны люди.
— Подожди! Ты хочешь сказать...
— Я хочу сказать, что он может решиться на безумие, — резко ответила Мария, — еще немного, и он решится на бой с врагом под стенами Вергиля в открытом поле.
Разговор между Марией и Селиной был прерван Заметом, который подошел к Селине со словами благодарности за ее поступок, спасший ему жизнь во время боя.
А дело было следующим образом. Мавр сражался бесстрашно и самоотверженно, но получил два тяжелых ранения и упал, ослабев от потери крови. Противники попытались его добить, но первый же из них получил от Селины стрелу в лицо. В пять минут она опустошила свой колчан, поразив при этом нескольких врагов. Подоспевшие на помощь Вир, Жан и Мария вынесли тело Замета из гущи сражения.
И теперь Замет с благодарностью поцеловал руки обеим девушкам и удалился. Подошел Жан и втроем они направились к костру, около которого их ждал Вир с традиционно разинутым ртом над очередным куском баранины, молча приглашая разделить трапезу. Этот человек не умел грустить или пророчествовать с гримасой столетнего ворчуна, он умел только оглушать своим смехом. Он верил, что когда-нибудь отпадет надобность делать зло во имя добра, то добро будет порождать только оно само. Он не боялся смерти, веря в то, что она будет самым справедливым для него судом; для него и для его, увы, грешной души!
Глава XX ПЛАН НОЧНОЙ ВЫЛАЗКИ
Пожар вокруг Вергиля продолжался до самой ночи. Жидкость, вылитая по приказу Вигора во рвы, горела очень долго. К вечеру пожар стал утихать, и общее кольцо огня разделилось на несколько небольших участков — остатки от недавно бушевавшего пояса пламени.
В лагере войск инквизиции обстановка была не самая лучшая; многие сетовали на раны и бесполезность штурма, кто-то вовсе потерял веру в победу и предлагал оттянуть войска от Вергиля в ожидании подмоги, а многие были просто испуганы таким яростным отпором и военной выучкой небольшой горстки людей.
После собрания квестор и кардинал решили расположиться единым лагерем на северо-западе от стен Вергиля.
В Вергиле Вигор также созвал своих ближайших командиров на собрание. Он хотел объяснить бойцам дальнейшие возможности, которые открывала одержанная ими победа.
Помимо ведущей шестерки в главном зале Вергиля собрались Уходящие в Ночь, Служители Гор и Дети Смерти, а так же Михаэль Гросс, Рауль Диамантино, Вир Айленд, Марио ди Сента, Марко ван дер Лин, Замет Эль-Рияр, Сергий Кемалиус, Жан д'Ардье, Мария Бертильон и Селина Алонсо. Последним пришел Антонио Бланка, который только что перевязал раненое в бою плечо.
Когда все уселись по местам, Вигор поднялся и, окинув окружающих взглядом своих темных глаз, проговорил:
— Победа в последнем бою дала нам великолепный шанс на то, что мы сможем отстоять Вергиль. Если это удастся, мы разошлем гонцов во все концы Европы к нашим братьям по вере с воззванием о помощи. И тогда, я думаю, войскам инквизиции придется крепко задуматься. Если же нет, то придется отстаивать замок и крепость до последнего бойца.
Следом за ним поднялся Одинокий Пилигрим:
— По данным разведки, у противника осталось около восьмисот воинов. Они разбиты на два лагеря: с северо-запада сотен пять, на севере — около трехсот. Я бы предложил ночную вылазку, которая сейчас может сыграть немаловажную роль.
— Более того, — вмешалась Селина, — нам необходимо уничтожить трех главных военноначальников: квестора, кардинала и епископа. Обезглавленная армия сразу придет в расстройство!
— Но как их уничтожить? — воскликнули все разом.
— Нашим главным оружием! — уверенно заявила Селина.
— Оружием веры, которое она вложила в наши руки! Силой нашего создателя!
Наступило молчание, которое долго никто не решался прервать. Все смотрели в сторону Одинокого Пилигрима, Лиловой Пантеры и Огненного Оракула. Они были главной силой лиги.
— Это недостойный способ ведения войны, — изрек наконец Вигор, — особенно с таким противником.
— С таким противником?! — возмутилась Мария. — С этими развратниками, которые привалили к стенам Первого огромной ордой, дабы удушить нас числом?! Можно взять врага измором, засадой или каким-то военным ухищрением, — спокойно ответил Вигор, — но об этой силе они даже понятия не имеют. Они знают о ней лишь то, что она смертельна и поражает на огромном расстоянии.
— Тем более надо ее использовать, раз сейчас наступил решающий момент битвы! — наперебой заговорили Мария с Селиной. — Тем сокрушительнее будет удар по этим негодяям!
— Нет, и еще раз нет! — твердо сказал Вигор. — Квестор и кардинал — достойные и благородные противники. Они ведут против нас честную войну, несмотря на преимущество в численности даже после двух побед над ними. Здесь не может быть споров.
— Но епископ! — настаивала Селина. — Епископ де Соуза? Что, и он тоже благородный противник?!
— Насчет епископа стоит подумать, — поддержал Селину Одинокий Пилигрим,— этот человек в положении льва обладает повадками шакала и гиены! К тому же именно его лагерь менее многочислен и ближе расположен к месту вылазки. Следовательно, по его лагерю мы и нанесем удар.
— На это нужно бросить все возможные силы, утопить их в стрелах и, используя ходы, которых более двух десятков, скрыться.
— А, если они и будут преследовать, то в них фронт более двух человек не развернешь, — сказал уверенно Жан, — достаточно будет четырех воинов, которые будут по очереди биться с противником.
— Верно! — сказал Вигор. — Надо заманить их в подземные ходы и там дать бой! Ведь они там не смогут использовать своего главного преимущества — численности. И качество нашей школы неминуемо скажется.
— Пожалуй, — кивнул Одинокий Пилигрим, — для этого надо сделать только одно: распределить поровну по всем ходам самых лучших мастеров клинка и дать хороший отпор врагу.
— Ходов с надежными дверями восемь штук, их и будем использовать, — сказал Вигор. — Силы разложим плотнее, главное, чтобы они вошли в средние залы, там будет бой где-то пять против пяти.
Право первых клинков получили помимо ведущей шестерки Марио ди Сента и Сергий Кемалиус. Остальных разбросали под начало этих восьми воинов, соизмеряя при этом уровень мастерства.
Жан попал в отряд Марио. Вместе с ним были Као, Алонсо, Жерве и Селина, а также около полутора десятков средних клинков и около десяти женщин.
В каждом отряде был один воин, который владел искусством флажков. Это были, в основном, женщины. Они должны были не вступать в бой, а ждать его развязки у входа, чтобы упорядочить запланированное Вигором отступление в тоннели,который рассчитывал, что перед рассветом будут хорошо видны цвета флажков. Отряд Вигора имел красные флажки, отряд Одинокого Пилигрима — фиолетовые, отряд Рубинового Жезла — черные, отряд Висенте — синие, отряд ди Армада — зеленые, отряд Бернариуса — белые, отряд Марио — оранжевые, и отряд Кемалиуса — желтые. Каждый должен был отступать под своим цветом, дабы по плану равномерно разложить силу при отступлении.
Сидящие за столом некоторое время обсуждали вопрос, когда лучше совершить вылазку. Мнения были разные: кто-то превозносил фактор темноты и неожиданности при нападении, а кто-то считал, что утром лучше виден цвет флажков; и сон сильнее сковывает врагов. Наконец Вигор, подняв правую руку, остановил спор.
— Сейчас половина двенадцатого, — сказал он, — командиры отрядов пусть соберут людей и расположатся каждый у своего входа. В два часа я сам проверю готовность воинов к ночной вылазке. В двадцать минут третьего все вместе выступаем.
Вигор выдержал паузу и заговорил дальше:
— Сейчас, несмотря на позднее время, всем необходимо перекусить, устроив небольшой праздничный стол. Ведь сегодня — 1 августа, праздник Матерого Духа. Но не расслабляться! Этот бой для нас — решающий.
На этом собрание было закончено. Все стали быстро расходиться по хижинам.
Через полчаса каждый отряд сидел за отдельным столом вдоль северной стены Вергиля. Торжественное пиршество происходило при обилии красных и фиолетовых свечей. На столе стояли черные кувшины с красно-фиолетовой каймой — атрибут Матерого Духа. Всем было весело, хотя бойцы Лиги хорошо осознавали, что многие из них не увидят завтрашнего рассвета.
Глава XXI. ВЫЛАЗКА
Тишина. Ни звука вокруг. И от этого путь по галерее кажется еще более длинным. Жан шел впереди своего отряда вместе с Марио и Селиной. Поворот сменялся длинным коридором, который заканчивался развилкой, и там все начиналось сначала.
Но вот они вошли в средний зал и через несколько минут Свечи горели во всех углах комнаты, а Марио повел отряд дальше. В комнате остались две женщины, вооруженные луками и стрелами, они сразу же начали расчищать комнату и раскладывать свои вещи.
Отряд Марио прошел еще сто метров до выхода. Здесь остались Аглая и Сьюзен с двумя оранжевыми флажками в руках.
Остальные подошли к небольшой лестнице, которая упиралась в потолок, прямо в крышку люка. Марио уверенно толкнул ее рукой и под ноги посыпался песок. Когда основная масса песка схлынула, Марио поднял крышку люка над головой, огляделся и аккуратно сдвинул ее в сторону.
— Выходим! — шепотом скомандовал Марио. Через несколько минут весь отряд был на поверхности земли и залег с небольшим разбросом вокруг выхода из подземелья.
Рассвет приближался, но было еще достаточно темно: ветер нагнал огромные грозовые тучи. Метрах в двухстах от отрада Марио расположился лагерь Мигеля де Соуза, в котором, по подсчетам ведущей шестерки Вергиля, сейчас насчитывалось около трёхсот человек. Среди палаток горели костры. Где-то впереди, милей дальше, располагался второй лагерь противника.
Система подземных ходов была построена так, что все восемь отрядов вышли к вражескому лагерю цепью с интервалом около ста пятидесяти метров в виде полумесяца. Каждый отряд должен был связаться с соседним при помощи связных и флажков.
— Слева все готовы, — сказал из темноты Ночной Велит, которого чаще звали Клавиус Дубравиус. — Первыми удар наносят три силы, но по первому подозрению в готовности к бою врагов нападайте, предупредив остальных условным знаком...
В этот момент кто-то коснулся холодной рукой плеча Марио, Марио обернулся — это был Белый Орел. Он показал ему вправо. Марио посмотрел и увидел взметнувшийся в воздухе желтый флажок приблизительно в ста метрах справа. Марио повернулся к Жану. Тот понимающе кивнул и сорвался с места.
За считанные секунды он добежал до отряда Кемалиуса, который уже успел расположиться на песке метрах в семидесяти от выхода из восьмого подземного хода. Его встретил сам Кемалиус и Рауль Диамантино. Разговор был недолгим. Он передал им распоряжения Вигора, добавив к ним лишь то, чтобы Кемалиус подтянулся ближе к остальным.
Отряд Марио уже продвинулся метров на пятьдесят, и Жану пришлось прибавить ходу, прежде чем он догнал его. С разбега он упал на песок справа от Вечного Холода. Тот даже не вздрогнул . Добрые умные глаза гордого до надменности Као и колючие глаза горячего д'Ардье встретились. Им оставалось пройти метров тридцать пять — сорок до первой палатки лагеря врагов, когда слева прозвучал приглушенный голос. Тут же раздался свист стрел и крики отрядов Вигора, Одинокого Пилигрима и Рубинового Жезла, предупреждающие остальных, что враг их заметил. Спустя мгновение все звуки были заглушены криками пораженных стрелами врагов.
Отряды Черного Пергамента, Лунного Камня и Лиловой Пантеры дали два дружных залпа, после чего беспорядочный град стрел обрушился со всех сторон; убитых и раненых становилось все больше и больше. Несколько стрел с горящей паклей полетело в палатки, которые тут же объяло пламя; из них начали выскакивать полураздетые и не успевшие взять в руки оружие солдаты армии инквизиции. Отряды Висенте и ди Армада, которые находились посередине цепи, подошли вплотную и в упор расстреливали стрелами и копьями-летучками, мечушихся в панике врагов.
Вскоре со стороны войск епископа пало около двух сотен солдат, сраженных одними летательными снарядами. Остальные сумели добраться до оружия и с грехом пополам выстроились в боевой порядок, чтобы хоть как-то отразить бешеный натиск вергильцев, которые тоже взялись за мечи. Но напрасно епископ пытался кричать, сидя на коне, что скоро подоспеет подмога. Оставшиеся в живых человек сорок побросали оружие и обратились в беспорядочное бегство, пытаясь добежать до лагеря квестора и кардинала. Епископ де Соуза был далеко не трусом, но когда он остался один против отряда Лиги Первого, он без долгих размышлений повернул коня прочь.
Ромарио и кардинал де Фернандес подоспели к месту битвы, когда сражение было фактически закончено. Около двух сотен солдат епископа было убито наповал.
Конница квестора обрушилась на передние ряды вергильцев со всей яростью, но тут же строй пехотинцев ощетинился грозными рядами копий. Отряды вергильцев очень грамотно
отступали, хотя Ромарио и не понимал куда. Он попытался сообразить, почему они отходят все дальше от стен крепости в открытое поле, где превосходящее войско могло бы их быстро , окружить и взять в мертвое кольцо, но ответа не находил. Квестор уже отдал приказ отборной коннице обойти противника, но тут вергильцы резко разомкнули ряды, и каждый отряд быстро начал отступать к своим сигнальщикам.
Легионеры Ромарио врассыпную стали преследовать врага, растеряв при этом весь боевой порядок. Лошади натыкались друг на друга, и не было никакой возможности пробраться сквозь образовавшуюся мешанину.
На глазах Ромарио, де Фернандеса, де Соуза и де Росси отряды противника быстро спускались в подземные ходы, причем цвет повязок уходящих соответствовал цвету флажка сигнальщика.
Последними в отверстия люков прыгали командиры отрядов. На глазах Жана Марио поразил мечом двух ближайших солдат и быстро прыгнул в подземный ход вслед за Сьюзен Барелли.
Разъяренный до предела Ромарио приказал солдатам прыгать во все люки за противником и преследовать его до конца.
Глава XXII. БОЙ В ПОДЗЕМЕЛЬЕ
Двое преследователей, прыгнувших в люк вслед за Марио, получили стрелы в грудь от Жана и Селины, которые ждали их с луками наготове. Теперь они отступали втроем, поражая противников одного за другим. Метров за десять до подземного зала Жан, Селина и Марио резко ускорили темп отступления, переводя его почти в бегство. Это позволило им ненадолго оторваться от преследователей и выскочить в зал, где их ждали мужчины с мечами и щитами и женщины, держа луки наготове. Через несколько мгновений должен был начаться бой.
Первый же противник, показавшийся из проема, бросился 4 с мечом на Марио. Пытавшиеся пройти за ним запнулись за веревку, которую натянули женщины на высоте колена. Образовалась куча валяющихся на полу солдат, что позволило Жану, Као и двум другим бойцам выстроиться в боевой порядок.
Марио тем временем пронзил своего противника сразу двумя клинками и со спокойствием ожидал, когда упавшие солдаты поднимутся и вступят с ним в бой.
Вместе с Марио яростный натиск противника отражали Билл Харт и Дэн Беллоу — два молодых, еще неопытных англичанина из отряда Вира Айленда. Жан и Као оттянули на себя трех противников от входа.
Хладнокровие Марио и Као придавало сил молодым воинам. Когда Билл, раненый в руку, уронил меч, Марио тут же поразил в сонную артерию легионера, который пытался добить мечом безоружного вергильца.
Жан и Као в это время одновременно пронзили своими клинками последнего противника и встали стеной, укрыв своего брата по вере.
И снова масса солдат Ромарио и кардинала де Фернандеса хлынула в зал вместо убитых. Харта и Беллоу заменили двое других бойцов, и бой разгорелся еще сильнее.
Жан бился вместе с Као, периодически пытаясь найти глазами среди остальных бойцов Диего Алонсо, отца Селины. Но его почему-то нигде не было.
В этот момент упал один из воинов-вергильцев, пораженный мечом противника в горло. Селина тут же свалила солдата ударом легкого перистого меча и вступила в бой вместо павшего.
Она сражалась лучше, чем любой средний клинок Вергиля, но ей было не под силу долго сражаться обычным мечом, так как он слишком тяжел для нее. В свою очередь, ее легкий клинок мог не выдержать очень мощного удара и сломаться. И Селина научилась отражать удары противника щитом, уходить от более мощных ударов в сторону, смягчить силу удара противника при помощи сближения клинков. А в целом, техника Селины была великолепна и оригинальна. Она предпочитала движение монотонному бою в точке, колющие удары рубящим и точность удара его мощи.
Враги даже не заметили, что все бойцы отряда Марио, кроме десяти первых клинков, скрылись в коридоре одного из ходов по направлению в Вергиль. А эти десять сражались против них, как львы, по очереди заменяя друг друга.
На полу лежало уже около сорока убитых, и лишь трое из них были вергильцы. Наконец, враги сообразили, что этот бой на руку их противнику, а им приносит одни потери. По окрику центуриона они резко сдали позиции и начали отступать. Но пало еще четыре человека, прежде чем они смогли вырваться из зала в коридор, и обратились в паническое бегство.
Жан и Селина подняли свои луки, и вслед отступающим полетели стрелы; оставшиеся в живых едва смогли выпрыгнуть наверх, бросив раненых.
Марио быстро осмотрел лежащих на полу и сосчитал убитых. Затем вергильцы собрали все стрелы и копья-летучки, уложили погибших товарищей в углу зала, и быстрым шагом направились по коридору в сторону Вергиля.
Последними уходили Марио и Жан, который давно заметил отсутствие Синего Спрута и бросил взгляд на Марио. Тот явно почувствовал бессловесный вопрос своего друга. И ему стало понятно, что пришло время говорить правду.
— Его окружили, — хриплым и осевшим голосом бросил Марио, — я опоздал на доли мгновения. Даже врага его успел поразить, но это не помогло. Его подняли на клинки человек
десять.
Жан молчал. Голубые глаза Лунного Камня стали совсем синими от печали.
— Я сам скажу Селине о случившемся, — добавил Марио.
"Так, пожалуй, уверуешь в то, что энергия душ рано или поздно находит еще раз свое сочетание, — мелькнуло у Жана в голове, — ибо кто так еще мог бы быть похожим на Спартака"
Жан и не подозревал, как он был близок к истине: Марио был прямым потомком отважного вождя, хотя кроме самого Лунного Камня этого никто не знал. И он был верен всем заветам своего великого предка.
— Пойдем, — прошептал он, не в силах более выдержать это состояние, — нас ждут.
В этот момент наверху прогремели боевой клич и звуки сражения. Жан удивленно поднял брови.
— Что это?
— Вернулись в крепость, — усмехнулся Марио, — и напали на них сверху...
Только теперь Жан понял до конца мудрость боевого маневра, который придумали Вигор и направляющие Лиги Первого.
Для того, чтобы вернуться в крепость, им понадобилось около пяти минут. Здесь их ждал Антонио Бланка. Глаза Черного Варана искрились радостью. Он тут же выложил все новости.
Отряд Вигора сумел уничтожить около сорока легионеров и увлёк за собой в лабиринт остальных, которые теперь блуждали в нем, ища выход. Отряды Одинокого Пилигрима, Рубинового Жезла и Висенте уничтожили вместе сто тридцать пять солдат неприятеля. Отряд ди Армада вступил в бой прямо из подземного хода, обратив врагов в беспорядочное бегство. Отряд Бернариуса уничтожил пятьдесят человек, отряд Кемалиуса устроил врагу грандиознейшее побоище: когда озверевший Диамантино с вошедшим в раж Кемалиусом стали преследовать бегущих врагов, женщины встретили их копьями, зажав тем самым в кольцо. В целом, количество погибших врагов в этом бою по самым минимальным подсчетам подходило к шести сотням.
Марио и Жан поспешили к месту, где продолжалось сражение. Но когда они прибыли, остатки вражеского войска на конях обратились в бегство.
После подсчета убитых выяснилось, что со стороны противника полегло семьсот девятнадцать человек. Оставшийся от грозного войска отряд едва превышал по численности сто человек.
Со стороны вергильцев потери были относительно невелики: из женщин в живых остались, помимо Селины, Сьюзен, Аглаи и Марии, только две их помощницы: цыганка Кончита и жена Михаэля Гросса — Элиза Бредли. А всего в живых осталось сто девяносто вергильцев: это были самые сильные из первоначального состава бойцы. Среди убитых, помимо Алонсо, были Аугусто де Монтальва, Дэн Беллоу, Эстер ван дер Лин и Франсуа Бертье, один из близких друзей Жана.
Вечером Вигор созвал совет. Марио послал вместо себя Као, а сам с Жаном были вместе с Селиной, чтобы разделить ее горе.
* * *
Совет был в самом разгаре. Слово взял Кемалиус.
— Единственное, что мне непонятно, почему мы не стали преследовать противника, который сейчас потенциально слабее нас. Это противоречит нашим планам. Сегодня ночью мы вышлем отряд нашей молодежи из двадцати человек в центральную часть Европы за подмогой; нам сейчас не до преследования.
Слово взял Рубиновый Жезл.
— У меня осталось мало бойцов в отряде крепостной охраны, а отряд Детей Смерти уничтожен полностью. Надо подумать о небольшом пополнении его. Отряд Служителей Гор желательно поднять численностью до десяти человек, а два остальных отряда — хотя бы до пяти.
— Наберите их из испанцев, — сказал Вигор, — а командиром отряда Детей Смерти советую сделать Черного Варана.
Рубиновый Жезл молча кивнул головой. Последним слово взял Као.
— Мне хотелось бы знать, — просто сказал он, — где и когда мы будем хоронить наших братьев, павших в сегодняшнем сражении с врагом.
— Хоронить их будем завтра, но в нижний зал их перенесем сегодня, — ответил Вигор. — Мы готовили кресты, зная, что они нам пригодятся... Траурных свечей у нас хватит. А я позабочусь, чтобы к утру на нашем кладбище было пятьдесят три могилы и столько же приготовленных для них траурных знамен...
Собрание было окончено. Все разошлись. Као с мрачным лицом шел обратно. Вскоре он подошел к костру, за которым сидели все, кроме Жана, Марио и Селины...
Глава ХХIII. ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ В ВЕРГИЛЕ
- Я понял тебя, и согласен во всем...
Одинокий Пилигрим сидел в кресле, откинувшись назад и скрестив руки на животе. Он понимал, что их решение едино и неоспоримо. И оно должно было пронзить их души насквозь.
- Мне кажется, - негромко сказал Рубиновый Жезл, - надо спасти из картин Великого Стерха те, которые спасти возможно.
- Значит все, кроме фресок, - проговорил Вигор. - Жаль, что их нельзя вынести отсюда. Это великий труд, сотни бессонных ночей, огромные затраты энергии...
Тогда Вигор не знал, что эти работы погибнут, а через три-четыре столетия не уцелеет даже самая небольшая миниатюра из работ Великого Стерха.
Но сейчас Вигор предполагал вывезти из крепости вместе с отрядом бойцов около трех десятков бесспорных лидеров, которые сделали бы имя и честь любому художнику.
Одной из лучших картин было полотно "День Первого". Оно было написано в беспокойных сине-фиолетовых тонах, изобилуя множеством переходов и поражая традиционным для мастера чувством владения полутонами. Бора гнал тяжелые облака грязно-лилового цвета с моря. Штормовые волны неистовствовали на протяжении всего диапазона видимости, расшибаясь друг о друга и о скалы, которые проступали во всей своей крутизне на переднем плане. Ни видимости земли, ни мечущихся птиц в небе - одни волны, ветер и скалы, ощетинившиеся острыми утесами. И эти буйные волны, одинокие в своей экспрессии, безжалостно сливались с горизонтом...
Из правого верхнего угла полотна из-за туч прорывалась рассвирепевшая молния искристо-фиолетового цвета, разбрызгивая на все вокруг свое неземное свечение.
Еще одной не менее замечательной работой Великого Стерха было полотно "Уходящие в Ночь". Резкие очертания Гор на фоне света полной луны находились, казалось, где-то в полумиле от тебя. Чуть правее от пиков, между ними и налившимся кровью диском луны, простиралась холмистая долина. Она упиралась прямо в горизонт ночного небосвода, который буквально ломился от обилия звезд разных размеров и цветов. А на переднем плане стояли пять рыцарей, фигуры которых играли искрами какого-то розового огня, исходившего от них. Сами они были одеты в красные камзолы. Капюшоны их были откинуты назад, а в руках у них были куски раскаленного металла. Глаза их горели красным или фиолетовым огнем. У них не было лиц - это, скорее, были впечатления от них. В небе над ними завис призрак огромной черной пантеры, шкура которой искрилась лиловым огнем, а глазами служили две большие желто-зеленые звезды.
Заслуживала внимание картина "Остров Служителей Гор". Опять сине-лиловые и красно-оранжевые тона были чуть ли не единственными на полотне. С высоты птичьего полета виднелась огромная лиловая река жизни и смерти в предрассветной дымке. Волны весело плескались по поверхности воды. Справа темнели фиолетовые пики вершин острова Служителей Гор. На одном из них, самом высоком, началось извержение вулкана. Красно-оранжевая лава стекала по пику на землю острова, в центре пика бушевало пламя рассвирепевшей магмы, а в небо поднимались клубы серо-лилового дыма. Где-то вдали восходила кроваво-красная планета.
Было среди картин и легендарное полотно Великого Стерта, послужившее эпизодом для крупного изображения произведения на центральной стене главного здания Вергиля. Это был портрет Матерого Духа над Мертвой Рекой.
Картина "Прозрачная Ностальгия" вызывала целый шквал чувств. На ней изображены два человека - мужчина и женщина, сидящие за накрытым столом при свете множества красных и фиолетовых свечей. Мужчина был одет в одежду испанского воина. Женщина была одета в прозрачное кружевное платье белого цвета, но сквозь него не было видно тела. Она была удивительной красоты - статная, черноволосая и чернобровая. Изящные черты лица, приятная добрая улыбка казалось, говорили о земном. Но бледно-розовые губы и матово-серые мертвые глаза говорили об ином виде существования. Это была сама Прозрачная Ностальгия - женщина, стоящая на одной ступени по красоте с леди Аделаидой, возлюбленной сэра Дэвила. Слева сидел ее муж - Небесный Сарацин - хранитель Детей Смерти. Его созвездие появлялось раз в семьдесят пять-восемьдесят лет. Глубокая ночь. В окне виднеется месяц на фоне ночного неба, окруженный несколькими яркими звездами.
Здесь были работы самого Вигора, Мертвого Идола, Одинокого Пилигрима, Синего Коршуна и Селины - более четырехсот полотен с портретами, с морскими, лесными и степными пейзажами, тысячи фантазий по мотивам их веры, резьба по дереву, камню и кости, вышивка и многое другое. Было среди этого великолепия и множество ювелирных работ с драгоценными камнями и дорогими металлами. И все это Вигор пытался спасти от развернувшейся у Эльгеса кровавой бойни.
...Трое военачальников Вергиля сидели за столом и молчали, не решаясь нарушить паузу, которая поневоле возникла в разговоре после слов Вигора.
- Если мы собираемся отправить с ними картины и другие работы наших мастеров, - проговорил он, - то им нельзя будет вступать в бои.
- Чувство долга перед своими собратьями остановит их, произнес Вигор. - Здесь речь идет не о жизни, а об искусстве.
Вигор одобрительно кивнул головой.
- Вообще говоря, - продолжил разговор Одинокий Пилигрим, - я хотел бы знать, что нас ждет после очередного штурма. Мне кажется, он будет последним.
- Когда я буду умирать, - жестко сказал Вигор, - я позабочусь об остальных. А пока я хочу, чтобы любые разговоры по этому поводу не велись.
Странная улыбка мелькнула на лице у Одинокого Пилигрима. Лицо Рубинового Жезла, как всегда, не дрогнуло, сохранив самое скептическое выражение.
- План предстоящего штурма у нас будет время обсудить, - заметил Рубиновый Жезл, а сейчас лучше подумать о том, как побыстрее отправить отряд из Вергиля. Наверное, пора поговорить с Белым Орлом.
- Я найду его и немедленно пошлю сюда, - сказал Одинокий Пилигрим, поднимаясь со стула, - остальным дам приказ приготовить коней и повозки.
- Кони и повозки готовы, - сказал Вигор, - отряд Служителей Гор позаботился об этом.
- А картины?
- Картины погружены.
- И где же все находится? - спросил Одинокий Пилигрим.
- В двух милях отсюда на северо-востоке, - ответил Вигор. - Там сейчас нас меньше всего ждут. Соблюдая меры предосторожности отряд выйдет через самый длинный ход подземелья. Там их встретят Служители Гор.
Одинокий Пилигрим кивнул и вышел из комнаты.
Через несколько минут у Вигора был Жан д'Ардье. Разговор между ними был коротким, после чего Жан вышел от своего наставника с хмурым видом, но единственно правильным решением было подчиниться.
Скоро все двадцать три человека, не считая Жана и Селины, покидали крепость. Белый Орел бросил последний взгляд на эти гордые башни Вергиля и дал приказ своим соратникам о начале выступления.